Текст книги "Адольф Тьер: судьба французского либерала первой половины XIX века"

§ 4. Тьер и «северные дворы»

Когда Адольф Тьер стал премьер-министром и главой МИД Франции, одной из первоочередных задач для него как министра иностранных дел Франции и для французской дипломатии в целом было улучшение отношений с «северными дворами» (Австрией, Пруссией и Россией). Но сближение Франции с Россией было тогда почти немыслимо (франко-российские взаимоотношения были отмечены явной, неприкрытой враждебностью[721]721
  См.: Таньшина Н. П. Д. Х. Ливен – Ф. Гизо: к истории взаимоотношений России и Франции в годы Июльской монархии // Россия и Франция XVIII–XX вв. М., 2005; Она же. Русско-французские отношения в годы Июльской монархии // Россия и Франция XVIII–XX вв. М., 2002.


[Закрыть]), поэтому взор французского правительства был обращен к Пруссии и Австрии. Свидетельством заинтересованности правительства Тьера в сближении с этими немецкими государствами стала крайне сдержанная позиция, занятая Францией по Краковскому вопросу.

В то время Краков был вольным городом с республиканской формой правления, а главное – единственной независимой областью в Польше. Его статус был зафиксирован статьями главного Акта Венского конгресса от 28 мая (9 июня) 1815 года и в специальном Дополнительном договоре о Кракове от 21 апреля (3 мая) 1815 года, а остальная часть Польши, как известно, была поделена между Австрией, Пруссией и Россией. Вполне логично, что именно в Кракове находили убежище все поляки, подвергавшиеся преследованиям властями Австрии и Пруссии за стремление к национальному единению и независимости. Несмотря на большую осторожность Сената, управлявшего Краковской республикой, ее территория превратилась в настоящий рассадник революционеров-заговорщиков. Опасаясь возникновения беспорядков на принадлежащей ей польской территории, Австрия привлекла обе другие державы к совместной интервенции с целью изгнания оппозиционеров-поляков из Кракова.

Девятого февраля 1836 года Австрия, Пруссия и Россия потребовали от краковских властей принять меры к наведению порядка. Они настаивали, чтобы в восьмидневневный срок Сенат Кракова принял решение о выдворении польских политических эмигрантов. Поскольку реакции не последовало, 17 февраля 1836 года австрийские войска, поддержанные прусскими и русскими отрядами, вошли в Краков.

Французское правительство во главе с А. Тьером даже не осудило действия северных держав, прибегнувших к давней практике Священного союза. Такая сдержанность объяснялась прежде всего стремлением Франции наладить отношения с Австрией и Пруссией и таким образом отказаться от ориентации исключительно на союз с Англией. 15 апреля 1836 года Тьер направил письмо французскому послу в Санкт-Петербурге П. де Баранту, которое вполне можно считать его внешнеполитической программой: «Вы говорите мне о союзах <…> Я являюсь сторонником союза с Англией, но без отдаления от других стран. Не нужно помещать нас между двух лагерей, один из которых состоит из трех северных дворов, другой из двух морских держав, которые из-за вражды словесной или неприязни внешней готовят себя к большей напряженности. Сегодня в Европе единственное, что можно делать, это ждать, и пребывая в ожидании, улучшать наше внутреннее положение, усиливаться, становиться богатыми и могучими. Нужно делать то, что делал кардинал де Флери[722]722
  Андрэ Эркюль Флери – кардинал и государственный деятель Франции (1653–1743 гг.).


[Закрыть]. Чуть позднее мы это увидим; когда случится неожиданность, мы будем к этому готовы благодаря покою и длительному миру. В этом заключается моя позиция»[723]723
  Barante baron de A. Souvenirs de baron de Barante. P., 1890. Vol. 5. P. 340–341.


[Закрыть].

Более того, Тьер признавал законность требований северных держав и таким образом оправдывал их действия. «Я Вам скажу только, что краковское дело меня удручает. Я знаю, что действия изгнанников были гнусными, я не сомневаюсь, что Венский договор (главный Акт Венского конгресса от 28 мая (9 июня) 1815 года и специальный Дополнительный договор о Кракове от 21 апреля (3 мая) 1815 года. – Примеч. И.И.), на который ссылаются, действительно предоставляет правительствам трех держав такое право, но я сожалею, что срок, предоставленный краковским властям, не продлили на несколько дней, чтобы соблюсти со своей стороны все внешние приличия…», – писал Тьер французскому послу в Вене Л. де Сент-Олеру. Надо отметить, что Франции самой приходилось бороться с европейскими революционерами в Швейцарии, призывавшими к ниспровержению Июльской монархии, и поэтому Тьер хорошо понимал те проблемы, с которыми сталкивались австрийские власти. Возможно, это также сыграло роль в его сдержанных оценках по краковскому вопросу.

Оценки французского правительства по ситуации в Кракове полностью противоречили позиции английского правительства, энергично протестовавшего против действий «северных дворов». В частности, Г. Пальмерстон настойчиво предлагал Тьеру выступить с совместной нотой протеста против действий «северных дворов».

Но А. Тьер ограничился только призывом к немедленной эвакуации из Кракова войск Австрии, Пруссии и России. Он не обвинял континентальные державы в том, что их действия нарушали нормы международного права. Соответствующее указание Тьер дал французскому послу в Лондоне генералу Ф. Себастиани: «Лорд Пальмерстон тем не менее считает, что нельзя уклониться от демарша, поскольку иначе три двора вообразят, что можно безнаказанно завладеть маленьким государством Краковом, без того чтобы Франция и Англия не взволновались. Я разделяю его мнение, и вот что я сделал <…> Представители трех дворов предприняли демарш одновременно, чтобы объявить мне и объяснить вооруженную интервенцию в Краков. Выслушав их заявления, я сказал следующее <…> Я не даю правовой оценки, потому что противоречия в текстах договоров, когда эти договоры не являются очевидными и неоспоримыми, приводят к чистому крючкотворству и злоупотреблению правом и никогда никому не идут на пользу. Я ограничиваюсь обсуждением обычаев, имеющих силу закона (usage de droit). События в Кракове, к которым привело преступное поведение беженцев, достойно не меньшего сожаления, это очень прискорбно. Кроме того, я потребовал немедленного вывода войск из Кракова <…> Теперь я согласен с ними (послами трех держав. – Примеч. И.И.) по одному пункту, который должен помочь уладить это дело. А именно принять во Франции часть беженцев (имеются в виду польские заговорщики. – Примеч. И.И.), если их не очень много…»[724]724
  BNF. Papiers de Thiers. NAF. № 20063. Fol. 17. Lettre de Thiers à Sebastiani du 10.III.1836.


[Закрыть].

В целом во Франции многие либералы осудили эту интервенцию северных держав. Французские доктринеры отметили, что она была «новым нарушением Венского договора в отношении польской нации и движением к исчезновению одного из независимых государств, которое составляло европейскую Конфедерацию…»[725]725
  Le Journal des Débats, 27.II.1836.


[Закрыть].

Левые либералы осуждали не только саму интервенцию, но и требования, предъявленные северными державами, а также одобряли отказ краковского Сената подчиниться грубому давлению. «Что доказывает несправедливость и резкость этих экстраординарных требований, так это то, что державы не соизволили, как это обычно делается, указать на конкретных людей, против которых добиваются принятия таких суровых мер. Требовали, чтобы Сенат стал доносчиком и сам бы разыскивал изгнанников, чтобы доставить их ненавидящим преследователям. Это была такая степень унижения, с которым Сенат Кракова не мог согласиться, и никакая власть не пошла бы на это в какой-либо стране, не обесчестив себя…» – писала газета Левой династической «Курье франсэ»[726]726
  Le Courrier français, 8.III.1836.


[Закрыть].

Эта же газета выражала разочарование пассивностью французского правительства: «Господин Тьер <…> не протестует больше против оккупации Кракова…»[727]727
  Ibid., 11.III.1836.


[Закрыть]. Потребовалось некоторое время, чтобы урегулировать польскую проблему. Три «северных двора» согласились существенно сократить число поляков, подлежащих выдворению. Поляки были высланы во Францию, откуда многие позднее перебрались в США. В апреле 1836 года из Кракова были выведены войска северных держав.

Одним из важных событий в период первого правительства Адольфа Тьера стала организация и осуществление поездки Орлеанских принцев в Австрию и Пруссию. Подготовка путешествия принцев в Берлин и в Вену являлась важным шагом на пути к сближению с континентальными европейскими дворами.

Эта инициатива Тьера отвечала чаяниям французского короля Луи-Филиппа. Его давняя мечта заключалась в том, чтобы породниться с королевскими домами континентальной Европы и тем самым быть признанным «братом» европейских государей. Еще до 1836 года вопрос о поездке Орлеанских принцев по Германии ставился несколько раз. В 1834 году по этому вопросу были начаты переговоры с Австрией, которая тогда дала согласие на приезд Орлеанских принцев в Вену. Но смерть австрийского императора Франца II заставила отказаться от этого проекта.

Предыдущий глава правительства и внешнеполитического ведомства Франции герцог В. де Бройль, в отличие от Тьера, не был сторонником франко-австрийского сближения, и поэтому считал невозможной свадьбу Фердинанда-Филиппа, герцога из Орлеанского дома, и эрцгерцогини Марии-Терезии[728]728
  Мария-Терезия Габсбургская, Лотарингская и Тешинская (1816–1867), эрцгерцогиня Австрийская и дочь эрцгерцога Карла-Людовика Австрийского впоследствии стала женой Фердинанда II и королевой-консортом Королевства обеих Сицилий.


[Закрыть]. Доктринер Виктор де Бройль не желал компрометировать свой Кабинет министров несвоевременным демаршем, не вызывавшим положительных откликов во французском обществе. Идея союза с Австрией воспринималась французским общественным мнением крайне отрицательно. Австрия считалась одной из главных виновниц унизительных трактатов 1814–1815 годов. Поэтому если Бройль позволял своему послу в Вене Л. де Сент-Олеру поддерживать в разговорах с Меттернихом саму идею поездки, чем особенно дорожила королевская семья Франции, сам он продемонстрировал свою абсолютную незаинтересованность в этом вопросе.

Такое отношение Бройля к австрийской свадьбе вызывало раздражение у Луи-Филиппа. Поэтому как только Тьер стал министром иностранных дел, проект был снова реанимирован. Корреспонденция французского посла в Пруссии Шарля-Жозефа Брессона позволяет думать, что определенные контакты по поводу возможной поездки принцев в Берлин были начаты французской стороной с королем Пруссии уже через две недели после назначения Тьера министром иностранных дел и премьер-министром Франции[729]729
  BNF. Papiers de Thiers. NAF. № 20063. Fol. 27. Lettre de Bresson à Thiers du 11 mars 1836.


[Закрыть].

Адольф Тьер, как и все политические деятели, поддерживавшие режим Июльской монархии, был убежден, что следовало как можно раньше женить герцога Орлеанского, чтобы с рождением наследника обеспечить преемственность трона. Тьер, вероятно, также предполагал, что свадьба герцога Орлеанского на австрийской принцессе нанесла бы окончательный удар по легитимистской партии во Франции, поскольку показала бы французским легитимистам, что консервативные державы Европы признают легитимность Июльской монархии.

Французское правительство придавало очень большое значение сближению с Австрией путем объединения двух королевских фамилий. Сент-Олер вспоминал, что, когда он встретил принцев на австрийской границе и сообщил герцогу Орлеанскому о неопределенности позиции Меттерниха и австрийской императорской семьи по вопросу о бракосочетании, французский генерал Бодран, сопровождавший принцев в этой поездке, ответил: «Меттерниху нужно сказать, что мы развяжем войну с Австрией, если нашей просьбе в свадьбе будет отказано. Именно так всё понимают в Париже, министр (Тьер. – Примеч. И.И.) это повторил еще раз утром перед нашим отъездом»[730]730
  Sainte Aulaire comte de L. Souvenirs. P., 1927. P. 165.


[Закрыть].

Однако бракосочетания герцога Орлеанского и эрцгерцогини Марии-Терезы не произошло. Многие члены австрийского императорского дома не считали возможным брак эрцгерцогини Терезы с сыном «короля баррикад» Луи-Филиппа[731]731
  Journal de la Princesse Mélanie. P. 104. 9 juin 1836.


[Закрыть]. К тому же в самый разгар франко-австрийских переговоров, 25 июня 1836 года, в Париже произошло очередное покушение на Луи-Филиппа. Как отмечал Сент-Олер в своем письме к Тьеру, это покушение носило катастрофический характер для всего переговорного процесса[732]732
  BNF. Papiers de Thiers. NAF. № 20063. Fol. 27. Lettre de Sainte Aulaire à Thiers du 4 juillet 1836.


[Закрыть]. Таким образом, проект объединения королевских домов Франции и Австрии был полностью сорван.

В целом можно говорить об определенной эволюции внешнеполитических взглядов А. Тьера в 30-е годы XIX века. Если сразу после Июльской революции 1830 года Тьер выступал с позиций пацифизма и придерживался принципа невмешательства в дела других стран, о чем он писал в книге «Монархия 1830 года», то по мере утверждения Июльской монархии на международной арене и признания нового политического режима сначала правительством Великобритании, а затем и другими европейскими державами, внешнеполитические взгляды политика менялись.

С середины 1830-х годов Тьер стал говорить о возможности военного вмешательства Франции в дела других независимых государств для того, чтобы обеспечить там французское влияние и утвердить национальные интересы Франции. Он ратовал за интервенцию в Испанию в 1836 году, допускал возможность военного вмешательства в Швейцарии и оправдывал интервенцию северных держав в Краков в 1836 году. Также он выступал за продолжение колонизации Алжира, начатой еще при министерстве Ж. Полиньяка в годы Реставрации. Политика военного вмешательства Франции в дела европейских государств и колониализм отвечали идее Тьера о возвращении величия Франции.

Главным союзником Франции Тьер видел Великобританию из-за схожести политических режимов, общности либеральной идеологии. Он оставался решительным противником абсолютизма в Европе, что хорошо продемонстрировала его испанская политика. В целом Тьера можно определить как политика-англофила.

В период своего министерства в 1836 году он попытался реализовать на практике одновременно две характерные для него в тот период внешнеполитические идеи: идея союза с Англией и необходимость проведения активной внешней политики, которую Тьер неразрывно связывал с идеей величия Франции. Он, с одной стороны, пытался проводить активную политику в Испании путем вооруженной интервенции в эту страну, определяя Испанию как исключительно французскую сферу влияния, а с другой – стремился ориентироваться на Англию и тесно взаимодействовать с ней в этом регионе. Однако на практике возобладала в большей степени вторая идея – стремление действовать совместно с Англией.

Тьер получал информацию от своих послов, агентов и военных о недружественных по отношению к Франции действиях британского правительства[733]733
  AAE. Correspondance politique. Espagne. 1836. Vol. 774. Fol. 87. Rayneval – Thiers, 29 juin 1836; Ibid. Fol. 75. D'Harispe – Thiers, 24 mai 1836; Ibid. Fol. 124. Bois le Comte – Thiers, 21 août 1836; Ibid. Fol. 127. Bois le Comte – Thiers, 25 août 1836; Ibid. Fol. 80. Thiers – Duperré, 15 juin 1836; Ibid. Rome. Vol. 977. Fol. 23. La Tour de Maubourg – Thiers, 31 mai 1836; BNF. Papiers de Thiers. NAF. № 20064. Fol. 90. Lettre d’Argoult à Thiers du 20 août 1836.


[Закрыть], но, по-видимому, не хотел придавать этому значения. Он хотел думать, что союз с Англией возможен, более того, он слепо верил, что этот союз в действительности существовал, причем все шесть лет с момента основания Июльской монархии. Тьер был склонен рассматривать расхождения в позициях дипломатических ведомств Англии и Франции как временные, случайные явления, а не системные. На самом деле союза между Англией и Францией в годы Июльской монархии не существовало: договор о Четверном союзе 1834 года не возлагал никаких четких обязательств на Францию, французское правительство лишь присоединилось к союзническому англо-португало-испанскому договору, не обговаривая каких-либо условий со своей стороны. Этот договор не мог являться в строгом смысле союзом между Англией и Францией. Однако многим французским либералам и Тьеру в частности очень хотелось, чтобы союз между Англией и Францией существовал (в этом была заинтересована в большей степени французская сторона). Поэтому он говорил скорее о духе англо-французского союза, о том, что этот союз существует как бы негласно, чем о юридически закрепленном союзе. Иными словами, Тьер выдавал желаемое за действительное. Таким образом, он на какой-то момент подчинил французскую внешнюю политику британским интересам. Это особенно проявилось в Испании, когда он продолжал настаивать на французской интервенции в эту страну, тогда как она стала абсолютно бесполезна для самой Франции, но была необходима Великобритании. Как передавал в Париж французский посол в Лондоне генерал Ф. Себастиани, лорд Пальмерстон сожалел о падении министерства Тьера, который, выступая за интервенцию в Испанию, наконец, «приспособил французскую политику к английской»[734]734
  AAE. Correspondance politique. 1836. Angleterre. Vol. 648. Fol. 27. Sebastiani – Soult, 30 août 1836.


[Закрыть].

Хотя Тьер и выступал за тесный союз с Англией, для него был характерен больший прагматизм и многовекторность во внешней политике, чем для предыдущего главы МИД Франции доктринера В. де Бройля. Тьер старался диверсифицировать внешнюю политику Франции, попытавшись первым из французских политиков Июльской монархии сблизиться с Австрией и Пруссией и таким образом не ориентироваться исключительно на Англию на международной арене. «Политика разрядки» в отношениях с Австрией и Пруссией, к которой Тьер приступил почти сразу после своего назначения главой правительства, стала главной новацией во внешнеполитическом курсе Франции. Он первым из французских либеральных политиков попытался преодолеть характерное для многих французских либералов того времени мышление, заключавшееся в антагонистическом противопоставлении либеральных (Великобритания, Франция, Испания, Португалия) и абсолютистских (Россия, Австрия, Пруссия) государств Европы.

Сближение с северными державами, континентальными державами Европы, казалось тогда возможным благодаря браку между герцогом Орлеанским и австрийской принцессой, на что рассчитывал Тьер и Луи-Филипп. Оба надеялись тем самым ослабить легитимистскую партию во Франции (но в действительности она не была серьезно затронута австрийской свадьбой). Однако достичь этой цели Тьеру не удалось по не зависящим от него причинам. Австрийская сторона оказалась не готова к сближению с Францией и отказалась заключить матримониальный союз. Неудача в попытке сблизиться с Австрийской империей и серьезные разногласия с Луи-Филиппом по испанскому вопросу привели к отставке Тьера с постов премьер-министра и министра иностранных дел Франции.

§ 5. Восточный кризис 1839–1841 годов и дипломатия Тьера

После своей отставки в 1836 году и до конца 40-х годов XIX века А. Тьер сосредоточил свое внимание преимущественно на вопросах внешней политики. Прежде всего его волновало будущее франко-английских отношений. «Что вы сделали с английским союзом?» – спросил Тьер у сменившего его премьер-министра Луи-Матье Моле 16 января 1839 года. «Знаете ли вы, – продолжал Тьер, – за что я упрекаю этот Кабинет министров (имеется в виду министерство Моле. – Примеч. И.И.)? За то, что он разорвал первое звено цепи, которое нас объединяло с Англией, за то, что он отдалился от Англии в тех вопросах, по которым следовало занять общую позицию <…> за то, что Кабинет министров инициировал <…> охлаждение, а каждый знает, что вскоре после охлаждения можно прийти к разрыву…»[735]735
  Ibidem.


[Закрыть].

Адольф Тьер был убежден, что англо-французский союз в действительности существовал в первой половине 30-х годов XIX века[736]736
  Thiers A. Discours parlementaires de m. Thiers. Vol. 4. P. 356.


[Закрыть]. Однако правительство Л.-М. Моле высказалось за политику невмешательства в дела других стран и отказалось от отправки французских войск в Испанию. По мнению Тьера, отказ от интервенции в Испанию поставил под сомнение англо-французский союз. Охлаждение отношений между Англией и Францией, произошедшее во второй половине 1830-х годов, грозило Франции, как считал Тьер, дипломатической изоляцией. «После того как мы вовлекли Англию в испанские дела, которые были в большей степени вашими делами (в данном случае Тьер обращался к правительству. – Примеч. И.И.), чем ее <…> вы отказались следовать за Англией по пути, который сами же ей и указали <…> она охладела к вам, потому что вы создали ей трудности и отказались вместе их разрешать. С того самого дня Англия начала отдаляться от вас…»[737]737
  Thiers A. Discours parlementaires de m. Thiers. Vol. 4. P. 357.


[Закрыть].

Следующим вопросом, который вызывал тревогу у Тьера, был бельгийский вопрос. В соответствии с решениями конференции, проведенной в Лондоне еще в 1830 году, и позднее закрепленными договором от 1833 года, голландскому королю отдавалась часть Лимбурга и Люксембурга, которые временно находились во владении Бельгии. Бельгия надеялась оставить за собой эти области. Протесты Бельгии, поддержанные Францией, не были услышаны в Лондоне, и Англия заняла сторону Голландии в этом споре. По сути, это означало провал французской дипломатии и углубление процесса охлаждения отношений между Англией и Францией.

Главным виновником дипломатического провала Франции по бельгийскому вопросу (территориальный спор между Бельгией и Голландией о принадлежности Лимбурга и Люксембурга) Тьер назвал именно французское руководство, а не английское правительство. Сами французы, по его мнению, были виноваты в том, что британский Кабинет министров охладел к союзу с Июльской монархией: «Говорят о лояльности <…> Но думаете ли вы, что существуют союзы, когда получают всё и взамен не дают ничего, когда одна нация делает усилия ради вас при том, что вы не чувствуете себя обязанными сделать что-то для нее? Нет, господа. Когда Англия увидела, что она не может рассчитывать на вас, на постоянство вашей политики, она не порвала связей с вами, но в свою очередь она стала решать свои дела сама <…> она искала в качестве своих союзников другие державы <…> она показала вам, что она больше не полагается на вас, что она хочет иметь более надежных друзей, более верных и смелых в минуты опасности. Говорят об эгоизме Англии, но разве была она такой эгоистичной последние шесть лет, проведенных с нами? Нет, мы нашли ее твердой, отважной, готовой рисковать своей силой ради вас. Если она стала эгоистичной, то это вы дали ей такой пример»[738]738
  Ibid. Vol. 4. P. 358.


[Закрыть].

Давая оценку внешней политике правительства Моле, Тьер отметил 16 января 1839 года: «…когда встал бельгийский вопрос, вы узнали цену своей политике, которой придерживались. И вдруг, когда все это произошло, Англия призвала вас сдержать ваши обещания, и вы сказали: “нет”, а это “нет” означало такие же ответы по другим вопросам. В самом деле, настал день, когда вам понадобилась Англия, день, когда этот бельгийский вопрос, который затрагивал вас больше, чем испанский, потому что бельгийский вопрос мог привести к всеобщей войне <…> Англия вас подвела…»[739]739
  Ibidem.


[Закрыть].

В начале 1839 года на Ближнем Востоке разгорелся второй Восточный кризис. В основе конфликта на Ближнем Востоке в 30-е годы XIX века лежало противостояние паши Египта, формально находившегося в составе Османской империи, и турецкого султана. Этот турецко-египетский конфликт усугублялся борьбой европейских держав за влияние в этом регионе. Начало этого конфликта относится к 1832 году, когда египетский паша Мухаммед Али, не желавший больше подчиняться Порте, начал военные действия против османского султана. Турецкая армия была быстро разгромлена египтянами и возникла угроза распада Османской империи. Порта обратилась за помощью к европейским державам, но эта просьба по разным причинам осталась безответной в Кабинетах Франции и Англии. Россия, единственная из великих держав, оказала военную помощь турецкому султану. Еще в 1829 году в Петербурге тайно было принято решение о поддержании целостности Османской империи[740]740
  Мартенс Ф. Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами. Т. IV. СПб., 1878. С. 438–439.


[Закрыть], распад которой нарушал баланс сил в «европейском концерте» и подрывал выстроенную систему международных отношений.

В Константинополь спешно был послан генерал-адъютант императора Николая I Н. Н. Муравьев для вручения ультиматума египетскому паше. Вслед за ним на Босфор прибыл 30-тысячный русский десантный корпус. Все эти меры должны были заставить Мухаммеда Али отказаться от военного похода на Константинополь[741]741
  Муравьев Н. Н. Русские на Босфоре в 1833 году. М., 1869.


[Закрыть]. Под давлением французской и английской дипломатии, оказавшихся не у дел при решении острого международного кризиса, в мае 1833 года в местечке Кютахи был подписан турецко-египетский мирный договор. По итогам Кютахийского соглашения Мухаммед Али не добился независимости Египта от Османской империи и не приобрел новых территорий, однако его войска оставались в захваченной им Сирии. Таким образом, это соглашение не удовлетворяло ни одну из сторон и создавало предпосылки для нового конфликта.

На заключительном этапе первого Восточного кризиса 1832–1833 годов, в июне 1833 года был подписан Ункиар-Искелессийский договор между правительствами России и Османской империи. По этому соглашению, ставшему крупным успехом российской дипломатии, турецкий султан брал на себя обязательство держать Босфор и Дарданеллы закрытыми для военных кораблей западноевропейских стран, а русские военные корабли получали право выхода через проливы в Средиземное море[742]742
  Юзефович Т. Договоры России с Востоком, политические и торговые. СПб., 1869. С. 67.


[Закрыть]. Взамен российская сторона гарантировала военную помощь Османской империи в случае возникновения нового турецко-египетского конфликта. События 1832–1833 годов привели к падению влияния Великобритании и Франции на Ближнем Востоке и усилению там позиций России.

В апреле 1839 года турецкий султан организовал военный поход против Мухаммеда Али, стремясь самостоятельно наказать недавнего сепаратиста. Этот поход закончился полным разгромом войск султана и захватом египтянами турецкого флота. На этот раз великие державы (Великобритания, Франция, Австрия, Пруссия и Россия) незамедлительно вмешались в турецко-египетский конфликт, и 27 июля 1839 года ими была подписана коллективная нота. Этой нотой европейские дипломаты срывали прямые переговоры, намечавшиеся между Египтом и Турцией. Державы Европы договорились о принципе международной защиты, предоставленной Турции, и об обеспечении Мухаммеда Али наследственным правом владения Египтом.

Вопрос о принадлежности территории Сирии, напротив, вызвал серьезные разногласия между правительствами Англии и Франции. Французский Кабинет министров под председательством Л.-М. Моле выступал за наделение египетского паши всей территорией Сирии, а не только ее южной частью, на что Пальмерстон дал свое согласие в 1839 году. В отличие от главы внешнеполитического ведомства Великобритании лорда Г. Пальмерстона, считавшего допустимым применение военных мер в отношении египетского паши (если тот откажется возвратить османский флот и строго придерживаться условий ноты 1839 года), правительство Л.-М. Моле отказалось от любых мер военного характера, направленных против египетского паши[743]743
  Pouthas Ch. La politique de Thiers pendant la crise orientale de 1840 // Revue historique. Vol. 182. Janvier – June 1938. P. 75.


[Закрыть].

Позиция французской дипломатии при Николя Сульте – министре иностранных дел в Кабинете Л.-М. Моле, сводилась к затягиванию переговорного процесса и к стремлению как можно дольше отсрочить принятие какого-либо конкретного решения по Восточному вопросу. В Министерстве иностранных дел Франции надеялись, что египетский паша сможет напрямую договориться с турецким султаном, пока шли затяжные переговоры и споры внутри европейского лагеря.

Таким образом, французское правительство встало на сторону Мухаммеда Али. Проегипетская позиция Франции в этом турецко-египетском конфликте объяснялась не только широкими и давними торговыми интересами Франции в Египте и Леванте, но и тем, что проегипетской линии Франции в Восточном вопросе постоянно оказывало поддержку французское общественное мнение. Во Франции верили, что Мухаммед Али сможет модернизировать свою страну и со временем превратить ее в сильное государство, став полноценным партнером Франции на Ближнем Востоке.

Главной заботой А. Тьера к началу 40-х годов XIX века стал поиск возможностей для сохранения союзнических отношений между Францией и Англией. Поэтому когда в 1839 году вспыхнул второй Восточный кризис, Тьер предложил Кабинету министров Франции занять осторожную, выжидательную позицию и не порывать союзнических связей с Англией, стремившейся поддерживать свое влияние в Константинополе и не допустить ослабления Порты. Тьер в речи от 13 января 1840 года выступал как сторонник союза с Англией и боялся, что охлаждение отношений между Англией и Францией, наметившееся в 1836–1839 годы, перерастет в разрыв. За стремление любыми способами сохранить хорошие отношения с Англией Тьер даже был обвинен левыми в англофильстве[744]744
  Thiers A. Discours parlementaires de m. Thiers. Vol. 4. P. 421.


[Закрыть].

В этой речи Тьер подчеркивал общность интересов Великобритании и Франции на Ближнем Востоке и то, что честная, откровенная и дружеская беседа двух государственных руководителей сможет разрешить все накопившиеся проблемы: «Два наших флага содержат один и тот же девиз: умеренная свобода и мир во всем мире»[745]745
  Ibid. P. 422.


[Закрыть]. Однако предположение Тьера об общности интересов на основе общности идеологий оказалось в корне неверным, что показало дальнейшее развитие событий.

В речи от 13 января 1840 года А. Тьер одобрил то, что Франция присоединилась к Англии и выступила против России, стремившейся, по его мнению, вбить клин в англо-французский союз. Вместе с тем он подверг резкой критике коллективную ноту держав от 27 июля 1839 года, которая была подписана министром иностранных дел Франции маршалом Николя Сультом. Как утверждал Тьер, единственным результатом принятия этой ноты стало оказанное европейскими государствами противодействие проведению прямых переговоров между султаном и пашей, которые могли бы урегулировать все спорные вопросы. Тьер предложил передать Мухаммеду Али в наследственное держание все сирийские земли[746]746
  Thiers A. Discours parlementaires de m. Thiers. Vol. 5. P. 324.


[Закрыть].

Эта речь премьер-министра Франции очень обрадовала египетского пашу, к которому маршал Сульт был не так благосклонен. Паша приказал перевести ее на арабский язык и распространить на подвластных ему территориях. Когда Тьер пришел к власти в марте 1840 года, Мухаммед Али стал считать эту речь политической программой нового французского правительства[747]747
  AAE. Correspondance politique des Consuls, 1840, Egypte. Vol. 94. Fol. 174.


[Закрыть] и не ошибся. Целью Тьера на посту главы Министерства иностранных дел Франции стали молчаливый отход от ноты 27 июля 1839 года и отказ от любого решения, неприемлемого для паши.

В этой речи от 13 января 1840 года уже проявился определенный нюанс во взглядах Тьера. Так, он заявил с трибуны парламента: «Я сторонник союза с Англией <…> но как человек, которого никогда не покинет гордость за свою страну»[748]748
  Thiers A. Discours parlementaires de m. Thiers. Vol. 4. P. 423.


[Закрыть]. С одной стороны, Тьер выступал за «осторожную политику» (politique de précaution), стремясь не ссориться с Англией и поддерживать с ней союзнические отношения. С другой стороны, идея величия Франции занимала во взглядах Тьера значительное место.

Примечательно, что в конце 1839 года Адольф Тьер занялся написанием «Истории Консульства и Империи», в которой прославлял Наполеона I. Именно Тьер стал главным вдохновителем перезахоронения останков императора Франции в октябре 1840 года. Свое отношение к Наполеону он выражал и с трибуны парламента: «Я восприимчив к славе этого бессмертного человека: я помню благодеяния, которыми он щедро одарил мою страну; я ему не служил, потому что мой возраст не позволял этого сделать <…> он покрыл мою страну славой и был благодетелем, ибо если Революция порвала с прошлым, то именно он создал настоящее, именно он создал этот восхитительный социальный порядок, которому завидует весь мир. Я никогда не забуду эти огромные благодеяния…»[749]749
  Ibid. Vol. 2. P. 578.


[Закрыть], – заявил Тьер в одной из своих речей.

Для Тьера Наполеон – этот тот, кто спас завоевания Французской революции 1789 года. «Я знаю, что можно упрекать Учредительное собрание, Конвент, Директорию, Империю <…> но всякий, кто принял участие в этой великой Революции, всякий, кто защищал ее, как Наполеон, ее великие результаты, те, что содержатся в Гражданском кодексе и в Хартии, достоин уважения в моих глазах <…> Что касается меня, я честно в этом признаюсь, эта Революция, я люблю ее, потому что она является возрождением моей страны <…> Если бы в 1800 году Наполеон не явился, чтобы спасти ее, она была бы потеряна; именно Наполеон дал ей 15 лет славы и могущества и сделал ее такой уважаемой <…> Позвольте мне уважать, почитать самого Наполеона. Каждый француз должен выказывать огромное уважение Наполеону…»[750]750
  Ibid. Vol. 5. P. 389.


[Закрыть], – доказывал Тьер 26 января 1841 года.