Текст книги "Злаки Зодиака, или Ижица-файлы"

Удивительно проворно для своих габаритов мордоворот оказался рядом со столом номер два и под ручку уволок понурую гражданочку на выход.

Рука у хозяина кабака «Глаукома» опухла и ныла не хуже иного зуба. Кишки бурлили, будто поужинал мясом по-татарски, да и во рту привкус жирный никак не таял. И не смотря на такие пытки, его, как только что кикимору в черном платке, вынуждали под запись отвечать на нелепые вопросы.

– Ты знаешь, как моя фамилия?! – брызгал слюной сатрап напротив. Барашковые кучеряшки, прилившая к лицу кровь, глаза выцветшие и очки от «Виженс экспресс» на самом кончике носа. – Мое аукало – Воскобойников! От моей фамилии у вампиров на резцах эмаль желтеет!!! А ты тут решил дурачком-дарвинистом прикинуться? В несознаночку поиграть? Ну-ка, гражданин Курбатов, выкладывай как на духу, кто твои граальники?

– И не такие менты об меня обламывались, плавали, знаем, – брезгливо воротя нос, отвечал гражданин Курбатов Мартын Матвеевич, круглолицый, спокойный в этом бардаке, будто Будда, умеющий за себя постоять. В том, что против него работают именно менты, а не закрасившиеся под ментов урки, Мартын Матвеевич не сомневался, после инцидента в «Трясогузке» он законопослушно позвонил, и они приехали. Также Мартын Матвеевич не сомневался, что в данный момент эти товарищи служат не букве закона, а своим, пока не разгаданным корыстным интересам.

Перед Воскобойниковым лежал протокол, в котором были заполнены только обязательные места: ФИО, прописка, дальше нашла коса на камень, хозяин «Трясогузки» не проявил сознательность.

– Плавали, знаем. Если следователь начинает грубить и угрожать свидетелю, – возвестил с брезгливым прищуром наученный дорогими адвокатами Мартын Матвеевич, – то свидетель вправе требовать внесения всех этих некорректных речей в протокол на том основании, что если так будет продолжаться, то он, свидетель, вправе будет воздержаться от дачи показаний. И так как он несет за отказ юридическую ответственность, то для объективного и всестороннего рассмотрения дела в суде потребуется протокол, воспроизводящий обстановку допроса. – Хозяин «Трясогузки» позволил себе секундную саркастическую улыбку. – Если же у меня статус обвиняемого, то неужели я похож на идиота, готового свидетельствовать против себя?

За столом номер три дела не было до остальных, там морщинистый перец запенсионного возраста подчеркнуто вежливо калякал с парочкой старух крайне гнусного вида:

– Олежек был очень сильным, – меццо-сопрано заявила старичку карга, – а если вы учтете, что его тень стерегли двенадцать старейших ягинь во Второпрестольном городе, вы поймете, что он протянул слишком мало. Слишком! Мы-то уж думали, что ангел-хранитель вернется к нему: в древности такое случалось, хоть вы, райские, в это и не верите!.. Олежек тоже не верил, но это и не нужно. У него все равно были все шансы заполучить ангела обратно!

– Никогда о таком не слышал, милая сакра, – заинтересованно придвинулся ближе постпенсионный слушатель, при этом он не только ничего не записывал, он даже не потрудился приготовить бумагу для записи. – Я то считал, что бедняга прожил без присмотра ангела на удивление долго, а он, оказывается, хичкокнулся бессовестно рано!

– Никто не умирает слишком рано, все умирают вовремя. Кому-кому, а тебе, истый, надо бы знать такие вещи. Ты ведь смотришь в темноту… Но Олежек огреб бесплатно заупокойную свечку не по нашей вине.

– В этом я не сомневаюсь, сакра.

– Ты во всем сомневаешься, истый. Должность у тебя такая. Я могу сказать тебе одно, никто из призывавших ангела-хранителя ягинь не знает, почему нет больше с нами Олежки. А ведь должны знать, иначе какие же мы ягини!

– Пелагея знает, – вдруг подала голос горбатая товарка. – Поэтому она не откликнулась на твое приглашение, райский, но ее визит не обязателен. Лучшая из сакр, она мне многое рассказывала, – голос у этой старухи был вообще не подходящ для женского тела – этакий подсевший уксусный баритон…

То, о чем говорили за столом номер три, Мартыну Матвеевичу тоже было интересно, но оттуда долетали совсем уж обрывки, мешала музыка за кирпичной стеной. А может это «Ленинград» с новой программой? Жаль, Мартын Матвеевич еще не удосужился прокрутить последний альбом.

– И тут туман с залива дополз до автостоянки… – донеслось от третьего стола.

Мартын Курбатов перестал подслушивать и мыслями вернулся за свой стол. Он прекрасно понимал, что данное шоу старательно разыгрывается, чтобы его запугать, все эти подставные травильщики баек только на это и работают, очевидно, идет обкатка какой-то новой методики, менты на выдумки гаразды. «Плавали, знаем.» Если бы не боль в руке, Курбатову было бы даже любопытно подразнить зарвавшегося ментяру. Вспомнить, например, про адвоката, или про отдел внутреннего контроля, где у Курбатова служил кое-кто. С другой стороны, пожелай хозяин «Трясогузки» пойти на чистосердечное сотрудничество с органами, он все едино не смог бы ничем помочь. В так заинтересовавший силовиков момент он, кажется, вздремнул, а когда продрал глаза, увидел двух улепетывавших из директорского кабинета мелких бандитиков, стыривших ствол. И еще непонятно, какого лешего дико болела рука. Потом Курбатов нашел вырубленного охранника и повара, и вызвал «ноль-два», про незарегистрированный ствол не распространялся. Какого черта к нему прицепились с какими-то русалками?!

Тут хозяин «Трясогузки» пожалел, что чересчур отвлекся на сопутствующее-посторонние разговоры и мысли. Презрение задержанного довело составителя протокола до крайнего каления, и доставальщик Воскобойников выдал коронный номер:

– Конечно, вы вправе запираться, сколько влезет, – вдруг присмиревшим голосом согласился Воскобойников. – И ведь бить подследственных нельзя. – Воскобойников как бы поделился мешающей показателям трудностью с сочувствующим приятелем, со значением придвинул по столу поближе внушительный, форматом напоминающий ведерко для льда и шампанского кубок «За дальность полета в астрале» и приценил, достаточно ли в нем Живой воды. Достаточно.

Благородную воду держали в кубке на всякий пожарный, в подвал попадали тленники при самом разном состоянии здоровья и духа. Правда, Воскобойников гораздо чаще использовал воду по иному назначению. Хозяин «Трясогузки» сонно смотрел на эти манипуляции – дешевая разводка, если бы не боль в руке, он бы сладко захрапел прямо здесь – приплюснув щекой протокол.

От третьего стола долетел обрывок:

– Ее гнобили в школе учителя, одноклассники доставали, знаете, как это бывает у подростков – с особым цинизмом! Да еще мамаша, поехавшая на католических стигматах!..

А взбешенный Воскобойников вдруг разверз хлебало и со всей дури тяпнул себя за ладонь – кожный покров со всеми своими эпилярами и волосками не смог препятствовать. Слабо сказано, неожиданно острыми зубами разъярившийся следак вырвал у себя из ладони серьезный кусок мяса, будто это какой шницель, и, не морщась, стал жевать. Чума полная, вы бы это видели. Тошнота зрителю прописана.

Кровь из бессердечно пожертвованной руки палача так и брызнула, вторая кровь приторно-какаовым зигзагом побежала из уголка губ по тщательно выбритой щеке следователя. Покалеченную руку Воскобойников между прочим опустил в кубок, дожевал свою плоть, как ни в чем не бывало гулко сглотнул, и, не вытирая с рдеющего лица потек, меланхолично спросил:

– Ну что, тленник, и дальше будем отпираться? – и не оставалось сомнений, что если господин хороший опять начнет лепетать, будто ничего не видел, вариант – ничего не слышал, Воскобойников продолжит каннибальский ужин.

Господину Курбатову Мартыну Матвеевичу поплохело. Он перестал надеяться на счастливый финал сегодняшних приключений. Его алгебраический ум подсказал, что на простой ментовский наезд, пусть и с обкаткой новомодых технологий допроса, происходящее не тянет. Очевидно, по какой-то причине очень нужен этим странным людям хозяин «Трясогузки», и они готовы играть за последним шлагбаумом. Теперь этот следак Воскобойников запросто запишет телесные повреждения на Мартына Матвеевича, дескать, проводил профилактическую беседу, а Мартын Матвеевич начал отчаянно кусаться, будто дегустатор мясокомбината «Микояновский». И упекут под справку о неадекватности Мартына Матвеевича в дурку. И новый человек сядет в директорское кресло «Трясогузки».

Вот зачем вся эта байда – отнять клуб! И еще эта странная фраза: «Свидетеля – на замену памяти!». Что бы это могло означать?

– Ладно, – стараясь не смотреть на опущенную в кубок руку следака, совсем другим тоном заговорил господин Курбатов. – Завтра в моем клубе должна состояться передача четырех килограммов героина. Понятно, я и мои работники к этому не имеют никакого отношения. Почему я до сих пор не обращался с данной информацией в следственные органы? Хотел убедиться в ее достоверности. – Это было откровенное вранье, и это был резервный аэродром для подбитого самолета Курбатова, разработанный совместно с дорогими адвокатами именно на случай прессовки в органах. Расчет на то, что менты, или кто там за ними стоит, позарятся на более смачный куш, чем собственно клуб. Расчет на то, что Курбатова выпустят на какой-то момент, и он успеет принять ответные меры (здесь и телефон службы внутреннего контроля, и телефон собственной, тоже весьма не слабой, крыши Курбатова, и еще парочка кастетных дуль в кармане).

– При чем тут в ауре героин?! – искренне возмутился де юре травмированный Воскобойников. – Уже битый час я от вас, гражданин Курбатов, пытаюсь получить внятный ответ, с какой целью вы намеревались строить на территории собственного клуба просторный плавательный бассейн?!

– Какой, нафиг к Изумрудному городу, бассейн?! – гражданин Курбатов забыл про боль в своей руке и отвесил челюсть на уровень золотой цепочки.

– Вот! – целой рукой следователь выудил из-под стола средней затертости кожанный портфельчик и швырнул поверх протокола. – Это обнаружено в вашем офисе. Здесь есть ВСЕ. Чертежи Финского залива с обозначением мест, потенциально благодатных для компактного проживания русалок! Секретные планы ИСАЯ по антирусалочному тралению залива – отдельный вопрос, как вам удалось их добыть! И после этого вы будете утверждать, что не собирались возводить на территории находящегося в вашей собственности клуба «Трясогузка» плавательный бассейн?!

Челюсть господина Курбатова отвисла гораздо ниже золотой цепочки, слюна горчила. От проскользнувшего на уровне подсознания сочувствия к тоже маявшемуся болью в длани следаку –стокгольмский синдром – остался пшик. А Воскобойников так и буравил допрашиваемого увеличенными очками «Вижен экспресс» бесцветными глазками. Так и буравил.

Немая сцена закончилась, когда вдруг затрещал притаившийся на краю стола телефон. Воскобойников снял трубку здоровой рукой:

– Воскобойников на проводе!

– Воскобойников, – продребезжала трубка так громко, что даже господину Курбатову удалось расслышать каждое слово. – Срочно в главк, за истое рвение ты получил внеочередное повышение воинского звания!

– Посиди тут, тобой займутся, – бросив трубку, промямлил мигом потерявший к Курбатову всяческий интерес следак. Его надкушенная рука вынырнула из кубка и (о, диво!) оказалась целехонька.

Уже этой, то ли исцеленной, то ли Курбатова поймали на фокусе, рукой Воскобойников выгреб из-под портфеля протокол, скомкал, вытер ним, будто носовым платком кровь со скулы и был таков. А что делать Курбатову? Поверить, типа до сих пор дрыхнет у себя в кабинете?

– Этого не выпускать! – на бегу кинул Воскобойников перекрывавшему единственный выход мордовороту…

Оставшийся за бесконечно длинным столом один Курбатов приосанился, чтоб не выдать, как ему худо. Забудем про обе потерпевшие руки (свою и чужую) и жирный тошнотворный налет на языке. Он не мог врубиться, что за фигня? Что происходит?? Что за ваще???

– Я так думаю, в яблочном пироге все дело и было, – прорвалось сквозь музыкальный гул от третьего стола. – Америкосы, что с них взять? Яблочный пирог для них очень важный символ семьи…

Интересная беседа с мерзкими старухами продолжалась и за вторым столом.

– Знаю, как уходит тень, – вздыхал запенсионный сотрудник. – Скажите, понтифийские сакры, неужели никто из вас кроме Пелагеи не почуял неладного? – Тут у старичка зазвонил телефон, ни кого не стесняясь, ветеран подпрыгнул на стуле. – Перов с группой отбыл на задержание?.. Наверное, Матиевну разбудят… Да, везите всех сюда, через полчасика зал освободиться.

– Все почуяли шумер, – усмехнулась первая старуха, выждав, пока телефонная трубка вернется на место. – Почуяли неладное и только! Никто из нас не проканонил, что это было такое. Нам это не по зубам. И твоей мандрагоре, истый, тоже не по зубам, хотя вы смотрите в темноту.

– Это тайна, райский, – запричитала подельница, – Просто чужая плохая тайна. Всем нам она не нравится, мы не любим о ней говорить, потому что нельзя говорить о том, чего не знаешь.

Место по ту сторону стола перед господином Курбатовым занял следующий персонаж.

– Добрый, вечер, моя фамилия – Шляев, надеюсь, мы с толком проведем ближайший час. – Новый вел себя бодро, деловито и внятно. – Ух, ты! А вот и мой портфельчик, а я гадал, где это я его забыл.

Если бы господин Курбатов сорок лет тому родился барышней, от навалившихся непоняток он бы сейчас с великим кайфом рухнул бы в обморок.

– Будет расстраиваться, уважаемый Мартын Матвеевич – угадал настроение хозяина «Трясогузки» новый следак. – Далеко не все в нашей конторе находят методы Воскобойникова правильными. Давайте считать, что ваше знакомство с ИСАЯ начинается с чистого листа. – В доказательство своих слов Шляев достал из портфеля свежий бланк протокола.

Опять протоколы? Курбатов пригорюнился в тысячный раз за вечер.

– Назовите свою фамилию, имя, отчество?

– Я же уже отвечал этому палачу-мазохисту-обжоре.

– Не притворяйтесь занудой, уважаемый, быстрее покончим с формальностями, быстрее поговорим о приятном. Итак, фамилия, имя, отчество?

– Курбатов Мартын Матвеевич.

– Когда и где вы родились?

– Шестнадцатого, ноль-пятого, шестьдесят второго, город Пушкин Ленинградской области.

– Ваши национальность и гражданство?

– Русский, российское.

– Привлекались ли вы ранее к уголовной ответственности?

– Не сподобился, – господину Курбатову показалось, что он, наконец, просек, какая группа лабает за кирпичной стеной. Украинский арт-фанк-поп-рок, название: «Мертвые груши». Но если Мартын прав, то тогда где-то там доит клиентов позвавший их на гастроли (Курбатов отслеживал – кто, где, куда) ночной клуб «Одеколон», который, как известно всем профикам, размещается не в Питере, а в Вологде. Везли же Курбатова сюда с завязанными глазами не более сорока минут. Наваждение.

– Попрошу отвечать «да» или «нет».

– Нет.

– Ваше место работы и занимаемая должность?

– Владелец и директор танцевального ночного клуба «Одеколон», тьфу, привязалось. Ночного клуба «Трясогузка». – Курбатов решил якобы обмолвкой проверить, а вдруг и правда Вологда.

Следак не попался на крючок – и бровью не повел:

– По какому адресу вы проживаете?

– Кораблестроителей сто четырнадцать, квартира пятьсот тридцать восемь.

– Что вы можете сообщить по существу дела?

– Плавали, знаем. Опять вы будете тянуть жилы о бассейне. Не собирался я делать в клубе бассейн. Не собирался!

– Спокойнее-спокойнее. Следствие интересует, каким образом попали к вам в руки и в дальнейшем оказались вами надеты солнцезащитные очки модели «Кошачий глаз».

– А вам-то что за дело?

– Не отвлекаемся.

– Будь по-вашему. Но, плавали, знаем, вы мне башню не запудрите. Вечерний посетитель схлынул, ночной еще не подошел, я вернулся из зала в кабинет передохнуть. Гляжу, на столе лежит журнал «Медведь», раскрытый на статье, как солидному мужчине выглядеть моложе. А рядом эти очки.

– Вам ничего не показалось странным?

– В каком смысле?

– В любом.

– Не понял вопрос.

– Тогда продолжайте рассказывать.

– Я полистал журнал, пробежал статью. Там утверждалось, что очки скашивают лет пять, типа я в них буду тянуть еле-еле на тридцать пять.

– Как вы считаете, кто вам мог подложить журнал и очки?

– Сначала я решил, что Галька, это у меня барменша. Три года работает, собрался увольнять. Потом подумал, что Тамара, это новенькая официантка, и решил примерить.

– Обе имеют право доступа в ваш кабинет?

– Да, – кивнул господин хороший и почему-то покраснел, хотя последний раз краснел три года назад, находясь с вышеупомянутой Галиной на нудистском пляже. Он тогда обнаружил, что пора заняться раздавшимся пузом всерьез.

– А дальше?

– А дальше я, наверное, вздремнул. Открываю глаза – в кабинете два отморозка…

– А вы знаете, что ни в последнем номере, ни в предыдущих номерах журнала «Медведь» описываемой вами статьи не публиковалось?

– Не понял?

– Это так, к сведению. Теперь перечислим всех, кто имел право доступа или мог несанкционированно оказаться в вашем кабинете, когда вас там не было. Хотя надежда, будто в провокации участвовал кто-то из персонала, крайне мала.

Хозяин «Трясогузки» стал покорно перечислять охранников, повара, арт-директора, музыкантов…

– А не известен вам некий Храпунов Максим Максимович? Нет? Ладно, это к делу не относится. Так вы говорите, что знакомы с лидером группы «Звери»? У меня дочь на нем свихнулась. Еще кто у вас бывает?..

– Представляете, – возмутились за третьим столом. – Почтальон взял, да и запинал цепную собаку каблуками до смерти. Конечно, письмо в почтовый ящик он в этот день опустить не решился… – хозяин ночника «Трясогузка» подумал, что о собаках в этих странных стенах он уже сегодня слыхал.

– Осталась маленькая формальность, уважаемый, подмахните протокольчик, и все забудем.

Хозяин «Трясогузки» красноречиво предъявил распухшую руку.

– Что ж вы молчали, уважаемый, нельзя же так мучится! – сочувственно затоковал Шляев и подвинул господину хорошему спортивный кубок. – Опустите болезную сюда, не пожалеете.

Господин Курбатов опустил и не пожалел. Вместо ноющей боли в травмированные мышцы и сухожилия пришла блаженная прохлада. Следователь из мусорного ведра вытащил старый, в разводах засохшей крови протокол, и подождал, пока Курбатов не вытрет исцеленную длань насухо.

Под запротоколированные скудные показания легла красивая подпись Курбатова.

– Последний вопрос уже не для протокола, – убирая документ, спохватился следак. – Что бы вы могли добровольно сообщить следствию о проживающих в акватории Невы русалках?

– Опять двадцать пять, – зло выдохнул Курбатов, еле сдержавшись, чтоб не ляпнуть что-нибудь трехэтажное. – Ни сном, ни духом о русалках не знаю ничего!

– А почему тогда неоднократно утверждали: «Плавали, знаем»?

Курбатов подавился очередной порцией мата.

– Лады, я просто обязан был спросить на всякий случай. Вижу, хватит с вас впечатлений, пройдемте, гражданин, на процедуры. «Перезагрузка памяти» – это не больно, а даже приятно.

Пока под надсмотром Шляева хозяин «Трясогузки» следовал на выход, от третьего стола донеслось:

– Симпатичный такой набор игрушечных солдатиков, только в некоторые комплекты входит ядерная минибоеголовка…

В подвал господина Курбатова Мартына Матвеевича прямо к столу доставили в повязке на глазах, и теперь он озирался с интересом. За дверью обнаружился коридор из такого же древнего щербатого кирпича, только не задрапированный полиэтиленом. В нише был оборудован буфет, именно не барная стойка, а буфетная. И за ней дежурил разбитной буфетчик, как полагается, с зализанными назад волосами, в белом переднике. Выше него вздымалась конструкция, скопированная из полузабытых киосков газированной воды. На револьверной станине шесть прозрачных стеклянных конусов вверх тормашками, в каждом сироп яркого колера: изумрудный, оранжевый, малиновый…

– Что желаем? – обратился буфетчик не к Курбатову, а к Шляеву.

– Арсен, голубчик, у потерпевшего травма руки. Первая помощь оказана, но…

– Понимаем. – Арсен нацедил на донышко граненого стакана розовой жидкости.

– Его телом гнусно воспользовался Богдухан.

– Исправим, – Арсен подплеснул вишневой цикуты.

– Три часа он отсутствует на рабочем месте, якобы увезенный ДПС для дачи свидетельских показаний.

– Учтем, – Арсен добавил фиолетового и залил пустоту змеино шипящей газировкой. – Пей, родной, все как рукой снимет. – Протянул буфетчик стакан господину хорошему, и столько властности оказалось в последних словах, что вымотанный господин Мартын не посмел ослушаться.

С последним глотком волшебного напитка он отключился, при этом остался на ногах.

– Значит так, барыга, – жарко зашептал на ухо утонувшему в трансе Курбатову Шляев, – Когда Богдухан пребывал в твоем теле, ты что-нибудь запомнил? Пароли, явки?

Курбатов сонно и равнодушно отрицательно помотал головой, при этом пустил безвольную струйку слюны на обшлаг.

– Тогда вникай хорошенько, барыга. Твой танцевальный гадюшник посетили разбойнички-гастролеры, приковали тебя наручниками к батарее и стали пытать, где заначка. Но ты – парень крутой, вывернулся и нажал тревожную кнопку. Подробности сам нафантазируешь. А в ментуре тебя вербовали, но ты ушел в глухой отказ, так своей крыше и доложишь. Проваливай.

– А могобыть нам самим ему маячок стукаческий насакралить? – потянулся Арсений под прилавок.

– Пустые хлопоты. Богдухан дважды в одно тело не ходит, – скрипнул зубами Шляев.

* * *

…Глядя на Эдуарда, было трудно предположить, что ему птица Гамаюн счастье напела, мокрый Перов стоял перед грозной, как валькирия, начальницей и почтительно протягивал диктофон[36]36
  По прибытии на объект старшего по званию руководство предварительным дознанием автоматически переподчиняется старшему. Причем, если в мирских силовых структурах магнитофонная запись не является официальным документом, то в ИСАЯ является.


[Закрыть]. В спадающих ручьями волосах пострадавшего сохли остатки не вычесанной горчицы, ошпаренные уши и щеки пухли и пылали, скоро начнут шелушиться.

Диктофон перекочевал из руки в руку.

– На обследуемом объекте прибор зарегистрировал силу полтергейстного возмущения уровнем три балла по шкале Адамсов. Помещение кухни носит астральные следы пребывания двух человеческих особей, по знакам – Стрельца и Овна. Аура привлеченных к палтергейстной атаке предметов имеет характерный цвет желтого металла, – скармливала последние штрихи к протоколу в диктофон начальница.

Перов нагнулся и ловко прихватил с пола зажигалку «Зиппо»:

– Здесь был Храпунов! – радостно отрапортовал он командирше. – Теперь этот дезертир от нас никуда не денется, поворожу, и приползет на коленках.

– Сын мой, тебе что – мало? – свысока поморщилась Матиевна, – У тебя на руках и ряса евоная, и домашний архив, а ты зажигалки тыришь!

– Ряса и архив не фурычат. Он будто готовился – над личным барахлом обряд отстранения исполнил, – привычно проглатывая обиду, насупился выездной дежурный. Уголки его губ крепче загнулись вниз.

– Фигня. У Максика по гороскопу вечер следующего дня – лучше сразу повеситься. Тут мы его и сграбастаем, – мечтательно почти пропела Матиевна, невольно задержала взгляд на ошпаренных щеках Эдуарда и добавила, – тепленького…

* * *

К клубу «Трясогузка» подкатила «Бээмвуха» чтобы высадить очередного полуночника. Это оказался пожилой, лет пятидесяти с гаком, человек, очень похожий на один из всюду развешенных плакатных портретов кандидатов в губернаторы, а может быть, и сам кандидат. Только полуночник ступил в освещенный неоном радиус, из тени к нему скользнула женщина, лет двадцати пяти – двадцати восьми, вполне привлекательная, но чем-то крепко встревоженная.

Узнали? Это пару часов тому изменившая мужу секретарша выполняла последнее на сегодня поручение Богдухана.

Она что-то шепнула скороговоркой. А сквозь фрамуги на волю рвалась песня:

 
…Oh, Moody blue
Tell me am I gettin' through
I keep hangin' on
Try to learn the song
But I never do…
 

Не мешкая, мужчина забрался обратно на заднее сидение авто, и машина газанула с места.

Под шумок исчезла и женщина.

И только ночной ветер творил с опавшими листьями перед окнами клуба, что хотел, под Элвиса Пресли:

 
…Oh, Moody blue,
Tell me who I'm talkin' to
You're like the night and day
And it's hard to say
Which one is you.
 

* * *

…Составление протокола к всеобщей радости завершилось: дурная квартира надоела всем, словно чтение многотомного собрания сочинений Кастаньеды, и, слава Богу, внушительных потерь ИСАЯ здесь не понесло. Дина Матиевна, Перов и двое ранее отправленных на пост именно в эту комнату бойцов собирались покинуть последнюю осмотренную площадку – спальню Валериного жилища. Увы, обследованное в последнюю очередь помещение вдруг преподнесло сюрприз.

Надо было только дождаться, когда прибудет спецмедслужба и выковыряет из угла то, что осталось от воняющей пережеванным чесноком пожилой неряшливо одетой женщины.

Будто раздвинутые взрывной волной тахта и шкаф, тем не менее, ощутимо не пострадали: из шкафа выпало несколько прошлогодних журналов, на тахте лишь свернуло по законам оригами простыни. А вот на неряшливую гражданку, казалось, несколько раз уронили многопудовый сейф, а потом для пущего эффекта тело неоднократно оприходовали кувалдой. Рядом с трупом гражданки валялась в дулю завитая вязальная спица, допотопная авоська с напрочь зачерствевшей буханкой хлеба и грязная фетровая шляпа, почему-то мужская.

– Старуха-то из Богдухановской орды, – присмотревшись, сообщил один из бойцов, – мирской ликвидаторшей у него трудилась. Из идейных сатанисток, на ней по нашему ведомству четыре мученика висят.

– Но полтергейст корректировался с крыши дома напротив! А старуха – так, народное ополчение, типа, авось, и она на что-то сгодится, хотя бы для рассеивания внимания, – второму бойцу не понравилось, как напарник прогибается перед начальницей, не худо бы посадить в лужу.

– Старуха – идеальный засадный полк, под шумок полтергейста должна была вынырнуть из тени и всадить Храпунову спицу в почку, – гнул свое первый воин, – да где-то облажалась.

– Есть подозрение, Храпунов остался жив, – чересчур близко принял к сердцу открытие Перов.

– Естественно. Единственный обнаруженный на месте происшествия труп-то женского пола, – кивнув на мученицу, с сарказмом прошипела Матиевна. – Тупой ты, Перов. Из-за таких, как ты, нас «угодниками» прозвали!

У Перова скопились две версии о причинах присутствия отстраненного игумена Невского райотдела Максима Максимыча Храпунова в этой квартире. Во-первых, проклятый по системе «Пешка-Ферзь» Храпунов, прекрасно знакомый с принципами оперативно-розыскной деятельности ИСАЯ, мог умышленно устроить тарарам, чтобы из-за угла убить прибывшую на место преступления Матиевну, однако, тут его черным замыслам невольно помешали участковый и пожарный инспектор. Или лучше – рассудительные действия дежурного офицера Эдуарда Перова. Возможно такое? А почему бы и нет? Во-вторых, мишенью Храпунова мог планироваться сам Эдик, как особо уполномоченный вести розыск сбежавшего. Мало ли, в своих дознаниях Эдуард случайно задел, только пока сам этого не заметил, ниточку, от которой Храпунову не отвязаться.

У Перова еще в запасе имелись и три версии, почему параллельно с ИСАЯ на Храпунова охотится Богдухан. Во-первых, могло оказаться, что на самом деле Максим – уже давно внедренный в святая святых шпион инферналов (витали смутные кулуарные слухи про ликантропию Максима), и теперь, списанный в тираж, он стал не нужен прежним работодателям. Кроме того, слишком много знает… Во-вторых, помнится, в прошлом году Максим повязал призрака Михайловского замка, и ходили слухи, что на допросах призрак раскололся, где спрятан клад. Тем не менее, в протоколах допросов о кладе молчок. Может теперь, когда Максим лишился исаявской крыши, Богдухан вознамерился добраться до этого злата-серебра. Третья версия самая интересная… Однако, ни одну из пяти версий Эдуард не стал высказывать слух, он обиделся на Матиевну за «угодника» при подчиненных.

В комнату, по-военному печатая шаг, вошел боец из тех, что переминались в коридоре:

– Дина Матиевна, разрешите доложить? – навощенные черные шнурованные боты воина мерцали, как театральный рояль.

– Валяй, сын мой.

– Получена информация из ПИБа. В данной квартире уже месяц как прописан некто Валерий Иванович Ползунов 66-го года рождения. Однако при проверке указанного номера паспорта выяснилось, что данный паспорт в природе не существует. Мистика какая-то.

– Я вижу, кто убил старуху, – закатив глаза, спонтанно начал вещать штатный прорицатель Эдуард. – Я вижу его! Вижу! – Мешки под глазами вещего Эдика стали пульсировать нервным тиком, – Он тот, кто ставит ногу на всю ступню! Он тот, у кого большие кисти рук и длинные пальцы! Он тот, у кого кошачьи глаза и кошачьи усы!..

* * *

Рассвет грозился скоро быть, по пока еще царил мрак. Светофоры сонно мигали желтками. Завороженный водила гундел и гундел втемяшенные фразы, навевая шершавую скуку:

– На Суздальском проспекте машину остановили двое неизвестных в форме сотрудников ГИБДД. Под предлогом проверки документов на груз они заставили выйти из машины… – глазные яблоки на выкате, подбородок строго вперед по курсу, шея задеревенела, мозоли прикипели к баранке, ногти на коротких пальцах от напряжения покрылись испариной, будто завороженный шибко дрейфил забыть текст. Впрочем, так и было, не знал водила сейчас ничего страшнее, чем запамятовать роль.

С прямыми обязанностями – управлением груженой телевизорами фурой – он справлялся кое-как, по остаточному принципу. Раскачивающийся рядом в пропахшей кирзачами кабине фуры Богдухан – в личине охранника Толика – лишь поскрипывал зубами. Самим же сочиненный бубнеж крепко доставал, мешал здраво прокачать варианты: Богдухана мытарило предчувствие опасности, но он никак не мог поймать за хвост посылы предчувствия.

Фура выкатила к Обводному каналу и потрусила дальше с дозволенной скоростью, подчеркнуто кланяясь всем светофорам и дорожным знакам, никому не нужны лишние проблемы. Днем забитая до отказа грузовыми конкурентами дорога была пуста, будто карман наркомана, за километр только и проявлений жизни – голосующая жопастая клофелинщица. Но лишь стоило Богдухану позволить себе чуток расслабиться, начались крутые неприятности.

Во-первых, два отморозка на «Мерсюках» избрали этот ночной час и эту пустынную дорогу, чтоб посоревноваться в лихости. Безбашенно сжигая резину и выжимая где-то за двести, они пронеслись мимо, словно фавориты тараканьих бегов, словно карты из сдаваемой шулером колоды, словно летучие мыши, только не бесшумно. В-ж-ж-ж-жик, по ушам проехался надрывный рев движков, и лихие ковбои растворились в приблизительности сумрака. А пока Богдухан сквозь солнцезащитные очки пытался что-то зачем-то впереди разглядеть, груженую фуру сбоку подрезал и заставил притормозить милицейский, конкретно крашенный в два цвета и заляпанный грозными эмблемами «Опель».