Текст книги "Адольф Тьер: судьба французского либерала первой половины XIX века"

Чтобы как-то их успокоить, группа Дювержье – Барро решила выразить недоверие правительству Гизо и отправить его в отставку[545]545
  BNF. Papiers de Thiers. NAF. № 20617. Fol. 35. Lettre de Duvergier de Hauranne à Thiers de 22 février 1848.


[Закрыть]. На следующий день группа составила и одобрила петицию в пользу отставки правительства[546]546
  Ibid. Fol. 34. Lettre de Duvergier de Hauranne à Thiers de 19 février 1848.


[Закрыть].

Тьер, напротив, полагал, что подобный шаг только раззадорит радикальную оппозицию. Поэтому, придя в дом Барро, он стал спорить с лидером Левой династической по поводу принятого им решения о составлении петиции, к неудовольствию многих собравшихся[547]547
  Thiers A. Notes et souvenirs. P. 23.


[Закрыть]. Расхождения между Тьером и Барро проявились в методах достижения цели – осуществления политических реформ во Франции.

И Тьер, и Барро выступали за проведение парламентской и избирательной реформ. Но когда стало ясно, что через парламент провести эти реформы не удастся, Тьер, по всей видимости, отступил и уже не настаивал на необходимости принятия этих реформ. Главным для него стало сохранение политической стабильности во Франции. Барро, напротив, был готов идти до конца и обратиться ко всем гражданам Франции напрямую, минуя парламент. Проведение реформ для Барро было принципиальным, и он был готов добиваться их принятия любыми ненасильственными действиями. После провала законопроектов о реформах в парламенте позиция Тьера оказалась ближе скорее к Гизо, чем к Барро. Тьер не хотел ставить под угрозу политическую стабильность режима Июльской монархии и не был готов к тому, чтобы выносить проблему политического реформизма за пределы парламента и тем самым возбуждать, радикализировать общество.

22 февраля 1848 года появились первые баррикады – революция началась. Неспособность правительства Гизо справиться с уличными волнениями заставила короля принять отставку этого политика и просить Моле сформировать новое министерство[548]548
  Guizot F. Mémoires pour servir à l’histoire de mon temps. Vol. 7. P. 585.


[Закрыть].

Адольф Тьер предполагал, что Луи-Филипп, расставшись с Гизо, обратится к нему только в случае «крайней опасности»[549]549
  Lettre de Thiers à Panizzi de 12 janvier 1847 // Fagan L. The life of Sir Anthony Panizzi, K.C.B. L., 1880. Vol. 1. P. 223.


[Закрыть]. Так и произошло. Моле провел традиционные консультации, растянувшиеся на девять часов и потраченные без пользы. Л.-М. Моле предложил Тьеру войти в состав правительства[550]550
  BNF. Papiers de Thiers. NAF. № 20617. Fol. 61–63. Lettre de Molé à Thiers de 23 février 1848; Thiers A. Notes et souvenirs. P. 33.


[Закрыть]. Однако Тьер отказался – он был готов пойти на этот шаг только в том случае, если бы сам возглавил правительство и если бы в состав министерства вошли Барро и другие левые либералы[551]551
  Senior William Nassau. Conversations with Monsieur Thiers, Guizot and other distinguished persons during the Second Empire. L., 1878. Vol. 1. P. 128.


[Закрыть]. Кроме того, Тьер также отмечал, что Барро и его единомышленники обязательно потребуют роспуска палаты депутатов[552]552
  Thiers A. Notes et souvenirs. P. 34.


[Закрыть].

Луи-Филипп с большой неохотой согласился на формирование министерства Тьера – Барро, призвав Тьера как можно быстрее сформировать министерство. При этом Луи-Филипп наотрез отказался распускать парламент[553]553
  Ibid. P. 37; Senior William Nassau. Conversations. Vol. 1. P. 5.


[Закрыть]. В новый состав правительства должны были войти помимо Тьера и Барро также Проспер Дювержье де Оран, Шарль де Ремюза, Виктор Кузан и генерал Кристоф Луи Ламорисьер. Тьером и Барро был заявлен курс будущего правительства на реформирование политической системы Июльской монархии. Это автоматически означало роспуск парламента и новые выборы. Утром 22 февраля Тьеру удалось убедить Луи-Филиппа согласиться на новые парламентские выборы.

Ситуация в Париже развивалась стремительно, воинские части, ранее верные Луи-Филиппу, стали брататься с восставшими. Стало ясно, что Революция победила. Луи-Филипп был вынужден отречься от престола в пользу своего десятилетнего внука, графа Парижского. 24 февраля в Ратуше была провозглашена Республика.

Говорят, что, когда Луи-Филиппу предложили отречься, у Тьера просили совета, но он отказался что-либо говорить, и когда монарх подписывал отречение, королева набросилась на Тьера, обвиняя его в том, что он разрушил политический режим. Некоторые современники соглашались с ней, например доктор Л. Верон, впоследствии разорвавший всякие связи с Тьером[554]554
  Bury J. P. T., Tombs R. P. Thiers. P. 97.


[Закрыть]. Такое же мнение высказывали многие биографы Тьера. Например, Ш. Помарэ писал, что невольно Тьер стал одним из «наиболее несомненных, неоспоримых творцов и виновников неожиданной революции»[555]555
  Pomaret Ch. Monsieur Thiers et son temps. P. 193.


[Закрыть]. Герцог Рене де Кастри заявил, что Тьер был одним из «постоянных, упорных творцов» падения режима[556]556
  Castries duc de R. Monsieur Thiers. P., 1983. P. 215–216.


[Закрыть]. Французский историк-марксист Жан Брюа писал, что некоторые из оппозиционеров, «как Тьер», были простыми интриганами, они руководствовались личными амбициями и искали возможности сбросить Гизо, чтобы занять его место[557]557
  Bruhat J. Les journées de février 1848. P., 1948. P. 17.


[Закрыть].

Действия Адольфа Тьера в 1846–1848 годы вызвали резкую критику многих его биографов. Они упрекали этого политического деятеля в «безрассудности» и «воинственности», указывая на излишнюю враждебность его парламентских речей по внешнеполитической тематике[558]558
  Aubert J. De quoi vivait Thiers. P., 1952. P. 34; Castries duc de R. Monsieur Thiers. P. 86; Lucas-Dubreton G. Aspects de Thiers. P., 1948. P. 65; Pomaret Ch. Monsieur Thiers et son temps. P. 56; Reclus M. Monsieur Thiers. P., 1929. P. 34.


[Закрыть]. Биографы Тьера указывали на то, что в то время в Европе повсюду чувствовалось напряжение, а в самом Париже банкетная кампания сильно возбуждала общественное недовольство. Они отмечали, что речи Тьера, в которых он подвергал резкой критике внешнюю политику Ф. Гизо, привели к ослаблению позиций Гизо и отразились на популярности Луи-Филиппа (потому что король играл большую роль в определении внешней политики, о чем все прекрасно знали).

С другой стороны, некоторые биографы Тьера, напротив, укоряли его в нерешительности, излишней осторожности и желании повсеместно следовать парламентским процедурам. Если бы он раньше смелее высказался в пользу реформ и решительно поддержал банкетную кампанию, то, согласно аргументам этих авторов, он вернул бы в свою орбиту многих парижан и завоевал бы народную популярность прежде всего в рядах Национальной гвардии[559]559
  Christophe R. Le siècle de monsieur Thiers. P., 1966. P. 74; Lecomte G. Thiers. P., 1933. P. 46; Malo H. Thiers. P., 1932. P. 89; Roux G. Thiers. P., 1948. P. 58.


[Закрыть]. Это позволило бы ему спасти монархию в критическое утро 24 февраля. Недостаток храбрости вменялся в вину Тьеру в одном анонимном письме, адресованном ему 20 февраля. В этом любопытном письме неизвестный автор писал Тьеру о его бездеятельности в период последних двух и даже трех лет. Это, по мнению анонима, дискредитировало Тьера в глазах его сторонников и лишило их надежды. Его недавние пылкие речи были хороши, «но мы всегда помнили <…> “У Вас будет столько речей от господина Тьера, сколько Вы захотите, но никогда не будет действия”»[560]560
  BNF. Papiers de Thiers. NAF. № 20617. Fol. 37. Lettre d‘un anonyme à Thiers de 20 février 1848; Halévy D. Le Courrier de M. Thiers. P. 224–226.


[Закрыть]. Многие критики утверждали, что революция не произошла бы, если бы 22 февраля 1848 года А. Тьер не уговорил Луи-Филиппа сменить главнокомандующего – вместо крайне непопулярного в народе маршала Бюжо назначить генерала Ламорисьера. По мнению критиков, Бюжо, имея свободу действий, мог бы подавить эту революцию. Так, например, считал один из наиболее враждебно настроенных авторов Жан Люка-Дюбретон. Этот биограф обвинял Тьера в том, что он нанес монархии «последний сокрушительный удар», отказавшись от жестокого подавления восстания во французской столице[561]561
  Lucas-Dubreton J. Aspects de Monsieur Thiers. P. 204.


[Закрыть]. Однако нет никаких оснований полагать, что решение о кровавом подавлении Февральской революции 1848 года могло бы стабилизировать режим Июльской монархии.

В связи с этим представляются важными вопросы: мог ли Адольф Тьер в принципе отсрочить или предотвратить падение монархии в 1848 году? Была ли у него какая-либо политическая программа, способная вывести Францию из глубокого социально-политического кризиса, во многом вызванного, как представляется, нерешенностью социальных проблем французского общества?

Все свои выступления в парламенте А. Тьер строил на критике политики Гизо, причем почти всегда внешней политики. Но мог ли Тьер предложить свой собственный внешне– и внутриполитический курс, отличный от курса Гизо? Если бы Тьер пришел к власти в 1840-е годы, то произошел бы отход от политики Гизо и в чем бы он проявился? На наш взгляд, в области внутренней политики Тьер был гораздо ближе к Гизо, чем к Барро, с которым он согласовал общую политическую программу. Нерешительные действия Тьера в конце 1840-х годов, его постоянные колебания хорошо показывают, что он не был готов пойти на разрыв с внутренней политикой Гизо. Тьер мог согласиться лишь на сглаживание каких-то наиболее неприглядных сторон этой политики, на «косметический ремонт» внутриполитического курса Гизо.

Договоренность Тьера и Барро об общей политической программе скорее можно рассматривать как шаг в политической борьбе, особенно остро развернувшейся во Франции в 40-е годы XIX века и оказывавшей существенное влияние на политические выступления Тьера в те годы. Эта программа Тьера – Барро была в большей степени декларацией о намерениях, а не четким программным документом, в котором были бы детально прописаны конкретные законопроекты по улучшению внутриполитической жизни во Франции. К тому же неизвестно, какую часть этой программы удалось бы реализовать на практике, приди Тьер к власти до 1848 года.

Что касается внешней политики, на которой Тьер сосредоточил все свое внимание, то этот политик мог предложить французам лишь абстрактную идею величия Франции, которую на практике было крайне сложно реализовать без постоянной конфронтации с Англией. Но как достичь величия Франции, каким путем добиться этого величия? Говорить с великими державами на равных?

Быть может, только в этом и могло заключаться величие Франции? Иначе как можно было обеспечить Франции именно величие? Путем интервенций в соседние страны, бряцанием оружия, шантажом?

Адольф Тьер в период своих министерств 1836 и 1840 годов проводимой им внешнеполитической деятельностью так и не сумел ответить на эти вопросы. Он также не сформулировал, в чем могло проявиться величие Франции. Ясно, что французский король не дал бы Тьеру возможности проводить активную внешнюю политику, если бы тот пришел к власти в 40-е годы XIX века. Идея величия Франции, если понимать ее как экспансионизм, захват новых территорий и ведение дипломатии с позиции силы, не соответствовала ни времени, ни возможностям французской дипломатии.

В первой половине 1840-х годов Адольф Тьер впервые задумался о самой возможности проведения минимальных политических реформ в стране.

По всей видимости, не последнюю роль в позиции Тьера сыграл приход к власти доктринеров, заявивших о возвращении к крайне жесткому внутриполитическому курсу, проводимому еще Казимиром Перье в начале 30-х годов XIX века. По мнению Тьера, к 1836 году общественный порядок был восстановлен, и поэтому «политика сопротивления» уже не соответствовала политической ситуации во Франции. Поэтому Тьер в период своего премьерства в 1836 и 1840 годы не стал ужесточать законодательство после покушений Алибо в 1836 году и Дармэ в 1840 году. Он считал, что с принятием сентябрьских законов в 1835 году было сделано достаточно для подавления внепарламентской оппозиции во Франции и утверждения Июльской монархии.

В 1840 году наметился определенный отход от «политики сопротивления» в воззрениях Тьера, свидетельством чего служит проведенная в 1840 году амнистия по политическим правонарушениям, чего требовали левые депутаты, и смещение неугодных ему префектов. На административные и судебные посты, оказавшиеся вакантными, Тьер назначил левых по взглядам нотаблей[562]562
  Tudesq A.-J. Les grands notables en France. Vol. 1. P. 514.


[Закрыть]. В то же время в 1840 году в период своего министерства он категорически отказался проводить избирательную реформу и снижать избирательный ценз.

Вероятно, Тьер ощущал некоторые кризисные явления Июльской монархии. Коррупция среди чиновников заставила его признать необходимость ограниченных политических реформ и объединиться с Барро, чтобы конституционным путем сместить правительство Гизо и провести парламентскую и избирательную реформы. Июльская монархия 40-х годов XIX века была далека от политического идеала Тьера, который он сформулировал в начале 1830-х годов. «Король правит, но не управляет» – эта знаменитая максима Тьера так и не была воплощена в жизнь в годы Июльской монархии.

Высшей ценностью для Тьера всегда была парламентская монархия. Но зачем она нужна? Быть может, для того, чтобы обеспечить прогресс общества, развитие общественных институтов? Тьер говорил, что в парламенте заключена воля нации. Но он не фокусировал свое внимание на идее прогресса, наличие парламентской монархии стало для Тьера самоцелью. Он не принимал во внимание тот факт, что депутаты сами поддавались красноречию и демагогии своих коллег. В то же время министры Июльской монархии (включая самого Тьера) не прислушивались к мнению других депутатов. Вместо дискуссионного клуба палата депутатов превратилась в «клуб убеждения», где красноречие заменило логику, а демагогия – разумные доводы. Важно было не прислушиваться к мнению другого, а убеждать того в своей правоте. По крайней мере, именно так делал Тьер в годы Июльской монархии. В таком случае остается непонятным, чем монархия парламентского типа была лучше монархии с сильной королевской властью. Тьер так и не ответил на этот вопрос. Он никогда не объяснял, зачем нужна парламентская монархия, чем она в конечном счете лучше монархии с сильной королевской властью, в чем смысл такой монархии.

В 1847–1848 годы Адольф Тьер считал, что простая смена министерства приведет к преодолению кризиса. Он не уделял никакого внимания проблемам социальной напряженности во французском обществе. Причины Февральской революции 1848 года Тьер сводил к политическим мотивам, требованиям политических реформ. Он до последнего момента не верил в возможность революции во Франции в 1848 году. Февральская революция стала для Тьера полной неожиданностью.

Глава 3
Политик

§ 1. Революционер

Кроме внутриполитических вопросов большое значение в период Июльской монархии Адольф Тьер придавал внешней политике Франции. В результате Июльской революции 1830 года международное положение Франции оказалось сложным. До революции эта страна была тесно интегрирована в систему международных отношений, созданную не без труда на Венском конгрессе. Франция тогда обязалась соблюдать условия трактатов 1814–1815 годов. Июльская революция 1830 года создала некоторую неопределенность в международных отношениях. Поэтому европейские дворы были обеспокоены создавшейся ситуацией и ожидали, каким будет новый внешнеполитический курс Франции.

Тьер боялся, что революционный дух, поднявшийся во Франции, может спровоцировать новую войну с Европой, к чему призывали некоторые радикально настроенные деятели в самой Франции. Он считал, что если начнется война, то в таком случае все завоевания Июльской революции 1830 года будут уничтожены: «Если восторжествует мир, умеренная система будет преобладать <…> Если победит война, мы переметнемся к левым экстремистам»[563]563
  Marquant R. Thiers et le Baron Cotta. P. 501.


[Закрыть]. Эта ситуация напоминала ему события 1790-х годов во Франции.

В течение зимы 1830–1831 годов Тьер все же полагал, что войны избежать не удастся – он боялся, что страны Священного союза (Австрия, Пруссия и Россия) могут напасть на Францию. Такие опасения были вполне объяснимы. В Европе полыхали революции: Бельгийская революция 1830 года практически взорвала Королевство Нидерландов, созданное как буферное государство на границе с Францией. Не способствовали стабилизации международной обстановки и революции в Польше и в Италии. В самой Франции власть и общество разделились во мнении по вопросу о вой не или мире в Европе: звучали даже призывы к войне с абсолютистскими монархиями.

Образовавшиеся группировки выдвигали совершенно противоположные внешнеполитические программы. Если правительство Июльской монархии делало все возможное, чтобы исключить возможность войны, то левые устраивали шумные кампании в парламенте и в прессе, возбуждая национальные чувства французов. Они доказывали, что война с континентальными европейскими монархиями в любом случае неизбежна и что восставшие народы Европы примут Францию как освободительницу от рабства. Ведь, по мнению французских левых, Июльская революция 1830 года должна была обязательно закончиться войной, которая уничтожила бы остатки контрреволюции внутри страны и похоронила бы абсолютистские монархии. В прессе эта кампания подогревалась острыми статьями бывшей газеты Тьера «Насьональ» и ее новым главным редактором, прежним другом Тьера, в одночасье ставшим непримиримым врагом, Арманом Каррелем.

Многим современникам тех событий в самом деле казалось, что они вновь переживают революцию 1789 года, которая должна завершиться отмщением за национальный позор 1815 года. Однако Тьер был прагматиком и реалистом. 8 апреля 1831 года он написал немецкому барону Котта: «Я боюсь <…> итогов войны для личного и общественного благосостояния <…> Я ненавижу беспорядок настолько, насколько я люблю свободу. Я надеюсь, что своими действиями иностранные державы не вызовут у нас военный психоз»[564]564
  Marquant R. Thiers et le Baron Cotta. P. 502.


[Закрыть].

Таким образом, Адольф Тьер был противником какого-либо военного вмешательства в дела соседних государств. В своей работе «Монархия 1830 года» он противопоставил первую Французскую революцию и произошедшую за ней революционную войну 1792–1793 годов Июльской революции 1830 года: «Люди, которые считали, что дух революции всецело связан с насилием и чрезвычайными мерами, связывали революцию с войной и завоеваниями. Но тут они ошиблись; к счастью, правительство не ошиблось вместе с ними. Мир был сохранен вовне, как и законность внутри страны»[565]565
  Thiers A. La monarchie de 1830. P. 60.


[Закрыть]. Тьер тем самым подчеркивал, что сохранение мира являлось заслугой революции 1830 года. На страницах своей книги он выступал как критик всех, кто безоглядно требовал новой революционной войны с европейскими монархиями, кто опрометчиво заявлял: «Франция обесчещена, ее интересы преданы, союзники ею же брошены, потеряно дело революции»[566]566
  Ibidem.


[Закрыть].

Тьер отмечал, что в июле 1830 года существовала возможность сохранить мир, поскольку сами европейские державы не были заинтересованы начинать войну. «Иностранные государства, конечно, нас не любят, но, по правде сказать, мы и не вели себя с ними так, чтобы нас полюбить. Язык наших газет, выступления с парламентской трибуны не могли нас примирить. Но они (иностранные государства. – Примеч. И.И.) начали нас ценить и отдавать нам должное, когда они увидели храброе правительство, которое спасает социальный порядок», – писал он[567]567
  Thiers A. La monarchie de 1830. P. 61.


[Закрыть].

Политик считал, что европейские государства даже боялись войны с Францией: «Фатальный опыт доказал им, что революцию, если она происходит во Франции, нелегко потушить; они знают, что, развязав войну в 1792 году, они лишь создадут для себя опасную ситуацию. Убежденные сегодня в невозможности потушить революцию, они хотят, чтобы она стала предсказуемой, ровной, гуманной и социальной. К счастью, мы убедили их в этом. И это все, что надо было сделать, и это все, чего они хотели. Ибо Англия <…> желая закончить проведение реформы (речь идет об избирательной реформе 1832 года. – Примеч. И.И.), имея потребность в развитии торговли и расширении морских завоеваний, которые уже некуда расширять, не могла желать войны; ибо Пруссия, Австрия, Германская конфедерация устали и не могли добровольно воевать; а Россия измождена, и она далеко, так как сложно еще раз прошагать шестьсот лье от своих границ»[568]568
  Ibid. P. 62.


[Закрыть]. Рассматривая положение каждого вероятного противника, Тьер пришел к выводу, что европейские государства по разным причинам не станут нападать – умеренный характер революции во Франции являлся для них главным гарантом спокойствия и безопасности в Европе.

Главный вопрос для Тьера заключался в другом: хочет ли Франция мира? Сам Тьер ответил на поставленный им самим вопрос положительно: «Если мы хотим, чтобы наша революция не была бы серией новых революций, чтобы, напротив, она была последней, чтобы она была концом долгой борьбы, начатой в 1789 году <…> Если мы хотим выжить, надо было предпочесть мир войне»[569]569
  Ibidem.


[Закрыть]. Он считал, что новая революционная война была совсем не нужна Франции, так как война всегда усложняет, доводит до критической отметки ситуацию в стране. Это всегда обострение социальных отношений внутри государства и, как следствие, – необходимость прибегнуть к чрезвычайным мерам, а это, в свою очередь, может привести к народному недовольству, которое часто выливается в революционные действия против действующей власти. Для Тьера Июльская революция носила мирный характер и не затрагивала интересов других европейских держав[570]570
  Ibidem.


[Закрыть].

Тьер выступал против повторения революционных войн. Размышляя над международным положением Франции 1830 года, он рассматривал проблему экспорта французских политических и правовых институтов в другие страны. Перенесение своих принципов на чужую почву не даст хороших всходов, полагал политик в первые годы Июльской монархии. Он приводил веские доводы: «В 1792 году мы прошли по миру ради дела свободы. В конце войны Голландия, Бельгия, Швейцария, Италия, Испания были разграблены, и у них не было свободы; а мы, которые должны были ее принести, у нас самих ее не было»[571]571
  Ibidem.


[Закрыть]. Значит, «освободители» не приносят свободу покоренным народам, даже если и заявляют о своих высоких идеалах. Схожие мысли Тьер высказывал и с трибуны парламента: «Надо уметь сказать своей стране, что свобода, которую несут на штыках, это губительная свобода, которая оставляет за собой лишь кровь и руины»[572]572
  Thiers A. Discours parlementaires de m. Thiers. Vol. 1. Р. 402.


[Закрыть], – отметил он в одной из своих речей в декабре 1833 года.

Адольф Тьер доказывал, что свобода не привносится извне, граждане любого государства должны сами дойти до осознания необходимости свободы: «Государства более не нуждаются в том, чтобы их заставлять принимать свободу под выстрелами пушек. Свобода нуждается теперь в мире, ибо свобода есть прогресс духа, а для прогресса духа нужен мир <…> Свобода проделывает свой путь сама, и это значительно лучше, чем если бы она была привезена в обозе армии»[573]573
  Thiers A. La monarchie de 1830. P. 64.


[Закрыть]. Только духовное развитие человека и общества в целом может являться трамплином на пути к свободе. Для спокойного развития индивида необходимы внешние условия, нужен мир – это единственный путь для достижения истинной свободы, считал Тьер в 1831 году.

Напротив, он предлагал влиять на соседние страны не с помощью вооруженной силы, а своим примером. Миссия Франции, по мысли французского либерала, заключалась в том, чтобы демонстрировать преимущества своего политического режима миру. Жители других государств, в свою очередь, последовали бы примеру Франции. «Свобода нуждается в хороших примерах. Пример Франции, хорошо управляемой, спокойной, мудрой, осчастливленной революцией, – самый лучший из всех примеров», – отмечал Тьер[574]574
  Ibidem.


[Закрыть].

Тьер даже развил идею об исторической миссии Франции: «…свобода, победившая во Франции, гарантировала победу свобод во всем мире, ибо все свободы, без поддержки французской свободы бессильны, не имеют будущего»[575]575
  Thiers A. Discours parlementaires de m. Thiers. Vol. 1. Р. 82.


[Закрыть]. Он полагал, что при сохранении мира в Европе развитие свобод было возможно, а с началом войны все свободы были бы отменены.

Бросила ли Франция своих союзников – еще один вопрос, которым задался Тьер. Необходимо отметить, что в начале 30-х годов XIX века под союзниками французское общественное мнение понимало бельгийцев, поляков и итальянцев, которые в тот период (1830–1831 годы) пытались революционным путем сбросить правительства своих стран. Таким образом, речь шла не об исторических союзниках Франции, а о симпатиях радикально настроенных французских общественных и политических деятелей к революционерам в других странах, боровшихся, как они считали, за свободу и независимость. Описывая революционные движения в Европе, Тьер заметил: «…отзвуки свободы были глубоки и всеобщи. Бельгийцы, поляки, итальянцы восстали с оружием в руках»[576]576
  Thiers A. La monarchie de 1830. P. 64.


[Закрыть]. Но он был убежден, что не стоило бросаться на помощь революционерам из других стран. Надо сказать, что его позиция разделялась большинством либералов в то время.

Одновременно Тьер утверждал, что «мы должны быть готовы ввязаться в войну только за Бельгию; все, что включено между Рейном, Альпами и Пиренеями <…> Мы должны защищать всю эту часть континента как саму Францию (курсив наш. – Примеч. И.И.)»[577]577
  Ibidem.


[Закрыть]. Именно эту область он определил как сферу влияния Франции. Причем она столь важна, что ее до́лжно защищать «как саму Францию» от любых государств, которые посягнут на эти территории.

Проблема независимости Бельгии в 1831 году была острой международной проблемой. Почти сразу после Июльской революции 1830 года в августе того же года вспыхнула революция в Бельгии, имевшая целью свержение голландского правительства, которое было признано законным на Венском конгрессе 1815 года. На Лондонской конференции 1830 года великие державы признали появление нового независимого государства на карте Европы и определили границы Бельгии. «Нам кажется, что такие результаты без войны, – отмечал Тьер, – это одно из самых главных новшеств дипломатии»[578]578
  Thiers A. La monarchie de 1830. P. 72.


[Закрыть]. Поэтому неправы те, кто считал Францию бездеятельной в вопросе о помощи революции за рубежом, писал он в «Монархии 1830 года». Он считал, что Франция оказала серьезную дипломатическую поддержку Бельгии и способствовала появлению нового независимого государства в Европе.

В то же время Тьер не считал возможным присоединение Бельгии к Франции, на чем настаивали многие политики как во Франции, так и в Бельгии. Он был убежден, что у Франции еще недостаточно сил, чтобы ввязываться в такую авантюру: «Восстание в Бельгии – революция в недрах Священного Союза»[579]579
  Ibidem.


[Закрыть]. События в Бельгии задели интересы всех европейских держав, поскольку грозили опасностью подорвать устои Священного Союза. Именно поэтому Тьер предлагал вести осторожную политику, не предъявляя чрезмерных претензий европейским дворам[580]580
  Ibid. P. 73.


[Закрыть].

В книге «Монархия 1830 года» он довольно подробно остановился на польском вопросе. Называя поляков «благородными и героическими», Тьер вопрошал: что могла сделать Франция во время польского восстания 1831 года?[581]581
  Ibid. P. 72.


[Закрыть]«Потерять Польшу для России – значит очутиться на четыре правления назад (то есть к временам правления Петра III. – Примеч. И.И.)», – отмечал Тьер[582]582
  Ibid. P. 73.


[Закрыть]. Он понимал, что Россия не допустила бы потери этого важного региона. Как он образно подметил, «Россия держит Польшу как самое ценное из своих владений. России придется вернуться в пустыни, если она уступит в этой борьбе»[583]583
  Ibid. P. 67.


[Закрыть]. Поэтому для Франции вмешательство в польские дела вооруженным путем могло иметь катастрофические последствия. Тьер считал, что Польша стала собственностью России[584]584
  Ibidem.


[Закрыть]. «Активно вмешаться в этот вопрос значит ввязаться в войну; война за дружественный нам народ, но чужой; война в 600 лье <…> а даже сам Наполеон говорил, что нельзя воевать в 600 лье от своей границы, когда за спиной Австрия и Пруссия»[585]585
  Ibidem.


[Закрыть]. Тьер руководствовался государственными интересами Франции и понимал бесполезность и опасность этой кампании для Франции, хотя он, безусловно, симпатизировал полякам.

Размышляя о том, какую пользу могла бы принести эта война самой Франции, Тьер отвечал на свой вопрос следующим образом: «Ради чего велась бы эта война? Война не принесла бы Франции ничего, кроме создания великой Польши. Великая Польша <…> этого не сделали Конвент и Наполеон. По правде говоря, все это – мечты»[586]586
  Ibidem.


[Закрыть].

Политик указывал еще на одну причину, не позволяющую предпринять освободительный поход в Польшу через германские земли. «Это поссорило бы Францию с Европой»[587]587
  Ibidem.


[Закрыть]– вот веский контраргумент всем сторонникам революционной войны в Европе. Стоит отметить, что Тьер часто ссылался на эту причину. В первые годы Июльской монархии он постоянно думал о том, как отреагирует Европа на те или иные действия Франции. Это характеризует Тьера как осторожного и думающего политика, который анализирует ситуацию и просчитывает возможные варианты и последствия. «То, что Франция должна была и могла – это предложить свое посредничество, то есть делать демарши, как Англия, общие по сути»[588]588
  Thiers A. La monarchie de 1830. P. 74.


[Закрыть], – так выразился Тьер о мерах, к которым Франция могла прибегнуть в деле защиты национально-освободительного восстания в Польше.

Касаясь революции в Италии, он отметил, что эти «восстания вызвали в Австрии те же чувства, что и польское восстание в России»[589]589
  Ibidem.


[Закрыть]. Причина заключалась в том, что Австрия имела свои интересы в Италии: «В Италию мы не вторглись, потому что интервенция уже была бы войной. Австрия не потерпела бы нашего вмешательства, и война с Австрией была бы всемирной войной», – утверждал Тьер[590]590
  Thiers A. Discours parlementaires de m. Thiers. Vol. 1. Р. 114.


[Закрыть]. «Пусть в Италии развивается свобода, но без вмешательства Франции, так как это приведет к пролитию крови» – таков был его вывод[591]591
  Thiers A. La monarchie de 1830. P. 74.


[Закрыть].

Важным вопросом остается отношение А. Тьера к трактатам 1814–1815 годов. Как и любой француз того времени, он был противником этих договоренностей. Но в 1830 году ситуация, в которой оказалась Франция, выглядела угрожающей. В Париже опасались, как бы объединенная Европа не пошла войной на революционную Францию и не ликвидировала новый порядок. Поэтому в размышлениях Тьера на тот момент доминировала одна ключевая идея: осторожность.

В отличие от радикальных деятелей и ряда левых либералов, Тьер выступал против развязывания войны с европейскими монархиями, подчеркивая, что на тот момент у Франции не было союзников: «…мы приняли договоры 1815 года, так как, чтобы их разорвать, пришлось бы пролить реки крови»[592]592
  Thiers A. Discours parlementaires de m. Thiers. Vol. 1. Р. 426.


[Закрыть]. Он был убежден, что война приняла бы затяжной характер. Это означало, что все его усилия и усилия других либералов были бы сведены на нет неосторожной политикой: «…война, возможно, вызвала бы падение Июльского правительства»[593]593
  Ibid. Vol. 1. Р. 116.


[Закрыть]. Как отметил биограф Тьера Ш. Помарэ, «сразу после потрясений и революций Тьер скорее пацифист. Он никогда не думает о войне, когда Франция не готова ее начать или победить…»[594]594
  Pomaret Ch. Monsieur Thiers et son temps. P. 300.


[Закрыть].

Адольф Тьер не скрывал свои взгляды на трактаты 1814–1815 годов, которые он называл «отвратительными договорами», «несчастьем», а Венскую систему – «иностранным игом»[595]595
  Thiers A. La monarchie de 1830. P. 8, 64.


[Закрыть]. Наибольшее неприятие вызывали у него новые границы Франции, установленные в 1815 году. Но Тьер был реалистом и понимал, что союзников на тот момент у Франции не было, а воевать в одиночку против всей Европы – безумная авантюра. Франции были необходимы время и союзники. Можно предположить, что Тьер понимал, что его книгу «Монархия 1830 года», в которой он изложил свои взгляды на место Франции в мировом порядке, могут прочитать не только французы, но и политики европейских держав. Поэтому европейские монархи должны были найти в этой книге заверения, что французы хотят жить в мире и не представляют угрозы соседним европейским странам.

В то же время идея реванша не была чужда Тьеру. Его призывы с трибуны парламента не начинать новую войну с Европой были лишь тактическими соображениями: «…когда пройдет много лет и мы прекратим быть диковинкой для Европы, как английское правительство <…> мы отличим наших друзей от врагов, мы пойдем с одними на других (курсив наш. – Примеч. И.И.) <…> мы добьемся еще большего успеха, когда не будем одни против всех»[596]596
  Ibid. P. 64.


[Закрыть].

Проанализировав сложившуюся ситуацию, Тьер сделал важный вывод в определении тактики на ближайшую перспективу: «Самая умная вещь сейчас – принять трактаты 1814–1815 годов и, следовательно, не нарушать мир по этой причине»[597]597
  Thiers A. La monarchie de 1830. P. 65.


[Закрыть]. Он был уверен, что в той ситуации мир был необходим Франции: «Что касается процветания, мир необходим Франции; ибо не ввязываются в серьезную войну без шести-восьми кампаний, без того, чтобы потратить миллиард, убить миллион человек; вот оно, грустное обстоятельство для процветания страны»[598]598
  Ibid. P. 66.


[Закрыть].