Текст книги "Вампиры – дети падших ангелов. Музыка тысячи Антарктид"

Глава 23
На обломках чужих сердец

За всю зиму такого белого дня не выдавалось ни разу. Мокрый снег на деревьях за ночь подморозило, и они покрылись ледяной корочкой, кое-где припорошенной утренним снегом. По белоснежной дороге стелился туман, перила мостов, ограды, купола соборов – все было во льду. Солнце в бесцветном небе нежно озаряло хрустальный город, раскидывая в тумане радужные лучи.

Львы на мосту через канал Грибоедова смотрели через ледяные очки, фонари покрылись замысловатым узором, какие бывают на стеклах.

Катя облокотилась на перила и накрыла холодной ладонью горячую руку Лайонела. Сердце сжалось от удовольствия, а он шутливо заметил:

– Его стук, наверно, слышат все вампиры города.

Девушка смущенно улыбнулась.

– Ну и пусть, недолго осталось… – Она заметила, что он помрачнел, и обеспокоенно спросила: – Ты ведь не передумал?

Молодой человек устремил взгляд на заснеженный канал, обронив:

– Я слишком эгоистичен, чтобы передумать. – И попросил: – Передумай сама, пока не поздно.

Катя облегченно вздохнула:

– Ни за что!

Они недолго постояли на мосту и двинулись по набережной канала в сторону Летнего сада.

Мимо прошла беременная женщина с коляской, Лайонел проводил ее задумчивым взглядом и обратился к Кате:

– У тебя никогда не будет детей.

– Я не люблю детей, – возразила девушка.

Молодой человек недоверчиво хмыкнул.

– Все их любят. Рано или поздно в тебе проснется инстинкт. А запретный плод сладок.

– Не важно, – пожала плечами Катя. – Единственный запретный плод, который я желаю, – это ты!

Лайонел грустно улыбнулся.

– Если представить, что когда-нибудь ты с той же одержимостью захочешь ребенка, становится страшно.

Катя взяла его за руку и пообещала:

– Я навсегда выкину об этом мысли!

Он поднес ее запястье к губам, пробормотав:

– Навсегда – это слишком долго. Не задумывалась?

Некоторое время они шли молча, а когда проходили Вознесенский мост, Лайонел полюбопытствовал:

– А что ты из еды любишь больше всего?

Она засмеялась.

– Салат оливье, например! – И, посерьезнев, добавила: – Я не очень много придаю значения еде.

– Это хорошо, первое время будет сложно. Захочется любимых вкусов, но продукты не вызовут привычного желания поесть. А затолкаешь в себя насильно – станет дурно, вырвет.

– Вампиры пьют кровь, я в курсе! – рассердилась девушка. – Перестань меня отговаривать!

– Ладно, – смиренно кивнул Лайонел, но тут же прибавил: – Наслаждайся солнцем, ты видишь его в последний раз!

Катя закинула голову назад и прищурилась, глядя на золотой шар. Сегодня особенно пахло весной, стоило только закрыть глаза, чтобы хрустально-белые наряды, в которые одела город уходящая зима, исчезли, и представить сухие островки асфальта, блестящие от солнца лужи, прошлогодние листья под деревьями. Весна была совсем рядом, она точно перышком щекотала в горле, щедро даря прозрачную свежесть в каждом глотке воздуха. Почему-то от ее волшебных ароматов хотелось жить, а сердце наполнялось необъяснимым радостным волнением, с тонкими нотками тоски по уходящему, тому, что вернется не скоро.

– Я ведь смогла бы научиться, как ты, терпеть, – осторожно сказала девушка, боясь смотреть в голубые холодные глаза. Они могли заподозрить ее в неуверенности, а этого ей хотелось меньше всего.

– У меня был хороший учитель в Тибете, один из старейших вампиров – Нима-трак-дэн – в переводе Кровавое Солнце. Но мне понадобилось десять лет, чтобы просто выйти на полчаса прогуляться при свете дня, – сказал молодой человек. – А сколько понадобиться времени тебе?

– Я не знаю. – Катя досадливо поморщилась. – Солнце не главное в жизни!

– Да, ты права, – усмехнулся Лайонел. – Главное в жизни – это сама жизнь. И чему вас только в колледже учат?!

Девушка укоризненно посмотрела на него.

– А ты будто не знаешь! – И немного обиженно спросила: – А о чем ты думал, когда я стояла у доски?

Они миновали Банковский пешеходный мост с серыми крылатыми грифонами по обеим сторонам канала, и Лайонел ответил:

– Я думал, что ты самая забавная и трогательная девочка из всех виданных когда-либо мною. А ты о чем?

Катя выдала нервный смешок:

– А мне просто хотелось умереть.

Уголки его губ дрогнули, на золотистых ресницах заиграли разноцветные лучики.

– Ну что ж, твое желание исполнится.

Летний сад поражал белизной и тишиной. Аллеи пустовали, скамейки были в снегу, в ледяных верхушках деревьев блестело солнце.

На главной аллее Катя остановилась между скульптур мужчины с пучком стрел в ладони и женщины в венке из роз и факелом в правой руке. Казалось, их тела покрыты раскрошенным хрусталем.

– Аврора, богиня утренней зари, – со значением приподнял брови Лайонел. – Олицетворяет восход. – Затем указал на мужчину: – А это «Полдень», стрелы – лучи солнца, подсолнух у его ног – растение, которое всегда поворачивается вслед за солнцем. Впрочем, – Лайонел взял девушку за локоть и подвел к двум скульптурам напротив, – для тебя отныне более знаковыми являются вот эти фигуры.

Девушка оглядела старца со звездой на голове, а Лайонел прокомментировал:

– «Закат», с вечной звездой Веспер[12]12
  Веспер – вечерняя звезда (Венера).


[Закрыть] над челом. У ног цветы дурмана, они особенно сильно пахнут по вечерам.

Катя устремила взгляд на женщину, укутанную в звездное покрывало, с маковым венком на голове, летучей мышью на поясе и совой у ног.

– Ну ясно, а это «Ночь». Ты мне каждые пять минут будешь напоминать, что моя жизнь кончена и впереди лишь вечный мрак?

– Символика ночи так или иначе сводится либо ко сну, либо к смерти, – пробурчал Лайонел. – Что тебе больше нравится?

– Ты, – бросила через плечо Катя и зашагала по аллее.

Молодой человек догнал ее, пошел рядом, поведав:

– Мы находимся в самом старом саду Петербурга. В тысяча семьсот четвертом году Петр Первый указал заложить регулярный сад на берегу Невы, на месте усадьбы шведского майора Конау…

Катя едва заметно улыбнулась. Турфирмы всего мира облились бы слезами, услышь они обладателя этого хорошо интонированного, выразительного голоса. Его хотелось слушать без остановки, от него было невозможно устать, как невозможно устать от шепота самой природы: шума моря, треска костра, звуков леса.

Было так необыкновенно хорошо бродить по белым дорожкам, вслушиваясь в глубокие, мелодичные интонации, касаться иногда ладонью ледяных шипов на кустарниках цвета бордо, ловить на себе взгляд голубых глаз и видеть в них отражение своей новой жизни.

Из-за высокой позолоченной ограды сада доносился монотонный гул города, а тут – в девственно-хрустальной чистоте, среди мраморных статуй, просторных лабиринтов и старых деревьев, поддерживающих стеклянный купол неба, царил зимний сон.

Катя подошла к скульптуре Амура и Психеи – девушке на постели со светильником в руке, склоненной над спящим длиннокудрым богом любви – Эротом. В конце сентября в колледже провели несколько пар по мифологии, полагая, что будущим работникам туризма это не помешает. Катя помнила себя солнечным осенним днем, сидящую на подоконнике с энциклопедией мифов. За окном летали желтые листья, на площадке играли дети в разноцветных куртках, в приоткрытую дверь комнаты проникал запах чего-то жареного из кухни. Казалось, все это произошло давным-давно или в другой жизни, где каждый новый день не приносил абсолютно ничего, а время тянулось так медленно, словно заколдованное.

Миф об Амуре и Психее напомнил «Золушку», только вместо злой мачехи была жестокая мать Амура – прекрасная Афродита, приказавшая сыну обречь соперницу, превзошедшую красотою, на мучительный брак с самым недостойным человеком, какой только отыщется на земле.

Глядя на Амура, Лайонел со вздохом пробормотал:

– Ранил себя своим же оружием. Как нелепо!

Девушка ощутила его руки, скользнувшие ей на талию, и положила голову ему на плечо.

Знаменитый стрелок влюбился в свою жертву и поразил себя уготовленной для нее стрелой. Ни козни завистливых сестер Психеи, ни гнев ревнивой Афродиты не помешали влюбленным быть вместе.

Катя подняла глаза и встретила ледяной голубой взор. Когда-то она не могла представить себе красоту Амура, не знала даже, с кем сравнить. Традиционно в литературе его изображали белокурым, дерзким, злонравным и от природной испорченности необузданным мальчиком или юношей.

Лайонел точно прочел ее мысли, весело заметив:

– Масштабы моих преступлений не так велики, как его.

И резко отстранил девушку в сторону. У ног шлепнулась ледяная корка с дерева. Катя хотела поблагодарить, но не успела, он ее точно легкую куклу оторвал от земли. Одной рукой прижал к себе, а другую запустил в волосы и жадно приник к губам. Его дыхание, язык были обжигающе горячими, тепло от ладони прошло пульсирующей волной по затылку, и сердце закружилось в тесной груди. Ему не хватало места, воздуха, оно таяло от наслаждения в кипящей крови.

– Не обязательно ждать до завтра, – между поцелуями объявил молодой человек. Катя замерла в его объятиях, их взгляды встретились, и она нерешительно уточнила:

– Правда?

Лайонел опустил ее на землю, испытывающе всматриваясь в лицо.

– Сегодня ночью, идет?

Девушка опустила глаза, но он приказал:

– Смотри на меня.

– Сегодня, – подтвердила она. И, видя, что ему этого показалось недостаточно, добавила: – Хоть сейчас!

– Не такой я изверг, как ты думаешь, – усмехнулся молодой человек. – Попрощайся с семьей!

Катя ничего не сказала, лишь кивнула. Она знала – он пытается посеять в ней сомнения, но также знала, что не откажется от него даже за все сокровища и блага человеческого мира.

В машине они разговаривали мало, из колонок лились тяжелые, заупокойные звуки четырнадцати частей «Реквиема» Моцарта. Лайонел рассеянно смотрел на дорогу, скучающе перелистывал кнопками пульта мелодии в магнитоле и вполголоса переводил с латыни наиболее интересные моменты:

 
День гнева, тот день
Превратит мир в пепел,
По свидетельству Давида и Сивиллы.
Сколь великий ужас настанет,
Когда придет Судия,
Который сурово всё рассудит[13]13
  Моцарт – «Реквием». Часть III «Дни гнева».


[Закрыть].
Откроется книга,
Содержащая в себе всё,
По чему судим будет мир.
И вот, когда Судия воссядет,
Все тайное станет явным,
Ничто не останется безнаказанным[14]14
  Моцарт – «Реквием». Часть IV «Чудесная труба».


[Закрыть].
…Освободи души всех верных усопших
От мук ада и бездонного озера.
Освободи их от пасти льва,
Дабы не поглотил их тартар,
И не пропали они во мгле…[15]15
  Моцарт – «Реквием». Часть IX «Господи Иисусе Христе».


[Закрыть]
 

Девушку угнетал тихий холодный голос ее переводчика на фоне мужского и женского хора, однако говорить об этом она не собиралась. Ей бы следовало лучше подумать, что скажет родителям, только в голову, как назло, ничего не приходило.

«Мама, папа, гуд-бай, я решила умереть»? Не очень-то душевно.

Машина затормозила возле подъезда. Катя думала – Лайонел сразу уедет, но он поднялся с ней на этаж и предупредил:

– Я пришлю в восемь за твоими вещами машину.

Девушка нажала на кнопку звонка, и Лайонел отступил.

– Кто там? – послышался мамин голос.

– Я, – отозвалась Катя.

– Ну наконец-то, – заворчала Валентина Васильевна из-за двери, гремя связкой ключей. – Шатаешься где-то, а мне за майонезом нужно тебя послать! Совсем совести нет!

Катя посмотрела через плечо и с удивлением заметила, что Лайонел все еще не ушел.

– Вот как, – негромко произнес он, – родители, значит, не аргумент…

Дверь распахнулась со словами:

– Оливковый, две банки. – Валентина Васильевна протянула через порог пакет и деньги, но, увидев за спиной дочери молодого человека, испуганно вздрогнула. – Ты не одна…

Катя ощутила толчок в спину и, повинуясь, вошла в прихожую. Лайонел проследовал за ней и, обаятельно улыбнувшись, представился.

Мать неловко спрятала за спину пакет с деньгами, пробормотав:

– Катя нам не рассказывала…

– Наверно, не хотела волновать заранее, – предположил Лайонел и пояснил: – У меня дом в Англии, сегодня мы уезжаем.

Валентина Васильевна только открыла рот, но молодой человек не дал ей ничего сказать:

– Мой отец ректор университета, обучение Катя закончит в Англии. Ваша дочь будет вам писать письма и звонить.

– Катя, как же так?… – только и смогла выдавить мама.

– Я уже забрала документы из колледжа, – призналась девушка. Вряд ли она смогла бы придумать более удачное объяснение своего исчезновения, чем отъезд в другую страну.

– Катя?… – снова вопросительно повторила мама.

Девушка вздохнула, а Лайонел тоном, не терпящим возражений, заявил:

– Годом раньше, годом позже – дети уходят.

Валентина Васильевна растерянно переводила взгляд с дочери на молодого человека. Потом нерешительно произнесла:

– У Кати есть своя квартира, в соседнем доме.

Лайонел не шелохнулся, но его ресницы пренебрежительно дрогнули.

– Ваша дочь ни в чем не будет нуждаться. – Он наклонился, чмокнул девушку в висок, затем протянул ее матери руку и, легко сжав кисть, промурлыкал: – Был счастлив с вами познакомиться. – И прежде чем выйти за порог, напомнил: – Машина прибудет в восемь.

Катя едва сдержала нервный смех, вспомнив, как сама себя впервые чувствовала под взглядом ледяных глаз. Спорить, возражать – это было последним, чего хотелось. Как видно, на мать холодный душ из слов и взглядов подействовал не иначе.

Девушка закрыла дверь, сняла верхнюю одежду, а когда уже пошла в свою комнату, Валентина Васильевна обрела наконец дар речи. И первое, что она сказала, следуя за дочерью:

– Он такой строгий!

– Вовсе нет, – улыбнулась Катя, задумчиво оглядывая свою комнату на предмет вещей, которые собиралась взять с собой.

Мама привалилась к стене и долго молчала, а потом сказала:

– Кать, Англия ведь очень далеко.

В ее голосе не слышалось привычных сердито-возмущенных ноток – лишь смирение и горечь.

– Не очень, мам, – ответила девушка. Она испытывала облегчение, что Лайонел вместо нее расставил все точки над i. Ведь шанс быть услышанной родителями, в очередной раз мямля невразумительные оправдания, равнялся нулю. Никто бы даже слушать не стал. А теперь – главное уже сказано, услышано и принято, осталось лишь дернуть за веревку, чтобы опустить тяжелый занавес.

С работы пришел отец, мать долго разговаривала с ним на кухне, потом они вместе пришли в комнату. Катя врала, придумывая на ходу, родители изумлялись, задавали вопросы, за ними еще и еще… Ложь давалась легко, потому что кошмарную правду родители необычных детей принимали как должное только в американских комедиях. В жизни для нее места не существовало.

Необходимых и любимых вещей собралось не так уж много. Машина прибыла к подъезду ровно в восемь.

Уже сидя на заднем сиденье «Хаммера», Катя вспоминала неловкость отца, на прощание поцеловавшего ее в щеку. Мать плакала, просила писать и звонить чаще.

Расставание с прошлым далось труднее, чем девушке представлялось. Выбирая особенное будущее, в которое можно пронести лишь любимые вещи, но не позвать с собой дорогих людей, она не переворачивала страницу в своей книги жизни, а закрывала саму книгу. И несмотря на неприятное чувство утраты, осадком цинка осевшего в сердце, делала это с радостью.

У метро девушка попросила водителя остановиться. Лайонелу она скинула эсэмэску и предупредила, что приедет немного позже. Сперва ей хотелось сделать одну вещь.

Невский проспект походил на муравейник, люди стройной колонной шли в одну и в другую сторону по заснеженному тротуару. Катя дошла до «Пассажа»[16]16
  Пассаж – торговый дом.


[Закрыть], проникла за стеклянные двери, уточнила у охранника, где ей найти нужную секцию, и подошла к молодому мужчине, сидящему в углублении стены, напоминающим тесную кладовку. На откидном столике, которое служило и дверью и загородкой, белел лист с расценками и примеры удачных работ.

Катя вынула из кармана открытый блестящий замок в виде сердца и положила перед мужчиной. Много лет назад, когда играла на квартире бабы Вали, она нашла его среди инструментов ее покойного мужа, долгое время проработавшего на заводе резчиком по металлу. Бабушка, когда заметила ее находку, сказала: «От него нет ключа, ничего на него не запирай, а то потом никогда не откроешь». Замок пришелся девочке по душе, но просить его у бабы Вали она стеснялась. А однажды та сама предложила его забрать.

Гравер скучающе взглянул на девушку:

– Что будем писать?

* * *

Йоро носился по коридору с мячом, дубася им в двери, стены, подкидывая до потолка и сшибая свечи в канделябрах. Грохот стоял на весь второй этаж.

Лайонел в черном халате вышел из спальни и едва успел поймать летящую в него резиновую слюнявую тарелку – то, во что оборотень своей пастью превратил мячик.

Волк высоко подпрыгнул, прямо в полете принял человеческое обличье, а приземлившись на корточки, радостно сообщил:

– Вильям повезет меня домой!

– Чудесная новость, – обронил Лайонел и посмотрел на дверь, ведущую в комнату брата. Они не разговаривали. О переезде Кати и ее скором обращении в новую «веру» Вильяму сообщил Йоро.

Мальчик понизил голос до шепота:

– Он сказал, ему нужно уехать.

Лайонел кивнул. Это был наилучший, наипростейший и, как он надеялся, временный выход.

– Ты огорчен? Ты хочешь, чтобы он остался? – стал допытываться Йоро.

Молодой человек не ответил и, швырнув ему мяч, направился в свой кабинет. Сидя в кресле перед разложенными на столе печатями, Лайонел глубоко задумался. Ему следовало отпустить брата, на сколько тот сам пожелает, даже на целое столетие, если Вильяму это нужно, но что-то мешало протянуть руку к золотой печати с цифрой сто. И смотреть на нее не хотелось.

Дверь приоткрылась, в кабинет вошел брат, одетый в потертые синие джинсы и серо-белый свитер. Взгляд изумрудных глаз устремился на стол с печатями, уголки губ насмешливо приподнялись.

– Три года, – произнес Вильям, приближаясь к столу.

Лайонел взял «Вольную», сделав вид, будто читает текст, уведомляющий о свободе вампира, виданный им уже тысячи раз. На самом же деле он думал о том, как всегда потакал и потакает своим желаниям. Будь то красивая вещь, женщина или безрассудная, жестокая девчонка, готовая разделить с ним бессмертие. Он так привык всегда лучше других знать, что ему и всем остальным делать, чувствовать, думать, а сейчас был растерян и неуверен.

– Я все еще тут, – напомнил о себе брат и повторил: – Три года.

Лайонел положил «Вольную» перед собой, взял со стола золотую свечу, наклонил над листом и налил две лужицы воска. Затем уколол подушечку указательного пальца тонкой иглой и выдавил на одну из золотых восковых клякс алую каплю крови. На миг он замешкался, поднял глаза на стоявшего перед ним брата, а потом решительно взял свою личную печать – миниатюрную статуэтку золотого ягуара, украшенную черными и желтыми бриллиантами, и вдавил в воск. Появилось изображение ягуара в прыжке, перемахивающего через лунный серп и держащего в оскаленной пасти скипетр. После молодой человек взял третий, из длинной череды, серебряный прямоугольник и поставил еще одну печать. Герб Санкт-Петербурга застыл в воске, а с ним надпись на ленточке в самом низу – «6 месяцев».

– Полгода, и ни минутой больше, – произнес Лайонел и переместил документ на край стола.

Вильям не взял «Вольную», а с усмешкой осведомился:

– А что, если я перееду отсюда совсем, под покровительство другого вампира?

Лайонел откинулся на спинку кресла.

– Думаешь, кто-то захочет из-за тебя ссориться со мной?

Брат горестно кивнул.

– Конечно нет, какая глупость. – Он взял бумагу и повернулся к двери.

Лайонел смотрел ему вслед и понимал, что если сейчас ничего не скажет, отпустит вот так, то не скажет уже никогда. Шесть месяцев пройдут, а пропасть между ними, однажды прекратившая расти, увеличится еще больше.

– Вильям… – начал молодой человек, сцепив пальцы в замок. Брат обернулся.

Когда молчание до неприличия затянулось, пришлось признаться:

– Я просто не знаю, что сказать.

– Ты заболел? – с легким сарказмом уточнил Вильям.

– Наверно. – Лайонел рассеянно улыбнулся и после длительной паузы сказал: – Мне не хочется говорить тебе о закономерностях, схемах и прочем. Но я думаю, если бы не вмешался в ваши отношения, итога бы это, увы, не изменило.

Брат наклонил голову набок и неожиданно согласился:

– Пожалуй. Рано или поздно, вы все равно бы встретились.

Их напряженные взгляды пересеклись. В кабинете сделалось необычайно тихо. Вильям вздохнул, промолвив:

– Ты оказался прав, она другая…

– Да, – Лайонел опустил глаза, – только я не знал, что та – другая – тебе может понравиться.

Брат пожал плечами:

– Я тоже не знал. Она ошеломительная… Чего тебе говорить, ты сам все понял.

Лайонел ощутил укол ревности, точно солнечный луч проник куда-то глубоко-глубоко внутрь и порезал.

Вильям, похоже, заметил, потому что прищурился, взмахнул «Вольной» и поинтересовался:

– Полгода? Ты уверен?

– Я справлюсь с собой, – заверил Лайонел и приподнял брови, без слов задавая тот же вопрос.

– Разве у меня есть другой выход? – Не дожидаясь ответа, брат взялся за дверную ручку. – Со мной будет все в порядке, Лайонел. Ты не можешь всю нашу бессмертную жизнь неустанно следить, чтобы я не обжегся.

– Подожди. – Лайонел привстал с кресла. – Твоя необыкновенная сила…

– Что?

Молодой человек плюхнулся назад в кресло, пробормотав:

– Да так, ничего. Забудь.

Брат с пару секунд постоял на месте, затем произнес:

– До свидания, Лайонел.

– До свидания, – как эхо повторил тот.

* * *

Катя завернула за угол высокой ограды с пущенной по верху колючей проволокой, как осколками стекла покрытой льдом, и увидела у зеленых ворот две фигуры, высокую и низкую. Неподалеку стоял джип с огромными колесами. Дверцы были открыты, фары горели. А в окнах дома – ни огонька.

Девушка приветственно подняла руку. Волк подбежал и, точно молоденький бычок, боднул головой в бок.

– А мы тебя ждем! – простодушно сообщил Йоро, шлепая голыми ступнями по снежной дороге. И с нотками огорчения добавил: – Я теперь тебе не нужен, ведь есть Лайонел… Он сильный.

– Конечно, нужен, – возразила Катя, погладив его по черным спутанным волосам. Чтобы посмотреть на Вильяма, пришлось собрать всю свою волю. Девушка подняла глаза и, встретив его нежный взгляд, смущенно улыбнулась.

– Эй, – встрял между ними Йоро, уперев ладони им в животы и разводя в разные стороны, – мы же не хотим потерь, правда? У Лайонела очень чуткий сон.

Вильям засмеялся и, отступив на шаг, заверил:

– Нет, дружище, она уже давно сделала выбор и ни за что его не изменит. Не так ли?

Катя замешкалась. И дело было не в выборе, который она сделала, он сомнений больше не вызывал. Только хотел ли об этом услышать Вильям?

– Не отвечай, я знаю, – спохватился он.

Девушка едва заметно качнула головой – волосы скатились по плечам. Она уже успела позабыть о его необыкновенной чуткости.

– Вы надолго? – чтобы не молчать, спросила Катя.

Йоро побежал к машине, крикнув:

– У нас «Вольная» на полгода! Мальчик вернулся с пакетом овсяного печенья и, громко чавкая, охотно пояснил: – Лайонел не захотел отпускать Вила надолго, потому что будет по нему скучать.

Девушка закашлялась, пытаясь удержать смех, но у нее не вышло.

– Так он не говорил, – укоризненно посмотрел на оборотня молодой человек.

– Да, – Йоро хохотнул, – так он думал.

– Иди в машину, сейчас поедем, – настойчиво попросил Вильям, подталкивая мальчика в спину. Когда тот ушел, молодой человек приблизился к девушке почти вплотную и прошептал: – Поздравляю.

Катя не знала, как это воспринять, поэтому невнятно пробормотала:

– Ты мне очень помог.

Он хмыкнул.

– Любить того, кто больше всего любит себя, очень непросто, поверь уж мне. – Вильям скользнул взглядом по черным окошкам башни. – Ненависть Лайонела страшна, безразличие – невыносимо, а любовь – убийственна. Ту ли помощь я тебе оказал – еще неизвестно, Стать пленницей в холодном сердце? Надеть золотые кандалы? Такое – твое счастье?

Катя улыбнулась:

– Я раньше думала: любить отрицательных героев неправильно, это противоречит всему мирозданию. – Она медленно провела языком по нижней губе и шепнула: – В порочности есть что-то божественное.

Вильям помолчал, рассматривая ее как будто в первый раз. Наконец его взгляд переместился на машину, где в разные стороны крутил руль Йоро, и молодой человек пожелал:

– Будь счастлива.

Вскоре джип скрылся за поворотом, исчезли огоньки фар, стих шум мотора. Между серебряных веток деревьев бесшумно тянулся дымок из тонкой черной трубы, ни один лишний звук не нарушал воцарившуюся тишину.

Девушка закрыла за собой ворота. В освещенной одной лампочкой прихожей Ксана взяла ее пальто.

Пока они шли по коридору к лестнице, ведущей на второй этаж, Катя обронила:

– Надеюсь, мы подружимся. – И мысленно прибавила: «Если ты не будешь спать с моим мужчиной».

Ксана кивнула и, подойдя к одной из дверей, сказала:

– Господин у себя в спальне, отдыхает.

– Хорошо.

Служанка огляделась, как будто ее беспокоило, что их могут подслушать, и предостерегла:

– Он очень не любит, когда его будят. Аккуратнее.

Всего какая-то незначительная фраза, а Катя вдруг ощутила небывалую ярость. Она с трудом заставила свой голос не дрожать, процедив сквозь зубы:

– Будет чудесно, если мы не станем впредь давать друг другу советы.

– Простите. – Ксана потупилась. А вспыхнувший мгновением раньше гнев исчез.

Катя удивленно оглядела девушку, смиренно склонившую голову, и, пробормотав извинения, побежала к лестнице. Вспышку гнева пришлось списать на волнение. Раздумывать, почему служанка вызвала такую бурю эмоций одной лишь своей фразой, сейчас не хотелось.

В длинном коридоре на втором этаже кое-где в канделябрах горели свечи. Ноги приятно утопали в темно-бордовой ковровой дорожке, пока девушка шла до нужной двери. В комнате было тихо, в окно светила белая луна. Катя приблизилась к постели и присела рядом со спящим Лайонелом, до пояса укрытым шелковой простыней. Блики света озаряли его обнаженную грудь, лицо, золото волос и ресниц.

Девушка боролась с желанием прикоснуться к нему, но не осмеливалась, зная, что любой шорох его разбудит. Угадывая бесшумное дыхание по едва заметному движению груди, она сидела не двигаясь и пыталась восстановить в памяти каждое мгновение этой зимы, проведенное с ним. Встреч, взглядов, прикосновений, улыбок было так много, достаточно, чтобы никогда их не забыть, и в то же время так мало – не насытиться.

– Ты готова? – раздался в тишине голос Лайонела.

Катя вздрогнула от неожиданности, а он притянул ее к себе, но не поцеловал, приблизил лицо к своему и сказал:

– Весна уже никогда не будет для тебя той, что раньше, лето, осень, зима… И на все другими глазами, и так бесконечно!

Она чуть наклонилась вперед и прикоснулась к его губам. На какую-то секунду ей показалось – он поддастся соблазну, разденет ее, нежный поцелуй медленно перерастет в занятия любовью…

Лайонел поднялся и, быстро одевшись, протянул ей руку, приказав:

– Идем.

Они вышли в коридор, дошли до лесенки, ведущей в квадратную башню, и поднялись в нее. Небольшая комната оказалась абсолютно пустой, за исключением мягкого огромного дивана по ширине стены и лестницей под потолок, с открытым люком.

Катя поежилась от влажного холодного воздуха и вопросительно посмотрела на молодого человека.

– В помещении ты будешь задыхаться, – пояснил Лайонел и со смешком добавил: – А простыть тебе больше не грозит.

Он поднялся первым, подал ей руку и вытащил на крышу, ногой захлопнув люк. От высоты перехватило дух, а от резкого аромата весны закружилась голова. Катя вцепилась в Лайонела и огляделась. Белая луна, огромная и как никогда близкая, висела над тонкой трубой, испускающей дым. Деревья, озаренные бледным светом и одетые в снежно-хрустальный наряд, в таинственном молчании обступили дом. В глубоком черном небе заледенели звезды – множество блестящих серебряных глаз.

Лайонел задрал голову и рассмеялся:

– Даже звезды высыпали на небо посмотреть на твою вселенскую глупость.

Катя улыбнулась:

– Им уже известно, что я думаю.

– Да, это так. Ангел смерти бродит у дома, он помнит тебя.

Девушка взволнованно подняла глаза и негромко спросила:

– Все будет хорошо, правда? – Вовсе не ангел смерти ее волновал, Лайонел это понял.

– Ну… если учесть, что мы стоим на обломках чужих сердец, старейшины получили донесение и о чем-то мучительно думают, а высшее общество возмущено моим поведением, то… да, все будет хорошо. А если нет, у нас всегда в запасе есть несколько веков, чтобы наладить нашу жизнь.

Катя прижалась щекой к его плечу и спросила:

– Помнишь, когда мы ехали на той сумасшедшей лошади, я поцеловала тебя, а ты рассердился?

– Мне показалось, сумасшедшей все-таки была не лошадь, – весело признался Лайонел.

Они засмеялись. Девушка жадно вдохнула морозно-свежий аромат, исходивший от белой рубашки, прошептав:

– В твоем городе мостов есть один особенный, я была сегодня на нем…

Лайонел с любопытством смотрел на нее, ожидая продолжения, когда его не последовало, засыпал вопросам:

– Я должен буду его найти? Там замок? На нем что-то написано? Это важно?

– Да.

С минуту он о чем-то размышлял, затем мягко улыбнулся и сказал:

– Моя наивная девочка, слова вытрутся от прикосновений любопытных, железо превратится в прах, и мост тот исчезнет с карт, а мы все еще будем вместе.

– Я знаю.

Они долго молчали, глядя друг на друга, наконец, на красивом лице отразилась досада – молодой человек вздохнул.

– Ты же не хочешь, чтобы я бросил тебя тут, а сам промчался по всем городским мостам? Скажи, что написано на том замке!

– На нем написано: «С тобою рядом и вечности мало…»

Звезды в черном небе погасли – все разом. Как будто ангелы вдруг решили, что смотреть им больше не на что. Осталась лишь холодная равнодушная луна.

Лайонел погладил девушку по щеке, опустился на колени и, порезав ногтем шею, прошептал:

– Добро пожаловать в ад, любовь моя!

Алая капля потекла по алебастровой шее, Катя прижалась к ней губами и ощутила, как сердце совершило прыжок в бесконечность, свободно зареяло… счастливое, счастливое, счастливое.

Музыкальные произведения, упоминаемые в книге:

1. Никколо Паганини – Каприс № 24 (ля-минор).

2. Франц Шуберт – Симфония № 8 си минор «Неоконченная» D759: Allegro Moderato.

3. Франц Шуберт – «Аве, Мария».

4. Вивальди – Зима «Времена года».

5. Иоганн Себастьян Бах – Органная прелюдия и фуга ля минор, BWV 543.

6. Иоганн Себастьян Бах – Токката и фуга ре минор, BWV 565.

7. Иоганн Себастьян Бах – Оркестровая сюита № 2 си-минор, BWV 1067 «Шутка».

8. Вангелис – «Морская малышка».

9. Вангелис – «Альфа».

10. Вангелис – «Завоевание рая».

11. Евгений Дога – из к/ф «Мой ласковый и нежный зверь».

12. Вольфганг Амадей Моцарт – «Реквием» 14 частей.

Дорогие читатели!

«Музыка тысячи Антарктид» – «Зима» – открыла цикл романов «Времена года». Впереди «Весна», пора возрождения и таянья льдов. Снегопады превратятся в дожди, деревья сменят белоснежные одежды на легкие наряды, сотканные из паутины капель, зазвенят в каналах тающие льдинки.

Весна всегда обещает перемены! А произойдут ли они у героев? Несомненно! Чьи мечты разобьются, а чьи сбудутся? Каковы последствия выбора и верен ли он? Любовь или увлечение? Разочарование и обиды или новые цели, препятствия и надежды?