Текст книги "Отвертка"

19

Есть такая игра – вы кладете свои ладони поверх ладоней партнера, а он пытается хлопнуть вам по тыльной стороне рук, и, когда это у него получается, ваши руки меняются местами.

Тот, кто ведает моей судьбой, решил от не фиг делать сыграть со мной именно в эту игру. Ладони мелькали в воздухе, как птичьи крылья.

Коммандос ходили по залу и добивали бойцов Диминого отряда. Ногой переворачивали тела вниз лицом и стреляли из пистолета в затылок. Из одного и того же пистолета, который каждый раз передавали друг другу.

На Дэне был такой же черный комбинезон, как и на остальных. Он стоял посреди зала и отдавал отрывистые команды по-китайски. Подойдя к дырявому телу Димы, китаец вытащил из кармана джинсов покойника коробочку и, не заглядывая внутрь, убрал ее в нагрудный карман комбинезона.

Жасмин наклонилась надо мной и положила свою ладонь поверх моей:

– Тебя не задело?

Разговаривать мне с ней не хотелось. Я просто убрал руки в карманы разодранной куртки и даже не подумал встать с пола.

– Что ты молчишь?

– А что здесь можно сказать?

– Ты ранен?

– Слушай, не лезла бы ты ко мне. Забирай свой чертов Шань-бао и рули.

– Вчера ты разговаривал со мной по-другому.

– Может, это потому, что меня не отвлекали размазанные по стенам мозги?

Она молчала, и я добавил:

– И потом, вчера я еще не знал, кто ты.

– Да? А кто я?

Она выпрямилась и достала из кармана сигареты.

– Ты Ирина Ляпунова. Аспирантка профессора Толкунова. Ныне покойного… Дай сигарету.

Она протянула мне пачку. Я прикурил… выдохнул дым.

– Это ты написала книжку «Загадки Джи-ламы». Кстати, интересная книжка. В прошлом году во время исследовательской экспедиции в Тибет ты погибла. Сорвалась со скалы и – вдребезги…

– Ну и что все это меняет?

– Терпеть не могу, когда мне врут.

– Ты что – спрашивал меня, доводилось ли мне погибнуть в Тибете, а я ответила, «нет»? Ты не интересовался моей биографией. А я не лезла к тебе с разговорами…

– Ты врешь всем: Ли, профессору, Диме, мне… ты и Дэна обманешь. Только он об этом еще не знает.

Она помолчала. Потом сказала:

– Тебе я не врала никогда.

– Иди ты?!

– Когда я тебе врала?

– Ты спала у меня в квартире! Ты пила со мной кофе! А сама просто хотела узнать, что мне известно о камне! Ты спала со мной! А после этого взяла и привела сюда целую банду головорезов. Это не обман?

– Я никогда не обманывала тебя в том, что касается наших личных отношений.

– У нас есть личные отношения?

– А как ты думаешь?

– Я не думаю. Я дрожу от страха. Ты замечала, что все, у кого возникают с тобой личные отношения, очень быстро становятся трупами?

Из-за спины Жасмин появился Дэн. Он был маленький и очень уверенный в себе. Мне были хорошо видны его руки: ухоженные и чистые. А мои руки были разбиты, окровавлены, грязны.

Он стоял, а я по-прежнему сидел. Мерзкий тип.

– Добрый вечер, консул. Зачем вы убили всех этих людей? Теперь вас посадят в тюрьму.

– Не думаю. Несмотря на то что всех этих людей убил я, об этом никто не узнает.

– Да? А почему?

– Потому что все будут уверены, что это ваша работа.

– Почему моя?

– Не знаю. И никто не знает. Но улики показывают именно на вас. Ни на кого, кроме вас.

– Что за улики?

– Вот этот пистолет.

Дэн показал мне «макаров», из которого добивали бандитов. Он был черный.

– Из этого пистолета был застрелен профессор Толкунов. И тот юноша с синяком под глазом. Потрясающая сила воли – я был уверен, что он уже мертв. Из этого же пистолета убиты все эти молодые люди. А единственные отпечатки пальцев, которые можно отыскать на пистолете, принадлежат вам.

– Это точно? Что мне?

Дэн кивнул. Он даже не злорадствовал. Он просто знал, что он победитель, а иначе не бывает.

– Слушайте, Дэн. Неужели вы всерьез думаете, будто милиционеры поверят, что это моя работа? Просто потому, что найдут на стволе мои отпечатки?

– Нет, не думаю. Конечно, они не поверят. Может быть, они даже догадаются, в чем здесь дело. Но у них не будет выхода. Начальство станет требовать результатов расследования, и им придется ухватиться за единственную ниточку, которая торчит из этого дела, за ваши отпечатки.

– Дайте мне еще сигарету. Зверски хочется курить.

– Пожалуйста.

– И скажите, зачем вы их всех убили?

– Конечно, вы имеете право знать правду. Если хотите, я расскажу…

– Хочу. Расскажите.

– В прошлом году Ирина приехала в КНР. И нащупала следы знаменитого алмаза Шань-бао, исчезнувшего в начале века. Государственный совет принял решение помогать ей в поисках. Мне было поручено внимательно наблюдать за их ходом и оказывать необходимую помощь. Мы помогли Ирине выйти на мецената Ли Гоу-чженя, который согласился финансировать поиски бриллианта и даже лично приехал в Петербург. В целях конспирации решено было инсценировать несчастный случай, объявить Ирину погибшей и устроить ей небольшую пластическую операцию, которая сделала ее еще привлекательнее.

– Это все я знаю. Я спросил, зачем вы убили профессора и Молчанова?

– Бритого придурка я застрелил из чувства мести. Попросил Иру узнать, кто совершил убийство Ли, и с удовольствием всадил пулю ему в брюхо. Просто чтобы все понимали: нельзя убить китайского гражданина и остаться безнаказанным. Кто же мог знать, что он потащится на другой конец города, к вам в редакцию… Кстати, он успел что-нибудь рассказать?

– В общем-то нет.

– А профессор… Он никак не мог оправиться после смерти Ирины. Горевал, пробовал копаться в этой истории. И даже что-то нащупал… После того как вы побывали у него в университете, он в полной истерике прибежал ко мне в консульство и долго орал… весь зеленый, трясущийся… С ним пора было кончать.

Дэн выкинул сигарету и улыбнулся мне:

– После этого, чтобы подстраховаться, я попросил Ирину побывать у вас дома. Порасспросить о том, что именно вам известно относительно Шань-бао.

На самом деле руку Дэна нужно было почувствовать еще тогда, когда я стоял на лестнице перед собственной дверью, искал в кармане ключи и чувствовал запах горячего и сочного мяса.

Этот ходячий пищевод просто физически не был способен додуматься до чего-нибудь более оригинального, нежели снабдить агентессу парой килограммов парной телятины.

Мне было стыдно, и я зажмурился, а когда открыл глаза, то оказалось, что я все еще сижу на полу, прислонившись к колонне, а Жасмин и Дэн стоят надо мной.

– Знаешь, ты, конечно, неплохо все рассчитал. Шансов у меня немного. Но что, если они все-таки есть? Что, если я все-таки уйду отсюда, а? Что ты будешь чувствовать, если я окажусь умнее и сильнее и все равно достану тебя, а?

– Что я думаю? Честно?

– Да. Честно.

– Если честно, я думаю, что у тебя кишка тонка. Со мной, парень, тебе не справиться.

– Это точно?

– Это точно… И потом – никуда ты отсюда не уйдешь. Некоторое время ты вообще не сможешь ходить.

– Почему?

– А вот почему…

Дэн снял автомат с плеча и выстрелил мне в ногу. Чуть повыше колена. Два раза. Автомат выплюнул пули и затих.

В жизни меня много раз били кастетом. Пробовали тыкать в бок ножом. Перепало однажды и киркой, снятой с пожарного стенда. Но, по сравнению с автоматной пулей в бедро, все это детский лепет.

Я не реагировал, когда в руку мне всунули «макаров», и на нем отпечатались мои пальцы. Не сопротивлялся, когда двое коммандос Дэна вынесли меня во двор монастыря.

Боль начала стихать только через несколько минут. Я лежал на траве. Чуть дальше, сразу за дацаном, стоял вертолет. Небольшой, шестиместный, с застекленным носом.

Рядом со мной на корточках сидела Жасмин. Она смотрела на меня и гладила пальцами по волосам.

– Бедный… Больно?.. Сигарету дать?

– Дай.

Она достала из пачки две сигареты, прикурила их, одну отдала мне. Китайцы залезали внутрь вертолета.

– Стогов. Ответь мне на один вопрос. Можешь?

– Всего на один?

– Не выебывайся. Просто ответь.

– Спроси, я попробую.

– То, что ты говорил в ту ночь… Это правда?

– Дорогая! В вертолете тебя ждут. Беги. Целую.

– Ответь мне.

– Я не хочу об этом говорить.

– Просто ответь мне.

– После всего, что случилось?.. После того как эта китайская задница заявила, что это он тебя ко мне подослал?.. После того как ты предала все, что только могла?..

– Ты любишь меня? Всего одно слово. Да или нет?

– Уходи. Я не хочу тебя видеть.

Жасмин помолчала. Встала с корточек. Посмотрела на вертолет.

– Знаешь, красавчик… Я ведь еще в клубе понимала – не стоит мне с тобой связываться. С такими, как ты, всегда только неприятности. И все-таки я подсела к тебе. И домой я к тебе приходила только потому, что сама этого хотела.

Она докурила сигарету и отбросила ее от себя. Огонек яркой точкой мелькнул в темноте.

– Такие мужчины, как ты, сейчас редкость… За всю жизнь я встречала только двоих… Знаешь, милый, я еще вчера сказала Дэну, что участвую во всем этом, только если он оставит тебя живым. Это было мое условие. Иначе я пас.

– Мне нужно тебя поблагодарить?

– Почему нет?

– За то, что вы с Дэном подставили меня? И я буду отвечать за то, что здесь случилось? Твой Дэн уверен, что мне предстоит долго сидеть в тюрьме…

– Зато ты будешь жить.

– Для тебя это важно?

– Конечно.

И тогда я решился:

– Если ты все это всерьез, то оставайся. Не улетай. Останься со мной. Пусть они летят одни.

– Я буду всю жизнь помнить тебя, Стогов. Пока!

– Поверь, я вижу дальше, чем ты. Вы еще не знаете этого, но вы уже проиграли!

Жасмин захохотала, запрокинув голову и блеснув в темноте хорошими зубами.

– Ты псих! Пока, милый.

Она чмокнула меня в щеку и побежала по направлению к металлической стрекозе. Она была уверена, что впереди ее ждет долгая, счастливая и обеспеченная жизнь.

Вот и всё, подумал я.

Но это было не совсем всё.

Я знал, что должно произойти. Но все равно зажмурился, когда разом вспыхнули шесть прожекторов, и вертолет оказался в пересечении их лучей.

Из громкоговорителя рявкнул металлический голос:

– Пилот вертолета! Заглушить мотор! Сейчас же заглушить мотор! С земли не подниматься! Повторяю…

Вместо ответа из вертолета раздалась автоматная очередь, и сразу два прожектора, звякнув стеклами, погасли.

Бешено вращая лопастями, вертолет напрягся и оторвался от земли. Рядом со мной на корточках уже сидел майор Борисов.

– Я думал, вы вообще не появитесь.

Майор был одет в камуфляжную форму без погон. На груди у него висел прибор ночного видения. Форма шла ему больше, чем серые костюмчики.

– Извини, что досталось твоей ноге. Здорово болит?

– Что вы будете делать с ними?

– Пока камень у них, мы ничего не можем сделать. Пусть летят.

Кровь из ноги хлестала, как вода из-под крана. Я пытался зажать ее рукой, но получалось плохо.

– У них нет камня. Камень там, внутри, в кармане куртки у Димы… Здоровый такой парень… бритый… Лежит у колонны… Этот китайский кретин перепутал коробки.

– Точно? Это точно?

Я кивнул.

– Федосеев! Ко мне!

Из-за угла вылетел громадный Федосеев в камуфляже и с гранатометом в руках.

– Давай! По нулевому варианту! Камня у них нет.

Десантник вскинул гранатомет на плечо. Я забыл про простреленную ногу и поднялся на локте. Вертолет успел подняться в воздух и разворачивался над Малой Невкой.

Прожектора еще доставали его, но вертолет набирал скорость и через секунду должен был вырваться за пределы видимости.

– Вы что?! Вы по ним?!.

Федосеев сосредоточенно вел стволом гранатомета вслед вертолету.

– Охренели? Там же люди!

Пффф-у-у-ух. От ствола гранатомета отделилась огненная струя. Медленно вычерчивая траекторию в темноте, снаряд рванулся за металлической стрекозой.

– Нет!!!

Вертолет успел отлететь на приличное расстояние. Взрывной волной нас почти не задело. Вспыхнул он сразу, весь целиком. Посреди неба расцвел прекрасный огненный цветок.

Несколько секунд вертолет еще продолжал по инерции лететь вперед, весь в сполохах рыжего пламени, а потом начал разваливаться в воздухе и обрушиваться в реку. Внутри черного корпуса что-то продолжало взрываться, и сквозь грохот взрывов был слышен человеческий вопль: долгий, жуткий, замерший на одной ноте…

Последними, выбив сноп искр из каменных плит набережной, в воду обрушились громадные горящие лопасти. Жадно загребая воду, они долго не могли погрузиться и взбивали на поверхности воды тысячи маленьких водоворотиков…

Ослепленный, оглушенный, почти потерявший сознание от потери крови я орал:

– Не-е-ет! Не-е-ет! Там же она!

Майор тряс меня за плечи и все повторял… кричал мне прямо в лицо: «Успокойся! Хватит! Слышишь?! Хватит! Все уже кончилось! Совсем всё!»

20

– Слышь, мэн! По-русски понимаешь, нет? Сколько с меня?

По-русски хозяин общаться не желал. Вместо этого он на пальцах показал сколько. Я положил деньги на стол, сказал, что сдачи не надо, и вышел из кафе. Достал сигареты, закурил, заковылял вниз по мощенной брусчаткой улице.

В Праге я был уже три недели. За это время даже успел освоиться в этом городе. Если сейчас пойти прямо, через мост, то минут через десять доковыляю до Старого города. А если повернуть налево, то выйду к району… как он, черт возьми, называется?.. в котором куча кафешек и дорогого разливного пива.

В Прагу я приехал двадцать пятого ноября. Это был первый день подготовки к Рождеству. Мой «скорый купейный» прибыл на Центральный вокзал, я вышел в зал ожидания, увидел громадную, до самого потолка, елку и понял: что было, то прошло. Теперь все будет иначе.

Нога моя иногда еще побаливала. Распорядок дня я завел себе простенький. Вставал в восемь утра, алкоголь почти не пил, но все равно часами сидел в кафешках. Любовался на то, как город готовится к Рождеству. В десять вечера ложился спать.

Жизнь удалась…

Я вышел на набережную, послушал шарманщика с кошкой на поводке, выпил кружку пива, постоял перед витриной недорогого ювелирного магазина.

Напротив здоровенного универмага, в названии которого шло пять согласных подряд, меня перехватил молодой парень в напяленной поверх куртки футболке, на которой читалось: «Друг животных».

– Мы планируем построить новый приют для бездомных собак. Не пожертвуете денег?

Улыбался парень так, словно у него свело мышцы лица. В руках он держал коробку для пожертвований с прорезью сверху.

Накануне Рождества пражане сошли с ума. Сборщики пожертвований (на что угодно – от организации фонда помощи эскимосам и папуасам до инициативной группы по содействию первому полету на Марс) стояли на каждом углу.

Я опустил в коробку крупную купюру.

– О-о! Пан так добр! С наступающим Рождеством!

– Спасибо.

– Вам спасибо! Животным сейчас действительно нужна наша помощь.

Я заковылял дальше. Мне не было жалко денег даже на такое беспонтовое предприятие, как собачий приют. Мне вообще ни на что не было жалко денег.

Скажи мне кто-нибудь еще полгода назад, что на Рождество я окажусь в Праге, с полными карманами наличных, – рассмеялся бы в лицо. Это ж надо, как все обернулось…

Майор Борисов оказался человеком слова. Сам втравил меня в эту историю, сам и компенсировал понесенный урон.

Через пару недель после сцены в дацане ко мне в больницу явились двое тусклых типов в пиджаках и с кожаными портфелями в руках.

Один из типов проинформировал, что по действующему законодательству мне, Стогову И. Ю., 1970 года рождения, как обнаружившему алмаз Шань-бао, в дальнейшем именуемый «Клад», причитается двадцать пять процентов от стоимости вышеупомянутого алмаза. Каковая сумма составляет…

Когда сумма была озвучена, я не поверил. Оказалось – нет, всё правда. Тип достал из портфелей бумаги, оформленные надлежащим образом, и дал мне их подписать.

Смешно: после этого второй визитер объяснил, что сумма государственного налога на причитающиеся мне двадцать пять процентов составляет чуть ли не три четверти от только что названной фантастической суммы.

Я улыбнулся, сказал о’кей, подписал и это. А уже через две недели ковылял по Центральному пражскому вокзалу и мог не париться по поводу денег на протяжении ближайшего миллиона лет.

…Обогнув Старый город с его фантастическими ценами и тысячами полуподвальных баров, я вышел обратно к реке. Посреди большой площади стояла роскошная голубая елка. Вокруг нее дюжинами бродили Деды Морозы.

От долгой ходьбы я немного запыхался, сел на лавочку и закурил. Бегали детишки. Пахло жареным. Между лавочками ходили продавцы всякой фигни. Где-то на прилегающей улице играла музыка.

Вспомнилась ободранная, хмурая елка, которую под Новый год устанавливают на Невском. На этой, из Праги, висело не меньше тонны украшений. Для той, из Петербурга, средств хватало только на гирлянду красно-синих лампочек.

Еще вспомнилось утро, когда от меня ушла блондинка (про себя я так и называю ее – Жасмин) и сразу вслед за ней явился майор Борисов. Оно стало одним из самых неприятных утр за последние годы моей жизни. Утро-рекордсмен в категории «Неприятности».

Как я мог поверить блондинке с лицом ангела? Как можно было всерьез слушать то, что она мне говорила? Вспоминая единственную ночь, проведенную с ней, я видел – дама перла к цели как бульдозер. Впрочем, вы бы на моем месте тоже ей поверили…

Жасмин пришла узнать, что именно мне известно о Шань-бао, – и узнала. Потом пришел майор и вытащил из меня то, что было лень вытаскивать девушке. Я же говорю: так себе утречко.

Я провел майора в комнату, мы сели, и он стал молча доставать из конверта фотографии. Ирка-студентка: молоденькая, короткостриженая, хорошенькая. Она же с профессором Толкуновым – судя по всему, где-то в гостях. Еще раз она – перед отбытием в Китай за материалами для диссертации.

Дальше шли более свежие фотографии. Она и Дэн. Она и Дима в той квартире, где я очнулся привязанным к стулу. Она наблюдает за тем, как меня, шарахнутого дубинкой по затылку, впихивают в Димин джип. Наконец, она, одергивая плащ, выходит из моей парадной.

Последние несколько фотографий были сделаны телеобъективом – с большого расстояния и из укрытия. Однако главное на них было видно: я влип.

Чертовы спецслужбисты следили за мной. С самого первого дня, когда в «MoonWay» застрелили китайца. Майор уверял, что это обычный порядок работы со свидетелями. Мне кажется, он врал, и в тот момент они меня все-таки подозревали. Не знаю в чем.

Они начали за мной следить и сразу же обнаружили, что следят за мной не они одни. Спецслужбисты удивились. Затем заинтересовались. Навели справки. Выяснили, что ни милиция, ни расплодившиеся комитеты слежку за мной не устанавливали.

Тогда они попытались установить, кто же ее установил. И нарвались на настоящий приключенческий сериал.

Выяснилось, что погибшая и вроде бы даже похороненная в Тибете аспирантка профессора Толкунова развернула в городе активную деятельность.

Чем больше людей участвовало в поисках бриллианта, тем теснее становилось их амбициям. Ли не желал передавать алмаз властям, а консульство на этом настаивало. Дима не желал играть роль простого исполнителя, а просил долю. Дэн не доверял ни Ли, ни Диме, ни Жасмин…

Впрочем, даже при таком раскладе Жасмин должна была выиграть. Она бы все равно забрала алмаз себе, потому что она была умнее всех. Но тут появился я.

В тот момент, когда, выпив лишку в клубе «MoonWay», она подсела за мой столик, все пошло наперекосяк. Я был лишним в ее плане, и план рассыпался, как любят рассыпаться скелеты из школьных кабинетов анатомии. Лишний повод задуматься о вреде алкоголя и случайных знакомств.

…Я поднялся со скамейки и побрел вниз по улице. К моменту, когда я дошагал до третьего перекрестка, на моем пути встретились семеро сборщиков пожертвований.

Я по-прежнему совал в их ящики свои бабки. Пользуйтесь, чего уж там. Потом я опять устал идти и спустился в кафе. Разумеется, оно было оформлено под Австро-Венгрию времен Первой мировой.

Уютно и чистенько. На стойке бара – украшенная елочка. На окнах – серпантин и гирлянды. Пражские кафе вообще однотипны.

– Чего желает пан?

– У пана болит голова. Пану бы одно пиво. Светлое.

Услышав русскую речь, бармен расстроился, но пива все равно налил. Я сказал ему: «Спасибо!»

За эти недели, что я провел в Праге, я много думал насчет того, что на самом деле произошло тогда в дацане. Сколько народу побывало в монастыре в тот субботний вечер? Пятнадцать? Двадцать? А живым остался я один…

Ни в одной из просмотренных мною в больнице газет о перестрелке и взрыве вертолета не было ни строчки. Инцидент замяли. Несмотря на отсутствие видимой цензуры и все разговоры о свободе слова, лишь малая доля того, что известно газетчикам, бывает опубликована. Уж я-то знаю.

Это не хорошо и не плохо – это просто так. Отнюдь не обо всем можно говорить вслух. Так что, возможно, бриллиант предназначен майором Борисовым совсем не для музея.

Но – больше это не мое дело. Мне плевать. Я попал в эту историю случайно. Блондинка в найт-клабе подсела ко мне за столик – вот и всё. Этот камень никогда не был мне нужен. Больше того: мне не очень нужны даже причитающиеся проценты.

Нет, сначала-то я обрадовался. Еще как! Еле дождался, пока смогу толком ходить, вырвался из госпиталя, побежал оформлять документы…

Я пригубил пиво и улыбнулся. Приехав из больницы в свою опять сырую, опять неприбранную, пахнущую тоской и алкоголем квартиру, я почувствовал: есть шанс все изменить. Не просто поменять работу, друзей, квартиру и привычки. Изменить ВСЁ. Начать еще раз.

Прошло всего три недели, и я был уже абсолютно не способен вспомнить – что следовало начать?.. почему еще раз?

Деньги – это отличная штука. Не стоит даже обсуждать такие банальности. Когда денег нет – это плохо. Когда деньги есть – это хорошо. Однако когда денег ЧЕРЕСЧУР МНОГО, это опять плохо.

Что мне делать со всей обрушившейся горой наличности? Раньше я работал, чтобы не умереть с голоду. Работа у меня была грязная, но в то же время и интересная. А теперь?

Допустим, я куплю себе в Праге квартиру. Даже целый дворец. Заплачу горничной жалованье на год вперед. Съезжу на сафари в Кению. Что потом? Впереди годы и годы…

На ум приходило одно: сопьюсь и кончу дни в приюте для неизлечимых чешских алкашей. Короче, еще вчера я решил: пора завязывать. Пришло время возвращаться.

Прага – это, конечно, праздник, который всегда с тобой, и всё в таком роде. Но – пусть я буду вспоминать об этом празднике издалека. Пусть все это будет для меня тем, чем и должно быть, – мечтой. Несбыточной.

Ну а деньги пристрою, решил я. Способ найдется. В конце концов, должен же у меня в стране существовать какой-нибудь Фонд детских домов. Что я в этой жизни действительно люблю, так это детишек. Своих нет, так помогу хоть чужим.

Готов допустить, что такой выход покажется кому-то смешным. Что ж, я не против. Пусть кто-то весело посмеется.

И знаете, стоило мне все это решить, как жизнь снова стала опять интересной. Осмысленной. Появилась даже мысль о том, что если я решил плюнуть на бабки, то имею право хоть оттопырить напоследок?

Вчера я отправился в самый дорогой ресторан, какой смог отыскать по путеводителю, и заказал копченого лосося, гуся с каштанами, кровяной колбасы, устриц, икру, улиток, зачем-то шампанское «Лоран-Порье», а также большое количество водки.

Вчера я казался себе красавцем. Но съесть все заказанное я так и не смог, а из-за того, что накануне я смешивал столь разные напитки, у меня болела голова. Так что теперь я казался себе моральным уродом из анекдотов и просто пил пиво.

Я поискал взглядом официанта.

– Сколько с меня за пиво? Сколько-сколько?

– Да, пан… о-о!.. Пан щедр… Приходите еще.

– Это вряд ли.

– Вам что-то не понравилось у нас?

– Наоборот – все слишком уж хорошо.

Я вышел на улицу. Прага готовилась к Рождеству. Прекрасный город. Может быть, самый красивый город на планете. Но – только после моего. Вымокшего, серого, хмурого. Того, в который я, наконец, возвращаюсь.

У входа в кафе стоял очередной сборщик пожертвований. Молодой, наголо остриженный и опять с коробкой в руках.

– Пане, пожертвуйте на строительство первого в Чехии буддийского монастыря.

– На что?

– На строительство буддийского монастыря…

– Нет. Категорически. Ни копейки.

Парень задрал брови:

– Почему?

Ответил я ему совершенно честно:

– Знаешь, дружище, с некоторых пор я терпеть не могу буддистов…