Текст книги "Машенька. Циклотимический роман-онлайн о любви"

Глава XXIII

Вчерашний поход на озеро. Там сидел, несмотря на понедельник, некто в кепке и удил рыбу. Я спросил, ловится ли здесь что-нибудь. Он сказал: – Я тол́ько пришел! – и добавил – караси. – Сказал он это предположительным тоном; я как раз и спрашивал с удивлением, будучи сам уверен, что здесь ничего нет. Нет, как-то раз я услышал плеск в озере; звук – как от рыбы, выходящей на поверхность и бьющей хвостом. Я был не в восторге от того, что он там сидел, и «только пришел». После чтения акафиста я опять спустился к озеру – естественно, он был там. Тогда я попросту ушел на другое озеро, в пятнадцати минутах ходьбы; хотя мог искупаться и в этом, только зайдя в воду подальше от рыбака.

Идя по лесной дороге, я наслаждался имевшейся на телефоне музыкой; хотя, идя по лесу, лучше слушать музыку леса. Я просто иду, картины ле́са сменяются. «Чт́о есть красота, и почему ее обожествляют люди». Я ехал в автобусе утром; битком набитый; впереди стоит девушка. Девушка есть девушка – в руках телефон; там что-то идет, какой-то видеоряд; волосы девушки ниспадают, как водится, на плечи. Джинсы, куртка или блузка, какая-то татуировка… нет, рисунок хно́й или – че́м там… на руке. Но лицо… Прижатый массивный лоб; с горбинкой нос напоминает хищный клюв орла; черты лица будто высечены из бруска дерева… По меркам женской красоты – вообще не женское лицо… На мужчине (на ее брате, если у нее есть брат) такое лицо смотрелось бы; в нем хорошо различима – порода; очень характе́рные черты лица, которые, наверное, можно узнать в любом из ее семейного круга. У тебя есть в друзьях девушка примечательно заострённой внешности, Н.Н., скипачка, кажется. Она – то́, что можно было бы назвать «неправильностью» – внешне. Характе́рные черты лица – индивидуальность – нет общих «смазливых» черт, которые у многих встречаются и обезличивают, часто делая их похожими друг на друга.

Сегодня я много-много раз пел дома «Машеньку» и испытывал «наслаждение от мучения»; меня охватывали спазмы рыдания, в голове возникали картины возможных концертов, выступлений, где я исполняю эту и другие песни и – «складываю цветы к твоим ногам». Фантастические картины возвеличивания тебя в месте большого скопления людей; я представлял себе, что играю песню – и весь зал подхватывает припев и как бы обращается к тебе – вот как в церкви все иногда встают и поют человеку «многая лета», чем приводят его в смущение или, наоборот, в восторг. На самом деле я, наверное, могу и зал завести, и набрать достаточно материала, чтобы выступать с программой, скажем, как у музыканта, чье имя я узнал, почитав твои ответы в ask’e; Мильковского. Это очень хорошо; драматично, трагично, меланхолично, все градации настроения, смена эмоций, голос то забирается в высокие напряженные интонации, подчеркивая их хрипотцой, то опускается вниз, до почти шепота, или – флегматичного перебора слов, ложащихся на изломанную мелодию. Слова не так пло́хи, как можно было бы ожидать; и на самом деле они совсем неплохи, я запомнил одну рифму: нокиа – одинокий; из источников, которые его вдохновляют – Земфира, о ней он, кажется, поет в одной из песен. Я на самом деле, может, могу примерно так же. Может, лучше. В любом случае манера будет немного другая; другой язык; я даже думаю, что подход к сочинению песен совершенно различен. Другого выхода из «создавшегося положения» я не вижу. «Положение» – безвыходная, тупиковая, изматывающая неопределённостью, подвешенная, туманная, бездейственная, безвольная и отчаянная в некоторые моменты ситуация, когда я «не могу найти тебя». Я понимаю, что уже сейчас, читая, скажем, эти слова, эти мысли, кто-то (ты) может сказать: о чё́м это тут говорится? чт́о-то было?? все забыто… и ничего не было… То есть, сам факт моего существования сомнителен. А я, представь, так не хочу. Но меня это мир, и ты, как часть его, наверное, хочет впихнуть обратно в тот окоп, откуда я было высунулся и чуть не побежал с гранатой на вражеские танки. Но «начал тонуть», как Петр. Вернулся в окоп и саперной лопаткой… расширяю его. Сегодня была служба с утра, я шел опять пешком, никак не дойду до велосипеда – вот, сейчас пишу текст, а перед этим набирал другой. На службе. Служба прошла мягко и удобно; пели вместе с Наташей, женой – матушкой молодого священника Семёна, однокашника многих из тех, кого я знаю, из симферопольских хористов и учащихся семинарии. Потом был чай в трапезной, а потом… я пешком побрёл… нет, я довольно бодро зашагал домой; но в нынешние дни у меня все чаще просыпается желание – «зарыться в глубину леса», и сегодня я шел через лес от больницы; это густая местность между двумя трассами – средней и верхней. Часть дороги домой я прошел по верхней трассе, а потом спустился от поворота на «Маленькую ферму». Я писал о «безвыходном положении»… Выход я вижу только в исполнении песен. Ведь то, чт́о я пишу – вряд ли доставит какое-то удовлетворение, кроме личного успокоения, когда сам читаешь эти тексты, видя, что другие читатели сие игнорируют. Мысль такова – перенести что-то в тексты песен. На самом деле музыка, мелодия – это очень просто; и, если хорошенько поработать… Но вот сегодня я, например, тоже много извлекал звуков из гитары и придумывал-набрасывал песенные строчки; а пласт какого-нибудь чтения остался сегодня нетронутым; впрочем, я и тогда, когда особенно не́чем заниматься, не рвусь читать – хотя даже сегодня я планировал найти и скачать «Воспитание чувств» Флобера. Мне пришло в голову, что то́, чт́о со мной происходит – это воспитание чувств. Еще я прочитал на странице у… Н. (он знаком тебе, правда ведь?! боже, какое у него неприязненное (и неприятное) лицо; может, это форма защиты; но, может, устройство, генерирующее неприязнь…); одну из фраз («перепощенного») – «если вы не получили желаемого, может, вы не знаете, ка́к вам повезло!» Еще, помню, днем сегодня я увидел, что смысл этой фразы строится на безусловно положительном знаке слова «везение». Если нам везет – это хорошо, это судьба благоволит к нам. Но, может, лучше, когда… В общем, воспитание чувств… Еще у кого-то я помню нечто подобное («Воспитанию чувств»). Казалось бы, отвлекись от письма, набери строчку в поиске и пооткрывай страницы; но нет – и́ процесс писания такой вот сугубно личного пользования информации требует некоторого сосредоточения и стремления довести текст хотя бы до первой логической точки. Чуть позже, или чуть раньше – я вдруг опять набрел на мысль, которая меня иногда посещает; во-первых, уже месяц прошел с нашей поездки в монастырь, и мне начинает казаться, что этого не было… Или: это было низачем. Может, я повторяю тв́ои мысли, в которых уже не то́ что меня – … там все другое. Но иногда мысль – что ты ес́ть в пространстве… Когда я написал тебе – «мне достаточно того, что ты ест́ь», я говорил неправду. Но ничего другого в голову не приходило. У меня было ощущение стремительного снижения твоего интереса к нашему общению. Я даже не стал по частям пересылать большое сообщение, которое твой телефон не принял. Мне недоста́точно того, что ты есть – где́-то. Мне нужно смотреть на тебя, быть рядом. Написав это, я представил себе тебя; почему-то именно в этот момент, сейчас, все спокойно; я даже могу представить себе тебя совершенно чужеродной – то есть, забывшей о существовани такого… как я; ведь мы, было, не общались с тобой (если наш обмен мыслями в интернете можно назвать общением) – несколько месяцев; и даж́е после того как я очно познакомился с тобой в автобусе. И по прошествии этих нескольких месяцев можно обнаружить друг друга – как новых, обновленных, прошедших сквозь какие-то тоннели людей. Еще я прочитал в ask’e – «ты живешь в своих мыслях» – часть какого-то ответа на какой-то вопрос. Это я собираю крупинки похожести. Интернет под боком. Я часто бездумно открываю страницы. Несмотря на то что мне неприятно заходить на страницу Н… – самый взгляд его как будто отталкивает, отшвыривает тебя (меня то есть) из поля контакта – несмотря на это, я несколько раз – два раза – заходил на его страницу, подсчитывал количество лайков, поставленных тобой. А потом – количество лайков, поставленных им на твоей странице и к какой информации. Но это сли́шком для выводов… (Здесь я, видимо, лег спать от сильного переутомления – потому что текст к концу приобрел некоторую бессвязность и монотонное перебирание одного и того же)

Глава XXIV

Образ понедельника… Не могу избавиться от ощущения, что «лечу́» себя этими постоянно прослушиваемыми мелодиями; но, может, и та́к… Я думаю: мог бы я отказаться от тебя? от мыслей о тебе, не настраиваться на тебя каждый день, каждый час… Представляю себе этот процесс… Представляю это себе пот́ому, что сознание ищет выход; может быть, лихорадочно… может, основательно… Утром сегодня бежал по тропе и окрестностям. Пробегаешь мимо остановки и заглядываешь пристально, чуть ли не в cамые лица; и люди тоже, наверное, удивляются… Я боюсь тебя пропустить. И одновременно… но нет, я, в общем, не боюсь тебя встретить; я боюсь чуть-чуть другого, чуть-чуть позже… Если ты скажешь «привет» (или нет, ты скажешь: «Здравствуйте!» и – отвернешься; придется придумывать продолжение разговора… хотя, нет… та́к не будет… будет, как всегда, неожиданно…) Я пойду сегодня опять на озеро, читать акафист. Мне больше ничего не остается делать с этой тоской. Но вот, еще пес́ни… вчера на набережной я вроде как спел… а на самом деле, наверное, «прокричал» – песню о лепестках. Если б гитара была отзву́чена… приходилось колотить по ней всей кистью. Но текст был слышен хорошо. И, проходя довольно далеко от сцены, я услышал в толпе, как один говорит другому: «Хорошая песня…» Я не хотел уходить. В листочке выступающих, прикреплённом рядом со сценой, был заявлен хор Симферопольского музыкального училища. Еще когда мы находились рядом с часовней, Коля-регент заметил: «вон твоя…» – я сказал ему: «она не моя»; в это время мимо нас проходила колонна; шли очень молодые девушки, наверное, старшеклассницы – в довольно открытых, спортивного типа нарядах; явно танцевальный коллектив; я сразу решил, что тебя там не может быть; и вдруг в списке выступающих я читаю: «Хор Симф. муз. училища». Я стал «сканировать» группки девушек в цветастых нарядах возле сцены; но тебя среди них, кажется, не было… После того как я «прокричал» «Лепестки» (со сцены был охренительный вид на разбредшуюся по набережной толпу), я спустился и встретил своего брата Колю с девушкой, или «кумой», как он её называет… или не́ называет. Коля мне сказал очень обнадеживающую фразу: «Кому надо было, тот услышал». Дело в том, что даже если тебя не было на этом мероприятии, я все равно чувствовал некий трепет, некое странное дрожание в душе, во всей внутренности своей; это ощущение – новизны, обновления (кстати, недавно прошел церковный праздник Обновления; я еще с интересом отметил, что не пом́ню о таком празднике, хотя, казалось бы, годовой круг богослужений уже проверчен более двадцати раз), движения куда-то… Впрочем, в форме изложенности это звучит обычно. Потом мы ждали о. Дементия возле его машины, рядом с Алекс.-Невским собором. А он в тот момент не ехал. Пришлось добираться своим ходом. Я сел по рекомендации Коли, в 17-ю маршрутку и заехал почти на десятый микрорайон. Потом, выйдя, отправился в Ливадию пешком; и прошел по тем улочкам Ау́тки (Чеховского района), где уже сто лет не был; мимо художественной школы, новых коттеджей и старых видов. Автобус довез меня до больницы. В церкви я получил зарплату и… собирался уже уезжать (на велосипеде), но… проходя через трапезную, наступил на свежевымытый пол. Меня начали журить и даже пригрозили (в шутку) потребовать деньги – 500 рублей. Я предложил в обмен спеть песню. «Песня лирическая» – предупредил я. Это вызвало интерес, однако. Там было несколько женщин «в возрасте», работающих в нашей церкви на разных «должностях»… И я спел «Машеньку». Это было что́-то. Я понял, что ощущение «хорошей песни» оказалось верным. Песня достала до сердец. Я и сам – для себя – пою ее раз тридцать в день. Наступит ли коѓда момент, чтобы мне сыграть ее тебе? Я уже описывал ее – в припеве, повторяемом на долгое «а-а-а» слог твое́го имени – «Ма-а-ашенька». Меня спросили – кт́о это, Машенька? Я сказал: есть… – И как? – спросили меня. – Безнадежно! – Ну слава Богу! – В этом «слава богу» я усмотрел, может, удовлетворение от того (нашей Н.П.), что вроде как мне не удалось выбраться из оков связи с С., и что церковные каноны возобладали над чувством. Я просто вижу, что у тебя нет ко мне ни малейшего интереса. Сегодня я прочел в Интернете фразу – «Истинная любовь не может без взаимности». И тут же: «Настоящая любовь не требует взаимности». – Поди разберись. Мне из этого ясно только одно – истина ближе к глазам, чем кажется. Все время нужно всматриваться, всматриваться, напрягать зрение…

Глава XXV

Я постоянно говорю с тобой. Вчера ехал из Симферополя, автобус попался долгий – путь занял около двух часов, в Ялте пришлось доехать до Таксопарка, а потом идти в Гаспру пешком, и я добрался домой в полдвенадцатого ночи. Я разговариваю с тобой, веду диалоги – но… что́ с того, отвечаю сам себе. Отвечаю, конечно, не в момент диалога, а в момент осмысления. Как сказал один из героев фильма «Кин-дза-дза» – «вот выбрали направление и идем». Я выбрал направление безнадежного стремления к тебе. Теперь, возможно, я любую химеру принимаю за реальность. Иногда я чувствую, что это, может, опасно. Опасно в том смысле, что возникает несоответствие в момент соприкасания с реальностью. Однако, поскольку смертельного исхода после этого не произойдет, можно пренебречь этой упомянутой опасностью и продолжать дальше погружаться в «кино», как сказала Света однажды. Вчера, в день памяти Сергия Радонежского, в поле зрения на службе возник Сергей. У него было очень «покаянное» лицо; лицо человека, который чем-то отягощен, отяжелен и озабочен. Он пошел к исповеди; я вновь, когда увидел его, испытал кратковременное чувство вины – вспышка, может; я стал анализировать – это все связано с некоторой «эфемерностью» моего чувства, которая возникает… вернее, возникает сомнение в его подлинности… нет, не так… Я испытываю что-то, чт́о можно было бы назвать «желанием уйти от ответственности»; то есть, мне хочется просто… «приносить тебе знаки внимания», быть с тобой рядом, быть в непосредственной близости от тебя, никуда не удаляться… и чтобы это не было сопряжено с… Хотя, нет, опять мои рассуждения завели меня в тупик. В общем, Сергей исповедался и отошел, видно, в дальнюю часть церкви. Мы допели службу, я выхожу с клироса – они все стоят: Сергей, Наташа, и кто-то маленький… Лица отрешенные; я подошел и поздравил с днем ангела, а потом попросил передать тебе привет. У меня было очень светлое чувство – они – и Наташа, и Сергей – после приветствия и просьбы – сразу очень «открылись»; и я ощутил этот внутренний трепет – когда что-то сдвигается в пространстве, когда сердце начинает писать кардиограмму событий; прошло уже больше месяца с нашей поездки, и у них тоже, вероятно, сложился некий образ моего тогдашнего прихода и признания. И, судя по их открытости и подобревшему, максимально расположенному ко мне душевному движению, этот образ был положительным. Хорошо, что я их увидел, что они в этот день заехали именно в Ливадию. Я пишу это в пятницу, сегодня ты, наверное, приедешь из Симферополя, и мой привет достигнет твоего слуха. Они сказали: «Передадим». Это «передадим» прозвучало так… значительно, что я весь вчерашний день «питался» этой интонацией и ее смыслом. У меня появилось ощущение, что они как бы мои «союзники»…

Глава XXVI

Я развешивал одежду и придумал фразу, с которой начать… с которой можно начать записи нескольких десятков строчек… Сочинив эту, сейчас мной написанную фразу, я уже забыл ту, с кото́рой собирался начать. Вывод: это разные процессы: то́, что мы придумываем в голове, и то, что получается, когда перо скользит по бумаге. У Дона Аминадо есть что-то подобное – «думать легко, писать трудно». Но он имеет в виду, наверное, напряжение ума, которому необходимо при письме еще и окидывать взглядом получившееся, следить, чтобы не закрадывались повторения; вообще, строительство фразы… Строительство конструкции. Пруст называл свой роман «конструкцией»; был чрезвычайно рад, когда один из критиков так его назвал, он писал ему: «вы пон́яли меня». Иначе как конструкцией синтаксические формы, рождающиеся на ходу, не назовешь. У меня даже родилась ассоциация: мосты. Я строю мосты. С опорами, с нанесёнными… нанесённой на опоры моста разметкой, предупреждающей об опасности для транспортных средств. Это я учу сейчас ПДД… Процесс, который требует сосредоточения и заметных усилий; хотя простота и понятность, «черно-белая», можно сказать, «двоичная» понятность правил дорожного движения делают эту тему очень привлекательным предметом изучения. Ты прямо чувствуешь, как арифметически увеличивается количество освоенных тобою вопросов. Я даже предполагаю, что с таким подходом можно изучать и что-нибудь другое – например, английский язык. Хотя в английском хват́ает упражнений, иногда даже кажется, что… У меня полетел ноутбук, я несколько раз «аварийно» выключал его, «обидевшись» на слишком долгое ожидание загрузки страниц; и в один момент система перестала включаться. Завтра надо будет отнести его… в контейнер… А-а, я вспомнил, с чего собирался начать – «мне так грустно, что и словами не передать» – сейчас это звучит комично, а минут двадцать назад было чуть-чуть прямее, соответ́ственней смыслу слов… я все равно пишу это, обращаясь к тебе, Маша. Последние два-три дня я как будто чувствую, что из меня уходит эта благодать постоянного «памятования» о тебе, и я перестаю́ делать маленькие и побольше – вещи – которые мне позволяют хранить тебя, твой образ, благодатное время, проведенное с тобой – в самых хра́мовых сводах души, на самых святых ее алтарях; а я именно… именно так хочу хранить все это, о чем я говорю. Но ты… ты совсем меня не поддерживаешь никак, и я не сетую на это – нет, совершенно. Я просто принимаю. И я объясняю это своей виной, я себя обвиняю во всем – в том, что я представляю из себя не тот «социальный продукт», которому было бы позволено надеяться на нормальную… нормальное общение… с женщиной, девушкой… Нормально в том смысле, что в этом процессе можно было бы без оглядки «смотреть в будущее», улыбаться, «со всеми дружить», жить полноценной социальной жизнью. Я все время делаю упор на слово «социальный»… это мое больное место. В общем, я во всем обвиняю себя, как советуют все психологические практики – «во всех неудачах вините только себя, а в успехе – благод́арите обстоятельства». В эти последние дни я стал возвращаться к «привычному» строю мыслей: я смотрю в пол и стараюсь никого не замечать. Интересно, что некоторые навыки остаются – так, я без проблем могу поздороваться почти с любым – даже если он меня игнорирует. Было один раз – вдруг во мне зазвучал какой-то императив: если ты сейчас не совершишь один нелепый поступок – не поздороваешься с этой продавщицей – то – не сможешь быть с ней. И я из дома возвращаюсь к ларьку и говорю: извините, я просто хотел с вами поздороваться… и после этого бросаюсь домой и рыдаю на кровати… подобные моменты были и есть… я не знаю, для че́го они. Помнишь, ты писала, что совершала глупые поступки, чтобы привлечь внимание человека, которого любила? Глупые, нелепые поступки; возможно, это одно из средств преодолеть притяжение этого мира, забыть о нём – или вспомнить о том, что он нам мешает, в общем-то, приобщиться к тем обителям, куда мы стремимся. Я и на фестивале сыграл несколько песен… если б тебя не было в природе, то я бы и не собрался этого сделать. Прослушивая эти записи, я с некоторым отвращением смотрю на себя. Неужели и другие таќ же смотрят? У меня было желание удалить эти видеозаписи, потому что, хотя я, по ощущениям, и не волновался почти, и, выходя на сцену, чувствовал себя комфортно но почему-то с стороны, на записи, проскальзывает какая-то неуверенность, что ли, какая-то нервность, напряженность, недоверие, скованность – а мне казалось, что я всего этого лишен, казалось, что эт́о пропадает, если чувствуешь себя уверенно. То есть, над этим нужно работать. И это то́, чего я как раз не хочу делать. Даже вести́ эти записи, такие неуклюжие – интереснее. Еще – у меня теперь появилась эта отдушина – я сд́ам на права, и, по приобретении средства передвижения, смогу «гонять» – это в шутку, конечно – я смогу уноситься подальше от привычных локаций, чтобы сменить обстановку; единственное, для чего я хотел приобрести мотоцикл или скутер – подвозить тебя, куда тебе нужно. Но я не уверен, что тебе это нуж́но… И я даже не знаю, если когда он появится, ка́к к тебе на нём «подкатить» – и в прямом, и переносном… Конечно, это удел… Несмотря на мою общую, скажем, «нереализованность», иногда можно о ней забыть и вести́ «как бы» правильную жизнь – что-то делать, к чему-то стремиться и… ездить на скутере и кого-то подвозить к месту назначения. «Это не самый плохой способ прожить жизнь» – сказал герой Ивлина Во о другом герое, почти главном, романа «Возвращение в Брайдсхед». Кстати, именем этого героя, несчастного Себастиана, я назвал одного котенка, году в 2006-ом или даже раньше… еще когда мы не переезжали в Гаспру и мыкались по Ялте. Там была целая популяция котят – возле санатория «Ливадия»; я их подкармливал достаточно часто колбасой и молоком; так продолжалось месяца два, потом они разбрелись кто куда. Все котята были довольно крепкими, а Себастик – нет, он был медлительным и маленьким, и как будто одной лапкой уже стоял в своем кошачьем раю, где много колбасы и молока. И – я не помню – кажется, он умер, и я видел его окоченевшим; или он просто исчез, и я не видел его смерти – но потом наблюдал уже двух оставшихся котят – они превратились в молодых предприимчивых котов, но вызывали у меня ассоциации с местным контингентом аборигенов – из тех, что гоняют по Гаспре на скутерах, «тусуются» возле магазинов и переговариваются на аляповатом гортанном наречии простолюдинов. У Себастика был «неземной» взгляд. Он, бывало, заберется на руки и – все, ему достаточно, он замира́ет – и́ потому еще, конечно, что он был слабее других, и ему не хотелось двигаться.

Я недавно думал о тво́их глазах, об их глубине. Нет никого, с чьим бы я мог сравнить твой взгляд; и на фотографиях твоих это просматривается – пот́ом уже, если знаешь тебя «очно». Сначала эти фотографии большого впечатления не произвели, и только потом, пообщавшись с тобой… Может быть, я перестал «стремиться» к тебе… Иногда кажется, что – всё, прошло́, болезнь эта… Потом, когда «как ни в чем не бывало», идешь по улице и начинаешь говорить «с тобой», понимаешь, что – нет… Странно и грустно. Ведь нет же чудесней вещи, чем любовь. Притяжение по непонятной, уму непостижимой причине. То, о чем ты говоришь – «мы любим друг друга» – это н́е любовь. Это расчет, основанный частью на женском материнском и семейном инстинкте, частью на скрываемом желании физической близости. Может быть, от самого (самой) себя. Любовь – это незем́ной дар. Женщина, хотя она и по природе более чувствительна, и предназначена чувствовать это, она часто не желает вов́се такого дара. Она хочет очень простых, приземленных вещей; так что то́, о чем говорится – что женщины якобы «хотят романтики» – чепуха это; женщины хотят, чтобы было просто материально безбедно и – в красивой обертке. Вот эту «красивую обертку» и называют романтикой. Чувствовать по-настоящему «гармонию сфер» и «любовь пространства», по Пастернаку, – могут только мужчины. Но многие мужчины решают, что без одобрения со стороны большинства женщин они не смогут существовать. Поэтому они избирают такой путь, который в конце концов оказывается губительным для мужского «я» – (только они об этом не знают и узнаю́т, когда уже поздно) – путь «равнения» на женщину, путь построения и творения чего-либо, но непременно такого, что имело бы одобрение женщин. И это зачастую совсем не то, где возможно «раскрытие» мужчины… Что-то я заболтался… ком́у это надо?! Но, написав несколько подобных абзацев, я чувствую, что мир за окном поменялся, я провел какую-то линию между двумя точками – той, в которой я был около часа назад, и той, где сижу сейчас перед тем же монитором. Зарыться в глубину ле́са… Зарыться в свое естество, спрятаться от… отчуждения; отчуждения, которое чув́ствуешь сейчас… Ведь я мучительно не хочу отказываться… Хотя, если честно, чувствуя, что притяжение (от времени) уходит, я иногда испытываю и некоторую гордость – но только если мысленно обращаюсь к тебе – что вот, дескать, не завишу уже от этой… болезни… Недели две назад я страшно боялся «не узнать тебя» на улице, а сейчас – уже иногда представляю себе, что ты – окликнешь меня – я с некоторым усилием подниму голову, посмотрю и скажу, улыбнувшись – а-а, это ты… То есть, не брошусь навстречу, а так, по-дружески… Это ужасно на самом деле. Только ты этого еще не понимаешь.