Текст книги "Адольф Тьер: судьба французского либерала первой половины XIX века"

Уловка Тьера удалась: ему поверили даже в Туманном Альбионе, прежде всего в королевской резиденции – Виндзоре и в английском Кабинете министров. Некоторые влиятельные министры, такие как Дж. Кларендон, Дж. Рассел и Г. Холланд, настаивали на уступках, грозили подать прошение об отставке и тем самым доставляли немало хлопот Пальмерстону, не поверившему угрозам Тьера. Догадки Пальмерстона очень скоро подтвердил французский король, неосторожно сообщивший о своих истинных намерениях – ни в коем случае не доводить дело до войны[813]813
  Rémusat Ch. Mémoires de ma vie. Vol. 3. P., 1963. P. 474; Thureau-Dangin P. Op. cit. Vol. 4. P. 329–330.


[Закрыть].

История имела продолжение. В середине сентября 1840 года Тьер пригласил к себе британского поверенного в делах Г. Булвера, чтобы торжественно вручить ему ноту, содержавшую предупреждение о возможности войны между двумя странами. Каково же было удивление французского министра, когда англичанин показал ему черновой набросок своего донесения в Лондон, где написал, что лорду Пальмерстону не следует серьезно относиться к программе Тьера, поскольку «король примет его отставку без малейших колебаний»[814]814
  Цит. по: Bury J. P. T., Tombs R. P. Thiers, 1797–1877. P. 77.


[Закрыть].

Пальмерстон в свою очередь просил Булвера сообщить Тьеру «в самой дружеской, насколько это возможно, форме, что, если Франция начнет войну <…> она совершенно точно потеряет свои корабли, колонии и торговлю <…> тогда ее алжирская армия больше не будет доставлять ей забот, а Мухаммед Али будет просто сброшен в Нил <…> Сделайте самые пустячные уступки <…> и французское правительство с радостью их примет»[815]815
  Bulwer H. L. The Life of John Henry Temple, Viscount Palmerston. Vol. 2. London, 1870. P. 324–329.


[Закрыть], – добавлял Пальмерстон.

В этой непростой для Франции ситуации она могла уповать лишь на дипломатические таланты Мухаммеда Али и достижение им консенсуса на прямых переговорах с турецким султаном. Во французских правительственных кругах верили, что паше под силу оказать эффективное сопротивление ограниченному контингенту европейских войск. Герцог В. де Бройль, например, называл его «нашей самой лучшей картой»[816]816
  Guizot F. Mémoires pour servir à l’histoire de mon temps. Vol. 5. P., 1863. P. 378.


[Закрыть]. Тьер надеялся оказать некоторое моральное давление на своих европейских партнеров, рассчитывая на то, что к весне 1841 года во Франции будет создана армия численностью в 600 тысяч человек. Планы по перевооружению французской армии давали такую возможность.

С сентября по дипломатическим каналам стала поступать тревожная информация, что Мухаммед Али на самом деле слаб в военном отношении[817]817
  Сharles-Roux F. Op. cit. P. 183, 201.


[Закрыть]. Это известие вселило в Тьера страх и трепет, так как вся последняя стратегия французской дипломатии по выходу из изоляции и дипломатического тупика, вызванного Восточным кризисом, основывалась на концепции «сильного Мухаммеда Али». Тьер понял, что в такой ситуации единственным выходом для паши было бы полное и беспрекословное принятие ультиматума европейских держав. Однако принятие этого ультиматума пашой угрожало Франции, ставшей в каком-то смысле протектором Египта, еще большим унижением, поэтому Тьер решил убедить Мухаммеда Али в его силах, в возможности и дальше сопротивляться европейскому натиску и не принимать, таким образом, условий Лондонской конвенции. Тьер старался держать в секрете свои намерения, но, как бывало уже не раз, ему не удалось этого сделать. Лорд Пальмерстон узнал о его намерениях через политических противников французского премьера. В распространении подобных слухов немаловажную роль сыграло семейство Ротшильдов, которым кризис мешал вести международную торговлю[818]818
  Bulwer H. L. Op. cit. Vol. 2. P. 351; Bourne K. Palmerston: the Early Years, 1784–1841. L., 1982. P. 576.


[Закрыть].

Переговоры между Гизо и Пальмерстоном по поводу подписания новой конвенции начались еще 20 июля 1840 года. По сообщениям русского посла в Лондоне Ф. И. Бруннова, главным в высказанных Гизо соображениях было то, что Франция не считает принудительные меры против Мухаммеда Али «невозможными» и не собирается защищать его от европейской интервенции[819]819
  АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 100. Л. 366. Бруннов – Нессельроде, 28 июля 1840 г.


[Закрыть]. Это дало основание арабским историкам утверждать, что Франция уже летом 1840 года решила бросить Мухаммеда Али на произвол судьбы[820]820
  Ismail A. Histoire du Liban du XVII siècle à nos jours. T. 4. Beyrouth, 1958. P. 73.


[Закрыть]. В беседах с Пальмерстоном Гизо выдвинул план компромиссного решения территориального вопроса, предложив оставить за Мухаммедом Али Египет и часть Сирии[821]821
  Correspondence Relative to the Affairs of the Levant (далее – Correspondence). Vol. 2. L., 1842. P. 50.


[Закрыть]. Пальмерстон наотрез отказался обсуждать эти предложения и заявил, что основой территориального урегулирования может быть только условия Лондонской конвенции[822]822
  Ibid. P. 22.


[Закрыть].

Несмотря на непримиримую позицию британского руководства, французское правительство продолжило делать реверансы в сторону Англии[823]823
  Ibidem.


[Закрыть]. Изменилась риторика и по отношению к Турции. Воинственная нота правительства Франции, адресованная султану, так и не ушла в Константинополь[824]824
  АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 138. Л. 103–104. Пален – Нессельро-де, 28 августа 1840 г.


[Закрыть], а Тьер заявил, что отдал приказ адмиралу Ж. Лаланду избегать конфронтации между английской и французской эскадрами в Средиземном море[825]825
  Testa I. Op. cit. T. 2. P. 546.


[Закрыть]. В то же время по просьбе французского правительства бельгийский король Леопольд I, близкий родственник королевы Виктории, завязал переписку с британским Кабинетом. От имени французского правительства он неофициально сообщил, что Франция не возражает против того, чтобы присоединиться к союзу четырех держав на основе взаимных уступок[826]826
  The Letters of Queen Victoria: Selection from Her Majesty’s Correspondence between the Years 1837 and 1861. Ed. by A. C. Benson, lord Esher. Vol. 1. L., 1907. P. 286–287.


[Закрыть]. 24 июля эту же идею Гизо развил в ноте британскому правительству, в которой было отмечено, что Франция не окажет военной помощи Мухаммеду Али[827]827
  Testa I. Op. cit. T. 2. P. 543–544; Correspondence. Vol. 2. P. 28–29.


[Закрыть].

В конце июля 1840 года Гизо отправился во Францию, где на побережье Ламанша в королевском замке Ё встретился с Луи-Филиппом и Тьером. Совещание продолжалось несколько дней. На нем были сформулированы основные направления дальнейшей политики Франции в Восточном вопросе. О встрече в замке Ё Гизо подробно рассказал в своих мемуарах. Прежде всего он отметил, что ни король, ни Тьер на самом деле не собирались воевать, о чем Луи-Филипп заявил прямо[828]828
  Guizot F. Op. cit. Vol. 5. P. 254.


[Закрыть]. Кроме того, в Ё были разработаны проекты, сущность которых сводилась к подключению Франции к решению ближневосточных проблем. В обмен на это Франция шла на значительные территориальные уступки за счет Мухаммеда Али.

Гизо вернулся в Лондон с пространными инструкциями своего правительства, помеченными 14 августа и включавшими в себя два проекта. В первом Франция предлагала гарантировать совместно с другими европейскими державами статус-кво на Ближнем Востоке[829]829
  Testa I. Op. cit. T. 2. P. 546.


[Закрыть]. Это означало, что Мухаммед Али получал Египет в наследственное, а Сирию в пожизненное владение; Франция же вновь становилась участницей международного соглашения. По второму проекту Франция предлагала взять на себя роль посредника между пашой и союзными державами и вести переговоры от его имени[830]830
  Ibid. P. 542.


[Закрыть].

И в первом, и во втором случае державы должны были совместно гарантировать принцип целостности и независимости Османской империи[831]831
  Testa I. Op. cit. T. 2. P. 546.


[Закрыть].

Выдвигая эти проекты, Франция рассчитывала достичь двух целей – добиться Сирии для Мухаммеда Али и выйти из политической изоляции. Однако второй французский проект носил явно утопический характер, так как Турция, поддерживаемая английским правительством, не захотела вступать в прямые переговоры с Мухаммедом Али. 5 августа 1840 года, заявив о полном согласии с решениями Лондонской конвенции, Порта направила в Александрию своего представителя Рифаат бея для вручения ультиматума египетскому паше[832]832
  АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 44. Л. 51.


[Закрыть]. Рифаат бей прибыл туда одновременно с французским эмиссаром графом А. Валевским.

Вопрос о миссии Валевского в Египет до сих пор остается дискуссионным в исторической науке. Одни ученые считают, что французский дипломат должен был уговорить Мухаммеда Али принять ультиматум, привезенный Рифаат беем[833]833
  Driault E. Op. cit. P. 151.


[Закрыть]. Другие, напротив, полагают, что у Валевского имелась инструкция настойчиво советовать паше отвергнуть ультиматум[834]834
  Webster C. The Foreign Policy of Palmerston, 1830–1841: Britain, the Liberal Movement and the Eastern Question. Vol. 2. L., 1951. P. 261.


[Закрыть]. Так или иначе, миссия Валевского имела особое значение. По оценке современников, окончательная позиция Мухаммеда Али зависела лишь от французского эмиссара. Египетский историк М. Сабри разыскал и опубликовал текст инструкции, данной Валевскому. Там говорилось, что «французский флот обязательно помешает английскому подвергнуть бомбардировке Александрию и воспрепятствует любому вторжению европейских государств как в Египет, так и в Сирию»[835]835
  Sabry M. L’Empire égyptien sous Mоhamed Ali et la question d’Orient (1811–1849). P., 1930. P. 503.


[Закрыть]. Отсюда следует, что Франция обещала Египту военную поддержку против союзников. Возможно, Валевский неофициально посоветовал паше принять условия Лондонской конвенции. Подобное предположение на основе своих впечатлений от бесед с Тьером высказал в письме Пальмерстону от 18 сентября британский дипломат Булвер[836]836
  Correspondence. Vol. 2. P. 206.


[Закрыть]. На наш взгляд, разумное объяснение противоречивости миссии Валевского дал В. А. Георгиев: «В том, что официальная точка зрения разошлась с личным мнением Валевского, и заключается секрет его миссии, искусственно созданный французскими историками, пытавшимися обелить предательскую политику Тьера по отношению к египетскому паше»[837]837
  Георгиев В. А. Указ. соч. C. 146.


[Закрыть].

Мухаммед Али, получив официальное заверение Франции в поддержке его борьбы за Сирию, безоговорочно отверг условия, предложенные ему Рифаат беем 16 августа[838]838
  Temperley H. England and the Near East. The Crimea. L., 1936. P. 119.


[Закрыть]. Консулы союзных держав попытались согласно полученным ими инструкциям отговорить Мухаммеда Али от опасной затеи, но тщетно. Паша даже отказался принять их. В то же время он не спешил обращаться за помощью к Франции, испытывая вполне обоснованные опасения, что эта помощь будет не бескорыстной. Его сын Ибрагим паша категорически возражал против официального обращения к Парижу за военной и дипломатической поддержкой. Он считал, что такая поддержка будет угрожать независимости Египта. Так, Ибрагим паша, в частности, писал отцу: «В случае войны такая огромная держава, как Франция, сможет при помощи военных кораблей и дипломатии поставить нашу страну под свой протекторат так же, как четыре державы поставили под свой протекторат Турцию»[839]839
  Sabry M. L’Empire égyptien sous Mоhamed Ali et la question d’Orient (1811–1849). P., 1930. P. 507.


[Закрыть]. Тем не менее 26 августа 1840 года, после того как истек 10-дневный срок ультиматума, паша был вынужден обратиться к правительству Тьера с официальным письмом, в котором просил защиты[840]840
  Correspondence. Vol. 2. P. 194.


[Закрыть].

15 сентября 1840 года Турция специальной декларацией объявила о начале блокады сирийского побережья[841]841
  АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 44. Л. 364–365.


[Закрыть]. После начала военных действий в Сирии восстание в Ливане вспыхнуло с новой силой. Горцы Ливана получали британское оружие и деньги для борьбы с египтянами[842]842
  Ismail A. Op. cit. P. 221.


[Закрыть]. К сентябрю британское правительство уже было готово к военным операциям.

Однако в Великобритании не поверили серьезности намерений Тьера. Догадки британского Кабинета министров очень скоро подтвердил и сам французский король, сообщивший всем европейским правительствам о своих истинных намерениях – ни в коем случае не доводить дело до войны[843]843
  Rémusat Ch. Mémoires de ma vie. Vol. 3. P. 474; Thureau-Dangin P. Histoire de la monarchie de juillet. Vol. 4. P. 329–330.


[Закрыть].

Тем временем Адольф Тьер заверил египетского пашу в полной поддержке его претензий на Сирию. В официальном письме французского правительства, адресованном паше, говорилось: «…французский флот обязательно помешает английскому подвергнуть бомбардировке Александрию и воспрепятствует любому вторжению европейских государств, как в Египет, так и в Сирию»[844]844
  Sabry M. Op. cit. P. 503.


[Закрыть]. Это официальное письмо убедительно показывает, что Франция обещала военную поддержку Египту против союзников. Однако в действительности никакой реальной помощи от правительства Тьера египетский паша во время конфликта с европейскими державами не получил, несмотря на свои официальные обращения к французскому правительству. Как писал русский военный наблюдатель М. М. Ливен, если бы Франция помогла тогда Мухаммеду Али продовольствием и боеприпасами, все могло бы кончиться по-другому[845]845
  Георгиев В. А. Указ. соч. С. 120.


[Закрыть]. Несмотря на заверения французского Кабинета министров во всесторонней поддержке египетскому паше в случае возникновения конфликта, Кабинет Тьера не оказал никакой реальной помощи своему союзнику на Ближнем Востоке[846]846
  Rémusat Ch. Mémoires de ma vie. Vol. 3. P. 472–473.


[Закрыть].

После подписания Лондонской конвенции перед Пальмерстоном стояла задача ослабления влия ния Франции на Ближнем Востоке. Он не мог допустить, чтобы Франция, прочно закрепившаяся в Египте, завоевывавшая Алжир, укрепилась бы еще и в Сирии. «Сирию мы ни за что не отдадим Луи-Филиппу», – писал лорд Пальмерстон Булверу в июле 1840 года[847]847
  Correspondence. Vol. 2. P. 49.


[Закрыть]. «Франко-египетские военно-морские силы будут безраздельно господствовать в этом районе земного шара», – отмечал Пальмерстон[848]848
  Bulwer H. Op. cit. Vol. 2. P. 350–351.


[Закрыть]. По его мнению, только немедленная военно-морская экспедиция Великобритании сможет этому помешать. Таким образом, вопрос о начале военных действий в Сирии был решен Пальмерстоном еще в июле 1840 года[849]849
  АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 100. Л. 74. Бруннов – Нессельро-де, 11 августа 1840 г.


[Закрыть].

Французское правительство, как уже отмечалось, все это время уповало лишь на военную мощь египетского паши. Но этим надеждам не суждено было сбыться. При первом же столкновении с европейскими силами паша наглядно продемонстрировал военную несостоятельность своей армии. Уже в сентябре Бейрут был отвоеван у египтян[850]850
  Rémusat Ch. Op. cit. V. 3. P. 472–473.


[Закрыть].

В период английской агрессии в отношении Египта французское правительство, несмотря на его заверения о всесторонней поддержке египетского паши в случае возникновения конфликта, не оказало никакой реальной помощи своему союзнику на Ближнем Востоке. Правительство Июльской монархии, по всей видимости, не хотело вступать в войну. Так, Тьер писал генеральному консулу в Александрии 9 октября 1840 года: «Кровожадная партия хочет войны ради самой войны. Бейрут дал им превосходный шанс. Мудрые и патриотичные люди желают мира, но, имея мало надежды на его сохранение, все еще предпочитают войну позору <…> В действительности мы не готовы. Вскоре у нас будет 489 тысяч человек, а к следующему апрелю или маю, благодаря решительным мерам, у нас будет 639 тысяч человек <…> Наш флот превосходен, но не достаточно велик; он выиграет первое сражение и проиграет последнее <…> мы можем начинать войну только в случае абсолютной необходимости»[851]851
  AAE. Correspondance politique. 1840. Alexandrie. Vol. 26. Fol. 56.


[Закрыть].

Представляется, что политика французского Кабинета министров заключалась в том, чтобы избежать войны, но одновременно и быть готовыми к ней. Политические единомышленники премьер-министра отмечали, что Франция начала бы войну, если бы того потребовали обстоятельства[852]852
  Rémusat Ch. Op. cit. Vol. 3. P. 485; Faucher L. Biographie et correspondance. Vol. 1. P., 1875. P. 96.


[Закрыть].

Столкнувшись с готовностью европейских государств привести в исполнение все статьи Лондонской конвенции, в том числе и военным путем, французское правительство пребывало в состоянии полного смятения[853]853
  Rémusat Ch. Op. cit. Vol. 3. P. 474–482.


[Закрыть]. Вскоре после получения новостей из Бейрута члены правительства по настоянию премьер-министра проголосовали (пять голосов против четырех) за принятие ноты протеста в адрес великих держав, за созыв парламента, чтобы просить у него новые кредиты, а также за то, чтобы отправить флот в Александрию на защиту Мухаммеда Али. Луи-Филипп не согласился с таким решением[854]854
  Dosne E. Mémoires de Madame Dosne. Vol. 1. P., 1928. P. 201.


[Закрыть]. Однако Тьер, проведя консультации со своими сторонниками в парламенте и в печати, решил идти до конца, посчитав, что общественное мнение требует «репарации или демонстрации», и даже предложил уйти в отставку[855]855
  BNF. Papiers de Thiers. NAF, № 20609. Fol. 101–105. Lettres de Duvergier de Hauranne à Thiers de 23 septembre 1840 et de 11 octobre 1840; Dosne E. Op. cit. Vol. 1. P. 202.


[Закрыть].

В конце концов 7 октября 1840 года компромисс между монархом и правительством был найден. Миротворцем выступил герцог де Бройль, предложивший отправить ноту британскому правительству, созвать парламент и, самое главное, направить флот в Тулон, а не в Александрию, как планировалось раньше[856]856
  British Parliamentary Papers: Correspondence Relative to the Affairs of the Levant (Accounts and Papers 1841) (далее – BPP Levant). Session 1841. Vol. 29. L., 1841. Part 2. P. 267. Grenville – Palmerston, 5 octobre 1840.


[Закрыть]. С одной стороны, такой шаг не оскорблял чувств простых французов, а с другой – воспринимался бы за рубежом как мирная инициатива. Король неохотно, но все же согласился на предложение герцога де Бройля.

В ноте, составление которой было поручено Тьеру, отмечалось, что Франция объявит войну всем, кто попытается лишить Мухаммеда Али его вотчины – Египта. В то же время в этом документе ничего не говорилось о Сирии. Таким образом, французское правительство пошло на уступки, о которых раньше не могло быть и речи: Мухаммед Али лишался всей Сирии, то есть терял гораздо больше, чем по Лондонской конвенции, когда ему доставалась южная часть Сирии[857]857
  BPP Levant. Session 1841. Vol. 29. L., 1841. Part 2. P. 274–275. Grenville’s dispatches of 8 octobre 1840 and 9 octobre 1840.


[Закрыть].

Несмотря на сложную международную ситуацию, правительство Июльской монархии надеялось, что египетский паша продолжит оказывать сопротивление европейцам в одиночку. 9 октября Тьер писал своему агенту в Александрии: «Теперь Мухаммед Али должен сражаться в Сирии до конца, главное, чтобы он продолжил там войну. Если ему это удастся, все будет спасено; если он продержится до зимы, наше перевооружение будет завершено, мы будем вести переговоры с учетом состояния наших войск и, возможно, добьемся преимущественных прав в мирном договоре»[858]858
  AAE. Correspondance politique. 1840. Alexandrie. Vol. 26. Fol. 63. Thiers – Cochelet, 9 octobre 1840.


[Закрыть].

Разворачивающиеся на Ближнем Востоке события вызвали бурю негодования во Франции. Новости о десантировании в Бейруте, равно как и разрыв переговоров между султаном и пашой, вызвали «невообразимые волнения». Вся пресса поддерживала правительство. Проправительственная леволиберальная пресса потребовала от Тьера немедленных и решительных действий: «…правительство имеет наш флот и армию в своем распоряжении <…> Дайте им выбрать место и время <…> Франция ответит на континенте, если потребуется, как и в Средиземном море», – писала 3 октября газета «Сьёкль»[859]859
  Le Siècle, 3.X.1840.


[Закрыть]. Ситуация была как никогда взрывоопасной: «Невозможно сказать, что случится или каким будет решение правительства»[860]860
  Charles-Roux F. Thiers et Mehemet-Ali. P. 215–216.


[Закрыть], – отмечал Ф. Гизо. Почти все общественное мнение Франции требовало объявления войны Англии.

Когда же французскому обществу стало понятно, что войны с Англией не будет, правительство стало объектом еще более ожесточенных нападок за то, что попусту подогрело общественный интерес и практически довело до повальной истерии все французское общество.

К осени 1840 года значительно ухудшилась внутриполитическая и экономическая ситуация во Франции. На протяжении всего лета 1840 года котировки на фондовой бирже были крайне нестабильны, и деловой мир, особенно тот, который был занят торговлей с иностранными государствами, испытывал серьезные трудности из-за неопределенности и убытков и потому был недоволен политикой Тьера. Помимо этого в Париже был высок уровень безработицы, и в течение лета произошло несколько забастовок. Националистическая и революционная риторика в левой прессе имела тревожные последствия. Луи-Наполеон Бонапарт решился на высадку в Булони 6 августа, чтобы попытаться поднять там военный мятеж. Возобновилась кампания за избирательную реформу, и в связи с этим было проведено несколько банкетов, включая довольно радикальный по составу участников и призывов, звучащих на нем, в Шатильоне 31 августа 1840 года.

Вскоре после того как во Франции стало известно о нападении на Бейрут, 15 октября последовало покушение на короля. Его автором был некий рабочий по фамилии Дармэ, который на допросе бормотал что-то бессвязное о Бейруте. Позднее стало известно, что он был участником известного банкета в Шатильоне в августе того же года[861]861
  Rémusat Ch. Mémoires de ma vie. Vol. 3. P. 486.


[Закрыть]. По всей вероятности, покушение на Луи-Филиппа было вызвано досадой за плохо скрываемое королем нежелание начинать войну, когда многие французы ее уже ожидали. Стало очевидно: возбуждение от международного кризиса сменилось возмущением, что поставило под удар саму политическую стабильность режима. Франсуа Гизо написал своему давнему и близкому другу герцогу Виктору де Бройлю, что внутриполитическая ситуация во Франции вызывает у него гораздо больше опасений, чем международная[862]862
  Thureau-Dangin P. Histoire de la monarchie de juillet. Vol. 4. P. 331.


[Закрыть].

Умеренная пресса выступала за созыв парламента, который рассматривался ею скорее как единственный умиротворитель для Франции[863]863
  Tudesq A.-J. Les grands notables en France. Vol. 1. P. 495–498, 519, 523–527.


[Закрыть]. Как полагали некоторые политические наблюдатели, Луи-Филипп планировал дождаться открытия внеочередной парламентской сессии, чтобы депутаты, обвинив в сложившейся ситуации лично Тьера, поставили вопрос о его отставке и высказали бы недоверие его Кабинету. Тем самым ответственность за падение Кабинета Тьера легла бы на парламентариев[864]864
  Dosne E. Mémoires de Madame Dosne. Vol. 1. P. 218; Guizot F. Mémoires pour servir à l’histoire de mon temps. Vol. 5. P. 402.


[Закрыть].

Луи-Филипп, вопреки этим ожиданиям, не стал медлить. По всей видимости, повлияло существенное обстоятельство: король не имел точных гарантий того, что парламент поддержит мирный курс и не поддастся шовинистической истерии. Кроме того, в октябре 1840 года иностранными дворами до сведения Луи-Филиппа было доведено следующее требование: или Франция прекращает наращивание вооруженных сил, или другие европейские государства под напором общественного мнения своих стран (прежде всего это касалось Австрии и Пруссии) принимают военные контрмеры[865]865
  BNF. Papiers de Thiers. NAF. № 20611. Fol. 63–71. Lettres de Louis-Philippe à Thiers de 14, 18, 19, 20 octobre 1840; BPP Levant. Part 2. P. 337. Palmerston – Grenville, 27 octobre 1840; Bourne K. Op. cit. P. 611–612.


[Закрыть]. По-видимому, такое заявление подействовало на Луи-Филиппа отрезвляюще, и он окончательно осознал, что первоначальная бравада может иметь непоправимые последствия как для его короны, так и для спокойствия в Европе в целом. Англо-французский конфликт начал перерастать в общеевропейский, а Франция оказывалась без союзников. Поэтому 21 октября 1840 года Луи-Филипп немедленно удовлетворил просьбу Кабинета министров об отставке, поданную накануне, не дожидаясь созыва парламента[866]866
  Rémusat Ch. Mémoires de ma vie. Vol. 3. P. 482–484.


[Закрыть].

Когда палаты собрались во время очередной сессии, Тьер подвергся мощной обструкции со стороны своих коллег-парламентариев, которые поддерживали новое правоцентристское большинство либералов, образовавшееся в палате депутатов и возглавляемое Ф. Гизо. Политика Тьера, как говорили некоторые недоброжелатели премьер-министра в парламенте, чуть не привела к войне, в то время как у него самого не было никакого плана действий. Недальновидные действия главного министра окрестили, по выражению Альфонса Ламартина, «Ватерлоо французской дипломатии»[867]867
  Driault E. La question d’Orient depuis les origines jusqu’ à nos jours. P. 151.


[Закрыть].

Многие обвиняли Тьера в том, что из-за его недальновидных действий возникла опасность настоящей войны, бурный всплеск националистических настроений во Франции, а также рост расходов на военные приготовления[868]868
  Tudesq A.-J. Les grands notables en France. Vol. 1. P. 510–511, 531.


[Закрыть]. Критика была очень резкой. Некоторые даже считали, что это премьерство Тьера станет финальной точкой в его политической карьере, ведь, как вспоминал Ш. де Ремюза, «за последние 30–40 лет никто не подвергался такой суровой критике». Тот же Ремюза привел слова одного анонима, которые отражали мнение части французского общества: «Я надеюсь, что люди поймут, что война, революция и Тьер – это синонимы»[869]869
  Rémusat Ch. Mémoires de ma vie. Vol. 3. P. 484.


[Закрыть].

Позднее Адольф Тьер так объяснял мотивы своих действий в период Восточного кризиса: «Я это признаю, я совершил ошибку, только одну. Я поверил, что правительство, палаты, страна были глубоко озабочены всем тем, что происходило. Я всерьез воспринял заявления палаты, тронную речь короля, доклад комиссии. Я занялся Восточным вопросом, будучи глубоко опечаленным. Но я вернулся к этому вопросу, потому что я верил, что после трижды взятых обязательств нельзя безбоязненно пятиться назад (пасовать). Вовсе не ради Сирии или Египта я с жаром принялся за работу, но только ради чести (honneur) страны. Я подумал, что после изъявления вашей воли по бельгийскому, итальянскому и испанскому вопросам <…> вы сделаете то же самое по Восточному вопросу <…> влияние Франции было глубоко скомпрометировано. Не из-за Сирии, не из-за Египта я подвергал страну большой опасности»[870]870
  Thiers A. Discours parlementaires de m. Thiers. Vol. 5. P. 502.


[Закрыть], – заявил Тьер 25 февраля 1841 года.

В результате Восточного кризиса 1839–1841 годов Мухаммед Али сохранил за собой лишь Египет и обязался платить ежегодную дань турецкому султану. Территориальные изменения были зафиксированы представителями всех великих держав (Великобритании, России, Австрии, Пруссии и Франции) и Турцией в июле 1841 года в Лондоне.

Новый министр иностранных дел Франции Франсуа Гизо, бывший посол в Лондоне, взял курс на умиротворение, и ему удалось постепенно смягчить ситуацию. Гизо вместе с британским лордом Абердином, сменившим Пальмерстона на посту главы внешнеполитического ведомства Великобритании[871]871
  Абердин возглавлял Форин Оффис с 1841 по 1846 год, когда его сменил на этом посту лорд Пальмерстон.


[Закрыть], провозгласили «сердечное согласие», установившееся в отношениях двух стран.

Восточный кризис 1839–1841 годов существенно повлиял на взгляды самого Тьера и его отношение к возможности союза с Великобританией. В отличие от Гизо, в 1840–1841 годы считавшего, что союз Франции и Англии только упрочился в результате подключения Франции к Лондонской конвенции 1841 года по Восточному вопросу, Тьер, напротив, утверждал, что как раз в это время этот союз был полностью похоронен: «Поскольку у Англии был свой интерес в Средиземноморье, она оставила союз, продлившийся десять лет (имеется в виду союз с Францией. – Примеч. И.И.)»[872]872
  Thiers A. Discours parlementaires de m. Thiers. Vol. 5. P. 507.


[Закрыть], – произнес он 25 февраля 1841 года. Тьер был убежден, что не существует вечных союзов. «Народы меняют союзы, следуя своим интересам»[873]873
  Ibid. Vol. 3. P. 443.


[Закрыть], – сказал он в парламенте еще 1 июня 1836 года.

Как Тьер объяснял позднее, союз с Англией был необходим, потому что не было возможностей для образования другого союза. Так, 20 января 1842 года он заявил, что «я хотел союза с Англией только из-за невозможности союза с Россией, которая всегда занимала противоположную позицию и по серьезным, и по второстепенным вопросам»[874]874
  Ibid. Vol. 6. P. 34.


[Закрыть]. Поскольку Пруссия, по мнению Тьера, ориентировалась на Россию, с ней также невозможно было организовать союз[875]875
  Ibidem.


[Закрыть]. Оставалось ориентироваться на Великобританию, чтобы не оказаться в дипломатической изоляции.

Оценивая дипломатическую деятельность Тьера, прежде всего следует отметить, что он еще больше осложнил ситуацию, в которой находилась французская дипломатия к моменту его прихода к власти.

Отказавшись идти на компромисс на переговорах весной 1840 года, он не воспользовался благоприятной возможностью извлечь определенные дивиденды для Франции и ее протеже – Египта. Политика французского Кабинета министров представляла собой авантюру, основанную на вере в свое политическое превосходство над другими; в частности, не были учтены соответствующие качества Пальмерстона, оказавшегося высококлассным игроком, информированным и дальновидным политиком. Непонятно, на что рассчитывал Тьер, противопоставляя Францию практически всей Европе и России с Турцией. Даже тогда, когда ошибки французской дипломатии стали очевидными, он продолжал проводить прежний курс, проявляя завидное упрямство и бескомпромиссность, убежденный в том, что французские угрозы должны подействовать на «концерт» европейских держав. Чем это было вызвано? Политической близорукостью Тьера, его догматизмом, безграничной верой в придуманные им же истины, которые, кстати, не раз опровергала практика. Как верно подметил его политический соратник Ш. Ремюза, работавший с Тьером в министерстве 1840 года, он «не понимал того, чего не видел сам, и сопротивлялся всем идеям, которые не соответствовали его логической схеме»[876]876
  Rémusat Ch. Op. cit. Vol. 3. P. 484.


[Закрыть]. Искусный спорщик и превосходный оратор, Тьер оказался плохим переговорщиком.

Однако он являлся всего лишь продолжателем прежнего курса французской политики на Востоке. Его позиция практически ничем не отличалась от той, которую занимала Июльская монархия при бывшем главе Министерства иностранных дел маршале Сульте и короле Луи-Филиппе, в действительности заправлявшем всеми внешнеполитическими делами. Ближневосточный курс Франции при Сульте и Тьере базировался на затягивании переговоров, стремлении не принимать какого-либо конкретного решения по Восточному вопросу, чтобы тем самым дать возможность египетскому паше напрямую провести переговоры с турецким султаном, минуя европейских посредников. Такая стратегия, по нашему мнению, была единственно правильной для французского правительства, надеявшегося на благоприятный исход переговоров паши и султана. Ошибкой продолжателя политики Сульта было то, что он вовремя не остановился. Французское правительство, как могло, тянуло время еще с 1839 года, но египетский паша так и не извлек выгоды из французских проволочек. Следовало вовремя принять условия Лондонской конвенции, которые были согласованы всеми остальными европейскими Кабинетами. Безосновательно отвергнув эти условия, Франция оказалась в дипломатической изоляции.

Вместе с тем неправильно было бы говорить об односторонней ответственности Тьера за дипломатический провал Франции в 1840 году. Он не имел постоянной поддержки в парламенте, и своим министерским креслом был обязан только королю, а не парламенту. Соответственно, продолжительность его власти напрямую зависела от короля. Луи-Филипп, всегда живо интересовавшийся внешней политикой, имел очень большое влияние на принятие внешнеполитических решений, и поэтому ответственность за углубление Восточного кризиса лежит не только на Тьере, его Кабинете министров, но и на короле Франции. Тем более что, как уже отмечалось, сразу же после принятия Лондонской конвенции 1840 года Луи-Филипп долго совещался в замке Ё по восточной проблеме с Тьером и Гизо, специально приехавшим из Лондона. Если напористый Тьер мог дезинформировать короля относительно планов англичан (хотя Луи-Филипп свободно читал депеши французских послов за рубежом – такая практика сложилась еще в 1836 году, а с некоторыми даже вел частную переписку), то миролюбивый и не склонный к авантюрам Гизо, несомненно, мог лично сообщить Луи-Филиппу все свои соображения и повлиять на него.

Эта встреча, напомним, состоялась в августе, еще до начала – или, точнее, в самом начале – шовинистической истерии, развязанной во Франции. С августа до октября, когда Тьера отправили в отставку, прошло немало времени. Однако Луи-Филипп медлил с отставкой премьера, поскольку ему это было выгодно. Не стоит сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что, если бы король не был так болтлив и не разглашал важные государственные тайны, касавшиеся этого дела, то кризис мог бы быть менее ощутимым для французской дипломатии.

Луи-Филипп, который полностью одобрял проводимую его правительством политику, таким образом, ответственен за эскалацию Восточного кризиса ничуть не меньше, чем его Кабинет министров. Чтобы поддерживать собственную популярность, он так же, как и Тьер, подыгрывал общественному мнению[877]877
  BNF. Papiers de Thiers. NAF. № 20611. Fol. 64, 67. Lettres de Louis-Philippe à Thiers de 1 août 1840 et 3 août 1840.


[Закрыть]. Поэтому неверно было бы считать, что французский король поддался общественным настроениям, как полагают некоторые российские исследователи[878]878
  См., например: Дегоев В. В. Указ. соч. C. 240.


[Закрыть]. Своими публичными речами Луи-Филипп постоянно подогревал эти настроения[879]879
  Thureau-Dangin P. Op. cit. Vol. 4. P. 242–243.


[Закрыть]. В общем позиции Луи-Филиппа и Кабинета Тьера существенно не различались. В действительности в 1840 году Тьер блефовал. Не отрицая возможности войны, он считал своей задачей оттянуть ее начало, и в этом заключался главный смысл позиции Министерства иностранных дел Франции во время Восточного кризиса 1839–1841 годов.

Не стоит забывать и о роли Пальмерстона в эскалации англо-французского противостояния в 1840 году, в период Восточного кризиса, и, как следствие, всего ближневосточного конфликта с участием европейских держав. Глава Форин Оффиса, не желая уступать Франции, проявил не меньшую неуступчивость в этом конфликте, чем Тьер.

Прежняя «успешная» координация действий между Пальмерстоном и Сультом, как охарактеризовал ее французский исследователь Ш. Путас[880]880
  Pouthas Ch. Op. cit. P. 75.


[Закрыть], осуществлялась за счет того, что французский Кабинет, по сути, шел на односторонние уступки, плелся в хвосте британской дипломатии. Тьер отверг такой подход, позиционируя Францию как равного Великобритании партнера, а не второстепенную державу, и стал проводить более независимый от нее внешнеполитический курс. Деятельность Тьера на посту министра иностранных дел продемонстрировала иллюзорность «сердечного согласия» – тесного союза Великобритании и Франции, основанного на общности их политического строя. Резкая смена отношения французского Кабинета министров к Великобритании, готовность воевать с ней свидетельствуют о глубоком разочаровании французского премьер-министра в англо-французском союзе, нежелании ориентироваться на Великобританию.