Текст книги "Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон"

– Теперь все только начинается.

Элейн приняла его объятия, впервые не пытаясь высвободиться, и почувствовала: это именно то, что нужно. Оддин дарил ощущение, что она твердо стоит на земле, а не падает в бездонную яму. Было страшно думать о возвращении к прежней жизни. Элейн прежней уже не была.

– Ты помнишь, что обещала заехать к матери? – произнес Оддин, отстраняясь.

Эти слова отозвались радостным трепетом в душе. Элейн кивнула и улыбнулась.

Они отправились в путь на следующее утро. Оддин, приехавший в Колдуэн на Ветре, и обратно ехал верхом, сопровождая повозку, в которой путешествовала Элейн. Днем они почти не говорили, зато вечерами делили ужин. Это время запомнилось Элейн особой атмосферой доверия и уюта. Сидя в очередной таверне, они неторопливо трапезничали, подшучивая друг над другом, будто были знакомы много лет, рассказывая истории из своего детства и юности.

– Феолор сказал мне, что мы должны стремиться к смирению, – поделилась как-то Элейн мыслями, которые никак не выходили из головы. – Но ведь тогда Ковин по-прежнему угнетал бы весь Нортастер, а Донун безнаказанно развлекался на балах и охоте. Феолор говорил так уверенно, что с ним было трудно поспорить. И все-таки…

Оддин на это добродушно рассмеялся:

– Знаю, о чем ты. Он повторял про это свое смирение с тех пор, как мне исполнилось лет пять. Думаю, я все еще не осознал полностью, что к чему…

Он сделал глоток эля и с легкой грустью взглянул на горящие свечи: те стояли на каждом столике, торча из горлышек старых бутылок с залитыми воском боками. Элейн отметила, что, возможно, впервые за последние десять лет не чувствовала раздражения или страха, глядя на пламя. Теплый трепещущий свет дарил только умиротворение.

– Я свою службу выбрал именно из-за Магистра. Когда мне было лет четырнадцать, я стал силен и искусен в боевом мастерстве и начал рассказывать об этом всем, у кого были уши. Понимаешь, на балу обычно нет повода продемонстрировать подобные таланты, поэтому приходилось доносить словами. И тогда Магистр спросил меня, какую же пользу человек, столь одаренный физически, мог принести миру. Как будто я тренировался для чьей-то пользы! Все, что мне нужно было, – чтобы отец и брат больше не могли надо мной издеваться. И еще хотел доказать им, что не слаб. Магистр же сумел укрепить во мне мысль: не нужно никому ничего доказывать. Это есть первый шаг на пути к смирению: прими, что другие могут считать иначе, оставайся верен себе и не будь засранцем.

Оддин произнес последние слова назидательным тоном, каким, наверное, их когда-то говорил Феолор.

– Он постоянно повторял, что так же, как я тренирую физическую силу, должен тренировать силу духа. И в этих наших беседах я пришел к мысли о служении другим. – Он печально вздохнул: – Сейчас я понимаю, что разговоры с Магистром значительно повлияли на меня и мой выбор. Сделали сильным, добродетельным, справедливым, замечательным во всех отношениях…

Элейн рассмеялась:

– Но смирения ты так и не достиг? Самолюбование, кажется, никак не может уживаться в человеке со смирением.

Оддин усмехнулся и будто бы по секрету добавил:

– Просто не хочу, чтобы кто-то знал, какого духовного просветления я добился, поэтому изображаю спесь и напыщенность.

От этих слов Элейн закатила глаза. Она точно знала, что он не говорил серьезно. Как, впрочем, и всегда, когда расхваливал себя. И сейчас, возможно, она действительно начала понимать, о чем говорил Феолор: Оддин служил другим без остатка, без стремления получить похвалу. Не потому, что не имел выбора, а потому что мог. И в его общении с любым человеком, будь то король или слуга, никогда не было ни угодливости, ни надменности. Он говорил и держал себя с искренним уважением, отчего и сам вызывал симпатию почти у любого… Если только не разгуливал в форме карнаби по кападонской глубинке…

– А вообще, – серьезнее продолжил он, – воспитание силы духа – это путь. И сам путь – уже достойная цель для человека. За целую жизнь мы можем не стать мудрецами, которым подвластны все людские страсти. Но я стремлюсь к тому, чтобы быть верным себе и другим, жить в гармонии с миром, каким бы он ни был, и любить.

Последнее слово он произнес особенно проникновенно, и Элейн бросило в жар. Благодаря приглушенный свет таверны, скрывающий румянец, она прочистила горло и ответила:

– Это, кхм… звучит хорошо…

Оддин так долго и многозначительно смотрел на нее, что Элейн решила поскорее закончить трапезу и отправиться к себе. Интимность вечеров, пускай они и проходили в людных местах, с каждым разом становилась все более осязаемой. Элейн в равной степени ждала и страшилась дня, когда они с Оддином приедут в Нортастер, ведь за этим последует неминуемое расставание. И тогда ничто не будет бередить душу, но… возможно, у нее вообще ничего не будет. Жизнь Элейн была пуста.

Госпожа Торэм ждала их. Это было ясно по тому, что она оказалась в холле раньше, чем служанка успела оповестить о возвращении хозяина.

– Новости добрались быстрее вас, – улыбнулась она. – Донун в заключении, решается его судьба. Но поговаривают, что ему грозит каторга. Меньшего он не заслуживает!

Элейн с облегчением выдохнула. Ее все еще беспокоила мысль о том, что король мог передумать, поддаться увещевающим речам Донуна и смилостивиться.

– Но есть еще кое-что, – госпожа Торэм взяла Элейн за руку и повела за собой в гостиную. – Некоторое время назад я отправила пару писем, и… Элейн, я нашла твою родню.

Десять лет назад Элейн была лишь ребенком: потеряв семью, покинув деревню, она решила, что осталась одна на всем белом свете. Ее не посещали мысли о других Мунах, живших в Кападонии, а то и Мидленде. Однако госпожа Торэм, услышав историю, произошедшую в Думне, в первую очередь подумала именно об этом: не могло быть, чтобы все члены клана проживали в одной деревне. Элейн была дочерью главы, девушкой благородного происхождения даже по меркам карнаби. Без подтверждения статуса от других родственников она оставалась простой прачкой, однако могла рассчитывать на другую жизнь.

Госпожа Торэм принялась перечислять, кого и в каких городах отыскала, а Элейн только глупо кивала, не смея верить. Неужели у нее все еще была семья?

– Они хотят тебя видеть. Вот письма, можешь ответить каждому и договориться о визите. Кроме того, вот здесь, кхм, – она заглянула в одно из посланий, – «Хранитель имени клана» пишет кое-что любопытное. Посмотри, ты – единственная наследница главы клана Мун.

Задумчиво закусив губу, Элейн уточнила:

– Стало быть, я теперь – завидная невеста?

– Ну, предположим, «завидная» – это слишком громкое слово. Уж точно не здесь, не в Мидленде. – Госпожа Торэм, как всегда, сообщала подобные новости без тени снобизма, в своей неподражаемой манере, будто речь шла о чем-то обыденном. – Но сочетаться с тобой браком может любой благородный мужчина.

Элейн сглотнула. Она остро ощущала присутствие Оддина в комнате, знала, что тот слышал каждое слово, но не решалась поднять на него взгляд. Повисла долгая пауза, во время которой щеки Элейн начали гореть от смущения. Она отшучивалась от предложений Оддина, понимая, что положение их было неравным. Но теперь, когда оказалось, что они достойны друг друга, позволила себе признать, что испытывала чувства к этому человеку. Элейн готова была и впрямь ответить «да», вот только не могла набраться духу даже посмотреть на него.

Наконец, он сам шагнул ближе, и Элейн, уверенная, что была краснее кападонского знамени, встретилась с ним взглядом. Он вопросительно поднял брови, а затем, вероятно поняв природу ее смущения, неуверенно уточнил:

– Может быть, теперь ты готова дать мне ответ?

Она едва заметно улыбнулась, в то же время потянувшись к мешочку с картами. Но Оддин перехватил ее руку, взяв в свою. Он заглянул ей в глаза со спокойной надеждой.

– Думаю, ты и сама знаешь, хочешь этого или нет.

Элейн прикрыла глаза и кивнула.

Тогда оба несмело повернулись к госпоже Торэм. Та одновременно и рассмеялась, и расплакалась. Выдавив «благословляю», она вышла из комнаты.

Оддин поцеловал кончики пальцев Элейн.

– Жду не дождусь, когда смогу рассказать детям историю нашего знакомства. «Все началось с того, что ваша мама решила меня убить…»

Но все могло сложиться совсем иначе…

Неистовый гон

Глава первая,
в которой одна встреча меняет жизнь Элейн

Яркий огонь вызывал у Элейн дурные воспоминания. Она внутренне сжималась всякий раз, когда Войт зажигал печь, чтобы кипятить щелочную воду. Тогда приходилось приоткрывать небольшое окно прачечной – будто бы из-за запаха, но на самом деле из-за душащего беспокойства.

От пара девичий лоб становился влажным, рыжие волосы вились еще мельче, вылезая из-под чепца. После кипячения Элейн ждало еще много работы. Когда девушка заканчивала варить хозяйскую одежду в тазу, ей нужно было погрузить четыре корзины мокрого белья на телегу и отвезти к реке. Там тщательно прополоскать в холодной воде, вновь погрузить на телегу и отвезти на задний двор, чтобы развесить для сушки.

В тот день Элейн, как обычно, полоскала, заткнув юбку и передник за пояс. Другие прачки переговаривались, она же не любила болтать во время работы. Взяв покрасневшими от холода руками очередную рубаху и наклонившись к реке, она вздрогнула. Там на утихающей ряби воды стало отчетливо видно отражение мужчины в синей форме карнаби.

Испуг вызвало вовсе не то, что человек был из некогда враждебного племени, нет. Ее собственный народ, кападонцы, уже десять лет жил с карнаби в мире и согласии в объединенном королевстве Англорум.

Но вот лицо мужчины… Это лицо Элейн не забудет никогда. Десять лет оно снилось ей в кошмарах, которые, впрочем, так ни разу и не оказались страшнее реальных воспоминаний.

Вся ярость и боль, что жила в сердце последние годы, подступила к горлу.

Рубинового цвета рубашка выскользнула из девичьих рук, чуть взволновав поверхность реки, а затем начала плавно опускаться на дно.

Казалось, кровь наполняла воды, как это случилось тогда, в Думне, когда Элейн в последний раз праздновала свой день рождения.

Медленно распрямившись, она обернулась. Сомнений быть не могло: светлые волосы, на лбу росшие клином, правильные черты лица с пронзительными светлыми глазами, родинки на щеке. Это был он.

– О, прошу прощения, не хотел помешать вам, милая девушка, – улыбнулся карнаби.

Она же не могла пошевелиться, не веря, что человек, которого она ненавидела полжизни, вновь оказался рядом.

– Мне просто нужно помыть руки и… – Мужчина взглянул на свои ладони. – Раз уж вы остановились, позвольте, я сделаю это.

Он подошел к деревянному настилу и опустился на колени рядом с Элейн.

Она продолжала смотреть на него остекленевшим взглядом, не веря, что герой ее кошмаров находился на расстоянии вытянутой руки. Покончив со своим делом, он криво усмехнулся и поспешил уйти.

Лишь когда карнаби скрылся из виду, Элейн вновь ощутила собственное тело. Ее била крупная дрожь. Она сделала несколько шагов от реки, и ее вырвало.

Не помня, как собрала мокрое белье в корзины, Элейн добралась до дома хозяина и спряталась в своей крохотной комнатке на чердаке.

Из-за того, что сотворил этот карнаби и его подручные, Элейн была вынуждена навсегда покинуть родную деревню, забыть все, что любила, и начать новую жизнь. Она пришла в Лимес десятилетней девчонкой с мешком того, что показалось ценным, за спиной. Элейн мало что знала и умела, никто не хотел брать ее на работу. Какое-то время она жила тем, что распродавала свои вещи, и сейчас была уверена, что большинство предметов отдала за бесценок, – скупщики были рады обмануть неразумное дитя. Затем средства кончились, и ей пришлось устроиться разносчицей. Поутру ей на шею вешали тяжелый поднос с широкой кожаной лентой, на нем – снедь и напитки, которые она должна была продавать с утра до вечера на главной площади.

Жилье ей предоставил хозяин, но место было маленьким, душным и запущенным. В Думне, деревне Элейн, собачья конура – и та была обустроена лучше, чем комнатка в подвале старого дома, которую ей выделили.

Поэтому Элейн была рада, когда богатая семья взяла ее к себе прачкой. Ей выделили кровать в комнате для прислуги. Соседками стали помощница кухарки и гладильщица. Научили всем премудростям дела, она стала стирать белье.

После Элейн сменила еще два дома, и условия с каждым разом становились чуточку лучше.

Впрочем, это все еще был изнуряющий ежедневный труд. Если оставались силы на то, чтобы подумать перед сном, Элейн начинала размышлять, что не такой жизни хотела для себя. Вот только она не умела ничего, кроме как стирать одежду.

Там, в прошлой жизни, ее ждало совсем другое будущее, но все оборвалось в один миг, уничтоженное жаждой крови проклятых карнаби. И теперь оставалось лишь влачить жалкое существование никому не нужной собаки!

Но тому, у кого ничего нет, и терять нечего.

Элейн выглянула в крохотное окно убогой комнаты и задумчиво взяла в руки колоду, которую когда-то нарисовала мать. Карты были размером чуть больше ладони, не слишком удобные для тасования. Однако действие казалось настолько привычным, что Элейн перемешивала их совершенно непринужденно, как заправский игрок. С той лишь разницей, что в этой колоде не было мастей. Зато три десятка рисунков, изображающих разные сценки из жизни, могли помочь, если на душе было муторно, а разум терзали сомнения. Сами по себе они ничего не значили, но, обратившись к картам с вопросом, можно было получить ответ.

Так и сейчас Элейн вытянула одну, чтобы понять, что следовало делать дальше.

В комнате с большим камином, ссутулившись, на стуле сидел молодой человек. Над ним, сложив руки в молитвенном жесте, склонился мужчина. Рядом со стулом на коленях стояла девушка, она держала молодого человека за руку, с явной тревогой вглядываясь в его лицо.

Глава вторая,
в которой Элейн оказывается перед выбором

В комнате с большим камином, ссутулившись, на стуле сидел молодой человек. Над ним, сложив руки в молитвенном жесте, склонился мужчина. Рядом со стулом на коленях стояла девушка, она держала молодого мужчину за руку, с явной тревогой вглядываясь в его лицо.

Элейн недолго рассматривала картинку, чтобы понять, что это значило: молодого мужчину она приняла за карнаби. Судя по подушке под спиной и обеспокоенности тех, кто его окружал, ему было плохо. Где же на картинке была сама Элейн? Неужели это она встревоженно сжимала руку убийцы?

Она прислушалась к себе: жажда мести боролась в душе с неприятием жестокости. Думать о расправе – это одно, но действительно убить – совсем другое. Могла ли она и в самом деле лишить жизни другого человека, даже если он отобрал все самое дорогое, что у нее было?

Впрочем, мысль о том, чтобы просто забыть об этой случайной встрече с человеком, принесшим столько горя, вызывала ярость. Конечно, она не могла отпустить его.

Как же следовало поступить?

Элейн еще не закончила со стиркой и должна была вернуться в прачечную, поэтому отложила принятие решения до вечера. Но мысли, разумеется, то и дело возвращались к светловолосому капитану в синей форме.

Будто специально в тот день ее загрузили сверх меры. Когда Элейн показалось, что она вот-вот сможет уйти, закончив чуть раньше обычного, хозяйка велела заняться парадными платьями, чтобы семья могла отправиться на выходных на ярмарку. Элейн тихонько застонала: для стирки парадные наряды были едва ли не сложнее белоснежного белья, так как мокрыми весили как здоровая лошадь.

Когда, наконец, со всеми делами было покончено, Элейн едва не передумала разбираться с карнаби. Она так устала, что сил не было даже просто встать. Но, немного посидев и выдохнув, все же собрала волю в кулак и переоделась в новое красное платье, которое держала для особых случаев. Элейн не знала точно, почему это показалось важным: ей как будто требовалось сменить облик прачки на свой собственный, что бы это ни означало. Только теперь стало ясно, что все эти годы она лишь изображала послушную бедную сиротку, пряча истинное лицо. Но теперь в ней проснулась Элейн Мун, дочь главы клана, решившая отомстить за семью. Это было ново и пугающе, и тем не менее заставило очнуться от долгого сна.

На пояс она повязала мешочек, в который спрятала карты и небольшие сбережения: кто знает, чем закончится этот вечер. Рыжие волосы стянула лентой на затылке и вышла на улицу.

С чего следовало начать? Она заглянула в ближайшую таверну и стала расспрашивать про карнаби. К вечеру там собралось много работяг с соседних улиц, поэтому уже скоро Элейн сумела выяснить, что приметный светловолосый офицер остановился в «Двух петухах».

Она поспешила к гостинице. Управляющий, Канун, не задавая лишних вопросов, сразу выдал ей все: «синий мундир» заселился предыдущим вечером, но уже собирался съезжать. Судя по всему, направлялся в сторону границы с Мидлендом, землей карнаби.

– А зовут его как? – спросила она, не сильно надеясь, что Канун сообщит и имя.

– Оддин Торэм, – спокойно ответил тот.

Будь блондин кападонцем, хозяин гостиницы наверняка спросил бы, для чего девушка интересовалась подробностями. Но о постояльце-карнаби он не беспокоился. Даже если она собиралась ограбить этого Торэма, Кануну не было дела.

На первом этаже гостиницы, рядом с прилавком, за которым управляющий хранил ключи от комнат, располагалась зала, служившая таверной. Элейн села за свободный стол и задумалась. Если она и правда планировала отомстить убийце, необходимо было покинуть Лимес, отправившись следом за ним. Узнать бы точнее, куда именно он держал путь! Элейн решила сделать паузу прежде, чем продолжить расспросы.

Однако ее отвлекли от раздумий: кто-то деликатно прочистил горло совсем рядом. Она обернулась и увидела молодого человека с вьющимися каштановыми волосами. Одет он был в простую рубаху, подхваченную широким поясом. Через плечо перекинул большую сумку. Сапоги имел грязные и стоптанные. Похоже, перед ней стоял заядлый путешественник.

– Прошу простить мое грубое вторжение…

Элейн огляделась. Посетителей в таверне оставалось немного. Канун вот-вот собирался закрываться и мыть полы. Он уже начал протирать столы. Что незнакомцу могло понадобиться от нее в столь поздний час?

Она снова внимательно посмотрела на молодого человека. На вид тот был едва ли старше Элейн. Мягкие, но вместе с тем выразительные черты лица располагали к себе.

– Кажется, вы не постоялица? Вы родом из Лимеса? – спросил он; карие глаза доверчиво разглядывали ее лицо.

Элейн кивнула, не собираясь пересказывать незнакомцу свою трудную судьбу.

– А я здесь проездом. Милый городишко.

Она дернула плечом. Ей почти не доводилось бывать где-то, кроме Думны и Лимеса, поэтому она не имела возможности сравнить, однако всегда была уверена, что места эти самые заурядные.

– Меня зовут Ллойд, – сообщил молодой человек.

Элейн снова бросила взгляд на Кануна, желая убедиться, что тот был рядом и мог защитить от чужака, если что. Затем представилась в ответ.

– Простите, если кажусь назойливым. Я путешествую один, и порой мне не хватает простой беседы. А вы заинтересовали меня: в гостинице в основном приезжие, а вы, похоже, знакомы с хозяином. Стало любопытно, что местная девушка делает на постоялом дворе.

Элейн несколько мгновений смотрела на незнакомца. Ему, быть может, и было одиноко, но вот она компании не искала.

– У меня свои заботы, – отрезала она и демонстративно отвернулась.

Однако Ллойду этого было недостаточно.

– А я направляюсь в Хапо-Ое, – поделился он, присаживаясь и будто не замечая нежелания собеседницы вести разговор. – И оттуда дальше в Мидленд.

– Вы – карнаби? – спросила Элейн, даже не пытаясь скрыть презрение в голосе.

– О нет, Небеса миловали. Я из Кападонии. С самого севера. Едва ли вы слышали о деревушке Пик Лоох, это довольно далеко отсюда. Но место чудесное: горы, северное море, залив меж скал. В этой бухте и расположилась Пик Лоох.

Элейн невольно заслушалась. Словно почувствовав, что завладел ее вниманием, Ллойд продолжил с еще большим воодушевлением:

– Однако здесь, в районе Лимеса, тоже замечательно. Много зеленых холмов, на которых пасутся кудрявые овцы. А небо и землю делят полосы темных гор вдали. Ничто не может сравниться с суровыми пейзажами Кападонии. А утесник – разве это не прекраснейшее творение природы?

Она кивнула, невольно улыбнувшись:

– Я люблю его запах.

Он мечтательно посмотрел вверх:

– Аромат невероятный. Такой сладкий, со шлейфом манящих медовых нот.

Канун начал переворачивать стулья и ставить их на столы. Последние посетители покинули таверну.

– Ай-е, ты чего домой не бежишь? – спросил хозяин гостиницы у Элейн.

Она вздохнула.

– Мне нужно принять одно решение. А я никак не могу сообразить, что делать.

– Ни к чему забивать такую прелестную головку всякими глупостями, – прокряхтел Канун.

Элейн встала, уперев руку в бок.

– Глупостями? Поверьте, в моей голове хватает и умных мыслей! Ее прелесть совершенно никак не влияет на способность рассуждать и принимать решения.

Канун устало вздохнул и покачал головой. Ллойд же рассмеялся.

– Прошу меня простить. Вы совершенно правы, разумеется. Некоторые мужчины недооценивают женщин. Но не переживайте: они же за это потом расплачиваются.

Элейн закатила глаза: Ллойд был мил, но ей не требовалась защита. Она, хоть и была простой прачкой, все же знала себе цену. Всегда находила что ответить, а еще умела смотреть особым взглядом. Приправив его парочкой крепких слов, могла смутить даже самого сурового мужчину.

Правда, ссориться с Кануном не стоило – он мог еще пригодиться.

– Решение мое непростое, – обратилась она к хозяину «Двух петухов», пытаясь немного смягчить ответ. – Возможно, мне придется поехать в Мидленд.

Канун неодобрительно покачал головой:

– Вот уж что делать тебе не стоит, так это ехать туда. Карнаби кападонцев на дух не переносят, а с такими рыжими волосами тебя там сразу распознают. И скажи спасибо, если не убьют.

Элейн чуть нахмурилась. Умирать раньше, чем отомстит Оддину Торэму, не хотелось.

– Вы слегка преувеличиваете, – раздался мужской голос, и все трое – Элейн, Канун и Ллойд – обернулись.

Перед ними стоял тот самый карнаби. Его светлые волосы были собраны на затылке, открывая лоб с острым клином – такой в народе называли «мыс вдовы». Военная форма сидела аккуратно, все пуговицы застегнуты, к ремню из кожи пристегнута сабля и небольшая сумка. Все говорило о том, что Оддин Торэм собрался в путь.

Карнаби подошел чуть ближе и продолжил:

– Среди нашего народа, конечно, ходят разные легенды о кападонцах, но не все испытывают ненависть. Кто-то опасается, кто-то недолюбливает, но в целом мы, карнаби, довольно миролюбивы и просто из-за цвета волос невинной девушке зла не причиним.

Канун фыркнул, явно не поверив ни одному слову.

Элейн же во все глаза смотрела на Торэма, пытаясь осознать: он заговорил с ней. И сказал ни больше ни меньше, что не стал бы причинять зла невинной девушке! А Донни, ее братишка, чем заслужил его нерасположение?!

Ллойд загадочно поднял бровь:

– Встречал я разных карнаби…

– Как, я уверен, и разных кападонцев, – кивнул Торэм. – Не стоит пугать девушку. В Мидленде ее ждет не больше опасностей, чем в Кападонии, а отправляться в путешествие в одиночку опасно на любой земле. Если вы едете в Мидленд, – обратился он к Элейн, – я могу взять вас с собой. Я направляюсь в Хапо-Ое, это приграничный город, там сможете найти другого попутчика.

Канун издал смешок. Очевидно, по его мнению, безопаснее было бы путешествовать в компании разбойника или убийцы, чем карнаби. Элейн многозначительно подняла брови и одарила Торэма своим пронизывающим взглядом.

– Шутите? Я вас совершенно не знаю.

Тот протянул руку для рукопожатия:

– Оддин Торэм, полицейский комиссар Альбы, что в Мидленде.

Прозвучало так, будто должно было сразу развеять любые сомнения. Интересно, все карнаби настолько самоуверенны? Элейн не стала прикасаться к открытой ладони, презрительно скривив губы.

Он пожал плечом и сказал:

– Я уезжаю, как только подадут лошадь. Если надумаете, выходите во двор. Нет – уеду без вас. Добрый человек! – Он обратился к Кануну, изображая само благодушие. – Велите подготовить моего коня.

С этими словами он вышел на улицу.

Ллойд за спиной Элейн проговорил:

– Я бы не ехал с этим карнаби.

Она ощутила пронизывающий страх. Отчего-то из-за слов молодого человека у Элейн по коже побежали мурашки.

– Я знаю лучше многих, на что способны карнаби, в особенности – этот, – жестко ответила она. – Но мне нужно…

Элейн позволила собеседнику додумать окончание фразы. Она и сама пока не знала, что ей было нужно.

– Если так… – Ллойд задумчиво поджал губы и хмуро посмотрел в окно, – можете отправляться со мной. У меня лошадь с повозкой, вам будет достаточно удобно. И я отлично знаю дорогу до Мидленда. Проведу коротким путем.

– Сколько это будет стоить? – уточнила Элейн, обдумывая его слова.

Он тихо хмыкнул.

– Кападонцы помогают друг другу от души, а не ради награды.

Сердце Элейн забилось быстро и громко. Ей требовался Оддин Торэм! Если уж решила мстить, не стоило терять его из вида. Но ехать с ним вдвоем? Страшно. Безрассудно. Предложение Ллойда казалось более благоразумным, молодой человек был кападонцем, располагал к себе, говорил спокойно и уверенно… и все же тоже был незнакомцем.

Заявив, что ей нужна минута, чтобы принять решение, Элейн ушла на лестницу, а там достала из сумки на поясе случайную карту.

В зале с блюдами в серванте – дело происходило в столовой или таверне – молодой человек в синем одеянии прижимал к себе девушку, положившую голову ему на грудь. Рядом стоял мужчина в доспехах: он то ли утирал платком слезы, то ли подкручивал усы. На заднем плане по лестнице бежала девушка, она будто бы пыталась остаться незамеченной.