Текст книги "Отвертка"

18

Дождь барабанил в подоконник нудно и жалостливо. Словно там наверху кто-то плакал. Кто-то большой и беззащитный. Как ребенок, которому никогда не суждено стать взрослым.

Из окна были видны крыши домов. Повсюду было одно и то же – дождь и ничего, кроме дождя.

Серое низкое небо всей тяжестью давило на город. От пейзажа воняло тоской.

Дебби почти шепотом спросила:

– Хочешь кофе?

Я кивнул: «Хочу».

– Здесь будем пить?

– Все равно.

Она помолчала, а потом сказала:

– Давай здесь. Я сейчас принесу кофейник.

Ничто так не обесценивает жизнь, как смерть, и ничто так не обесценивает начало, как конец.

У всей этой истории с Дебби, ирландцами, убийством и капитаном Тихорецким было начало – и вот все кончилось. Больше ничего не будет. Зачем же тогда это начиналось, думал я, глядя на плачущие тучи. Зачем?

Дебби собирала чемоданы. Она возвращалась в Ирландию, улетала нынешней ночью рейсом Петербург – Дублин. С утра она позвонила, сказала, что парни куда-то смотались, и попросила помочь упаковать вещи.

Я согласился и приехал к ней в гостиницу. Мне было все равно.

От множества выкуренных сигарет во рту стоял металлический привкус. Я все равно вытряс из пачки еще одну, прикурил и отвернулся от окна. Смотреть на льющийся за окном дождь больше не было сил.

Чемоданы Дебби были собраны и стояли в углу. Их лакированные бока блестели. Три больших, дорогих, с металлическими замками и кожаными ремнями. Один старый, размером поменьше.

Бубня под нос, пожилая горничная унесла постельное белье, и на кровати Дебби остался лишь серый казенный матрас, шерстяное одеяло и тощие подушки с печатями гостиницы. На полу валялись листки бумаги.

Все в комнате говорило мне о том, что история окончена, и еще об одной части моей бестолковой жизни можно забыть.

Дебби ногой толкнула дверь и внесла в комнату поднос с кофейником и двумя чашками. Шаги гулко раздавались в пустой комнате.

– Садись.

– Ничего. Постою.

Я взял чашку, налил себе кофе и вернулся к подоконнику. Мне было неприятно смотреть на ее кровать. Мы молча пили кофе, и я слушал, как в стекло за моей спиной барабанит дождь. Грустный, серый, осенний дождь.

– Осокин звонил. Сказал, что через полчаса будет здесь. Обещал помочь отвезти вещи.

Ответить на это было нечего. Я молчал и, обжигая губы, пил кофе.

– Илья… Это невыносимо… Ты все время молчишь.

Я промолчал и на этот раз.

– Это из-за вчерашнего? Ты ведь не знаешь…

– Это не из-за вчерашнего. Я молчу просто потому, что мне нечего сказать.

Она опустила голову и двумя руками обхватила старенькую чашку с эмблемой гостиницы на боку.

Чем больше я смотрел на нее, тем сильнее мне казалось, что эту девушку я вижу впервые…

Вчера Осокин сказал, что у нее чувственная ямочка между ключицами. Понятия не имею, почему я это вспомнил.

– Я уезжаю. Даже не верится.

– Во сколько твой самолет?

– Поздно. В полвосьмого утра. Но в аэропорту нужно быть часов в пять.

– Зачем?

– Ну как… Таможня, паспортный контроль, все такое… А в одиннадцать по вашему времени я уже буду в Дублине.

– Ты помнишь, что в полночь нас ждет капитан?

– Помню. Я успею.

В полночь на «Сенной площади» капитан Тихорецкий устраивал прощальную акцию. То ли следственный эксперимент, то ли реконструкцию картины преступления.

Трудно поверить: вчера в это же время меня очень интересовала разгадка убийства. Я строил версии, присматривался к подозреваемым, искал мотивы… Сегодня все это занимало меня чуть меньше, чем вопрос, отчего именно вымерли динозавры.

Я выковырял из лежащей на подоконнике пачки «Лаки Страйк» еще одну сигарету и закурил. Неделю назад я увидел эту девушку впервые, а после сегодняшнего дня не увижу ее больше никогда.

Чемоданы собраны, белье сдано в прачечную, через полчаса приедет Осокин… Раз так все получилось, значит, так и должно было получиться.

Дебби допила свой кофе и поставила чашку на тумбочку.

– Тебе грустно?

– Не знаю… Наверное…

– Ты уже знаешь, чем будешь заниматься завтра?

– Пока нет.

– Еще не думал об этом?

– Наверное, завтра я буду работать. Снова приду в редакцию, включу свой компьютер и не встану из-за стола, пока не допишу все до конца. Как обычно.

Она уезжала – а я оставался. Теперь она будет жить на своем зеленом острове, а я – в этом насквозь вымокшем городе.

Кто она мне? Однако с тех пор, как вчера она уехала с Осокиным, мне казалось, что я не хочу больше жить.

В дверь постучали. Дебби сказала, что, наверное, это Алеша, и пошла открывать.

– Привет, – пробубнил Осокин, стаскивая набухший от воды плащ. Смотреть на меня он избегал. – На улице льет. Промок до ушей. Вы уже все упаковали?

– Илья помог мне собрать чемоданы.

– Теперь в аэропорт?

– Да. Хочу заранее сдать чемоданы. Из гостиницы нужно съехать до четырех часов дня.

– Такси уже вызвала?

– Сейчас вызову.

– А во сколько тебе в метро? На эту… на место преступления?

– К двенадцати. Капитан сказал, что будет ждать нас сразу, как только закроется метро. Я созванивалась с ним. Он сказал, что больше чем на пару часов нас не задержит. Говорит, что хочет еще раз все сверить и перепроверить. Чтобы потом не пришлось вызывать нас из Ирландии.

Осокин с размаха уселся на кровать. На кровать, в которой целую неделю спала Дебби. Она посмотрела в мою сторону. Я старался не обращать внимания.

– Выпьешь кофе?

– Хорошо бы.

– Приятного аппетита. А я пойду. Дела.

– Погоди, Илья. Выпьешь кофе и пойдешь. Ладно?

Дебби вышла. Мы с Осокиным остались вдвоем.

– Стогов, когда ты так молчишь, я чувствую себя полным кретином.

– Может быть, ты и есть полный кретин?

– Обижаешься?

– Да пошел ты!..

– А чего обижаешься? Лучше бы ты, Стогов, о чем-нибудь меня спросил. Ты ни о чем не хочешь меня спросить?

– Хочу.

– Так спроси.

– Леша, скажи, пожалуйста, сколько времени?

– Настолько охота повыебываться? Ты что – не знаешь меня?

– Знаю.

– Ты же не в курсе, что здесь вчера было!

– Зато ты в курсе, что я никогда не любил порно.

– Ты – мудак. Все ведь иначе.

– Леша, я знаю тебя шесть лет. Что еще я должен у тебя спросить?

– Мы же мужчины. Ты должен меня понять… Черт! Я не так сказал. Не в этом смысле.

– Леша, повторяю второй и последний раз: не пойти ли тебе в задницу, а?

– Ну что ж… По крайней мере я пытался все тебе объяснить.

Осокин усмехнулся и закурил новую сигарету. Потом спросил:

– Ты тоже пойдешь вечером в метро?

– Пойду.

– Капитан вызвал?

– Ага.

Мы помолчали.

– А я сегодня в редакции был.

– Как там?

– Как обычно. Степашин про тебя спрашивал. Когда же, говорит, специальный корреспондент Стогов на рабочем месте появится?

– На подходе новая партия гостей из Ирландии?

– Он тему для тебя придумал. Хочет поручить крупное журналистское расследование.

– Меня его идеи пугают. Как подсунет – хоть вешайся.

– Да?

– Сам, что ли, не видишь?

– По-моему, он хочет, чтобы ты порылся в той истории с английскими спецслужбами. Слышал, да? Наш супермен в Лондоне захватил целый автобус детишек и смылся с денежками.

– На место преступления не пошлет? В смысле, в Лондон? С выплатой командировочных?

– В задницу он тебя пошлет. А в Лондон – вряд ли.

– Плохо, когда твой редактор – придурок. То ирландские журналисты, то английские шпионы… Может, мне вообще не ходить завтра на работу?

– Там выяснились новые детали, и он хочет, чтобы ты написал комментарий. Мне компьютерщики показывали. В Интернете уже неделю висят приметы супермена. Вернее, висит, что у него нет ни единой приметы. Только наколка чуть повыше запястья. В виде морского змея, пожирающего подводную лодку.

– Что?!

– Ты чего?

– Что ты сказал? Повтори!

– Что с тобой?

– Что ты сказал?!

– Я сказал, что у разведчика, который взял в заложники школьный автобус в Лондоне, была наколка. В виде морского змея…

– Да нет! До этого!

– Чего ты орешь? Когда до этого?

У меня перед глазами из отдельных кусочков выстраивалась ясная картина. Я даже не верил, что она стала настолько ясной.

– Знаешь, Леша… похоже, до меня дошло, кто и из-за чего убил Шона.

19

Капитан взглянул на часы:

– Полвторого. Начнем, пожалуй.

Он обвел нас проницательным взглядом холодных глаз и прошелся взад-вперед по туннелю.

Наверное, в школе, где учат кагэбэшников, есть специальный предмет – «Отработка проницательного взгляда холодных глаз». Наш капитан имел по этому предмету твердую пятерку.

– На соседнем перегоне ведутся ремонтные работы. По идее, здесь сейчас должна работать целая куча метростроевцев. Но я распорядился, и специально для нас этот отрезок пути перекрыли. Через каждые сто метров у нас есть специальные шлюзы для защиты от оползней. Сейчас эти шлюзы закрыты. Бетонная стена полуметровой толщины. Мы здесь одни. Полностью отрезаны от мира. Мешать нам не будут.

Капитан замолчал и посмотрел на нас. Мы посмотрели на капитана. Интересно, зачем он нас здесь собрал?

Неделю назад все было просто: мы и он. Мы подошли к запертой на ночь станции метро, он провел нас внутрь… А когда мы вышли из туннеля, нас было уже на одного человека меньше.

Теперь все было иначе. В полночь все подходы к станции были перекрыты омоновцами в камуфляжной форме. На каждом отрезке пути нас встречал офицер того же Комитета, где служил капитан Тихорецкий.

Пока мы миновали все уровни охраны, пока спустились в туннель – время приближалось к двум часам ночи. Тихорецкий буркнул в висевшую поверх пиджака рацию, шлюзы закрылись, и мы оказались запертыми. Разговаривай сколько влезет.

Курить хотелось ужасно. Я огляделся. Ирландцы стояли, сбившись в кучку, капитан – чуть поодаль. Немного впереди на пожарном стенде висели ведро, совковая лопата и топор. Отмытый и заново покрашенный.

– Для начала попробуем встать так же, как в прошлый раз. Вспомните, пожалуйста, где каждый из вас находился в момент, когда в туннеле погас свет…

Толкаясь и косясь на капитана, ирландцы попытались рассредоточиться по туннелю. «Нет, Дебби, ты стояла чуть впереди». – «Сам отодвинься правее. Вот так». – «Вроде ты стоял ближе к стене, нет?»

Брайан и Мартин заняли позицию в дальнем от щита конце туннеля. Я с Дебби между ними и капитаном. Тихорецкий во главе группы. Все посмотрели на место, где должен был стоять Шон.

Капитан осмотрел нас и кивнул.

– Всегда проще искать разгадку, когда перед глазами место происшествия. Пока мы не закончим, будьте добры, оставайтесь на своих местах… Я надеюсь, мы отыщем ключ к этой истории очень быстро.

В пиджаке с оттопырившимся под мышкой чем-то тяжелым и с белозубой улыбкой, капитан особенно напоминал героя трехкопеечного боевика. Если бы убийцей был я, то сразу бы понял: уйти не удастся.

Я бы посмотрел на него, описался от испуга и тут же начал сознаваться.

Только убийцей был не я.

– Ровно неделю назад здесь был убит Шон Маллен, гражданин Ирландской Республики, двадцати пяти лет от роду. Мы все присутствовали при этом преступлении. И никто из нас не может сказать о преступлении ничего конкретного.

Судя по лицам ирландцев, самым большим желанием каждого из них было выбраться наверх, доскакать до ближайшего ночного бара и присосаться к кружке с пивом.

– Правило номер один гласит: если не знаешь, с какого конца взяться за дело, начинай по порядку. Так что начнем, пожалуй, с вас.

Его взгляд внезапно стал твердым и острым. Этим взглядом капитан уперся Мартину под дых. Под этим взглядом Мартин съежился, посерел и даже стал меньше ростом.

– Мартин Клейтон. Двадцать семь лет. Журналист «Айриш ревью». Пишете, как мне сообщили в редакции, на культурно-исторические темы. Обзоры, рецензии, аннотации…

– Вы звонили в мою газету?

– А как же?

– Но я надеюсь…

– Не беспокойтесь. Разумеется, я не сказал, по какому поводу навожу справки. Сказал, что формальность. Уточняем визовые данные… На работе вас хвалят. Отмечают работоспособность. Однако… Странные темы, на которые вы пишете, заставляют задуматься.

На Мартина была жалко смотреть. А ведь вроде крепкий был парень.

– В Корке вы известны как автор нескольких исследований о сатанизме. Переписываетесь с Энтони Ла Уэем, активистами его «Церкви Сатаны» и прочими странными личностями…

– Это не личности. Это поэты, неформальные философы…

– Кому, как не вам, знать, что убийство Шона носило все признаки ритуального. Удар топором в основание черепа… Именно таким образом жрецы Иерусалимского Храма рубили жертвенных животных… И вы были единственным из всех, кто оказался с ног до головы забрызган кровью…

– Но я же…

– Эту неделю мои сотрудники посвятили тому, чтобы тщательно проверить все версии. Не ухватиться за лежащую на поверхности, а досконально рассмотреть все возможные варианты. Я специально попросил вас встать так, как вы стояли той ночью.

Ирландцы взглянули друг на друга. Я тоже поводил глазами и попробовал сообразить: что он имеет в виду?

– Вы стояли последним. Дальше всех от щита с топором. Чтобы снять его и подойти к Шону, вам пришлось бы (капитан подошел к Мартину и пальцем показал возможный путь с его места к пожарному щиту) обогнуть Брайана… не задеть ни Дебби, ни Илью Юрьевича… пройти мимо меня… а затем вернуться на место. Теоретически это возможно. На практике – вряд ли.

Мартин вздохнул и расправил плечи.

– Психологи, которых я просил составить портрет убийцы, нарисовали картину, под которую вы подходите идеально. Но раз возможности взять топор у вас не было, то мы идем дальше.

Капитан перевел взгляд с Мартина на Брайана и усмехнулся.

– А дальше у нас идете вы.

Брайан с каменным лицом смотрел на капитана и ждал продолжения.

– Брайан Хьюсон. Двадцать шесть лет. Гражданин Ирландии, и все такое прочее… А также член партии «Шин Фейн». Партии, поддерживающей ирландский терроризм. И активист коммунистического студенческого движения «Рабочая Правда». В Петербург прибыл как корреспондент газеты «Войс оф Фридом» – «Голос Свободы». В вашем полицейском департаменте мне сообщили, что эта газета – орган радикалов и социально опасных элементов…

– Разве раньше вы не были членом КПСС?

– Был.

– К чему тогда эти ярлыки – «коммунистический», «социально опасный»?

– В моей стране невозможно было работать в спецслужбе и не быть партийным. Но мне всегда было плевать на лозунги. Я просто служил стране. И на ваши взгляды мне тоже плевать. Просто интересно, что рядом с трупом оказался такой человек, как вы… Разумеется, мы проверили ваше досье. И знаете, что нам удалось выяснить?

– Знаю. Вы выяснили, что я левша.

– Отнекиваться не собираетесь?

– Я обратил внимание на то, что топор всажен справа, сразу, как только увидел тело Шона…

– Мы тоже обратили на это внимание. Версию об убийце-левше мы разрабатывали до самого четверга. А потом пришли результаты экспертизы.

– И что показала экспертиза?

– Экспертиза показала, что убийца держал топор в одной руке. Понимаете? Если взяться за топорище двумя руками, то левша будет замахивать справа, а правша – слева. Но, держа топор одной рукой, удобнее замахиваться с той стороны, которая является доминирующей. Правше – справа, левше – слева. Убийца не был левшой. Он был обычным человеком. Мы перестали вас подозревать.

Капитан молча прошелся по туннелю. В тишине было слышно, как звякают ключи у него в кармане.

– Тогда кто же у нас остается?

Он посмотрел на нас с Дебби.

На меня. На нее. Снова на меня.

– Остаются две возможные кандидатуры. Илья Юрьевич и Деирдре.

Он стоял и молчал. Пауза получилась долгой и томительной.

Момент был не лучше и не хуже других. Но я все равно сказал то, что собирался именно в этот момент. Просто мне осточертело смотреть, как он строит из себя Эркюля Пуаро.

– Три.

– Что «три»?

– У нас остаются три кандидатуры.

– В смысле?

– В смысле, что не забудьте о себе, ладно?

От долгого молчания голос у меня сел. Последняя фраза получилась хрипло-угрожающей. Капитан посмотрел на меня и улыбнулся.

– Интересно было бы послушать.

– Интересно? Послушайте, раз вам интересно…

Дебби покачала головой:

– Илья, прекрати. Игорь Николаевич – офицер спецслужбы…

– Это-то меня и смущало. Будь он секретаршей или пианистом, я бы догадался, в чем дело, еще в понедельник. Дворник – это тот, кто метет двор. Шофер автобуса объявляет остановки и продает талоны. Функционер спецслужбы раскрывает преступления, но никогда их не совершает.

Ирландцы молчали. Капитан откровенно веселился.

– Вы втроем очень необычные ребята. Коллеги нашего капитана посмотрели на вас и бросились выяснять: кто убил Шона – черный маг, ирландский террорист или чокнутая нимфоманка? Кто из них мог в темноте подойти к щиту с топором и незамеченным вернуться обратно… А ведь вопрос должен ставиться совершенно иначе. Не догадываетесь? Нужно спрашивать не о том, кто мог дотянуться до топора, а о том, почему мы вообще оказались перед этим щитом?

Они не понимали, и я объяснил:

– Этот туннель тянется на три километра в одну сторону и на два – в другую. Но в нем, скорее всего, есть только один такой щит. И мы выбрали место для остановки ровно напротив него. Что скажете, капитан?

Капитан продолжал улыбаться, но теперь это выходило у него чуть-чуть невесело.

– Когда преступник знает, что ему в затылок дышат сыщики, он пытается замести следы, делает неверный шаг и попадается. Но что, если дичь и охотник – одно и то же лицо? Правда, здорово, а, Игорь Николаевич? Это как играть с собой в шахматы: кто бы ни проиграл, вы всегда в выигрыше.

– Может, закончим? Уже почти три часа, а нам нужно еще многое обсудить.

– Это все, что вы скажете?

– А чего говорить?

– Вам совсем-совсем нечего сказать?

– Где хоть один факт? Где мотив? Зачем мне было убивать беднягу Шона?

– Хороший вопрос! Я бы никогда не додумался, что убийца – вы. Мне помог именно мотив.

– Да?

– Из-за чего обычно убивают людей? Из-за денег. Из-за женщин. Из-за желания убрать с пути конкурента… Денег у Шона не было. Женщин он вряд ли интересовал. Но на самом деле мотив есть. И знаете какой? Шон был убит, чтобы скрыть другое, гораздо более серьезное преступление.

– Очень интересно.

– Помните, как все происходило? Как только мы спустились в туннель, Шон забеспокоился. Он что-то заметил. В конце концов, он спросил у меня, как зовут этого офицера? Я очень хорошо это помню. Через минуту после того, как он подошел к вам, вы остановились возле щита. Вы уже знали, что вам понадобится топор.

Я перевел дыхание и потер колючий подбородок. Курить хотелось до обморока.

– Я шел всего в метре от вас. Вы не знали точно, что именно из разговора с Шоном мне удалось расслышать. На самом деле я не слышал почти ничего – но вы-то этого не знали! Поэтому вы рассказали мне правду – кроме самого главного. Вы сказали, что Шон спросил вас о том, где вы работаете, – и это действительно так. Вы сказали, что он хочет спросить вас о чем-то важном – и это тоже правда. Вы не сказали только, ЧТО ИМЕННО он хотел у вас спросить. На всякий случай вы посадили на топор отпечаток моего пальца и, когда я приходил к вам в Большой дом, намекнули, что если дело будет вести другой следователь, то меня просто арестуют, и привет. Но знаете – мне сейчас совсем не страшно. А вам?

– Вы так и не сказали, в чем состоит мотив.

Вместо ответа я вытащил из кармана мятую газету трехдневной давности и прочел:

– «Несколько дней назад английская разведка МИ-6 опубликовала список примет разыскиваемого за угон школьного автобуса с заложниками российского резидента. Сообщается, что он чуть выше среднего роста (ирландцы посмотрели на капитана), у него светлые волосы и серые глаза (ирландцы заглянули в серые глаза Игоря Николаевича), а из особых примет упоминают татуировку в виде морского змея, пожирающего подводную лодку, наколотую на левом предплечье, чуть пониже локтя…»

– При чем здесь Шон?

– Я сейчас излагаю так, будто с самого начала все понимал. На самом-то деле до сегодняшнего утра я не понимал ни хрена. А с утра все-таки понял, при чем же здесь Шон…

Капитан по-прежнему смотрел на меня. Он больше не улыбался.

– Когда позавчера я был у вас в Большом доме, вы зачитывали мне анкету Шона. Там значилось, что Шон платил за пользование компьютерной информационной лентой. Это-то и было разгадкой. Не понимаете? Если бы я не работал в газете, то тоже не понял бы. Где журналисты и телевизионщики берут информацию? Получают с ленты новостей. В Африке случилось наводнение. В тот же миг об этом сообщила лента. Журналисты почитали, попили пивка и написали свой комментарий. С утра вы читаете этот комментарий в газете. Понятно?

– Понятно.

– Газеты в Петербурге опубликовали ваши, Игорь Николаевич, приметы во вторник. Значит, на информационной ленте они появились за день, за два до этого. Шон мог узнать о них у себя дома еще в воскресенье.

Я повернулся к Мартину:

– Ты помнишь, что спросил Шон перед тем, как пойти разговаривать с капитаном?

– Нет.

– Совсем не помнишь? Я посмотрел на вас как раз перед этим. Шон тыкал себя пальцем в предплечье, чуть пониже локтя, и что-то спрашивал.

– Слушай, а ведь точно! Он действительно говорил что-то о капитане и спрашивал, не заметил ли я чего-то такого у него на руке? Только я не обратил внимания.

Я посмотрел капитану в лицо:

– Шон знал про татуировку. Он узнал о ней еще дома, а когда приехал в Петербург и у первого же функционера спецслужбы увидел точно такую же, то просто не поверил, что так бывает… Он поступил честно. Подошел и прямо спросил – не вы ли тот герой, которого ищет вся полиция Европы? И вы поняли, что живым из туннеля Шон выйти не должен. Правильно?

Я смотрел на капитана. Капитан смотрел на меня. Секунды сочились, словно капли крови. Красивое сравнение?

Капитан молчал, и я решил нажать посильнее:

– Можете не отвечать. Есть способ проще. Мы прямо сейчас узнаем, не вы ли прикрывались детьми от пуль снайперов? Не вы ли убили Шона? Покажите нам свое предплечье. Скорее всего, вы давно свели татуировку, но нельзя же свести ее бесследно. Покажите нам руку, и закончим этот разговор.

Ни единого факта у меня не было. Дойди дело до суда, и меня сочли бы полным психом. Но мне не нужна была победа в суде. Мне нужно было, чтобы капитан на секунду потерял свое ледяное спокойствие. Всего на секунду – и тогда он обязательно проиграет.

Я должен был все это сказать. Ирландцы улетали, и я оставался с капитаном один на один. Рано или поздно ему бы надоело бояться. Тогда мой отпечаток на рукоятке топора всплыл бы в качестве реальной улики.

Остаток дней я бы провел в местах, о которых не каждая газета рискнет писать. А он все равно остался бы живым, здоровым и свободным.

Он мог просто послать меня со всеми версиями и вместо ответа вызвать по рации плечистых ассистентов. Но он ответил… Я все-таки его сломал.

– Руку? Что ли, ты хочешь посмотреть мою руку?

Пистолет сам выпрыгнул у него из-под мышки. Капитан держал его в вытянутой руке и переводил с ирландцев на меня и обратно.

Я облегченно выдохнул:

– Yesssssss!

Дебби не могла поверить:

– Так это вы? Вы действительно убили Шона?

– Ты думала, я позволю ирландским недомеркам совать рыжий нос куда попало?

– Мазефакер!

– Ага. И еще какой!

– Вас будут судить и расстреляют!

– Нет, дорогая. Меня не будут судить. Все вчетвером – к стене! Быстро!

Было заметно, что приказывать – дело для капитана привычное. Я повернулся к ирландцам. Они собирались подчиниться.

– Парни. Нас здесь трое. А он – один. Каким бы суперменом он ни был, втроем мы его скрутим.

Капитан медленно поднял руку и навел ствол Брайану в середину лба. Брайан отскочил к стене, прижался к ней и даже заложил руки за голову. Не знаю зачем. Мартин в темпе пристроился рядом с ним.

Капитан повернулся к нам:

– Вы двое тоже.

Мы подошли к стене и встали рядом. Не поворачиваясь к парням, Дебби сказала:

– Похоже, что из присутствующих мужчиной может называться только Стогов.

– Твой идиот Стогов затащил нас в туннель, и нет гарантии, что мы выберемся отсюда живыми. Нашел место выяснять отношения…

Капитан передернул затвор. Мартин всхлипнул и заговорил тонким голосом:

– Вы не станете… Я имею в виду… Зачем? Не надо… Я никому не скажу… Я уеду и навсегда забуду обо всем, что происходило…

Пистолет у капитана был большой и тяжелый.

Он подошел ко мне и заглянул в глаза. Он больше не казался мне героем модного action. На гладко выскобленной верхней губе у него блестели бисеринки пота.

– Собираетесь нас убить? А что вы скажете коллегам, которые остались наверху?

– А ты за меня не переживай. Придумаю что-нибудь. Могли же вы, сговорившись, напасть на меня?

Выкрашенные в черное стены. Тусклые лампы прожекторов. Зеленая кожа у парней. И Дебби… самая красивая из виденных мною женщин.

– Знаете, капитан, хочу попросить о любезности.

– Валяй. Воля умирающего – закон…

– Вы настолько омерзительно выглядите… Не могу отказать себе в удовольствии…

Я коротко, без замаха, выбросил руку вперед и впечатал ему ровно в скулу. Умирать, как баран, было противно.

Капитан даже не изменился в лице.

– Легче?

– Верите? Намного.

– Верю. Только теперь моя очередь.

Он ударил меня рукояткой пистолета, а когда я упал, добавил еще. Несколько раз. Рукоятка была металлическая и очень тяжелая.

– Тайну разгадал? Сдохнешь с разгадкой, как собака…

Утомившись, он шагнул в сторону и взвел курок. У меня в ушах стучал пульс. Единственное, что я видел, – пыльные, вымазанные мазутом шпалы в нескольких сантиметрах от моего лица. Что творилось вокруг и почему Дебби вскрикнула, видеть я из этого положения не мог…

Я зажмурился, ожидая пули, но – ничего не происходило. Я лежал неподвижно и ждал. Потом я решил открыть глаза.

Капитан, неуклюже раскидав ноги, лежал поперек рельсов. Сквозь волосы на затылке у него сочилась кровь, а над ним, ухмыляющийся и довольный, стоял Осокин. Небритый, веселый и по-прежнему одетый в мой старый плащ.

Я поднялся на ноги, автоматически отряхнулся и посмотрел на него.

– Жив?

– Да пошел ты… Дай сигарету.

– Здесь, говорят, не курят…

– Ага. Здесь только трескают по башке топором и стреляют в затылок. Больше ничего.

Осокин бросил мне пачку «Лаки Страйк», и я закурил. Затянулся, закрыл глаза и замер. Живой… Все продолжается…

– Откуда ты взялся?

Наверное, это был глупый вопрос. У ангелов-хранителей не принято спрашивать документы.

– Плащ-то на мне по-прежнему твой. Во внутреннем кармане лежит твоя пресс-карта годичной давности. После того как вы спустились вниз, я подошел к постовому и сказал, что я – это ты, но только опоздал. Ты знаешь – эти бараны поверили. Пропустили без вопросов. Хорошо, что по туннелю я шел неподалеку. Когда из стены поползла бетонная пердула, еле успел проскочить. Ну и стоял – во-он там. Наблюдал…

– Не мог раньше подойти?

– А не слышно ни хрена, честное слово. Я думал, вы своими следственными экспериментами занимаетесь. Потом смотрю – нет, все серьезно. Ну тут уж я, конечно, вмешался. Зря, что ли, я занял второе место на городском турнире по боксу?

– Что-то я слышал про тот турнир. Это было не в тот раз, когда против тебя выставили однорукого парня со второй стадией дистрофии?

Мы выкурили еще по одной сигарете и решили, что из туннеля нужно выбираться.

– А с этим что? – кивнул Осокин на капитана.

– Пристрели его, и делу конец! – сказала Дебби.

Она стояла и влюбленными глазами смотрела на Осокина. Я выдернул из брюк капитана ремень и туго скрутил ему руки за спиной. Вдвоем с Осокиным мы оттащили его к стене и аккуратно усадили.

Осокин похлопал капитана по щекам.

– Любезный! Подъем!

Капитан открыл глаза. Взгляд у него был мутный.

– Как разблокировать туннель? Отвечать быстро и четко. И не заставляй меня доставать из кармана зажигалку.

Все было кончено. Это было здорово. Пусть даже Дебби преданно заглядывала Осокину в глаза. По сравнению с пулей в затылок, это ерунда.

Осокин помог капитану подняться, подобрал лежавший на рельсах пистолет, и мы вереницей побрели к выходу. Поковырявшись в кнопках и рычажках, Осокин нашел, как отключить блокировку туннелей. Бетонная плита отползла в сторону.

Дебби подошла ко мне:

– Илья.

– Да?

– Все кончилось.

– Да, Дебби, все кончилось.

– Ты молодец. Ты умный и смелый…

– Это даже не все мои таланты!

– Мы… Мы еще увидимся с тобой?

– О чем ты? Все ведь кончилось… Сегодня ты уезжаешь.

Она посмотрела в глубь тускло освещенного туннеля.

– То, что произошло между нами… Я не хочу, чтобы это кончалось…

– Через несколько часов у тебя самолет. Тебе осталось…

Я вытряс из рукава часы, посмотрел на тускло светящийся циферблат:

– Тебе осталось меньше четырех часов…

Часы показывали двадцать девять минут четвертого. Двадцать девять – без одной минуты половина… После удара пистолетом по затылку соображалось тяжело. Поэтому, когда до меня, наконец, дошло, было поздно. Слишком поздно.

Осокин начал говорить:

– Поднимемся наверх, и я выпью пива. Две кружки. А потом…

Договорить он не успел: в туннеле погас свет. Моментально и опять совершенно неожиданно. Тьма упала на нас ватным одеялом. Точь-в-точь как в прошлый раз…

Прошла неделя, но, как и в тот понедельник, я стоял на двести метров ниже уровня городских улиц, и меня окутывала мгла – непроницаемая и всеобъемлющая… Ночь мироздания… И я снова почувствовал себя заживо похороненным в этом лабиринте.

– Что за фигня? Здесь что…

Осокин неожиданно замолчал. Я вслушивался в то, что происходило вокруг.

– Леша, ты его держишь?

Осокин не отвечал.

– Леша? Леша! Подай голос! Ты где?

Я рванулся назад, зацепился ногой за рельсы, чуть не упал. Уткнулся руками во что-то мягкое.

– Кто это?

– (голосом Брайана) Это я, Илья! Это я!

– Где Осокин? Ты их слышишь?

– Нет.

Я выставил вперед растопыренные пальцы и маленькими шажками стал потихоньку продвигаться вперед.

В воздухе загудело, и через секунду зажегся свет. Осокин лежал, скрючившись, поперек рельсов и глотал ртом воздух. Капитана видно не было.

– Что?! Чем он тебя?!

Осокин махнул рукой, типа жив, и я кинул взгляд в глубь туннеля. Мне показалось, что в глубине я различил метнувшуюся тень.

Первые метров двести я пробежал с приличной скоростью. Потом в боку что-то закололо. Темп пришлось сбавить. Я все равно нагонял его – удаляющаяся спина капитана была уже недалеко. Он бежал, смешно задирая ноги. Скрученные за спиной руки ему мешали.

Он свернул из основного туннеля в боковой, я бросился за ним. Он свернул еще несколько раз, я не отставал. Потом он встал, обернулся ко мне и проорал:

– Не подходи ближе!

Я наклонился и прижал руку к тому месту, где кололо. Вот черт. Дышать было тяжело.

Там, где мы проводили следственный эксперимент, стояла тишина. Теперь вдалеке слышались странные шумы. Я вспомнил – капитан говорил, что этот перегон метро ремонтируют.

– Не подходи! Не подходи ко мне! Дай мне уйти…

– Нет.

Капитан, пятясь задом, отступил еще на несколько метров и теперь стоял поперек рельсов бокового ответвления туннеля.

– Дай мне уйти! Просто стой там, где ты стоишь!.. Не заставляй меня убивать тебя еще раз!