Текст книги "По кому палка плачет? Рассказы о рязанских юродивых"

Кши, кши, кши

– Папа, папка, я покойницу к тебе привела! – с таким кличем открыла дверь своей избы Верка Киселева и ввела за собой пожилую женщину, одетую в синенькое с беленьким горошком платье и красный, похожий на куст георгинов, цветастый сарафан.

– Ба, Наташка пришла, – удивленно сказал Федот Киселев, строгий, набожный мужик.

«Покойницу», юродивую Наташу, знали в шацкой округе многие. Она жила на городском кладбище, и люди часто видели ее молящейся. Но видели издалека, а когда подходили поближе, Наташа неведомым образом исчезала, вернее, ловко пряталась. Так ловко, что найти ее было невозможно. Иногда она ходила по селам – Темёшеву, Шаморге, Новосёлкам. Останавливалась у тех, кто почитал ее за Божию избранницу. А сегодня она пришла в дом к Федоту Киселеву. Вернее, ее привела Верка, которая видела юродивую на кладбище и потому назвала шутливо – покойница. Верка знала, что отец давно хотел видеть юродивую Наташу.

– А ты, Федот, тот иль не тот? – спросила, входя в избу, «покойница».

– С утра был тот, – усмехнулся Федот.

– А сейчас не тот?

– И сейчас Федот.

– С утра был тот, а после обеда Федот, да не тот! – грозно сказала юродивая.

Киселев задумался. Что такое? Почему не тот, да еще после обеда? «Ба, да я ж забыл помолиться перед обедом, – подумал он. – Всегда молился, а нынче впопыхах забыл! Потому после обеда не в своей тарелке себя почувствовал…»

– Ну ты проходи, проходи, – проговорил он смущенно, – погости у нас, поживи.

Наталья прошла и уселась прямо на пол. Федот знал, что она юродствует, и не удивился.

С такой вот необычной сцены и началась в доме Киселевых жизнь юродивой Наташи. Как ее фамилия, никто не ведал. Знали только, что родом она из Путятина, потому и прозвали – Наташа Путятинская. А как и почему попала она на шацкую землю, знать было необязательно. Наталья об этом помалкивала, а выведать про ее прошлую жизнь никто не решался…

С того дня как Вера Киселева привела ее в родительский дом, Федот и его супруга Меланья потеряли покой. К ним в дом каждый день стали приходить разные люди и рассказывать Наташе о своих житейских делах. А какие дела-то? Муж скандалит, сын хулиганит, соседка вредит…

Как-то пришла Надя Иванова с мужем Лешей, горьким пьяницей. Леша трясся мелкой дрожью и находился в полуобморочном состоянии.

– Наталья, сделай что-нибудь с ним, – попросила Надя. – Совсем не дает мне покоя.

Юродивая вдруг как заорала:

– Кши-кши-кши! Я тебе не колдунья, чтобы что-то сделать твоему мужу! – И, обращаясь к Леше, внезапно ласковым голосом позвала его: – Подойди ко мне, подкаблучник.

Запустив руку в длиннющий карман своего георгинового сарафана, юродивая достала оттуда шкалик со святой водой, отпила глоток, а остальное дала допить Надиному мужу.

Пока он пил, юродивая крестила его и приговаривала:

– Кши, кши, кши.

Жадно выпив, Леша сразу перестал трястись. Лицо его, дотоле мертвенно-бледное, порозовело.

– Радуйся, штука-злючка, – сказала юродивая его жене, – жить будет! Пить бросит.

Что тут началось! Надька действительно оказалась злючкой и, подумав, что юродивая опохмелила ее мужа, стала ругаться. Потом, схватив Лешку за руку, с бранью поспешила восвояси.

– Кого ты к нам привела? – тайком спросил как-то Федот свою дочь. – Каждый день крики да ругань. Как нам это терпеть?

– Папа, так ведь Наталья-то не просто ругается, а показывает нашим гостям, как они себя порой ведут. И повторяет скверные слова, которыми они бранятся у себя дома, повторяет, чтоб в них совесть заговорила. А «кши, кши, кши» означает, что она прогоняет бесов.

– Ты мудреж тут не разводи! «Кши, кши» – не молитва!

– А ты, папа, эту ночку не поспи, понаблюдай за ней, тогда поймешь, как она молится.

Поздно вечером Киселев лег на кровать и накрылся одеялом. На подушку, чтоб не заснуть, насыпал овса, который покалывал ему лицо.

В полночь Наташа встала с лавки, на которой спала, тихо оделась и вышла из дома. Федот так же тихо оделся и вышел вслед за ней. Стоял бесснежный, морозный декабрь. За околицей лежали поля, шершавые, словно кора дуба. Не покрытые снегом озимые погибали. Бесснежный декабрь грозил заморозить и плодовые саженцы.

Федот огляделся. Луна заливала всё мертвенным светом, а на небе, словно волчьи зрачки, зеленовато мигали звезды.

«Вишь ты, – горестно подумал Федот, – какая бесснежная зима… Холодная, хищная. Сожрет мороз озимые, каково-то будет тогда нашему брату крестьянину? Да где ж эта юродствующая Наташка?»

Пройдя за хлев, Федот увидел ее. Но в каком виде! Без платка, с растрепанными волосами, в тонкой сорочке, босая, она стояла у овина с воздетыми к небу руками и возглашала:

– Господи, пошли снежку, а то пропадут наши крестьяне-христиане! Господи, вонми моей молитве, не за себя прошу. Крестьяне-христиане – они хоть и грешны, но они Твои рабы, а ведь даже раб имеет свою корку хлеба. Не допусти голода, Милосердный. Дай снежку…

Подивился Федот и пошел домой. Лег в кровать и задумался. «Вот ведь как получается. Плохо ли, хорошо ли, да молится Наташка. А я “Отче наш…” забываю перед едой прочитать…»

Наутро Федот проснулся и увидел: избу окутал странный мягкий свет. Взглянув в окошко, Федот приметил завихренные сугробы, похожие на убежавшее из кастрюли молоко.

В дом, внося воду, вошла Верка.

– Что, батя, такой веселый? Выпил, что ли? – тревожно спросила она.

– Снежку радуюсь! С ним какой-никакой, а урожай будет!

Вдруг под лавкой кто-то завозился словно кошка. Потом оттуда вылезла юродивая Наташа. Аккуратно причесанная, в красном цветастом сарафанчике. Зацвел георгиновый куст в доме Киселевых…

– Вы чего это разленились? – обычным, ругательским тоном заговорила она. – Пора тропку к дороге от снега разгребать да снег у саженцев утаптывать, чтобы мыши кору у ствола не объели…

* * *

Прошло некоторое время, и юродивая по ночам взялась бедокурить. Когда Киселевы засыпали, она бросала в кадку с водой тряпку и подсыпала туда соли.

Тут уж и терпеливая Вера не выдержала. Пошла в Ялтуново, к Анне Петриной, с вопросом – чтобы это значило? Та ответила, что юродивые так поступают, когда предвидят чью-то внезапную кончину.

– Чью же? – вопросила Вера Киселева.

– Да, видать, кого-то из твоих родных.

– Что же делать?

– Здесь ничего не поделаешь. Чему быть, того не миновать. Без Божией воли ни один волос с головы человека не упадет. А если упадет, так во благо человеку… И если скорбь приключится, так и она дается во благо. Если б мы понимали это! Скольких напрасных терзаний избежали бы…

Вера ушла успокоенная, но, придя домой, ни отца, ни юродивую Наташу не застала. Отец по надобности неожиданно уехал в Москву, а «покойница» ушла в Новоселки.

– Мама, а Наталья чего-либо перед уходом сказала? – с тревогой спросила Вера.

– Сказала, что не может больше здесь жить. Одни колдуньи кругом.

Вера знала, что колдуньями юродивая Аня Петрина и Наташа Путятинская иногда называют друг друга и тех верующих баб, которые их почитают за праведниц.

«Потому и ушла Наташа жить в Новоселки, – подумала Вера. – У нас в Темешево стали говорить о ней как о праведнице. Думают, что это по ее молитвам наши пьяницы стали трезветь. Дебоширы и сквернословы приутихли. А может, так оно и есть? Скольких болящих она молитвами исцелила, скольких от беды уберегла! Вот и стали ее почитать. А она собралась и ушла от такой славы».

Когда Наталья Путятинская стала жить в Новоселках, приехали к ней издалека несколько мужиков. Привезли одержимую нечистым духом женщину. В доме Натальи она стала биться о пол и кричать:

– Проклятущая старуха! Вот уж восемьдесят лет ты мучаешь нас. Тебя надо растерзать как драную кошку!

Юродивая сидела спокойно, будто ничего не происходит, и лишь крестила бесноватую, которая медленно вращала мутными, словно болотная жижа, глазами.

– Кши, кши, кши, – приговаривала Наталья, крестя ее.

Женщина вдруг скорчилась в судороге, потом обмякла и повалилась на бок. Подняли ее уже с просветленным лицом и чистым взглядом. Приложилась она ко кресту и Евангелию, лежавшим на столике, и ее увели…

Вскоре после этого пришла к юродивой Люба Воронихина из села Шаморга.

– Ты чего, Любка, приперлась? – как всегда с наигранным раздражением спросила ее Наталья. – Хочешь благословения спросить на то, чтобы в Шацк сходить? На службу в соборный храм?

– Да, – робко ответила Воронихина.

– Сходи, сходи. Увидишь там отца Кириона, поклончик ему передай.

Люба сходила в шацкий соборный храм на всенощную. После службы отец Кирион долго принимал духовных чад. Подошла и Любушкина очередь.

– Благословите, батюшка. Я к вам с поклончиком от юродивой Натальи.

Отец Кирион встрепенулся:

– Благодарствую. Наталья – великая молитвенница. Она с Богом беседует. Да… Такие люди в Царствие Небесное попадают без мытарств, они их уже здесь, на земле, проходят. Потому и слышит Господь их молитвы. Ты от меня в ноги ей поклонись. Пусть помолится, мне ее молитвы нужны очень. Она знает почему.

Переночевав в Шацке и помолившись в храме на литургии, Люба пошла обратно в Шаморгу. По пути остановилась в селе Токареве у знакомого верующего – старенького псаломщика Василия Петрова. Тот сидел за столом нахмурившись и читал послания апостолов. На приветствие кивнул кудлатой головой и кивком предложил присесть на лавку. Люба присела.

– Лжепророчица Наташка-то чего мне высказала… Говорит, что я заболеть могу после причастия. И даже умереть, потому как без подготовки причащаюсь. А ведь готовься не готовься, никогда готов не будешь. И видано ли, чтоб от Святых Христовых Таин люди заболевали? Лжепророчица! После того как я ее так назвал и, хлопнув дверью, ушел, она мне вслед выкрикнула: «Ты ненадолго уходишь. Вскорости сам ко мне придешь…»

– А я вот от отца Кириона иду…

– О, это человек высокой духовной жизни. Не то что Наташка. Как он поживает?

– Говорит, что юродивая Наталья – великая праведница, и велит ей от него в ноги поклониться.

– Да ну?! Так и сказал? Иль ты шутки шутишь?

– Так и сказал.

По всему виду Любы Воронихиной было ясно, что она не шутит и ничего не выдумывает.

Василий задумался.

– А ты сейчас к Наталье путь держишь?

– К ней самой.

– Ну и я с тобой. Ты ей поклончик от Кириона передашь, а я, пожалуй, прощения попрошу. Я Кириону крепко верю. Коль он сказал, что Наталья – угодница Божия, значит, так оно и есть. А я ее оскорбил. Нехорошо, ой как нехорошо…

Пришли к юродивой, она встретила их без обычного ворчания. Воронихина рассказала о встрече с отцом Кирионом.

– Поклончик передал да сказал, что ты сама знаешь, о чем помолиться за него.

– Да уж знаю, знаю, – улыбнувшись, ответила юродивая.

Василий Петров, убедившись, что все, о чем ему поведала накануне Люба, сущая правда, прослезился. Подошел к Наталье Путятинской и упал ей в ноги.

– Прости меня Христа ради. Я давеча дюже осерчал на твои слова… Нехорошо это, не по-христиански…

– Вася, я ж тебе говорила, что ты ко мне придешь. А прощать тебя не за что. Я сама виновата. Нельзя было на своем настаивать. Уступить надо было, промолчать. А сказать в другой раз и по-другому. Прости и ты меня, а тебя Бог простит и я прощаю. – Юродивая отвернулась и всплакнула: – Вот если бы все так друг перед другом винились… Рай бы на земле был.

Юродивая Наташа Путятинская. Наталья Флоровна. Год рождения и фамилия неизвестны. По месту рождения (пос. Путятино) называлась Натальей Путятинской. Странствовала по Шацкому уезду. В последние годы жила в с. Новоселки Шацкого района. Скончалась 20 февраля 1973 г. Погребена на новоселковском кладбище.