Текст книги "Две недели в другом городе. Вечер в Византии"

Глава 24

С двенадцати часов дня до вечера Брезач и Джек трудились в тесной, неприбранной комнате, расположенной на четвертом этаже. Они переписывали страницу за страницей, делали купюры, вставки, вносили изменения, намеченные прошлым вечером в ресторане. Они работали быстро и продуктивно, понимая друг друга с полуслова, так, словно за плечами у них была дюжина созданных совместно сценариев. Хильда, секретарша Делани, стенографировала, и к шести часам, когда их одолела усталость, она забрала домой для расшифровки толстую стопку листов.

После ее ухода Джек взял чашку кофе, приготовленного Максом. Наслаждаясь кофе, Джек откинулся на спинку стула и с удовлетворением подумал о работе, выполненной ими сегодня.

– Может быть, я потерял рассудок, – сказал Джек, – но мне кажется, в конце концов у нас получится замечательная картина.

Брезач хмыкнул:

– Не расслабляйтесь, Эндрюс. Всегда помните об эйфории, которая охватывает человека, когда он находится глубоко под водой.

– Это не эйфория, – возразил Джек. – Повторяю – я убежден в том, что фильм выйдет превосходный.

– Не тошнотворный, – поправил его Брезач. – От более сильных высказываний воздержусь.

Джек поставил свою чашку, поднялся, потянулся:

– Я согласен. Превосходный и не тошнотворный.

– Как, по-вашему, все это воспримет Делани? – спросил Брезач.

– Он поблагодарит нас за то, что мы спасаем его жизнь.

– Ваши слова не кажутся вам наивными?

– Я тебе скажу, что я думаю, – произнес Джек. – Если бы он находился с нами, он бы, вероятно, стал возражать против многого из того, что мы делаем. Не всего, но многого. Но он увидит лишь конечный результат нашей работы. Что бы ты о нем ни думал, он не дурак. Даже если Делани пожелает что-то перемонтировать или вернуть один-два старых куска, он, несомненно, признает, что мы улучшили картину.

– Ну, – пожал плечами Брезач, – вы его лучше знаете.

– Да, верно, – согласился Джек. – Ну что, продолжим вечером? Я могу вернуться сюда к девяти часам.

– О…

Возникла небольшая пауза, в течение которой Брезач и Макс переглянулись.

– Что такое? – спросил Джек.

– Ничего, – отозвался Брезач. – Просто Холт пригласил нас на ужин. Он попросил меня передать приглашение вам и Максу. Я думаю, в тот день, когда Холту не удается накормить ужином человек двадцать, он испытывает чувство вины.

– Когда ты встречался с Холтом? – спросил Джек.

Он старался избежать разговора о предложении, которое Холт сделал Брезачу, и был рад тому, что Роберт не вспоминал о нем. Джек знал, что рано или поздно ему придется принять решение относительно своей дальнейшей судьбы, но старался оттянуть эту минуту до того времени, когда ситуация прояснится.

– Я был у него утром, – ответил Брезач. – В конторе.

– Что он сказал?

– Он предложил весьма выгодные условия, – вставил Макс.

– Холт – щедрый человек, – заметил Джек. – Что он сказал?

– Примерно то же самое, что сказали вы вчера вечером, – ответил Брезач. – Энное количество долларов за сценарий и место помощника Делани с твердым окладом. Выйдя из больницы, Делани займется доработкой сценария, а затем съемками.

– Энное количество долларов. – Макс возбужденно замахал руками. – Почему ты не скажешь, какое именно? Пятнадцать тысяч долларов! Это целое состояние.

– Вы забываете, Макс, – сказал Брезач с недоброй улыбкой на лице, – о том, что я – сын богатого человека и презираю деньги.

– Какая разница, сколько денег у твоего отца, – повысил голос Макс. – Тебе не хватает денег на то, чтобы питаться три раза в день, и ты знаешь это.

– Успокойтесь, Макс, успокойтесь. – Брезач ласково похлопал Макса по плечу. – Я не собираюсь от них отказываться.

– Что ты ответил Холту? – спросил Джек.

– Я сказал ему, что сначала должен поговорить с вами. Что доверяю вам в делах, не связанных с девушками. – Роберт печально усмехнулся. – Холт обещал, что вы будете у них продюсером…

– Я еще не решил окончательно, – перебил парня Джек.

– Вчера вечером, – произнес Брезач, – вы сказали, что не хотите говорить об этом. А сейчас?

Джек подошел к окну и, стоя спиной к комнате, принялся разглядывать темные крыши зданий и освещенные окна кухонь, где женщины готовили пищу. Он вспомнил о Делани, лежащем на больничной койке и обдумывающем, как следует снимать фильм по сценарию Брезача. Делани возлагал на новую картину большие надежды. Джек считал, что он многим обязан Морису. Но существовал еще долг перед Брезачем, который при всем его таланте и неистовстве был весьма уязвим и мог легко сломаться. Если эта первая работа Роберта закончится неудачей, если Делани испортит сценарий, добавив в него трюки, мишуру, мелодраматичность, характерные для его фильмов последних десяти лет, Брезачу будет нанесен непоправимый удар. Подобная доработка изящного, лишенного сентиментальности сценария погубила бы его. Ответственность перед сотней листов с плохо отпечатанным текстом. А еще Сэм Холт. Чем он обязан Холту?

– Мистер Эндрюс, – нарушил тишину Макс.

– Тсс, – произнес Брезач. – Дайте ему подумать.

Голос молодого человека почему-то заставил Джека вспомнить о своем сыне и двух письмах. Он смотрел на освещенные окна, и ему казалось, что на него глядят холодные глаза Брезача, Стивена, глаза того юноши, которым был некогда Джек, глаза Делани, входящего в Филадельфии в артистическую уборную. Отцы и сыновья, заключив временный союз, ждут, когда он предаст их.

Дайте ему подумать…

Если бы подобный вопрос встал перед молодым Делани, вошедшим тем вечером в жизнь Джека, как бы он ответил на него? Джек едва заметно улыбнулся, вспомнив, как безжалостно раскритиковал Морис пьесу бедного Майерса, подавленное выражение лица продюсера. Что ж, подумал Джек, в память о моем друге, многому научившем меня…

Он повернулся к Брезачу и Максу:

– Ты будешь глупцом, если позволишь кому-нибудь прикоснуться к сценарию. Тем более Делани. Мне пора ехать в больницу. Потом я вернусь в отель, чтобы побриться и сменить одежду. Когда ты узнаешь, в какой ресторан приглашает нас Сэм, позвони портье и попроси оставить мне записку. Я присоединюсь к вам позже.

Взяв пальто и шагнув к двери, он поймал печальный, укоризненный взгляд Макса.

Когда Джек вошел в палату, Делани сидел в постели и доедал свой ужин. Он был выбрит, на лице снова появился румянец. Возле кровати стоял бокал с красным вином. Увидев Джека, Морис помахал вилкой. Аппарат для подачи кислорода уже убрали. Делани выглядел сейчас не хуже, чем в аэропорту, когда встречал Джека, в его голосе снова появилась прежняя сила. Он сказал:

– Попросить для тебя ужин? Тут неплохо кормят.

Морис сообщил Джеку, что, проснувшись утром, почувствовал себя здоровым. Он тайком, в отсутствие медсестры, прошелся по палате; его не мучила боль в груди, он уверенно держался на ногах.

– Если бы не эта дурацкая кардиограмма, – заметил он, – я бы собрал сейчас вещи и сбежал отсюда. Как ты думаешь, кардиограмма может быть неверной?

– Нет, – ответил Джек.

– Все возможно, – заметил Делани, словно для того, чтобы покинуть палату, ему необходимо было убедить Джека в том, что он здоров. – Доктора иногда ошибаются. А итальянцы разбираются в технике, как…

– Итальянцы разбираются в технике лучше, чем кто-либо на земле.

– Ну все равно, – с детским упрямством сказал Делани, – я сам пойду в туалет. Пусть они кричат. Довольно подсовывать под меня судно.

Он отпил из бокала.

– Отличное вино. Итальянцы умеют обращаться с больными, скажу я тебе. – Он снова поднес бокал ко рту и нахмурился. – Помнишь, что этот негодяй Деспьер говорил об итальянском вине?

– Да.

– Не старайся быть тактичным. Я читал сегодняшние утренние газеты. – Делани допил вино. – Я предупреждал его, что он плохо кончит. Знаешь, мне кажется, он сам предчувствовал это, ему было все равно…

– Ему не было все равно, – возразил Джек.

– Тогда почему он не остановился?

– Вероятно, нуждался в деньгах.

Делани скорчил гримасу:

– Если ты хочешь умереть, почему бы заодно не заработать деньги?

Морис принялся за ванильное мороженое. Он ел с аппетитом, запихивая в рот одновременно с мороженым еще и сухое печенье.

– Итальянское мороженое – лучшее в мире. Красивые девушки, вкусное мороженое, скоростные автомобили – что еще нужно стране? Мне следовало приехать сюда лет в двадцать пять. Со здоровым сердцем. Если Деспьеру суждено было погибнуть, слава богу, что это случилось прежде, чем он дописал ту статью. – Делани усмехнулся. – Француз меня не любил. О, да, да, он терпеть меня не мог. Когда он смотрел на меня, думая, что я его не вижу, я читал на его лице следующие слова: «Я считаю Мориса Делани законченным мерзавцем». Ты способен перевести это на французский?

– Не дословно. – Джек хотел уйти от этой темы. Испытывая смущение, он попытался вспомнить, куда спрятал статью Деспьера.

– Восхитительное мороженое. – Делани опустил ложку.

Он нажал кнопку вызова медсестры и откинулся на подушки, лежащие на приподнятом изголовье кровати.

– Сегодня прекрасный день, мне даже подключили телефон. – Делани указал на аппарат, стоящий на столике возле кровати. – Доктор разрешил мне два звонка в день. Я сделал только один. Второй оставил про запас. Я смотрел на телефон целый час, прежде чем решил, кому хочу позвонить прежде – Кларе или Барзелли. Собирался подбросить монетку, но ее под рукой не оказалось. – Делани иронично улыбнулся. – Потом я подумал – я же старый человек с больным сердцем, зачем обманывать себя, восстановлю мир в семье. Я одержал победу за три минуты. Через час тут будет Клара. Сюда принесут раскладушку, и Клара останется здесь на ночь вместо сиделки. Она бы уже приехала ко мне, но договорилась поужинать с Хильдой. В конце концов женщины обязательно заключат союз за твоей спиной, но ты обязан попытаться ему противостоять. – Он благодушно вздохнул. – Я чувствую себя так хорошо, что мог бы выкурить сигару. Только я их не выношу.

Слушая ожившего Делани, Джек укрепился в своем намерении кое-что ему сказать. Возможно, Делани не понравится, но его здоровье от этого не пострадает.

Маленькая полная медсестра в жестком накрахмаленном халате вошла в палату, чтобы забрать поднос.

– Синьор, – обратилась она к Делани, – вам звонила дама, синьора Ли. Она спросила, можно ли навестить вас. Я обещала позвонить ей в отель.

– Скажите ей, что нельзя. Что я агонизирую, не выходя из комы, и никого не узнаю.

– Синьор, – осуждающе произнесла медсестра. – Это не тема для шуток. Я скажу, что в настоящее время визит нежелателен.

Она унесла поднос.

– Карлотта, – пробормотал Делани. – Только ее здесь не хватает. Ты ее видел?

– Да.

– Как она выглядит?

– Располнела.

– Толстая, богатая вдова. Катцер оставил ей состояние. – Делани засмеялся. – Боже, что с нами делает время.

– Карлотта объяснила мне, почему хочет увидеть тебя.

– Почему?

– Ты давал ей в постели больше радости, чем любой другой мужчина, которого она знала. Она решила, что ты обязательно должен услышать об этом перед смертью.

Делани раскатисто засмеялся:

– Каждый находит свой повод для того, чтобы совершить паломничество в Рим. Какая дрянь. Сказать такое своему мужу, пусть даже бывшему.

– Нет, она не дрянь, – возразил Джек. – Просто она помешана на сексе. Или была помешана. Сейчас, думаю, она помешана лишь на воспоминаниях о нем.

– Ты знаешь, как это случилось?

– Нет.

– Хочешь узнать?

– Если ты хочешь рассказать.

– А почему бы и нет, – сказал Делани. – С тех пор столько воды утекло. Это единственная тайна, которую я скрывал от тебя, и долгие годы чувствовал себя из-за этого подлецом. Дело было во время войны. Ты находился в Европе; я пригласил Карлотту на ленч, чтобы отчитать ее – все только и говорили о ее похождениях. Я пытался пристыдить ее, говорил о том, какой ты замечательный человек, предупреждал Карлотту, что она пожалеет о своем поведении, что она губит свою жизнь. Она посмотрела на меня через стол и сказала: «Я уже не изменюсь. А раз так, почему бы тебе не разделить с остальными удовольствие?»

Делани вздохнул, разгладил ладонью складки пододеяльника и продолжил:

– Мое несчастье долгое время заключалось в том, что я не мог никому отказать. Я убедил себя, что не причиняю тебе вреда, что, вернувшись, ты рано или поздно расстанешься с ней независимо от того, как я поступаю. Мы поднялись из-за стола, поехали в мотель, расположенный в Долине, и провели там день. Это продолжалось несколько недель. В вопросах, не связанных с работой, я придерживаюсь минимума принципов и знаю, что многие меня не любят, но связь с женой друга, ежедневно подвергающегося смертельной опасности на фронте, не добавляла мне самоуважения. Даже если я был одним из многих. Я поставил точку, чтобы не чувствовать себя подлецом. – Последнее предложение он произнес насмешливым тоном. – Ну вот, теперь точно камень с души свалился. Давно хотел рассказать тебе. Ты на меня сердишься?

– Нет, – ответил Джек. – И раньше не сердился. Это не важно. Никогда не было важно.

– А для меня – было, – еле слышно сказал Делани.

В палате стало тихо, и Джек подумал, не засыпает ли Делани. Лампа была повернута так, что лицо Делани находилось в тени, и Джек не мог хорошо его разглядеть.

– Морис… – промолвил Джек.

– Да?

– Ты засыпаешь?

– Нет.

– Нам надо кое о чем поговорить.

– Я слушаю, – сказал Делани.

– Это касается сценария Брезача. По-моему, ты не должен им заниматься.

Делани от удивления приподнялся:

– Ты же говорил, что он тебе нравится.

– Да, очень нравится, – согласился Джек. – Но сейчас это было бы для тебя чрезмерной нагрузкой.

– Через шесть недель меня отсюда выпустят. Доктора говорят…

– Ты убьешь себя, если начнешь работать через шесть недель.

– Убьешь, убьешь… – раздраженно произнес Делани. – Я устал от подобных пророчеств. Если я хочу выпить, трахнуть девчонку, дойти до туалета, прочесть сценарий…

– Послушай, Морис, – мягко сказал Джек. – Ты сам знаешь, что это не одно и то же.

– Знаю, знаю. – Делани вздохнул. – Как долго, по-твоему, я должен бездельничать?

– Год.

– Год! Что произойдет со сценарием? С тобой? С Холтом? – капризным тоном больного спросил Делани. – Через год все изменится. Ждать год для меня – это самоубийство. Чем я буду заниматься все это время? Вязанием? Я с молодости не устраивал себе отпуска более чем на две недели. Да я просто свихнусь.

– Я не утверждал, что тебе нельзя ничего делать. Но руководить съемками фильма для тебя гибельно…

– Тогда кто это сделает? Хильда? Ангел Габриэль?

Джек набрал в легкие воздух:

– Брезач.

Делани приподнялся. Его лицо оказалось освещенным.

– Ты шутишь?

– Нет.

– Ему всего лишь двадцать четыре года.

– Двадцать пять, – уточнил Джек. – Если он оказался достаточно зрелым, чтобы написать такой сценарий, он сумеет и снять по нему фильм.

– А какая роль уготована мне? – спросил Делани. – И тебе?

– Холт собирается основать компанию для съемок трех фильмов, не так ли?

– Да.

– Эта картина может стать первой. – Джек старался придать голосу мягкость. – Ты начнешь помогать Брезачу. Ему понадобится помощь. Твое присутствие будет для него бесценным. И в то же время ты не станешь убивать себя ежедневной работой на съемочной площадке. Пока ты поправляешься, ты сможешь подыскать два других сценария и начать работу с ними. А через год приступишь к съемкам…

– А чем будешь заниматься ты?

– Вернусь в Париж, к жене и детям. К моей работе. Я тебе не нужен.

– Нет, нужен, – запротестовал Делани. – Ты даже не представляешь, насколько ты мне необходим. Что бы я делал, по-твоему, без тебя в последние дни?

– Ты найдешь кого-нибудь другого.

– Назови, – попросил Делани.

– Ну… сейчас не могу, но…

– Сейчас не можешь. И завтра, и через месяц, и через год тоже не сможешь. Я тебе уже говорил и снова повторю – ты единственный человек, с которым я мог работать сколь угодно долго, не приходя в ярость. Это звучит эгоистично?

– Да.

– Я не собирался лукавить с тобой, – сказал Делани. – Но я думаю и о тебе. Я хочу вытащить тебя из твоей мрачной, унылой конторы, где ты мараешь казенную бумагу…

– Может быть, я счастлив в этой мрачной, унылой конторе. – Джек старался не повышать голоса. – Или не считаю ее мрачной и унылой… Возможно, моя работа кажется мне важной, и я делаю ее хорошо.

– В тот день, когда ты прилетел в Рим, ты не производил впечатления счастливого человека, – заметил Делани. – Я не прав?

– Какое это имеет значение?

– Я не прав?

– Прав, – согласился Джек. – У меня был временный кризис.

– А я что говорю, – торжествующе произнес Делани. – Все признаки были налицо. Тебя съедала бюрократическая меланхолия, ты чувствовал себя ненужным, полумертвым. Даже за тот короткий период времени, проведенный здесь, ты вернулся к жизни, помолодел на десять лет. Послушай, Джек, ты уже не мальчик – возможно, тебе осталось совершить в жизни всего лишь один решительный шаг. Не упусти момент, не упусти…

– Я подумаю, – устало сказал Джек. – Напишу тебе из Парижа.

– Если ты не согласишься, скажи Холту и Брезачу, что все отменяется…

– Ты мерзавец.

– Я никогда этого не оспаривал, – лукаво произнес Делани. – Ну, дружище?

Джек вздохнул, потом улыбнулся:

– О’кей, дружище.

– Позвони жене, пусть она немедленно начнет брать уроки итальянского. Ее ждет новая блестящая жизнь. Жаль, у меня нет здесь бутылки. Мы бы отметили это событие.

– Если бы здесь была бутылка, – сказал Джек, – я бы, вероятно, ударил ею тебя по голове.

– Подожди, скоро соберется правление новой кинокомпании, – радостно произнес Делани. – Значит, дружище, ты считаешь, Брезач справится?

– Да.

– Это идея, это идея… – начал Делани. – Черт возьми, если бы мне дали шанс в двадцать пять лет, я бы им всем показал. К тому же малыш будет не один. Мы всегда рядом… Какой у него характер, Джек? С ним можно работать? Он тебе симпатичен?

– Мы сможем с ним работать.

– Он тебе не симпатичен, – заключил Делани.

Джек вздохнул:

– Не знаю. Я ни к кому не испытывал столь противоречивых чувств.

«Возможно, я люблю его, – подумал Джек, – возможно, я ищу замену моему сыну Стивену, который, как выяснилось, ненавидит меня, возможно, я боюсь, что Брезач покончит с собой».

– У тебя есть сейчас время? – спросил Джек. – Это длинная история.

– Я свободен весь вечер, – с грустной усмешкой сказал Делани. – И весь год тоже. Рассказывай.

– Один человек приехал в Рим на две недели, – начал Джек, – чтобы протянуть руку помощи старому другу…

– Начало мне нравится. – Делани устроился поудобнее на подушках. – Продолжай.

И Джек поведал ему о событиях этих двух недель, стараясь ничего не упустить; Делани услышал о пьяном американце, о кровоточащем носе, о чувствах, которые испытал Джек, увидев на экране «Украденную полночь», о кошмарах с быком и встрече погибших друзей, о предчувствии смерти, о знакомстве с Вероникой, об их близости, о появлении вооруженного ножом Брезача, об исчезновении девушки; Джек рассказал о том, как поиски сблизили его с Брезачем, об охвативших его восхищении и жалости к Роберту, об уважении, которое вызывали его целеустремленность и сила характера, о страхе, порожденном опасениями, что прямодушие и бескомпромиссность Брезача погубят его.

Делани слушал молча, он неподвижно лежал на кровати; резкая граница тени и света, падавшего от лампы, проходила по стене и потолку над его головой.

– Я запутался в своих чувствах к нему, – признался Джек. – Не могу выразить их словами. Он занимает мои мысли. Мне приятно его общество. Я возлагаю на него надежды, как хотел бы возлагать надежды на собственного сына. Я испытываю по отношению к Брезачу чувство вины, потому что невольно оказался орудием, с помощью которого ему причинили боль. Я тревожусь за него, потому что в нем есть некая незащищенность, наконец, мне кажется, что я несу за него ответственность, хотя это и вовсе необъяснимо.

Джек замолчал. Делани неподвижно лежал на спине, сплетя пальцы на груди. Затем заговорил, голос его звучал грустно и мечтательно:

– Господи, ну и две недели. Неудивительно, что ты показался мне ожившим. Ты не представляешь, как я завидую тебе… Как ты думаешь, парень когда-нибудь не бросится на меня с ножом?

– Нет, – ответил Джек. – Полагаю, он уже повзрослел.

– Скажи мне, Джек, – тихо произнес Делани, не отрывая головы от подушки, – если бы я был совсем здоров, если бы со мной не случилось это, – похлопал себя по груди он, – какой совет ты дал бы парню?

– Что ты имеешь в виду? – спросил Джек, прекрасно понявший, куда клонит Делани.

– Ты бы порекомендовал ему отдать сценарий в мои руки? Или же посоветовал Брезачу снимать по нему фильм самостоятельно? Конечно, это чисто теоретический вопрос. – Последнюю фразу Делани произнес насмешливым тоном.

– Нет, – возразил Джек. – Это не теоретический вопрос. Он действительно спросил меня об этом сегодня вечером, перед тем как я отправился сюда.

– И что ты ему сказал, Джек? – все с той же легкой грустью в голосе спросил Делани. – Ты долго обдумывал свой ответ?

– Да. Я думал о тебе…

– Несчастный, старый, дряхлый друг, лежащий в больнице, теребящий простыню слабыми, немощными пальцами…

– Нет, – сухо произнес Джек. – Я вспомнил вечер нашего знакомства, когда ты изливал свой праведный гнев в Филадельфии, в артистической уборной.

– И ты посоветовал малышу не отдавать мне сценарий? – упавшим голосом произнес Делани.

– Да, – сказал Джек.

Делани снова машинально похлопал себя по груди.

– Что ж, я спросил тебя, и ты мне ответил. – Он усмехнулся. – Честность в дружбе превыше всего, верно, Джек?

– Как бы ты поступил на моем месте?

Прежде чем ответить, Делани задумался.

– Так же. – Морис грустно улыбнулся. – Если бы я снова стал молодым и оказался в Филадельфии. А сейчас, сегодня? – Он покачал головой. – Не знаю. Я проделал большой путь. Кто знает, какую ложь я бы произнес? Я не обманывал тебя, Джек, когда сказал, что ты мне нужен.

Он приподнялся, и отсвет лампы упал на его лицо. Необычная добрая улыбка появилась на губах Делани – такая улыбка бывает на лицах стариков, наблюдающих за игрой детей.

– Спасибо за то, что пришел ко мне, Джек. Теперь, пожалуйста, иди и поужинай. Тебе понадобятся силы.

Джек встал. Он не заметил, как пролетело время, было уже поздно. Джек хотел сказать Делани о чувстве близости, которое он испытывал к нему, о том, что сегодняшний их разговор помог перекинуть мост между прошлым и настоящим. Но он и прежде не обо всем мог говорить с Делани.

– Джек, – произнес Делани, когда Эндрюс взялся за дверную ручку, – ты сказал, что возлагаешь на малыша надежды.

– Да.

– А как насчет старика, Джек? – тихо спросил Делани. – Насчет меня. На меня ты возлагаешь надежды?

– Да, – ответил Джек. – Очень большие.

Делани кивнул. Лицо его было серьезным.

– Спокойной ночи, дружище. Выпей за меня три мартини.

Когда Джек выходил из палаты, Делани сидел в кровати улыбаясь. Он не был похож на больного.