Текст книги "Адольф Тьер: судьба французского либерала первой половины XIX века"

Успех Пальмерстона был обусловлен тем, что он, в отличие от своего менее удачливого и менее предусмотрительного коллеги, сумел перетянуть на свою сторону не только Российскую империю, но также и Австрию и Пруссию. Поражение Франции и лично ее премьер-министра объясняется тем, что в 1840 году при решении Восточного вопроса Тьер брал в расчет только Великобританию, отказавшись от проведения прямых переговоров с Австрией и Пруссией. Если бы Франция с большим вниманием отнеслась к позиции Австрии и Пруссии и вела интенсивные дипломатические консультации прежде всего с ними, то эскалацию конфликта можно было бы отсрочить и тем самым дать дополнительное время Мухаммеду Али для его переговоров с султаном.

Выбор Великобритании – постоянного соперника Франции в Средиземноморье в XIX веке – в качестве главного партнера на переговорах и игнорирование других стран стоили Франции очень дорого. В ходе Восточного кризиса Великобритании удалось подорвать французское влияние и усилить свое экономическое и политическое проникновение в Сирию и Ливан. Кроме того, ее позиции значительно окрепли и в самом Египте. Сведя к минимуму власть Мухаммеда Али в Египте, Великобритания похоронила проект создания великой арабской империи под покровительством Франции.

Вместе с тем обострение международного конфликта способствовало усилению французской армии и флота, чему активно содействовал Тьер. Именно при его правительстве в 1840 году французский военный флот был доведен до девятнадцати линейных кораблей – столько же линейных кораблей насчитывалось в британской Средиземноморской эскадре. При этом следует учитывать, что корабли ВМФ Франции превосходили свои британские аналоги по мощи артиллерии. Кроме того, Тьер по-настоящему напомнил французам о позабытом величии Франции, что отразилось в том числе в переименовании в ноябре 1840 года нескольких строящихся линейных кораблей: «Бусентар» стал «Ваграмом», «Диомед» – «Тильзитом», «Эоль» – «Эйлау», «Аякс»– «Аустерлицем», а «Ахиллес» – «Бреслау»[881]881
  Hamilton C. I. Anglo-French Naval Rivalry, 1840–1870. P. 24.


[Закрыть].

Адольф Тьер никогда не был профессиональным востоковедом, ученым-эрудитом, но он в качестве политического деятеля продолжил традиционалистский курс французской монархии в делах Востока. Как вспоминал Тьер, его политика в 30– 40-е годы продолжала традиции, заложенные Людовиком IX Святым и Людовиком XIV и продолженные при Наполеоне I, который сформировал в начале XIX века (во время египетского похода 1798–1801 годов) основы франко-египетского сотрудничества. Тьер подчеркивал в своих речах, что Египет был зоной французских интересов еще при Людовике IX Святом в XIII веке[882]882
  Thiers A. Discours parlementaires de m. Thiers. Vol. 6. P. 320.


[Закрыть]. Тьер интересовался Востоком как минимум потому, что старался во всем подражать своему кумиру – Наполеону I. Неслучайно он в конце 1839 года, накануне второго Восточного кризиса 1839–1841 годов, занялся написанием «Истории Консульства и Империи», в которой прославлял деяния Наполеона I и выступал апологетом его военных завоевательных походов. Возможно, слепое стремление обеспечить Франции престиж сыграло с Тьером злую шутку – Франция в начале 40-х годов XIX века объективно не располагала возможностями для противодействия английским амбициям в ближневосточном регионе. В то же время в период кризиса Тьер привлек внимание французов к проблемам состояния французской армии и, главное, военного флота, который впоследствии стал залогом успешной колониальной политики Франции во второй половине XIX века. И это, безусловно, заслуга Тьера и его, на первый взгляд, не продуманной политики в период второго Восточного кризиса.

§ 6. Оппозиционер

После своей отставки А. Тьер был вынужден постоянно защищать политику, проводимую его министерством в 1840 году. Поэтому его основное внимание в первой половине 40-х годов XIX века было приковано к внешней политике, которую проводил Ф. Гизо, сменивший Тьера на посту главы Министерства иностранных дел Франции. 20 января 1842 года Тьер выступил с критикой Гизо по вопросу об окончательном урегулировании Восточного кризиса, утверждая, что «сегодня паша Египта больше не нуждается в Вас, он стал союзником англичан»[883]883
  Thiers A. Discours parlementaires de m. Thiers. Vol. 5. P. 544.


[Закрыть]. В этой речи Тьер так раскрывал разницу между внешней политикой, проводимой его министерством в 1840 году, и внешней политикой Ф. Гизо: внешнеполитический курс Тьера, по его собственным словам, должен был вернуть «величие Франции», а политика Гизо «даст Вам мир, везде и всегда», но не придаст величия[884]884
  Ibidem.


[Закрыть].

С 1841 по 1844 год министерство Сульта – Гизо продолжило «политику уступок» по отношению к Великобритании. Во многих случаях Франция шла в русле британской политики. Например, английское правительство выступало против создания франко-бельгийского таможенного союза и в итоге добилось отказа Франции его создавать.

В письме к Тьеру депутат Проспер Дювержье де Оран сетовал на «тупость нашей дипломатии». Он писал: «…если такая ситуация продолжится, с этим правлением Франция превратится во второстепенную державу, и это разрушит институты, за которые мы боролись пятнадцать лет»[885]885
  BNF. NAF. № 20616. Fol. 16. Lettre de Duvergier de Hauranne à Thiers de 13 octobre 1843.


[Закрыть].

Критика внешней политики, проводимой Гизо, продолжилась в январе 1844 года. Единым фронтом против Гизо выступили Луи-Матье Моле, Камиль де Монталиве, Альфонс Ламартин, Александр Огюст Ледрю-Роллен и Адольф Тьер[886]886
  Thiers A. Discours parlementaires de m. Thiers. Vol. 6. P. 285.


[Закрыть]. Поводом послужило так называемое дело Притчарда. Суть его заключалась в следующем: на Таити британский агент призывал местное население восстать против своих протекторов – французов. Жители острова Таити так и поступили. Французы сумели подавить волнения и арестовали англичанина Притчарда, но британцы потребовали от французского правительства денежной компенсации за недопустимое обращение с британским подданным. Франсуа Гизо согласился на требования англичан, но такое поведение главы МИД Франции возмутило и правых, и левых в самой Франции. Гизо также объявил, что адмирал Пети-Тюар, который пресек волнения в Таити и арестовал их главного зачинщика – Притчарда, превысил свои полномочия. Тьер, напротив, вступился за адмирала. Французский адмирал действовал в национальных интересах, подчеркивал Тьер в своей речи[887]887
  Ibid. P. 346.


[Закрыть]. Тьер также заметил, что «дело Таити – серьезная ошибка в нашей политике, для нашей национальной гордости, для нас как морской державы»[888]888
  Ibid. P. 351.


[Закрыть].

В 1844 году между Тьером и Гизо завязалась острая полемика. Тьер развил тезис депутата Адольфа Бийо, утверждавшего, что союз с Англией больше не может быть таким же эффективным, каким он был с 1830 по 1840 год. «Мы были союзниками Англии с 1830 по 1836 год. С 1836 по 1840 год этот союз постепенно распадался. Наконец, он распался. В 1844 году мы снова создаем союз»[889]889
  Ibid. P. 356.


[Закрыть]. Какие преимущества французы получат от этого союза и на какие уступки придется пойти для его достижения – с этих вопросов Тьер начал свою речь[890]890
  Ibid. P. 283.


[Закрыть].

Он отметил, что обстоятельства заставили пойти на союз с Англией в 1830 году. Из-за схожести политических систем Англия проявила интерес к революции во Франции. Благодаря этому стал возможен «англо-французский союз», считал Тьер в 1844 году. Когда к власти в Англии пришли тори, Франция и Англия, по его мнению, полностью разделяли общие цели и задачи в международных отношениях. Бельгия, Польша, Италия (проблема оккупации Анконы, требование либеральных реформ в итальянских государствах), Испания, Константинополь (общее неодобрение российского присутствия там) – по всем этим направлениям Англия и Франция занимали общие позиции, именно так считал Тьер[891]891
  Thiers A. Discours parlementaires de m. Thiers. Vol. 6. P. 288.


[Закрыть].

Однако с приходом к власти в Англии партии вигов в 1836 году ситуация кардинальным образом поменялась. Министерство вигов было настроено более враждебно по отношению к Франции, добавлял Тьер (так думали и многие депутаты от оппозиции). Причину такого отношения вигов к Франции он видел в том, что «на фоне общей предприимчивости англичан» (неслучайно вся мировая торговля держалась на них), партия вигов была «еще более предприимчивой», и потому она «с еще большим остервенением» должна была следить за успехами французской внешней политики, указывал Тьер. В итоге возникли существенные разногласия между Англией и Францией по Испании, Италии и Бельгии. Тьер в своей речи заметил, что с 1836 по 1840 год французскую дипломатию из-за ее ориентации на союз с Англией преследовали постоянные провалы, и как финальный итог – политика Франции на Востоке. Интересы, которые объединяли две страны в течение этого периода, сменились серьезными противоречиями, подвел итог политик.

Адольф Тьер не соглашался с утверждением правительства Сульта – Гизо, что подключение Франции к Лондонской конвенции по проливам 1 июля 1841 года значительно улучшило англо-французские отношения. Также он подчеркивал, что речь должна была идти о союзе (alliance) с Англией (как это было до правительства Сульта – Гизо), а не о «сердечном согласии» (entente cordiale), на котором настаивал глава МИД Франции Ф. Гизо. «Говорят, что сердечный союз установлен в Испании, на Востоке, даже в Океании и в Китае»[892]892
  Ibid. P. 303.


[Закрыть], – этими словами Тьер начал анализ состояния англо-французских отношений в 40-е годы XIX века. Перед собравшимися парламентариями он поставил три ключевых вопроса: во-первых, являлся ли союз с Англией гарантией мира, как это было в первые годы Июльской монархии? Во-вторых, мог ли этот союз быть прочным? В-третьих, на какие уступки необходимо было пойти французской стороне?

Тьер в 1844 году не считал, что англо-французский союз являлся гарантией мира для Франции. По его мнению, ситуация в мире в 1844 году существенно отличалась от той, что была в 1830 году. Пруссия и Австрия, считал Тьер, не хотели войны точно так же, как и Россия, главной проблемой которой оставалась Польша, поэтому он был убежден, что Франции не следовало бояться войны. Тьер отмечал, что в 1844 году у Франции и Англии уже не было общих интересов в Европе и на Ближнем Востоке.

Бельгийский и испанский вопросы (территориальное урегулирование в Бельгии и борьба с абсолютизмом в Испании) больше не объединяли две европейские державы. Вопрос по Бельгии был к тому времени решен – заключен соответствующий договор между Бельгией и Голландией, уладивший все спорные вопросы. Тьер резонно замечал, что в 40-е годы XIX века в этом регионе у двух стран оставались только торговые интересы. При отсутствии территориального вопроса, оставался один единственный спор – кто станет главным торговым партнером Бельгии: Германия, Англия или Франция. В данном случае расхождения интересов у Франции и Англии были очевидны[893]893
  Thiers A. Discours parlementaires de m. Thiers. Vol. 6. P. 304.


[Закрыть].

В Испании французские и английские интересы также разошлись. По мнению Тьера, на Пиренеях две страны объединяла опасность испанской и португальской революций при Доне Карлосе и Доне Мигеле соответственно. На Пиренейском полуострове вопрос был решен так же, как и в Бельгии, – Дон Карлос и Дон Мигель были повержены, и опасность революций перестала существовать. Тьер считал, что в Испании оставался только вопрос о влиянии, сводящийся к проблеме «испанских браков», а торговые интересы Англии и Франции примирить было невозможно[894]894
  Ibid. P. 310–311.


[Закрыть].

Тьер считал, что на Ближнем Востоке также шла борьба между Англией и Францией. Чтобы пойти на союз с Англией, нужно отказаться от своего влияния на Востоке, которое некогда было «уникальным» (Тьер в своем выступлении не преминул вспомнить эпоху Людовика XIV и даже Людовика IX Святого). Но в таком случае почему французы должны разделять влияние с Англией, вопрошал Тьер. Союз с Англией невыгоден Франции на Востоке. Политик сделал вывод, что к 1844 году «союз с Англией не может быть эффективен, как это было прежде»[895]895
  Ibid. P. 320.


[Закрыть]. Причина проста: в Англии сменилось правительство и общих интересов уже нет. Следует отметить, что Тьер на самом деле считал, что изменение состава правительства может повлечь за собой кардинальную смену внешнеполитического курса страны. «Нет, я не противник союза с Англией, я никогда не был противником такого союза; но после 1836 года союз умер…» – заключил он[896]896
  Ibid. P. 324.


[Закрыть].

Таким образом, расхождения между Тьером и Гизо по вопросу о жизнеспособности англо-французского союза были кардинальными.

Во второй половине 40-х годов XIX века крупной проблемой международных отношений стали так называемые испанские браки. Маршал Бальдомеро Эспартеро, управлявший Испанией в течение трех лет в качестве регента, был низвергнут в 1844 году, а кортесы объявили молодую королеву Изабеллу, которой только исполнилось 12 лет, совершеннолетней. Проблема выбора пары для испанской королевы и ее сестры стала ключевой для французской и британской дипломатий.

В Великобритании хотели, чтобы супругом взошедшей на испанский трон Изабеллы II стал родственник английской королевы Леопольд Саксен-Кобургский, а во Франции, напротив, выступали против этой инициативы и желали, чтобы мужем младшей сестры Изабеллы II стал герцог Монпансье – сын Луи-Филиппа. Лорд Пальмерстон, вернувшийся на пост руководителя внешнеполитического ведомства Великобритании в 1846 году, не хотел идти на компромиссы с французской стороной. В конце концов, Франсуа Гизо без каких-либо согласований с английским правительством через своего посла в Мадриде договорился о свадьбе королевы Изабеллы II с ее двоюродным братом герцогом Кадисским, а сестры Изабеллы II – с герцогом Монпансье.

Французские инициативы вызвали бурное негодование и протесты в Англии. Если кандидатуру мужа королевы французам и англичанам все-таки удалось оговорить путем взаимных уступок, то британское правительство выступало категорически против свадьбы ее сестры на французском принце. Однако свадьбы были сыграны, а отношения между Англией и Францией заметно ухудшились.

Четвертого февраля 1847 года А. Тьер вышел на трибуну, чтобы подвергнуть резкой критике политику правительства в отношении «испанских браков». В этом деле он занял сторону Г. Пальмерстона и английского правительства. Думается, что такое решение было продиктовано исключительно внутриполитической борьбой и стремлением обвинить правительство Ф. Гизо в значительном ухудшении англо-французских отношений, тогда как идея сближения с Великобританией была все еще популярна во французской политической элите. В данном случае можно провести параллель с критикой Тьером внешней политики правительства Л.-М. Моле в 1836–1839 годы, когда он, в частности, произнес: «Что вы сделали с английским союзом?».

По мнению Тьера, именно «недальновидные действия Гизо» подвергали «союз с Англией» большой опасности, потому что с момента заключения «испанских браков» подписанный еще в 1834 году договор о Четверном союзе полностью прекратил свое существование. «Отныне каждая страна поддерживала в Испании свою партию <…> Это очень опасно»[897]897
  Thiers A. Discours parlementaires de m. Thiers. Vol. 6. P. 367.


[Закрыть], – резюмировал Тьер. Либерал также отмечал, что эти браки были крайне преждевременными и политически бесполезными для Франции.

В действительности Тьер был не прав, когда говорил, что «испанские браки» таили в себе опасность для англо-французского союза, потому что этого союза на самом деле никогда не существовало. Подобные его высказывания можно объяснить только политической борьбой, тем более что сам он в период с 1840 по 1846 год доказывал обратное – что союз с Англией бесперспективен и что «после 1836 года этот союз умер»[898]898
  Ibid. Vol. 6. P. 324.


[Закрыть]. Что касается Четверного союза 1834 года, то, на наш взгляд, он прекратил свое существование не в 1846 году, как утверждал Тьер, а в 1836 году, когда вместо совместной защиты умеренно либерального правительства Марии Кристины британское правительство в одностороннем порядке стало поддерживать левых радикалов в Испании. Тьер был прав, когда говорил, что «испанские браки» были абсолютно бесполезны для Франции, что и подтвердилось уже в 1847 году. Они не сыграли никакой положительной роли для укрепления франко-испанских отношений и серьезно ухудшили англо-французские отношения.

Тьер был убежден, что французская корона и правительство Сульта – Гизо подменили интересы Франции в Испании интересами Орлеанской династии. Интерес Франции в Испании, по убеждению политика, заключался в постоянном сохранении мира на Пиренеях, в том, чтобы не пришлось одновременно сражаться на два фронта – на Рейне и на Пиренеях. Признание и защита либеральной революции в Испании – еще один интерес Франции в Испании, по мнению Тьера. Но французское правительство подменило эти внешнеполитические задачи Июльской монархии принципом семейного родства между французским и испанским королевскими домами. По убеждению Тьера, принцип семейного родства был очень хрупким для сохранения международной стабильности и вызывал постоянные беспокойства в европейских Кабинетах.

На наш взгляд, А. Тьер был прав, критически оценивая проблему «испанских браков» и ее итоги для Франции. Однако сложно согласиться с его утверждением, что «испанские браки» могли спровоцировать войну с Францией, тем более франко-испанскую войну. К тому же он не прояснил, с кем могла воевать Франция на Пиренеях – с Испанией или Великобританией.

Французское и английское правительства все больше отдалялись друг от друга. Не желая оказаться в международной изоляции, Франсуа Гизо переориентировался на сближение с континентальными державами – Австрией Меттерниха и с Россией Николая I. Но этот курс был заявлен тогда, когда многие французские либералы стали выступать против союза с абсолютистскими правительствами. Такой позиции в немалой степени способствовало насильственное присоединение Кракова к Австрийской империи, с которым в 1846 году примирилось правительство Гизо. Захват вольного города Кракова был, между прочим, прямым нарушением Венского договора 1815 года.

Как и Адольф Тьер, Франсуа Гизо считал, что интересы Франции распространялись на такие страны, как Испания, Северная Италия, Швейцария и Бельгия, которые по его образному замечанию образовывали «пояс» Франции[899]899
  Guizot F. Mémoires pour servir à l’histoire de mon temps. P., 1859. Vol. 2. Р. 259.


[Закрыть]. Поэтому представляется вполне логичным, что после заключения «испанских браков» и обеспечения французских интересов в Испании, министр иностранных дел Июльской монархии Ф. Гизо уделил особое внимание политическим процессам в Италии и Швейцарии – странах, граничивших с Францией. Поэтому Италия и Швейцария заняли центральное место во французской внешней политике в последние годы существования режима Июльской монархии.

В июне 1846 года умер Папа Григорий XVI – глава небольшого по размерам Папского государства, и его место занял Пий IX. По воспоминаниям Гизо, эти события «вызвали огромный энтузиазм не только в Риме, но и повсюду в Италии, во Франции, в других европейских странах»[900]900
  Ibid. P., 1867. Vol. 8. Р. 339.


[Закрыть]. Дело в том, что Папа Григорий XVI (1765–1846) был крайним реакционером и противником любых реформ, а в 1832 году он даже опубликовал энциклику «Mirari vos», в которой осудил доктрину либерализма. Вместе с тем Папское государство остро нуждалось в проведении политических преобразований, и поэтому с приходом нового Папы в европейском обществе связывались большие надежды.

Франсуа Гизо был в числе тех европейских политиков, кто отчетливо понимал необходимость скорейшего проведения политических реформ в Папском государстве. Будучи крупным историком, политик Гизо попытался проанализировать причины исторического отставания Папского государства в вопросах общественно-политического развития. В своих мемуарах Гизо отмечал, что Папское правительство с конца XVII и на протяжении всего XVIII века находилось вне русла европейской цивилизации. Папство постоянно пыталось уклониться от назревшей проблемы, оно стало «рутинным и робким». Гизо считал, что в итальянском обществе появилась потребность в оживлении промышленности и торговли, укреплении международных связей, в большей свободе и открытости общества. Однако Папское правительство боялось всего нового и никак не уживалось с итальянским обществом. В результате, полагал Гизо, папство оказалось оторванным от общества, чуждым ему, и потеряло всякий авторитет[901]901
  Guizot F. Op. cit. Vol. 8. Р. 351–352.


[Закрыть].

По мнению Гизо, перед понтификом стояли поистине грандиозные задачи. Прежде всего ему необходимо было преодолеть сопротивление старого государственного аппарата и создать новую администрацию в своем государстве. Поэтому миссию французского правительства Гизо видел в поддержке понтифика в его предстоявшей реформаторской работе. Помочь Папе Гизо поручил французскому послу в Риме Пеллегрино Росси, хорошо знавшему обстановку в Италии и исполняющему обязанности посла в этой стране с 1845 года. Как отмечалось во французском либеральном издании «Ревю де дё Монд», «никто лучше Росси не сможет помочь понтифику проводить политику поистине итальянскую»[902]902
  Revue des deux mondes. 1846. Т. 15. Р. 169.


[Закрыть]. Действительно, Росси был очень благожелательно настроен к Пию IX (неслучайно после крушения Июльской монархии Росси остался в Италии и в сентябре 1848 года стал первым министром Пия IX) и в то же время пользовался полным доверием Ф. Гизо. Подтверждением тому служит дипломатическая депеша Гизо к Росси, датированная июнем 1846 года: «Делайте то, что Вы считаете нужным, используйте те средства, которые Вы находите полезными. Цель нашей политики Вам хорошо известна»[903]903
  Guizot F. Op. cit. Vol. 8. Р. 342.


[Закрыть].

Принимая поздравления дипломатического корпуса после своего избрания, Папа Пий IX не только обратился с речью к французскому послу, но даже пожал ему руку. Этим он как бы выражал свою благодарность Франции за участие, с которым она отнеслась к его избранию. В ходе состоявшейся встречи с французским послом понтифик начертал план реформ в Папском государстве, который он считал необходимым осуществить в ближайшее время. Так, во-первых, он решил положить конец многочисленным злоупотреблениям в государственном аппарате, во-вторых, провести ряд мер с целью оживления финансов и торговли в стране и, в-третьих, заменить дорогостоящую швейцарскую гвардию национальной. Французский посол с одобрением и пониманием отнесся ко всем проектам понтифика.

Ф. Гизо одобрил первые шаги Папы Римского на политическом поприще и, прежде всего, объявленную им политическую амнистию. Французский министр отмечал, что этот акт произвел сильное впечатление повсюду, в том числе и во Франции.

В амнистии видели залог других прогрессивных начинаний Папы во всех областях итальянского общества[904]904
  Ibid. Р. 343, 348.


[Закрыть].

Однако в дальнейшем понтифику пришлось столкнуться с жесткой борьбой старого государственного аппарата, что вызвало колебания и нерешительность Папы в продолжении проведения реформ в стране. «Промедление со стороны правительства, – сообщалось в донесениях Росси, – раздражает одних и воодушевляет других, положение Папы становится шатким»[905]905
  Ibid. Р. 348


[Закрыть]. Французский посол считал, что только быстрота и последовательность могли обеспечить успех Папы в его реформаторской деятельности, а проволочки неминуемо привели бы к полной потере его популярности. Лишившись поддержки народа, понтифик не смог бы противостоять сопротивлению старого государственного аппарата. «Страна ждет, но с решительным нетерпением»[906]906
  Ibid. Р. 349.


[Закрыть], – писал Росси Гизо.

Последующие депеши французского посла были проникнуты еще большей озабоченностью и тревогой. Так, Росси сообщал: «В Италии увеличивается количество выпускаемых газет, проводятся собрания. Народ и его вожди действуют с решительностью и быстротой, которых так не хватает правительству понтифика. В Папском государстве организовываются две партии: либеральная (умеренная) и радикальная, в то время как правительство ничего не может организовать»[907]907
  Ibid. Р. 350.


[Закрыть]. Посол считал, что для успешного проведения реформ правительству понтифика необходимо было объединиться с «умеренными» и создать крепкую консервативную партию в стране.

Франсуа Гизо также был убежден в том, что только опираясь на умеренных или консерваторов Святой Престол смог бы преодолеть многочисленные трудности на пути реформирования общества. «В этот поворотный момент судьба Италии зависит от того, какая партия одержит верх: ретрограды, умеренные или радикалы (революционеры). Опасность заключается в том, что радикалы способны привести страну к катастрофе, смутам и потрясениям. И только умеренные или консерваторы, объединившись, смогут создать крепкую партию – костяк общества, способную провести необходимые реформы и отвести общество от катастрофы. Но эти здоровые силы общества еще должны объединиться, партию еще необходимо создавать»[908]908
  Guizot F. Op. cit. Vol. 8. Р. 360.


[Закрыть], – считал французский министр.

Формирование активного правительства Гизо назвал ключевой проблемой, которую предстояло решить понтифику. Для этого, по словам министра, необходимы были опыт и смелость. Как опытный министр, Гизо советовал Пию IX проводить консервативную политику. «Мы – решительные консерваторы. Именно потому, что Франция прошла через революционные потрясения, французское правительство чувствует особую ответственность за установление в обществе порядка, соблюдение законов, принципов, уважение традиций, власти – всего того, что обеспечивает стабильность общества»[909]909
  Ibid. Р. 361.


[Закрыть], – сообщалось в очередной депеше министра своему послу в Италии. Под консервативной политикой Гизо понимал проведение умеренных реформ в стране. Помимо того что эти реформы следовало провести как можно скорее, Гизо также рекомендовал понтифику четко определить ту грань, за которую не следовало переступать в реформировании общества, ибо в противном случае катастрофа была бы неизбежной. В этом министр видел «искусство управления» обществом.

За год пребывания у власти Пий IX добился некоторых успехов в реформировании итальянского общества. Так, была организована гражданская гвардия, определены компетенции различных департаментов, опубликован бюджет на 1846 год, учрежден Римский муниципалитет. Правительство понтифика предоставило прессе большую свободу, отменило цензуру, приняло декрет о железных дорогах, провело либерализацию таможенных тарифов. Кроме того, были созданы комиссии, рассматривавшие вопросы по исправлению злоупотреблений юридического характера, открыты больницы в крупных городах Италии. Все эти реформы получили одобрение и поддержку Гизо. В успешном проведении первых реформ в Италии французский министр не без оснований видел заслугу своего Кабинета министров[910]910
  Ibid. Р. 362–363.


[Закрыть].

В ноябре 1847 года Пий IX торжественно открыл первое заседание палаты депутатов. Однако в речи перед депутатами понтифик подчеркнул, что этому политическому органу отводится только консультативная функция, и заявил, что к нарушителям установленного порядка будут применяться репрессивные меры. Через месяц стало понятно, что вся полнота власти в итальянском государстве так и осталась в руках духовенства.

Пеллегрино Росси неоднократно высказывал мнение о необходимости привлечения светской власти к управлению государственными делами. По мнению посла, Военное министерство и Министерство финансов, например, могли возглавить светские министры, которые стали бы связующим звеном между Папой и палатой депутатов. Французский посол считал, что введение светского элемента в управление государственными делами являлось действенным средством для того, чтобы изолировать возмутителей спокойствия и лишить их всякого влияния в стране. Гизо полностью разделял позицию своего дипломата.

Существенным недостатком всех предпринятых понтификом внутренних преобразований являлась медлительность в осуществлении задуманных реформ. Яркими примерами служит затягивание с открытием сессии палаты депутатов и организация гражданской гвардии, которая произошла в результате народного восстания, а не реформаторских усилий Пия IX, который, напротив, откладывал ее создание. Гизо по этому поводу писал: «Необходимо, чтобы Папа решился, наконец, произвести все необходимые реформы, довести их до конца, и затем вернуться к отправлению своих обыденных обязанностей согласно установленным законам»[911]911
  Цит. по: Грегуар Л. История Франции в XIX веке. М., 1894. Т. 2. С. 475.


[Закрыть]. В то же время Гизо считал, что в независимых итальянских государствах только правитель определяет, какие реформы и в какой мере он должен проводить. По мысли Гизо, каждый правитель должен принимать решения самостоятельно, без какого-либо давления извне. «Вот вся цель нашей политики. Только такая политика соответствует интересам Франции, является единственно хорошей и достойной ее. Я провожу эту политику изо дня в день. Я не ищу успеха у публики, не раздуваю газетной шумихи, не тешу свое тщеславие. Я прилагаю все усилия к тому, чтобы эффективно вести межправительственные переговоры, не посвящая общественность в детали с тем, чтобы не повредить делу»[912]912
  Ibidem.


[Закрыть], – объяснял Гизо.

Политическая ситуация в Папском государстве обострилась в июле 1847 года: под предлогом защиты интересов Австрийской империи канцлер Меттерних приказал ввести войска численностью 25 000 человек на территорию, граничащую с государством понтифика. Небольшие города Италии были заняты австрийскими войсками. Гарнизон крепости Феррары был усилен до такой степени, что комендант заявил, что у него не было больше места для размещения дополнительных войск. Французский посол Росси не исключал того, что этот шаг австрийского правительства мог быть воспринят итальянцами как открытая интервенция[913]913
  Guizot F. Op. cit. Vol. 8. Р. 383.


[Закрыть].

В августе того же года Пий IX обратился к французскому правительству с просьбой защитить, в случае необходимости, Святой Престол силами французской эскадры, базировавшейся близ Неаполя. Пеллегрино Росси поддержал эту идею. По мнению французского посла, присутствие французской эскадры у берегов Италии сдерживало бы экстремистские партии, ободрило бы «умеренных» и явилось бы гарантией безопасности для правительства понтифика. Кроме того, по словам Росси, «это соответствовало интересам и достоинству Франции». Гизо отдал соответствующий приказ принцу де Жуанвилю, командовавшему военно-морскими силами Франции.

Решение министра иностранных дел Июльской монархии вызвало бурную реакцию во французском обществе. В адрес французского правительства вскоре посыпались обвинения в том, что дислоцировавшаяся у берегов Италии эскадра предназначалась для защиты интересов абсолютизма, а сам министр Гизо, как писала французская пресса того времени, якобы даже вел секретные переговоры с канцлером К. Меттернихом, желая породнить королевский дом французских Орлеанов с австрийскими Габсбургами. Гизо в этот период критиковали за чрезмерную пассивность и представители королевского дома Франции, например принц де Жуанвиль. Гизо пришлось оправдываться в своих действиях. Министр предоставил принцу многочисленные депеши и свою частную переписку с представителями Франции в Риме, Флоренции, Неаполе, Турине и Вене.

Гизо убеждал принца де Жуанвиля в том, что французское правительство всегда было сторонником проведения умеренных реформ в Италии. «Мы за разумный и постепенный прогресс, за либеральную политику, которая только одна и способна принести благо итальянскому народу и народам соседних государств. И пусть политика французского правительства не пользуется поддержкой в Италии. Меня это вовсе не удивляет. Итальянцы хотели бы совсем другого: они хотели бы, чтобы Франция предоставила в их распоряжение материальные и людские ресурсы, чтобы с помощью французского оружия изгнать австрийцев с итальянской земли и учредить представительное правительство»[914]914
  Guizot F. Op. cit. Vol. 8. Р. 385.


[Закрыть], – писал министр. Таким образом, он считал недопустимым, чтобы Франция участвовала в изгнании австрийцев из Италии.