Текст книги "Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон"

– Это совершенно необязательно… – проговорила она.

– И все же я настаиваю, – отозвался Ковин.

– Но у меня траур…

– Сказал же, я настаиваю.

Он сжал ее руку куда сильнее, чем следовало. Только потому, что начался танец, известный по всей Кападонии, Элейн все же приняла приглашение.

Едва первые движения были сделаны и Элейн почувствовала себя достаточно уверенно, Ковин сухо потребовал:

– Назови свою фамилию. Из какого ты клана?

К этому вопросу она была готова.

– Маквиш.

В Лимесе у нее был знакомый пекарь из Маквишей. Маленький клан, живший севернее Думны. Ничем не примечательный, не слишком воинственный и легко присягнувший новому королю Болтайну.

– Что ты сделала с моей матерью, Элейн Маквиш?

А этот вопрос поставил ее в тупик.

– Я ничего с ней не делала. Что-то не так? Она плохо себя чувствует? – Она даже обернулась, пытаясь найти госпожу Торэм взглядом.

Ковин резко дернул Элейн на себя, а затем развернул. Если последнее являлось частью танца, то первое было исключительной грубостью.

– Ей известно, что Оддин – лакомый кусочек для любой уважаемой семьи в Нортастере, если не во всем Мидленде. Она бы не променяла выгодную партию для своего золотого мальчика на какую-то кападонскую оборванку.

Элейн стиснула зубы. Кападонская оборванка?!

– Я – дочь главы клана. – Она гордо подняла подбородок. – И мой дом был едва ли меньше вашего. Наш с Оддином брак нельзя назвать недостойным или неравным.

– Верно, все так. Если закрыть глаза на одну маленькую деталь…

Она невольно охнула, когда Ковин стиснул ее пальцы еще крепче.

– Кападонцы убили нашего отца. И матери прекрасно известно: последнее, что я позволю сделать, это впустить в нашу семью грязь, подобную тебе.

– Война есть война… – выдохнула Элейн. – Но все позади. Мы одно королевство Англорум. К чему эта вражда?

– Глава клана Мун перерезал моему отцу глотку, – прошептал Ковин ей на ухо с такой злостью, что, казалось, его разъяренное дыхание обжигало.

Как требовал танец, она сделала шаг назад, и тогда они с Ковином посмотрели друг на друга.

– Тебя это совсем не беспокоит? – насмешливо спросил он; его глаза безумно блестели. – А как насчет того, что я – в качестве мести – собственноручно прикончил половину семьи Мун? – Он притянул Элейн к себе, двигаясь в такт музыке. – Включая главу клана и с десяток его отпрысков? Да и не только их. На моих руках кровь сотни кападонцев. Я вас, выродков, ненавижу. – Последние слова он шипел ей в ухо так яростно, что капельки его слюны попадали на кожу.

Ее трясло. Голова кружилась от танца и этого разговора. Ковин двигался намеренно резко: то отталкивая, отчего она едва не падала, то привлекая к себе так, что они ударялись друг о друга. Это было неприятно. Ковин то и дело сжимал ее пальцы, а когда держал за талию, с силой давил на ребра.

– Если вы будете так танцевать с принцессой, брака с ней вам уж точно не видать, – выдала наконец Элейн, не зная, как еще остановить этот жестокий танец.

Это сработало: Ковин немного отвлекся от издевательских попыток причинить боль.

– Откуда ты знаешь о принцессе? – процедил он.

– Об этом полгорода судачит, – бросила она небрежно.

Музыка вынудила его сделать небольшую паузу в беседе. Когда они снова оказались достаточно близко друг к другу, Ковин предупредил:

– Имей в виду: станешь проблемой – кости переломаю.

– Пытаетесь убедить меня в вашей жестокости? Это лишнее.

Шаг назад, два вперед, соединили руки и вновь приблизились друг к другу.

– Вас, кападонцев, нужно всех истребить. Вы – грязный тупой скот.

Разум твердил, что не стоило придавать значения этим словам, но в душе все жгло от гнева:

– Главное животное здесь вы, Ковин, – выдохнула она.

Танец закончился. Следуя этикету, партнеры поблагодарили друг друга поклоном и реверансом.

Элейн прожигала взглядом Ковина, а тот, чуть сощурившись, разглядывал ее лицо.

– Ты могла уйти по-хорошему. Но не теперь, – убийственно спокойно произнес он.

– Нет, – покачала она головой. – По-хорошему я не ушла бы.

Едва закончился танец, Ковин молча подвел Элейн к матери. Он и Донун оставили своих партнерш, найдя важную тему для обсуждения наедине. Оддин тут же подошел к дамам с двумя бокалами яблочного пунша и настойчиво поинтересовался, о чем говорили Элейн и Ковин. Она колюче посмотрела на него:

– Напомнил, что кападонец убил твоего отца. Что с ним было бы, узнай он, что не просто кападонец, а мой отец?..

Она бросила взгляд на госпожу Торэм и смутилась. Все-таки они говорили о главе их семейства. Элейн до сих пор не обсуждала этого с матерью Оддина и не знала, как та относилась к супругу.

Госпожа Торэм подняла подбородок и обвела взглядом гостей, будто желая убедиться, что никто за ними не наблюдал. Затем, являя собой образец сдержанности и любезности, тихо сказала:

– Мой покойный муж и Ковин сделаны из одного теста. Поверь, дитя, никто, кроме Ковина, о его кончине не горевал.

Она наконец взглянула Элейн в глаза:

– После семнадцати лет в доме родителей, где меня постоянно поучали и ограничивали во всем, после четырнадцати малоприятных лет брака, я наконец почувствовала себя свободной… Пока не явились благодетели, чтобы помочь несчастной вдове, – добавила она будто бы самой себе, скривилась и посмотрела в сторону, где стояли Ковин и Донун. – Я стала сама себе хозяйкой. Поэтому все, что сделал твой отец, – освободил меня от мужа-тирана. Благодарить за это было бы неправильно, но и винить не в чем.

Все трое замолчали, глядя в разные стороны. Было что-то странное в том, чтобы чувствовать себя центром маленькой трагедии, когда вокруг бурлит праздник.

– Значит, это – тот самый Донун, который якобы не получал присягу моего отца? – уточнила наконец Элейн. – Тот самый Донун, который отправил Ковина в Думну?

Оддин утвердительно промычал.

– Вот его можешь убить, – мрачно прокомментировала госпожа Торэм.

С тревогой взглянув на мать, Оддин спросил:

– Почему? Ты говорила, он помогал нашей семье.

Госпожа Торэм улыбнулась и коснулась плеча сына:

– Конечно, дорогой. Он просто смертельно скучный собеседник.

Элейн не поверила ни на секунду, Оддин тоже глядел с сомнением. Но госпожа Торэм так естественно изобразила скуку на лице, что он чуть расслабился, а затем и вовсе переключился на другую тему:

– А пока я здесь прохлаждаюсь, Художник, возможно, ищет новую жертву.

– Я тоже слишком увлеклась балом и совсем забыла про важные дела, которые меня сюда привели, – отозвалась Элейн. – Как я могу познакомиться с королем?

Госпожа Торэм фыркнула:

– Никак. – А затем, заметив настойчивый взгляд Элейн, добавила: – Только если он сам пожелает познакомиться с тобой, но для этого нужно сделать что-то… примечательное, но не слишком скандальное. Представлять тебя ему никто не станет, здесь есть люди более высокого статуса, желающие получить толику его внимания, они сочтут это оскорблением.

Элейн закусила губу. На просьбу госпожи Торэм не позорить ее перед всем высшим светом Нортастера она ответила согласием, но заметила недоверие в глазах собеседницы.

Что могло привлечь внимание короля? Облить себя пуншем или учинить скандал – плохая идея. Нет, нужно было вызвать его любопытство.

Что Элейн знала о Болтайне? Он был родом из Мидленда и негласно считался королем карнаби. Кападонцы были вынуждены признать его власть, так как армии разных кланов, не сумевшие объединиться, не смогли победить врага. Склонив голову перед королем Англорума, главы кланов признали Кападонию частью объединенного королевства. Поставив во главе земель наместников, Болтайн сам редко выезжал за пределы Мидленда. Элейн помнила только один его визит в Кападонию больше семи лет назад.

Идея родилась неожиданно, и Элейн тут же решила ею воспользоваться:

– А вы слышали про предсказательницу Златею? – спросила она, привлекая внимание госпожи Торэм, которая теперь вела беседу с двумя дамами.

Все трое с любопытством взглянули на Элейн. Оддин, стоявший рядом, одобрительно хмыкнул, сложил руки на груди и приготовился слушать.

Долго ждать не пришлось, история Элейн быстро разлетелась среди гостей, вскоре к госпоже Торэм подошел молодой человек и прошептал что-то на ухо. Она сдержанно кивнула, взглянула на «подопечную» и одним лишь взглядом велела подойти ближе. Элейн извинилась перед собеседницами, собравшимися вокруг нее, чтобы узнать подробности пущенного ею слуха.

– Тебя желает видеть король, – произнесла госпожа Торэм долгожданные слова, а Элейн слабо улыбнулась.

В сопровождении Оддина и его матери она прошла к трону, на котором восседал Болтайн Зарати, король Англорума.

Когда церемония приветствия и выражения почтения была завершена, Элейн внимательно посмотрела на правителя. Тот был уже немолод, седина тронула и волосы, и бороду. Говорили, что он был великим полководцем и умным политиком, но фигура короля говорила о том, что если он и участвовал в боях, то лишь отдавая приказы из замка. Тело и лицо его были широкими, мягкими, ноги, обтянутые шелковыми гольфами – полными, как стволы деревьев, отчего аккуратные щеголеватые туфли с золотыми застежками выглядели почти комично. Почти – потому что было что-то в этом мужчине, что не допускало насмешливых мыслей.

– Расскажите-ка, любезная девушка, что за историю о новом короле вы разносите среди моих подданных?

Элейн заметила в толпе Ковина. Тот стоял довольно близко к Его Величеству. На Элейн он взирал со смесью ужаса и ненависти. Судя по выражению лица, будь здесь поменьше свидетелей, вырвал бы ей язык голыми руками.

– У нас в Кападонии есть провидица, Златея, Ваше Величество. Она предсказала много событий, которые на самом деле случились. Но она говорит, что ее главное предсказание, – о другом.

Она сделала паузу. Болтайн чуть сместился вперед, опираясь на ручки трона. Королева, сидевшая рядом, вопросительно подняла бровь. Все, кто наблюдал за ними, затаили дыхание.

– Скоро на наши земли на целых семь столетий придет мир.

– Разве Кападония и Мидленд не живут в мире и согласии вот уже десять лет?

Элейн догадывалась, что здесь полагалось начать восхвалять короля за объединение враждующих прежде народов, но она не чувствовала в себе душевных сил на это. Поэтому загадочно произнесла:

– Речь идет не только о них.

Король чуть склонил голову набок.

– Войны все еще идут между Англорумом и другими землями. В Семиустье после трех десятилетий затишья снова началось кровопролитие. На юге границы так часто меняются, что мы не успеваем рисовать карты.

Последнее она услышала от своего хозяина в Лимесе и сейчас, сказав, заметила, как многие закивали.

– Златея говорит, что придет король, покоривший солнце, и ему подчинятся все страсти людские. Ненависть он превратит в любовь, жадность – в щедрость, а все, что разъединяет людей, благодаря его силе создаст самые прочные связи. Он объединит все земли от моря до моря и создаст королевство, которое проживет в мире семь столетий.

– А что произойдет через семь столетий? – спросила королева.

– Этого никто не знает. Я сказала только то, что слышала.

Это было чистой правдой: предсказание Златеи передавали в Кападонии из уст в уста, и, если провидица и говорила о том, что прервет эти безмятежные годы, до Элейн эти слова не дошли.

– Это все бабкины сказки, – высказался вдруг молодой мужчина рядом с королем.

На это Элейн пожала плечами:

– Быть может и так. Только и Англорум она предсказала, и большой пожар у нас в Лимесе.

– К какой же династии будет принадлежать этот «покоривший солнце»? – поинтересовался король Болтайн слегка насмешливо, демонстрируя, что отнесся к словам о пророчестве не слишком серьезно. – И когда он принесет всем долгожданный мир?

– Скоро, Ваше Величество, – равнодушно отозвалась Элейн. – Когда мир наш погрязнет в пороке и зле. Мне кажется, это уже сейчас.

– В самом деле? – хмыкнул Болтайн.

– Если позволите, Ваше Величество, – вмешался Ковин, – молодым женщинам свойственно все слегка преувеличивать и придавать драматизма событиям весьма будничным.

– Будничным? – Она вздернула брови, довольная тем, как он сам помог ей подвести разговор к нужной теме: – А как, если не духовной смертью, назвать то, что мормэр Нортастера, не отслужив трехлетний траур по своей почившей жене, ищет благосклонности другой женщины?

Элейн знала, что, вероятно, подписала себе смертный приговор. Именно это пытался донести Ковин своим взглядом. Но она видела и то, что королю не понравилась эта новость. Тот бросил короткий взгляд на мормэра Нортастера, затем на Элейн.

– Не нам судить других, дорогая, – вмешалась госпожа Торэм, стоявшая с Элейн плечом к плечу. – С вашего позволения, Ваше Величество. Только во власти Магистра Света решать, что в такой ситуации есть зло, а что – благо.

Это она произносила, глядя на короля. Элейн недовольно поджала губы, но госпожа Торэм продолжала:

– Мужчина, жаждущий связать себя святыми узами брака, куда нравственнее, чем тот, кто к ним не стремится.

Ее слова заметно разрядили обстановку. Болтайн усмехнулся:

– Защищаете ли вы своего мормэра, госпожа Торэм, или своего сына? – многозначительно произнес он.

– Успешно сочетаю, Ваше Величество.

Раздались смешки.

Король задумчиво потер подбородок.

– Что ж, Элейн из Лимеса, ты рассказала нам интересную историю. Кто знает, быть может, мой сын Номен и станет тем самым «покорившим солнце» и объединит под знаменем Англорума все земли от моря до моря? А быть может, это будет его сын. Что же до мормэра Нортастера…

Ковин смиренно склонил голову, будто бы готовый принять свою участь.

– …Это действительно дело Магистра Света. Пускай он и решит. Не присутствует ли он сегодня на балу?

– Полагаю, у Магистра Света есть дела более благочестивые, чем увеселения, танцы и вино, – отозвался Ковин.

Король рассмеялся и согласился. Затем небрежным движением руки отпустил Элейн и ее сопровождающих.

Они отправились в зал, где подавали закуски и напитки. Первое время к ним никто не подходил: гости, не скрываясь, обсуждали случившееся, но, вероятно, еще не успели сложить какого-то общего мнения и потому предпочитали держаться в стороне. Госпожа Торэм, натянуто улыбаясь, сообщила Элейн, что считает ее поступок безрассудным, непродуманным и бесполезным. Оддин добавил – гораздо мягче, чем мать, – что теперь Ковин точно убьет и ее, и упрямого Магистра. Это рассердило Элейн, поэтому она высказалась:

– Мы могли бы действовать сообща, но вы предпочитаете делать вид, что не знаете, зачем я здесь.

– Именно так, дорогая, – отозвалась госпожа Торэм. – Мы делаем вид, что не знаем, и помогаем тебе с делом, на которое ты никогда не получишь нашего благословения. Знаешь, почему? – Она не стала дожидаться ответа и прошипела: – Потому что хотим искупить грехи семьи. И для этого позволяем тебе уничтожить нашу семью. Тебе кажется, что мы делаем недостаточно? Так подумай еще раз.

Элейн не готова была признать правоту госпожи Торэм, поэтому с вызовом взглянула на Оддина. Страдальческая гримаса на его лице не вызвала сочувствия.

– Элейн, он мой брат. Если бы я считал, что его следует убить, сделал бы это сам.

– Я не хочу убивать, – дернула она плечом. – Я просто хочу лишить его того, что для него важнее всего в жизни.

Оддин чуть приблизился к ней: настолько близко, чтобы его слова казались чем-то личным, но не настолько, чтобы другие гости сочли это неприличным.

– Я видел много раз, как люди причиняли друг другу вред, считая это справедливым возмездием. Границы добра и зла размыты, понятие справедливости условно. Мы сами наделяем его каким-то смыслом и удивляемся, если кто-то другой имеет иное мнение.

Элейн недовольно поджала губы, не желая прислушиваться.

– Знала бы ты, сколько раз в моих руках оказывалась жизнь какого-нибудь отъявленного мерзавца. Я точно знал, чья кровь на его руках. Видел безжизненные лица его жертв. Это бывали дети. Когда-то дружная семья. Молодые красивые девушки. Можешь вообразить, как часто я боролся с соблазном причинить ублюдку хотя бы толику боли, что он принес?

Элейн было тяжело слышать это, сердце рвалось на части от того, как несправедливо был устроен мир.

– Я вижу твой взгляд, Элейн, – продолжил он. – Неодобрительный. Полный вызова. Ты думаешь, что я слаб, что прячусь от суровой реальности, пока ты занята возмездием?

Как точно он описал ее чувства! Не желая отвечать, она посмотрела в сторону.

– Поверь, не убить порой может быть куда сложнее. Сдержать гнев, усмирить ярость, поступить по совести. Отдать преступника в руки правосудия вместо того, чтобы заниматься им самостоятельно.

– Я поняла, – пробормотала Элейн.

Между ними повисла долгая, вязкая тишина.

– Мы готовы помогать тебе, – сказала наконец госпожа Торэм. – Но не требуй от нас больше, чем мы готовы дать. Ох, Янина! – Она помахала веером, привлекая внимание какой-то знакомой, и поспешила к той навстречу.

Элейн и Оддин остались одни. Он спросил, что она намеревалась делать теперь, когда все внимание было приковано к Магистру Света. Элейн считала, что это должно стать его защитой. Будет крайне подозрительно, если Магистр умрет теперь, когда от него зависит судьба мормэра. Но по взгляду Оддина поняла: он не разделял ее уверенности.

Вскоре всех гостей пригласили в большой зал, где находилась королевская семья. Под торжественную мелодию слуги распахнули бархатный занавес в дальней части помещения, и за ним обнаружилась оранжерея со множеством диковинных растений. За элегантной кушеткой журчал небольшой фонтан. Через большие окна с частым переплетом гости смогли наблюдать за пиротехническим представлением.

Потом все разбрелись по разным комнатам, Болтайн вернулся к трону. Танцующие заняли паркет. Объявили кадриль, и Элейн увидела, что племянница короля вышла в центр в сопровождении Ковина. Кадриль – подвижный танец со сменой партнеров, отличный выбор, чтобы продемонстрировать интерес, но не делать романтические намерения слишком явными.

– Пойдем, – она схватила Оддина за руку и вывела к танцующим.

– Наоборот, – попытался он возразить, – мы неправильно встали. Ты должна быть с этой, женской, стороны…

Но музыка заиграла, все начали двигаться, и было поздно что-либо предпринимать. Первые движения: Элейн внимательно следила за другими, чтобы повторять. Когда-то мама учила ее танцевать кадриль, но это было давно.

Произошла смена партнеров. Дама, с которой Элейн оказалась в паре, смотрела на нее со смесью изумления и растерянности. Оддин и доставшийся ему молодой человек довольно комично танцевали вполсилы, будто бы кто-то держал их за невидимые ниточки, вынуждая двигаться против воли.

– Элейн, мы должны поменяться. – Оддин попытался перетащить ее на другую сторону, но она отпихнула его руки.

Новая смена партнеров смутила следующую пару.

– Элейн! – прорычал Оддин, когда они вновь очутились рядом.

Но цель была близка. Следующая смена партнеров – и она наконец оказалась в паре с принцессой.

– Ковин убил свою первую жену, – выпалила Элейн, едва они чуть сблизились с племянницей короля.

Глаза той расширились, губы испуганно распахнулись. Назад, вперед, они снова оказались рядом, и Элейн добавила:

– Он жестокий тиран, я должна была предупредить.

Это все, на что хватило времени. Элейн не видела, что делали в это время братья Торэмы, возможно, стояли на месте, прожигая друг друга взглядом, но вот следующим движением она шагнула по диагонали, навстречу Ковину. Он протянул руку и с силой сжал ее ладонь. Она вцепилась ногтями в подушечки его указательного и среднего пальцев, вложив в это движение все, что накопилось в душе. Он скривился, глаза недобро сверкнули.

Танец продолжался, Элейн наконец поменялась с Оддином местами, и они завершили кадриль как положено. Возможно, она немного путалась в движениях и была не так изящна, как другие дамы, но это мало волновало ее.

Уходя с паркета, она внимательно посмотрела на принцессу. Та провожала Элейн испуганным взглядом.

– Теперь я готова ехать домой, – выдохнула Элейн, подходя к потягивающей пунш госпоже Торэм.

Та хмыкнула.

– Мы должны оставаться здесь по меньшей мере час, чтобы не прослыть грубиянами и не вызвать лишних сплетен, – сообщила она.

Элейн тихонько застонала.

А затем ее взгляд упал на Донуна. Присутствие на балу вновь обретало смысл.

Они постоянно оказывались в чьей-то компании: к ним подходили, они подходили. Госпожа Торэм была знакома едва ли не со всеми гостями, и с каждым ей было что обсудить. Оддин время от времени оставлял их, чтобы потанцевать с очередной девицей, а затем возвращался и молча стоял за спиной Элейн, будто опасался, что кто-то планирует напасть на нее сзади.

Ковин к ним не подходил и даже не смотрел в их сторону, но Элейн была уверена: он планировал убить их всех, когда праздник будет позади.

Наконец они вновь оказались лишь втроем, и Элейн торопливо спросила у госпожи Торэм:

– Что вы можете рассказать про Донуна?

Та распрямила плечи, бросив взгляд на компанию у камина, – там наместник Мидленда что-то громко обсуждал с другими гостями.

– Что про него говорить, дорогая? Если мужчина сумел построить себе такую карьеру в политике, хорошего о нем можно сказать мало. А плохого никто никогда не узнает, уж он об этом позаботится.

– Но вы знаете, – возразила Элейн настойчиво.

Госпожа Торэм утомленно вздохнула:

– Я знаю. Но толку тебе с того никакого. Если только не хочется прилюдно поворошить чужое грязное белье, чтобы на неделю-другую стать объектом сплетен.

С этими словами она оставила сына и Элейн.

– А с Донуном я тебе помогу, – сообщил вдруг Оддин хмуро.

На ее удивленный взгляд дернул плечом и пояснил:

– Он мать обидел.

Элейн решила, что Оддин ничего не понял, а он просто не подал вида. Зло сжав кулак, он продолжил:

– Помню, как он часто приходил к нам в дом после смерти отца. Я думал, он помогал.

– А как же «иногда сложнее не убить» и та речь про самосуд? – уточнила Элейн с легкой насмешкой.

– Я не собираюсь никого убивать, – покачал он головой. – Но на житейскую месть имею право: он причинил зло моей матери и ответит за это. Донун мне не родня, и я ему ничем не обязан.

– Значит, все-таки ты не такой праведник, как я думала.

– Я никогда не говорил, что безгрешен. Не нужно приписывать мне слова, которых я не произносил, а затем попрекать ими.

Элейн замолчала. Спорить с этим чрезмерно правильным человеком было невыносимо. Он побеждал одним только нравоучительным, добродетельным тоном.

Вместо того чтобы и дальше рассуждать о том, кто из них имел право на месть, она предложила составить план. Обсуждение судьбы Донуна увлекло Элейн. Она не была уверена, что сможет воплотить все из задуманного, однако даже просто представлять, как наместник сходит с ума от страха, было приятно.

Действовать им следовало решительно, пока Донун не уехал из города. Они присоединились к беседе, что велась у камина. Следуя правилам этикета, наместник обратил внимание на Элейн, сказав ей какую-то пустую вежливую фразу.

– Мой господин. – Она изобразила книксен, а затем открыто посмотрела в его глаза. – Я родом из Думны.

Лицо Донуна переменилось, многочисленные шрамы будто бы ожили, чуть переместившись.

– П-прошу прощения?

Элейн удивленно подняла брови:

– Я сказала, что вся в раздумьях.

Мужчина пару раз моргнул, затем уточнил, в связи с чем. Она наплела что-то про праздник, намерения семьи уходить и сомнения, не стоило ли остаться еще на час-другой.

Донун ответил растерянным кивком. Огляделся, будто искал кого-то, кто подтвердит: «Думна» ему послышалась. Но не нашел и поэтому просто криво улыбнулся.

Первый ход был сделан.

После бала Элейн отправилась с Торэмами к ним домой. Ей не нравилась идея вновь останавливаться в этом месте, но на дворе была глубокая ночь, и пекарню уже закрыли. Спать на улице она бы не решилась.

Уставшие после такого бурного праздника, все трое ехали в карете молча, а едва перешагнули порог дома – разошлись по комнатам. Госпожа Торэм отправила к Элейн служанку. Развязывать корсаж платья самостоятельно было сложно, поэтому помощь пришлась кстати.

– Волос у вас рыжеет опять, – заметила девушка, расплетая прическу Элейн.

Тем лучше. Ей нужно было вернуть свой цвет для предстоящей авантюры.

А наутро пришли тревожные вести.

Когда Элейн спустилась к завтраку, Оддин торопливо поглощал еду стоя, а не сидя за столом. Запихнув напоследок в рот кусок пирога, он запил его медовухой прямо из кувшина, не утруждая себя налить в кружку. Скривившись, Элейн заметила осуждающий взгляд госпожи Торэм. Они понимающе переглянулись и хмыкнули.

– Меня ждет местный шериф, – сообщил Оддин, мимоходом дружелюбно улыбнувшись Элейн. – Художник снова совершил убийство.

От этих слов она почувствовала холодок на коже. Уже собиравшийся покинуть комнату, Оддин вернулся к Элейн, сжал ее плечи и серьезно сказал:

– Не возвращайся сегодня в пекарню. Останься здесь хотя бы на несколько дней.

Элейн попыталась отказаться: ей претила мысль быть на попечении чужой семьи, да еще и оставаться в доме Ковина, куда он мог нагрянуть в любой момент. Однако Оддин заверил, что здесь она в безопасности, а у мормэра Нортастера теперь имелись дела поважнее, но Элейн все еще считала это плохой идеей. Госпожа Торэм сидела за столом, поджав губы, что заставляло чувствовать себя незваной гостьей. Но наконец, хмуря брови, хозяйка дома спросила:

– В чем дело, Оддин? Ты чего-то недоговариваешь.

И Элейн поняла, что госпожа Торэм тревожилась из-за поведения сына, и не зря.

– Художник убил… другую женщину. Не такую, как обычно. Меня это беспокоит.

Неприятное ощущение, тревожное, гнетущее, осталось после этих слов на душе Элейн. Она планировала месть обидчикам, но жизнь в это время двигалась дальше, и другое зло совершалось в мире, несмотря ни на что. Оддин сказал, что справедливости нет.

Это так.

Элейн печально гоняла бобы по тарелке, размышляя. Даже когда она накажет Ковина и Донуна за их преступления, разве это хоть в какой-то мере заглушит боль потери? Разве вернет ей семью? Вчера эти двое веселились на балу, в то время как Донни никогда не станцует свой первый танец.

Разве восторжествует справедливость там, где убийца не падает замертво сразу, совершив преступление? Как пчела, которая, ужалив, погибает сама.

– У тебя должны быть другие родственники, – прервала вдруг ее внутренний монолог госпожа Торэм, а на вопросительный взгляд Элейн продолжила: – Не верю, что вся твоя родня жила в Думне. Какие-нибудь тетки и дядья наверняка уезжали в другие деревни и города. Выходили замуж, искали работу.

Элейн никогда не думала об этом, но теперь действительно вспомнила о сестре матери, вышедшей замуж за северянина, и двоюродном то ли брате, то ли дяде по отцу, который служил на границе в Хапо-Ое.

Госпожа Торэм удовлетворенно кивнула.

– Напишу пару писем, – сообщила она, завершив завтрак.

Тут Элейн растерялась. А что ей полагалось делать? Она уже готова была предложить помощь девушкам на кухне, как госпожа Торэм предусмотрительно спросила:

– А читать ты умеешь? – Получив кивок в ответ, она продолжила: – У нас есть библиотека. Скромная, по некоторым меркам, но, уверена, на сегодня тебе хватит.

Читала Элейн медленно. Мама учила ее, но все забылось. Прачке читать некогда, да и где взять силы после тяжелого рабочего дня? Да и книги стоили дорого. Хотя в Думне у семьи Мунов их было не меньше десятка! Но все изменилось, и навык забылся. Одно дело – прочитать пару строк в записке, объявлении или понять, что написано на вывеске. Другое – осилить страницу в книге.

Но Элейн с тоской по минувшим временам и в то же время с отчаянным желанием вновь ощутить книгу в руках стала изучать библиотеку Торэмов.

Помещение оказалось просторным и светлым, несмотря на серые каменные стены. Окна с диагональными решетками с двух сторон охранялись двумя массивными стеллажами из темного дерева. Посередине гордо расположилось резное кресло с синей обивкой. В одном углу комнаты стоял письменный стол, в другом – решетчатый сундук, в котором хранились свитки. Элейн раскрыла один из них и обнаружила карту всех земель, от моря до моря. Карта была старой, здесь Кападония и Мидленд значились отдельными владениями, а столиц было две – Роксетер и Колдуэн. Это и сейчас были два самых крупных города Англорума, но главным считался Колдуэн. И даже Нортастер, крошечный по сравнению с Роксетером, имел более высокий статус, так как находился на территории Мидленда.

Элейн тяжело вздохнула. Все, чего она хотела, – мирной жизни, но отчего же тогда так злило положение Кападонии во всех этих политических играх? Казалось бы, есть ли ей дело, какой город важнее? Десять лет она прожила в деревне, а еще десять – в самом обычном городке, каких сотни.

Она отложила тут же свернувшуюся в тугой рулон карту, провела кончиками пальцев по длинному свитку. Человечеству требовалось чудо, чтобы борьба за власть и территории прекратилась, и Элейн не надеялась дожить до этих времен. Поэтому, решительно оставив сундук с картами, она прошла к стеллажам. Здесь за кожаными корешками были спрятаны волшебные, волнующие миры, полные приключений, переживаний и невероятных событий. Любовь в книгах заставляла сердце петь. А зло и горе… были ненастоящими.

Элейн полистала несколько книг, прежде чем выбрала наиболее интересную: «Легенды, сказания и верные приметы, известные с давних пор».

Среди них была история о трех артефактах, которые окрашивали все, чего касались, в яркие цвета. Один дарил голубой оттенок: такой, что ни небо, ни море не могли сравниться в яркости. Другой превращал все в пурпур, и даже самые прекрасные цветы меркли по сравнению с ним. Третий делал все желтым, почти слепящим, как солнце. И не было в тех землях ничего ценнее, чем краски, получаемые из этих трех артефактов.

Три земли владели волшебными предметами, и долгое время они жили в мире. Обменивались волшебными порошками, смешивая их и получая новые цвета. Торговые связи были в тех землях крепки, ведь зеленый или красный можно было получить, лишь объединив усилия.

Но однажды произошел раскол. Жадность одних, безразличие других, непомерная гордость третьих привели к войне между тремя землями. И каждая теперь желала заполучить все три артефакта в свои владения.

Противостояние достигло апогея, но никто не желал уступать. Трое правителей собрались в одном месте, чтобы решить, кто из них станет владыкой волшебной силы, в то время как весь мир, не веря в счастливый исход переговоров, ожидал конца света.

– Добрый вечер. – Приветствие, произнесенное вкрадчиво, мягко, точно кошка ступила на траву, заставило Элейн вздрогнуть.

Она едва не выронила книгу из рук. Потонув в истории, не сразу сумела вернуться в действительность. Возможно, поэтому вовремя не отреагировала на появление в библиотеке хозяина дома.