Текст книги "Владимирский централ. История Владимирской тюрьмы"

ВОПРОС: К кому конкретно?

ОТВЕТ: К американскому корреспонденту в Москве Фоссу Кендалу, у которого я проработал шофером до конца 1932 года. Затем Фосс за продажу контрабандных товаров был выдворен за пределы Советского Союза, и я перешел работать к американскому корреспонденту газеты “Чикаго Дейли Ньюс” Стоннеману. В июле 1935 года, покидая Советский Союз, Стоннеман устроил меня на службу в американское посольство в Москве.

ВОПРОС: В качестве кого?

ОТВЕТ: Несколько месяцев я продолжал работать шофером, а потом был назначен на должность зам. начальника административно-хозяйственного отдела посольства.

ВОПРОС: За какие заслуги вас жаловали так американцы?

ОТВЕТ: Такое повышение в должности я получил потому, что честно служил американцам и добросовестно выполнял все их поручения.

ВОПРОС: Преступные поручения?

ОТВЕТ: Преступных заданий от американцев я не получал. Единственное, что я делал незаконного, – это перепродавал, по просьбе американцев, различные носильные вещи, специально привозимые ими для этой цели из Америки. Кроме того, по поручению американцев я скупал в Москве дорогостоящие уникальные вещи и ценности, которые затем вывозились ими за границу.

ВОПРОС: Кто давал вам такие поручения?

ОТВЕТ: Многие сотрудники американского посольства, в том числе и сам посол Смит, давали мне эти поручения, но чаще всего я их получал от начальника административно-хозяйственного отдела посольства – Харди Николаса.

ВОПРОС: С которым, как показала ваша жена Зайцева М.А., вы творили и другие преступные дела. Вы признаете это?

ОТВЕТ: Да. Сблизившись с Харди на почве совместных спекулятивных махинаций, я часто приглашал его к себе на квартиру. Бывая у меня, Харди обычно заводил антисоветские разговоры о материальном положении населения в Советском Союзе, всячески восхваляя при этом Америку. Я, в силу своих враждебных взглядов, поддерживал эти разговоры и, стараясь угодить Харди, высказывал ему разные измышления о советской действительности, выдавая это за достоверные факты.

ВОПРОС: Не антисоветские разговоры с Харди, а ваша шпионская работа на американцев интересует следствие. Вот об этом вы и рассказывайте.

ОТВЕТ: Признаю, что американцы иногда прибегали к моим услугам и некоторую информацию от меня действительно получали.

ВОПРОС: Информацию шпионского характера?

ОТВЕТ: Да.

ВОПРОС: Когда вы были привлечены американцами к шпионской работе?

ОТВЕТ: Начало моей преступной связи с американцами относится к 1934 году. Работая в то время у американского корреспондента Стоннемана, я часто разъезжал с ним по городам Советского Союза и помогал ему в сборе шпионских сведений. Стоннемана особенно интересовали промышленные центры и города, имеющие оборонное значение. Достаточно сказать, что за один только 1934 год мы побывали в таких городах, как Севастополь, Киев, Ростов, Сталинград, Саратов и Астрахань, где посещали фабрики, заводы и другие предприятия. Кроме того, Стоннеман и я объехали ряд станиц на Кубани, знакомясь с жизнью и бытом колхозной деревни. Возвращаясь в Москву после каждой поездки, Стоннеман направлял в Америку статьи, в которых, извращая действительность, охаивал все советское. Опускаясь до самой низкопробной клеветы, Стоннеман не останавливался перед прямой фальсификацией фактов, стараясь вопреки действительности показать, что в СССР царит якобы голод, нищета и бесправие. Летом 1935 года, как я уже показал, Стоннеман выехал из Советского Союза.

ВОПРОС: А вас передал на связь другому американскому разведчику?

ОТВЕТ: О дальнейшей моей связи с американской разведкой Стоннеман никаких указаний мне не давал, но спустя некоторое время, после его отъезда из Советского Союза, меня вызвал к себе второй секретарь американского посольства в Москве Уорд Ангус и, намекнув на мои отношения со Стоннеманом, предложил мне почаще заходить к нему. При этом Уорд заявил, что его интересует также информация, которую в свое время собирал Стоннеман, и что он надеется получать ее от меня. Я заверил Уорда, что он всегда может рассчитывать на мою помощь. В последующем, посещая Уорда, я передавал ему сведения о материальном положении населения города Москвы, используя при этом разные клеветнические слухи, распространяемые антисоветским элементом. Аналогичную информацию я передавал и Харди, с которым был связан после отъезда Уорда в конце 1939 года во Владивосток, куда Уорд был назначен на пост генерального консула. По заданию Харди я, кроме того, следил за поведением советских граждан, работающих в американском посольстве, и выявлял их настроения. Этими данными Харди интересовался потому, что наряду с разведывательной деятельностью, которую он проводил на территории Советского Союза, Харди занимался контрразведывательной работой внутри посольства.

ВОПРОС: Это все, что вы делали по заданиям американской разведки?

ОТВЕТ: Больше никаких сведений я американцам не передавал. Это объясняется тем, что возможности для сбора шпионских данных у меня были ограничены.

ВОПРОС: Неправда. Следствие располагает материалами о том, что вы усиленно интересовались сведениями о жизни и деятельности руководителей партии и Советского правительства. Кто давал вам такое задание?

ОТВЕТ: Таких заданий я ни от кого не получал и сбором сведений о руководителях ВКП (б) и Советского правительства не занимался.

ВОПРОС: В таком случае скажите, с Аллилуевой Кирой вы были знакомы?

ОТВЕТ: Да, был.

ВОПРОС: С какого времени?

ОТВЕТ: С 1939 года.

ВОПРОС: Как вы познакомились с Аллилуевой?

ОТВЕТ: С Кирой Аллилуевой меня познакомила моя жена – Зайцева Марьяна, являвшаяся подругой ее детства. После этого я часто встречался с Аллилуевой К., однако никаких преступных целей этим не преследовал.

ВОПРОС: Лжете. Встречаясь с Аллилуевой К., вы, как это установлено следствием, выведывали у нее шпионские данные о руководителях Советского правительства и передавали эти данные американской разведке. Рассказывайте, как было дело.

ОТВЕТ: Этого я признать не могу. Поддерживая с Аллилуевой К. многолетнюю дружбу, я тем не менее никогда не интересовался у нее сведениями о жизни руководителей партии и правительства.

ВОПРОС: Тогда будем изобличать вас.

(Вводится арестованная Аллилуева К.П.)

ВОПРОС (Зайцеву): Вы знаете, с кем вам дается очная ставка?

ОТВЕТ: Да, знаю. Очная ставка мне дается с Аллилуевой Кирой Павловной.

ВОПРОС (Аллилуевой): А вы знаете сидящего перед вами человека?

ОТВЕТ: Это Зайцев Виталий Васильевич, с которым я знакома с 1939 года, после того как он женился на моей подруге детства Фрадкиной Марьяне.

ВОПРОС (Аллилуевой): Какие у вас были отношения с Зайцевым?

ОТВЕТ: Отношения с Зайцевым у меня были хорошие, я бы сказала, дружеские. Мы часто встречались друг с другом и вместе проводили время.

ВОПРОС (Зайцеву): Правильно показывает Аллилуева о характере ваших отношений?

ОТВЕТ: Кира показала все правильно.

ВОПРОС (Зайцеву): Может быть, сейчас, не дожидаясь изобличения, вы станете рассказывать правду?

ОТВЕТ: От следствия я ничего не скрываю. Встречаясь с Кирой Аллилуевой, я беседовал с ней обычно на бытовые темы и никаких намерений использовать в преступных целях знакомство с ней не имел.

ВОПРОС (Аллилуевой): Так ли было, как показывает Зайцев?

ОТВЕТ: Зайцев говорит неправду. Знакомство со мной он использовал именно в преступных целях.

ВОПРОС (Зайцеву): Вы это признаете?

ОТВЕТ: Нет, не признаю.

ВОПРОС (Аллилуевой): Покажите, в чем заключалась ваша преступная связь с Зайцевым.

ОТВЕТ: Как я уже показала на следствии, подтверждаю это и сейчас, Зайцев, прикидываясь другом и пользуясь моим расположением к нему, выведывал у меня лично сам, а также через свою жену Зайцеву Марьяну сведения о руководителях партии и Советского правительства. При встречах со мной в 1945–1947 годах. Зайцев особенно интересовался такими сведениями, которые касаются жизни и деятельности Сталина. При этом он назойливо расспрашивал меня о том, какие театры и как часто посещает Сталин, где еще бывает Сталин, где находится дача Сталина и его семьи.

ВОПРОС (Аллилуевой): И вы рассказывали об этом Зайцеву?

ОТВЕТ: Я была откровенна с Зайцевым и в беседах с ним рассказывала некоторые подробности о жизни Сталина и его семьи. В частности, я сообщила Зайцеву, что Сталин проживает на даче в Зубалово и что на эту дачу с 1937 года водила жену Зайцева – Марьяну. Особенно много я рассказывала Зайцеву о семье Аллилуевых, своих отношениях со Светланой и ее браке с Морозовым. Касаясь Морозова, я сообщила Зайцеву, что он еврей, проживает вместе со Светланой в Доме Правительства и часто бывает у нас. После того как брак между Светланой и Морозовым был расторгнут, Зайцев интересовался у меня причинами этой размолвки. В этой связи я рассказала Зайцеву, что виной всему якобы является Сталин, который, как я говорила, не захотел принять в свою семью еврея.

ВОПРОС (Зайцеву): Что вы теперь скажете?

ОТВЕТ: Аллилуева показывает правду. При встречах с ней я действительно проявлял интерес ко всему, что касается Сталина и его семьи. Я также расспрашивал Аллилуеву К., что ей известно о личной жизни других руководителей партии и правительства, однако с моей стороны это было простое обывательское любопытство.

ЗАЯВЛЕНИЕ Аллилуевой: Зайцев лжет. Выведывая данные о руководителях ВКП(б) и Советского правительства, Зайцев не скрывал от меня преступного умысла в этом и в 1945 году прямо заявил мне, что получаемую от меня информацию о Сталине и его семье он передает американцам.

ВОПРОС (Зайцеву): После этого вы, конечно, не будете настаивать на том, что собирали эти сведения ради простого любопытства?

ОТВЕТ: Я убедился, что бессмысленно что-либо скрывать от следствия, и теперь буду рассказывать все как было. Признаю, что свое знакомство и дружеские отношения с Кирой я использовал для того, чтобы влезть в семью Аллилуевых и получать через нее сведения о Сталине и других руководителях партии и правительства.

ВОПРОС: По заданию кого вы действовали?

ОТВЕТ: По заданию американской разведки и лично Харди. В одной из бесед с Харди, состоявшейся между нами в 1945 году, я поделился с ним, что имею знакомство с семьей Киры Аллилуевой, и подробно рассказал ему, как произошло это знакомство и что из себя представляет ее семья. Харди очень заинтересовался моим знакомством с семьей Аллилуевой К. и спросил меня, какие возможности я имею для того, чтобы через эту семью получать некоторую информацию о руководителях Советского правительства. Харди подчеркнул, что американцев особо интересуют сведения о Сталине и его семье, поскольку в советской прессе никогда ничего не пишется о том, как живут и где проводят свободное от работы время руководители Советского правительства. Я ответил Харди, что отношения с Кирой Аллилуевой у меня достаточно близкие и она не станет скрывать от меня то, что ей самой известно по этому поводу. Ухватившись за это, Харди предложил мне еще больше сблизиться с Аллилуевой К., влезть в ее семью и под видом безвредного любопытства расспрашивать ее обо всем, что она знает о Сталине, его семье и о других руководителях Советского правительства.

ВОПРОС (Зайцеву): Так вы и поступали?

ОТВЕТ: Да. Выполняя задание американской разведки, я выведывал у Киры все, что можно было получить от нее о Сталине и его семье, и передавал эти сведения Харди. Узнав от Аллилуевой К. место расположения дачи Сталина в Зубалово, я немедленно сообщил об этом Харди и по его настоянию летом 1945 года выезжал с ним в район Зубалово, где показывал ему эту дачу. Какие еще сведения, касающиеся Сталина, были переданы мною Харди, я сейчас уже не помню.

ВОПРОС (Аллилуевой): Напомните Зайцеву, раз память ему почему-то изменяет.

ОТВЕТ: Осенью 1947 года, в период нашего совместного пребывания на курорте в Ессентуках, Зайцев расспрашивал меня об отношении Сталина к Аллилуевой А.С. Тогда же Зайцев проявлял усиленный интерес к книге Аллилуевой А.С. “Воспоминания” и просил меня рассказать ему– не по указанию ли Сталина был скомпрометирован ее автор. На это я заявила Зайцеву, что Федосеев написал такую резкую рецензию, конечно, не без согласия Сталина. В ответ на мое заявление Зайцев сообщил мне, что критику книги Аллилуевой А.С. американцы расценивают как “скандал в благородном семействе” и фамилию Аллилуевых считают поруганной.

ВОПРОС (Зайцеву): Имел место такой факт?

ОТВЕТ: Имел. Когда в газете была опубликовала рецензия Федосеева на книгу Аллилуевой А.С. “Воспоминания”, то в американском посольстве в Москве весьма заинтересовались этим, а жена атташе Баренса – Ксения Баренс, работающая библиотекарем посольства, во всеуслышание заявила, что факт опубликования рецензии Федосеева есть не что иное, как “скандал в благородном семействе”. В этой связи и произошел у меня разговор с Кирой Аллилуевой, о котором она сейчас показала. Содержание этого разговора я по возвращении в Москву передал Харди.

(Арестованная Аллилуева К. уводится.)

ВОПРОС: Кого еще, кроме Аллилуевой К., вы использовали в шпионских целях?

ОТВЕТ: Помимо Киры, некоторые сведения, касающиеся главным образом настроений населения, я получал от своей жены Зайцевой Марьяны и ее матери Фрадкиной Татьяны Александровны. В частности, я расспрашивал Марьяну и ее мать о том, как реагирует население на решение правительства о проведении денежной реформы и отмене карточной системы. Разные провокационные и панические слухи, которые распространялись антисоветским элементом через Марьяну и ее мать Фрадкину и доходили до меня, я также передавал Харди. Вот, собственно, и все, что относится к моей преступной связи с Харди.

ВОПРОС: А сговор с американцами о вашем бегстве в Америку, в чем призналась на следствии ваша жена, разве не имеет отношения к преступной связи с Харди?

ОТВЕТ: Признаю, намерение бежать в Америку у меня действительно было. Понимая, что моя шпионская деятельность рано или поздно будет вскрыта и мне не избежать тюрьмы, я в 1947 году поделился этим с Харди, и он предложил мне бежать вместе с женой в Америку. Обсуждая возможность нашего побега в Америку, Харди говорил, что при удобном случае он сможет перевезти нас через советско-польскую границу в специально оборудованном багажнике дипломатической автомашины под американским флагом. Я согласился с этим вариантом нашего побега, однако Харди почему-то оттягивал его осуществление, и дело кончилось тем, что я и моя жена были арестованы. Протокол с моих слов записан правильно, мною прочитан».

Многие из перечисленных в протоколе допроса впоследствии будут арестованы. По делу Аллилуевых во Владимирской тюрьме находились:

ЗАЙЦЕВА (ФРАДКИНА) МАРЬЯНА АЛЕКСАНДРОВНА, 1922 года рождения, уроженка города Москвы, художница, одна из близких подруг Киры Аллилуевой, арестована 21 декабря 1947 года по обвинению в шпионаже. На тюремной карточке сделана особая отметка: «Шпионка Америки». Прибыла во Владимирскую тюрьму 30 июня 1948 года. Осуждена Особым совещанием при МГБ СССР 29 мая 1948 года на 25 лет тюремного заключения. 23 ноября 1954 года из-под стражи освобождена на основании Постановления Прокуратуры СССР, МВД СССР и Комитета ГБ при Совете министров от 15 ноября 1954 года. Постановление от 29 мая 1948 года отменено, и дело в уголовном порядке прекращено. (Тюремная карточка Зайцевой М.А.)

ФРАДКИНА ТАТЬЯНА АЛЕКСАНДРОВНА, 1905 года рождения, уроженка города Саратова, мать Зайцевой (Фрадкиной) М.А., художница. Арестована 21 декабря 1947 года. Взята под стражу постановлением, утвержденным генерал-полковником Абакумовым 7 января 1948 года и санкционированным заместителем Генерального прокурора СССР генерал-лейтенантом юстиции Вавиловым 8 января 1948 года. Осуждена по статьям УК РФ 19–58-8, 58–10, ч. 2, 58–11 «Измена Родине» Особым совещанием при МГБ СССР на 10 лет тюремного заключения. Ранее Татьяна Александровна была судима в 1937 году, как член семьи арестованного Особым совещанием, и знала, что такое исправительно-трудовой лагерь. Прибыв 20 июня 1948 года из Лефортовской тюрьмы, Фрадкина Т.А. сразу же поступила в тюремную больницу. Врачи констатировали явные признаки психического расстройства. В медицинской карточке было записано: «Часто плачет, испытывает страх, заявляет, что она “подопытное животное” и что на нее действуют электротоками и собираются убить. В результате чего боялась ходить на прогулку и в баню, говорила, что ее преследуют голоса извне. Кушала неохотно и прятала пищу куда только могла». 31 июля 1948 года врачами тюрьмы было сделано заключение, что она имеет психическое расстройство и нуждается в психической экспертизе. Через некоторое время из Москвы прибыл психиатр-консультант, кандидат медицинских наук, майор медицинской службы Торубаров, который вместе с врачами сделал заключение, что Фрадкина имеет затяжную психогенную реакцию и дистрофию в связи с одиночным содержанием и нуждается в изменении тюремного заключения. Несмотря на уговоры администрации и врачей, Татьяна Александровна отказывалась от пищи, и ее кормили искусственно до марта 1949 года. Потом ей стало лучше, ела самостоятельно, рисовала и читала. Ходила на прогулку и принимала лекарства. В феврале 1950 года состояние Фрадкиной становится угнетенным, часто плачет и говорит врачам, что жить больше не хочет. Неоднократно ей выписывались такие продукты питания, как масло, сахар, молоко, яйца, кофе, какао, кисель, но от всего она категорически отказывалась, приходилось ее кормить через зонд. 7 января 1951 года Татьяна Александровна Фрадкина скончалась во Владимирской тюрьме.

Александров Владимир Александрович, 1896 года рождения, уроженец города Москвы, художник, заведующий художественной мастерской при Министерстве иностранных дел СССР, по национальности немец. Арестован Главным управлением МГБ СССР 18 февраля 1948 года. Характер преступления: измена Родине. Осужден Особым совещанием при МГБ СССР 30 июля 1949 года на 20 лет тюремного заключения с конфискацией имущества. Прибыл во Владимирскую тюрьму 5 сентября 1949 года. Освобожден 9 июня 1955 года. Пометка в тюремной карточке Александрова В.А.: «Тюремный срок был снижен до 10 лет, и в соответствии с Указом “Об амнистии” из-под стражи освободить. Не считать судимым по данному делу».

Узник одиночной камеры Владимирской тюрьмы УГЕР ГЕОРГИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ, 1905 года рождения, уроженец города Киева, инженер-радист, заместитель председателя авиатехнического комитета ВВС МВС СССР, генерал-майор, арестован 28 декабря 1947 года. Национальность – еврей. Характер преступления: измена Родине. Прибыл во Владимирскую тюрьму 22 июня 1948 года. Сосед по квартире Е.А. Аллилуевой и Молочникова Н.В. Возможно, их разговоры о вожде и легли в основу обвинения. Осужден Особым Совещанием при МГБ СССР 29 мая 1948 года на 15 лет тюремного заключения. Начало срока 28 декабря 1947 года, конец – 28 декабря 1962 года.

Биография Георгия Угера насыщенна и удивительна. В 1921 году он вступает в ряды Красной армии. В 1924 году успешно заканчивает военно-электротехническую школу, после чего направлен в Ленинградскую школу связи. В 1929 году публикует, как молодой ученый, первые научные статьи по радиотехнике. Поступает в Ленинградский электротехнический институт. В 1929 году зачислен в Военно-воздушную академию. Учась параллельно в двух вузах, в кратчайшие сроки получает дипломы: военного инженера авиационной службы и гражданского радиоинженера. В 1932 году ведет исследовательскую работу в Государственном научно-исследовательском институте ГК (НИИ ВВС), в результате кропотливой работы создает первый в авиации радиополукомпас для оснащения самолетов. В 1938 году Г. А. Угер возглавляет отдел навигации, а после штурманский отдел ГК (НИИ ВВС). В годы Великой Отечественной войны Угер был назначен в Совет по быстрейшему оснащению новейшей техникой всех видов Вооруженных сил. После войны Георгий Александрович вошел в комиссию, которая была утверждена Постановлением ГКО № 9475 от 8 июля 1945 года, по изучению германской ракетной техники и «Оружия возмездия». В 50-е годы он проводит успешно ряд исследовательских научных работ по радиотехнике и радиолокации. Находясь в тюрьме, не переставал заниматься любимым делом – радиоконструированием. Когда он выходил на прогулку, возле камеры выставлялся часовой, никто, кроме начальника тюрьмы, не мог зайти в камеру. В камере Угер делал чертежи радиостанций, которые потом по секретной почте уходили в Москву. На основании Определения Военной коллегии Верховного суда СССР № 44-01181/54 от 10 февраля 1954 года Георгий Александрович 19 февраля 1954 года был освобожден и выбыл к месту жительства в город Москву. (Тюремная карточка Угера.)

Шатуновская Лидия Александровна, 1906 года рождения, национальность – еврейка, арестована 27 декабря 1947 года, театровед. Осуждена Особым совещанием при МГБ СССР на 20 лет тюремного заключения по статьям УК РФ 58-1а, 58–10, ч. II, 58–11. Освобождена 27 мая 1954 года с прекращением дела по Определению Военной коллегии Верховного суда. В 1982 году Лидия Шатуновская опубликует в США книгу «Жизнь в Кремле», основанную на личных наблюдениях и разговорах, что велись у Аллилуевых.

Тумерман Лев Абрамович, 1898 года рождения, национальность – еврей, биофизик, научный сотрудник, арестован 28 декабря 1947 года. Муж Шатуновской Л.А. Осужден Особым совещанием при МГБ СССР на 20 лет тюремного заключения по статьям УК РФ 58-1а, 58–10, ч. II, 58–11. Прибыл во Владимирскую тюрьму 26 июня 1948 года. 16 августа 1953 года был этапирован в Верхнеуральскую тюрьму, а в 1954 году переведен во Внутреннюю тюрьму КГБ. После прекращения дела вышел на свободу.

В ходе допросов Е.А. Аллилуевой следователи МГБ установили еще один канал утечки информации о жизни семьи Сталина за рубеж. В своих показаниях Е.А. Аллилуева сообщила, что «Гольдштейн интересовался у нее семьей Сталина».

Гольдштейн Исаак Иосифович, 1892 года рождения, национальность – еврей, доктор экономических наук, старший научный сотрудник Института экономики Академии наук СССР. Арестован 19 декабря 1947 года. Характер преступления: шпионаж. Осужден Особым совещанием при МГБ СССР 29 октября 1949 года на 25 лет тюремного заключения. Имущество конфисковано. Прибыл во Владимир 20 июня 1950 года. Умер в тюрьме 30 октября 1953 года. В углу тюремной карточки Гольдштейна для надзорсостава была особая пометка: «Строго изолировать от других». Был арестован ночью вместе с женой, Кржевской Мариной Арсеньевной. До ареста вел профессорско-педагогическую работу на кафедре политической экономии. Имел около ста печатных работ, в том числе несколько больших книг (монографий) и брошюр. Научную работу вел и печатался с 1922 года, (обложка. tif)

Из материалов личного дела заключенного № 174 Гольдштейна Исаака Иосифовича: «Постановление об избрании меры пресечения. Город Москва 5 января 1948 года. Я, помощник начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР подполковник Сорокин, рассмотрел материалы в отношении Гольдштейна Исаака Иосифовича, 1892 года рождения, уроженца города Замостье (Польша), гражданина СССР, еврея, беспартийного, старшего научного сотрудника Института экономики Академии наук СССР, проживающего в Москве по улице Огарева, дом 3, кв. 16. Нашел: Гольдштейн И.И. совершил преступления, предусмотренные ст. ст. 58, п. 1 «а» и 58, п. 10, УК РСФСР. Принимая во внимание, что, находясь на свободе, он может уклониться от следствия и суда, руководствуясь ст. ст. 145 и 158 УПК РСФСР, постановил: мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда Гольдштейну И.И. избрать содержание под стражей, о чем в порядке ст. 146 УПК РСФСР объявить арестованному под расписку. Настоящее постановление направить прокурору и передать начальнику тюрьмы для приобщения к личному тюремному делу». Утвердил данное постановление министр государственной безопасности генерал-полковник Абакумов 7 января 1948 года, и санкционировал заместитель Генерального прокурора СССР генерал-лейтенант юстиции Вавилов 8 января 1948 года.

Находясь в заключении в Лефортовской тюрьме, Гольдштейн подвергался жестким пыткам, следствие шло ускоренным темпом, показания выбивались во время многочисленных допросов, которые происходили в ночной период, а заканчивались ранним утром. После трех месяцев заключения, по его заявлению к начальнику тюрьмы, и ходатайству следователя, ему разрешили пользоваться книгами и очками. И снова начались допросы, ночью, днем и ранним утром. Гольдштейн наконец признал, что «информацию о жизни Сталина он собирал по просьбе Соломона Михоэлса, председателя антифашистского комитета». В апреле 1949 года здоровье Гольдштейна ухудшилось, ему разрешили спать до 12 часов дня. Срок следствия продлевался ежемесячно вплоть до 8 ноября 1949 года.

28 октября 1949 года в отношении Гольдштейна И.И. было вынесено постановление о направлении его в особую тюрьму: «Гольдштейна Исаака Иосифовича после осуждения его Особым совещанием заключить в особую тюрьму МГБ СССР». На следующий день Исаак Иосифович был осужден и 5 ноября 1949 года, на основании наряда № 707, этапирован для отбытия тюремного заключения в Верхнеуральскую тюрьму МВД СССР, станция Магнитогорск Южно-Уральской железной дороги. Находясь в тюрьме, Гольдштейн неоднократно писал в Москву о несправедливом его осуждении и просил пересмотра дела.

Признательные показания, выбитые у Гольдштейна, дали возможность осуществить специальные операции по устранению активистов Еврейского антифашистского комитета и ликвидации самого Соломона Михоэлса, который был убит в Минске 13 января 1948 года.

В ходе работы с личным делом заключенного Гольдштейна И.И. были обнаружены обращения к начальнику тюрьмы, где он сообщал, что, находясь в Верхнеуральской тюрьме в период с 22 февраля по 3 июня 1950 года, пишет работу в форме тезисов на тему: «О применении математики в физических и общественных науках». По оценке Гольдштейна, данная работа – единственная в своем роде. В ней Гольдштейн подверг критике англо-американские теории в области политической экономии, он пишет: «…Насколько мне известно, таких работ в советской литературе не имеется». По прибытии во Владимирскую тюрьму тетрадь вместе с вещами была изъята. После ознакомления с обращением Гольдштейна начальник тюрьмы принял решение: «Тетрадь вернуть, в бумаге за счет тюрьмы отказать».

Находясь во Владимирской тюрьме, Гольдштейн продолжает научную работу, работает с книгами тюремной библиотеки. Из обращения Гольдштейна к начальнику тюрьмы: «Ознакомившись с каталогом книг в библиотеке Владимирской тюрьмы, я убедился в возможности в течение нескольких месяцев развернуть написанные мной тезисы в довольно значительную работу, которую я смогу представить в МГБ СССР для дальнейшего использования. За авторским правом не гоняюсь, на авторство претендовать не буду. Прошу лишь одного: предоставить право мне написать эту работу». В деле Гольдштейна была обнаружена тетрадь, исписанная мелким почерком. Несмотря на свое подорванное пытками здоровье, Исаак Иосифович в тюремной камере пишет работу под названием «Важнейшие проблемы экономической истории феодализма в Западной Европе». По ее завершении работа была направлена в Москву. 25 июля 1953 года из Министерства внутренних дел СССР приходит ответ за № Г-34/2/1942, после чего ему объявили, что работа использована быть не может и будет приобщена к личному делу.

Каких-то особых условий, как ученому, Гольдштейну администрация Владимирской тюрьмы не предоставляла. Во время проведения обысков у него изымались бумаги, на которых он делал математические упражнения. А объяснялось это следующим образом. Вот отрывок из доклада старшего по корпусу, делавшего обыск: «Отобранные бумажки при обыске, которые он приобрел из уборной и делал на них математические упражнения, уничтожены». От руководства тюрьмы поступило распоряжение: «Предупредите его, что использовать для писания бумагу, которая выдается для оправки, запрещено». За сушку нескольких ломтиков хлеба на батарее к Гольдштейну принимались меры дисциплинарного воздействия.

Неоднократно Исаак Иосифович хотел найти свою жену Марину Кржевскую. Так, в феврале 1950 года он обратился к начальнику тюрьмы с заявлением о предоставлении возможности обратиться в МГБ СССР с просьбой сообщить адрес или местонахождение его жены для возможности использовать право обмена письмами один раз в год, на что получил отказ. В октябре 1952 года снова предпринята попытка найти жену. 27 октября 1952 года заместитель начальника Владимирской особой тюрьмы Лавыгин направляет начальнику тюремного отдела МГБ СССР полковнику Евсенину запрос по разрешению переписки с женой, находящейся в заключении. В декабре из Москвы пришел ответ: «Гольдштейну И.И. переписка с женой Кржевской М.А. не разрешена, о чем объявите заявителю». Весной 1953 года умер Сталин. Гольдштейн снова обращается к руководству тюрьмы с просьбой разыскать его жену и разрешить переписку с ней. 9 октября 1953 года Гольдштейну разрешили переписку с женой которая находилась в исправительно-трудовом лагере в поселке Явас Зубополянского района Мордовской АССР.

Судьба его жены Марины Арсеньевны весьма трагична. Из воспоминаний К.С. Хлебниковой-Смирновой: «С Мариной Арсеньевной я познакомилась в 1951 году. Она помогала мне в библиотеке. Когда я была больна, она заменяла меня. Лихачев ее уважал, говорил: “Умная эта женщина, Кржевская!” Мне же она всегда говорила: “Я тебе рискую советовать потому, что с высоты моего возраста все виднее”. Она училась когда-то в Смольном институте в Петербурге. В 15 лет осталась круглой сиротой. После института убежала от сестры, поступила на курсы. Хотела быть не просто барышней, а приносить людям пользу. Вышла замуж в двадцатидвухлетнем возрасте за молодого человека, которого прочили в профессора. Прожили несколько лет в Испании – он специализировался в испанском языке. Любил Сервантеса. По возвращении в Питер стал профессором. Марина Арсеньевна прожила с ним 14 лет как в раю. Ей надоела райская жизнь, она бросила мужа, Бориса Аполлоновича, и вышла замуж за еврея Исаака Иосифовича. Он был коммунист, ученый-экономист. Ничего, кроме книг, у него не было. Она даже спала на полу, покрываясь пледом. Она помогала новому мужу бороться за создание нового образа жизни. Удивительнее всего, что она не переставала любить своего первого мужа, Бориса Аполлоновича, заставила его жениться на влюбленной в него студентке. Прошли годы. В 1947 году Марину Арсеньевну и ее нового мужа посадили в тюрьму. За что посадили Исаака Иосифовича, я не знаю, а Марину обвинили в том, что она хотела отравить Светлану, дочь Сталина. Лет за десять до посадки у невестки Сталина (приятельницы Марины) Марина увидела девочку Светлану. Светлана жаловалась на головную боль. Марина дала ей таблетку пирамидона. Здесь же присутствовала няня Светланы… Когда Марину посадили и зачитали обвинение, она, конечно, не хотела его подписывать. Около двух лет просидела в Лефортовской тюрьме. Я не знаю, подписала она или ее посадили на десять лет в особый лагерь без подписи. Муж ее умер еще во время следствия. Она мне рассказывала, что еще в 1937 году ее муж Исаак Иосифович, правоверный коммунист, часто говорил: “Без преступления не посадят”. Когда во время следствия они встретились на очной ставке, она хотела ему сказать: “У нас без преступления не посадят”, да пожалела его, очень он был несчастный и больной. Первый ее муж, несмотря на то что был профессором Ленинградского университета, когда узнал, что с Мариной случилось несчастье, стал искать возможность помочь ей. Посылал сначала деньги, но с деньгами в тюрьме делать было нечего. Тогда он стал Марине посылать масло и сахар. Она и жива осталась только благодаря ему, так как здоровье у нее было такое плохое, что все удивлялись, что она еще жива. Ведь она еженощно бегала в уборную раз тринадцать (уборная была метрах в 100 от барака). Когда же она спала? Когда Марину Арсеньевну освободили, возвратили в Москву, дали квартиру и пенсию, она не успокоилась, пока не написала покаянное письмо Борису Аполлоновичу. При первой возможности она зарыла это письмо в его могилу на ленинградском Богословском кладбище (он умер от инфаркта за два месяца до ее освобождения). Прожила Марина Арсеньевна в Москве после освобождения до 1967 года. Я часто с ней встречалась. Перед смертью она попросила ее тело кремировать, а прах зарыть в могиле Бориса Аполлоновича в Ленинграде. Я ее просьбу исполнила». (К.С. Хлебникова-Смирнова. «Мои воспоминания». Таллин: издательство «Александра», 1994.)