Текст книги "Тяжесть и нежность. О поэзии Осипа Мандельштама"

Знакомство Мандельштамов с актером-чтецом Владимиром Яхонтовым состоялось зимой 1926/1927 года, тогда же Мандельштам написал и опубликовал статью о нем, так и названную – «Яхонтов», где дал самую высокую оценку и его актерскому мастерству, и художественному уровню создаваемых им литературных композиций для театра одного актера «Современник», и искусству монтажа, положенному в их основу. С этого времени и вплоть до последнего ареста Мандельштама их общение и творческое сотрудничество было самым тесным. Надежда Яковлевна вспоминала: «Актерское чтение стихов Мандельштам назвал “свиным рылом декламации”. Когда мы познакомились с Яхонтовым, который оказался нашим соседом через стенку в Лицее (Царское Село), Мандельштам сразу приступил к делу и стал искоренять актерские интонации в его композициях в прозе, а главным образом в стихах. С Маяковским Яхонтов более или менее справлялся, потому что слышал на вечерах авторское чтение, но Пушкина читал по Малому или Художественному театрам. Мандельштаму понравился Гоголь и Достоевский в голосе Яхонтова, а сам Яхонтов показался не актером, а “домочадцем литературы”, который так проникся Акакием Акакиевичем и Макаром Девушкиным, что стал их живым представителем в новой жизни. С тех пор пошла дружба и непрерывная работа над чтением стихов»[445]445
  Мандельштам Н.Я. Вторая книга. С. 325; подробно о принципах декламации в понимании Яхонтова и Мандельштама см.: Кузичева Марина «Законы поэзии спят в гортани…» //Новый мир. 2015. № 2 – https://magazines.gorky.media/novyi_mi/2015/2/zakony-poezii-spyat-v-gortani.html


[Закрыть].

В начале 1930-х Мандельштам и Яхонтов много общались в Москве, регулярно ходили друг к другу в гости, Мандельштам читал Яхонтову написанные стихи, Яхонтов показывал отрывки готовящихся спектаклей. Запись из дневника Яхонтова от 13 марта 1931 года: «Были Мандельштамы. Мы очень обрадовались им. Эти встречи с ними всегда очень приятны. <…> Показывали им сцену из “Горя от ума” (Фамусов и Скалозуб II акт). Не успели послушать его прекрасную “Армению”. Я уехал на выступление. Условились встретиться назавтра. (Мандельштам просил не делать Гамлета – почему? – нужно будет об этом поговорить)»[446]446
  Мандельштам О.Э. Полн. собр. соч. и писем… Приложение. Летопись жизни и творчества. С. 376.


[Закрыть]. К ноябрю 1931 года относятся рассказы Э.Г. Герштейн: «Придя туда (к Мандельштамам в съемную комнату на Покровке – И.С.), я застала однажды Яхонтова во фраке и в цилиндре. Эта экзотика ничуть не резала глаз. Яхонтов вписывался в комнату как отдельный кадр в хорошо рассчитанном пространстве. Осип Эмильевич читал вместе с ним свои шуточные стихи. <…> Звонкий и мощный голос Яхонтова звучал со спокойной силой, а Мандельштам нарочно выдрючивался нагловатым козлиным тенорком. <…> Потом Яхонтов читал письмо Лили Поповой (своей первой жены и бессменного режиссера) из Средней Азии. Она описывала свои впечатления применительно к принципам их будущих спектаклей (в “Театре одного актера” Яхонтова). Осип Эмильевич похвалил письмо. Но когда Яхонтов прочел свою новую работу – вторую главу “Евгения Онегина”, произошел конфуз. Мандельштаму не понравилось. <…> У Яхонтова сделались колючие глаза, и мы скоро ушли – нам было по дороге. Тут уж Яхонтов утверждал, что он не может работать над прозой Мандельштама – слишком она густая»; другое свидетельство: «Я пришла к Осипу Эмильевичу на Покровку, застала его вдвоем с Яхонтовым. Разговор их был посвящен темам оригинальной работы Владимира Николаевича в его “Театре одного актера”…»[447]447
  Герштейн Э. Мемуары. С. 25, 425.


[Закрыть].

Как видим, Яхонтов вовлек Мандельштама в свои труды и замыслы и представлял на его суд свои спектакли. В годы воронежской ссылки их отношения не прерывались – Яхонтов дважды в марте и апреле 1935 года приезжал в Воронеж на гастроли, в апрельский приезд он просидел у Мандельштамов всю ночь[448]448
  Мандельштам Н.Я. Воспоминания. С. 155.


[Закрыть]. После ссылки общение продолжилось, в июне 1937 года Яхонтов читал Мандельштаму свою композицию «Новые плоды» (о Мичурине и Циолковском)[449]449
  Мандельштам О.Э. Полн. собр. соч. и писем… Приложение. Летопись жизни и творчества. С. 483.


[Закрыть], в которую он собирался добавить мандельштамовские тексты, – Мандельштам упомянет «Новые плоды» в «Стансах» 1937 года, написанных, возможно, по просьбе Яхонтова и его режиссера Еликониды Поповой для их готовящейся композиции о Сталине[450]450
  Об этом: Швейцер В. Мандельштам после Воронежа // Вопросы литературы. 1990. № 4. С. 235–253


[Закрыть]. В июле 1937 года, живя в Савелове, Мандельштам приезжал в Москву на яхонтовский спектакль о Пушкине, приезжал и позже из Калинина и приводил в гости к Яхонтову Наталью Штемпель, она потом вспоминала: «Владимир Николаевич был очень любезен, расспрашивал меня о Воронеже, показывал нам, как он работает над своими композициями. Мне запомнились очень длинные, в несколько метров, ленты, состоящие из склеенных листов бумаги разной величины»; отношения Мандельштама и Яхонтова были близкие, теплые, «Мандельштам хорошо его знал и любил, вернее, они взаимно любили друг друга»[451]451
  «Ясная Наташа». Осип Мандельштам и Наталья Штемпель. С. 23, 26, 22.


[Закрыть]. В тяжелые месяцы после ссылки Яхонтов оказал большую поддержку Мандельштаму, материальную и душевную.

На фоне таких отношений логично предположить знакомство Мандельштама с композицией «Война» – со спектаклем, выпущенным весной 1930 года, или с книгой 1929 года, или с тем и другим вместе.

Что собой представляет композиция «Война»? Это монтаж документальных и публицистических материалов на военную тему с отрывками из художественных, по преимуществу поэтических текстов – Державина, Пушкина, Лермонтова, Маяковского, Эмиля Верхарна, Пруста, Шекспира и много из Хлебникова – из его антивоенной поэмы «Ладомир», отзвуки которой слышны в «Неизвестном солдате», из рассказа «Есир», из стихотворения «Зверинец», откуда Мандельштам заимствовал название и сюжетообразующую идею для своего антивоенного стихотворения 1916 года. Хлебников был любимым поэтом Яхонтова, в предисловии он называет его «гениальным»[452]452
  Яхонтов В. Война. Композиция. Л., 1929. С. 7.


[Закрыть]. Основной документальный материал взят из истории Первой мировой войны, но сюжет уходит и глубже в историю – к XVIII веку, к Юлию Цезарю, к Александру Македонскому.

Книга, предназначенная автором для театральных постановок, профессиональных и самодеятельных, иллюстрирует тему перерастания антиимпериалистической войны в мировую революцию – военные картины сменяются в финале картиной восстания мирового пролетариата. Весь материал смонтирован по принципу волшебного фонаря с рефреном из «Фонаря» Державина: «Явись! И бысть!» (т. е. был, было).

Подробный, эмоциональный рассказ об истории этой композиции можно найти в книге Яхонтова «Театр одного актера», выпущенной в 1958 году[453]453
  Яхонтов В.Н. Театр одного актера. М., 1958. С. 236–245.


[Закрыть]. Самого актера уже не было в живых – он покончил с собой в 1945 году, и книга была подготовлена Е.Е. Поповой по его дневникам, по собственным записям и воспоминаниям. Мандельштам не упомянут в ней ни разу – это было и невозможно по условиям времени, но фигуры умолчания там просматриваются.

Выберем из текста «Войны» то, что представляет наибольший интерес в связи с «Неизвестным солдатом»: «Миллионы людей убиваются и калечатся» (с. 48) – ср.: «Миллионы убитых задешево»; «прекратится только тогда, когда рабочие Германии, Франции, Англии и России опомнятся от дурмана, братски протянут друг другу руки» (с. 52) – ср. «Эй, товарищество, шар земной!»; названия картин и главок соответствуют мандельштамовским темам: «Воздушная атака» (с. 59), «Окопная война» (с. 70), «Газовая атака» (с. 80); есть у Яхонтова свидетельства об особенностях окопной войны (с. 70–71), не раз упоминаются «землянки» – Надежда Яковлевна вспоминала, что именно с окопной темы началась работа над «Солдатом»[454]454
  Мандельштам Н.Я. Третья книга. С. 420.


[Закрыть]; особенно подробно описываются все детали газовой войны – газовые атаки, газовое облако, плывущее над окопами, действие газов на человека (с. 76–95, 123) – ср. строфу о «гении могил» у Мандельштама; в VIII картине на фоне описаний техники бомбометания вдруг появляется Иисус, следует отрывок из Евангелия от Матфея с пророчеством о втором пришествии (в параллель дается сцена входа императора Вильгельма II в Иерусалим); в картине X описаны бомбардировки, уничтожающие всякую жизнь (с. 112); в XI картине рассказано о ночных полетах и о том, как авиаторы, возвращаясь на землю в темноте, зажигали особые осветительные факелы под нижним крылом аэроплана (с. 119–120) – ср.: «Чуть-чуть красные мчались в свой дом»; там же есть картина внезапно вспыхнувшего огня: «Солдаты видели только, что их как будто окружило неистовое крутящееся пламя» (с. 120) – ср: «Свою голову ем под огнем», «и столетья / Окружают меня огнем»; есть и тема полуобморочного состояния раненого: «Мое сознание, часами силясь раздаться, растянуться в высоту, чтобы приобрести в точности форму комнаты и заполнить доверху ее гигантскую воронку…» (с. 124) – ср.: «И сознанье свое затоваривая / Полуобморочным бытием…»; есть упоминания «калек» (с. 141), как и у Мандельштама; в тексте присутствуют Аравия (с. 137), Швейк (с. 158), Шекспир как автор «Юлия Цезаря» (с. 148–154), есть выражение «бойня народов» (с. 140) – ср. с «битвой народов» у Мандельштама; есть у Яхонтова и Мандельштама сходные риторические конструкции в отношении войны: «И к чьей выгоде и пользе, для какой цели все эти ужасы и зверства? Для того, чтобы прусские юнкера…» (с. 142) – ср. у Мандельштама (с обратным знаком): «Для того ль заготовлена тара / Обаянья в пространстве пустом…» Эти множественные параллели позволяют думать, что Мандельштам достаточно внимательно изучил «Войну» как собрание документальных материалов, даже если не видел ее сценического решения; мы склонны относить эту композицию к числу близких источников «Стихов о неизвестном солдате», именно близких, в отличие от множества самых разнородных текстов – литературных и философских, – следы которых исследователи находят у Мандельштама.

М.Л. Гаспаров, не включивший «Войну» в обзор источников «Солдата», убедился в какой-то момент, что Мандельштам эту книжку читал. В 1995 году он писал Омри Ронену: «…мне указали на еще один возможный его источник: литмонтаж Яхонтова «Война» (отд. книжка 1929). Ничего разительного я там не нашел, кроме факта, который мог бы знать и раньше – что большие Берты били по Парижу “из-под Лаона”. Это сразу объяснило и название “Реймс-Лаон”, и возникновение этого стихотворения в ходе работы над «Солдатом», и транслитерацию “Лаон” вместо произносимого “Лан”»[455]455
  Стих, язык, поэзии. Памяти Михаила Леоновича Гаспаров. М., РГГУ, 2006. С. 69–70.


[Закрыть]. Автору настоящей статьи, пришедшему своим путем к этой теме, кажется важным не столько скепсис М.Л. Гаспарова, сколько сам факт, что книга Яхонтова попала в фокус внимания коллег задолго до наших разысканий.

Спектакль Яхонтова-Поповой «был принят очень хорошо»[456]456
  Яхонтов В.Н. Театр одного актера. С. 245.


[Закрыть]. «Если не знать, как игрался этот спектакль, а только читать текст композиции “Война”, изданный “Прибоем”, может показаться, что перед глазами гора каких-то осколков: стихи Державина и Маяковского, Хлебникова и Пушкина, сводки, приказы, цифры, инструкции, Марсель Пруст, неведомые имена военных теоретиков, “Капитал”, “Диалектика природы”, библейские псалмы… Будто разбомбили здания библиотек, церквей, военных штабов и в воздух вместе с пеплом и дымом взметнулись разорванные страницы книг.

Но когда перечитываешь этот набор текстов, вдруг становится слышимым какое-то сплетение мелодий, то тихих, то громких, то скорбных, то ликующих.

А когда путем сбора многих фактов, свидетельств, догадок восстановишь для себя общую картину спектакля, перед глазами предстает нечто подобное “Гернике” Пикассо. Огромная трагическая фреска, которую невозможно рассмотреть сразу, контрастная в своих частях, монументально-целостная в общем замысле – невиданный по социальной силе театр, замечательное по размаху зрелище.

Тогда восхитишься целенаправленной мыслью, как магнитом притягивающей к себе все эти фрагменты, куски и части. И поймешь, что пророческим в своей исторической перспективе явился спектакль “Война”», – так охарактеризовала его впоследствии театровед Наталья Крымова, автор книги о творчестве Яхонтова[457]457
  Крымова Н.А. Владимир Яхонтов М., 1978. С. 177.


[Закрыть].

Особого внимания заслуживает эпилог композиции, составленный из официальных газетных лозунгов: «Тебе дадут ружье. Бери его и учись хорошенько военному делу. Эта наука необходима для пролетариев не для того, чтобы стрелять против твоих братьев – рабочих других стран, – а для того, чтобы положить конец эксплуатации, нищете и войнам не путем добреньких пожеланий, а путем победы над буржуазией и обезоружения ее <…> Крепче винтовку в руках, порох сухим на посту коммунистического будущего…» (с. 170, 171). Призыв вооружаться – логичное звено антивоенной советской пропаганды. В связи с этим вспомним первоначальную, впоследствии отброшенную концовку «Стихов о неизвестном солдате»:

 
Но окончилась та перекличка
И пропала, как весть без вестей,
И по выбору совести личной,
По указу великих смертей
Я – дичок испугавшийся света,
Становлюсь рядовым той страны,
У которой попросят совета
Все, кто жить и воскреснуть должны.
И союза ее гражданином
Становлюсь на призыв и учет,
И вселенной ее семьянином
Всяк живущий меня назовет[458]458
  Мандельштам О.Э. Полн. собр. соч. и писем. Т. 1. С. 505.


[Закрыть].
 

Именно эта строфа дала М.Л. Гаспарову ключ к замыслу «Солдата»[459]459
  Гаспаров М.Л. О. Мандельштам: Гражданская лирика 1937 года. С. 15.


[Закрыть]. Логика пропагандистского текста требует подобного финала, только у Мандельштама здесь не призыв всем встать под ружье, не лозунг в повелительном наклонении, а высказывание от первого лица, самоопределение и личная тема обретения «отщепенцем» семьи в своей стране, именование которой просвечивает в словах «совет» и «союз», а «дичок, испугавшийся света» увязывает этот финал с пророчеством о светоносной грядущей войне.

«В трагической картине мира XX века, изображенной в “Стихах о неизвестном солдате”, эта строфа выглядит как остаточный элемент. Понятно, почему она осталась незавершенной и была отвергнута автором», – пишет по поводу этих стихов Э.Г. Герштейн[460]460
  Герштейн Э.Г. Мемуары. С. 127.


[Закрыть]. Да, строфа была отвергнута, так как уже написанные стихи оказались о другом. Она интересна тем, что обнаруживает связь «Стихов о неизвестном солдате» с пропагандистской литературой того времени. Для сравнения приведем отрывки из стихотворения Николая Заболоцкого «Война – войне» (1937), на которое указал О. Лекманов в связи со «Стихами о неизвестном солдате»:

 
 Война вздымает голову с кладбища,
 Уж новая ей требуется пища.
 За 18 лет народу подросло, —
 Проходят годы, не проходит зло.
 Увы, уроки Марны и Вердена
 Позабываются. Шагая по колена
 В густой крови, война идет на нас.
 Бери ружье, готов противогаз!
………………………………………………
 В такой стране – единственной стране,
 Которая от самого начала
 Провозгласила ненависть к войне,
 Которая мужала и крепчала
 И превратилась в подлинный оплот
 Труда всемирного, где правит сам народ,
 Где о врагах своих он помнит ежечасно,
 В такой стране быть воином прекрасно!
 

Все стихотворение Заболоцкого (по объему почти равное «Стихам о неизвестном солдате») выдержано в духе официальной риторики, с той же топикой и тем же императивом: «Бери ружье!» Справедливости ради скажем здесь, что через 9 лет Заболоцкий, уже отбывший срок за антисоветскую пропаганду и вернувшийся в Москву, напишет одно из лучших русских стихотворений на военную тему – «В этой роще березовой…» (1946), которое вполне обоснованно ставят в один ряд со «Стихами о неизвестном солдате»[461]461
  Шубинский В. Последняя битва // Новая камера хранения – http://www.newkamera.de/nkr/ zametki_01.html


[Закрыть].

О.А. Лекманов предположил, что именно «Война – войне», опубликованная в «Известиях» 23 февраля 1937 года, стала для Мандельштама ближайшим, раздражающим поводом к работе над «Солдатом», на фоне постоянных споров с Рудаковым о Заболоцком, которого Мандельштам не принимал, это предположение выглядит более чем убедительно; к этому Лекманов добавляет текущий газетный фон – многочисленные публикации об империалистической военной угрозе и постоянные призывы к писателям больше писать о грядущей войне и создавать «оборонную литературу»[462]462
  Лекманов О.А. Поэты и газеты: Очерки. М., 2013. С. 234–237.


[Закрыть]. Напомним, что в это время вовсю шла война в Испании, которая «воспринималась как предвестие близкой революционной войны»[463]463
  Кен О.Н. «Нелогичный третий раздел. “Стихи о Неизвестном солдате” и ожидания эпохи». С. 149.


[Закрыть], и Мандельштам был эмоционально так вовлечен в эти события, что с августа 1936 года стал активно учить испанский язык и через три месяца уже мог читать средневековую испанскую поэзию.

В феврале 1937 года Мандельштам написал «оборонное» стихотворение о танковом параде «Обороняет сон мою донскую сонь…», завершил так называемую «Оду Сталину» и вот следом, в первых числах марта, взялся за большой антивоенный и патриотический текст. Первый вариант был сразу послан в журнал «Знамя», откуда был получен ответ, смысл его известен со слов Надежды Яковлевны: «Редакция “Знамени” сообщала, что войны бывают справедливые и несправедливые и что пацифизм сам по себе не достоин одобрения»[464]464
  Мандельштам Н.Я. Воспоминания. С. 214–215.


[Закрыть]. Ответ знаменательный – уже тогда было ясно, что стихи Мандельштама отличаются от «оборонной литературы» не только стилистически, но и по сути, хотя, казалось бы, топика в них задействована та же самая.

Отличительное свойство великих произведений искусства, к числу коих несомненно принадлежат «Стихи о неизвестном солдате», состоит в том, что они забывают о поводах своего появления и наполняются будущим, так что смыслы их не утрачиваются, а наоборот, прирастают со временем. Но отрыв стихов от актуальной повестки происходит и в самом процессе их создания, или точнее сказать – в процессе рождения и саморазвития текста. «Стихи о неизвестном солдате» – пример того, как поэтический дар может завладеть автором и перекрыть начальный идейный посыл и как может произойти тот самый «выход за пределы», о котором писал Мандельштам в черновиках «Разговора о Данте»: «“Вывод” в поэзии нужно понимать буквально – как закономерный по своей тяге и случайный по своей структуре выход за пределы всего сказанного»[465]465
  Мандельштам О.Э. Полн. собр. соч. и писем. Т. 2. С. 461. На эту фразу в связи со «Стихами неизвестном солдате» обратил внимание О.Н. Кен (Кен О.Н. «Нелогичный третий раздел. “Стихи о Неизвестном солдате” и ожидания эпохи». С. 163).


[Закрыть].

М.Л. Гаспаров увидел в последовательности редакций «Солдата» движение «от апокалипсиса к революционной войне»[466]466
  С. 66.


[Закрыть]. Но рост текста не был линейным, и вектор его внутреннего развития представляется нам по-другому – как движение от света ожидаемой последней войны (третий раздел) к всесжигающему огню, в котором вместе со всеми сгорает и сам поэт. Таким образом в финале «Неизвестного солдата» замыкается большой лирический сюжет последних лет, его начальная точка совпадает с первой вспышкой замысла – это первые строки стихотворения «Не мучнистой бабочкою белой…», где поэт, напомним, идентифицирует себя со сгоревшим летчиком. Мировая катастрофа, представшая внутреннему зрению поэта, проживается им в стихах как личный опыт, как картина гибели в огне вместе со всеми, и этот лирический сюжет развивается поверх идеологии своей собственной «тягой».

Поэтический дар – это еще и ви1дение правды. В черновиках «Солдата» есть строфа о «зренье пророка смертей» – такое «зренье» не знает границ времени, оно видит прошлое вместе с будущим не как процесс, а как состояние мира. Пророческим ви-1дением создан огромный смысловой объем этих стихов, и вот уже много десятилетий они напитываются для нас всем ходом русской и мировой истории и судьбой самого поэта. И дело тут не в «ложной апперцепции», а в развитии смыслов, заложенных в самом тексте и раскрывающихся в движении времени. Это можно видеть на примере различных, порой противоположных толкований завершающей строфы принятого текста:

 
Напрягаются кровью аорты,
И звучит по рядам шепотком:
– Я рожден в девяносто четвертом…
– Я рожден в девяносто втором…
И, в кулак зажимая истертый
Год рожденья, с гурьбой и гуртом
Я шепчу обескровленным ртом:
– Я рожден в ночь с второго на третье
Января в девяносто одном
Ненадежном году, и столетья
Окружают меня огнем.
 

Где происходит эта перекличка? Кто в ней участвует, с кем разделяет участь поэт? Надежда Яковлевна связывала эти строки с необходимостью ссыльным регулярно проходить перерегистрацию в отделении воронежского НКВД[467]467
  Мандельштам Н.Я. Воспоминания. С. 145.


[Закрыть]; ей возражал М.Л. Гаспаров, слышавший в этих строках перекличку добровольцев-новобранцев будущей войны[468]468
  Гаспаров М.Л. О. Мандельштам: Гражданская лирика 1937 года. С. 14–15.


[Закрыть]; Ю.И. Левин, кажется, первый увидел здесь «поверку мертвецов»[469]469
  Левин Ю.И. Заметки о поэзии О. Мандельштама тридцатых годов, II («Стихи о неизвестном солдате»). С. 203.


[Закрыть], А.А. Морозов, возражая М.Л. Гаспарову, писал конкретнее – о «перекличке мертвецов в общем хоре убитых или замученных в лагерях из поколения Мандельштама»[470]470
  Морозов А.А. К истории «Стихов о неизвестном солдате» О. Мандельштам // Стих, язык, поэзия. С. 438.


[Закрыть]; И.Б. Роднянская связала строфу с темой безымянности: «…смотр поколения “с обескровленным ртом”, восставшего из безвестных братских могил (что-то подобное “Ночному смотру” Цедлица – Жуковского: точная дата рождения заменяет каждому отнятое имя, они все не потеряны, все на счету»[471]471
  Роднянская И.Б. «Говоря ненаучно…» // Новый мир. 1997. № 9 – https://magazines.gorky. media/novyi_mi/1997/9/govorya-nenauchno.html


[Закрыть]; Б.М. Гаспаров писал, что «поэма Мандельштама завершается “смотром”-перекличкой погибшего поколения. Смотр происходит у входа в подземное царство мертвых, на берегу Леты; каждый вызываемый предъявляет свой год рождения, служащий одновременно и личным номером солдата, и “истертой” монетой – платой за проезд в царство мертвых»[472]472
  Гаспаров Б.М. Смерть в воздухе (к интерпретации «Стихов о неизвестном солдате»). С. 231.


[Закрыть]; споры подытоживает О.А. Седакова: «Что это? перекличка заключенных, лагерников или новобранцев? В ландшафте мандельштамовской войны-бойни это почти неотличимо. Всех уничтожает некая сила, падающая с недобрых небес, от изветливых звезд, – сила, враждебная предназначению человека, его “черепу”, то есть его творческой задаче и счастью творчества. Все происходит ввиду космического конца – и космического начала, световой вести.…»[473]473
  Седакова О.А. Поэт и война // Вестник русского христианского движения. 205. 2016, № 1. С. 115.


[Закрыть]

Кажется, здесь правы все. Мандельштамовское поэтическое высказывание лежит в области таких высоких художественных обобщений, что допускает различные привязки мотивов, – каждая из них что-то прибавляет к смыслу; одному только здесь не находится места – разговору об актуальности и политических взглядах поэта.

В поэтическом пространстве «Стихов о неизвестном солдате» сливаются в одну общечеловеческую трагедию все катастрофы XX века – первая мировая война, катастрофа истребления людей сталинским режимом, вторая мировая война, еще тогда не начавшаяся, и новые катастрофы и войны, каким мы стали свидетелями. Но и этим так называемое «содержание» оратории не исчерпывается. В «Разговоре о Данте» Мандельштам, говоря о «Божественной комедии», задал и нам подход к такого рода поэтическим текстам: «…вещь возникает как целокупность в результате одного дифференцирующего порыва, которым она пронизана. Ни одну минуту она не остается похожа на себя самое. Если бы физик, разложивший атомное ядро, захотел его вновь собрать, он бы уподобился сторонникам описательной и разъяснительной поэзии, для которой Дант на веки вечные чума и гроза»[474]474
  Мандельштам О.Э. Полн. собр. соч. и писем в 3 т. Т. 2. С. 160.


[Закрыть]. К этому стоит прислушаться, тем более что «Стихи о неизвестном солдате» во многих отношениях являют собой, по определению О.А. Седаковой, пример «дантовского вдохновения в русской поэзии»: «На месте готовых смыслов нас встречает значение, которое само строит себя по ходу речи и несоизмеримо с пересказом; которое не копирует, но “разыгрывает” вселенную, язык и историю рода человеческого в ее апокалиптическом развороте. Смелость этого мандельштамовского «неодантизма» остается непревзойденной и в наши дни»[475]475
  Седакова О.А. Дантовское вдохновение в русской поэзии. – https://www.olgasedakova.com/Poetica/1546


[Закрыть].

М.Л. Гаспаров, обозревая труды мандельштамоведов, утверждал: «в стихотворении ищут больше, чем в нем есть, – или, по крайней мере, чем вложено в него автором»[476]476
  Мандельштам О. Гражданская лирика 1937 года. С. 11.


[Закрыть]. Но история «Стихов о неизвестном солдате» – это как раз история о том, как далеко может уйти художник от начальной точки своего вдохновения. Среди мандельштамовских стихов 1937 года есть три очень разных примера поэтической разработки заданной темы: просталинские «Стансы» («Необходимо сердцу биться…») с их гладкописью и, в общем, отсутствием поэзии, «Ода», в которой сшибка идеологического задания и сильного поэтического дыхания дала результат двойственный, фантасмагорический, и, наконец, «Стихи о неизвестном солдате», где агитационное задание по типу «оборонной литературы» диктует поэтику лишь первых, окопных строф с их усильно-патетической возгонкой взятой темы, а в итоге поэзия торжествует над идеологией даже в том недоработанном тексте, который нам остался.

Мандельштамовская лирика последних лет отражает картину трагического раздвоении поэта под давлением террора и официальной идеологии, картину борьбы за себя, за художника в себе, в конечном счете – картину борьбы жизни со смертью («Я должен жить, хотя я дважды умер…»). В этой борьбе и рождались «Стихи о неизвестном солдате», и если читателю нет дела до их первоначального замысла, то историку литературы стоит заниматься реконструкцией хотя бы для того, чтобы увидеть, на какой неблагодатной почве выросло одно из главных поэтических событий эпохи.