Текст книги "Отвертка"

10

Телефон зазвонил ровно без двадцати десять. Он взорвался целым фейерверком мерзких звуков.

Стены рушились от грохота телефонного звонка, и обезумевшие жители в ужасе метались по улицам гибнущего Иерихона.

– Але?

– Стогов? Ты что – спишь?

Это был Осокин. Я сказал, что сплю.

– А ты знаешь, сколько времени?

– Не знаю.

– Вставай, на работу опоздаешь.

– Мне не надо на работу.

– Все равно вставай.

– Леша, ты когда-нибудь слышал о такой штуке – называется «гуманность»?

– Что-то слышал, не помню, что именно. Плохо, дружок?

– Не то слово.

– Выпей апельсинового соку и прими душ.

Из последних сил я спросил:

– Леша, чего тебе надо?

– Давно ты, Стогов, не навещал заболевшего друга.

– После сегодняшнего утра ты навсегда потерял право называться моим другом.

– Да? Жаль. Я, между прочим, хотел тебе помочь.

– Неужели ты сейчас привезешь мне пива?

– Пока ты пьянствовал, я отгадал загадку убийства твоего ирландца…

– Дай догадаюсь. Ты нашел на одежде убитого отпечатки пальцев Джека Потрошителя?

– …Когда позавчера ты был у меня в больнице, то говорил, что топор всадили ирландцу в череп сзади. Так?

– Так.

– Справа и по самую рукоятку. Так?

– Так. Но имей в виду, если меня сейчас стошнит, виноват будешь ты.

– Тебя не удивляет, что топор всадили именно справа?

Я закрыл глаза и попытался сообразить – о чем это он?

– Леша, ты о чем?

– Подумай сам. Ты стоишь и смотришь в затылок парню, который стоит прямо перед тобой. Представил? Берешь топор, замахиваешься… С какой стороны ты замахиваешься? Неужели не понимаешь? Любой нормальный человек замахнулся бы правой рукой и всадил лезвие в ЛЕВУЮ сторону затылка. Понимаешь?

– Нормальные люди вряд ли стали бы махать топорами в абсолютной темноте.

– Не тупи. Я имею в виду, что убийца был левшой. Он замахнулся с левой руки – потому топор и оказался справа.

– Запиши – я дам тебе телефон гувэдэшника, который выдает лицензии частным детективам. Нельзя зарывать такой талант в землю.

– Тебя не интересует разгадка этой истории?

– Меня сейчас интересуют две вещи.

– Какие?

– Во-первых, стакан холодной воды.

– А во-вторых?

– А вторых, еще один стакан холодной воды.

– Больше ничего?

– Больше ничего.

– Сволочь ты, Стогов. Я ведь помочь тебе хотел…

– Помоги своему лечащему врачу. Назови всех девушек, с которыми у тебя была связь за последние полгода.

– Это невозможно. За последние полгода у меня было больше ста девушек. Всех разве запомнишь?

Я положил трубку. Рухнул лицом в подушку. В голове грохотали взрывы – девяносто в минуту. Болело, кажется, все – от затылка до кончиков пальцев ног. Плюс немного подташнивало.

Я повернулся на спину и прислушался. К тому, что происходило внутри, прислушиваться было противно, и я прислушался к тому, что происходило снаружи.

В квартире кто-то был. На кухне бубнило радио. В душе слышался плеск воды.

Оторвать голову от подушки и сесть было все равно, как я решил бы руками остановить Луну. После того как встал с кровати, я еще раз испытал, что именно чувствуют младенцы, только-только овладевающие искусством ходьбы.

Похмелье – это всегда тяжело. Но когда похмельное утро начинается с неожиданностей – тяжело вдвойне.

Как-то я проснулся от того, что радио в комнате хорошо поставленным голосом проговорило: «Московское время – два часа дня. Передаем криминальную хронику. Вчера оперативники задержали на Московском вокзале двух оборотней…»

Те полминуты, пока диктор не объяснил, что «оборотнями» на милицейском жаргоне называют преступников, переодевающихся в милицейскую форму, я физически ощущал, как седею. А сегодня Осокин со своими гипотезами…

Теплая и мерзкая вода из-под крана была восхитительнее французских вин. Скрипя суставами, я натянул брюки и пошел в спальню.

На стуле висели джинсы и футболка Дебби. На полу валялся ее распотрошенный рюкзак. Самой Дебби в спальне не было. Скорее всего, она уже отправилась в душ. Может быть, даже успев перед этим попрактиковаться в русской грамматике: на полу, рядом с кроватью, лежала открытая книга.

Кряхтя и чувствуя, как скачут перед глазами красные кони, я сел, поднял книгу и прочел: «…Его мутные глаза еще не видели, но он уже мог стоять, чуть пошатываясь на своих тонких дрожащих ножках, и частая дрожь морщила его блестящую шкурку…»

Господи, спаси и сохрани! Что же это такое она читает? Уж не о моем ли сегодняшнем утре идет речь?

Я повернул книжку обложкой к себе и прочел: «Феликс Зальтен. Бэмби. Глава 1 – Рождение олененка».

Тьфу!

– Привет, ковбой!

Она стояла в дверях. Мокрая, свежая, зеленоглазая. Мое старое полотенце, которое она прижимала к голой груди, не могло скрыть даже трети достоинств ее фигуры.

Похмелье обострилось настолько, что об него можно было порезаться. Я почувствовал, что опять умираю от жажды.

– Доброе утро, Дебби.

– Все в порядке? Пульс и дыхание? Полотенце на лоб? Подкожную инъекцию витаминов?

– А нету пива? Холодного?

– Плохо?

– Лучше бы я умер вчера…

– Лучше бы ты что?

– Ты, наверное, хочешь одеться? Я сейчас выйду.

– Неловко просить тебя так напрягаться.

– Ты ведешь себя как в дешевом кино. Не стыдно?

– Как в дешевом кино? Посмотри на себя в зеркало. На выражении твоего лица нужно ставить гриф «Детям до шестнадцати».

Я встал, обошел ее и поковылял на кухню варить кофе.

В раковине со времен какой-то из древних цивилизаций сохранилась пирамида грязной посуды. В нескольких стоящих на столе тарелках были набросаны окурки… горы окурков.

Странно – вечерами, глядя на неустроенность своего быта, я ощущаю приливы чистой, как слеза, вселенской тоски. Зачем мы в этом мире, спрашиваю я себя, и не нахожу ответа.

С утра ничего подобного я не испытываю. Похмелье, ставшее традицией, не допускает абстрактных вопросов.

Дебби тоже пришла на кухню.

– Как ты живешь, Стогов? Нет, ну как ты живешь? Разве можно жить так, как ты живешь? Это же не дом, это помойка!

– Ты можешь пройти и портить мое прекрасное утреннее настроение сидя.

Она показала пальцем на один из моих лучших стульев:

– На что я, интересно, сяду? Вот на это? Оно сейчас развалится.

– А ты попробуй. Выглядишь ты вроде стройной. Не знаю, правда, сколько весит твое чувство юмора.

Дебби посмотрела на меня. Не знаю, что во мне не понравилось ей больше – опухшая физиономия или дрожащие руки. Она молча вымыла нам по чашке, блюдцу и ложке и налила горячего кофе.

– Пить-то хочешь?

– Хочу. Пива бы сейчас.

– Ты пьешь хоть что-нибудь, кроме пива?

– Как-то раз я пробовал кока-колу.

– Ты пьешь коку? Как ты можешь пить эту гадость?

– Ну почему сразу гадость?.. Нормальный напиток. А что пьешь ты?

– Я пью пепси. Не травить же себя кокой!

– Между ними есть разница?

Дебби посмотрела на меня с сочувствием. Мы молча допили первый кофейник, и Дебби намолола кофе для второго.

– Знаешь, доктора говорят, что лучше всего от похмелья помогает хороший секс. По утрам секс получается наиболее эффективным.

Я помычал в том смысле, что где это, интересно, она видела молодцов, которые в моем нынешнем состоянии были бы способны на эффективный секс?

– Легче всего свалить все на похмелье. Ты, между прочим, и вечером был тот еще любовничек…

– Я надеюсь, вчера ты не воспользовалась моим состоянием для того, чтобы…

– Воспользовалась.

– Ты хочешь сказать, что мы…

– Естественно.

– Врешь?

– Естественно.

Дебби засмеялась. Она-то чувствовала себя просто великолепно.

– Что тебя так веселит?

– Выражение твоего лица.

– Я ведь и разозлиться могу!

– Это не очень опасно.

За окном по-прежнему лил дождь.

– Это ты привезла меня вчера домой?

– Кто же еще?

– Спасибо.

Все еще смеясь, Дебби рассказала, что вчера совсем уже пьяного запихнула меня в такси и таксист с трудом отыскал нужную улицу в купчинских лабиринтах, а я всю дорогу орал, что отыщу убийцу и предам его суду Линча.

– А парни?

– Что – парни?

– Куда делись парни?

– Поехали домой. Брайан, пока ловил такси, упал в лужу, весь перемазался. Ты не помнишь?

– Не-а.

Я решился закурить и прислушался к себе. Организм вроде бы не возражал против курения. Версия Осокина об убийце-левше была, конечно, полным бредом, однако на всякий случай я спросил:

– Знаешь, Дебби… Ты только не удивляйся… Скажи, а среди вас троих… тебя и парней… нет левши? Человека, который все делает не правой, а левой рукой.

– Есть.

Она произнесла это совершенно спокойно.

– Есть левша?

– Да. Это странно?

– Кто он? Мартин?

– Почему Мартин? Нет. Совсем не Мартин. Единственный левша в нашей группе – это Брайан.

11

Все вставало на свои места. Мне дали в руки ключ, и он с первого раза подошел к замку.

Осокин – молодец. Хоть и болеет неприличными болезнями, но – молодец.

Я вспомнил, как в пикете милиции на «Сенной» Брайан говорил капитану, что, когда погас свет, ему показалось, что я начал перемещаться. Похоже, что уже тогда он стремился бросить подозрение на как можно большее количество окружающих.

Я покосился на Дебби. Она молча прихлебывала кофе и смотрела за окно, где великий город, Северная столица и Северная же Венеция, тонул в потоках дождя.

Надо же, всего один маленький фактик – и вся эта история оказалась простой, как задачка для младших классов.

– Ты вообще ничего не помнишь из вчерашнего?

– Почему? Кое-что помню. Помню, как мы наперегонки пили…

– Ты, кстати, проиграл… Ты помнишь, что в час дня у нас встреча с парнями?

– Как это я проиграл? Я как раз выиграл! Только я как джентльмен не хочу тебе об этом напоминать. А где у нас встреча?

– И после этого у тебя хватает совести заикаться насчет выигрыша? Ты же сам вчера договаривался встретиться с ними в кафе на Литейном.

Я попытался вспомнить, какого черта мне понадобилось встречаться с ирландцами именно на Литейном. Вспомнить не получалось. Я молча пошел одеваться.

Кафе «На Литейном» было дешевой забегаловкой. Когда мы вошли, ирландцы уже сидели за столиком. Выглядели парни тоже неважно. Я заказал «Хванчкары» для Дебби и кружку пива для себя.

– Давно сидите?

– Минут десять.

– Ты, говорят, вчера упал? В лужу…

– Я?! Клевета! Я был тверд на ногах, как скала!

– Черт бы вас побрал. Со всеми вашими конкурсами. Придумали тоже – пить наперегонки! Если я помру в этом сыром городе, что скажет мой редактор?

Дебби пожала плечами:

– Лично я чувствую себя абсолютно нормально.

– Может, выпьем граммов по пятьдесят водки?

– А что?! Давайте! Давайте выпьем!

– Хватит пить, ковбои. Все равно не умеете. Вы бы, guys, видели Стогова сегодня с утра.

– Я выглядел плохо?

– Ты никак не выглядел… Такое впечатление, будто тебя вообще не было в комнате.

Брайан равнодушно поинтересовался, переспали ли мы? Я заметил, что кружку он держит действительно левой рукой.

– Ага! Дождешься от этого алкоголика!

– А я люблю делать секс с утра. Очень помогает.

– Научи этому Стогова. А то он умрет, так и не изведав этого удовольствия.

– Какие планы на сегодня?

– Ты забыл? Мы же договаривались!

– О чем?

– Как о чем?! Как о чем?! Ты же сам сказал, что здесь, на Литейном, есть тату-салон, где собираются петербургские радикалы.

Я сделал вид, что о тату-салоне, разумеется, помнил… просто не думал, что им это так интересно.

– Это далеко? Такси ловить будем?

– Это рядом. Дойдем пешком.

– Там хорошие мастера?

– Не знаю. Никогда не видел их за работой.

– Думаю сделать себе татуировочку. Маленькую. Где-нибудь на спине. Через два дня уезжаем. Пусть останется хоть какая-то память.

Я подумал, что если мои подозрения подтвердятся, то никуда дальше колпинской зоны Брайан не уедет.

Тату-салон, который я обещал показать ирландцам, назывался «Тарантул». Официально заведение именовалось «Салон красоты „Nola“», а «Тарантулу» в салоне принадлежала каморка в дальнем от входа конце зала.

Хозяева «Nola» хотели превратить заведение в универсальный центр красоты. Здесь заплетали африканские косички, делали точечный массаж, омолаживали кожу лица и даже могли вживить вам в ногти настоящий жемчуг. Не обойтись тут было и без мастеров-татуировщиков.

Тех пустили в помещение, и вразрез с общей политикой салона тату-мастера превратили свой «Тарантул» в место встречи сомнительных типов, увешанных сережками и пахнущих черт знает чем.

Мы открыли дверь «Тарантула». Первое, что я увидел, – угол, заставленный пивными бутылками. Мы огляделись. Раковина, кушетка, много зеркал. На стене висел порнопостер с начерченной на нем мишенью для дартса.

На низком столике лежали каталоги с узорами. Попросите, и их в темпе нанесут на ваше собственное тело.

Мастера сидели тут же. На жизнь они смотрели мутными глазами. Один из мастеров буркнул:

– Слушаю?

Очевидно, парень давно работал на данном поприще. Его руки, чуть прикрытые рукавами футболки, были изукрашены до самых ногтей. О мелочах вроде пары дюжин сережек, вдетых в брови и ноздри, упоминать не стану.

– Мой приятель хотел бы сделать себе татуировку. Маленькую. На память.

– Который приятель?

Судя по запаху, парень вчера занимался приблизительно тем же, чем занимались мы.

Брайан шагнул вперед:

– Я.

– На память так на память. Садись, выберем узор. Пожелания имеются?

Брайан с мастером зарылись в каталогах. Брайан пытался на пальцах объяснить, что именно он хотел бы увидеть на своей коже. Мастер сыпал названиями модных тату-стилей: трайбл, келтик, нью-скул…

– Что такое твой трайбл?

– Русские народные сказки читал? Помнишь, как там украшены заглавные буквы? Лилии, летящие птицы, львы вполоборота. И все плавно друг в друга перетекает.

– А-а! У нас в Ирландии тоже есть такие узоры.

– Ты из Ирландии? Что ж ты не сказал, что из Ирландии? Я люблю, если из Ирландии.

– К вам часто заходят ирландцы?

– Ты – первый.

– Но вы любите ирландцев?

– Охрененно! Тебя как зовут? А меня Володя. Я тебе, Брайан, скидку дам. Дискаунт. Обычно за тату площадью с сигаретную пачку я беру сто пятьдесят баксов. С тебя возьму сто двадцать. Идет?

Брайан стал расстегивать рубашку. Грудь у него оказалась волосатой. Он лег животом на кушетку.

– Сюда колем?

– Сюда, Володя.

Мастер ручкой нарисовал узор на коже, достал из шкафчика несколько тюбиков краски, натянул резиновые перчатки и включил татуировальный агрегат, который жужжал очень мерзко.

«Не больно?» – иногда интересовался Володя. «Все о’кей», – хмыкал Брайан. Сперва все затаив дыхание наблюдали за татуированием. Потом наблюдать надоело.

Мы сходили выпить пива, вернулись, поняли, что ничего не меняется, и заскучали. Мартин листал садомазо-журнальчик. Мы с Дебби рассматривали скотчем приклеенные к стене объявления.

Иногда в помещение заходили другие мастера… а может, не мастера?.. они обсуждали орнамент и трогали кожу Брайана грязными пальцами. Напарник Володи, сидевший в углу, все еще молчал.

Объявления на стенах оповещали о концертах в дешевых клубах и акциях андеграундных художников. Некоторые показались мне любопытными.

В клубе «Werewolf» вчера проходило байкерское шоу. В клубе «Рейхстаг» – концерт экстремальной музыки «Черная месса». В заведении «Рыло на боку» (чего только нет в моем городе!) – акция под названием «Глухонемые за легализацию марихуаны».

Дебби, тоже изучавшая флаеры, спросила:

– Володя, вы коммунист?

– Я? Нет. С чего ты взяла?

– У вас на стене висит плакат с серпом и молотом.

– Не обращай внимания. Это студенческая эмблема.

– В каком смысле студенческая?

– Стас (кивок в сторону неразговорчивого напарника) – студент. Серп и молот означают «Коси и забивай». В смысле «коси» лекции и «забивай» на учебу.

– Это что-то значит?

– Never mind. Ты не желаешь тоже сделать наколочку?

Володя посмотрел на Дебби и широко улыбнулся. Одного переднего зуба у него не хватало.

– Тебе, подруга, за полцены сделаю.

– Нет. Спасибо.

– Это же модно. Мужикам нравится.

– В России мужчинам очень трудно понравиться.

– А пирсинг? В сосок?

– Мое тело нравится мне таким, какое есть.

– Да-а, хорошее тело…

Минут десять Володя молчал. Мне было видно, что ему есть что сказать.

– Скарификация!

– Что «скарификация»?

– Давай сделаем тебе «скарп». Нанесем на тело искусственный шрам!

– Искусственный шрам?

– Да! Раскаленным железом! Выглядит – будто тебя пытались зарезать.

– А силиконовый имплантат в пенис у вас не ставят?

– Не хочешь скарп?

– Стогов, тебе не кажется, что мы давно не ходили пить пиво?

Володя увял. Еще немного пожужжав машинкой, он выключил ее, снял перчатки и закурил.

– Стасик, контур я набил. Заштриховывать тебе. Я не успеваю. У меня важное дело.

Лежавший на кушетке Брайан посмотрел на серое лицо Стаса… его дрожащие руки… похмельные глаза и заволновался.

– А-а… это…

– Не бойся. Стас – мастер. Выпил вчера, но для работы это неважно.

Стас первый раз подал голос:

– Может, сделаешь сам?

– Не могу. Нужно бежать. За мной мужик приехать обещал. На белом «БМВ».

– Зачем ты нужен мужику на белом «БМВ»?

– Мужик приедет. Он обещал. Я должен сделать наколку его собаке.

– Зачем собаке наколка?

– Мужик купил себе охрененно дорогую собаку. Пока собака была маленькая – она вся была черная. А как подросла, у нее вокруг глаз шерсть побелела. Вроде как пятно. А с пятнами на выставки не берут.

– И чего?

– Собака стоит несколько тысяч баксов. Мужику проще заплатить мне триста, чтобы я закрасил собаке пятно, чем завести новую.

Брайан спросил:

– Вы действительно будете татуировать собаку?

– Мне бы платили – я бы и суслика разукрасил.

– Вы красите собак теми же иголками, что и людей?

– Со стерильностью у нас строго. Не парься. Я даже работаю в одноразовых перчатках.

Володя попрощался и ушел. Стас занял его место, и через полчаса татуировка была готова. Брайан поднялся с кушетки и бросился к зеркалу. На его спине, под лопаткой, сплетаясь телами, расположились лев, хвост которого плавно перетекал в букет цветов, и птица Гамаюн.

– Shit! Ничего не видно! Дебби! Посмотри! Как там?

Дебби сказала, что узор получился красивый, ровно заштрихованный и очень яркий. Мне он тоже понравился. Стас предупредил, что первую неделю тату нельзя тереть мочалкой и лучше почаще смазывать кремом.

Мы вышли на улицу, и Брайан угостил всех пивом. Я спросил, что теперь?

– Не знаю. Посоветуй что-нибудь.

Дебби отбросила допитую бутылку и сказала, что вычитала на афишах, что сегодня в дискассинг-клабе «Dark Side» будет акция, которая называется «Анархо-елка».

– Ты же радикал. Может, тебе будет интересно?

– А что такое «анархо-елка»?

Я пожал плечами:

– Понятия не имею. «Елками» называются новогодние представления для детей. Об «анархо-елках» слышу впервые. Наверное, это новогодний праздник для анархистов. Хотя какой сейчас Новый год?

– Во сколько начало?

– Написано – в пять.

– Мартин, ты не занят сегодня вечером? А ты, Илья? Значит, договорились…

– Тебе это действительно интересно?

– Конечно! Я же левый!

– Как это?

– Я – парень, преданный левой идее!

– Серьезно?

– Я – настоящий левый радикал!

Брайан засмеялся и сказал, что он настолько левый, что даже левша.

При упоминании о левшах перед глазами у меня всплыл окровавленный затылок Шона с торчащим из него топором. С торчащим с ПРАВОЙ стороны топором.

Я посмотрел Брайану прямо в лицо.

– А ты действительно левша?

– Действительно.

– Как интересно… Ты ведь единственный левша во всей нашей компании, да?

– Вообще-то да. А что?

Мы смотрели друг на друга и молчали. Улыбка медленно сползала с его лица.

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Да так…

Брайан смотрел мне в глаза. Я смотрел на него. Брайан отбросил докуренную сигарету, медленно раздавил ее каблуком и сказал:

– Знаешь что, Илья. Не здесь же нам обо всем этом говорить, правда? Пойдем в этот fucking клуб «Dark Side», там и поболтаем.

Он помолчал и добавил с усмешкой:

– Поподробнее…

12

Сначала мы выпили бутылку грузинского вина. Ирландцам понравилось. «Хорошее вино», – сказали они. Потом было пиво – то ли по две, то ли по три кружки на человека. Потом я все-таки выпил свои сто граммов водки в маленькой разливочной неподалеку от Русского музея.

Когда в полпятого мы подъехали к клубу «Dark Side», голова уже не болела. Таксист искал указанный в афише клуба адрес так долго, что я засомневался: а хватит ли денег с ним расплатиться?

Дискуссионный клуб «Dark Side» оказался подвалом с обитыми жестью дверями. На дверях клуба висел плакат с улыбчивым карапузом и надписью: «Может быть, завтра он тебя убьет!»

Мы выбрались из машины. Перед входом стояли несколько длинноволосых типов в кожаных куртках.

– Не в курсе, где здесь «анархо-елка»?

– В курсе.

– И где же?

Парень был высокий, с черными волосами и давно не брившийся.

– А вот прямо здесь.

– Можно пройти?

– Вы по приглашению или как?

– Или как.

– На заседания дискуссионного клуба вход только по приглашениям.

Он стоял под козырьком, а мы мокли под дождем. Парню было не интересно на нас смотреть.

– Прессе тоже необходимы приглашения? Или вы все-таки не хотите, чтобы завтра всю вашу тусовку прикрыли как общественно опасное заведение?

– Это ты, что ли, пресса?

– Просто чудесная проницательность!

Тип оценивающе посмотрел на нас. На опухшие лица парней. На мою заляпанную грязью куртку. Задержался взглядом на круглом бюсте Дебби.

– Чем докажешь, что ты пресса?

Упражняться в остроумии, стоя под проливным дождем, не хотелось. Я просто протянул ему свое удостоверение. Парень повертел его в руках.

– Собираетесь писать о нашем заседании?

– Можно, прежде чем ответить, я все-таки войду внутрь и посмотрю, о чем здесь можно написать?

– Можно. Это с вами?

То, что он перешел на «вы», радовало.

– Это мои коллеги из Ирландии. Интересуются петербургскими радикальными организациями.

– Из Ирландии? Это хорошо.

Парень распахнул двери:

– Welcome!

Мы прошли внутрь.

– Здесь у нас Доска почета. Здесь – чил-аут. Очень, кстати, красиво расписанный, я потом покажу. Дальше по коридору туалеты и магазинчик. Торгуют книжками, кассетами, есть интересные. Антисемитские работы Карла Маркса, «Тактика партизанской борьбы в северных широтах». Не интересуетесь?

Клуб «Dark Side» оказался совсем крошечным и чумазым. Низкие потолки. Стены из рыжего кирпича. В дальнем от входа углу зала – сцена с парой динамиков. Граффити на стенах: «Жизнь – это болезнь, передаваемая половым путем», «Посетите СССР, пока СССР не посетил вас!», «Благодарим Бога за окончательное доказательство несуществования Жана-Поля Сартра».

Над сценой был натянут плакат: «Хорошо смеется тот, кто стреляет первым!»

– Гардероба у нас нет. Раздеться не предлагаю. Садитесь. Пива хотите? Леха! Принеси четыре пива!

Столы в зале были липкие и ободранные. Кое-где сидели типы в кожаных кепках и девицы с фиолетовыми волосами. В целом, зал был почти пуст.

Красные транспаранты, стены красного кирпича, краснорожие завсегдатаи. В таком месте следовало пить не пиво, а терпкое красное вино.

– Начало у нас в пять. Участники сегодняшней дискуссии еще не подошли. Пока могу рассказать о сегодняшней программе. Хотите?

– Хотим.

– «Dark Side» – это дискуссионный клуб петербургских молодежных организаций. Обсуждаем ситуацию, изучаем труды классиков, делимся идеями, приглашаем интересных людей…

– А танцы у вас тут бывают?

Парень поморщился.

– Бывают. Но редко. У нас не коммерческий клуб. И музыка играет тоже не коммерческая. На прошлой неделе играли парни из группы «Шесть Мертвых Енотов», слышали, наверное?

– Нет. Не слышали.

– Короче, танцы бывают редко. Сегодня у нас «анархо-елка». Наши активисты устраивают новогодний праздник.

– До Нового года еще три месяца.

– Это неважно. Время – это то, что мы о нем думаем. Если мы решим отмечать Новый год осенью – кто может нам помешать?

– Действительно. Почему бы не отметить Новый год осенью? И какова программа?

– Сегодня будут три доклада: «Региональный сепаратизм как веление времени», «Голливудский кинематограф как средство воспитания бойца революции» и отчетный доклад петербургского отделения ЕБЛО.

– Используете непечатную лексику как средство эпатажа масс?

– Нет. ЕБЛО значит «Единый Блок Левой Оппозиции». Это объединение, состоящее из нескольких небольших радикальных партий.

Брайан спросил, что это слово означает по-русски?

– Ругательство. Непереводимая игра слов.

– Да-да. Непереводимая игра… Хотя есть и переводимые. Неделю назад у нас выступали девушки из ассоциации ФАК.

– Феминистки? Воинствующие нимфоманки?

– ФАК означает «Федерация Анархисток Купчина». Это девушки леворадикальных взглядов, ведущие классовую борьбу в южных районах Петербурга. Есть еще художественное объединение «За Анонимное И Бесплатное Искусство». Сокращайте сами.

– У ваших партий отличные названия.

– Думаешь, только у наших? В Москве зарегистрировано общественное объединение под названием «Факел и Щит»?

– Fuckin’ shit? такая организация?

– Ну да. Какие-то ветераны то ли МВД, то ли ГРУ.

Я откинулся на спинку стула, закурил и огляделся. Зал постепенно заполнялся. Посетители носили кожаные куртки, армейские ботинки и черные нашейные платки. Наша компания на общем фоне смотрелась странновато.

Я взял лежащий на столе потрепанный журнальчик и перелистнул пару страниц. На первой полосе была помещена картинка, изображающая повешенную на крюке от люстры грудастую блондинку в камуфляжной куртке и с «калашниковым» через плечо.

Картинка иллюстрировала стихотворение «Смерть партизанки»:

 
…Я вчера потеряла значок с изображением Председателя Мао.
Смогу ли дожить до утра – или должна умереть за оплошность?
Нет мне прощения, товарищ не даст мне пощады!..
 

Длинноволосый что-то объяснял Брайану про Че Гевару и петербургских анархистов. Я перебил:

– Извините. Вы говорили, у вас можно купить пива?

Парень не оборачиваясь крикнул: «Леха! Твою мать! Сколько можно ждать пиво?!» – и опять забубнил о своем. Скоро появился Леха с подносом, уставленным бутылками. У немолодого Лехи была седоватая бородка, дырявая тельняшка и здоровенный значок с крупной надписью: «Хочешь ох…еть? Спроси меня как!»

Пиво у анархистов было теплое и довольно мерзкое. Пить его пришлось прямо из горлышка. Дебби поморщилась:

– Сел на своего конька. Ирландская Республиканская Армия! Теория и практика революционной борьбы… Теперь его отсюда за уши не вытащишь.

Мартин тоже выглядел расстроенно:

– Зря мы сюда поехали… Могли бы сходить еще раз в галерею, где гадают на Таро. В прошлый раз я познакомился там с молодым человеком, который обещал рассказать мне о кружке настоящих сатанистов. У них есть даже собственный адрес в Интернете…

– Оба вы надоели. И ты, и Брайан. Один со своими анархистами, другой – с сатанистами… Что у вас за интересы?

– Ага. У нас с Брайаном ненормальные интересы. Зато у тебя – нормальные.

– Fuck you, Марти. Ты своих оккультистов сумасшедших отыскал. Брайан тоже нашел, что хотел. А я еще и близко не подходила к тому, ради чего приехала в эту страну. Хотя сегодня уже четверг.

– В чем же дело? Ты была у Стогова дома – могла бы поставить на нем пару опытов.

– Стогов не такой. На Стогове невозможно ставить опыты…

На сцене зажегся свет. Длинноволосый зашипел: «Тссс! Начинается!»

Публика вяло поаплодировала. На сцену поднялся наголо обритый юноша с опухшими веками.

– Это наш председатель. Он известный художник. Наш чил-аут расписан лично им.

– Товарищи! Приветствую на очередном заседании дискуссионного клуба! На повестке дня три доклада. Отчет о своей работе предложат активисты ЕБЛО. Организации, так сказать, представляющей лицо нашего движения…

В зале похихикали. Правда, довольно лениво.

– Рад отметить, что активность масс заметно растет. В Выборгском районе у нас появился собственный депутат. Может быть, со временем наш блок выдвинет кандидата и на губернаторских выборах. А может – и на президентских. Революция продолжается! Свидетельство тому – новые предложения, с которыми выступят наши докладчики. Приветствуем докладчика!

В зале раздалось несколько редких хлопков. Председатель начал слезать со сцены, но, вспомнив важное, вернулся к микрофону:

– В прошлый раз какая-то гадина кинула в унитаз пивную бутылку. Унитаз засорился. Нам пришлось вызывать водопроводчика. Были проблемы с санэпидстанцией. Очень прошу, не кидайте ничего в унитаз.

На сцену взгромоздился здоровенный детина в тяжелых ботинках. Я пил пиво, курил сигареты и переводил ирландцам непонятные обороты. Скучными доклады совсем не были.

Первым шел отчет о проделанной работе: «В знак протеста против засилья платных туалетов, несколько активистов нашего блока публично помочились себе в штаны…»

Суть работы, насколько я понял, сводилась к тому, что активисты курили анашу, пили портвейн и дрались с приезжими в общественных местах. Заканчивался доклад так: «И если вы с нами, то советую запастись чем-нибудь тяжелым и металлическим. Некоторым затылкам будет полезно ближе познакомиться с силой наших аргументов!»

Дальше следовали два концептуальных доклада. Первый – о том, что велением времени в данный исторический момент является тенденция к отделению Петербурга от всей остальной страны.

– Мы не Россия. Мы – особый регион. Почти особая страна. Почему мы должны платить налоги в центральный бюджет?

Второй докладчик читал текст по бумажке. Его позиция сводилась к тому, что настоящие революционеры обязаны смотреть американские боевики:

– Если в этих фильмах Система демонстрирует обобщенный образ своего врага, то мы должны отнестись к ним чрезвычайно внимательно! Мы должны брать пример с Терминатора, Хищника и колумбийских наркобаронов. Символом новой антисистемной революции станет Фредди Крюгер, вооруженный ножницами и барабаном из человеческой кожи!

Больше всего лично мне в докладах понравилась их краткость. Всего через сорок минут микрофоны отключили, и в динамиках заиграл хард-кор.

Длинноволосый обернулся к нам:

– Как вам?

– Круто. Особенно про Фредди Крюгера.

– Я серьезно. Обсудим предложения?

Брайан закивал головой:

– Насчет отделения Петербурга от остальной России, по-моему, очень здравая мысль.

– Ты же ирландец. Чего тебе до отношения Москвы и Петербурга?

– Петербург очень похож на мой Корк-сити. Ваш город когда-то был столицей, и в Корке тоже еще пятьсот лет назад жили ирландские короли. А теперь оба наших города стали почти провинцией. Если каждый народ имеет право на самоопределение, то почему петербуржцы не имеют права отделиться от России?

Длинноволосый обрадовался:

– Точно! Лично я терпеть не могу ни Россию, ни, особенно, Москву.

– Почему?

– Сумасшедший город. Был когда-нибудь? И не езди! Стоит Кремль – средневековая крепость. Над кремлевскими стенами торчат царские дворцы, теремки, стеклянное здание Дворца съездов. Все – жутко разные. Рядом с Кремлем – ублюдочный Манеж. А напротив – серый сталинский отель. И посередине между ними строят подземный город.

– Пусть строят. Что тебе?

– А мне не нравится! В их городе нет прямых углов. Какие-то изгибы, извивы, все корявое, смотрит в разные стороны. Идешь по улице – название одно, а на протяжении ста метров – семь поворотов. А главное – везде холмы. Как они умудряются жить в домах, если с одной стороны в нем три этажа, а с другой – семь?!