Текст книги "Свет истины"

Когда странный старик закончил свой труд – получив в награду жменю медяков и остатки рома, капитан сунув серебряный риэль подавальщику осведомился – что это за ловкий цирюльник тут объявился.

И услышал что это не какой-то там костоправ-самоучка, а самый что ни есть неподдельный профессор – которого сгубила неумеренная страсть к пьянству.

И впрямь страсть была неумеренная – ежели не простолюдин а человек из высшего общества перешел с вина на ром – то пиши пропало.

Дон Нуньес не стал тогда доискиваться до причин столь глубокого падения ученого мужа а сообразив что к чему кликнул матросов, и те оттащили пьяного медикуса на корабль. А когда тот протрезвел, то узнал что подписал контракт с флотом его благоверного величества на должность корабельного слуги – ибо диплома или свидетельства, нужного для занятия должности медика при нем пропившемся до исподнего само собой не было.

С тех пор старик приобрел толику прежнего благообразного вида, и даже чтобы руки не дрожали ему уже не требовалась пинта рома. Заодно и выяснилось, что в грех винопития впал он не случайно, а после беседы со братом-дознавателем Супремы, курировашим Толеттский университет – святому отцу показалось сомнительным какой-то параграф в написанном им учебнике анатомии – что-то насчет сходства тела человека и обезьяны. Не ересь само собой – а то разговор был бы другой, а так – "ненадобное суемудрие"…

Но и этого хватило мэтру, чтобы за пару лет из почтенного ученого мужа превратится в жалкого попрошайку.

Так или иначе мэтр Айдаро на корабле прижился, хотя и до сих на берег его все равно пускали с большой неохотой – ибо стоило тому завидеть кабак, то держите меня все святые. Да и не стремился тот особо на берег, благо на борту "Леопарда" ему были обеспечены и отличная кормежка и умеренная порция рома – а главное: полное отсутствие чинов Супремы.

А взять фельдфебеля морских пехотинцев – тоже ведь находка...

Взор его скользнул к форштевню, где, скрестив ноги, сидел полуголый скуластый человек, недвижно обратив лицо в морской простор. Так старшина абордажной команды – фельдфебель Ишоро Сагамо, мог сидеть не один час, а потом вдруг вскочить и взорваться вихрем смертоубийственной стали. Они с Орио были знакомы уже давно – с тех времен, когда дон Ронкадор был еще вторым офицером на лимасском галеоне.

Этот невысокий человек неопределенного возраста, выходец с архипелага Хайян, где вечно грызутся меж собой кланы знати, был непревзойденным мастером меча. Вернее двух мечей, один из которых носил за спиной, а второй, короткий, на поясе.

Его манера боя была странной и вычурной, но вот сладить с ним было никак невозможно.

Стоило ему спрыгнуть на палубу вражеского корабля – и каждый взмах клинка в каждой из его рук нес смерть оказавшимся на его пути. Полгода назад, когда брали на абордаж фрегат Жако Мердье, этот невысокий скуластый человек двенадцатью ударами убил тринадцать человек – двоих последних угораздило стать друг за другом.

И умельцев вроде него немало в команде галеона – ибо дон Орио де Ронкадор в отличие от иных своих коллег, не сваливал подбор своих людей целиком на боцманов и квартирмейстеров. Поэтому его команда, вне всякого сомнения, была лучшей какую можно было собрать здесь и сейчас.

И лично передать приказ не брезговал – теперь вот Довмонт с неделю будет ходить гордый, словно сам король его медалью наградил. Как же, не кто-то, а сам командир не побрезговал снизойти до него.

Он вообще был внимателен к подчиненным. И даже не орал на них, не матерился, а уж о том, чтобы лично раздавать зуботычины, об этом и речи не было.

Именно из-за всего этого какой-то из штабных офицериков Объединенной Флотилии Изумрудного моря назвал дона Орио «исключением из капитанской породы».

Может, поэтому он и стал лучшим из военных моряков в этой части света (по каковой причине и ценился начальством)? В заморских владениях короны еще умеют ценить честную службу.

...Сюда, в Изумрудное море, дон Орио попал еще зеленым младшим лейтенантом королевского флота. Ему тогда исполнилось восемнадцать. Шесть футов ростом, смелый до безрассудства, любитель приключений младший отпрыск провинциального северного рода, он был одержим жаждой подвигов и славы.

Вот тогда-то эти края и пленили его на всю жизнь. Чистые манящие воды цвета бирюзы, пышная зелень усеянных пальмами островов и восхитительные краски малиново-багряных тропических закатов… Вкуснейшие фрукты, вкуснейшая рыба, пряности, легкое пальмовое вино... Веселые стройные девушки с огненными глазами были готовы петь и плясать до самого утра.

Да, если вдуматься, был он тогда изрядным глупцом. Слава Эллу, попал под начало самого Ирмано ди Баррако, знаменитого «Капитана Барракуды», одного из лучших и храбрейших моряков тех лет, о котором даже пираты с уважением отзывались. Героя, на трех кораблях отбившего у соединенной флотилии хойделльцев и арбоннцев Артахенну.

Тот приметил юного дурачка, и начал делать из него человека. А как-то, уже перед тем, как навсегда сойти на берег, ди Баракко вызвал лейтенанта Ронкадора к себе в каюту и, плеснув помощнику дорогого вина из старинной бутыли, извлеченной им из капитанского поставца, изрек:

– Орио, мальчик мой! Я уже почти год изучаю тебя, и думаю, что ты далеко пойдешь. Так вот, позволь старику дать тебе три совета, которые пригодятся тебе, когда ты поднимешься на капитанский мостик. Итак, запоминай. Если тебе предстоит с кем-то драться, думай не о его или своих кораблях, а о том, у кого какие команды. Потому что хорошая команда на плохом корабле всегда побьет плохую команду на хорошем. Запомни это накрепко.

Во-вторых, если хорошие офицеры могут еще сделать из плохой команды хорошую, то плохие офицеры испортят самую хорошую команду.

И, наконец, третье. Хорошая команда на хорошем корабле с хорошими офицерами, при плохом капитане – это выброшенные в море сто тысяч риэлей.

Помни это, мой мальчик, и постарайся быть хорошим капитаном, когда придет твое время.

* * *

И вот теперь, не без гордости, де Ронкадор мог сказать, что советы уже восемь лет как покойного старика Барракуды пошли на пользу. Под его командой как-никак, один из лучших кораблей во всем королевском флоте, а имя Орио, как когда-то имя его учителя, пользуется уважением и среди честных моряков, и даже среди корсаров.

И, наверное, самым счастливым днем в его жизни стал тот, когда вице-король вручил ему капитанский жезл с навершием в виде фигурки леопарда.

Было это два года назад.

Дон Орио делал все, чтобы сделать свой корабль лучшим в Изумрудном море.

Ведь ему достался не кораль а истинное чудо!

Корпус корабля изготовлен из выдержанного дуба, причем мастера так подгоняли детали и доски, чтоы форма ствола дерева соответствовала форме той или иной детали судна, что придавало набору чрезвычайную прочность. Две тысячи хорошо высушенных дубов ушло на постройку – не шутка!

Пара с лишнем сотен футов в длину, сорок почитай – в ширину, полторы тысячи ластов водоизмещения, и четыре мачты.

А еще – три палубы, шесть десятков стволов разного калибра, и пятьсот с лишним человек экипажа. (Между прочим, самое маленькое королевство Староземья – Суноро в Амальфии, населяют всего-то четыре сотни человек).

Грех было бы не ценить такой кораль. Дон Ронкадор и заботился о «Леопарде» как о родном сыне (коих у капитана было двое).

Чтобы Ронкадор уж совсем не отщипывал себе от казенных сумм, что выделялись на его корабль – до такого, конечно, не доходило. Но при этом соблюдалось железное правило – делать это лишь после того, как все насущные нужды будут удовлетворены.

И каждому матросу, даже последней «пороховой обезьяне», всегда, всякую неделю, выдавали его законные семь фунтов галет, семь кварт вина, четыре фунта говядины и два фунта свинины, кварту фасоли, и полпинты уксуса. При каждой возможности на «Леопарде» пополняли запас свежих фруктов, и не упускали случая половить рыбу в плавании.

Солонина была самая свежая, а стоило ей чуть завонять – и разбухшие бочки безжалостно летели за борт, на радость акулам.

Хотя солонине дон Ронкадор предпочитал черепашье мясо – благо эти создания могли неделями лежать в твиндеках, не требуя корма и не портясь – к тому же их можно было наловить совершенно бесплатно, или на крайний случай, недорого купить у рыбаков.

А когда однажды прежний судовой эконом попытался запустить руку в провизионную кладовую, приобретя червивое мясо, то Орио безжалостно приказал выдрать его семихвостой плетью у мачты, и послать на галеры – хотя уже подал в канцелярию представление на офицерский чин.

Опять же, сказать что каперанг был совсем уж безгрешен, конечно, нельзя.

Он вовсю приторговывал пряностями, перевозя их в трюме «Леопарда» во время плаваний в Эгерию.

Это незаконно, и запрещено, но большинство торговцев и капитанов давно плюют на это. Да и кто запретит капитану взять побольше перца и гвоздики с имбирем для команды? И кто запретит ему же взять побольше сахару и рому в плавание? А в последнее рейсы, когда «Леопард» вез партию драгоценных камней для эгерийской короны, он отважился прихватить партию контрабандных изумрудов. Не своих – двух важных шишек из канцелярии вице-короля (а может, и самого наместника).

Но и себя дон Орио не обидел – в его капитанском столе, куда ни одна таможенная крыса не смеет совать свой нос, ибо хранятся там секретные карты и приказы, оказалась шкатулка, набитая гигантскими алмазными серьгами, вес которых не смогло бы выдержать ни одно женское ухо. Их делали ювелиры Геоанадакано специально для того, чтобы укрыть камни от пошлин и налогов. И впрямь – кому какое дело до подарков, что везет родне верный слуга престола?

При этом если прочие капитаны, случалось, перед рейсами в метрополию чуть не лично перетряхивали сундучки команды в поисках контрабанды, он смотрел на это сквозь пальцы, полагая (разумеется, не говоря этого вслух), что жалование, которое платит корона своим защитникам, недостаточно щедрое.

Единственное, на что могли бы пожаловаться его подчиненные – дон Ронкадор совершенно не переносил на своем корабле шлюх.

Мало того, что команде запрещалось приводить на стоянках на борт портовых девок – перед отплытием корабельный профос и его помощники старательно проверяли все закоулки галеона, а найденных потаскух и их кавалеров безжалостно драли линьками.

Исключений не делалось и для офицеров – никаких «невест», «родственниц», «бедных сироток» и прочих особ женского пола в каютах!

Дело было тут не в какой-то особой набожности дона Орио или заботе о спасении душ подчиненных от блудного греха.

В молодости, в дни службы на лимасском галеоне, капитан Ронкадор пережил жуткую историю – когда из полутора десятков взятых в плавании проституток, пятеро оказались больными «пурпурной язвой», от которой человек – если его не излечить сразу – сгнивает самое большее за год. Никаких лекарств от нее на борту не оказалось – да и медик, заболевший одними из первых, предпочел сожрать весь запас опиума, находившийся в корабельной аптеке, дабы не длить ненужные страдания.

Все дальнейшие четыре с лишним месяца плавания превратились в настоящий ад, когда каждое утро начиналось с проклятий, богохульств и жалобных стенаний тех, кто находил на теле роковые язвы.

На корабле, набитом людьми, как бочка – фризской треской, от заразы буквально не было спасения.

Самое страшное началось на второй месяц, когда ослепли оба штурмана, и курс пришлось прокладывать самому Ронкадору – он единственный из офицеров хоть как-то знал навигацию. Когда они все-таки дотащились до Лимассы, здоровых осталось от силы человек семьдесят, а из оставшихся вылечили лишь сотню человек. Прочие, включая и капитана Сальватьеру сгнили в монастырской больнице, перед смертью, как и бывает при язве, лишившись рассудка и оглашая окрестности громким хохотом.

* * *

Так, размышляя о том, о сем он прошел по темному проходу между большими орудиями в сторону кормы к грузовому трапу, который вел на ахтердек и в его капитанские апартаменты – величественную каюту внушительных размеров, занимавшую всю кормовую часть судна. Цветные стекла в окнах каюты выходили на маленький аккуратный балкончик, нависший над рулем. Потолок был отделан белым с золотом, тяжелые портьеры из синего шелка висели на окнах, затеняя каюту от слишком ярких, несмотря на раннее утро, солнечных лучей. Вдоль внутренней переборки располагалась широкая и низкая кровать черного дерева арбоннской работы, украшенная резными крылатыми нимфами.

Великолепная каюта, занимавшая всю ширину корабля и освещаемая чудным, изогнутым, с наклоном внутрь широким окном из семи секций. Это было самое просторное, светлое, излюбленное помещение на корабле которое постоянно драили, протирали, скоблили и полировали. В нем пахло пчелиным воском, чистой морской водой и процеженным пальмовым маслом от светильников.

Отличная каюта на отличном корабле.

Чего бы не радоваться ему, идальго Орио де Ронкадору, каперангу королевского флота?

Увы, была одна мелочь. Он пока что не был полновластным хозяином на «Леопарде», а именовался всего лишь «назначенным исполнять должность».

Ибо был всего лишь капитаном первого ранга, а командовать галеоном полагалось генерал-майору флота.

Случись, например, любому из трех десятков королевских галеонов Изумрудного моря стать на долгий ремонт, или быть слишком сильно побитым в схватке с корсарами – и его командир просто перейдет на «Леопард».

Конечно, представление на новый чин давно уже написано и заверено, но... Если звания до капитана первого ранга включительно присваивал вице-король, то генеральские чины мог давать только лично монарх Эгерии. Всем известно, как долго тянется волокита в канцеляриях Толетто, когда дело идет о верных служаках. Сочтет какая-нибудь бумажная крыса, и моря-то никогда не видевшая, что не достоин он повышения по службе, да, в конце концов, приключись с обожаемым монархом приступ подагры или просто дурного настроения... И все, прости, прощай, капитанский мостик! Пришлют на «Леопарда» из метрополии какого-нибудь новоиспеченного генерала из придворных любимчиков, и останется дону Ронкадору еще невесть сколько лет ходить в помощниках – ведь с галеонов командиры уходят лишь по старости. А там решат еще, что уж слишком стар и сам Орио, и все. Или отставка с нищенской пенсией, или назначение капитаном захолустного порта – до самой смерти.

К тому же не так давно в Пласа-дель-Эспада произошла «смена караула». Прежний военный министр – генерал-капитан Алмейда, бывший командующий эскадрой, в которой Ронкадор начинал службу, ушел в отставку по старости и многочисленным ранам. И нынче всеми делами заправляет молодой болван – герцог Альбенрто де Мазандо, тридцатилетний генерал-лейтенант кавалерии и круглый идиот, при каждом удобном случае рассуждающий о том, что проклятых танисцев нужно де сбросить в море. Да еще духовник королевы, этот безумный аббат Хорио, из ордена Непорочной Девы, чуть не ежедневно пудрит мозги ее величеству, мол, именно сейчас настало время исполнить заветы предков и очистить исконные эгерийские земли от нечестивцев и язычников! Известное дело, этим святошам не придется гибнуть, если что!

Так что того и гляди – затеют новую войну с Северным Танисом, тьфу ты, с Южной Эгерией (вот так ляпнешь, забывшись, и прощай генеральский чин!). А значит, вновь растратят казну на новую армию, загребут по селениям да городам ремесленников да земледельцев, наберут наемников по всем окрестным землям, те по пути попортят девок, вытопчут поля и сожрут несчитано кур и поросят, да пополнят шайки разбойников, от которых в королевстве и так скоро житья не станет. А кончится все, как и всегда. Войско померзнет на горных перевалах да поляжет под Алькантарой. Еще не дай Элл, отзовут корабли из Иннис-Тора драться с язычниками. Мало того, что на такой войне не заработаешь, так ведь эти черти бритоголовые пустят тебя ко дну или сожгут «огненными орехами». То-то радости будет всем этим прощелыгам из Стормтона и Кадисты, всяким там Игернам Бесстыжим и Анголахам Кривопалым! То-то будет довольно потирать руки старая шлюха Миледи Ку! И как тут удивляться, что хиреет Эгерия да приходят в упадок цветущие в прошлом земли?!

Конечно, капитан Ронкадор был верноподданным его светлейшего величества, короля Карлоса XIII, и никоим образом не сочувствовал мятежной затее герцога Кассо и Безумной Графини. Но видит Творец, он не мог не соглашаться с их намерением плюнуть на пресловутые Древние владения, оставив танисцев сидеть за Неретейским хребтом, и бросить все силы на освоение земель за океаном, куда уже давно лезут не только жадные хойделльцы и наглые самодовольные арбоннцы, но даже и всяческие фрисландцы с амальфийцами.

Но разве ж кому-то из придворных напудренных хлыщей Эксориалло интересно, что думают капитаны флота его величества? Поневоле крамольные мысли в голову полезут.

Уф, аж взмок от волнения!

Скинуть сорочку? Нет, вдруг кто войдет, пойдут разговоры, мол, не соблюдает дон Орио своего положения, ходит, как голодранец.

Подождем, когда получим генеральские аксельбанты.

Тогда можно будет хоть без штанов щеголять – и разве что скажут: чудит его превосходительство…

Словно в подтверждение его мыслей, в каюту постучали – робко, но настойчиво.

– Кто там?

– Господин капитан, дозвольте… – послышался голос корабельного мага Энильо Несса.

– Заходите, младший лейтенант!

(Вот взбрело же колдунам дать воинские звания!)

Появился невысокий тощий человечек лет под тридцать в мундире, сидящем на нем, как сутана на козе.

В руках он держал плетеную клетку, где беспокойно возился взъерошенный пятнистый зверек – гарнийский сурчан. Он непрерывно всхрюкивал, попискивал, вертелся, притопывая мохнатыми лапками.

– Вот, – озадачено сообщил маг, – Севир чует… Видимо, бой недалеко.

Дон Орио скрипнул зубами. В последний год умники с военного факультета Толеттской академии натуральной магии наловчились как-то дрессировать сурчанов, чтобы те реагировали на дальнюю канонаду, пока та еще не слышна людскому уху.

Пользы большой Ронкадор от этого не видел, кроме того, с сурчанами было много проблем – к примеру, на время учебных стрельб их приходилось или свозить на берег, или усыплять, иначе те просто подыхали. Опять же бывало, зверушки реагировали на тропическую грозу, или даже дальний шум прибоя.

– А может он просто чего несвежего сожрал? – пожал капитан плечами. – Ты его, милейший, чем кормил?

Опровергая его слова, из-за иллюминаторов донесся еле слышный звук канонады.

– Вот, видите капитан! – просиял Несс. – Севир не подведет, говорю вам!

«Выбросить бы тебя за борт вместе с твоей крыской, помощничек!» – мысленно выругался Ронкадор, накидывая камзол.

Глава 27

Ничьи Земли. Коралловая бухта. Борт «Акулы».

Заслонив глаза от лучей ладонью, Гвенн Банн смотрел на море, прикидывая, как быстро они смогут добраться до Стормтона, когда вернутся высадившиеся на берег.

На полубаке дон Мигель тренировал подчиненных, размахивая скьявоной и яростно кромсая клинком воздух. Он то прыгал, то уходил в низкую стойку, то падал на палубу, перекатываясь в совершенно невероятных пируэтах, крутясь вихрем.

Солнце отражалось на поверхности воды и светило прямо в глаза.

Парусный мастер с подручным перешивали грот, напевая старую песню про моряков с проклятой «Айланки»:

 
Их мучила жажда, в конце концов,
Хэйя-хэйя!
Им стало казаться – едят мертвецов.
Хэйя-хэйя!
Что пьют их кровь и мослы их жуют.
Хэйя-хэйя!
Вот тут-то и выскочил демон к ним прямо на ют!
Хэйя-хэйя!
Он вынырнул с черным большим ключом,
Хэйя-хэйя!
С ключом от каморки на дне морском.
Хэйя-хэйя!
Таращил глаза, как лесная сова,
Хэйя-хэйя!
И в хохоте жутком тряслась голова.
Хэйя-хэйя!
Сказал он: «Теперь вы пойдете со мной»,
Хэйя-хэйя!
«Вас всех схороню я в пучине морской...»
Хэйя-хэйя!
 

– Вижу корабли! – дико заорал из «вороньего гнезда» впередсмотрящий. – Два… нет даже три…! Нет, все-таки два.

Выхватив подзорную трубу из рук подбежавшего матроса, квартимйстер навел ее на приближающееся судно.

Земляки, кажись.

– Поднять хойделльский флаг! – незамедлительно отдал приказ квартирмейстер.

– Ну, что там? – крикнул Банн, задирая голову.

– Погоди!

Впередсмотрящий снова приник к подзорной трубе.

– Мать... – только и сказал он через секунду. – Фрегат... и галеон! Это же Рагир!!

– Рагир?! – пробормотала Хор'Тага. – Что тут надо этому дракону?

Банн сплюнул. Да не за борт, а на выдраенную палубу.

* * *

Почему-то Эохайд Счастливчик не испытал ни малейшей растерянности при появлении дух грозных боевых кораблей.

Единственное – его посетила удивительно прозорливая мысль, правда тут же отброшенная, что возможно хозяева пресловутых сокровищ каким-то образом выманили сюда Сына Смерти.

Но думать о том, как и зачем тут оказался враг, смысла не было.

Побежав до бушприта, он ловко взобрался по нему и, стоя над морскими волнами, закричал:

– Поднять паруса! С якоря сниматься. Орудия к бою! Разворот право на борт!

На лице его играла зловещая улыбка.

– Курс на вражеский фрегат, приготовиться к залпу с правого борта и абордажу!

– Канониры! К бою, мать вашу! Фрейсон, идешь к штурвалу! Жанно, как там пушки? Подайте на «Акулу», пусть готовятся!

Распустив паруса, «Отважный» двинулся наперерез нападавшим. Шлюп, конечно, был не противник в артиллерийской дуэли ни «Разящему Грому», ни тем более «Сыну Смерти». Но даже один удачный его залп мог лишить фрегат хода. Кроме того, Эохайд рассчитывал, что Рагир сделает все, чтобы не дать им выскочить из бухты. То, что они не собираются бежать, врагам в голову не приходило.

Он мог бы попробовать, несмотря на дующий в скубу ветер, – так уходил он на своей пинассе от сторожевых бригантин в славные контрабандистские времена.

Будь на борту Игерна, Эомар непременно попытался бы, предварительно оглушив ее, и пусть она бы потом кидалась на него с кинжалом.

Но сейчас для ее спасения нужно было остаться тут, влезть в схватку и дать надежду «Акуле».

– Фрейсон, разворачивай корабль, мать твою за ногу! Жанно, приготовь людей к залпу! – заорал Эохайд. – Попробуем сбить ему рангоут и прорываемся! Как только развернемся на полную – стреляем!

– Они слишком быстро идут на нас, капитан! – закричал квартирмейстер. – Мы не успеем перезарядить все пушки...

– Хрен с пушками! И сигналь на «Акулу»!

Возможно, им бы удалось проделать маневр, но тут резко переменился ветер.

– Что будем делать, Счастливчик? – деловито спросил Фрейсон.

– Поворачивай к берегу, – скомандовал Эохайд.

– Бросим "Отважного»?! – уставился на него квартирмейстер.

– Нужно предупредить парней на берегу! – бросил капитан.

Рагир расхохотался, глядя как разворачивается «Акула», на которой поняли, что им не выйти из бухты. Все пока шло как надо. Проклятым ублюдкам не вырваться! На его стороне было все – фортуна, внезапность и ветер.

Сперва он даже намеревался не брать на абордаж Эохайда и Игерну, а просто расстрелять их из пушек и пустить ко дну. Но они стояли неудачно – бортом к берегу, причем совсем недалеко от берега.

Часть из них может успеть спастись – ищи их потом неизвестно сколько времени в этих дебрях. Кроме того, как передал ему Господин, на корабле есть человек, опасный ему, и еще нечто, что нужно всенепременно захватить и уничтожить.

Так что ребятам придется помахать железом.

Правда потом наверняка будут вопросы, когда выяснится, что никакого золота нет. Ну ничего, расплатится из своих ухоронок, щедро расплатится, никого не обидит.

Осталось лишь подбить эту лохань...

Но взять шлюп «Сыну Смерти» не удалось – погонные орудия лишь напрасно выплюнули вслед книппеля, взрывшие воду за его кормой.

Вот шлюп вылетел на отмель, так что от удара хрустят все сочленения и клацают зубы.

– За мной!!

Эохайд прыгнул в воду первым.

А спустя пару минут вся его команда уже направлялась бегом к джунглям. Счастливчик уже наметил более короткий путь по карте – вдоль русла безымянной речушки. У самых скал он перехватит отряд Игерны, и предупредит их.

А «Отважный»... Жаль, конечно, но пиратам он не достанется – для них приготовлен неплохой сюрприз.

...«Акула» быстро изготовилась к схватке.

Но все равно, когда над головой пронеслось ядро и ударилось в грота-рей, разнеся его в щепки, стало жутко.

«Сын Смерти» стремительно разворачивался к ним бортом.

Вот окутались дымом фальконеты верхней палубы, несколько моряков, не успев укрыться, упало замертво. Проклиная, на чем свет стоит, впередсмотрящего, у которого, видать, глаза ослепли, Банн бросился к штурвалу, ставя судно на разворот.

– Всем приготовиться! Пусть подойдут поближе, и мы разнесем их в клочья! Пустим на корм акулам! – орал боцман.

Он, как и все прочие, понимал – Рагир пришел сюда, чтобы убить их всех, о чем лучше всего говорило то, что он даже не попытался завязать переговоры, даже не поднял ни белого, ни пурпурного флага, а с разу начал со стрельбы на поражение.

– С левого борта – огонь! – приказал Банн, и полтора десятка пушек, стоявших на левом борту «Акулы», выстрелили одновременно, большинство ядер вроде бы даже попало.

Конечно, всего одним залпом такое чудовище, как галеон, из строя не выведешь, но может хоть немножко прыти у него поубавится? С галеона им ответила носовая батарея.

«Черт, слишком много, слишком!» – злился про себя Гвенн.

– Готовьте оружие, чувствую, одними пушками не обойдется.

«Сын Смерти», получив щелчок по носу от фрегата и потеряв с десяток бойцов, все-таки закончил разворот.

– ОГОНЬ!!!!!

От слитных залпов множества орудий закладывало уши, а все вокруг заволакивало пороховым дымом. Книппеля унеслись к вражескому судну.

У «Акулы» перебило грот-стеньгу, и она рухнула на палубу, передавив немало народу. Теперь все – как ни силен дикий лось, как ни остры рога, а не уйдет от преследующих его волков!

– Заряжайте картечь! Идем на абордаж.

Галеон надвигался на них всей тушей, а «Сын Смерти» тем временем снова начал разворот, ложась на прежний курс, чтобы придти на помощь "Грому". Матросы бегали по палубе, потрясая аркебузами и пиками.

Йунус проверял свои пистолеты, наблюдая, как постепенно приближается борт обреченного судна. В такие моменты ему всегда было интересно, о чем думают те людишки, осознавая, что смерть уже рядом?

Со стуком упали абордажные крючья, впились в доски; корабли стукнулись бортами, и на палубу «Акулы» ринулись вопящие корсары. Еще вчера – друзья по попойкам и игре в кости. Сегодня – смертельные враги. Потому что когда пираты грабят своих, то обычно не щадят никого, чтобы некому было мстить, или даже рассказать о чужом вероломстве.

Фрегат неумолимо надвигался!

– Готовь крючья! – донесся до «Акулы» хриплый вопль.

Банн искренне взмолился Эллу, чего давно с ним не случалось.

Потому как надежда теперь была лишь на чудо, вроде пули в бочонок с порохом, в то, что у Рагира тоже неполная команда, или на то, что они сделают какую-нибудь глупость – например, не заметят гранатометчиков, засевших на марсах и верхних реях.

Нет, такой глупости они не допустили. Вновь ударили фальконеты и эсмерили, и на палубу «Акулы» повалились убитые и раненные. Сверху на шею Банну упали теплые капли – и даже не стирая их старый моряк понимал, что это за странный дождь.

– На абордаж! – прозвучала команда.

В следующую секунду крючья уже впивались стальными зубами в борт «Акулы», а через считанные мгновения Банн уже встретил врагов выстрелом, и высокий чернокожий упал в воду, не успев даже перелезть через борт. Боцман отбросил пистолет, и его абордажная сабля с металлическим лязгом выскочила из ножен. На него надвигался человек, обнаженный по пояс, с выпирающим волосатым животом и толстыми мускулистыми руками, в которых сжимал огромный топор о двух лезвиях. Гвенн уклонился от удара, уходя назад, и выбросил клинок вперед, всадив острие абордажной сабли ниже косматой бороды неприятеля. Топор выпал из рук и покатился по палубе. Банн наступил ногой на грудь убитого и выдернул абордажную саблю из горла – из сонной артерии алым фонтаном хлынула кровь.

Боцман хорошо понимал – им не одолеть напавших.

Значит все – конец всему, конец его жизни, конец парням на берегу, конец Игерне. Сейчас он жаждал только одного – найти Рагира и перегрызть ему горло.

Безумие захлестнуло его с головой. Не было ни страха, ни сомнений, не было даже ни одной здравой мысли. Сумасшествие это оказалось заразительным, и вот уже его люди орали вместе с ним. Рыча, как стая волков или диких собак, они рассыпались по палубе и схлестнулись с толпой моряков, ринувшихся им навстречу.

Две волны бегущих, визжащих людей встретились чуть ниже полуюта. Все смешалось в единую массу сцепившихся тел, крики и проклятия сливались с нечеловеческим, звериным ревом.

Пистолеты и ружья давно были разряжены, сталь билась со сталью.

Команда была закалена в сражениях. Моряки прошли плечом к плечу не один десяток битв, штурмовали корабли и форты, противостояли огню и стали. Они знали запах крови и гордились этим.

– А-а-а!

– Получи, урод!

– Смерть тебе, свинья!!

– Сдохни, падаль!!

– А-а-а!!

Айланка спрыгнула с капитанского мостика, пронеслась, вереща и круша все направо и налево саблей.

Взмах за взмахом, удар за ударом. И только глаза Хор'Таги пылали ярче углей, да еще раздувались тонкие, изящно вылепленные ноздри ее носа.

Еще один? На! Получи!

Нет, Хор не любила убивать – так, как любил это дело ее муж.

Она просто дралась за жизнь, чтобы, если уж не повезет, сдохнуть в бою, а не под двадцатым или тридцатым насильником, в бессмысленных мольбах о пощаде.

Перепрыгнув через чью-то неподвижную тушу, Хор'Тага пригнулась, перебросила палаш в левую руку и выхватила пистолет.

Ба-бах!

Когда едкий дым поредел, айланка увидела, что хойделлец бросил рапиру и юлой завертелся на месте, зажимая рукой плечо. Айланка, бросаясь наперерез седому матросу, даже мельком подивилась своей меткости.

Прости, папаша, а только в бою все равны!

Бенн заметил, что у штурвала «Отважного» остался стоять один Фрейсон и бросился к тому на помощь.

– Ребята, за мной!

Они подоспели как раз вовремя.

Трое пиратов накинулись на юта, но тот один, искусно орудуя палашом, отбивался от них. Боцман перерубил одному из них шею. Получи! – дико закричал Фрейсон, всаживая кинжал в бок еще одному пирату.

– Вот тебе! – отшвырнул его казалось не почувствовавший боли корсар – здоровенный негр, и взревев выхватил пистолет и выстрелил – но не во Фрейсона а грудь Банну.

Боцман покачнулся и упал на палубу. Он был мертв...

Фрейсон побледнел и ударил убийцу своего давнего компаньона палашом в лицо. Клинок вошел между глаз, перебив переносицу.

Потом, склонившись над боцманом, Фрейсон тихо прошептал: