Текст книги "Петербургский сыск. 1874—1883"

Огонек по—соседски. 1875 год

Иван Дмитриевич Путилин, бывший начальник сыскной столичной полиции, уж год, как пребывающий в отставке, сидел в кабинете квартиры, которую занимал лет восемь. Безделье утомило, но резкая боль в левом боку временами так беспокоила, что хоть на стену лезь да еще нога, пострадавшая еще в молодые годы.

Решение уйти в отставку давалось не просто, столько лет в полиции, начинал с писарей, не чурался никакой работы, дослужился до действительного статского советника. Ваше Превосходительство, чудно, да и только – всего сорок пять, а болезни доконали. Иной раз забежит Миша Жуков расскажет про дела, совета спросит. Вот тогда Иван Дмитриевич откладывал в сторону газету и, вроде бы не испытывая интереса, а у самого глаза так и загорались, выслушивал бывшего помощника и невзначай подсказывал, ведь знал стольких проходимцев, воров, убийц в лицо, что те не переставали на улицах раскланиваться, зная, что Путилин давно в отставке.

Глаша, дородная женщина с русыми длинными волосами и неизменной улыбкой на пухлых губах, бывшая у Путилина и служанкой, и кухаркой, постучала в кабинет. Иван Дмитриевич перевернул следующую страницу и недовольно проворчал:

– Входи!

– Иван Митрич, – тихо произнёсла она, когда прикрыла за собою дверь, – там, – она махнула рукой куда—то в сторону, – барыня к вам.

– Кто?

– Барыня, – еще тише сказала Глаша, словно опасаясь, что та ее услышит.

– Зови, – пожал плечами Путилин и поднялся из—за стола, поправив домашнюю куртку из синего сукна. Не ждал никого, да кроме сыскных агентов никто и не заходит.

В кабинет вошла высокая с прямой осанкой женщина лет тридцати. Голубые, как осеннее небо, глаза смотрели на хозяина кабинета с нескрываемым интересом, алые губы затронула едва уловимая улыбка.

– Добрый день, господин Путилин, – голос у нее оказался на редкость певучим, – извините за вторжение, не будучи представленной, но исключительные обстоятельства вынуждают меня обратиться к вам.

– Добрый день, – улыбнулся в ответ Иван Дмитриевич, – с кем имею честь разговаривать?

– Елизавета Сергеевна Карташова.

– Очень приятно, чем могу служить? – И указал рукой на стул, – присаживайтесь, Елизавета Сергеевна, – и взглянул вопросительно на посетительницу.

– Иван Дмитриевич, если не ошибаюсь? – Поправив платье, она присела на стул.

– Так точно, сударыня, так что привело вас ко мне?

– Волею случая мы с вами соседи, – певучий голос успокаивающе звучал в кабинете, – мой дом дальше по улице, вот и случилось со мною несчастье.

– Несчастье? – Переспросил Путилин, и лоб прочертили ряд морщин.

– Совершенно верно.

– В чем заключается моя помощь?

– Вы же, как я слышала, начальник сыскной полиции?

– Увы, сударыня, бывший начальник, – поправил Карташову Иван Дмитриевич.

– Бывший? – С удивлением и досадой произнёсла Елизавета Сергеевна.

– Да, но вы расскажите, в чем дело и, может быть, я смогу вам помочь?

Посетительница поднялась, вслед за ней и Путилин, она некоторое время стояла, комкая в руках перчатки, потом решилась.

– У меня вчера произошел пожар, но большая странность в том, что в одной лишь запертой кладовой, вот я подумала, что дело для сыскной полиции очень уж мелкое и хотела обратиться к вам частным порядком, чтобы вы поручили кому—либо разобраться в этом деле. Извините, что решилась вас побеспокоить, – и посетительница, кивнув на прощанье головой, направилась к выходу.

– Постойте, Елизавета Сергеевна, – Путилин произнёс после некоторого молчания, – что находилось в кладовой?

– Все мои меховые вещи.

– Сумма велика?

– Извините, но для меня – да.

– Хорошо, я попробую вам помочь.

– Благодарю, но…

– Сударыня, если вас не затруднит подождать пять минут, то я надену верхнее платье и приступлю к расследованию.

Елизавета Сергеевна только улыбнулась в ответ.

Каменный двухэтажный дом тайного советника Карташова, в котором проживала его вдова Елизавета Сергеевна, находился чуть дальше. Иногда прогуливаясь по улице, Иван Дмитриевич останавливался у него, рассматривая лепнину и большие балконы, никогда не задумываясь, кто живет в доме, но вот он поднимается по лестнице на второй этаж.

Путилин прошел в спальню, где на застеленную кровать бросил домашнюю куртку, не озаботившись убрать в гардеробную, хотя такой вольности себе никогда не позволял, накинул сюртук, застегнулся на все пуговицы и стал походить на чиновника, лелеющего мечту предстать перед вышестоящим начальством. Взглянул в зеркало, увидев там уставшее похудевшее лицо, не совсем здорового человека. Чертыхнулся, надел на лицо улыбку и вышел к ожидавшей его даме.

Внутренность дома Карташова была обставлена, хотя и старой, но в отличном состоянии мебелью.

– Это здесь, – наконец произнёсла хозяйка, указывая белой рукой на обгоревшую дверь, – я не стала спешить с ремонтом, поэтому к кладовой никто не прикасался.

– Замечательно, – произнёс Иван Дмитриевич, но почувствовал, что сказал бестактную вещь, немного смутился, – я хотел сказать, – но увидев очаровательную улыбку на лице Елизаветы Сергеевны, еще больше смутился и замолчал.

– Огонь занялся только в кладовой, а там ничего не было, кроме моих вещей, я отказываюсь понимать, что там могло заняться?

– Прошу прощения, Елизавета Сергеевна, – на лице Путилина продолжали пунцеветь пятна, – будьте любезны, распорядитесь, чтобы принесли свечу.

– Уж не хотите повторного пожара? – Карташова сделала попытку пошутить, но Путилин был так серьезен, что Елизавета Сергеевна сама смутилась.

– Стеша. – крикнула она, – Стеша.

По лестнице послышались дробные шаги и перед хозяйкой с гостем предстала совсем молоденькая девушка лет восемнадцати.

– Елизавета Сергеевна звали? – И окинула взглядом Ивана Дмитриевича, словно он пришел незваным в чужой дом.

– Принеси свечу.

Шаги вновь барабанным боем застучали по лестнице и спустя минуту послышались обратно, но теперь они были более осторожными, девушка боялась погасить свечу.

Путилин взял из рук девушки подсвечник и шагнул в кладовую, довольно обширную, как он определил сажень на полтора. Вдоль стен когда—то висела одежда и, как сказала хозяйка, зимние вещи. Теперь на полу валялись черные бесформенные куски материи, закопченный потолок показывал, что языки пламени лизали даже потолок, находящийся на высоте двух саженей. Иван Дмитриевич внимательно осмотрел каждый вершок пола и стен, до куда, мог достать. Вышел из кладовой в покрытом пятнами сюртуке и черный след красовался на щеке.

– Пока могу сказать только, что вы правы, это был поджог.

– Значит, я права, – Елизавета Сергеевна закусила губу и потом произнёсла. – Иван Дмитриевич снимайте сюртук.

Путилин удивленно посмотрел на Карташову.

– Стеша почистит, вы немного замарались.

– Ничего, мне недалеко, дома мне почистит моя служанка.

– Вытрите лицо.

Путилин торопливо достал из кармана платок, но так неловко, что уронил на грязный пол, поднял и, не зная, что предпринять, держал в руке.

– позволите, – Елизавета Сергеевна подошла ближе и белоснежным батистовым платком начала протирать черное пятно на лице. Путилину бросилось в глаза, что Карташова слегка покраснела, и руки ее начали предательски дрожать.

– Благодарю, – сказал бывший начальник сыскной полиции.

– Стеша. – хозяйка повернула голову к служанке, – принеси в гостиную чай, – потом обратилась к Путилину, – мне кажется, вы хотели задать мне некоторые вопросы.

– Да, – с хрипотцой в голосе проговорил гость.

– Прошу, – Карташова указала на кресло.

– Благодарю, – сказал и тут же себя обругал, что чувствует себя слишком скованно в присутствии хозяйки.

– Спрашивайте, Иван Дмитриевич, мне хотелось бы, чтобы вы поймали негодяя, испортившего мой зимний гардероб.

– Хорошо. – Путилин тяжело вздохнул и теперь в нем проснулся сыскной агент, каким он был столько лет, – скажите, вы был в городе, когда произошел… – запнулся, – несчастный случай.

– Нет, в конце мая я переезжаю за город, в Озерки, там у меня небольшой дом.

– Здесь в доме в ваше отсутствие кто—нибудь проживает?

– Нет.

– Тогда кто вам сообщил о пожаре?

– Дворник прислал за мною сына.

– Понятно, кто следит за домом в ваше отсутствие?

– Николай, наш дворник.

– Мне надо будет с ним поговорить.

Стеша принесла самовар, а уж потом на подносе две чашки, тарелки с печеньем, услышав про дворника, она украдкой взглянула на Ивана Дмитриевича, тот заметил взгляд служанки, но не стал ничего спрашивать у нее, а только обратился к Карташовой.

– Он давно служит у вас?

– Стеша, ступай, – отослала хозяйка девушку, – пятый, а может, шестой год.

– Что вы о нем можете сказать?

– О нем? – Елизавета Сергеевна пожала плечами, – дворник, как дворник, во время убирает, запирает ворота, вот за домом в мое отсутствие следит.

– Он облечен вашим доверием?

– Пожалуй, иначе бы ключи не оставляла.

Ничего более существенного у хозяйки узнать не удалось, но Иван Дмитриевич был доволен, что довелось познакомиться с умной женщиной, разговор перетек на литературу. В последний год, выйдя в отставку, Путилин начал читать все то, на что не хватало времени ранее. Открыл для себя литератора Лескова, язык которого поразил и теперь с нетерпением Иван Дмитриевич ждал новых произведений.

Через час, как гостю не хотелось покидать гостеприимную хозяйку, но надо было и честь знать, все—таки дама, хотя и вдова, но не хотелось, чтобы по улице поползли нехорошие слухи.

На прощанье Иван Дмитриевич осмелился и приложился губами к бледной руке Елизаветы Сергеевны и почувствовал в груди давно забытые нотки волнения.

Стеша проводила до выхода и уже у двери вроде бы ненароком Путилин спросил:

– Ты давно в служанках у госпожи Карташовой?

– Третий год.

– Значит, хорошо знаешь дворника, как его?

– Николай, – тихо произнёсла девушка.

– Да, да, Николая.

– Третий год, – смутившаяся Стеша не поднимала глаз.

– Понятно, – произнёс Путилин, а у самого улыбка не хотела сползать с губ, – понятно, – повторил он, – и где я могу его найти?

– Почем мне знать, – резко ответила девушка, но тут же поправила себя, – извините, барин.

Иван Дмитриевич только кивнул головой и направился искать дворника. Им оказался мужчина лет тридцати, с бритым лицом и копной русых аккуратно причесанных волос.

– Николай? – то ли утвердительно сказал, то ли у него спросил Путилин.

– Так точно, Ваше Превосходительство, – вытянулся, как на параде дворник, прижимая к себе метлу, словно ружье.

– Знаешь меня?

– Так точно.

– Что ты все заладил, как кобель в будке, – пробурчал Иван Дмитриевич.

– Скажи, тебе барыня поручила за домом присматривать?

– Так… да.

– Так что произошло в доме.

– Ну, я вечерами обход делаю два—три раза…

– До скольки часов?

– Дак, пока колокола полуночную не отобьют.

– Значит, в полночь.

– Именно так.

– Так как дом от пожара спас.

– Я ж говорю., два—три раза обходом хожу. времена нынче знаете какие, всяк разбойник норовит в дом залезть, раз хозяев нет

– Далее давай.

– Я уже спать направился, когда обернулся на дом, верно говорят, Господь под локоток толкнул, вижу, батюшки святы, а из окна одного отсвет, словно сияние, ну я и бросился в дом, думаю, какого супостата задержу. Ан нет, кладовая горит, ну я ее и потушил.

– Спас хозяйку от разорения, – похвалил Путилин, – еще немного и дом бы занялся.

– То—то и оно.

– Когда обходил дом ничего не видел?

– Никак нет, Ваше Превосходительство.

– И мыслей нет, отчего огонь заняться мог.

– Не знаю, ей Богу, не знаю.

– Хорошо, а днем никого чужого не видел, чтобы присматривался к домам.

– Не видел.

– Ты сам откуда будешь?

– Ярославской губернии я.

– Давно в столице?

– Шестой год.

– И все в одном месте?

– Так точно, – на лице отразилось довольное выражение, – сызмальства не привык бегать с места на место, вот и прикипел к этой улице душой.

– Работай, не буду мешать, – и Иван Дмитриевич направился к околоточному надзирателю Вершинкину, с которым он только раскланивался при встречах, но никогда не имел беседы, то ли Степан Степаныч стеснялся подойти к действительному статскому советнику, то ли была другая причина, которой Путилин не знал.

Околоточного, высокого дюжего мужчину, чуть ли не на три вершка выше Ивана Дмитриевича, бывший начальник сыска встретил на улице. Вершинкин распекал какого—то дворника за то, что тот не вовремя убрал от дома мусор.

Путилин терпеливо ждал в сторонке, не имея намерения прекращать затянувшуюся речь околоточного, пока Степан Степаныч не заметил маявшегося Ивана Дмитриевича. Бывший начальник сыска приподнял край шляпы.

– Здравия желаю, Ваше Превосходительство! – громко произнёс околоточный.

– Хотел бы задать несколько вопросов.

– Всегда рад услужить Вашему Превосходительству.

– Иван Дмитриевич, – поморщился Путилин, хотя чин и заслуженный, но не привык он к нему, считал чем—то вроде обязанности, которую опустили на плечи и приходиться ее неизменно нести, – зови меня Иваном Дмитричем.

– Покорно благодарю за доверие.

– Степан Степаныч, – околоточный заулыбался, такое значительное лицо и знает его по имени – отчеству, – не хотелось бы в присутствии постороннего, – Путилин кивнул на дворника.

– Иди, – грозно шикнул надзиратель, – еще раз увижу безобразие, пострадает хозяин, а он тебе спуску не даст. Марш отсюда, – и уже другим тоном, – чем могу помочь, Иван Дмитрич? – И заулыбался во весь рот.

– Пойдемте, пройдемся, – сказал Путилин, – погода совсем южная.

– Да, жарковато нынче, – и скосил глаза на собеседника, ожидая, когда тот заговорит о деле.

– Степан Степаныч, мне надобно узнать о Николае, что служит дворником у Карташовой.

На минуту околоточный задумался, почесал переносицу и, скривив губы, сказал:

– Вот ничего плохого о нем сказать не могу, работящий, не в пример этому, – и он кивнул головой в сторону, – никогда, в чем предосудительном замечен мной не был. Вот только…

– Говорите, Степан Степаныч.

– Только баб любит…

– Ну, – засмеялся Путилин, – кто ж их не любит.

– Вот дело в том, что не одну обрюхатил, а они липнут к нему, как мухи.

– Это не большая беда, а еще что за ним числится?

– Да ничего, только есть у него старший братец, так тот любит горькую, вот беды его все оттуда. Со скольких мест его выставили, а все пьет.

– Братец, говорите.

– Да.

– Где он проживает?

– Сейчас, – и околоточный полез в карман, достал засаленную книжицу и прочитал, – Федор Черенков, – и назвал адрес.

– Обводный, и часто он здесь бывает?

– Не могу знать.

– Когда в последний раз видел?

– Может с неделю тому, может меньше, не припомню.

– Хорошо, значит, пьет.

– Так точно.

– Николай кого нынче из бабского сословия охаживает?

– Хоть они и липнут к нему, но с месяц тому расстался он с одною Дусей, так и в одиночестве и обитает.

– Так, так, благодарю, – Иван Дмитриевич приподнял край шляпы.

– Я всегда, Иван Дмитрич, рад помочь.

Дома, сидя за столом и опустошая тарелку наваристых щей, до которых Иван Дмитриевич был большой охотник, он спросил у Глаши:

– Что скажешь про карташовского дворника Николая?

Служанка зарделась и отвернулась, чтобы Путилин не заметил заалевшие щеки, но от взгляда бывшего сыскного агента не ускользало ничего и у него мелькнуло: «И она тоже?»

– Да что ж я за дворниками слежу?

– Ну, может, слухи?

– Кобель, одним словом, – Иван Дмитриевич заметил, как она смахнула слезу.

– Подарки—то дарит?

– Какое там, – разоткровенничалась Глаша, – бабы, народ не от мира сего, сами ему тащат.

– Понятно, а братец его?

– Тому только шкалик нужен.

Больше теребить разбитое сердце Глаши Путилин не стал, а сразу же после обеда направился по указанному околоточным адресу на Обводный канал. На его счастье

Федор спал в своем угле, который снимал за пять рублей в месяц. Черенков, в отличие от брата, был щуплым с одутловатым лицом, выдававшим большого любителя выпить. Иван Дмитриевич взял за плечо и начал трясти, Федор сел на кровати, ничего не соображая, только осоловелые глаза маленькими щелками иногда смотрели на Путилина и вновь закрывались.

– Погоди, – и рука Федора вытянулась вперед, – наливай, – это было произнёсено внятно и протяжно, словно не просил, а клянчил.

– Куда шубы дел? – Спросил в ухо Черенкова Путилин.

– Шубы? – невнятное бормотание и потом чистым голосом, – Дуньке снес.

– Когда?

– Отстань, – и повалился на кровать.

Путилин еще со времен службы знал, а памятью никогда не страдал, что в этих краях скупщица по имени Дунька была одна – Авдотья Тихоновна Белоглазова, личность пренеприятнейшая.

Через четверть часа Путилин стучал в ее дверь, за которой сперва послышалось шуршание, словно мыши бегают по бумаге, а затем скрипучий голос:

– Кто там?

– Открывай, – вкрадчиво произнёс Иван Дмитриевич, – с товаром я.

– Кто?

– Ну, я, – все тем же тоном произнёс Путилин и более раздраженно, – открывай, хочешь, чтоб весь околоток меня увидел.

Заскрипел в колодце замка ключ и дверь со скрипом отворилась, Иван Дмитриевич ступил вперед.

– Путилин? – раздался раздосадованный голос, и женщина попыталась прикрыть дверь

Иван Дмитриевич нажал плечом и вошел в темный коридор.

– Что так гостей привечаешь?

– Были бы гости? – с вызовом произнёсла Авдотья.

– А хоть и не гости, веди.

Женщина послушно закрыла дверь.

– Прошу, – наживать врага, хотя и в лице бывшего начальника сыскной полиции не было никакой нужды, дороже обойдется, рассудила Авдотья.

– С чем пожаловали, Иван Дмитрич?

– Дело есть, – Путилин осмотрелся, комната блестела, не пылинки, ни лишней вещицы, сразу видно, что справная хозяйка здесь живет, – чаю бы предложила?

– С вами опасно и воду пить.

После того, как чай был разлит по стаканам и хозяйкой предложен пирог с маком, Путилин произнёс:

– В твоих клиентах числится некий Федор Черенков, так?

– Допустим.

– Вот, Авдотья, чем ты мне нравишься, что схватываешь все на лету.

– Иван Дмитрич. не томи душу.

– Неси все, что он тебе приносил в последний месяц.

– За ради чего?

– Авдотья, ты ж меня знаешь, я шутить не привык.

– Иван Дмитрич, да вы вроде уже не в сыскной?

– Ты права, но неприятностей могу принести более чем раньше.

– Верю, но понимаю, что вы забрать захотите все, что он мне приносил?

– Авдотья, в накладе не останешься, – Путилин достал из кармана пачку ассигнаций.

Через четверть часа Иван Дмитриевич выходил из квартиры Белоглазовой с двумя большими узлами, когда сел в коляску, назвал еще один адрес, узнанный у Авдотьи, та подобрела, когда Иван Дмитриевич с лихвой заплатил за зимние вещи, принесенные Черенковым.

– Господин Путилин, вас подождать? – Спросил возница.

– Да, – коротко ответил Иван Дмитриевич, – я скоро.

Бывший начальник сыска и не подозревал, что известен многим в городе.

Варвару Чикелееву пришлось с час подождать, пока она не вернулась с поденной работы. Она не выказала удивления, а сразу отдала подаренные Федором вещи, подспудно подозревая, что они ворованные.

Через некоторое время Путилин сидел в кресле гостиной Елизаветы Сергеевны, чувствовал себя не очень уютно в присутствии дамы и постоянно лицо покрывалось алой краской, боялся лишний раз взглянуть на хозяйку.

– Иван Дмитриевич, как все—таки вам удалось вернуть это, – Карташова указала рукой на разложенные на диване зимние вещи, – да здесь большая часть, что мне казалось уже утерянным.

– Да все просто, только прошу вас, не настаивайте на наказании виновных, все случилось случайно. У вашего дворника Николая есть родной брат, пропойца, так виновен он. Иногда Федор навещал брата и когда тот ложился спать, брал ключи и бродил по дому, потом нашел кладовую и начал воровать…

– Но, – перебила Путилина хозяйка, – это же, я слов не нахожу.

– Елизавета Сергеевна, погодите, но день тому он пришел раньше., забрался в дом и я подозреваю, забыл свечу в кладовой, все, что там осталось, вспыхнуло и начался пожар.

– Мог же сгореть дом?

– Мог, но к счастью пострадала кладовая.

– Как вы нашли этого злодея?

– Все просто. Николай сказал, что увидел проблески пламени в окно, но он сделать этого не мог, дверь в кладовую скрыта другими, значит, он соврал. По отзывам он не мог совершить это деяние, а значит, кого—то покрывал. Кого? Мог только родного брата, чужого человека бы не стал. А далее узнать, куда мог закладывать вещи Федор, совсем просто, вот и получилось, что мне и расследовать ничего не пришлось.

– Это вы ныне говорите, что легко, вернули большую часть моего гардероба.

– Пустяки, – отмахнулся Путилин.

– Чем я вам обязана. Иван Дмитрич?

– Разрешите иногда заглядывать к вам на огонек по—соседски?

Нежданная кража. 1878 год

О том, что по Песочной улице Петербургской стороны совершена кража со взломом, начальнику сыскной полиции доложил дежурный чиновник, как только Путилин открыл входную дверь в отделение.

– Отправлен ли туда кто из агентов? – вопрошал Иван Дмитриевич.

Над городом светило июльское солнце, дарующее живущим умеренное тепло, при котором не надо прятаться от зноя в тени, но и надевать летние плащи и пальто.

Захотелось самому съездить по адресу, посмотреть, что и как. Не то в последнее время только и корпел над бумагами: циркуляры, доклады, отчёты, записки. Голова кругом идёт.

– Нет, – ответил дежурный.

– Кто из чиновников по поручениям в отделении?

– Господа Лерман, Жуков, Иванов, – перечислял чиновник.

– Пожалуй, передайте Жукову, что через пять минут буду ждать его в пролётке.

Дом нашли сразу, у калитки стояло с десяток зевак, которые, как мухи, чувствуют особым чутьём, где совершилось любопытное, и о чём можно построить самые невероятные догадки, поговорить, наконец. Люди вытягивали шеи, некоторые старались подняться на забор, только бы хоть что—нибудь увидеть.

Путилин и Жуков остановились перед полицейским, не пускающим к месту преступления посторонних.

После предъявления жетонов, стоящий на посту вытянулся в струнку, пожирая глазами начальника сыскной полиции.

– Пристав там? – Иван Дмитриевич указал на дом.

– Нет, только помощник пристава господин Петров.

Прошли в дом, надо осмотреть место преступления. Давненько не выезжал Путилин, даже ладони зачесались от нетерпения. Три года отставки, когда Иван Дмитриевич оставил службу для поправления здоровья, не прошли даром. Ноги, спина перестали беспокоить, спокойный сон без нежданного пробуждения. Когда каждую секунду ждёшь, что вот прозвенит колоколец и на пороге появится, как чёртик из коробочки, посыльный.

Первый день службы после отставки выпал на 3 июня, с утра светило солнце и, как ни странно, видимо, без вмешательства Всевышнего не обошлось, ни единого происшествия, заслужившего внимания. Сперва Иван Дмитриевич посвятил время знакомству с сыскным отделением, за три года кто—то подал в отставку, кто—то получил продвижение по службе, кто—то, как пишут, выбыл по естественным причинам. Вот и документы, реляции, циркуляры изменились по форме, приходилось сразу не только привыкать к новому, но и учиться некоторым вещам.

– Здравия желаю, Николай Петрович! – Поприветствовал помощника пристава Путилин.

– Иван Дмитрич, – с усердием Петров тряс руку начальника сыскного отделения, – сколько лет, сколько зим, – обрадовано шептал надворный советник, – наслышан, Иван Дмитрич, наслышан о вашем возвращении. Стало быть не дает покоя вот тут, – и он рукой провёл по левой стороне груди, прищурил глаз, – тянет в родные места.

Путилин только улыбался, приятно, когда тебя не забывают и с таким вот чувством встречают. Значит, не зря возвернулся на старое место. Кто ж, как не он, не понаслышке знает тот мир, что в обычае всех правителей, высших чиновников скрывать за фасадом благополучия. – А у нас такая вот напасть, – с некоторым стеснением добавил помощник пристава.

– Народец не меняется, – Иван Дмитриевич, наконец, смог вставить слово, – как пять лет тому, как и десять. Алчен и завистлив до чужого добра.

– Вот именно, жаден. Готов с собрата снять последнюю рубашку.

– Ну, – проворчал Жуков, – этому хозяину до последней рубашки,..

– Миша, – с укоризной произнёс Путилин и обратился к помощнику пристава, – что всё—таки стряслось.

– В участок, – лицо Петрова стало серьёзным, сдвинутые к переносице брови добавляли какой—то таинственности словам помощника пристава, – почётный гражданин Котельников дал знать о совершённой в его доме краже. Я сразу же известил сыскную полицию, – и добавил, словно бы оправдываясь, – как предписывает циркуляр градоначальника, сам же выехал на место преступления. – Предвосхищая дальнейшие вопросы, добавил, – к сожалению, не успел толком ничего посмотреть.

– Где хозяин? Афанасий Петрович, если не ошибаюсь? – Как и в былые времена прежде, чем выехать по адресу, где совершено злодеяние, Иван Дмитриевич просматривал бегло сведения о хозяине, жильцах, доме или квартире.

– Господин Котельников расстроены и на вопросы отвечает неохотно, говорит. Вы поставлены искать, так ищите.

– Могу ли я с ним поговорить?

– Пожалте за мной.

– Миша, – обратился к помощнику Иван Дмитриевич, тот понял по одному только взгляду начальника, что стоит заняться обитателями дома.

Хозяин, грузный мужчина лет шестидесяти, сидел в комнате, называемой купцом кабинетом и в соответствии с этим устроенном по его пониманию – стол, покрытый зелёным бархатом, несколько стульев с резными ножками, три шкафа с книгами разных размеров, поставленных кое—как, массивный кожаный диван, на стене портрет Государя соседствовал с портретом хозяина, нарисованным не очень умелым художником.

Господин Котельников восседал за столом, именно, восседал, а не сидел. Перед ним стоял наполовину опорожнённый графин, рюмка, налитая до краёв, и тарелка с солёными рыжиками. Он сжал губы и с такой ненавистью посмотрел на вошедших, что у Путилина шевельнулась мысль, а не он ли, начальник сыскного отделения, виновен в краже.

– Здравия вам! – Произнёс Иван Дмитриевич.

Что буркнул в ответ хозяин, было не разобрать, но явно что—то нехорошее.

Путилин осмотрелся и сел на одно из стульев, закинув ногу на ногу, и опёрся вытянутой рукой на рукоять трости, словно павловский император скульптора Витали.

– Простите? – То ли вопрос, то ли утверждение в голосе начальника сыскной полиции, но сказаны с таким металлом в голосе, что купец от неожиданности вздрогнул и устремил взгляд на вошедшего наглеца.

– А вы, сударь, кто таков? – Провозгласил хозяин басом.

– Значит, вас, милостивый государь, лишили честно нажитого?

– Меня, а вы, – осёкся, увидев недовольное лицо помощника пристава, и сразу же для себя решил, что взял слишком круто, понизил голос почти до шёпота, – если правильно понимаю, то вы – начальник полицейской богадельни, что не может справиться с проклятыми ворами?

– Пожалуй, в чём—то вы правы, но называя наше учреждение богадельней, вам придётся долго вымаливать у Господа, чтобы он ниспослал вам милость найти вора и украденное, а мы по старинке ножками да головой. Да, – он поднялся, – если в ваши планы не входит помогать нам в поисках злоумышленника, тогда разрешите откланяться, время не терпит пустого безделья.

– Ну, сразу же, – хозяин поднялся вслед за начальником сыска, – вы того, зла не держите, я ж, как увидел, что шкатулка моя пуста, так вот сюда, – он указал рукой на левую сторону груди, – иголка кольнула. Не золота с каменьями жалко, а то, что вор в моё жилище прокрался и по моим, – постучал по груди, – комнатам ходил, а здесь я – хозяин, – грохнул кулаком по столу, – и кому позволю, тот и ходить будет.

– Афанасий Петрович, когда вы в последний раз заглядывали в шкатулку?

– Сегодня.

– А ранее?

– Недели две тому я прикупил новое кольцо с большим камнем изумрудом, вот тогда и открывал ее, – хозяин пальцами оттолкнул от себя большую, инкрустированную каменьями разных цветов шкатулку, словно она теперь стала до боли ненавистна.

– И две недели не заглядывали в нее? Никому не показывали?

Котельников скривил губы, что стало понятно – Афанасий Петрович никому ни при каких условиях не покажет заветные золотые игрушки.

– Для поисков не только злоумышленника, но и ваших ценностей.

Почётный гражданин открыл ящик и достал два листа бумаги, протянул начальнику сыска, тот принял список с удовлетворённым видом, напротив каждой вещицы была проставлена цена.

– Я знал, что вам потребуется, – пояснил хозяин.

– Кто знал о шкатулке?

– Пелагея с Марфой.

– Это кто?

– Кухарка и домашняя хозяйка.

Стало понятно, что Котельников любит похвалиться перед домашней прислугой купленным.

– Афанасий Петрович, сколько весила шкатулка?

– Я не знаю, но фунтов двадцать, но я не понимаю, почему они не забрали шкатулку?

– По карманам проще распихать, притом не привлекая особого внимания, – а шкатулку надо в сумку положить, да и никакой ценности не представляет для воров.

– А я думаю иначе, – Котельников крутил пальцами бороду и умолк, то ли делая вид, что задумался, то ли на самом деле пытаясь что—то сказать.

– Вы имеете на кого—то подозрения?

– На моих служанок, либо они кого—то навели.

– Но замок же взломан? – Подал голос помощник пристава.

– Это чтобы отвести от себя подозрения, – пробурчал хозяин.

– Афанасий Петрович, неужели более ни одна душа не знала о вашем, – Путилин запнулся.

– Так и говорите, богатстве.

– Именно.

– Да никому я не говорил и показывал. Люди ж, сами знаете, завистливы и охочи до чужого, вот и, – махнул рукой, – так найдите этого вора и как следует моих двух баб допросите, знают они всё, но темнят. Они виноваты, они, – хозяин погрозил кому—то пальцем.

– Забываете вы, Афанасий Петрович, прекрасную русскую поговорку: не пойман – не вор, – попытался вставить Петров.

– Так ловите, – возмутился почётный гражданин, – вы на службе и должны порядок блюсти, вот и ловите жульё.

– Отчего вы грешите на прислугу? – Вмешался Путилин.

– Так никто более не знал о моём заветном —то.

– И никому никогда не показывали?

– Никому.

– Никогда ни словом не выдали?

В ответ Котельников покачал головой.

– Вот вы покупали золотые украшения, камни у одного торговца?

– Не совсем.

– Значит, они могли знать о том, что у вас хранится?

– Вы думаете они? – Удивлённо сказал хозяин.

– Я вам рассказываю, что не только можно подозревать прислугу.

– Я не подумал, – Котельников сел на кресло и трясущейся рукой налил полную рюмку из графина, – не подумал, – задумчиво проговорил он, – а в прочем, – выпил, крякнул, взяв с тарелки рукой гриб, которым закусил, – вы – полиция, вы и ищите.

– Гости могли видеть или те, с кем дела ведёте?

– Исключено.

– Может, – Иван Дмитриевич постучал по графину, – слово за слово, ну и…

– Нет, когда я с кем—то, то воздержан. Могу только сам с собой.

– Понятно, не будем больше вас тревожить, надо и следствием заниматься, – улыбнулся Иван Дмитриевич.

– Так всегда, – сказал помощник пристава, когда вышли в гостиную, – к человеку с открытой душой, – а он, – махнул рукой.