Текст книги "Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон"

– Бросьте, не будьте жеманной девицей. – Элейн закатила глаза. – Я добралась до Нортастера не без труда и, поразмыслив, решила, что готова согласиться на вашу компанию.

Мужчины в форме переглянулись. Торэм из-за их спин оглядел Элейн холодным, оценивающим взглядом, будто она тоже продавалась на рынке.

– Что это вы такой смурной? – вырвался у нее вопрос.

Она почти добавила «не хотите составлять компанию – не надо», но прикусила язык. Стоило напомнить себе, что Лимес был оставлен не ради приятной прогулки.

– Вы в своем уме? – прошелестел Торэм.

В этот момент Элейн заметила, что не только сопровождающие его карнаби, но и остальные люди, оказавшиеся рядом, глядели на них во все глаза. Тогда она осознала: как двусмысленно и невообразимо бесстыдно выглядела эта сцена с точки зрения прохожих!

Ее щеки покрылись румянцем.

– Простите… я хотела сказать…

Торэм сузил глаза:

– Я бы на вашем месте убрался подобру-поздорову. Прямо. Сейчас.

Последние слова он процедил сквозь зубы, глаза при этом смотрели холодно, без каких-либо эмоций, и Элейн наконец увидела того убийцу, которого встретила когда-то в Думне. По спине пробежали мурашки. Развернувшись, она поспешила прочь.

Элейн чувствовала себя невероятно глупо, но зато ситуация немного отрезвила, напомнила, с кем она имела дело.

Вот он, вот он, беспощадный зверь, отдавший приказ разделаться с целой деревней! Элейн вспомнила, как безразлично он утер с лица чужую кровь в то мгновение, когда она увидела его впервые.

Все эти его приветливые улыбки и шутки были лишь маской, под которой скрывалась сущность монстра.

Но насколько же талантливым актером нужно быть!..

Чуть побродив по округе и поразмыслив, Элейн решила все равно познакомиться с Торэмом поближе. Вот только действовать надо было хитрее: не набрасываться в окружении посторонних, вести себя осторожнее, не забывать, как безжалостен он был на самом деле.

Она вновь отправилась к рынку, но Торэма там уже не было. Тогда она вспомнила, что в Хапо-Ое встретила его у полицейского участка. Расспросив местных, она легко нашла управу, которая оказалась совсем рядом.

– Не знаете ли вы, где найти господина Торэма? – спросила она у первого же офицера, который ей повстречался.

Тяжело было смотреть на синюю форму карнаби и не вспоминать тот день в Думне. Тогда целый отряд этих беспощадных монстров получил приглашение переночевать в деревне. Ничего не подозревая об их коварных планах, местные жители предоставили солдатам еду и кров. Не такой благодарности они ожидали.

Вздохнув, Элейн постаралась успокоить нервы и просто получить ответ.

Полицейский протянул нечто неопределенное, глядя на нее как на умалишенную.

– Так он это, в ратуше, – выдавил наконец он.

Элейн обрадовалась, что так легко сумела получить ответ, да еще и ратуша располагалась на той же площади. Но внутрь Элейн не пустили, сообщив, что время для приема горожан закончилось.

Стиснув зубы, она развернулась и увидела небольшое деревце. Элейн присела прямо под ним, вперив взгляд в центральную дверь городской управы. Рано или поздно он выйдет…

Как ни странно, Торэм появился совсем с другой стороны. Он просто пересекал площадь широким уверенным шагом, довольно подставляя лицо солнцу. Карнаби снова переоделся в свою форму, и только теперь Элейн поняла, почему на рынке его внешний вид показался ей странным: днем Торэм был одет иначе.

– Послушайте! – воскликнула она, вскакивая на ноги.

Он услышал ее только с третьего раза, обернулся, а, узнав, остановился и приветливо улыбнулся. Элейн нагнала Торэма и, убедившись, что поблизости никого не было, произнесла:

– Хочу сказать, что мне не стоило быть такой неосмотрительной на рыночной площади.

Он отмахнулся:

– Право слово, не о чем беспокоиться.

– Со стороны мое поведение могло показаться грубостью… И я решила, что вы рассердились.

Ох, как же тяжело ей давались эти слова! Она не чувствовала за собой никакой вины! Но нужно было «помириться» с Торэмом. Он расплылся в улыбке:

– Что вы! Совсем нет. Знаете, – он чуть склонился, лукаво заглядывая ей в глаза, – думаю, дело в мужественных чертах моего лица. Вероятно, они показались вам суровыми. Но не бойтесь, за этим свирепым фасадом скрывается доброе сердце!

Элейн не могла не усмехнуться: все это было сказано так наигранно, что не оставалось сомнений: Торэм шутил. И это действительно прозвучало смешно. Черты лица его хоть и были грубоватыми, челюсть тяжелой, а брови широкими, назвать облик свирепым было уж никак нельзя. Светлые глаза светились мальчишеским задором, а выразительные губы то и дело складывались в улыбку. Если бы это был кто-то другой, Элейн назвала бы его обаятельным. Но ей было известно, какое «доброе сердце» скрывалось на самом деле! На рынке она отчетливо увидела истинную сущность убийцы.

– Ну так что, будете моим попутчиком? – спросила она, стараясь отстраниться от собственных мыслей и сосредоточиться на деле.

– Конечно, – отозвался Торэм, – с удовольствием. Как вы путешествуете? У вас своя лошадь?

Об этом она не подумала. Хотелось сыпать проклятиями.

– Пока не знаю, – выкрутилась Элейн.

– А где остановиться, есть? – участливо поинтересовался он. – В эту ночь я еще останусь в Нортастере. Отправлюсь в Альбу послезавтра. Это вам подойдет?

Она заверила его, что место для ночлега имелось, и они договорились встретиться через день на этой же ратушной площади в полдень.

Торэм ушел, а Элейн еще какое-то время задумчиво прогуливалась по брусчатке, думая, как быть с Ллойдом и лошадью. Если расстаться со своим спутником она готова была в любой момент, хотя и испытывала по этому поводу небольшие сожаления, то задачка с лошадью казалась неразрешимой. У нее не было столько денег, чтобы взять животное в аренду. Ллойд тоже вряд ли поделится. Торэм предлагал скакать верхом на одной лошади, но это казалось немыслимым.

Подняв голову, она снова увидела Торэма, решительно шагающего ей навстречу. Удивленно вскинув брови, она поспешила к нему.

– У вас поменялись планы? – спросила Элейн, останавливаясь перед ним и заставляя того резко остановиться.

Он вопросительно поднял бровь.

– Что-то случилось? – с почти искренней тревогой допытывалась Элейн.

Точнее, тревога была искренней, но беспокоилась она не за него. Не хотелось, чтобы что-то испортило ее планы. А Торэм выглядел так, будто его постигло огромное горе: лицо бледное, под глазами небольшие синяки, взгляд колючий.

– Вы мне скажите, – процедил он.

Элейн занервничала. Что могло случиться, что он вдруг изменил свою приветливую манеру на столь холодную?

– Я… я не понимаю, – она растерянно вглядывалась в его лицо. – Я знаю, что за этим суровым фасадом скрывается доброе сердце.

Чтобы слова прозвучали более убедительно, она ткнула Торэма кулачком в предплечье. Он медленно опустил взгляд на место, где Элейн его ударила, потом посмотрел ей в глаза.

– Очень в этом сомневаюсь, – отозвался он мрачно.

Торэм огляделся в поисках чего-то, а затем, видимо, обнаружив, удовлетворенно кивнул.

И в этот момент Элейн заметила, что волосы у мужчины лежали иначе. Оддин Торэм убирал их в небрежный пучок на затылке, иногда оставляя часть волос не забранными. У этого же человека светлые пряди были зачесаны назад и закреплены жиром. Длины волос просто не хватало, чтобы собрать их в пучок.

Тут же Элейн обратила внимание, что он был одет иначе: черный камзол с серебряной вышивкой, внизу белая сорочка. Торэм мог бы, разумеется, переодеться, но на рынке, как теперь вспомнилось, он тоже был в таком наряде. С чего бы человеку переодеваться туда-сюда в совершенно разные платья несколько раз на дню?

Теперь, приглядевшись, Элейн поняла, что и лицо отличалось больше, чем показалось сначала. Оно было не просто болезненным или изменившимся от потрясения. Небольшие мешки под глазами, более острые скулы с впадинами на щетинистых щеках и злые глаза – все это было не мимолетным, а постоянным. Перед ней был другой человек!

– Вы… вы не Торэм…

Он хмыкнул:

– Отчего же. Я – Торэм. А вот кто ты, мы сейчас выясним.

И, подхватив под локоть, он поволок ее к ожидавшей на площади карете, запряженной двумя белыми лошадьми.

Элейн пыталась сопротивляться, но напрасно.

Человек, так похожий на Оддина Торэма, впихнул ее в салон, толкнул на скамью, а сам сел напротив, лениво стукнув по стенке. Экипаж тронулся.

– Ну? – холодно произнес он, пока Элейн пыталась с достоинством усесться на своем месте.

– Судя по всему, я приняла вас за другого, – отозвалась она.

Он поднял бровь:

– Дважды за день?

– Могла бы и трижды, если бы… – она проглотила окончание фразы.

Ей показалось, что «если бы вы не были такой сволочью» – не то, что стоит говорить явно агрессивному незнакомцу.

– …Если бы мы не разобрались с этим недоразумением, – осторожно подбирая слова, завершила она.

– А мы разобрались? – жестко спросил собеседник и, чуть склонившись вперед, ткнул в ее сторону двумя пальцами, указательным и средним. – Кто. Ты. Такая?

Элейн не стала комментировать грубое обращение, она осознавала свое положение: судя по всему, перед ней был знатный господин; против его статуса, богатства и физической силы ей нечего было поставить.

– Меня зовут Элейн. Я прачка.

– За кого ты меня приняла?

За глубоким усталым вздохом она скрыла свою растерянность: стоило ли говорить правду? Но судя по тону, с которым был задан вопрос, этот Торэм и так знал ответ, просто хотел услышать подтверждение.

– За Оддина Торэма, – ответила наконец Элейн.

Когда ее собеседник удовлетворенно кивнул, она поняла, что поступила правильно. Очевидно, он знал Оддина и знал об их сходстве.

– Кто он тебе и что от него нужно? – продолжил допрос мужчина.

Элейн закусила губу. Вести разговор становилось все труднее. Она не могла взять в толк, почему он не остановил повозку и не выкинул ее на улицу, поняв, что произошла ошибка.

– Не будете ли вы любезны представиться, мой господин? – поинтересовалась Элейн.

Он чуть сощурился, будто бы обдумывая, стоило ли отвечать.

– Ковин Торэм. Мормэр этого города.

Она невольно приоткрыла рот. Закрыла. Чуть нахмурившись, спросила:

– А Оддин Торэм ваш…

– Брат. – Он выплюнул это с таким презрением, что сомнений не оставалось: Ковин был весьма недоволен родством.

Он сложил руки на груди и бросил на Элейн пронзительный взгляд. Голова закружилась от вихря мыслей, открытий и эмоций: вот кто был тогда в Думне, теперь у нее не было никаких сомнений! С самой первой встречи с Оддином ей казалось невероятным, насколько искусно этот бессердечный карнаби изображал из себя обаятельного, добродушного простака. Для притворства это было слишком хорошо. Теперь, узнав, что у Оддина есть брат, другой Торэм, куда больше похожий на убийцу, она поняла, что к чему.

Перед мысленным взором Элейн возникла картина: двор ее дома в Думне, карнаби, еще молодой, прижал кончик сабли к шее отца.

– Остановите эту резню, – просил, почти умолял гордый Драммунд Мун. – Заберите меня. Убейте. Но остановите. Эту. Резню. Это личное дело между мной и Донуном.

– О, не стоит волноваться, – отозвался тогда карнаби. – Ты непременно умрешь.

Движение его руки было почти незаметным, он едва подался вперед, но этого было достаточно.

И теперь убийца стал мормэром! Он стоял во главе Нортастера, второго по величине города Мидленда. Наверняка был вхож в ближайшее окружение короля. Имел связи, деньги, надежную охрану.

А еще он пугал Элейн своим колючим взглядом, и от этого становилось мерзко: она не должна была бояться, но, видимо, оказалась большей трусихой, чем всегда о себе думала.

Во всем этом был один положительный момент: Ковину Торэму наверняка было что терять. Если Оддин казался несколько беззаботным, ничем не связанным, то Ковин был похож на человека, у которого за душой есть и мрачные тайны, и уязвимые места.

– Откуда ты знаешь Оддина и что тебе от него нужно? – повторил свой вопрос карнаби.

Элейн снова вздохнула, получая несколько мгновений, чтобы справиться с собой и вжиться в новую роль.

– Мы познакомились случайно во время путешествия. В Хапо-Ое, – она решила не выдавать своего кападонского происхождения, – он предложил сопроводить меня до Нортастера. Но я отказалась. Теперь же поняла, что девушке одной путешествовать небезопасно. Поэтому решила воспользоваться предложением и отправиться в дальнейший путь в его компании.

Ковин слушал ее, сузив глаза, будто пытался прочитать мысли. Это ему, видимо, не удалось, потому что он кивнул и сказал:

– Предположим. Куда ты направляешься?

Вопрос был задан не с любопытством. Это выглядело как требование отчитаться о планах, целях, намерениях, а лучше сразу же покаяться во всех грехах.

– Я еду в Альбу. Насколько знаю, Оддин тоже там живет.

– Зачем тебе в Альбу? – не сдавался Ковин.

И чего он прицепился? Ясно же, что она была случайной знакомой. Настолько случайной, что даже не знала о брате-мормэре.

– Ищу работу. Я прачка. – Элейн не была уверена, что удалось ответить без дерзких интонаций.

Судя по тому, как сжал губы Ковин, – скорее, нет.

– В Хапо-Ое переизбыток прачек?

Она не выдержала и закатила глаза.

– Господин Торэм, к чему все эти вопросы? Я вам объяснила, откуда знаю вашего брата и почему подошла к вам, приняв за него. Вы понимаете, насколько незначительна наша связь, если я спутала его с вами? Может быть, вы уже остановите экипаж и позволите мне уйти?

– Уйдешь, когда я решу, – процедил Ковин.

Сердце Элейн забилось быстрее от охватившего неприятного волнения. Все внутри кричало: «Беги!»

– Теперь отвечай: почему покинула Хапо-Ое?

– Надоело там. – Ей пришлось прочистить горло, потому что голос не слушался. – Все одно и то же. У меня нет ни семьи, ни родни, ничего там не держит. Захотелось посмотреть свет.

Он глядел недоверчиво, поэтому Элейн добавила то, что любой ожидал бы услышать:

– Может, смогу в Альбе найти себе достойного мужа. В Хапо-Ое не свезло.

Несколько мгновений Ковин продолжал испепелять ее взглядом. Затем сказал:

– В Альбу ты не поедешь. Будешь работать прачкой у меня.

Элейн недоверчиво выдохнула. От возмущения ее щеки запылали.

– Во-первых, я хотела в Альбу…

Он расселся на своей скамье, чуть скучающе глядя на Элейн, будто ни секунды не сомневался, что она выполнит его указания.

– Я собиралась…

Он резко подался вперед, склонившись едва ли не к самому ее лицу. Это было неприятно, но она и так сидела, упершись в спинку, отодвигаться было некуда.

– В этом городе от предложений мормэра не отказываются, прачка. Если только не желают проститься с жизнью или свободой.

Сглотнув, она кивнула. Она хотела быть поближе к человеку, убившему ее семью, чтобы осуществить месть. Ее желание исполнилось, пусть и таким образом.

Повозка остановилась. Ковин вышел первым. Она неуверенно пошла следом, предположив, что этого он ожидал.

Оба прошли через кованую калитку и оказались в садике, затем по дорожке прошли к дому. Все это время Элейн пыталась понять, зачем Ковину нужно было ее присутствие. Неужели что-то заподозрил? Но что он мог понять из нескольких совершенно обычных ответов?

В доме их встретила прислуга. Кто-то забрал у Ковина перчатки, кто-то подхватил небрежно сдернутый хозяином плащ, третий человек, чуть склонившись, протянул курительную трубку, от которой Ковин отказался резким движением двух пальцев. Элейн заметила, что указательный и средний пальцы на обеих руках у него почти всегда были прямыми, тогда как остальные наоборот, всегда оставались скрюченными, будто не разгибались. Из-за этого его движения выглядели по-особенному жутко.

– Робо, это новая прачка, – сообщил Ковин своему мажордому.

Тот почтительно кивнул, не выказывая и капли удивления.

– Что прикажете делать с Каталиной, мой господин?

– С кем?

– С одной из ваших нынешних прачек, мой господин. Полагаю, мы не станем расставаться с Мартой, так как она более опытная, поэтому Каталина…

– Ничего с ней не надо делать, – раздраженно рявкнул Ковин. – Им что, нечем будет заняться?

Робо поклонился:

– Разумеется, вы правы, мы найдем работу и для трех прачек, мой господин.

Ковину доложили, что в саду его ожидал Бойл. Элейн же отправили на кухню, узнать о новых обязанностях.

Познакомившись с Каталиной, второй прачкой Мартой, кухаркой Мари и еще парой слуг, она условилась, что придет на работу следующим утром, а затем покинула поместье Ковина, чтобы все обдумать.

Она вышла на дорогу и запустила руку в повязанный на талии мешочек. Там лежала колода карт.

Элейн прикрыла глаза. Ее желание сбылось, она оказалась рядом с врагом. Но близость эта казалась опасной. Как ей стоило поступить? Она мысленно попросила карты дать ей ответ.

Замок или богатый особняк из красного кирпича был изображен на фоне мрачного, темного неба. Можно было бы предположить, что шел дождь, начиналась буря. Два всадника подъезжали к открытым воротам. Судя по тому, как были изображены лошади, всадники спешили.

Глава четвертая,
в которой Элейн снова стала прачкой

Замок или богатый особняк из красного кирпича был изображен на фоне мрачного, темного неба. Можно было бы предположить, что шел дождь, начиналась буря. Два всадника подъезжали к открытым воротам. Судя по тому, как были изображены лошади, всадники спешили.

Элейн не сомневалась: особняк на карте символизировал дом Ковина Торэма. Совпадало даже то, что оба здания были из красного кирпича. Ее страх, что авантюра была слишком уж опасной, отошел на второй план. Она твердо решила искать справедливости и видела в том, что Ковин дал ей работу в собственном доме, большую удачу.

Но откуда же эта нерешительность?

Пожалуй, дело было вот в чем. Встреча с Оддином в Лимесе пробудила тяжелые воспоминания. Душевная боль вернулась с прежней силой, а ненависть к карнаби возросла многократно. Но сам по себе Оддин не казался безжалостным, таким, каким она запомнила убийцу семьи. И оттого планировать месть ему было не страшно.

Повстречав же Ковина, Элейн увидела лицо настоящего злодея. В его глазах будто не было души. Даже думать о том, чтобы досадить этому человеку, было жутко. Оттого ей одновременно хотелось продолжить дело и отказаться от него.

Но, глядя на карту, Элейн все же понимала: сейчас ее место было в доме Ковина.

Кем же был второй всадник? Кем-то, кто мог помочь? Ллойд, возможно? Что ж, она не собиралась отказываться от поддержки, кто бы ее ни предложил, потому что ей одной Ковин мог оказаться не по зубам.

Вернувшись в гостиницу, за ужином Элейн рассказала Ллойду о том, что Оддин был не тем, кого она искала.

– Признаться, я рад это слышать, – заметил Ллойд. – Я привык считать Торэма честным человеком, достойным того, чтобы узнать мою правду и рассказать ее другим. Мысль о том, что он принес кому-то горе, заставила меня растеряться.

– То, что мою семью убил не он, а Ковин, не значит, что Оддин порядочный человек. Они братья.

Заметив пронзительный взгляд Ллойда, Элейн поняла, что проболталась.

– Я многое слышал о мормэре Нортастера. О нем ходит молва как о человеке чрезвычайно жестокосердном. У Оддина Торэма же совсем иная репутация.

Элейн кивнула, мысленно ища оправдание своей болтливости. Ллойд и так многое знал, не было ничего страшного в том, что теперь был осведомлен и о причине, по которой она искала мести.

– Мне предоставят комнату в доме Торэма, вернусь туда завтра утром.

Он мягко улыбнулся:

– Все складывается для вас наилучшим образом. Желаю удовлетворить душу изящной местью. Пускай ваше сердце насытится и найдет успокоение.

Элейн неопределенно хмыкнула. Пожалуй, это было самое странное пожелание, что ей доводилось слышать.

Наутро она покинула гостиницу и отправилась к дому мормэра. Избежав встречи с хозяином, который, по словам кухарки Мари, довольно рано отбыл на службу, она познакомилась с новым домом и новыми обязанностями. Прачка Каталина, хрупкая девушка со светлыми волосами и тонкими чертами лица, показала реку, в которой следовало полоскать белье.

– Как только ты управляешься? – поинтересовалась Элейн, пока они катили телеги с уже мокрым тряпьем. – У тебя руки худенькие, как у знатной дамы.

Каталина звонко рассмеялась:

– Это только с виду так. Я росла с тремя братьями, и силы во мне хоть отбавляй.

В подтверждение этому она ловко обогнула колодец посреди дороги, управляясь с телегой, будто та была пустой.

На удивление легко подружившись с этой девушкой, Элейн вскоре стала задавать вопросы о Ковине. И чем больше Каталина рассказывала, тем болезненнее сжималось сердце Элейн.

– Ты ему лучше не перечь, – делилась Каталина. – Он очень скор на расправу. Может и палкой отходить, и что похуже. Но, – вдруг встрепенулась она, – наш хозяин – самый лучший хозяин в Нортастере.

Элейн поняла, что последние слова были сказаны неискренне, явно из страха.

– Сомневаюсь, – отозвалась она, – будь у меня выбор, я бы бежала отсюда, только бы меня и видели.

– А как ты сюда попала? – прошептала Каталина, едва ли не с сочувствием глядя на Элейн.

– Так вышло, что я познакомилась с его братом, Оддином, и из-за этого господин Торэм почему-то решил, что я должна на него работать.

– Ох, верно, хочет знать, что вас связывает. Хозяин очень подозрительный. Брата ж своего на дух не переносит! А ведь господин Оддин Торэм такой чудесный. – Каталина мечтательно закатила глаза. – Лучше бы он был мормэром… ой!

Она испуганно прижала ладонь к губам и, не удержав телегу одной рукой, упала вместе с бельем на мостовую.

К тому времени они уже шли по маленькой грязной улочке, по которой, как объяснила Каталина, она всегда возвращалась с реки: с мокрым было тяжело, а улочка, пускай и крайне неприятная, позволяла сократить путь.

Фасады домов здесь давно не видели ремонта, нечистоты сливались прямо из окон и текли вниз по улице, постиранное белье было развешено бесконечными рядами над головами прохожих. Люди, что сидели, а порой и лежали вдоль мостовой, давно себя запустили.

– Не страшно тебе пользоваться этой дорогой? – спросила Элейн, пока они собирали белье обратно в телегу.

– Приятного мало, но если обходить, то долго получается. Ничего, вдвоем-то повеселее. Эх! – воскликнула Каталина, разглядывая пятно на чем-то светлом. – Придется перестирывать.

Элейн только перестала опасливо озираться на пьянчуг, увлекшись помощью Каталине, как кто-то схватил ее за руку. Она вскрикнула.

– Не пугайтесь, это я, – прозвучал знакомый голос.

– Ллойд! – выдохнула Элейн с облегчением.

Чуть придя в себя, она представила Каталину и Ллойда друг другу. Быстро же она обзавелась новыми знакомыми! Стоило покинуть Лимес, и у нее началась совершенно новая жизнь. Ее существование до недавней встречи с Оддином было скучным, однообразным и бессмысленным. Она будто похоронила себя, продолжая поддерживать тело, но совершенно не беспокоясь о душе и разуме. Теперь же Элейн обрела цель, обрела смысл. Пускай и кратковременный! Но все в ней точно ожило.

Каталина кокетливо улыбнулась Ллойду, пока тот внимательно оглядывал молодую прачку с ног до головы. Элейн не удивил его интерес: девушка была весьма привлекательна. Да и Ллойд, похожий на поэта, сочиняющего печальные сонеты, имел приятную наружность.

Понимающе хмыкнув, Элейн с сожалением сказала, что им пора идти дальше. Все же место встречи не особенно располагало к долгим задушевным беседам.

– Приходите вечером на ярмарочную площадь, – предложила Каталина новому знакомому, – мы там устраиваем танцы сегодня.

Условившись о встрече, они разошлись: Элейн и Каталина отправились к дому Торэмов, а Ллойд – дальше по своим делам.

Вечером они встретились вновь. Ллойд и Элейн, видимо, одинаково неуютно чувствуя себя в шумной компании, держались вместе.

– Ковина я сегодня не видела, – поделилась она, – хотя другие девушки носили ему во двор ужин. Все они очень боятся его, но никто не решается уйти. Да и куда им идти? Кто возьмет к себе сбежавшую от мормэра прислугу? Если только в другой город уходить, а на такое не каждый решится. У многих тут семьи.

Элейн вздохнула. Она теперь видела в своем намерении избавиться от Ковина высший смысл: это будет не просто месть, она освободит всех этих несчастных людей.

– Мне повезло познакомиться с Каталиной, – заметила Элейн. – Она такая чудесная, очень отзывчивая и с легким характером.

Ллойд перевел взгляд на толпу девиц, отплясывающих польку. Среди них была и Каталина. Ее щеки раскраснелись, светлые волосы растрепались, она весело танцевала, открыто смеясь.

– Хорошо, что ты нашла себе поддержку в доме Торэма, – кивнул он.

Элейн хотела было иронично отметить его интерес к этой девушке, но посчитала, что их отношения были не настолько близкими, чтобы говорить на такие темы и тем более подшучивать.

– Зачем тебе Оддин? – задала она давно мучивший вопрос.

– Я надеюсь, что он сможет мне помочь.

Продолжать он не стал, но Элейн не унималась:

– Да, ты говорил, что хочешь, чтобы он открыл правду… Но в чем именно дело? Расскажи мне, что у тебя за история? Я же вижу, что твоя душа не на месте.

Вздохнув, Ллойд уставился в пространство перед собой, его мысли были где-то далеко. Однако через несколько мгновений он ответил:

– У моей матери один за другим умирали дети. Еще в младенчестве, едва появившись на свет или через пару месяцев. Когда родился я, она уже была сломлена этими испытаниями и боялась полюбить только рожденное дитя. Поверье гласит, что, если подобные несчастья постигают семью раз от раза, ребенка нужно наречь, а в скором времени дать другое имя. Это запутает демонов, не позволит им забрать младенца. Отец велел матери выйти на дорогу и у первого встречного узнать, как того зовут. Это тоже было частью ритуала. Она так и сделала. Ей попались муж с женой, что шли в Пик Лоох, деревню, севернее моей родной. Мужа звали Ллойд, так я обрел это имя. Мать, будучи добродушной хозяйкой, пригласила семью в дом. Отца это вывело из себя. По традиции нельзя было звать случайного встречного в гости. Теперь демоны могли прийти и за этим Ллойдом, и за мной. Родители разругались, мать вышла из дома и больше никогда не вернулась.

– Что с ней случилось?

– Упала с моста в реку. Воды тогда в устье почти не было, дно было каменистым. Случайно ли она упала или нет, никто теперь не узнает. В тот день был сильный ветер, так что могло быть и несчастливым стечением обстоятельств.

– Какой ужас! – выдохнула Элейн.

– Все произошло довольно быстро, путники еще не успели покинуть дом родителей, когда соседи пришли с дурной вестью. Отец, и так потерявший несколько детей, а теперь еще лишившийся жены, просто всунул меня в руки посторонней женщине и велел ей убираться. Сказал, что, если они меня не заберут, я отправлюсь вслед за матерью. Ллойд и его жена, Маргрид, сжалились и взяли меня к себе.

– Какое счастье, что они были рядом.

Ллойд покачал головой.

– Если бы! Сперва все было славно. Я оказался на удивление живуч, в отличие от своих бедных братьев и сестер. Без матери или кормилицы чудом выжил на козьем молоке. Живя в ужасно холодных краях, никогда не болел. Пока был младенцем, особых хлопот не доставлял, а с возрастом еще и начал приносить пользу: помогал по хозяйству, ухаживал за скотом. У этой семьи своих детей не было, поэтому, казалось бы, все сложилось просто чудесно. Но Маргрид…

Элейн затаила дыхание. В том, как Ллойд произнес ее имя, было столько боли и страха…

– Она была жестокой женщиной.

Сглотнув, Элейн сжала его предплечье, пытаясь поддержать. Было видно, что воспоминания давались Ллойду с трудом.

– Ее муж умер довольно рано, и мы остались вдвоем. Я сильно привязался к Маргрид, ведь для меня она стала матерью. Поэтому все ее побои и прочие наказания считал заслуженными, правильными… защитить или рассказать, что бывает иначе, было некому. С возрастом я начал понимать, что не все из того, что она делала со мной, было нормальным. Но рассказать кому-то боялся. Да и кому?

Он чуть помолчал, видимо, прокручивая в голове картинки своего прошлого. Затем продолжил:

– Все закончилось с моим совершеннолетием. В тот год Маргрид умерла, а все ее имущество перешло ко мне. Других родственников ни у нее, ни у Ллойда не осталось. Я продал дом и навсегда покинул Пик Лоох, и вот с тех пор уже три года странствую. Деньги я схоронил в надежном месте. Порой возвращаюсь туда, чтобы забрать немного. Но, в общем-то, мой быт прост, едой часто делятся случайные встречные, поэтому трачусь только на ночлег. А порой и его удается получить даром.

– Чего же ты ищешь в своих путешествиях? – спросила Элейн.

Ллойд долго смотрел вдаль. Наконец, когда казалось уже, что ответа не будет, он сказал:

– Покоя.

Элейн не интересовалась танцами, потому не стала задерживаться на празднике слишком долго. Оставив Ллойда, она нашла Каталину, но та заявила, что намерена танцевать до рассвета, поэтому до дома добираться пришлось в одиночку.

А на следующее утро Элейн потрясли новости: нашли убитой одну из подруг Каталины.

– А могла ведь оказаться ты на ее месте! – всплеснула руками кухарка Мари, пока обе прачки, Элейн и Каталина, завтракали лепешками с молоком. – Бегаете ночами по городу, одни совсем, и вот! На, не реви. – Мари сунула ей тарелку с мочеными яблоками.

Но разве могла еда утешить в горе? Каталина знала: никто не даст ей упиваться тоской весь день, потому старалась выплакать все слезы разом.

– Лана была моей близкой подругой, – сокрушалась она. – Многие говорили даже, что мы с ней похожи, как сестрицы. Надо было мне ее проводить!

– И что бы ты сделала? – дернула плечом Элейн, хмуро глядя на яблоки. – Мари права, ты могла просто оказаться на ее месте.

– Я гораздо сильнее! – воскликнула Каталина, утирая слезы. – Я смогла бы справиться с душегубом.

– Ой, да поди ж ты! – сердито отозвалась Мари. – Справилась бы она. Давай-ка лучше сегодня оставь свои дела Элейн, даром, что ли, ее к нам поставили, а сама отправляйся к себе и передохни до обеда.

Элейн не возражала, хорошо зная, что такое потеря.

– Ступай-ка, Элейн, найди Робо, – продолжила раздавать указания Мари. – Пускай по постельному тебе скажет. Сегодня суббота, так надобно менять или нет. Марта, вторая прачка, не работает, одной-то тебе тяжко будет. Может, до завтра дождется?

Робо, мажордом, будто специально убегал от Элейн: стоило ей зайти в одну комнату, ей сообщали, что он только что ушел, к примеру, в кладовую. Она шла в кладовую, но мальчишки, должно быть дети кого-то из прислуги, докладывали, что он только что был здесь, но отправился в сад. Там садовник кивал, Робо был здесь, но вернулся в дом. Поместье Торэма было не настолько огромным, но поймать мажордома оказалось делом почти невыполнимым.

В который раз ее, порядком раздраженную, отправили во внутренний дворик. Элейн вышла туда, услышала мужской голос и, поспешив на звук, обогнула беседку. А там застыла на месте. Вместо Робо перед ней оказались Торэмы. Ковин сидел за столом в плетеном кресле. Вальяжно развалившись, он с недовольством глядел на брата. Второй стоял, сложив руки на груди, его синяя форма казалась более свежей, чем когда они с Элейн виделись в последний раз. Она всегда невольно обращала внимание, выглядела ли одежда у других постиранной или, казалось, они носили ее пару недель.