Текст книги "Адольф Тьер: судьба французского либерала первой половины XIX века"

Тьер надеялся, что Июльская монархия сможет стать наследницей величия Империи Наполеона. Но строительства Триумфальной арки или появления статуи Наполеона на Вандомской колонне, по его мнению, было явно недостаточно для консолидации Июльской монархии. Он думал, что только активная внешняя политика может объединить, сплотить нацию. Любое правительство во Франции не протянет долго, если не будет проводить активную политику вовне, считал Тьер. Еще в 1836 году накануне своей отставки, вызванной разногласиями с королем Луи-Филиппом по испанскому вопросу, он написал королю крайне эмоциональное письмо: «Нигде в мире нет места для политики слабости. Избегать опасностей любой ценой – это не осторожность, а самообман <…> Безопасность завоевывается смелостью…»[751]751
  BNF. Papiers de Thiers. NAF. № 20607. Fol. 275–279. Lettre de Thiers à général Harispe de 3 août 1836 et à comte de Rayneval de 5 août 1836.


[Закрыть].

Надо сказать, что в 1836–1839 годы представления Тьера о войне и мире претерпели определенную эволюцию. Все больше времени прошло с момента Июльской революции 1830 года. Режим Июльской монархии, как тогда казалось, прочно утвердился во Франции. За рубежом Луи-Филиппа уже не считали узурпатором. Французская армия становилась сильнее. Поэтому Адольф Тьер подчеркивал в своей речи от 12 января 1838 года: «Если вам (обращается к правительству Моле. – Примеч. И.И.) было необходимо в течение первых семи лет убеждать весь мир, что вы не желаете войны, то остерегайтесь другой ситуации, при которой вы позволите миру думать, что вы боитесь войны. Не нужно желать войны, но не нужно ее бояться»[752]752
  Thiers A. Discours parlementaires de m. Thiers. Vol. 4. P. 242.


[Закрыть].

Чтобы не бояться войны, нужно, чтобы правительство было сильным, – Тьер указал на это в своей речи от 14 января 1839 года. Он подверг критике правительство Л.-М. Моле за то, что Франция в 1839 году вывела свои войска из Анконы, находившиеся там с 1832 года. Тогда же Тьер отметил: «Вы провели эвакуацию, потому что вы – слабое правительство. Если бы вы были сильным правительством, вы попросили бы отсрочки в Риме и в Вене»[753]753
  Ibid. P. 360.


[Закрыть]. По его мнению, именно слабость французского правительства вредила достижению союза с Англией.

Поэтому в Восточном кризисе 1839–1841 годов А. Тьер увидел блестящую возможность для усиления роли Франции на международной арене и поднятия престижа Июльской монархии внутри страны. Он понял, что египетская проблема может объединить всю французскую нацию. Тьер посчитал, что настал удачный момент для более масштабной внешней политики Франции.

Не последнюю роль в этой решимости на тот момент еще оппозиционного депутата Тьера сыграли письма, приходившие к нему от различных политиков. Несомненно, они отражали общественно-политические настроения, господствовавшие во французском обществе в 1840 году. Так, например, в 1839 году Алексис де Токвиль писал Тьеру, что монархия не протянет долго, «если взращивается идея, что мы, некогда сильная и великая нация, теперь никуда не вмешиваемся, и позволяем всем обходиться без нас <…> подобная идея будет куда более фатальной для нас, чем поражение в двадцати сражениях <…> и приведет к краху самой монархии…»[754]754
  Rémusat Ch. Mémoires de ma vie. Vol. 3. P. 449.


[Закрыть]. Токвиль добавил, что нельзя быть в стороне, когда Англия и Россия решают судьбу Египта и Османской империи[755]755
  Halévy D. Le Courrier de M. Thiers (d’après les documents conserves au département des manuscrits de la Bibliothèque Nationale). P. 324.


[Закрыть].

Подчеркивая важную роль Египта во внешней политике Франции, легитимист Пьер Антуан Берье утверждал, что «египетский вопрос – это вопрос жизни и смерти <…> для Франции»[756]756
  Thureau-Dangin P. Histoire de la monarchie de juillet. Vol. 4. P. 139; Archives parlementaires de 1787 à 1860. Vol. 105. P. 329.


[Закрыть], а доктринер В. де Бройль называл Мухаммеда Али «нашей самой лучшей картой»[757]757
  Guizot F. Mémoires pour servir à l’histoire de mon temps. Vol. 5. P. 378.


[Закрыть]. Не только правые политики, такие как Берье, Монталамбер, Токвиль, симпатизировали египетскому паше Мухаммеду Али, но и умеренные левые, такие как О. Барро[758]758
  Halévy D. Le Courrier de M. Thiers. P. 325.


[Закрыть]. Они были убеждены, что Франция должна оказать поддержку Мухаммеду Али в его споре с турецким султаном за обладание Сирией. Французские политики хорошо понимали значение удачной внешней политики для стабильности политической системы Июльской монархии – иначе рано или поздно наступит революция и сметет этот режим[759]759
  Jardin A. Alexis de Tocqueville, 1805–1859. P., 1984. P. 296–297, 303.


[Закрыть]. Позиция этих политических деятелей совпадала с взглядами Тьера.

Тьер считал, что задача Франции состоит в том, чтобы совместно с Англией помешать России укрепить свое влияние на Ближнем Востоке. Для этого, по его мнению, там надо было создать сильное государство в противовес Османской империи и России, имевшей на тот момент существенное влияние на политику Порты. Поэтому он в своей январской парламентской речи предложил передать Мухаммеду Али все сирийские земли в наследственное держание, чтобы усилить позиции египетского паши[760]760
  Thiers A. Discours parlementaires de m. Thiers. Vol. 5. P. 324.


[Закрыть].

Когда Тьер вновь возглавил Министерство иностранных дел Франции и одновременно правительство Июльской монархии в марте 1840 года, Мухаммед Али стал считать эту речь политической программой нового французского правительства[761]761
  AAE. Correspondance politique des consuls. 1840. Egypte. Vol. 94. Fol. 174. Cochelet – Thiers, 26 mars 1840.


[Закрыть]. Надо сказать, что паша не ошибся. Тьер на посту министра иностранных дел Франции стремился затягивать переговорный процесс. По его мысли, любые проволочки только играли на руку французской дипломатии. Высказываясь всегда неопределенно и туманно по Восточному вопросу, он рассчитывал привязать к французским предложениям другие стороны.

Свою задачу Тьер видел в том, чтобы все заинтересованные стороны приняли позицию Франции, по которой Мухаммеду Али доставались бы Египет и Сирия в наследственное держание. Тьер считал, что по этому вопросу невозможны какие-либо уступки. Глава французского правительства был убежден, что на условиях Великобритании и других великих держав (возвращение турецкого флота, освобождение Мухаммедом Али сирийских земель в обмен на наследственное держание Египта) вести переговоры было бессмысленно, потому что их предложения отражали только османские интересы и не учитывали египетских[762]762
  Ibid. 1840. Angleterre. Vol. 654. Fol. 290. Thiers – Guizot, 14 avril 1840.


[Закрыть]. В данном случае стремление Тьера сохранить с Англией дружественные отношения вступило в противоречие с его желанием обеспечить Франции престиж на международной арене, проводя самостоятельную внешнюю политику.

Первые инструкции французскому послу в Лондоне Ф. Гизо, данные Тьером в двух частных письмах, сводились к тому, чтобы попросту выиграть время. Французская сторона заявила британской, что ей нужна небольшая отсрочка для изучения всех дел, оставшихся от предыдущего главы министерства иностранных дел Франции. В частном письме к Гизо от 7 марта 1840 года Тьер писал: «Я полагаю, что эта отсрочка <…> позволит нам законно выиграть время, а в таком крупном деле, как Вы знаете, время играет на нас»[763]763
  Archives du Val-Richer (далее – Val-Richer). Correspondance. Lettres et documents divers pendant l’ambassade en Angleterre (далее – Lettres). Dos. 125. Fol. 3.


[Закрыть].

Уже через два дня инструкции министра иностранных дел Франции Гизо стали более содержательными и подробными: «Постоянно аргументируйте невозможность принуждения египетского паши к принятию любого невыгодного для него проекта опасностью столкновения между Востоком и Западом. Все время сопротивляйтесь, но не доводите дело до разрыва, чтобы выиграть время. Не допускайте того, чтобы кто-нибудь предположил существование какого-либо плана, чтобы никто не заподозрил, что мы хотим выиграть время. Выказывайте желание соглашаться с Англией, одновременно указывайте на затруднения и выражайте нежелание принимать невыполнимый, опасный план и так далее <…> Ваш превосходный такт укажет Вам, как следует вести себя, чтобы показаться трудным человеком, но не доводите дело до разрыва. Я полагаюсь на Вас больше, чем на любого человека на Земле»[764]764
  Val-Richer. Correspondance. Lettres et documents divers pendant l’ambassade en Angleterre (далее – Lettres). Dos. 125. Fol. 3. Fol. 6.


[Закрыть].

Несколькими днями позднее, 12 марта 1840 года из Парижа во французское посольство в Лондоне были посланы пространные официальные инструкции. В них Тьер выражал готовность принять любую дипломатическую комбинацию для обеспечения мира. Очевидно, эти бумаги, официально отосланные Гизо, на самом деле предназначались Пальмерстону. Новый глава Министерства иностранных дел Франции предлагал даровать Египет и Сирию египетскому паше и его наследникам и отвергал раздел Сирии как опасную затею, раскритиковав любые возможные силовые акции, направленные против паши[765]765
  АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 98. Л. 436. Бруннов – Нессельроде, 19 мая 1840 г.


[Закрыть]. По мнению Тьера, они были неэффективны.

К официальному письму, отправленному 12 марта 1840 года, Тьер приложил еще одно, более подробное, носившее частный характер и предназначавшееся строго для Гизо. «Mне кажется, будет довольно трудно договориться с лордом Пальмерстоном. Что касается нас, то мы не можем согласиться на сделку, которая ограбит пашу и будет реализована силовым путем, то есть согласованными действиями русских и англичан <…> С Вашими превосходными способностями, Вы, возможно, преуспеете в том, чтобы все провалить. И тогда из этого следует лучшее из всего возможного, то есть статус-кво. Этот статус-кво, может быть, приведет к соглашению между Портой и Египтом или хотя бы к четкому и простому обладанию пашой всем тем, что он захватил. У него не будет наследуемого права, что является лишь пустой формулировкой, но он будет обладать, что гораздо лучше, Аданой, Кандидом и Святыми местами. Статус-кво не сможет привести к столкновению, ибо у султана больше нет армии, а паша, оставленный в покое, не перейдет через Таврские горы. Таким образом, статус-кво станет наименее плохим финалом из всех, каких можно было ожидать <…> Нужно сделать так, чтобы взаимопонимание между Россией и Англией было невозможным <…> Надо показать, что при необходимости мы сможем выступать изолированно <…> Время на нашей стороне. Пройдет еще много времени до приезда полномочного турецкого представителя. Этим надо воспользоваться и не говорить ничего, что могло бы привести к быстрому принятию решения. Тем самым мы, возможно, сумеем выиграть два месяца»[766]766
  Val-Richer. Correspondance. Lettres. Dos. 125. Fol. 9.


[Закрыть], – отмечал в письме Тьер.

Действия Тьера во многом напоминали поведение его предшественника маршала Сульта, стремившегося затягивать переговорный процесс. По мысли Тьера, любые проволочки играли на руку французской дипломатии. Он рассчитывал склонить к принятию французских предложений другие стороны, уже отчаявшиеся достигнуть компромисса из-за долгих и мучительных международных консультаций. Свою задачу он видел в том, чтобы все заинтересованные стороны приняли позицию Франции о двойной наследственности (названной Тьером «статус-кво»), по которой Мухаммеду Али доставались бы в наследственное держание Египет и Сирия.

Гизо, напротив, считал опасным чрезмерное затягивание переговоров, о чем и сообщал своему руководителю в частном письме от 17 марта 1840 года. «Может случиться так, что все произойдет гораздо быстрее, – предупреждал французский посол в Лондоне, – и мы будем обязаны занять чью-либо сторону <…> заключение соглашения мне кажется вероятным <…> Английское правительство намерено покончить с исключительным протекторатом России в Константинополе, и оно придает этому вопросу крайнюю важность»[767]767
  Val-Richer. Correspondance. Lettres. Dos. 125. Fol. 12.


[Закрыть].

Тьер не обратил должного внимания на возражения посла и подтвердил свои инструкции в частном письме от 21 марта: «Мы не можем согласиться и предать пашу, как от нас этого требуют. Отныне мы не можем придерживаться иной линии поведения, кроме как бесконечно доказывать опасность задуманного. Нужно аргументировать терпеливо и настойчиво до тех пор, пока мы не окажем воздействия на английский Кабинет, доказывая ему, что мы непоколебимы»[768]768
  Ibid. Fol. 15.


[Закрыть]. Тьер не считал возможным для Франции идти на какие-либо уступки, в пользу чего Гизо высказался еще 1 марта в официальной депеше[769]769
  AAE. Correspondance рolitique. 1840. Angleterre. Vol. 654. Fol. 240.


[Закрыть]. Он был убежден, что на условиях Великобритании и других великих держав вести переговоры бессмысленно, потому что их предложения отражают только османские претензии – возвращение турецкого флота, освобождение Мухаммедом Али сирийских земель в обмен на наследственное держание Египта – и не учитывают египетских[770]770
  Ibid. Fol. 290.


[Закрыть].

В то время как французское правительство надеялось выиграть время, Порта не собиралась медлить. 7 апреля 1840 года посол Османской империи в Париже Нури Эффенди передал ноту, в которой, ссылаясь на обязательство, данное европейскими государствами 27 июля 1839 года, турецкий султан потребовал помощи пяти великих держав и подписания конвенции, официально закреплявшей это обещание. Порта была согласна на передачу паше в наследственное держание только Египта.

Одиннадцатого апреля 1840 года Тьер в частном письме к Гизо дал первые инструкции по поводу того, какой линии следует придерживаться на переговорах. «Надо <…> учтиво вести себя со всеми, – писал он, – а официально сноситься только с лондонским кабинетом»[771]771
  Val-Richer. Correspondance. Lettres. Dos. 125. Fol. 21.


[Закрыть]. В целом позиция Тьера была встречена Гизо благожелательно.

Тем временем в Лондоне начались консультации послов. Послы ведущих государств Европы высказали мнение, что Францию необходимо вовлечь в мирный процесс, а не удаляться от нее[772]772
  AAE. Correspondance рolitique. 1840. Angleterre. Vol. 655. Fol. 30.


[Закрыть]. В частном письме к Тьеру от 28 апреля Гизо сообщал, что австрийский посол в Лондоне барон Ф. фон Нойман высказал свою солидарность с французской позицией, но просил его соображения не предавать гласности[773]773
  Val-Richer. Correspondance. Lettres. Dos. 125. Fol. 27.


[Закрыть]. Это сообщение воодушевило французского премьер-министра, вселив в него надежду, что Австрия и Пруссия колеблются и в принципе могут отойти от блока держав, враждебных Франции в Восточном вопросе.

Пятого мая 1840 года Нойман сообщил Гизо, на какой основе Австрия готова присоединиться к Франции. Она соглашалась на раздел Сирии между султаном и пашой, но пока еще не могла ответить на вопрос, будет ли титул паши наследственным или пожизненным. Если Франция не согласится на это предложение, сказал Нойман, Австрия встанет на сторону Англии – такова позиция австрийского Кабинета[774]774
  AAE. Correspondance politique. 1840. Angleterre. Vol. 655. Fol. 42.


[Закрыть]. Через три дня, 8 мая Пальмерстон в беседе с Гизо солидаризировался с позицией Австрии и особо подчеркнул важность мер военного характера, на которые Австрия была согласна. Гизо советовал Тьеру пока что резко не отказываться от сделанных Великобританией и Австрией предложений.

В официальных документах позиция французского правительства на англо-австрийские предложения не зафиксирована, но ее можно найти в двух частных письмах Тьера к Гизо от 11 мая. «Что касается Востока, мы будем упорно настаивать на своем, но в приемлемой форме <…> – писал он в первом письме. – Мы находим раздел Сирии неприемлемым для паши; мы убеждены, основываясь на его последних известных распоряжениях, что он на него не согласится»[775]775
  Val-Richer. Correspondance. Lettres. Dos. 125. Fol. 31.


[Закрыть]. Во втором письме Тьер отмечал: «Если нам будет суждено оказаться в изоляции, то нужно оказаться в ней как можно позднее»[776]776
  Ibid. Fol. 34.


[Закрыть].

В конце мая 1840 года в Лондон прибыл полномочный представитель османского правительства Шекиб Эффенди, который в ноте от 31 мая настоятельно повторил требование своего руководителя Нурри Эффенди немедленно урегулировать крайне острый Восточный вопрос. Сделать это, по мнению турецкой стороны, должны были великие державы[777]777
  AAE. Correspondance politique. 1840. Angleterre. Vol. 655. Fol. 85.


[Закрыть]. Премьер-министр Франции не придал значения ноте Шекиба Эффенди точно так же, как до этого ноте Нурри Эффенди. Он призвал Гизо не отвергать публично позицию турок, но и не делать никаких реверансов в их сторону. Уже в начале июня Тьер готов был пойти на дипломатическую изоляцию Франции в случае отклонения ее плана решения ближневосточного конфликта. В официальном письме от 11 июня он отклонил предложение о коллективной ноте великих держав, лишив ее, по сути, всякого смысла[778]778
  Ibid. Fol. 100.


[Закрыть].

Послы Австрии и России в Лондоне выразили и Гизо, и лорду Пальмерстону свою обеспокоенность развитием ситуации на Ближнем Востоке, требуя поскорее достичь англо-французского согласия в Восточном вопросе. После беседы с Пальмерстоном Гизо в официальном письме от 13 июня передал Тьеру это требование великих держав и настаивал на получении немедленного официального ответа[779]779
  Ibid. Fol. 115.


[Закрыть]. Французский премьер такого ответа не дал. Хотя официальное письмо было подготовлено (оно датировано 16 июня), в Лондон его так и не отправили[780]780
  Ibid. Fol. 133.


[Закрыть]. Через несколько дней, 19 июня в частном письме Тьер все же высказал свою позицию: он против раздела Сирии на две части и категорически против применения принудительных мер в отношении египетского паши, который не согласится на раздел Сирии[781]781
  Val-Richer. Correspondance. Lettres. Dos. 125. Fol. 42.


[Закрыть].

Позиция главы французского правительства показалась Гизо довольно опасной. В частном письме от 24 июня он убеждал своего министра в том, что единственное возможное решение – согласие на пожизненное владение пашой Сирией. Это была серьезная уступка, которую европейские послы не без труда вырвали у Пальмерстона. Иначе, предупреждал Гизо, европейские державы договорятся без участия Франции, и нарисовал следующую картину: либо Франция соглашается на предложенные условия (наследственное право на Египет и пожизненное на Сирию для паши), либо пашу принуждают, в том числе с использованием военной силы, покинуть Сирию и, возможно, лишают даже права владеть Египтом. Гизо писал, что пока Пруссия и Австрия выступают на стороне Франции и убеждают Пальмерстона уступить паше Сирию, этот шанс надо обязательно использовать. В противном случае, не достигнув окончательной договоренности, эти страны отвернутся от Франции, и она лишится их поддержки в Восточном вопросе[782]782
  Val-Richer. Correspondance. Lettres. Dos. 125. Fol. 46.


[Закрыть].

Тьер был непреклонен[783]783
  Ibid. Fol. 49.


[Закрыть]. Он рассматривал уступки европейских держав Франции не как последнее предложение, а лишь как основу для переговоров. Недвусмысленные предостережения, высказанные Гизо, ничего не поменяли в представлениях Тьера. Он был категорическим противником ведения каких бы то ни было переговоров по этому вопросу, считая, что все державы должны были принять его позицию за основу и не менять в ней ровным счетом ничего.

В шесть часов утра 30 июня 1840 года в Марсель прибыла депеша из Александрии (датированная 16 июня), в которой сообщалось, что Мухаммед Али, узнав о смещении своего давнего врага, великого визиря Хозрев паши, на радостях послал первого секретаря Сами бея в Константинополь, чтобы поклясться султану в преданности и получить от него распоряжения о возвращении турецкого флота. Тьер уведомил об этом Гизо в частном письме, призвав его сохранить столь неожиданную новость втайне от английского правительства, дабы оно не предприняло каких-нибудь враждебных действий. Тьер писал Гизо, что он надеется убедить пашу согласиться на условия европейцев и с этой целью даже направил в Александрию специальную миссию под руководством Э. Перье. Выиграть порядка восьми дней для принятия выгодного политического решения – вот в чем состоял расчет французской дипломатии. За это время, считал Тьер, может быть достигнуто прямое соглашение между пашой и султаном без посредничества европейских держав. Такой вариант был на руку французскому премьеру, ибо он и раньше хотел именно прямых переговоров султана и паши и старался подтолкнуть к этому обе стороны. Тьер делал все возможное, чтобы о данной инициативе не узнали в Лондоне, о чем он и писал Гизо.

К несчастью для французов, все испортил французский король: Луи-Филипп Орлеанский не удержался и растрезвонил об этой горячей новости европейским послам и еще нескольким приближенным в Париже.

Так старательно оберегаемая Тьером новость стала общеизвестной и, явившись настоящим подарком для британского правительства, существенно повлияла на решимость Пальмерстона прийти к окончательному решению по Восточному вопросу. В Лондоне демарш Мухаммеда Али был расценен не как спонтанный акт египетского паши, а как заранее подготовленный и хорошо инсценированный спектакль, в чем убеждал Пальмерстона и первый секретарь английского посольства в Константинополе Ф. Писани, уверявший, что Мухаммед Али давно договорился с французским правительством о своих действиях[784]784
  Pouthas Ch. Op. cit. P. 80.


[Закрыть]. Английский Кабинет посчитал эти дипломатические маневры египетского паши крахом «коллективной политики 27 июля»[785]785
  27 июля 1839 года была подписана коллективная нота великих держав.


[Закрыть]. Вспыхнувшее в Ливане в конце мая 1840 года восстание против Ибрагима, сына Мухаммеда Али, дало англичанам отличную возможность напрямую вмешаться в ближневосточный конфликт, чем правительство Великобритании и не преминуло воспользоваться.

Таким образом, эскалация англо-французского противостояния началась уже в июле 1840 года, Гизо зорко следил за шагами Пальмерстона и в частных письмах к Тьеру сообщал о действиях главы британского внешнеполитического ведомства. Наконец, в официальном письме от 11 июля он резюмировал обстановку, сложившуюся за последний месяц. Французский посол предупреждал о реальной угрозе изоляции Франции в Восточном вопросе[786]786
  AAE. Correspondance politique. 1840. Angleterre. Vol. 655. Fol. 159.


[Закрыть]. Судя по частной переписке Тьера и Гизо, ситуация, в которой оказывалась Франция, не очень смущала Тьера. В письме от 16 июля он признавал, что «новости серьезные», но из-за этого не следует менять весь внешнеполитический курс Франции. Тьер утверждал, что «изоляция Франции принесет европейским державам гораздо больше ужасных последствий, чем они могут себе представить». Политику держав, принявших ноту от 27 июля 1839 года, Тьер назвал «опасной ошибкой»[787]787
  Val-Richer. Correspondance. Lettres. Dos. 125. Fol. 54.


[Закрыть]. В его письме содержались и такие слова: «Что до меня, то я не боюсь войны <…> Я ничего не боюсь; с такой страной, как наша, мы всем дадим достойный отпор»[788]788
  Ibidem.


[Закрыть].

Адольф Тьер надеялся на то, что египетский паша сумеет самостоятельно договориться с турецким султаном без посредничества европейских держав, в то время как французские дипломаты будут тянуть время на переговорах. Если бы Мухаммеду Али удалось договориться с султаном, то успех французской дипломатии был бы обеспечен, поскольку Франция поддерживала египетского пашу. Но этого не произошло – глава внешнеполитического ведомства Великобритании лорд Пальмерстон был решительно настроен принять окончательное решение по Восточному вопросу[789]789
  Pouthas Ch. La politique de Thiers pendant la crise orientale de 1840. P. 80.


[Закрыть].

Тем временем 15 июля в Лондоне четыре великие державы подписали конвенцию, согласно которой паше предлагалась в пожизненное держание уже не вся Сирия, как рассчитывали на Кэ д’Орсэ, а только ее южная часть. 17 июля Пальмерстон вызвал к себе Гизо и проинформировал его о подписании конвенции без участия Франции и заявил, что паше будет предъявлен ультиматум: если он не согласится на предложенные условия, то его принудят к ним силой. Деталей возможной операции Пальмерстон не сообщил, но заметил (о чем Гизо 17 июля написал в донесении в Париж), что англичане поддержат повстанцев в Сирии[790]790
  AAE. Correspondance politique. 1840. Angleterre. Vol. 655. Fol. 166.


[Закрыть]. Чуть позже из следующей беседы с Пальмерстоном Гизо узнал и детали[791]791
  Ibid. Fol. 176; Val-Richer. Correspondance. Lettres. Dos. 125. Fol. 57.


[Закрыть]. Иными словами, правительство Франции было правильно и точно проинформировано о предстоящих событиях.

Подписание Лондонской конвенции европейскими державами было воспринято французами как оскорбление и плевок в адрес их страны. Лондонское соглашение рассматривалось французами как недружественный шаг и напоминало им о трактатах 1814–1815 годов, принятых на Венском конгрессе. Префект французской полиции сообщал о «живом возмущении даже среди обычно тихих и миролюбивых людей». Возмущенные парижане били стекла в британском посольстве и устраивали бурные манифестации на бульварах столицы. Пресса, в том числе деловая и консервативная, пестрела воинственными заголовками[792]792
  Tudesq A.-J. Les grands notables en France. Vol. 1. P. 493.


[Закрыть]. Даже доктринерская газета «Журналь де Деба», старавшаяся до этого времени занять примирительную позицию, писала 29 июля: «Соглашение – это проявление презрения, которое Франция не потерпит <…> Для нее необходимо готовиться к войне»[793]793
  Le Journal des Débats, 29.VII.1840.


[Закрыть].

Пресса левого фланга – газеты Левой династической «Тан», «Сьёкль» и демократическая «Насьональ» – были как никогда воинственны. «Насьональ» прямо призывала к немедленной войне с Англией[794]794
  Le National, 26.VII.1840.


[Закрыть]. Бывший глава Министерства иностранных дел Франции маршал Сульт назвал Лондонскую конвенцию «новым Шомонским договором»[795]795
  Цит. по: Driault E. La question d’Orient depuis les origines jusqu’ à nos jours. P., 1912. P. 151.


[Закрыть]. Генрих Гейне ощутил повсюду в Париже тех дней «радостное воинственное воодушевление <…> За исключением легитимистов, все французы объединились под знаменами триколора, и их единодушный выкрик был: “Война коварному Альбиону!”»[796]796
  Thureau-Dangin P. Histoire de la monarchie de juillet. Vol. 4. P. 232–234.


[Закрыть].

«Никогда после 1830 года я не видел такого явного и продолжительного энтузиазма», – отметил один видный французский политик. «Этот национальный дух проявляется без бравад <…> Вы можете быть уверены, что если бы правительство не ответило энергично на Лондонскую конвенцию, оно было бы сброшено революцией»[797]797
  Lettre de Léon Faucher à Henry Reeve de 2 août 1840 // Faucher L. Biographie et correspondance. P., 1875. Vol. 1. P. 93.


[Закрыть], – писал известный французский либерал Леон Фоше своему британскому адресату.

Примерно в то же время, в 1840 году, разгорелся новый международный кризис – Рейнский, который существенно обострил отношения между Францией и германскими государствами, включая Пруссию[798]798
  Müller N. Deutschland und Frankreich am Neujahr 1841 // Fenske H. (Hrsg.). Vormärz und Revolution: 1840–1849. Darmstadt, 1991. S. 44.


[Закрыть]. Некоторые французские радикальные деятели выдвинули позабытое некогда требование к немцам передать левый берег Рейна Франции. Этот призыв был с восторгом подхвачен во Франции.

Некоторые исследователи полагают, что именно правительство Тьера выступило с подобной инициативой, которую они расценивали как «компенсацию за “дипломатическое Ватерлоо” на Востоке»[799]799
  Медяков А. С. История международных отношений в новое время. М., 2007. С. 203.


[Закрыть]. Для этого, по их мнению, даже «были приняты меры по мобилизации армии и ускорено строительство укреплений»[800]800
  Медяков А. С. Национальная идея и национальное сознание немцев // Национальная идея в Западной Европе в новое время. Очерки истории / отв. ред. В. С. Бондарчук. М., 2005. С. 44.


[Закрыть]. На наш взгляд, это не совсем так. Требование вернуть левый берег Рейна было традиционным для республиканских, демократических и отчасти леволиберальных кругов Франции. За передачу левого берега Рейна ратовали в том числе такие деятели, как Ж. Мишле, В. Гюго, А. Ламартин[801]801
  Федосова Е. И. Либералы у власти. С. 112.


[Закрыть].

Однако для Тьера эта проблема не стала первоочередной. Он не выступал в парламенте с призывами возврата Франции левого берега Рейна, который мог быть завоеван только вооруженным путем, что, думается, он отлично понимал. В личной переписке Тьер также не касался Рейнского кризиса. Главным для него в 1840–1841 годы оставались политическая ситуация на Ближнем Востоке и англо-французский конфликт, находившийся в рамках этого Восточного кризиса. Совершенно очевидно, что к осложнениям в англо-французских отношениях Тьер не собирался добавлять еще и одновременное ухудшение франко-прусских и в целом франко-германских отношений. Но в условиях поднявшейся истерии во французском обществе ему ничего не оставалось, как подыгрывать в своих публичных выступлениях общественному мнению, требовавшему реванша за поражение в 1815 году. К тому же настроения, царившие во французском обществе, благоволили Тьеру в его стремлении перевооружить французскую армию и начать строительство фортификационных сооружений вокруг Парижа, которое, отметим, было предпринято уже после завершения международных кризисов и после его отставки с поста премьер-министра.

Французское правительство ответило незамедлительно. Уже 21 июля министр иностранных дел Франции опубликовал меморандум и направил новые инструкции своему послу в Лондоне[802]802
  AAE. Correspondance politique. 1840. Angleterre. Vol. 655. Fol. 174.


[Закрыть]. В меморандуме французская сторона выражала сожаление в связи с принятием Лондонской конвенции, предусматривавшей применение военной силы, и снимала с Франции всю ответственность за предстоявшую операцию. Однако весь текст меморандума – это сплошная игра слов и не более того. Тьер не рассматривал действия союзников как выполнимые и конкретные, что в принципе было неверно. В целом меморандум отличала грубость по отношению к бывшим союзникам – англичанам. В нем подчеркивалось: «Отныне Франция свободна в выборе друзей и врагов <…> Европа и Англия, в частности, ничего не выиграют от изоляции Франции»[803]803
  Testa I. Recueil des Traités de la Porte Ottomane avec les puissances étrangères. T. 2. Paris, 1872. P. 540.


[Закрыть].

По содержанию и языку последовавших официальных депеш можно сделать вывод, что правительство Франции вполне оптимистично оценивало дальнейшее развитие событий. В разрешении Восточного кризиса Тьер видел прекрасный для французской дипломатии шанс добиться огромного, небывалого успеха. В частном письме к Гизо от 31 июля он писал, что ситуация отнюдь не критическая – министр был абсолютно убежден, что до конкретных силовых действий дело не дойдет. Заканчивалось письмо такими словами: «Не будем же бояться и будем действовать согласованно. Воодушевление во Франции необыкновенное»[804]804
  Val-Richer. Correspondance. Lettres. Dos. 125. Fol. 61.


[Закрыть]. Позиция Тьера в свете приведенного документа кажется абсурдной. Непонятно, на что надеялся глава Министерства иностранных дел Франции. Неужели он думал, что общественное мнение Франции сможет помешать проведению в жизнь уже согласованного документа, принятого в Кабинетах всех ведущих европейских держав? Между послом и министром наметилось глубокое расхождение во взглядах и оценках происходивших событий.

После подписания Лондонской конвенции правительство Франции продолжало придерживаться прежнего курса в Восточном вопросе: оно по-прежнему затягивало переговоры, чтобы не позволить державам предпринять решительные действия и дать паше время для завершения переговоров с султаном. Важно отметить, что всe французское руководство – начиная от дипломатов, военных и морских экспертов и заканчивая высшими политическими кругами во главе с королем Луи-Филиппом – было уверено, что у Мухаммеда Али достаточно сил, чтобы сдержать натиск европейской коалиции (осуществленный в виде блокады, бомбардировки побережья, наконец, десанта). В его военной мощи французы не сомневались[805]805
  Thureau-Dangin P. Op. cit. Vol. 4. P. 237–240.


[Закрыть].

Признавая пашу способным противостоять ограниченному контингенту европейских сил, Тьер все же отмечал его слабое место – Ливан, где было много христиан, восставших против египетского владычества. Поэтому Тьер подталкивал Мухаммеда Али к скорейшему решению этой проблемы, подавив восстание либо вооруженным путем, либо путем предоставления уступок. В качестве посредников на переговорах предлагалась французская католическая миссия на Ближнем Востоке[806]806
  AAE. Correspondance politique. 1840. Alexandrie. V. 26. Fol. 44; Charles-Roux F. Thiers et Mehemet-Ali. Paris, 1951. P. 114–117, 157–160.


[Закрыть]. Французская сторона призывала египетского пашу поскорее напрямую договориться с султаном, ведь в таком случае Лондонская конвенция потеряла бы всякий смысл.

Для того чтобы психологически надавить на европейских руководителей и удержать их от развязывания военных действий против Египта, французское правительство через прессу начало вести пропаганду войны, угрожать применением военной силы. 29 июля 1840 года Тьер объявил о первых мерах по перевооружению армии[807]807
  АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 138. Л. 31–41. Пален – Нессельроде, 1 августа 1840 г.


[Закрыть] и отправил своим послам донесения, содержавшие угрозы в адрес европейских дворов. Послы должны были предъявить их европейским правителям и их министрам. Правительство Франции предупреждало Россию, что если война все-таки случится, это будет революционная война, и тогда восстанет Польша; Пруссии и Австрии намекали на то, что война может перекинуться через Рейн и распространиться на Италию; Великобританию через Гизо предупреждали, что «паша способен, если будет существовать угроза, устроить большой пожар <…> Он перейдет Таврские горы и расстроит планы Европы»[808]808
  Цит. по: Bury J. P. T., Tombs R. P. Thiers, 1797–1877. A Political Life. London, 1986. P. 71.


[Закрыть]. Вместе с тем французские дипломаты предупредили и Мухаммеда Али, что если он так поступит, то это будет означать только одно – его конец[809]809
  Charles-Roux F. Op. cit. P. 46.


[Закрыть].

Глобальные размеры французского шантажа принесли свои плоды. Кабинету Тьера удалось полностью нейтрализовать, а в некоторых случаях даже перетянуть на свою сторону малые государства Западной Европы[810]810
  АВПРИ. Ф. Отчеты МИД. Д. 9. Л. 55. Ответ Нессельроде царю за 1840 г.


[Закрыть]. Русский посол в Париже граф П. П. Пален писал, что Швеция и Сардиния объявили о своем нейтралитете на случай европейской войны[811]811
  Там же. Ф. Канцелярия. Д. 138. Л. 170.


[Закрыть]. Пруссия, не выдержавшая давления, оказанного на нее Францией, заявила, что будет сохранять самый строгий нейтралитет и ограничится только моральной поддержкой тех мер, которые предпримут державы, непосредственно заинтересованные в разрешении Восточного вопроса[812]812
  Там же. Д. 100. Л. 92. Бюлов – Бруннову. 14 августа 1840 г.


[Закрыть]. Хотя дипломаты и посчитали такой нейтралитет пустой формальностью, сам факт его объявления был неприятен для союзных дворов. Однако главным результатом подобной политики стало то, что Австрия начала интенсивно искать пути примирения с французским правительством, явно испугавшись неожиданных размеров европейского конфликта. Австрийский канцлер К. Меттерних предложил собраться в Вене и пригласить туда Тьера для переговоров о примирении и возвращении Франции в «концерт» великих держав.