Текст книги "Машенька. Циклотимический роман-онлайн о любви"

Глава XXVII

Все никак не могу начать текст; никому не нужный, прерываемый вечно чем-нибудь. Утешаешься, конечно, тем, что он нужен себе в первую очередь. Я хотел вчера написать в ворд́овском файле; но с́ лета (summer), с момента первой фразы, когда я обращался к тебе – я понимаю, что рукописный момент – это очень важно. Рукописи не горят. Буквально на днях я обыграл это на твоей странице. Ты еще не видела; наверное, ты знаешь фразу «рукописи не горят», но ты не примешь или не поймешь само четверостишие. Вчера, приехав в Ялту около десяти вечера, я добирался до Гаспры снова пешком и не жалел совершенно. Берег моря, холодный воздух. Огни, огни. А потом – крутой подъем по Сеченова, въезд в Ливадию – и вот я уже шагаю по привычному маршруту через Ореанду и серпантин у храма Михаила. Я стоял в Симф. на кольце, на Советской – и наблюдал движение по круговому перекрестку. Вдруг мимо проходит Альберт; мне кажется, что он меня не видит, и я поворачиваюсь, чтобы догнать его и удивить; но, оказывается, это он шел та́к, изображая, что не видит меня, а на самом деле зам́етил раньше. Это было во втором часу дня. Мы походили по городу, угостились копченой колбасой с батоном; выпили кофе в «Советской пельменной». Сидели напротив исполкомовских (исполинских) размеров храма Алексанра Невского; имперский размах религиозного способа воздействия на массы. Утром я приехал в Симф., потому что надо было сдавать экзамены в ГАИ по ПДД; как выяснилось, этот экзамен предстоит еще через месяц. Узнав об этом, я испытал настолько большое облегчение (после стресса подготовки), что, выйдя из «Автоучкомбината», пошел куда глаза глядят; по улице Маяковского к большому кольцу; через подземный переход оказался у рынка; кажется, это вс́е называется рынок «Таврия». Я купил лаваш и, миновав сначала «богатые» торговые точки, а затем и разночинцев, вышел на безлюдную улицу, уходившую вверх. Испытывая легкое беспокойство от того, что иду в незнакомом направлении, я все-таки пошел по этой улице и через несколько минут оказался у какой-то церкви. Двор ее представлял собой кладбище: памятники, могилы. В традиции западных церквей. Я хотел войти в саму церковь, но в этот момент увидел, что за́ церковным двором есть аллея, которая уходит в настоящее кладбище: тоже ряды могил, оград и памятников. Я пошел по ней, думая вернуться, но в итоге прошел через все кладбище, потом – мимо стадиона «Таврия», – и вышел в незнакомом районе; впрочем, я представлял, где находится вокзал; и пошел по долгой прямой улице. Через какое-то время блуждания я добрался до Салгира и сделал некоторое количество снимков. Я написал все это – но я вовсе не желал делать «рассказ о прогулке», я шел по берегу Салгира, фотографировал – это место выш́е по течению реки, не там, где ты обычно, наверное, возвращаешься домой. Мне представлялось, ка́к бы ты посмотрела на эти фотографии. Потом я оказался в Петропавловском соборе, поучаствовал в начале службы вместе с Альбертом и Колей, и отправился в автошколу. Вечером я ехал в автобусе от ж.д. вокзала; никак не могу вспомнить что-то важное, о чем я думал в тот момент… Пот́ом уже, идя по Ялте, я обращался к тебе, я говорил с тобой; и даже о чем-то важном; и одновременно я думал, ка́к все это бесплодно. Вот, я описал то, что было вчера – и получилось всего ничего. Сейчас почти свободное утро. Утро пасмурное, висят тучи, работает стиральная машина. Я перебираю фразы, могущие продолжить этот студенистый набор звуков – и ни на одной не останавливаюсь; все они – о нев́ажном… А чт́о же важно?

Глава XXVIII

…пансионат «Чайная горка»..

…МУТ Ялтинский городской пансионат…

…улица Щербака-Володарского

…дома, окрашенные в разные цвета…

…облагороженный внешний вид зданий…

здесь я почувствовал острый запах жареных баклажан…

…пансионат «Муссон»; похож на двор Альгамбры…

Отель «Муссон»

бассейн – кинозал – летний бар —

кафе – зона барбекю – дровяная баня —

конференц-зал – настольный теннис…

…как называется лестница с расходящимися пролетами? рядом с «Муссоном»…

Мне сказали, что речь у меня достаточно культурна, или что-то там… чтобы вести экскурсии… От «Муссона» я поднялся по ступенькам вверх, в тишине прохладных тенистых аллей, мимо развешанных на балконах корпусов – плавок и полотенец…

Я вышел к детскому саду, куда в древние времена водили моих брата и сестру.

…жилой дом, жилые дома…

«Кто от великой доли отрекся в малодушии своем…» – это обо мне…

Мы забирали Борю с Машей, а потом спускались по узким улочкам…

…пожарная лестница, ржавая…

…я вышел к отделению милиции…

…в этом доме живет велосипедист Санкин, помню, брали у него велосипеды и носились по южнобережью. У него была дочь Полина (среди нескольких других); она занималась вместе с нами, мной и братом, в фольклорном кружке.

…я балансирую на грани отчаяния и оптимизма…

…югославские дома, отреставрированные и сданные под жилье…

…Аквапарк «Атлантида». Плодотворна идея назвать аквапарк именем древнего государства Платона…

…Пункт продажи авто, возле здания милиции / полиции, на Сеченова…

…Нива-Шевроле, пробег 145 000, цена – 200 000…

…сквозь дома видны горы; сейчас я перейду Севастопольское шоссе и углублюсь в лес. Лес между Севастопольским и Южнобережным шоссе…

я придумал! сейчас приду и пожарю картошку; но это мое решение может тысячу раз поменяться…

…на деревце висит мочалка в форме рыбки, поролоновая мочалка…

…мальчик во дворе говорит о конце света…

…дети говорят о конце света…

…машина поворачивает мимо меня за́ угол,

кипарис нависает над оградой хорошего особняка…

Я вышел на верхнюю остановку Сеченова, в простонародье – «Семь ветро́в»; сейчас пройду между домами и, – пересекши шоссе, углублюсь в лес; выйду к больнице и куплю в магазинчике мороженое, потому что очень жарко. Все, что я делаю – я делаю «под знаком» твоего существования, я б не сказал, что ты, как Беатриче, ведешь меня по кругам – уже собственно рая; но где-то шевельнулась такая мысль, и наверное, неспроста. Надо будет прочитать наконец и «Новую жизнь», и последнюю часть «Божественной комедии»; а заодно и всю ее; может, она станет мне понятней; хотя я понимаю, что без горнила этой общественной борьбы, которую испытал Данте, мне нелегко соваться в какое-то особое прочтение ее. Но хочется все-таки «увидеть ее прочитанной». (как некоторым хочется нечто свое увидеть напечатанным; так бери и печатай; набирай и выкладывай на своей странице; бери фотографию милого божества и сверстывай с нею текст, и распечатывай на своем принтере, купленном заблаговременно).

Обращение к экс (курсантам)

– Я попросил бы вас подмечать детали. Не только общие детали.

Старинное здание, серый инкерманский камень.

Стиль «модерн»? или?

Две дороги, разветвление. Хотел пойти по одной, возвожу глаза – и – заботливая надпись: «Тупик». Шевельнулась мысль, что для авто только… Но, наверное, нет – для всех.

Интересная кладка плитки. Как будто плитки шоколада, беспорядочно наломанные, сложили в стенку.

Я вышел на остановку. У меня сейчас было ощущение, что я нахожусь в виртуальном мире. Я перешел через дорогу, воспользовавшись отсутствием машин, хотя можно было бы продолжать писать; теперь я стою на другой стороне дороги и пишу это. Здесь прохладно; от солнца я теперь защищен кипой деревьев; над дорогой, уходящей через подъем, видна прогалина Ио́графа, одного из отрогов, окружающих Ялту. Прохладно и хорошо. Сейчас я войду в лес и буду ступать по мягким сосновым иглам. Мимо прошел человек в футболке, снятой от жары. Я стою и никак не могу войти в лес.

Я записался на курсы экскурсоводов. Жуткое наименование. Потом я входил в другие двери, порыскал по «кафедре филологии» – это несколько комнат, где сидят осоловевшие от жары и документов люди, и от общения. Я вернулся в первый корпус, в приемную комиссии. Там мне сказали – знакомая женщина, но, видимо, не настолько, чтобы после долгого перерыва воскликнуть: «А, это ты! Ну как, что…?» и т.д; – она мне сказала, что у меня достаточно правильная и «культурная» речь, чтобы вести экскурсии. Скорее всего, именно за этим я и шел; чтобы мне сказали именно это.

Захотелось обратиться к тебе. Жаркая погода, я нахожусь над таксопарком, я поднялся по склону района «Чайная горка», примерно от гостиницы «Ореанда», с самого низа. Я не знаю слов, с которыми к тебе обращаться. Я записался на курсы экскурсоводов, мне должны позвонить; мне позвонят. Я хотел записаться и на курсы филологов, но мне сказали, что у меня достаточно правильная и культурная речь (и размеренная – хочу я добавить, смеясь), чтобы быть экскурсоводом. (Повторение в тексте; я возвращался домой и записывал на ходу, может, в тот момент я решил, что необх́одимо повторить то, о чем сказано в предыдущем абзаце). Цены на заочное обучение – от сорока тысяч рублей в год. Я решил, что пока мне достаточно будет изучить таинства простых курсов; это стоит 17500, и, может, у меня будут эти средства, чтобы заплатить. Сейчас я пешком иду в Гаспру, впереди еще целый летний день – 1 сентября; помнишь, в монастыре ты что-то говорила о безраздельной долготе дня, который там проводила; я вспомнил Киплинга «Маугли» – о мальчиках-пастухах, пасущих буйволов, бегающих в тростниках и лежащих на траве; «и день кажется им длиннее, чем вся жизнь…»; вот примерно то́ же я чувствую сейчас…

Вообще, я всегда мечтал идти и записывать что-то. И это оказалось проще, чем представлялось. Передо мной расстилается сейчас пейзаж – панорама Крымских гор, справа налево или слева направо, как ни посмотри… Крымские горы; они располагаются стеной примерно одинаковой высоты, опоясывая Ялту; повернувшись в сторону порта, я вижу, как этот пояс плавно опускается в воду. Дальше горизонт – и близкий крупный план – деревце: акация с выделяющимися своим цветом плодами-стручками. Куст шиповника. Сейчас попытался подобрать название цвета к стручкам акации – и не смог; кирпично-желто-оранжевый, но не такой яркий, как чистый оранжевый; а цвет этих стручков запоминается, его хочется описать, на него хочется смотреть. А пуще нравится то, как эти ветви выделяются на синей глади моря. Да и моря гладь не совсем синяя – она голубая, светлеющая к горизонту, омывающая, зрительно омывающая контуры зданий, крыши и деревья. Я поворачиваюсь еще на 90° вправо и «завершаю оборот», как фигуры на вазе Китса.

Передо мной – кусты олеа́ндра, кажется; только они пострадали от огн́я; здесь, рядом с дорогой, над территорией автобазы, на пространстве метров в пятьдесят заметны следы огня. Я собираю несколько стручков и кладу в нагрудный карман рубашки. Тут же вспоминается Евпатория, пляжи, детство – и стручки акации, из довольно больших зерен которой я делал ожерелья. Во всяком случае, одно я точно сделал – и подарил маме, когда она приехала забирать меня из лагеря. Крупные горошины акации потом ссохлись, но ожерелье сохранило свою украсительную функцию. Мама сегодня заплакала на четвертой странице текста о поездке в монастырь с тобой, на чтении тех строчек, где говорится, что я иду в раю, что я вижу рай, идя вместе с тобой. Она объяснила, что чувс́твует это пребывание в раю [уже] сейчас; мне вспомнилась строчка стихов Готье – «Алмаз сердца» – о слезе, которую уронила читательница на строчку сонета, «из глаз, не плакавших вовек»; но я не сказал [ей] об этой ассоциации.

Почти три часа дня уже. Да, если я буду так идти и останавливаться, то путь домой займет долгий срок. Сверху, с поляны, которая скрыта от меня склоном, доносятся голоса детей. Сегодня День Знаний, повсюду пикники. (Написав «день знаний», я с неудовольствием, но понимая законную необходимость, переправил строчные буквы названия на прописные; еще и Ворд выделывается, мешает мне набирать – руки лежат на клавиатуре ноутбука, и иногда задевают тач-пад тыльной стороной ладони; и курсор соскальзывает в другое место, я успеваю «снести» часть другого текста; потом восстанавливаю; жутко это раздражает…) Я был сегодня утром на торжественной линейке в 1-ой школе; Ваня пошел в первый класс. Я даже запечатлел на видео «круг почета» первоклашек по площадке; и крупным планом снимал Ваню, идущего за руку с девочкой. Никаких особо возвышенных чувств; скорее, чувство горечи от того, что возвращаешься в ту среду, от которой убегал. Потом мы пошли к Свете, вместе с еще одним мальчиком и его мамой; Света завязала знакомство; говорить было не о чем, но я раскачал эту беседу до уровня нескольких вопросов и ответов – о пользе и вреде компьютерных игр, влиянии их на детей. Почему-то, когда я пишу этот текст, мне вспоминается «Учебник русского языка для иностранцев» – pessimistic literature – так он назван недавно в комментарии на странице Бори Вольфсона в Фэйсбуке. Мне кажется, этот мой текст по пессимизму – интонации – похож на тот; может, он и растет оттуда.

Я прохожу мимо поляны со школьниками. Я по-по прежнему их не вижу; они скрыты склоном; мне хочется подойти к ним и познакомиться, как это делает запросто Ваня. Я слышу голос: «Я пошла домой. Иди целоваться». Чья-то мама зовет сына, оставляет с компанией, через некоторое время и он пойдет домой. Интересно, куда? На Чайную горку, откуда я вышел только что… Вспоминается разговор с Леной Морозовой – она рассказывала, что раньше, в 70-е —можно было пойти на пикник в тот район, где сейчас полно́ новостроек и куча особняков; там раньше были рощи, и пасли коз. Нечто подобное тому, чт́о сейчас стремительно (тоже по причине строительств бешеными темпами) уменьшается на Дарсане. Мимо меня проехали сейчас двое на мопеде. Наверняка, посмотрев, удивились и задались вопросом, чем же я таким занимаюсь, с ручкой и тетрадкой на весу. А когда я проходил мимо здания милиции (полиции) и площадки авто (кстати, там продается Нива-Шевроле, 200 000 рублей, мне бы очень подошло), мне казалось, что на меня смотрят подозрительно – чисто советский синдром – реакция на человека с блокнотом, что-то сосредоточенно записывающего. Ясно, что пишет оперу. Дети сейчас стояли надо мной, в кустах был воздушный шарик, они хотели облить его соком, а я услышал и принял на свой счет, и не знал, как мне поступить – сойти с места и уйти или разразиться гневной тирадой.

Пространство текста. Я иду в пространстве текста. Мама сказала, что я перешел на «другой уровень» текста. Как в игре. Но ведь это все равно – не настоящий игровой текст?! Я сегодня наблюдал за мамой, почти следя за ее взглядом, идущим по моим строчкам. Чт́о я заметил – что чтение есть процесс, включающий и усиление внимания, и расслабление, как будто отдых от поиска чего-то, страстно желаемого быть найденным.

Я чувствую некоторую усталость от того, что стоял сейчас и записывал. Некоторую «облачность» в сознании. Маме понравилось мое слово в тексте – «стереоблаженство». Я сказал ей – пользуйся на здоровье.

Очень хочу мороженого. Сейчас будет пиршество. Пиршество – это всегда пиршество духа. Вспоминаю рассказ о монахе, который макал в воду селедочный хвостик и «ел» эту «уху», а братии говорил, что «объелся рыбным супом». Думаю, что он пировал по-настоящему.

Такое ощущение, что впереди вода. Звук – как у водопровода. Я искал глазами источник, но это оказался резиновый шланг, подвешенный на деревьях и уходящий куда-то вверх, откуда слышатся голоса. По этому шлангу ощутимо бежит вода. Я хочу пить, но здесь нет выхода воды, а голоса доносятся сверху из кафе; но туда тяжело добраться по непроходимому склону, поэтому я пойду к больничной церкви по горизонтальной плоскости и куплю мороженого.

Способ, которым я веду эти записи, напоминает мне пошаговые заметки Саши Мороза, гитариста из Гурзуфа. Он описывал все свои приключения; но иногда язык его ощущался как «неудоболитературный».

То, что было сказано о «новом уровне» – это просто-напросто склонность к рефлексии, то есть, постоянному осмыслению происходящего, которую не отбрасываешь, а просто «берешься за работу». Ведь на самом деле «выход» на что-то сложное, комплексовидное, имеющее тонкую разветвленную структуру, возможен только через некоторый «набор» простых элементов, надо об этом мне помнить и напоминать самому себе.

Передо мной – сток для воды. Здесь часто встречаются такие стоки для дождевой воды. Это каменное русло (сейчас здесь, кстати, сильный трупный запах – кошки?..), шириной метра три, уступами, каскадными ступенями также высотой метра три… Однажды я прыгал через такое русло – там, ближе к Гаспре; ударился коленями о противоположную стенку и, откинувшись назад, попал затылком на камень. Но все обошлось.

Мне пришло сейчас в голову, что, возможно, эти записи будут не очень высокого качества, когда я стану набирать их на клавиатуре, и я приду к мысли, что лучше сидеть и писать дома. «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…»

Маша, Маша, я опять произношу твое имя, наворачиваются слезы, нет, никуда ты не делась, и я представляю, гд́е ты сейчас – может, в училище, может, уже на квартире, поставила чайник на плиту и сидишь в ожидании, пока он закипит; и что-то съедаешь, какую-нибудь галету – ожидая, пока закипит чайник; чай ты пьешь без сахара, а я не могу без сахара. Но несколько раз я делал такой нелепый символ – я пил кофе без сахара, как бы «в память» о тебе; и тут же наливал вторую чашку, и бу́хал туда три ложки сахара. Слаб я духом. И делал еще некоторые сумасбродства в твою честь. И делаю. Это не считая моего прихода к тебе. Еще у меня до сих пор стоят эти три коралловые розы, которые я собирался тебе подарить, когда мы не сходили на море. Они засохли, но держатся. А еще – осталось немного кизиловых ягод, совершенно сухих, я сейчас приду и съем их, а косточки посажу там, выше, над частными домами. И вырастет в память о тебе кизиловое дерево.

Еще я читал стихи о тебе за трапезой в честь праздника «Всецарице». А сначала толкнул речь; и, попутно ее одновременно анализируя, пришел к выводу, что могу говорить, когда слова и понятия вертятся на языке, как ягоды; ягоды, которых много, и ты из этого изобилия выбираешь и укладываешь в фразы; фразы получались у меня тяжеловатые и малосвязные; но по мере учащения упоминания слов-ягод у слушателей возникал образ, и было видно, что они заинтересованны. Я говорил о полноте красоты природы в день церковных праздников и сравнил с тем ощущением рая, которое испытал в монастыре. Рассказывая о том, как мы шли с тобой к источнику, я не мог не упомянуть, с ке́м я был – но слово «девушка» я не произнес, так как создался бы, наверное, такой фли́ртовый оттенок, который особенно любят смаковать в церковной среде. Я произнес – «спутница».

Я прохожу возле какого-то заброшенного предприятия; рядом – небольшой особнячок; глядя на такие, в окружении сосен, особнячки, мечтаешь пожить там, выйти на балкон и подставить лицо солнцу.

То, что укорачивает нашу жизнь, и то, что ее удлинняет. Эти записи точно ее удлинняют, хотя бы уже по времени – я уже часа два иду всего только от «Ореанды», а может, и три, и добрался только до больницы. Но ощущение непередаваемо – «How frugal is the chariot, that bears the human soul» (На какой простой колеснице летит человеческий дух!» Эмили Дикинсон, о чтении книг). Мороженое оказалось необычайно нежным и вкусным, фруктовое, в оболочке из шоколада. Но я пожалел, что… Но я немного пожалел, что купил его – уже в самый момент покупки; вообще в таких ситуациях случается, что я мучительно не знаю, к чему склонить свой выбор; я пожалел… Я шел сейчас и уплетал с удовольствием это мороженое, и тут я вспомнил, что в монастыре вообще не хотел есть и пить; ты предложила мне шоколада, я взял эти кусочки и стал запихивать в рот, но совершенно механически; было ощущение, что я забыл, для чего эт́о служит, как это работает. И я сказал тебе, что питаюсь общением с тобой… что-то подобное; ты улыбнулась, но, кажется, ты не понимала, о чем я говорю.

Я решил пойти по тропинке, по которой давно уже не ходил. Между больницей и дорогой на Гаспру, соединяющей Южнобережное и Севастопольское шоссе. Это очень живописная тропа; написав это, я останавливаюсь, так как мне пришло в голову, что это вот акцентирование живописности, и далее – упоминание, расписывание красот природы – может сослужить хорошую службу при ведении экскурсии. Здесь живописно; сейчас я стою, кажется, у очередных водяных резервуаров, только они присыпаны землей и вообще – здесь снаружи скалы и деревья; но, кажется, резервуары там есть… Да, один по крайней мере – я стою сейчас на его «крыше». Внешне просто земляная полянка среди леса, усеянная сосновыми иглами. Заглядываю в люк. На дне только сухие камни. Резервуар недействующий.

Едва заметные шорохи – это ящерицы.

Сейчас, идя в лесу по тропинке, я попробовал «начать экскурсию» по Ялте – выбрал интонацию и… мне кажется, полу́чится…