Текст книги "Королевская кровь. Горький пепел"

* * *

Ветер аккуратно опустил спасенных пленных на поляну между лесом и замком Вейн, закрутился пылевым столбом, зашипел:

– Мне нуж-ш-шно наверх, нуж-ш-ш-шно-о-о-о подпитатьс-с-с-ся…

– Конечно, – просипел Люк, не отпуская бессознательного Берни и пытаясь прийти в себя. В голове была болтанка, сам он словно вымерз – с такой скоростью летать еще не приходилось. Полупрозрачный воздушный птицезмей мерцающей полоской взмыл в рассветное небо.

– Только вернись поскорее! – крикнул вслед его светлость, и змей вильнул хвостом, показывая, что услышал.

Люк огляделся: бывшие пленные прыгали, отогреваясь, снимали веревки, растирали руки и ноги, помогали раненым, отвязывали серениток от крестов, с которыми их и унесло из ангара. Пахло землей и свежей листвой. Из замка уже бежали несколько человек. Это хорошо. Это значит, через пару минут будет помощь. Если у брата есть эта пара минут.

– Держись, малыш, – прошептал его светлость, укладывая Берни на молодую зеленую травку.

Кембритч-младший дышал тяжело и был горячим как печка, глаза его закатились, рот был приоткрыт. И сердце билось часто и слабо. Люк отодвинул грязный, пропитанный кровью китель, размотал повязку и выругался. Из пулевого отверстия сочилась кровь, а кожа вокруг него припухла, налилась красным. Воспаление. Приподнял брата, посмотрел снизу – та же картина. Но хотя бы пуля прошла навылет.

«Ну давай же, – нервно сказал он себе, прикладывая руки к ране и понятия не имея, что делать. – Лечи!»

Аура у Берни слабела на глазах, а Люк, впадая в панику и ругая себя последними словами, все ждал какого-то знака, ощущения неправильности, как учил его Луциус, вибрации под руками. Сила, полученная от стихийных духов воздуха, не помогала – потому что сейчас прежде всего нужны были знания и опыт. Люк не чувствовал ничего – просто пальцы касались обжигающей пульсирующей кожи, и дыхание брата становилось все тяжелее и тише.

– Ну как же, – бормотал Люк, то закрывая глаза и пытаясь нащупать что-то в ауре, то снова открывая их, – как же это…

Бернард, уже белый как воск, рвано вздохнул и замер. И вместе с ним замер Люк – но через пару секунд грудь брата снова поднялась.

– Урод ленивый, – шипел его светлость на себя, – сукин сын… почему ты не научился?!

Он ругался матом, хватался за голову, стискивал волосы – сердце билось как заполошное, но ничего не получалось. Прав был Луциус, и тут прав: пришло время, когда он не может из-за дури своей и безалаберности помочь близкому…

– Вам нужно успокоиться, – раздался над ним тихий голос. Он поднял голову, сощурился – в глаза било солнце, а рядом с ним стояла майор Лариди. Обнаженную грудь и живот ее пересекал уродливый напухший рубец, одна рука была перевязана окровавленной тряпицей, а серенитка без суеты надевала отданную кем-то военную рубашку, просовывая раненую руку со скрюченными пальцами в рукав и едва заметно морщась. – Я не из высших сенсуалисток, – так же тихо и спокойно сказала она, одевшись, – да и младшая в семье, но род мой старый, и я кое-что могу. Снайперу нужны спокойствие и вера в свои силы. Ими я, слава Великой Матери, умею делиться. Разрешите?

Люк поспешно кивнул, и Лариди положила здоровую руку ему на плечо. От пальцев ее полилась прохлада, вмиг поставившая мозги на место и успокоившая суматошно колотящееся сердце. И Дармоншир снова коснулся раны брата. Коснулся и вдруг понял, что горячая пульсация, которую он ощущает, – это и есть воспаление. Это и есть неправильная вибрация.

Он закрыл глаза и потянул эту пульсацию на себя кончиками пальцев, впитывая, охлаждая, отрезая от Бернарда. Вытянул всё – и, открыв глаза, поднял ладонь.

Рана была на месте – залечить ее он не сумел. Просто не знал как. Но воспаление вокруг сошло на нет, и кровь больше не сочилась. Сердце Берни билось пусть слабо, но ровно, и восковая бледность ушла за какие-то секунды.

– Ваша светлость? – рядом с Люком стоял запыхавшийся виталист Росс Ольвер. Он опустился рядом с Бернардом на колени, провел над ним рукой, удивленно вскинул голову. – Как вы… как вы оказались здесь?

У раненых суетились санитары, тут же было несколько слуг. Оказывается, прошло всего несколько минут, а Дармоширу казалось, что он вечность пытался разбудить свои виталистические способности и спасти брата.

– Долго объяснять, – хрипло сказал Люк. – Как он, Росс?

Ольвер осмотрел рану, задумчиво качнул головой. Снова провел над ней ладонью.

– Сейчас будем шить, полагаю. Очень слаб, но жизненные показатели приемлемые. Средней тяжести пациент.

– Тогда принимайте его и других раненых. И, Росс… предупредите всех, чтобы ни моя матушка, ни Марина о случившемся и ранении Бернарда не знали. Иначе точно приедут, и я не смогу их остановить. Все, полагаюсь дальше на вас. Я должен лететь, – он прислушался к далекой канонаде.

– Возьмите меня, – вмешалась майор Лариди, так и стоящая рядом.

– Вы мне помешаете, – объяснил Люк, и она нахмурилась, но кивнула. – Тем более вы сейчас не боец. Простите, майор. И спасибо вам. Я ваш должник.

* * *

Полковник Майлз так и остался стоять на стене Третьего форта, прислонившись раскалывающейся от боли головой к холодным камням башни и наблюдая, как закрывает небо сплошная туча раньяров. Он видел с трудом – но даже упавшего зрения было достаточно, чтобы понять: «стрекоз» столько, что отступить дармонширцы не успеют.

Командиры распределились по позициям, все форты были приведены в боевую готовность и заминированы, чтобы не достались врагам. Он отдал приказ отходить дальше тем частям, которые были выведены ранее, сообщить по радио и телевидению в Дармоншире о захвате фортификаций и объявить тревогу – чтобы хоть кто-то из жителей успел уйти в Рудлог или по морю к Маль-Серене, Пескам или Эмиратам. Системе фортов оставалась последняя задача: чем дольше оставшиеся в живых защитники задержат врагов, тем больше людей в герцогстве смогут спастись.

Полковник поднялся на площадку башни, туда, где вовсю работало орудие, и отправил подносчика снарядов на стену за пулемет, а сам встал помогать артиллеристу. Это можно делать и почти слепым. Пусть движения и выстрелы сопровождались вспышками головной боли – зато каждый удар уничтожал одну тварь, а то и нескольких.

– Не отобьемся ведь в этот раз, а, господин полковник? – спросил у него боец, заряжая орудие.

Майлз посмотрел ему в глаза и качнул головой.

– Нет, лейтенант.

Артиллерист сокрушенно поморщился, вздохнул, пробормотал короткую молитву Красному и выстрелил.

Гул сотен крыльев был таким оглушительным, что даже грохот орудий слышался еле-еле. Первые раньяры под звуки взрывов и пулеметных очередей, крики и проклятия бойцов падали на стены, как саранча. Майлз вдруг заметил на плече одного из всадников гранатомет – он выстрелил, и часть стены форта разнесло вместе с людьми.

Меж зубцов было видно, что в сторону башни несутся сразу три раньяра. Полковник подал снаряд, присел, зажал уши – но голова все равно взорвалась болью вместе с выстрелом. Повернулся, едва не упав, снова потянулся за снарядом. Ошметки одной из «стрекоз» летели к земле, две других были уже совсем рядом – а за ними приближались сотни. Верная гибель.

Майлз подал снаряд.

– Еще бы один раз успеть. – Лейтенант торопливо заряжал и наводил орудие, а командующий выхватил пистолет и, щурясь, начал стрелять по всадникам.

Огонь!

Голова разорвалась болью, и в этот же момент на башню упала одна из стрекоз. Уцепилась лапами за зубцы, окружающие площадку, челюстями дернула орудие вверх – оно с грохотом перевернулось, едва не прибив Майлза, – и поползла на вжавшегося в зубец лейтенанта. Полковник, упавший на пол, спешно перезаряжал пистолет, видя над собой черное хитиновое брюхо. Пальцы не слушались, пули рассыпались, в голову словно гвозди вколачивали. Артиллерист, бледный, сжимающий кулаки, кинул взгляд на ящик со снарядами и перевел на полковника… и Майлз кивнул, прицелился дрожащей рукой… когда вдруг взвыл ветер, заглушив гул «стрекоз», и раньяра снесло с башни.

Лейтенант ошалело смотрел на командира, моргая белесыми ресницами, – и сам Майлз так же медленно и неверяще моргал, глядя на то, что творится за стенами. На площадке было тихо и спокойно, а снаружи и над ней бесновались, шипели, крутились сплетенные потоки ветра, отчетливо видимые и отливающие перламутром. Они, словно огромные сети, подхватывали раньяров со всадниками, скручивали их в комки ломающейся человеческой и инсектоидной плоти или десятками вбивали в землю.

– Помоги-ка мне встать, боец, – морщась от звука собственного голоса, попросил командующий. У самого не хватало сил.

Лейтенант подполз к нему, подставил плечо, поднял – и они вместе подошли к краю площадки, застыли. Бойцы, сражавшиеся ранее на стене, внизу, так же стояли, замерев и затаив дыхание, – потому что в сплетении ветров то и дело появлялась прозрачная, огромная, размером с холм, выше башен фортов, змеиная голова с сияющими глазами и пастью-клювом, а иногда в смертоносных порывах можно было разглядеть и чешуйки-перышки, и тонкий хвост.

Майлз задрал голову. Высоко в лазурных небесах появился сверкающий на солнце серебристый змей, чьи крылья слегка отливали розовым. Он едва заметно шевелил лапами и хвостом – а вдоль фортификационной стены, так далеко, насколько Майлз мог видеть, опускались ревущие смерчи. Мощные, быстрые, они сметали с оборонительных полос охонгов и тха-охонгов, засасывали раньяров – и, очищая фронт, двигались вправо, к захваченным фортам.

– Это что, господин полковник? – радостно орал ему в ухо лейтенант, шмыгал носом и лез целоваться. Он плакал. – Это вот! Это же… Это вот! А?! Как?! А? Вот!!! Ну вот же!!!

Майлз прислонился виском к холодному зубцу и потерял сознание.

* * *

Бойцы Девятнадцатого и Двадцатого фортов видели и далекие смерчи у первых фортов, и хаос в стаях раньяров. Но на этот фланг ветер еще не дошел – и крепости, отрезанные от остальных, атакуемые и со стороны Восемнадцатого, захваченного иномирянами, и со стороны оборонительных полос, отбивались из последних сил. Кончались боеприпасы, одно за другим замолкали орудия – а первые тха-охонги уже подходили ко рву. Иномиряне, быстро обучающиеся, сами заранее подожгли керосин, и он выгорел, обдавая защитников удушающим дымом, смешанным с вонью муравьиной кислоты.

Благо раньяров было немного – видимо, основную массу бросили на левый фланг, и Девятнадцатый с Двадцатым налетами атаковала всего пара десятков «стрекоз». Бойцы прятались в стенах и башнях, отстреливались, но все равно проигрывали и несли потери.

Замолчало последнее из орудий двух фортов, слышен стал визг инсектоидов, звук пулеметных очередей, разрывов гранат. Тха-охонги преодолели ров и вышли к стенам. Вот первый из них встал на дыбы, начал забираться на стену, не обращая внимания на пулеметные очереди, – всадника достать из-за роговых выростов не получалось. За первым гигантом шла еще пара.

Двое рядовых Двадцатого форта лежали в башне рядом с замолчавшим орудием и ждали, пока в форт поднимется последний инсектоид, чтобы привести в действие мины. Солдаты и офицеры отошли назад, за здания, чтобы обороняться уже внутри крепости. А двое, оставшиеся на передовой, ждали.

Тха-охонги стояли на стене шириной в пять метров как воробьи на жердочке, качаясь, ворочая уродливыми башками и вереща, – а за их спинами к крепости приближались сотни охонгов и вновь летела стая раньяров.

Вот третий гигант забрался на стену, замер, двинулся, чтобы спуститься вниз, – и один из бойцов привел в действие мины. Загрохотало. Подрывались заряды, второй боец стрелял по всадникам. Одного из инсектоидов отбросило назад со стены, второму оторвало лапы – а всадник получил пулю в голову. А третий остался стоять на стене – иномирянин на его спине тоже уцелел. Завертел головой и направил тха-охонга к башне, прижимаясь к его холке и становясь недосягаемым для пуль.

Бойцы стреляли по всаднику, по охонгам, пересекающим ров, и отступали к люку в башне, когда вдруг раздался взрыв – и тха-охонг, засучив лапами, рухнул вниз, покатился в ров. В боку его зияла огромная дыра, влажно шевелились ошметки розовой плоти.

Дармонширцы с изумлением переглянулись – гранаты для гранатометов уже давно закончились, как и снаряды для орудий, – но где-то за фортом в этот момент заработала артиллерия, и наступающих охонгов накрыло цепочкой взрывов по кромке леса. Подключилось еще одно орудие, второе, третье…

– Что это, Динс? – удивленно спросил один из бойцов.

– Да какая разница, Джо, наши это, наши! – нетерпеливо буркнул второй, перезаряжая винтовку. – Наш…

Он поднял глаза и запнулся, увидев, с каким выражением смотрит вниз его напарник. И сам посмотрел в сторону рва.

Туда со стены прыгали десятки огромных медведей, заполонивших форт, – они набрасывались на охонгов, ловко для таких туш уворачиваясь от лап-лезвий, убивали всадников, ломали инсектоидам лапы… а над фортом неслись радостные крики:

– Берманы пришли! Берманы!

* * *

– Господин полковник…

– Тихо ты. Отдыхает полковник. Лечат его, видишь? Утомился как. Рухнул, я думал, все, отошел на радостях…

Майлз приоткрыл глаза.

Голова больше не болела, и это было счастьем. Он лежал на площадке все той же башни, на заботливо подложенном кителе, укрытый стеганым одеялом. Над ним, закрывая солнце, склонился его светлость Лукас Дармоншир – он прижал ладони к его вискам, и от рук лилась прохлада.

– Что там?.. – просипел Майлз.

– Все в порядке, – хрипло и не глядя ему в глаза ответил герцог. – Этот бой мы выиграли. В двадцати километрах от фортов не осталось ни одного инсектоида, полковник.

– Жаль, – горько сказал Майлз, чувствуя щемящее, режущее облегчение, – что вы не пришли раньше, ваша светлость.

Лорд Лукас промолчал, убрал ладони. Они оба знали, что ответа это не требовало.

– Господин полковник!

– Да тихо ты!

Майлз приподнялся – герцог помог ему прислониться к стене, протянул флягу. Из люка площадки выглядывал один из телефонистов, а лейтенант, с которым полковник работал у орудия, не давал ему пройти.

– Слушаю, – отозвался командующий, сделав несколько глотков, и лейтенант оглянулся, отступил от люка.

– Господин полковник, – доложил телефонист, – только что с нами связалась погранслужба Дармоншира. К нам с моря прибыло подкрепление. Просят пропуска.

– Берманы? – хрипло удивился Дармоншир. – С моря?

– Никак нет, ваша светлость! Берманы раньше пришли, помогают сейчас зачищать Двадцатый форт! Эмиратцы! По их словам, они направлялись к берегам Юга Рудлога, но по просьбе принца-консорта Байдека сменили курс и пришли к нам. Сборные отряды Эмиратов. Со всех стран Мане́зии! Сорок восемь транспортных кораблей, двенадцать боевых листолетов с бойцами! Пятнадцать тысяч человек, оружие, боеприпасы!

Командующий потряс головой. Это было похоже на бред. Дармоншир выглядел таким же ошеломленным и неверящим.

– Вы ведь обращались вчера за помощью к Рудлогу? – уточнил он.

– Да, – буркнул Майлз, – мы посылали просьбу о подкреплении. Скорее, крик о помощи. Но нам сразу с сожалением ответили, что все части связаны в боях и на уничтожении нежити. Об эмиратцах речи не шло.

Дармоншир встал, похлопал себя по карманам, поморщился – и телефонист догадливо протянул ему сигарету.

– Спасибо. – Герцог закурил. Он смотрел наружу, и Майлз поднялся, радуясь вернувшемуся зрению и легкой голове. Подошел, остановился у зубца башни и оглядел простирающийся в обе стороны, куда хватало глаз, перемолотый лес – стволы деревьев были перемешаны с изломанными, смятыми трупами инсектоидов и иномирян. Зрелище было чудовищное по своим масштабам.

– Сильны вы, ваша светлость, – проговорил он.

– Это не только я, – задумчиво откликнулся Дармоншир, тоже глядя за оборонительные полосы. – И второй раз с таким размахом уже не выйдет. Слишком много сил мой помощник отдал здесь.

– Сжечь все это надо. Срочно.

– Да, Майлз. А что, полковник, – его светлость повернулся к командующему, и в глазах его плескался какой-то жестокий азарт, – берманы к нам пришли, эмиратцы на подходе, силы у меня пока есть и помощник рядом… как думаете, не пора ли нам планировать наступление?

Глава 7

Ночь с четвертого на пятое апреля,

Рудлог, Иоаннесбург

Мариан Байдек

Мариан Байдек открыл глаза. Над ним, едва шевеля текучими огненными крыльями, завис огнедух Ясница в облике птицы. Глаза его горели белым пламенем, и сам он был размером едва ли не с самого Байдека.

– Не балуй, – буркнул принц-консорт. Бросил взгляд на часы: четыре утра. – Что случилось?

– Про-о-осну-у-улся, – прогудел огневик удовлетворенно, роем искр метнулся на пол и там уже разлегся потягивающимся гепардом. – Сейча-а-ас будет изве-е-ести-и-е.

– О Василине? – Байдек резко сел на кровати.

– Не-е-ет, – покачал башкой Ясница.

Мариан вздохнул и потянулся к графину с водой. Супруги не было уже больше месяца, и каждый день он, спускаясь к краю жаркого лавового озера в усыпальнице Иоанна Рудлога, леденел от мысли, что Василина не вернется. Поддерживали его веру только разговоры с Мариной и Полиной и заверения огнедуха, что она жива, «про-о-осто оче-е-ень глубоко-о-о».

Мариан за эти недели отнес в храм Красного больше жертвенного масла, чем за всю свою жизнь. Посещал он и храм Синей – все женщины находятся под ее покровительством, – просил и Богиню о помощи. Но Василина не возвращалась. Шла война на Севере и Юге, скучали и плакали дети, шептались придворные, недоумевали подданные – а его сердце словно закаменело от бессилия и разлуки. Он погрузился в дела с головой, выматывая себя, чтобы не звереть от тоски. Ночью, возвращаясь в их с Василиной покои после ежевечернего посещения усыпальницы, он подбрасывал дров в камин – вдруг она вернется через огонь? – и мгновенно засыпал. Но спал сейчас он чутко и даже во сне ждал ее. Свою маленькую жену, без которой он не сможет жить.

Байдек не успел допить воду, как зазвонил телефон.

– Мариан, – прозвучал в трубке голос Тандаджи, – министр обороны собирает срочное совещание. Иномиряне на Юге взяли Черноле́сье.

Байдек поднялся. Чернолесье располагалось в двухстах километрах от побережья, где находился монастырь Триединого, в котором спала Алина.

– Сейчас буду, – коротко отозвался он.

С Тандаджи они встретились в коридоре недалеко от военного штаба и спешно направились к дверям зала совещаний, в которые то и дело заходили военные.

– Алина? – поинтересовался Байдек.

– Я отдал распоряжение о транспортировке, – сообщил тидусс. – Их сейчас осматривают, перевезут в течение часа. Получилось связаться со Свидерским. Он сказал, что его резерва еще хватит, чтобы открыть и удержать Зеркало, и он лично перенесет ее высочество, Тротта и Симонову с детьми к бункеру Дорофеи и установит щиты. Честно говоря, это огромная подмога – из-за проблем с телепортами мы готовились эвакуировать их в реанимобилях, но это заняло бы несколько дней, и, даже если накрыть машины щитами, водители и охрана подвергались бы опасности быть выпитыми.

– Зигфрид не поможет?

– У него на открытие Зеркала теперь не хватает сил, Мариан, как и у большинства магов. Поэтому только так. К хутору уже выехали охрана и медики из Зеленого крыла, служитель Триединого тоже ждет наших пациентов. Систему жизнеобеспечения подключат сразу, принцессу и Тротта разместят в часовне. А охранники и врачи из монастыря доберутся за несколько дней. Тратить силы Свидерского на перенос целого отряда мы не будем. Они ему понадобятся на Севере.

Принц-консорт кивнул, открывая дверь в зал и пропуская Тандаджи вперед.

– Спасибо за оперативность, Майло, – проговорил он, и тидусс с каменным лицом едва заметно пожал плечами: мол, работа такая.

Люди, собравшиеся на совещание, привыкли к ночным побудкам и необходимости принимать срочные решения. Сейчас был как раз такой случай. Байдек кивнул Игорю Стрелковскому, поздоровался за руку с министром обороны и генералами, сел на свое место за стол. Пахло кофе – секретарь быстро организовал всем ранний завтрак.

– Чтобы не терять людей, вывели гарнизон из Чернолесья, – докладывал один из генералов, – к Уго́рью. Там, как вы знаете, последние недели армия окапывается и накапливает силы для наступления. Войска полностью укомплектованы оружием и артиллерией, наши военные производства вышли на максимальную мощность. По соотношению сил мы способны опрокинуть атаку иномирян и заставить отступать уже их.

– Если только к ним не подойдет подкрепление из Инляндии через Дармоншир, – сухо сказал министр обороны. – Это очень вероятно. По прогнозам наших аналитиков, форты захватят в течение суток. От командующего дармонширской армией полковника Майлза три часа назад поступила просьба о срочной помощи. Мы ответили, что пока подмогу отправить не имеем возможности. Нельзя ослаблять Угорский капкан, иначе все приготовления зря. Но и помочь дармонширцам необходимо. В противном случае наше наступление закончится, не начавшись, и в клещи с двух сторон возьмут уже нас.

– Скоро к ним прибудут берманские эшелоны? – обратился Байдек к министру транспорта, думая о том, что нужно еще связаться с Мариной и предложить ей с родней выехать в Иоаннесбург. Лорд Дармоншир это точно бы поддержал.

– В течение двух суток, ваше высочество, – ответил министр. Принц-консорт поморщился.

– Есть возможность ускорить их продвижение?

– Ваше высочество, составы из Бермонта и так имеют приоритет перед всеми остальными поездами, – покачал головой его собеседник. – Идут они на максимальной скорости, разрешенной для транспортировки боеприпасов и артиллерийских орудий. Ускорение продвижения эшелонов будет опасно как для берманских полков, так и для наших граждан. Там больше сотни орудий, четыре состава со снарядами и оружием. Рискованно ускорять.

– Понятно, – проговорил Байдек тяжело. – Держите нас в курсе, Андрей Львович. Геннадий Иванович, – он посмотрел на министра обороны, – что будем делать?

В двери проскользнул один из помощников Стрелковского, положил перед ним бумаги, что-то шепнул на ухо. Игорь Иванович взял их в руки, начал быстро просматривать.

– Дармоншир не спасешь парой полков, – сухо ответил Лосев. – Герцогство и так на удивление долго продержалось, но личный состав там уничтожен почти наполовину. Если отправлять к ним подкрепление из Центра – это те же несколько суток на переброску. Придется брать двадцать тысяч пехоты и около сотни орудий из Угорского армейского формирования. Их мы сможем перевести за ночь. Но, повторю, этим мы создадим огромную брешь в нашей обороне.

– Нам некуда деваться, Геннадий Иванович, – проговорил Байдек, и министр обороны хмуро глотнул кофе.

– Согласен. Распоряжусь, – неохотно отозвался он. – Теперь к ситуации на Севере. Выслушаем доклад генерала Ло́джеча.

– Коллеги, – Стрелковский поднял глаза от бумаг, – я прошу две минуты вашего внимания. У меня в руках запрос от Эмиратов. Ваше высочество, вы говорили, что была договоренность с эмиром Тайтаны. Он предлагал военную помощь от всех эмиров Мане́зии.

– Совершенно верно, – кивнул Байдек.

– Их эскадра подошла к нашей морской границе и ждет разрешения на высадку. Они готовы сразу выдвинуться к Угорью и поступить в распоряжение армейского командования.

* * *

«Пойдем со мной».

Огонь в огне лениво ворочается, меняется, мечется, смотрит тысячей глаз, обнимает тысячей жарких потоков. Гигантская фигура в алой и золотой тьме светится золотом, как и ты сама, и ты зависаешь перед ней в эйфории, чувствуя, как струятся сквозь тело потоки первородной стихии.

Дошла.

Ты целую вечность двигалась вниз, в раскаленные недра Туры, почти потеряв себя. Забыв, как пахнут твои дети. Как ярки цветы летом, как сладок поцелуй мужа и крепки его руки, как ощущаются ток воды и земля под ногами, как овевает лицо ветер. Много раз переходя от отчаяния к яростной решимости и обратно, задыхаясь от одиночества и страха умереть, ты все-таки здесь.

«Маленькая огонек. Смертная дочь Отца. Ты пришла».

Голос огня – как вибрация, что сотрясает тело, заставляет распадаться на частицы и вновь собираться. Голос огня – как ласковое поглаживание матери. Как объятия отца, которого ты почти не знала.

«Ты звал, и я не смогла не прийти. Но мне страшно здесь. Так страшно».

«Не бойся, – рокочет он ласково. – Здесь нет тебе зла».

Ты сама растворена в огне, потеряна во времени и пространстве. И тело – золотое пламя, и мысли – алые всполохи энергии.

«Зачем ты звал?»

Алое марево волнуется, скручивая чудовищным давлением и снова отпуская. Тягучая стихия, опасная, горячая. Столько силы, что не выдержать. И все же ты выдержала. Спустилась вниз, в пылающую плотную тьму, ощущаемую алой и золотой, нашла того, кто звал, кто может помочь.

«Я слабею. Всё вокруг слабеет. Без тебя мне не выбраться наверх, огонек».

«Что мне сделать?»

Огромный пламенный зверь облетает ее – огонь в огне, сжатая живая стихия в бушующей стихии.

«У тебя вкусная кровь».

«Я дам тебе столько крови, сколько захочешь».

«Не обещай так! – вдруг буйно ревет пламя, ощериваясь тысячами оскалов. – Не искушай взять твою жизнь!»

«Но ты же не возьмешь?»

Зверь взмахивает гигантскими крыльями, и ты вдруг понимаешь, как он одинок. Ты никак не можешь понять, на кого он похож, потому что облик его постоянно меняется.

«Ты первая, кто пришел сюда, ко мне. Я бы хотел, чтобы ты осталась».

«Мне тут тяжело, – объясняешь ты, разводя пылающими золотом руками. – Я слишком слаба для такой глубины».

Пламя тяжело вздыхает. Пламя плачет горючими жаркими слезами – и ты протягиваешь руку и гладишь его морду, похожую сейчас на морду гигантского быка с огненной гривой. Одна ноздря этого быка больше тебя в десятки раз.

«Я знаю, маленькая огонек».

«У меня наверху дом и семья. Дети. Я скучаю по ним».

«Я не заберу тебя, – вибрирует стихия. – Не бойся. Здесь нет тебе зла».

Он снова тих, величественен и спокоен – изменчивое пламя, быстро гневающееся и быстро остывающее, стихия, жестокая и нежная, как дитя. Огненная грива струится в золотой тьме на сотни километров, белые глаза его печальны и любопытны, как у оставленного родителями ребенка. И материнская душа не выдерживает.

«Я буду спускаться к тебе, обещаю. Хотя бы раз в месяц».

Распахиваются по сторонам крылья-потоки, способные закрыть, наверное, пол-Рудлога. Огромная птица воркует и осторожно касается тебя клювом.

«И потомкам накажу, – добавляешь ты, вспоминая, как коротка человеческая жизнь. – Только сначала нужно победить врага. Ты поможешь?»

«Я потеряю много сил, – гудит пламенная птица и прижимает к голове острые алые кошачьи уши размером с гору. – Нужно будет отдыхать. И тебе тоже. – Она сокрушенно бьет хвостом и окончательно превращается в гигантского гепарда. – Но помогу».

Ты улыбаешься и тоже плачешь от облегчения. Слезы похожи на капли янтаря, которые уносит пламенный поток, – и гепард осторожно ловит их огромным языком.

Ты скучаешь по детям и мужу. Устала бояться. И устала искать того, кто зовет.

«Почему ты сам не пришел ко мне?»

«Я ослабел после того, как помог тебе. Здесь теплее и больше сил».

Он подныривает под тебя – и вот ты уже лежишь на его загривке, обнимая пылающую холку руками.

«Что мне делать?»

«Сейчас держись. А потом тебе нужно будет дать мне еще крови».

* * *

Пятое апреля, Инляндия, Виндерс

Марина

На второй день работы в виндерсском госпитале ко мне присоединилась Рита – леди Лотта верно сказала, что младшая Кембритч тоже не усидит дома. Она пришла помогать на приеме раненых, но ее отправили в родильное отделение. Что делать, дети не перестают рождаться и во время войны.

Персонал и пациенты шептались, что форты скоро падут, – никто не смел говорить об этом при мне, но я слышала затихающие разговоры везде, где бы ни появлялась. Говорили, что иномиряне подвели к Дармонширу огромное подкрепление, а их командующий, разозленный долгим сопротивлением, обещал вырезать все герцогство подчистую. Слухи, правдивые и вымышленные, смешивались, пропитывая переполненные стены госпиталя страхом и безнадежностью. Слухи злили меня, уставшую от токсикоза и тревоги, – хотелось развернуться к этим людям и закричать, что мой муж никогда не пропустит сюда врагов. Не то чтобы я не могла оценить серьезность ситуации или верила в неуязвимость Люка и наших солдат – я все понимала. Но уныние и пораженческие настроения других приводили меня в ярость. Иногда я задыхалась от злости и ненавидела весь мир, иногда ловила себя на том, как скучаю по Люку и злюсь уже на него. Только потом я поняла, что так причудливо проявлялся мой собственный страх.

Раненых подвозили круглые сутки. Мы сбивались с ног, несмотря на то что Майки Доулсон с первого же дня своей работы на посту мэра рьяно взялся за исполнение приказов, которые я надиктовала еще Фемминсу, и персонал пополнялся санитарами-добровольцами. Среди них я увидела несколько беженцев из тех, кто приходил ко мне жаловаться, – мы кивали друг другу при встречах и расходились. В коридорах, заставленных койками с ранеными, где то и дело провозили накрытый труп бойца, не пережившего операцию или умершего от яда инсектоидов, было не до светских разговоров.

Во второй половине дня, во время короткой передышки между процедурами, меня вновь накрыли дурнота и слабость: в ушах зашумело, я кое-как успела прислониться спиной к прохладной плитке стены и сползла на пол. Очнулась от запаха нашатыря – обеспокоенная вторая медсестра, с которой мы проводили процедуры, склонилась надо мной и звала по имени.

– Все в порядке, – сказала я хрипло, когда она помогла мне подняться. Голова кружилась, к горлу подкатила желчь. – С утра не поела просто. Подмените меня, Нелл? Я на десять минут в столовую схожу.

– Конечно, – кивнула пожилая медсестра. Муж Нелл тоже воевал на фортах, дети уехали в Пески. Звали ее с собой, но она осталась работать в госпитале. «Хочу быть здесь, если привезут моего героя», – говорила она со смешком. Но в глазах ее тоже был страх.

По пути я зашла в служебную уборную – умыться холодной водой, потому что в глазах опять темнело, – но, когда склонилась над раковиной, меня вырвало. Я плескала в лицо воду, полоскала рот, но меня все скручивало, пока не закаменел живот, а я не расплакалась, – и только тогда захолодел брачный браслет и мне полегчало.

«Потому что нужно есть, Марина, и начать уже ответственно относиться к своему здоровью. Ради ребенка. Здесь тебе никто об обеде напоминать не будет».

Я вытерла слезы и слабо улыбнулась себе в зеркало. Еще и трех месяцев не беременна, а мысли об ответственности приходят чаще, чем за всю прошедшую жизнь. Если так пойдет, я точно стану правильнее Ангелины и чувствительнее Васи.

«Ты сама-то в это веришь?»

Я покрутила красным опухшим носом, скептически глянула на себя в зеркало и хмыкнула. Когда рожу, обязательно набью под сердцем имя ребенка, чтобы помнить обо всем, что происходило, когда я носила его.