Текст книги "Вампиры – дети падших ангелов. Музыка тысячи Антарктид"

Глава 17
Осколок в сердце

Катя сидела на скамейке возле кабинета, дожидаясь последней пары. Замену Валерию Игнатьевичу так и не нашли, поэтому в расписании менеджмент заменили на географию туризма. Поговаривали, будто преподаватель сбежал за границу из-за неладов с законом в отношении несовершеннолетних учениц. Многие верили, но большинству не было до этого никакого дела.

Одногруппницы собрались возле Нины на другом конце скамейки и дружно просматривали в чьем-то телефоне видеоролики.

Изредка поглядывая на смеющихся девушек, Катя ощущала себя существом с другой планеты. Ей и раньше-то были малоинтересны окружающие, а после знакомства с другим видом люди показались до безобразия глупыми и одинаковыми.

По коридору мимо прошла Алиса под руку с Малым. Гипс с ноги парня все еще не сняли, но девушку, похоже, это совсем не волновало, она буквально заглядывала Косте в рот, когда тот говорил.

Катя проводила их взглядом и заметила, что одногруппницы притихли, к телефону интерес потеряли и во главе с Ниной уставились на нее.

Староста приветливо кивнула, затем убрала сотовый и придвинулась ближе к Кате.

– Ты как? Не переживаешь, что он с Алиской теперь?

– Ни капли.

Нина наклонилась к ее уху и прошептала:

– Лиска по секрету сказала, типа, он тебя еще не забыл.

Катя пожала плечами:

– Лучше бы ему поскорее сделать это.

– Ты совсем-совсем, ни капельки не ревнуешь? – не сдавалась Нина.

В перерыве между парами она бы все передала Алисе с той же легкостью, с какой выдавала сейчас секреты подруги. Почему-то такие деятельные сплетники импонировали многим людям, им доверялись, заранее зная, что тайна перестанет ею быть уже через полчаса после исповеди.

«Что это? – гадала девушка, разглядывая симпатичное, не на шутку озабоченное лицо старосты. – Подсознательное желание, чтобы секрет стал достоянием общественности? Люди хотят, чтобы их обсуждали?»

– Мне нет до него никакого дела, – честно созналась Катя. Единственный человек, о котором она могла сейчас думать, был и не человеком вовсе. И бесконечно вспоминать о нем являлось главной ошибкой.

Алиса с Костей вернулись к кабинету, смачно засосались на глазах благодарной публики. Катя заметила на себе взгляд Малого. Это походило на: «Вот, теперь ты точно пожалеешь, какой дурой была!»

Парень с размаха шлепнул подругу по мягкому месту на прощание и поковылял прочь. Алиса, визгливо захихикав, подошла к скамейке.

– Ну что поделываете? – спросила она.

– А вот, – рассмеялась Нина, – Катьку утешаем!

Алиса горделиво приосанилась:

– Ну-ну, представляю!

Катя достала из сумки первый попавшийся учебник и уставилась в него, лишь бы не видеть самодовольного лица Алисы. Она испытывала неприязнь к одногруппнице, которая кичилась любовью, и к себе, неспособной на сочувствие. Ничего, кроме жалости, пара, где один любит, а другой позволяет себя любить, вызвать не могла.

Девушка вздохнула.

Вот только ей было наплевать. Лайонел и впрямь видел ее насквозь, назвал лицемеркой, ударил без промаха.

Занятия закончились на удивление быстро. Катя шла до остановки, ощущая себя усталой и глубоко несчастной. Маршрутка около двадцати минут стояла в пробке, на улице мело, ветер поднимал, кружил и разбрасывал столпы снежной пыли, дальше трех метров все превращалось в сплошную белую стену. Водители раздраженно сигналили друг другу, вдалеке орала сирена «скорой помощи», в салоне маршрутки стоял гул голосов.

Катя стояла с закрытыми глазами, прижимаясь к поручню, то и дело отодвигая ногу, когда на нее в очередной раз вставал ботинком немолодой мужчина с залысинами, увлеченно читавший какую-то потрепанную книжку.

Дома девушка не успела размотать с шеи шарф, как из кухни показалась мать.

– Катя, как хорошо, что ты пришла! – воскликнула она. – Давай к бабе Вале срочно, что-то ей там совсем худо!

– Я устала, можно хотя бы… – девушка не договорила, Валентина Васильевна закричала:

– Подумать только! Устала она, а я, думаешь, не устала? А отец – весь день вкалывает! Бабке совсем плохо, а ты…

– А почему бы тебе к ней не сходить?! – не выдержала Катя, швыряя сумку на вешалку. – Я только пришла, я устала и хочу отдыхать!

– Ты ведь одета, тебе туда и обратно! – опешила мать, недоверчиво качая головой, словно на ее глазах было совершено преступление.

– Не хочу! – Девушка повесила на крючок пальто и процедила сквозь зубы: – Просто не хочу!

– Эгоистка! – выплюнула мать.

Катя зашла в свою комнату и хлопнула дверью. Еще в детстве она частенько задавалась вопросом, только тогда не совсем могла его сформулировать. Со временем нужные слова нашлись. И чем старше она становилась, тем противнее ей было осознавать ответ на него.

Некоторые люди абсолютно незаслуженно носили лавровый венок добродетели, потому что на подвиги свершения хороших дел шли не сами, а посылали друга. Обычно самых равнодушных, тех, кто испытывал бесконечные угрызения совести за свое безразличие и всячески пытался искупить вину пусть не искренним чувством, а хотя бы делом.

Катя опустилась на кровать.

Ее родители всегда и во всем каждому сопереживали; казалось бы, нет людей на свете добрее. В детстве она ими очень гордилась. И когда впервые почувствовала внутри необъяснимое противоречие, долгое время искала проблему в себе.

Девушка закинула руки за голову и легла, глядя в белый потолок.

В голове отчетливо прозвучал голос Лайонела: «И даже сейчас ты продолжаешь раскаиваться… Ужасная привычка!» Он был прав, раскаяния стали именно привычкой, с которой она научилась ладить, безропотно делая то, что говорили ей люди, в отличие от нее способные испытывать благородные чувства.

Из коридора донесся голос матери, оравшей отцу по сотовому:

– … совсем распустилась! Миша, ты бы слышал, как она мне отвечала! Хамка выросла! А бабка, бабка совсем плоха… Звонила, хрипела в трубку, ой, не могу! Да-да, картошку сварила, мясо делаю… Хлеба купи, не забудь!

Катя заткнула уши, закрыла глаза и сама не заметила, как уснула. Ей снилось по-летнему прозрачное голубое небо с перистыми розовыми облаками, в воздухе витал теплый, головокружительный аромат весны. Асфальт блестел на солнце, с площадки возле дома доносился детский смех.

К лакированному красному сандалику змейкой подползала вода, вытекающая из люка. Девочка в красном пальтишке и желтом беретике делала шаг назад, не отрывая взгляда от преследовавшей ее блестящей жидкости.

К люку, хихикая, подбежали три девочки. Одна из них, в джинсовой курточке и с огромным розовом бантом на голове, спросила:

– Эй, а что ты делаешь?

Девочка в красном указала на подползавшую к сандалику лужу и серьезно сказала:

– У воды есть глаза, она сейчас смотрит на нас.

Три подружки переглянулись, а самая маленькая шокированно покачала головой:

– Быть не может!

– Это так, – возразила девочка в красном пальтишке. – Вода все видит и запоминает, она живет вечно, чтобы рассказать после нашей смерти о нас другим людям…

Обладательница розового банта крепче прижала к груди большую куклу в красивом оранжевом платье и, наклонив голову набок, посмотрела на медленно ползущую по асфальту лужу.

– Как думаете, а меня вода уже запомнила? – спросила она у подруг.

– Конечно, Кристи, – хором ответили те, а мелкая с тоской взглянула на куклу: – Пойдемте играть?

– Точно, пойдемте, – согласилась другая подружка, с нежностью погладив куклу по длинным волосам.

Их предводительница качнула бантом и неожиданно протянула куклу девочке в красном пальто:

– А давай с нами играть?

Яркие голубые глаза куклы, обрамленные длинными черными ресницами, смотрели задорно, точно говоря: «Возьми меня, возьми скорее!»

Но глаза неожиданно стали видоизменяться, холодеть, бледнеть, а черные ресницы выгорать, сияя на солнце, пока не превратились в золотистые, с изящным изгибом.

Девочка отшатнулась, а новоявленные подружки обернулись на семенившую к ним толстую собаку, и засмеялись.

– Смотрите, это та уродина! – воскликнула Кристина – Бе-е-е, она такая страшная, что всех людей тошнит при виде нее!

Подруги захихикали, а самая маленькая взяла с асфальта камушек и швырнула в собаку.

– Не нужно! – воскликнула девочка в красном пальто.

Кристи сморщилась:

– Ты что, знаешь эту мерзкую собаку?

– Я… я… – Девочка застыла, глядя на радостно виляющий хвост собаки, спешащей прямо к ней. В горле возник ком, мешающий говорить.

– Смотрите-смотрите! – Кристи подпрыгнула на месте и показала пальцем на старушку с палкой и пакетом, возле парадной. – Это ее хозяйка! Она ве-е-едьма.

– Ага, – согласилась маленькая подружка. – Только у настоящих ведьм бывают такие уродливые собаки! Давайте кинем в нее что-нибудь?

– Катя! – помахала им старушка. – Катюша, иди, я тебе яблочко купила.

Три подружки изумленно посмотрели на девочку в красном пальто.

– Это она тебя зовет? – недоверчиво вытаращила глаза Кристи, обхватывая куклу обеими руками, словно пыталась защитить ее от злых чар.

Старушка между тем заковыляла к ним, подзывая:

– Жученька, Жучка…

– Это твоя бабушка? – громко спросила Кристина, когда старуха подошла настолько, что могла их слышать.

– Катюша, – вытащила та из пакета большое зеленое яблоко.

Девочка взглянула в добрые глаза с опухшими морщинистыми веками, затем в ледяные глаза куклы на руках у Кристины и, крикнув: «Я ее не знаю», побежала на площадку. Три новые подружки, громко смеясь и выкрикивая: «Ведьма-ведьма, старая ведьма», бросились за ней.

Катя резко открыла глаза и села на кровати. Сердце неистово колотилось в груди, воздуху, как после пробежки, не хватало. За окном уже стемнело, снежная вьюга звонко ударялась о стекло, часы на стене показывали ровно двадцать один ноль-ноль.

Девушка встала, размяла ноги, руки… Сон из далекого прошлого точно обрубок кривой железяки царапнул по сердцу, и горячая кровь обожгла все внутри.

Взгляд остановился на книжной полке, где среди книг серым кардиналом стоял потрепанный томик стихов Саши Черного, подаренный бабой Валей.

Девушка зажмурилась от отвращения к себе, закружилась голова. Тогда ей шел одиннадцатый год, на праздник пришли девочки со двора, Кристи и ее подружки, был торт, музыка, подарки – все как положено.

Баба Валя зашла поздравить. Катя помнила, будто это произошло только вчера, как стояла на цыпочках у двери, затаив дыхание, и смотрела в глазок.

Старушка знала, что именинница за дверью, потому что после второго звонка повесила на крючок для сумок пакетик с подарком, негромко произнесла: «С днем рождения, Катя» – и ушла. А потом около двух недель не звонила.

Стихи из подаренной книги показались Кате ужасными, грубыми, жестокими, пронизанными цинизмом, как ядом. Они понравились ей многим позже, когда детских иллюзий стало меньше.

Девушка постояла возле книжного шкафа, затем вышла в коридор и стала одеваться. Чувство вины было частью ее самой, большей и сильнейшей половинкой. Катя сняла с гвоздика на стене ключи от бабы-Валиной квартиры и вышла за дверь. Мать видела, но ничего не сказала, лишь прибавила у телевизора звук.

На улице похолодало, ветер усилился, снег походил на муку первого сорта, только ледяную, воздух сплошь состоял из нее.

От скамейки отделилась маленькая фигурка, раздалось жалобное мяуканье, полосатая кошка забегала вокруг девушки.

Катя вернулась к двери и открыла ее, чтоб запустить кошку в парадную. Та не торопилась, переминалась с лапы на лапу, просительно заглядывая в глаза.

– У меня ничего нет, – пробормотала Катя, подталкивая кошку рукой за порог. Вторая кошечка с коротким хвостом сидела под скамейкой. Звать ее было бесполезно, она никогда не подходила к людям.

Девушка дошла до соседнего дома, юркнула в подъезд и перевела дыхание. Свет не горел, из подвала доносился звук капающей воды, пахло сыростью и затхлостью.

Кто-то вывинтил лампочки на каждом этаже. Катя несколько раз позвонила в квартиру и после недолгого ожидания вставила ключ в замочную скважину. Из-за соседней двери орала музыка и слышался мужской хохот.

В квартире бабы Вали свет тоже не горел, стояла угнетающая тишина и стойкий запах корвалола. Тусклый свет лег на выгоревшие обои больного желтого цвета.

– Баба Валя, это Катя, – известила девушка, снимая сапоги.

Ответа не последовало.

Катя начала расстегивать пальто, но промелькнувшая мысль заставила замереть, прислушаться. Перед глазами встало морщинистое лицо с опухшими веками, блестящие седые волосы в лучах весеннего солнца и ярко-зеленое яблоко на толстой ладони. Сердце болезненно сжалось, девушка сделала шаг в сторону комнаты с распахнутой дверью.

– Жучка, – позвала Катя и, не снимая пальто, тихо вошла в спальню. Собака обычно всегда выходила встречать, а сейчас сидела возле кровати и даже не обернулась на призыв.

– Баба Валя, это Катя, – повторила девушка, ощущая, что ей становится нечем дышать. – Мама сказала, вы плохо себя чувствуете, я могла бы сходить в магазин и… – Она умолкла. Силуэт на кровати оставался недвижим. В комнату проникал полусвет из окна. Квадрат света от фар проезжающей машины двинулся по полу, добрался до Жучки и наконец достиг белого, подобно гипсовой маске, лица бабы Вали.

Катя чуть повернула голову и посмотрела на выключатель, но руку к нему так и не протянула. Она долго стояла, глядя на сервант, где за стеклом были расставлены тарелки с изображением жар-птиц. Баба Валя очень любила эти тарелки и никогда из них не ела – берегла.

Зачем? Девушка отступила в дверной проем. Неожиданно ей показалось все таким бессмысленным: тарелки, раскаяния, жизнь. Пшик – и нет.

* * *

Южное кладбище тихо спало под снегом. Казалось, убористому ряду могильных плит нет конца, они тянулись далеко-далеко и словно жались друг к другу от холода.

Катя стыдливо уперла взгляд в землю, услышав рыдания матери. Родственники со скорбными лицами стояли вокруг свежей могилы. Двоюродные сестры со стороны отца и матери обменивались характерными взглядами, для них похороны были хорошим поводом встретиться и потрепаться. Их матери хмурили брони и поджимали губы, наблюдая за поведением дочерей.

Какой-то дальний родственник из деревни в спортивных штанах, усеянных катышками, нетерпеливо крутил в пальцах пластмассовую стопку. Его малолетний сын в белых резиновых сапогах ковырял обнаженную землю палкой, покусывая верхнюю губу кривыми маленькими зубами.

Катя не могла дождаться, когда все эти люди, большинство из которых и видели-то бабу Валю не больше трех раз, уедут на квартиру, где мать накрыла стол.

– Катя, идем, – наконец позвал отец.

– Я останусь, приеду позже, – замершими губами вымолвила девушка.

Мать заплакала в голос, причитая:

– Наша Катюша так ее любила, так любила…

Сестры переглянулись, и Светка прошипела:

– И я бы осталась у могилы постоять, если бы бабка мне квартиру оставила!

Катя вздохнула. Мать своим извечным упреком «Эгоистка» заставила ее заработать себе квартиру. Все было предрешено еще много лет назад, когда ее, маленькую, посадили на колени к незнакомой старухе и сказали:

– Катюша, а это твоя любимая бабуля!

Девушка присела на маленькую скамеечку и, уперев локти в колени, подперла руками голову. С серого камня на нее смотрела молодая красивая женщина. Катя не видела ее такой: с ясными глазами, длинными густыми кудрями, гладким лицом. В ее памяти баба Валя всегда была старой, с выцветшими глазами, седыми волосами и кожей, желтоватой, точно помятый лист газеты.

Ты слышишь? – раздался позади голос.

Катя вздрогнула, но не обернулась, спросила лишь:

– Что?

– Как играет похоронный марш на струнах твоей совести!

Девушка усмехнулась, покачав головой:

– Похоже, у меня не столь тонкий слух.

Ее обдало морозным ароматом – Лайонел присел рядом. Сердце забилось сильнее, она не осмеливалась встретить взгляд ледяных глаз, блуждавший по ее лицу, поэтому неотрывно смотрела на могилу.

Какое-то время молодой человек молчал, затем взял ее руку, снял перчатку и погладил указательным пальцем по венке на запястье.

Катя затаила дыхание и быстро взглянула в голубые глаза.

– Ты собираешься сделать меня вампиром? – голос задрожал.

Лайонел рассмеялся ей в лицо.

– Бессмертие? Вам, двуногие кроты?[4]4
  Строка из стихотворения Саши Черного «Бессмертие».


[Закрыть]

Она покраснела, а он глумливо продолжил:

– Да таких, как ты, преступление делать вампирами. Ты же всего боишься! И жить боишься, и умереть! – Молодой человек холодно улыбнулся. – А между тем ангел смерти положил на тебя глаз.

– Ангел смерти? – непонимающе переспросила девушка.

– Тот, что в дешевом кино чувак с косой.

Катя нахмурилась.

– А почему именно я?

Лайонел поднес ее запястье к губам и, вдохнув запах кожи, поцеловал.

– Во-от, в этом вся ты – маленькая самовлюбленная дрянь! – Он передразнил тоном капризного ребенка: «Почему именно я-а-а?!»

Девушка попыталась вырвать из его пальцев свою руку, но ничего не вышло, он держал крепко.

– Я просто… – Катя помолчала, а потом не выдержала и спросила: – А откуда ты знаешь?

– На тебе его отметина.

Катя нервно усмехнулась:

– Зарубка от косы на лбу или черная аура над головой?

– Не веришь, – Лайонел задумчиво улыбнулся, глядя на нее, – это хорошо. Знаешь, мой брат убежден – к смерти невозможно подготовиться…

– Ты специально явился, чтобы сообщить мне эту радостную новость?

Молодой человек вновь прикоснулся пальцем к ее запястью и оскорбленно воскликнул:

– Как тебе такое в голову взбрело?

Его глаза, казалось, заглядывали прямо в душу.

– Разве стал бы я утруждаться из-за ерунды?! – развеял он все ее сомнения. – Мне все еще от тебя кое-что нужно.

– И что же?

– Твоя кровь!

Его губы впились в ее руку, Катя легонько вскрикнула – не от боли, от испуга.

Лайонел обнажил зубы, и она увидела острые клыки.

– Ну хорошо, – испуганно пролепетала девушка, во все глаза глядя на него, – только немножко!

Он откинул голову назад и расхохотался.

Тогда Катя сердито отдернула свою руку, крепко прижав к себе.

– Ты и так чуть не утопил меня в люке! Я оставила в покое твоего брата! – Катя вскочила со скамейки и посоветовала: – А ты оставь в покое меня!

Ей самой не верилось, что она это сказала и в действительности хочет, чтобы он ушел навсегда.

На красивом лице Лайонела отразилось недоумение. Длилось оно недолго, он молниеносно оказался возле Кати, грубо схватил ее за плечи и тряхнул.

– Я могу тебя убить, если пожелаю!

Девушка гневно толкнула его в грудь.

– Так сделай это и хватит обещать!

– Глупая – Он окинул быстрым взглядом кладбище. – Человеческая жизнь так коротка, имеет смысл беречь каждое чертово мгновение!

– Как трогательно, – буркнула Катя.

Лайонел насильно усадил ее обратно на скамейку, слегка отодвинул рукав ее пальто и предупредил:

– Будет больно.

Ей хотелось плакать от злости, страха и безысходности. Сердце взмывало высоко-высоко и с неизменным томлением летело вниз – в пропасть, неизвестность. И каждый раз казалось, что, достигнув дна, сила удара размозжит этот беспокойный комочек, оставив лишь мокрый след.

– Но тебе ведь нравится причинять боль…

– Боль – это жизнь, – философски изрек Лайонел. – Убежден, если бы у тебя был шанс причинить боль мне, ты бы им воспользовалась.

– С превеликим удовольствием! – кивнула Катя.

– Ну вот, – обрадовался он, – мы понимаем друг друга. Существует одна лишь маленькая проблема: ты не можешь причинить мне боль, потому что моя жизнь осталась в далеком прошлом.

– Боль бывает не только физической, но и душевной, – напомнила девушка.

– Я исполню любое твое желание, если ты найдешь ее – мою душу. – Он презрительно скривился. – У нас нет души!

– Неправда, у Вильяма есть!

Лайонел засмеялся.

– Ну, если только у Вильяма. – Он театрально вздохнул и поднес ее руку ко рту. Острые клыки неглубоко вошли в плоть. Катя ощутила два одновременных легких укола, а затем стало необыкновенно приятно. Нежное прикосновение языка заставляло до наслаждения что-то сжиматься в животе, дыхание перехватило, сердце забилось в бешеных конвульсиях.

Золотистые ресницы дрогнули, Лайонел поднял на нее глаза и, облизнувшись, отстранился.

Девушка смотрела на свою руку как зачарованная, пока на две красные ранки молодой человек не наклеил пластырь. Лайонел положил ее руку к ней на колени, бросил через плечо: «Благодарю» – и поднялся.

Катя натянула перчатку. Сама не знала зачем, холодно не было – пожалуй, даже слишком жарко. Хотелось что-то ему сказать, но слов не находилось.

Молодой человек вышел за черную ограду и обернулся. Катя выдавила из себя улыбку. С пару секунд он пристально смотрел на нее, как будто не мог что-то решить, а потом вернулся. Запустил ей в волосы руку и вытащил маленькое черное перышко.

– У ангела смерти черные крылья и острый взгляд, – произнес Лайонел, разглядывая свою находку. – Он не знает жалости, милосердный Бог его создал таким, чтобы избавить от страданий. Но ему не чужда симпатия, любовь, преданность, у него пытливый ум. Мимо тебя он не смог пройти! О чем же это надо было думать, глядя на мертвую бабушку, чтобы сама Смерть тебя отметила?!

Молодой человек положил перышко на ладонь и сдул его:

– Живи. Только держись подальше от мертвецов и кладбищ, дважды Смерть не обмануть.

Катя послушно кивнула, а когда он отступил, сама не понимая, что делает, схватила его руку.

Он вздрогнул, но прекрасное лицо осталось бесстрастным.

– Подожди… – прошептала она.

– Забудь об этом! – рявкнул Лайонел, словно прочел ее мысли. – Я никогда этого не сделаю!

Катя еще долго видела его черную фигуру, возвышающуюся над могильными камнями. Он ушел, не оборачиваясь, а она осталась сидеть на скамейке, крепко прижав к себе руки. По венам ядом растеклась тоска и еще что-то неподвластное пониманию. Как если бы взгляд, который в один миг мог теплеть, а в другой – превращаться в раскрошенный лед, поселил у нее в сердце один острый осколок. И оно заледенело. Забыло стыд, гордость и в своем холодном панцире, тихо билось для него одного – бездушного обладателя прозрачных глаз.

* * *

– Андрей? Помните меня? Это Катя!

– Конечно, – раздался в трубке хрипловатый голос.

– Простите, что не поверила вам тогда… я… я…

– Все в порядке, понимаю. – Мужчина на другом конце провода закашлялся. – Пожалуйста, не плачьте, давайте…

– Встретимся? – взмолилась девушка.

– Да… где-нибудь…

– Львиный мостик на канале Грибоедова, в семь часов! – Она повесила трубку, вышла из метро и уверенной походкой двинулась через площадь. На улице стояло безветрие, температура опустилась, снег подтаял. В воздухе пахло сыростью и бензином. Мужчины оборачивались вслед девушке, одетой в короткую белую курточку, обтягивающую черную юбку и высокие сапоги на длинной шпильке.

Одна из машин притормозила, из окна высунулась большая лысая голова.

– Красавица, подвезти?

Девушка откинула за спину рыжие волосы и насмешливо поинтересовалась:

– На этом корыте? – Ее взгляд презрительно скользнул по зеленой «Тайоте». – Папаша, ты себе льстишь.

Заплывшие веками глаза сделались больше, маленькие уши и толстая шея, обвитая золотыми цепями, покраснели.

Не успела девушка сделать и нескольких шагов, как ей на плечо легла большая лапища:

– Ты что-то там сказала, малыш?

Перед ней стоял человек-шкаф в пять раз больше нее самой.

– Повторить? – ничуть не оробела она.

Здоровяк разинул пасть, блеснув передними золотыми зубами.

– А ну-ка пошли!

Девушка с легкостью сбросила с себя его руку, а когда он попытался снова схватить, стиснула толстое запястье, которое не могла даже обхватить, и резко повернула.

Улицу огласил рев, кисть мужика безвольно повисла. Острый каблук уперся в огромный живот, обтянутый кожаной курткой, – громила, точно новорожденный котенок, отлетел на метра два и с грохотом упал на поребрик.

До самого места встречи девушку никто не остановил. На белой чугунной решетке моста лежал снег, два фонаря в центре уже зажглись и освещали белые морды сидящих по углам львов. Девушка облокотилась на перила под фонарем, взгляд скользнул по белоснежному извилистому каналу. Вокруг возвышались разноцветные старинные дома: бордовый, зеленый, желтый, оранжевый.

Прошло полтора часа. Наконец вдалеке показался Андрей. Он быстро шел, едва прикасаясь плечом к стене дома. В его походке было что-то лисье, осторожность сквозила в каждом движении. Неброская одежда: пуховик цвета хаки с капюшоном, закрывающим половину лба, шарф в зелено-серую клетку, черные джинсы.

Молодой мужчина приветливо поднял руку, прошел по мостику до девушки и негромко сказал:

– Я рад, что вы позвонили, Катя.

Девушка смущенно потупилась.

– Спасибо, что пришли, я была не права…

– Не вините себя. – Андрей чуть опустил шарф, высвобождая подбородок, поросший аккуратно подстриженной черной бородкой. – Те, с кем мы имеем дело, весьма изобретательны и хитры. – Она заметила, как он бросил взгляд на вывеску «Кухня Китая».

– Вы правы. – Девушка положила руки на перила, давая понять, что они останутся тут, и прошептала:

– Я не знаю, как себя защитить. Что мы, люди, можем против них? Андрей, у вас есть достойное оружие?

Шалаев встал рядом с ней, достал из кармана пачку сигарет и, прежде чем закурить, уточнил:

– Вы не против?

– Курите.

Мужчина затянулся, после задумчиво похлопал ладонью в перчатке по перилам, скидывая снег, и промолвил:

– Мы разрабатываем кое-что, думаю, это станет большим прорывом в нашем деле. А с вашей помощью, Катя, мы…

– Как вы действуете? – перебила девушка.

– Выслеживаем и… – Андрей замялся, – у нас целая система. Ее разработал еще мой прадед. Этих тварей видно невооруженным глазом, но у них есть одно огромное преимущество – простые люди в них не верят. Для большинства вампиры не больше чем сказка про тех же эльфов и фей с крылышками. Наши ресурсы весьма ограничены, но мы многого достигли, твари нас боятся…

– В самом деле? – Девушка в упор посмотрела на Шалаева и тут же отвела взгляд, пояснив: – Мне они не показались напуганными.

Андрей закашлялся, как будто хотел выгадать время на раздумья.

– Возможно, не совсем боятся, но уважают уж точно.

На лице девушки промелькнула насмешливая улыбка, но собеседник не заметил и продолжил:

– Нам бы только выйти на их главаря, и тогда вся их шайка-лейка поляжет! Сейчас мы работаем в этом направлении.

– Как именно?

– Отлавливаем, но прежде чем убить, допрашиваем.

– Пытаете?

Андрей кивнул:

– Иначе никак.

Девушка нахмурилась, пальцы ее крепче стиснули перила.

– Кто-нибудь раскололся?

Шалаев тяжело вздохнул и нехотя признался:

– Мы до сих пор даже имени его не знаем. Какими силами он обладает – это большой вопрос! Все из наших, кто его встречал, уже больше не заговорят. Но кое-что нам все-таки известно! Вампир, с которым вы, Катя, встречались, имеет какое-то отношение к главарю.

– Влад? – сделала девушка удивленное лицо.

– Мы еще не совсем установили, что у них за связь, однако этот ваш Влад под защитой сильнейшего вампира. Сколько раз тот был уже у нас на крючке! – Андрей досадливо ударил кулаком в ладонь. – И каждый раз что-то шло не так. Этот зеленоглазый мальчишка точно заколдованный!

– Да-а-а, – протянула девушка.

Шалаев испытывающее посмотрел на нее, дожидаясь, скажет она еще что-то или нет. Не сказала, поэтому он нетерпеливо спросил:

– Вам что-то известно?

Она повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза.

Андрей моргнул, нижняя губа задрожала – он ее закусил.

– Надо полагать, вы абсолютно беспомощны, – растягивая слова, произнесла девушка.

Мужчина отступил, прохрипев:

– Глаза… в прошлый раз они были серыми.

– Ах, Андрюша, в этом мире все так быстро меняется. – Она засмеялась, ее руки с нежностью скользнули по перилам. – А между тем этот мост прекрасное место, чтобы задаться вопросом: «Кто я? Тварь дрожащая или право имею?»[5]5
  «Львиный мостик» – место размышлений героя Ф.М. Достоевского Родиона Раскольникова, тварь ли он дрожащая или право имеет. Роман «Преступление и наказание».


[Закрыть] Подумайте об этом! – А кто вы?

Девушка неспешно пошла по мосту, а достигнув чугунных львов, не оборачиваясь, сказала:

– Приятно было познакомиться!

Падал мокрый снег, изредка мимо проносились машины, разбрызгивая снежную жижу в разные стороны. Прохожие торопились по домам, прогуливаться в такую погоду никому не хотелось.

Вильям брел в сторону главной дороги, ему тоже не хотелось гулять, но сидеть в своей комнате опостылело. Брат на весь день куда-то ушел, Ксана хлопотала по дому: мыла, чистила, убирала, Йоро последнее время целыми днями проводил в углу клетки, разглядывая раскраску для детей, которую Лайонел издевательски ему бросил вместе с двумя фломастерами – черным и красным. Другие вампиры не сказать что жаждали общения со странным братом Лайонела.

Молодой человек сунул руки в карманы куртки. Никто в глаза его не осуждал, но высшее общество, даже при открытых дверях, было для него закрыто. Ему высылали приглашения на все светские мероприятия как члену «королевской» семьи лишь потому, что, не знающий привязанностей Лайонел, как поговаривали, «до странного привязан к брату».

Была возможность дружить с себе подобными – слабыми, никчемными вампирами. Только и те смотрели косо.

Вильям со всей силы пнул валяющуюся из-под пива банку, она стремительно взлетела и прямехонько в кого-то угодила. Молодой человек поднял голову – в метрах четырех от него стояла Катя. Он сделал к ней шаг и остановился. Это была несомненно Катя, но совсем другая, откровенно одетая, ярко накрашенная, даже на расстоянии источавшая бешеную сексуальность. При виде нее ему стало не по себе. В мгновение ока он сократил между ним расстояние и, заглянув в глаза, с ненавистью процедил сквозь зубы:

– Лайонел!

Девушка накрутила на палец локон и провела язычком по верхней губе.

– Нравлюсь?

– Ты ее убил! – Вильям сжал кулаки. – Лайонел, ты же мне обещал!

Брат в обличье Кати престал улыбаться и заговорил своим голосом:

– Вил, я…

Молодой человек не дослушал и кинулся на него, схватил за талию и как куклу швырнул на другую сторону улицы. Фигурка девушки впечаталась в стену дома – с грохотом обвалилась штукатурка.

Вильям пораженно уставился на брата, лежащего в снежной серой жиже и желтой штукатурке. Тот не поднимался, а пристально смотрел на него, в ледяных глазах плясали голубые языки пламени.

Молодой человек пересек дорогу. Злость куда-то исчезла, навалилась такая усталость, что он едва держался на ногах.

– Я ее не убивал, Вильям, – сухо произнес Лайонел, все так же продолжая рассматривать его.

– В тебе ее кровь! Разве нет?

Любимый талант брата – принимать обличья своих жертв – тех, чей крови испил.

– Да, – согласился Лайонел, медленно поднимаясь. – Я взял несколько капель у твоей драгоценной девочки, для дела. Мне хотелось пообщаться с нашим старым знакомым Шалаевым.

Вильям облегченно выдохнул.

– С ней все хорошо?

– Вчера было именно так. – Лайонел отряхнул одежду и раздраженно прибавил: – А вообще, в телохранители я к ней не нанимался, поэтому если сегодня она случайно попала под фуру, я тут ни при чем!

– Ты не должен был… – покачал головой Вильям. – Уверен, встретиться с Шалаевым можно было как-то иначе.