Текст книги "Сердечный трепет"

16:07

Сочные зауерландские[69]69
  Sauerland – северно-восточная часть Рейнских сланцевых гор.


[Закрыть] сардельки. Браво. После того как с полдюжины водителей передо мной решили больше не ждать и отправились искать объезд, я оказалась позади высоченного, как дом, грузовика с надписью «Сочные сардельки». Под ней – очень реалистичный портрет груза. Омерзительно! Когда вместо голода у тебя горе, худшего места для стоянки не придумать.

Грузовик регулярно выплевывает толстое черное вонючее облако из выхлопной трубы прямо мне в воздухозаборник. Я дышу выхлопами, стою без движения в пробке, потеряла счастье своей жизни и потею в тени колбасного грузовика. Если мне срочно не придет в голову что-нибудь, отчего я взбодрюсь, то моя депрессия, возможно, превратится в агрессию, и я нападу не только на бутерброд с ветчиной со мной рядом, но и на сочную колбасу впереди, а это грозит штрафом. Чтобы убить время, но, главное, чтобы убежать от мрачных мыслей, которых иначе не миновать, я читаю вслух единственное стихотворение, которое помню наизусть. Генрих Гейне. Всегда трогает за сердце.

 
Herz, mein Herz, sei nicht beklommen
Und ertrage dein Geschick,
Neuer Frühling bingt zurück,
Was der Winter dir genommen.
Und wie viel ist dir geblieben!
Und wie schön ist doch die Welt!
Und, mein Herz, was dir gefällt,
Alles, alles darfst du lieben![70]70
  Сердце, сердце, сбрось оковы
  И оставь свою печаль.
  Что зима взяла – не жаль:
  Все с весной вернется снова.
  Нет, не все, еще пропало!
  Как прекрасен мир вокруг!
  Ты полюбишь вновь, мой друг,
  То, что ты любить желало! (Пер. с нем. И. Кормильцева.)


[Закрыть]
 

Но не утешает. Потому что сердцу моему больше не мило ничто. Что за проклятое, проклятое дерьмо!

16:25

Отличная идея. В течение трех минут надо привести десять веских причин, почему так замечательно быть одной. Почему одиночество – это состояние, к которому нужно стремиться. Почему сегодня праздничный день. Почему и через десять лет я буду охотно вспоминать этот день. День, когда Амелия куколка Штурм вернула себе свободу.

Наконец!

Одна!

Ура!

Вот список самых лучших причин, которые сразу же пришли мне на ум.

16:28

……….

16:29

……….

16:30

Проклятье! Абсолютно ничего!

До вчерашнего дня, когда у меня еще были упорядоченные отношения с любимым человеком, мне ежечасно приходили в голову двадцать причин, почему одинокой быть лучше. Я сто раз в неделю подумывала о расставании. Это было моим постоянным занятием и источником внутреннего волнения. Потому что я не люблю, когда у меня все спокойно. И иногда я спрашивала себя, о чем бы могли мы беседовать с Ингеборг вечерами после работы, если бы Филипп не подкидывал мне столько интересных проблем.

О политике? Ибо достаточно хорошо в ней разбирается. Раньше она была активным участником движения зеленых и даже приковывала себя куда-то в знак протеста. Против чего протестовала, она сегодня точно не помнит, но это было замечательно.

Когда она с сияющими глазами рассказывает о демонстрации в Брокдорфе, я спрашиваю себя, на что я попусту потратила время, когда была молода и полна сил и энергии. Тогда у меня еще нашлось бы время, чтобы решиться на что-то не имеющее ко мне прямого отношения, к чему-нибудь себя приковать.

Но нет, политика – не мой конек. А с тех пор, как я лично познакомилась с Ульрихом Викертом, я просто перестала понимать, как это люди смотрят новости дня. Я вам говорю, если кто-то окажется на вечеринке неподалеку от Викерта и услышит его заливистое ржание, того еще годы будет преследовать этот кошмар. «Гыыы хохохохо гыгыгы». Приблизительно так. До сих пор при одном воспоминании об этом по коже бегут мурашки.

Отношения между людьми и их разрушение – про это со мной можно рассуждать подолгу и с пользой. Я хорошая слушательница, когда речь идет о любовных переживаниях, о расставаниях, о сомнениях в любви как таковой и в конкретном партнере. Нет такой проблемы, в которую я бы тут же не вникла. Ночами напролет Ибо и я размышляли о наших любовных историях, анализируя необдуманные высказывания и жесты, тактику возвращения чувства собственного достоинства, партнера или мира в семье. Мы ворчали и жаловались на плохое отношение и недостаток внимания к себе.

Я вспоминаю один знаменательный вечер с Ибо в кафе Химмельрайх. Давно уже ушли последние посетители, мы заперли двери и сидели за нашим любимым столиком у окна, между нами бутылка «Просекко» и переполненная пепельница. Я была настроена миролюбиво, потому что Филипп неожиданно прислал мне красивый весенний букет и вообще не было причин жаловаться. Бывают такие гармоничные периоды, которые, если повезет, порой так же гармонично кончаются.

В тот вечер у Ибо было плохое настроение.

«Что с тобой?»

«Конрад достает меня немыслимо. Тебе этого не понять» «Опять?»

«Раньше ты говорила: все еще».

«Ибо, ты очень критично настроена».

Не в моих правилах становиться на сторону мужчины и уж тем более не тогда, когда этот мужчина готовит неприятность моей лучшей подруге. Но Конрада мне было немного жаль. Он целых полгода пытался угодить Ибо.

Они познакомились в сауне гостиницы «Меридиан». Ибо согласилась на приглашение Конрада пойти в бар, выпить свежевыжатого сока. Поскольку на обоих были купальные халаты, она не имела возможности сразу оценить его манеру одеваться. Иначе сработала бы ее внутренняя система раннего оповещения. А когда позже она заметила неприятную склонность Конрада к баклажанного цвета рубашкам и ковбойским сапогам, было уже поздно.

Но это ни в коем случае не значит, что у Ибо хороший вкус. Просто его отсутствие ничуть не мешает ей пылко осуждать промахи по части моды у других. Она в ужас пришла, когда впервые увидела его одетым. И, как быстро выяснилось, это было не единственное, что ей мешало.

Конрад и Ибо совершенно не подходили друг другу. Ибо любит спагетти. Конрад предпочитал равиоли. Ибо очень любит – что странно для женщины – фильмы, где много крови и много трупов. Конрад смотрел комедии. Ибо неряшлива, Конрад нет. Конраду нравится Инго Аппельт.[71]71
  Немецкий комедийный актер.


[Закрыть] Ибо нет. Конрад спал до полудня, Ибо жаворонок. Ни с какого боку они друг другу не подходили, и тем не менее какая-то необъяснимая сила тянула их друг к другу.

«Я им очарована, потому что он совершенно другой», – говорила Ибо вначале. Но через короткое время его непохожесть стала раздражать ее с всевозрастающей силой. Собственно говоря – глупо пытаться быть приличным в виде исключения. Конрад ничего не мог поделать с собой – до того у него с Ибо были разные вкусы. Случается, что люди не подходят друг к другу, и в этом никто не виноват. Но Ингеборг смотрела на вещи по-другому.

«Знаешь, что он вчера сделал? Он среди дня опустил жалюзи, чтобы смотреть Формулу-1, думал, что солнце будет ему мешать. Он не смог бы наслаждаться гонками, если бы что-то все время напоминало ему, что на улице прекрасная погода».

«Но я это очень хорошо понимаю. Мне самой больше нравится смотреть телевизор, когда на улице пасмурно».

Я попыталась сгладить углы. Хотя это не мое амплуа.

«Конечно. Но разница в том, что ты не смотришь телевизор чудесным солнечным воскресным днем. Это ненормально. Двадцать пять в тени, и это в Гамбурге. Событие столетия. Другие пары катаются на каноэ, лежат на пляже, идут купаться или сидят у реки и попивают вино с минеральной водой. А что делает Конрад? Опускает жалюзи. Я подумала, что брежу».

«Такова, стало быть, его сущность». Звучит банально. Но банальным не является. Иногда приходится признавать, что вплотную подошел к границе, за которой бессильны тактика и педагогика.

«Что ты хочешь сказать? Как будто сама не пытаешься все время переделать Филиппа. Ты же эксперт по вопросу не-принимать-мужчин-такими-как-есть!»

Это так. Но, в отличие от Ибо, я достигала прекрасных результатов.

«Есть вещи, которые либо принимаешь, либо нет. Нет смысла постоянно раздражаться.

Если ты хочешь мужчину, который бы катался с тобой на каноэ в хорошую погоду, то и ищи себе такого».

«Но мне этот нравится».

«Иногда этого недостаточно. Есть пары, которые любят друг друга до смерти, но не могут быть вместе, потому что один хочет спать с закрытым окном, а другой – только с открытым. Иногда найти компромисс невозможно. Окно либо открыто, либо закрыто».

Это, подумала я, сформулировано вполне философски и тем не менее очень жизненно. Я откинулась назад, глубоко затянулась и постаралась как можно интеллигентнее выпустить дым в сторону.

Ибо вздохнула. «Ну, хорошо. Дам ему еще один шанс. Мы хотим через неделю поехать на побережье. Посмотрим, что получится».

«Ибо, ты должна мне пообещать одно. – Я строго на нее посмотрела. – Раздражаться запрещено. Заруби себе на носу: на этот раз ты не будешь придираться к Конраду по пустякам. Чтобы он не стал еще более неуверенным и в сто раз хуже, чем он сейчас».

Ибо задумчиво посмотрела на меня.

«Ты считаешь, я не должна обращать внимания?»

Бессмысленно говорить, что они больше не пара.

16:45

Мне срочно нужно в туалет. И тут же в голову приходит наконец веская причина, по которой стоит оставаться одной: не нужно постоянно оправдываться, почему тебе опять нужно в туалет. И почему хочется посмотреть по центральному телевидению «Неспящий в Сиэтле» вместо «Диких гусей» по первому кабельному каналу. И это, несмотря на то, что «Неспящий» есть на видео и некоторые ключевые сцены ты помнишь наизусть. Том Хэнкс: «С ней и снег был чуточку белее, если вы понимаете, о чем я».

И не нужно никому объяснять, почему ты говоришь, что сидишь на диете, когда, целый день проголодав, под вечер за час съедаешь целую упаковку чипсов, а потом еще два шоколадных батончика с мюслями.

Замечательно быть одной, потому что все мужчины бесчувственны, ничего не понимают в женщинах, совершенно нас не ценят и к тому же так глупы, что не могут понять, что женщины совсем не хотят быть брошенными в одиночестве, когда они, вздыхая, прижимают ладони ко лбу, тяжелыми шагами ходят по спальне и бесцветным голосом произносят: «Сейчас мне необходимо остаться одной».

Совсем плохо, когда ты, сделав над собой огромное усилие, удаляешься в спальню, а этого никто не замечает. Ты лежишь, живописно раскинувшись на кровати, дверь слегка притворена, чтобы твои причитания проникали в каждый уголок квартиры – и что? Ничего. Твой парень воспользовался случаем, чтобы без помех посмотреть матч «Боруссия» (Дортмунд) против «ФС» (Бавария). Я вам говорю, бесчувственный неотесанный чурбан.

Когда женщины демонстративно уходят, они просто хотят, чтобы их заметили. Это же так легко понять. По той же причине женщины очень редко оставляют мужчин в покое. Это случается в те моменты, когда они просто не в состоянии наблюдать за мужчиной: как раз позвонила подруга или начался фильм с молодым Кэри Грантом.

Женщины судят о других по себе. Их мышление ориентировано на партнера: если мужчина отворачивается, надувшись, значит, он нуждается во внимании. Мужчина, который уходит из комнаты со словами: «Нет никакого смысла говорить с тобой, давай просто закончим разговор», на наш взгляд, беззвучно взывает о помощи. Мужчина, который не хочет разговаривать, нуждается в нашей эмоциональной поддержке. И мы ее оказываем, готовые к тому, что нас могут обругать психопатками или невыносимо назойливыми занудами.

Друзья, поймите: мы не можем оставить их в покое, потому что знаем, как вреден покой.

Мы не можем закончить разговор на фальшивой ноте, потому что диссонанс внутри нас разрастается в ужасную какофонию.

Иногда я спрашиваю себя, какой стала бы жизнь, как бы изменилось наше общество, если бы мужчины и женщины научились понимать друг друга. Начался бы бурный рост безработицы. Всем семейным психологам и авторам книг об отношениях между полами пришлось бы менять профессию. Многие женские общества распались бы из недостатка интересных тем для общения. Компания «Телеком» обанкротились бы. Резко сократилось бы потребление алкоголя и сигарет. Флористы и ювелиры понесли бы пятидесятипроцентные убытки. Никаких больше цветов или украшений в знак примирения. Потому что, кто не ругается, тот и не мирится. И, не в последнюю очередь, развалится индустрия диет со всеми этими таблетками для похудания, белковыми напитками, книгами, группами взаимопомощи и приборами для сжигания жиров, потому что женщины поймут, что мужчины тащатся от худых женщин, но женятся-то на полненьких.

Мы стали бы понимать друг друга – и нам не о чем стало бы говорить.

Осмелюсь выдвинуть тезис: жизнь потеряла бы свой интерес, а наше общество обрекло бы себя на погибель, если бы мужчины и женщины научились понимать друг друга.

Но до тех пор, пока человечество делится на две группы – на тех, кто ищет, и на тех, кто мучается с тем, что он нашел, – мир будет крутиться. Только поэтому, друзья мои, только поэтому, если уж честно, земля и вертится.

16:48

Но я, я-то не хочу снова отправляться на поиски. Нееет, честное слово, нет.

Стою одна в пробке, мне срочно нужно в туалет.

Вставила послушать кассету Бурги. После чего меня попыталась развеселить Глория Гейнор:

 
I am what I am
and what I am
needs no excuses![72]72
  Я то – что есть.
  И то, что я есть
  Не нуждается в извинениях!


[Закрыть]
 

Потом группа «Вилидж пипл»:

 
Go west
life is peaceful there.[73]73
  Поезжай на запад,
  Там мирная жизнь.


[Закрыть]
 

И наконец, убойное старье из серии:

Кто-сейчас-нам-не-подпел-тому-медведь-на-ухо-сел:

 
Dsching, Dsching, Dschingiskhan
Auf Brüder! – Sauft Brüder! – Rauft Brüder! —
Immer wieder!
Lasst noch Wodka holen
Hohohoho
Denn wir sind Mongolen Hahahaha
Und der Teufel kriegt uns früh genug![74]74
  Чин, Чин, Чингисхан!
  Встать, братья! – Пить, братья! – Драться, братья!
  Вновь и вечно!
  Приносите водки!
  Хохохохо!
  Мы же ведь монголы!
  Хахахаха!
  И очень скоро черт нас заберет! (нем.)


[Закрыть]
 

При обычных обстоятельствах мне бы хватило выдержки. Но в моей теперешней ситуации все эти резвые песенки действовали на меня крайне удручающе и еще больше стимулировали мой и без того напряженный мочевой пузырь.

16:57

Теперь точно, мой пузырь лопнет. За последние десять минут мы продвинулись метров на пятьдесят. Если так пойдет дальше, я пропущу показ по телевизору присуждения премии Бэмби. Трансляция начинается в четверть девятого. А я ни в коем случае не хочу ее пропустить. Хотя это мазохизм. Смотреть, как люди шагают по моей красной ковровой дорожке. Не зная, какое я бы устроила шоу, окажись я там. Хочу слушать благодарственные речи лауреатов и следить вместе с камерами за зрительным залом. Где-то там, довольно близко от сцены, благодаря своим связям с тупыми воротилами шоу-бизнеса, сидит Филипп фон Бюлов. Так вот, хотя я больше ни чуточки не интересуюсь ни им, ни его успехами, мне очень хотелось бы знать, какой костюм он наденет сегодня вечером.

Я подъехала к указателю: стоянка Хольммор через пять километров.

Ну ладно, думаю я. Мне обязательно нужно в туалет. Будь что будет, потому что нужно позарез. Терять мне нечего. Я выезжаю за ограждение, включаю аварийную мигалку и даю газ.

Конечно, я тогда еще не знала, что это один из тех моментов, когда жизнь совершает решительный поворот. Один из тех моментов, про которые позже говоришь: «Что бы было, не решись я тогда, поздним летом, около пяти, выехать на встречную полосу?»

Звучит не слишком патетически, и, не будь это жизнью Амелии куколки Штурм, а каким-нибудь кино с Кэмерон Диас, режиссер выдумал бы что-нибудь более аппетитное и трогательное, – но ничего не изменишь: мою судьбу определил мочевой пузырь.

17:01

Смотрюсь в зеркало в туалетной комнате на стоянке Хольммор. Вид кошмарный. Лицо узкое, как будто я – по примеру бесчисленных фотомоделей – закусила себе щеки изнутри. Лицо загорело в Силте, на носу веснушки. Я выгляжу серьезнее, чем обычно, взрослее. Где же то милое невинное существо, с которым все хотят иметь дело?

Давайте скажем честно: потому с тобой все хотят иметь дело, что просто не могут себе представить, что ты можешь быть опасна. Или потому, что ты толще, чем они. Или потому, что твой начальник за твоей спиной плохо о тебе говорит. Или потому, что все, кроме тебя, знают, что твой муж тебе изменяет. Ты симпатична другим, потому что они чувствуют свое превосходство над тобой. Когда я еще работала в текстильной фирме, я всегда немного злилась, что обо мне почти не сплетничали. Никогда не было дурных слухов, пошлых разговоров, которые мне приходилось бы опровергать. Я болезненно воспринимала это как умаление моих достоинств. Только однажды я услышала, как одна коллега из отдела складирования назвала меня заносчивой стервой. Это долго ласкало мое самолюбие.

Мое отражение в зеркале пытается улыбнуться. Разве так важно хорошо выглядеть? Разве красивые люди счастливее? Счастливее меня? Хотя это не трудно. Мне вспомнился веселый Вольфганг Джоп, модельер из Гамбурга. Он повел Филиппа, меня и четырех моделей в элитный берлинский «Фау», в благодарность за то, что Филипп помог ему заключить договор на его первый фильм. Фильм, в котором, кстати, маленькую роль сыграла и Бенте Йохансон. Как я узнала от Филиппа, Джоп отрицательно отозвался об актерских способностях Бенте, об отсутствии у нее обаяния, о ее жеманных манерах. Поэтому этот человек сразу стал мне близок. Я тоже понравилась ему с первого взгляда. Действительно, он потрясающе разбирается в людях, этот господин Джоп.

Вечер в «Фау» обошелся ему не слишком дорого. Сам он почти не притронулся к еде, потому что все время говорил. Четыре модели утверждали, что уже наелись, – что, конечно, было неправдой. Я утверждала, что уже наелась, что тоже было неправдой. Но, глядя на четыре зубочистки женского рода, я сразу ощутила свои толстые бедра и пустой желудок.

Один лишь Филипп ел с аппетитом, а мы внимали рассуждениям Джопа о глубинных достоинствах и внешней красоте, которые завершились сентенцией: «Кому интересна внутренняя красота? Нас же не просвечивают рентгеном!» И хотя, объективно, я была наименее красивой женщиной за столом, но оказалась единственной, кто громко расхохотался. И это безусловно доказательство моих глубинных достоинств.

Я подвожу губы. Прическа Бурги удлинила мне шею, а редкие волоски на предплечьях выгорели и стали незаметны. Собственно говоря, я себе даже нравлюсь. Но это не радует, а, скорее, причиняет боль. Что из того? Я ведь не нравлюсь тому, кто, несмотря ни на что, нравится мне и которому я хочу нравиться.

Сейчас не помешал бы двойной эспрессо и, может, еще салат. Без заправки.

Нужно пользоваться, пока мои любовные печали заполняют желудок. Если уж остаток жизни мне суждено быть несчастной, то хочу, по крайней мере, иметь хорошую фигуру. Служащая в туалете желает мне счастливого воскресного дня. Слишком поздно.

17:08

Ресторан пуст, женщина за кассой – угрюма, салат увял, а мои голые ноги приклеиваются к сиденью из кожзаменителя. Но я люблю такие стоянки на шоссе. Здесь все друг другу чужие, и это объединяет.

Иногда бывает, смотришь на что-нибудь долго и как бы не видишь. Я уставилась на мужчину, читающего «Воскресный бильд» через два столика от меня, но вижу Филиппа фон Бюлова, как он пытается приготовить мне лазанью. «Лазанья – мое коронное блюдо», – утверждал он в самом начале наших отношений. Естественно, это не так. Я думаю, не подарить ли ему на следующий день рождения кулинарную книгу. Потому что я и сама не слишком хорошо готовлю, а поесть мы любим… А, ерунда. Не нужно больше ломать себе из-за этого голову. Даже хорошо. Больше никакой паники из-за каких-то особенных яств, потому что на прошлый его день рождения у меня была отличная кулинарная идея, и в следующий раз не хотелось бы опускать планку.

Взгляд медленно возвращается в настоящее. Я пытаюсь разглядеть заголовок в газете.

Прищуриваю глаза и чуть подаюсь вперед. Теперь я могу прочесть. Читаю трижды. Трижды. Пока наконец не осознаю, что там написано:

ЗВЕЗДА ТЕЛЕЭКРАНА БЕНТЕ ЙОХАНСОН

И ЕЕ ЗНАМЕНИТЫЙ БЕРЛИНСКИЙ АДВОКАТ:

«ДА, ЭТО ЛЮБОВЬ!»

Я надеваю солнечные очки. Беру на поводок свою собаку. Иду к машине. Как бы со стороны наблюдаю за собой и спрашиваю – очень трезво, по существу – смогу ли дойти. Дошла. Сажаю Марпл на кресло рядом с собой, на заднее сиденье кладу ее миску для воды. Пристегиваюсь.

У меня нет ни малейших сомнений в том, что нужно делать теперь.

19:05

Мне кажется, нет такого чувства, которого я не испытала бы сполна за последние два с половиной часа. Я говорю не о счастье, гордости, любви и т. д., а только – о ненависти, гневе, горе, стыде, отчаянии и страстном желании убить. Все это проносится в моей голове ежеминутно. Снова и снова. Вся палитра ощущений.

Отогнать эти мысли теперь невозможно. Вот уже тридцать восемь часов я бегу. Бегу от своих чувств, мыслей, горестей. От правды. В надежде, что, если достаточно долго не думать о боли, рана как-то сама собой перестает болеть. Это не действует. Не слишком. Я подставляю лицо ветру и спрашиваю себя, смогу ли когда-нибудь чем-нибудь наслаждаться. Кассета Бурги «Утешение в час печали» меня доконала. Вайклеф Джен и Мэри Джей Блайдж взывают о помощи:

 
Would someone please call 911
tell them I just got shot down![75]75
  Кто-нибудь, позвоните 911.
  Скажите им, что меня застрелили! (англ.)


[Закрыть]
 

«Вам сообщение». С этого и началось. С одного сообщения, предназначенного не мне. С моего любопытства, моего таланта вынюхивать. Я снова и снова слышу голос Бенте Йохансон из мобильника. Каждое слово ее шведско-американского лепета впечаталось в мой мозг:

«Хай, Фил, дарлинг, это Бенте. Я всю ночь напролет размышляла и вот решилась. Окончательно. Я больше не могу скрываться. Она должна все узнать. От меня или из газет. Believe me (верь мне): я не гожусь на роль возлюбленной. Я хочу всего. И это было ясно с самого начала. Я требую открытого признания. Это все, что я хотела тебе сказать. Бай, милый (Honey)».

Бай, бай. Теперь эта стерва осуществила свою угрозу. Поставила меня и Филиппа перед фактом, опубликовав свое признание в утренней газете.

А если бы я не прослушала его голосовую почту? Было бы все по-другому? Или причиной драмы стала моя драматическая реакция? Что, если бы я сохранила спокойствие и потребовала от него объяснений? Могла бы я, изменив тактику, изменить судьбу?

Не знаю. Собственно, я всегда считала, что благодаря тактике окольного пути человек приходит как раз туда, куда и без всякой тактики – но только быстрее – он так или иначе пришел бы. А сохранять спокойствие – это не по мне. Ни – когда речь идет обо мне, ни – когда о моей любви.

Вопрос действовать или нет, больше не стоит. Слишком поздно. Я ведь не сражалась. И все потеряла.

 
And he shot me through my soul
feel my body getting cold.[76]76
  И он прострелил мою душу навылет,
  И я чувствую, как остывает мое тело (англ.)


[Закрыть]
 

Филипп ничего не знал о сообщении. Об ультиматуме своей возлюбленной. О надвигающейся беде. Филипп фон Бюлов воображал, что он в приятной безопасности. Шведская модель в качестве возлюбленной по будням и курьезная, потому что такая чертовски естественная, куколка по выходным. И еще иногда ужинать одновременно с обеими для особо эротического кайфа. Фу, Филипп фон Бюлов!

 
And the bullet's in my heart.[77]77
  И в сердце моем пуля (англ.).


[Закрыть]
 

Как нарочно я проезжаю мимо поворота на «Сердечный трепет».

И сердце мое разбивается. Хотя оно уже разбилось давно.