Текст книги "Имя Руси"

Глава III. Имя Руси идет от варягов-славян

Кого разумеет первая летопись под именем варягов. – Истое варяжество прибалтийских славян. – Где, по летописи, находилась Варяжская Русь. – Русь Рюгенская. – Русь Неманская. – Древнейшие следы варягов-славян в нашей стране в именах мест. – Заключение

Теперь, как всем известно, никто не сомневается, что варяги суть скандинавы, и потому все мы, произнося имя «варяг», в точности разумеем, что это не кто иной, как норманн, скандинав и даже швед. Так твердо и крепко мы заучили эту немецкую истину.

Наияснейшим местом у Нестора, показывающим, что варяги были несомненные скандинавы, самый ретивый норманнист М.П. Погодин называет те строки, в которых говорится о призвании князей: «Идоша за море к варягом к руси, сице бо ся зваху тыи варязи русь, яко се друзии зовутся свее, друзии же урмане, англяне, друзии готе, тако и си».

Почему это место так ясно свидетельствует, что имя «варяги» означало одних скандинавов? По следующей логике.

Если из пяти собеседников четверо немцы, то, следовательно, и пятый собеседник непременно должен быть немец, следовательно, и само слово собеседник непременно должно означать немцев же. Европейцами называются шведы, норвежцы, датчане, англичане. Известно, что это племена германские. Следовательно, и европейцы-россияне, не говоря о других, суть тоже германцы.

«Варягами Нестор ясно называет шведов, норвежцев, англичан, готов, – говорит Погодин, – не упоминая, однако, о руси, все эти племена у других народов назывались норманнами, скандинавами. Следовательно, варяги Нестеровы суть скандинавы… Это математически ясно. Кому придет в голову, что варяги здесь в смысле европейцев?» Нам кажется, это придет в голову тому из читателей, который полюбопытствует спросить: куда же девалась русь при этом исчислении норманнских племен? Ведь в ней все дело. Она тоже варяги, но где показания летописи, что она тоже норманны, скандинавы? Нестор об этом крепко молчит, но отделяет русь от прочих варягов как особое самостоятельное племя, вроде шведов, норвежцев, готов, англичан. Он говорит только, что русь также называлась варягами, как и другие указанные племена. По его же словам, варяги есть имя общее для всех обитателей Балтийского Поморья. Кто жил на этом море, тот был варяг в общем смысле, а в частности каждый варяг принадлежал к особому племени. Начиная с Байера и оканчивая Погодиным, все норманнисты убеждены, что о руси здесь и говорить нечего, ибо варяги суть норманны, стало быть, само собой уже разумеется, что русь-варяги – значит норманны.

Откуда же мы можем узнать, какое это было племя русь? Конечно, из географии и этнографии Балтийского моря, которое у Нестора, как мы сказали, вообще называется Варяжским и на котором, однако, жили не одни скандинавы.

Весь южный берег этого моря принадлежал не скандинавам. Еще Гельмольд, почти современник Нестора, говорил, что северный берег моря занимают даны и шведы, называемые норманнами, а южный населяют славянские народы. От русских пределов по этому берегу жили чудь, прусь, ляхове, о которых прямо поминает Нестор, что они жили у моря Варяжского. Дальше ляхов к западу жили другие славянские племена, лютичи, рюгенцы, оботриты, и в самом юго-западном углу, в нынешней Голштинии[57]57
  Совр. Гольштейн, юг земли Шлезвиг-Гольштейн в Германии. (Примеч. ред.)


[Закрыть], вагры, или, по-древнему, варны, варины. От них берег поворачивал к северу по берегам Ютландского полуострова, где жили юты-готы. Отсюда и начинались скандинавские жилища, продолжавшиеся по северу урманами-норвежцами и потом шведами. Таким образом, скандинавы занимали только северные и западные берега моря, а не южные и восточные.

После такого распределения жителей Балтийского Поморья имеем ли основание говорить, что под именем варягов Нестор разумел одних скандинавов? Правда, что ни ляхов, ни пруссов, ни чудь он не называет варягами. Правда, что именем ляхов он называет вместе с мазовшанами и полянами (поляками) и лютичей, и поморян. Но все-таки еще остается довольное пространство южного Балтийского Поморья за землей лютичей, которое тоже было заселено славянами и о котором Нестор, указывая на славянские племена, не дает никакого понятия. Нет никаких оснований толковать, что он всю эту сторону обозначает общим именем поморян. У него поморяне имеют определенный частный смысл, как и лютичи, и поляне, и мазовшане. Поморяне жили, собственно, между устьями Одры и Вислы. Впрочем, летописцы под 1300 годом и землю кашубов, вблизи Вислы, называют Варяжским Поморьем. Если и этот берег назывался Варяжским, то почему же его обитатели не должны называться варягами?

«По сему же морю (Варяжскому) седят варязи семо к востоку до предела Симова… По тому же морю седят к западу до земли Агнянски и до Волошски…» Здесь Нестор прямо указывает южный берег моря, о котором норманнисты не желают и упоминать, так что Балтийское море у них является как бы с одним только берегом, северным.

Посмотрим теперь, как Нестор распределяет по Балтийскому морю своих варягов. Два раза перечисляя их племена по порядку, он идет от востока по северу от Новгородской земли и начинает от шведов, как ближайших соседей. За шведами он ставит урманов (норвежцев), после них готов (ютов, датчан), потом русь, потом англян. В другой раз, отделяя от прочих свою русь, доказывая, что она такой же варяг, как и другие, и говоря вообще, он за урманами показывает не готов, а англян и потом уже готов. Англяне, по его словам, жили на пределах Варяжского моря, ибо варяги, говорит он, к западу сидят до земли Англянской и до Волошской, то есть до Англии и Галлии. Таким образом, место для руси он указывает где-то вблизи готов и англян, на западном краю Варяжского моря. В этом уже никто не может сомневаться. Летописец, как видели, идет по порядку населения от востока к западу, но по северу. Дошедши до готов, которые означают датчан или Ютландский полуостров, следовательно, уже западный берег моря, он тотчас указывает русь, то есть после запада попадает на южный берег Варяжского моря, в самый его угол или в страну славянских вагров, оботритов, рюгенцев, велетов-лютичей, обозначая всю эту область одним именем Русь. Затем он указывает англян, которые в этом случае должны обозначать не Британию, как иные напрасно толкуют, а страну англосаксов, сидевших позади славянских племен к устью Эльбы. По этой причине в словах о призвании князей, отделив Русь от прочих, Нестор прежде указывает англян, а потом готов, то есть изменяет прежний порядок и идет от руси к западу (англяне) и затем к северу (готы-датчане). Из всего этого выходит, что указания Нестора очень точны, что они до очевидности точно определяют место до сих пор незнаемой руси, имя которой явно принадлежит острову Рюген.

По смыслу летописного текста нет ни малейшего основания почитать эту русь какой-либо малой долей шведов, урманов, готов, англян, вроде каких-либо шведских лодочников-родсов и т. п. Летописец назначает ей место, равное с четырьмя другими племенами. По его понятию, русь такое же целое особое племя, как и другие поименованные варяги. Он ясно и точно отделяет ее от этих других варягов, и никакая ученая исследовательность в этом случае не имеет ни малейшего основания отыскивать русь у шведов, урманов, готов, англян. Русь, по точному указанию летописца, сидела на своем особом этнографическом месте, никак ни в Швеции, ни в Норвегии, ни в Дании, ни в стране англов. Она сидела только по соседству с двумя последними, с Данией и древней Англией.

Таким образом, «математически ясно», что земля руси, по точному перечислению у Нестора варяжских племен, должна падать на славянское поморье вагиров, оботритов, рюгенцев, лютичей, то есть на славянскую область между Лабой-Эльбой и Одером-Одрой включительно и во главе с островом Рюген, который и давал свое имя (Ругия-Русия) всей области, потому что на самом деле стоял во главе всего балтийского славянства, как это засвидетельствовано Гельмольдом, о чем будем говорить в другом месте.

Нестор, как видим, только в двух случаях перечисляет особые племена варягов, а затем везде в летописи мы встречаем одно слово варяги без всякого обозначения, какого они племени. На этом основании Байер весьма произвольно растолковал, что это скандинавы, что летопись разумеет здесь одних скандинавов. Погодин в подтверждение собрал все тексты, где упоминается слово «варяг». Но в текстах все-таки не нашлось ни одной строки, сколько-нибудь подтверждающей это мнение. Только в позднее время, в XIII и в XVI столетиях, когда требовалось прямо указывать шведов, летописцы объясняют, что прежде они назывались варягами. «Зловерные и поганые варяги, которые шведами нарицаются», – говорит, например, «Сказание об осаде шведами Тихвина монастыря в 1613 г.». Никто не станет спорить, что шведы были варяги, то есть прозывались варягами по имени Варяжского моря, которое имя, кстати сказать, существовало только у одних русских славян и скандинавами переделано в веринги.

Это глухое и слишком общее показание летописи заставляет даже предполагать, не разумеет ли летописец в имени «варяги» исключительно одно какое-либо их племя, наиболее знакомое и наиболее известное Древней Руси, с которым Русь находилась в беспрестанных отношениях и знала его так, что имя «варяг» не требовало уже дальнейших пояснений, какие и откуда были эти варяги. По-видимому, иначе и быть не могло. Нельзя же представить, что шведы, и норвежцы, и датчане, и англяне – все, как одно племя, жили в беспрестанных отношениях с Древнею Русью, что всем им, как одному племени, Русь платила дань для мира, что всех их, как одно племя, призывал на греков Игорь, что ко всем к ним, как к одному племени, уходили Владимир, Ярослав и т. д. Очевидно, что для правильного объяснения летописных показаний необходимо остановиться не на скандинавах вообще, а на одном каком-либо племени. Исследователи-немцы, имея в виду шведский Рослаген, остановились на шведах; но летопись не подает и малейшего намека на шведов, когда говорит о варягах. Правда, из исландских саг мы знаем, что у первых наших князей находились в службе шведы, а по указанию Титмара, и даны-датчане. Но князьям служили и печенеги, и вообще храбрые люди всяких народностей. Это еще нисколько не объясняет того обстоятельства, каким варягам платили мы дань до смерти Ярослава; с какими варягами новгородцы вели постоянный торг, какие именно варяги были для Руси в собственном смысле варяги, то есть домашние люди, в землю которых также можно было ходить, как домой, или спасаясь от внутренних усобиц, или призывая на помощь варяжское войско.

В нашей летописи нет ни прямых, ни косвенных показаний, чтобы таковы были наши отношения к ближайшим соседям, шведам. Напротив того, в течение XI века, когда летопись становится обстоятельнее, она раскрывает, что наши связи тянут больше всего не к Швеции, а на запад, к немецким землям и к нашим соплеменникам, жившим подле немцев. Мы полагаем, что эти связи были давние и основывались на давних наших отношениях преимущественно с балтийским славянством, через которое немецкая Европа была нам гораздо известнее, чем скандинавские земли шведов и норвежцев. Мы полагаем, что под именем варягов в собственном смысле нашему первому летописцу были известны исключительно варяги-славяне, обитатели богатой торговой и воинственной приморской страны по южным берегам Балтийского моря.

Это были, так сказать, основные наши варяги, всегда жившие в Новгороде и оставившие там о себе память даже в названии улиц, каковы не одна Варяжская, но и Щетиница, или Щетициница, несомненно, ведущая свое начало из Штеттина[58]58
  Нем. название совр. г. Щецина в Польше. (Примеч. ред.)


[Закрыть], так как Прусская от пруссов, равно как и другие, о которых будем говорить после. О других варягах (норманнах) мы не имеем никаких свидетельств, могущих показать давнишние связи и крепкие отношения с ними. В Новгороде о них не встречается ни малейшей памяти. Нет ни Шведского, ни Урманского, ни Датского, ни Англянского подворья, ни улицы. Позднее, в XIII веке, как видно из Устава о мостовых, живут в нем немцы и готы, но они точно отделяются своими именами от варяжан, если считать этих последних варягами или жителями прежней Варяжской улицы. Немцы и готы появляются в Новгороде без имени варягов в то время, когда наши настоящие, основные варяги были окончательно, можно сказать, истреблены теми же немцами и датчанами. Это случилось к концу XII или в начале XIII века. С тех пор и в наших летописях варяжское имя почти совсем исчезает.

В последний раз варяги упоминаются в 1380 году, когда в полках литовского князя Ягайлы, шедшего на Москву в помощь Мамаю, находились и варяги, или те, что жили при устье Вислы, – кашубы, или те, что жили в устье Немана. Затем позднейшие сказания употребляют это имя по старой памяти, называя варягами шведов, однако в первой половине XIII века, в 1240 году, свеи, мурмане так только и называются, без имени варягов. Но и в предыдущее время летописи, говоря о варягах, всегда разумеют в этом имени как бы особый известный им народ, отнюдь не скандинавов, которых они прямо обозначают племенными именами: готы, доня (Дания) в 1130 и 1134 годах, свейский (а не варяжский) князь в 1142 году, свеи в 1164 году[59]59
  Есть одно для толкования весьма трудное место в Новгородской летописи (1188), где сказано: «Рубоша новгородце варязи, на Готех немце, в Хоружку и в Новотржце; а на весну не пустиша из Новагорода своих ни одинаго муж за море, ни села вдаша варягом, не пустиша я без мира».
  Погодин растолковал, что живущие на Готланде варяги заточили новгородцев и пр., что немцы поставлены здесь для пояснения варягов. Но можно читать таким образом: заточили в тюрьму, в поруб, новгородцев варяги, а в Готии (тоже заточили) немцев, в Хоружку и в Новоторжке… «Форма немце есть тоже винительный падеж, как и форма новгородце». Еще яснее в том же смысле это читается в Академическом списке Новгородской летописи, где о новгородцах не поминается, а только о немцах: «Рубиша варязи на Хтех немци в Хорюжку и в Новотрцих…»
  Это место, во всяком случае, очень важно для объяснения, кто такие были варяги. Имена городов славянские, стало быть, по крайней мере Хоружек, надо искать где-либо на Славянском поморье.


[Закрыть].

Вообще все свидетельства, собранные не об одних варягах, а вместе и обо всех отношениях Новгорода с Варяжским Поморьем, очень явственно раскрывают, что именем варягов в собственном смысле древнейшие летописи обозначают особое от скандинавов племя, с которым Русь жила, как со своим братом, в беспрестанных и тесных отношениях, никогда не вела с ними войны ополчением, а ссорилась с ними в торговых делах и наказывала их тем, что не пускала к ним своих послов и гостей. Для этих варягов такие поступки новгородцев бывали хуже всякого побоища, и они обыкновенно приходили просить мира и снова устанавливали старые отношения, иногда на всей воле новгородской. Так случилось в 1201 году, когда слава варягов уже истреблялась и когда они приходили в Новгород просить мира даже сухим путем, горой, как говорит летопись. А известно, что в Новгород и Псков через Литву издревле приезжали купцы из Любека, Ростока, Штральзунда, Гринсвальда, Штеттина и с Готланда[60]60
  Карамзин. И. Г. Р., IV, пр. 279; Грамота Гедимина 1323 года.


[Закрыть]. Одно это обстоятельство, что варяги приходили в Новгород сухим путем, служит яснейшим доказательством их славянства. Для скандинавов, особенно для шведов, такой путь был очень далек и невозможен.

После этого имя варягов в Новгороде сменяется именем немца, овладевшего, как известно, всеми торговыми оборотами поморского славянства и из его развалин создавшего потом Ганзейский союз. Отчего же имя варяг не сменилось именем шведа? Оттого, конечно, что со Швецией с древнейшего времени никогда не было особенно тесных торговых связей. В этом случае она стояла наряду, если еще не на заднем плане с другими скандинавами. Новгородцы ездили торговать и к готам, и в Доню-Данию; но не видно, чтобы они таким же образом ездили в Швецию. Из всех свидетельств, собранных Погодиным (Исследования, III, 269–271) о торговле со скандинавами, выходит, что только скандинавы отправлялись на Русь за покупками, а сами русские к ним не ездили. И это очень понятно и естественно. Новгород нисколько не нуждался в шведских товарах, ибо сам имел такие же и еще лучше. Напротив, Швеция и весь север очень нуждались в товарах Новгорода, потому что через него шли товары византийские и азиатские, которых север ближе и, следовательно, дешевле нигде не мог достать.

В летописях сохранилось только одно известие о древнейших наших отношениях со Швецией. В 1142 году шведский князь, еще и с епископом, в 60 ладьях напал на новгородских гостей, шедших «из-за моря» в трех ладьях. Однако после битвы он ничего не достиг и только потерял своих полтораста человек. Все это опять очень естественно, ибо богатство всегда оставалось на стороне Новгорода, а промысел разбойный на стороне скандинавов.

Со шведами и мурманами, как с ближайшими соседями, точно так же, как потом с ливонскими немцами, у новгородцев всегда существовало больше вражды, чем мира. Вражда беспрестанно поднималась из-за границ, из-за владычества над чудскими, корельскими и другими финскими племенами, которые обитали, так сказать, между двух огней, между Русью и Скандинавией. Известно, что и в позднее время добрые и простодушные корелы и лапонцы[61]61
  То есть лапландцы, саамы. (Примеч. ред.)


[Закрыть] платили дань и мурманам, и русским. Из-за этой дани, несомненно, еще с глубокой древности шла борьба между Новгородом и заморскими свеями и мурманами. Очевидно, что славянские отношения с их краем никогда не могли быть искренни и особенно дружелюбны. Не в этой стороне, следовательно, жили те варяги, которые бывали в Новгороде домашними людьми.

Вообще из тех же самых доказательств о скандинавстве варягов, собранных во множестве в исследованиях Погодина, нисколько не выясняется, чтобы варяги древней летописи были скандинавы. На основании тех же свидетельств их можно и должно признать славянами, так как имя варяг, обозначая всех обитателей Балтийского моря, должно обозначать и какое-либо их особое племя. Таким племенем были балтийские славяне, жившие в той стране, где Нестор прямо указывает и место нашей руси, которую он весьма точно отделяет от всех скандинавов.

Это лучше всего подтверждается показаниями самого Нестора, где он говорит о расселении в Европе Яфетова племени. Переходя к нашей стране, он пишет: «В Афетове же части сидят русь (не неманская ли? – Примеч. авт.), чудь и все языцы», то есть чудские, которых перечисляет по именам и оканчивает литвой и прибалтийскими чудскими племенами. Дойдя до моря, он именует поморцев, говоря: «Ляхове, прусь и чудь приседят к морю Варяжскому». Здесь в первый раз он так называет это море и продолжает, как бы поясняя его имя: «По сему же морю сидят, приседят варязи, сюда, к востоку, до предела Симова (то есть до предела Азии, до Дона, Волги и Каспийского моря. – Примеч. авт.). По тому же Варяжскому морю сидят варяги к западу до земли Агнянски (Англосакской. – Примеч. авт.) и до Волошски», то есть до Галлии-Франции. Ясно, что Нестор, указывая место жительства варягов, разумеет южное Балтийское Поморье, где сидят чудь, прусь, ляхове, варяги до Англии (материковой) и до Франции, все так же по материку.

После того, идя по порядку, он перечисляет всех других европейцев, начиная с известных уже ему варягов, на которых остановился, и говоря: «Афетово бо и то колено: варязи, свеи, урмане, готе, русь, агняне, галичане, волхва, римляне, немцы, корлязи, вендици, фрегове и прочие, которые приседят от запада к полудню, к югу, и соседят с племенем хамовым» (в Африке).

Норманнисты имя «варяги» ставят лишь объяснением шведов, урманов, готов и пр. Но, возможно, как и следует толковать, что в одном этом имени «варяги» сокрыто обозначение славянского населения по южному берегу Балтийского моря. Летописец начинает перечисление народов очень знакомым родным ему именем, которое и ставит передовым (как выше передовым поставил и родную русь), а потом обращается к иноземцам, к восточному концу северного берега: свеи, урмане и пр., продолжая исчисление народов кругом европейских берегов.

Если имя «варяги», стоящее впереди перечисления, должно обозначать только шведов и прочих скандинавов, то у летописца появляется пропуск населения по южному берегу моря.

Поэтому и сам Погодин принужден был заметить, что не означают ли здесь варяги особенного племени? Может быть, варяги было имя общее и вместе имя частное, как словене у Нестора, немцы у позднейших летописцев. Так оно в действительности и было: именем варягов Нестор покрывает все славянское население южных берегов Балтийского моря и тем объясняет, кого он разумеет в имени варяги, нигде не указывая их особого племени. Нестор селения варягов распространяет на восток до Азии и на запад до Англосаксонии. Возможно ли так распространить на восток скандинавское племя? Пусть укажут, в каком месте скандинавские селения доходили до Азии. Между тем славянское племя занимало именно всю линию, указанную летописцем; из чего может следовать один вывод, что варяги Нестора прежде всего были племя славянское, что Варяжское море значило Славянское море, что скандинавы назывались у нас варягами только потому, что жили на том же, на нашем Варяжском море; что собственная страна варягов, по прямому разумению летописца, находилась на южном побережье моря, к западу за ляхами, и протягивалась по материку до Англосаксонской земли и до Франции.

Если наперекор простому смыслу летописи будем толковать ее показания иначе, то встретим, как и встречают норманнисты, непреодолимые противоречия, заставляющие раздвигать Варяжское море до Испании, а на восток – до Волжской Болгарии и даже до Китая[62]62
  Погодин. Исследования. – Т. II. – С. 7, 10.


[Закрыть]; заставляющие почитать варягами всех европейских поморцев до Адриатики, заставляющие почитать точные свидетельства Нестора наравне с фантастическими неуловимыми свидетельствами некоторых арабских, да и то позднейших писателей.

Еще в первой половине XVI века австрийский посол в Москву Герберштейн в своих «Записках о Московии» предложил следующее решение мудреного вопроса, откуда бы могла произойти наша Русь. Не узнав ничего ни из наших летописей, ни из разговоров с тогдашними знающими русскими людьми, кто были славные варяги, призванные к нам на княжение, он говорит: «Основываясь на том, что Балтийское море называется у русских Варяжским морем, думал я, что и князья их по соседству были или из Швеции, или из Дании, или наконец из Пруссии. Но так как смежная с Любичем (Любеком. – Примеч. авт.) и герцогством Голзацким (Голштейн. – Примеч. авт.) Вагрия была некогда у вандалов одним из самых знаменитых городов и областей, так что и Балтийское море, по мнению некоторых, от нее получило свое название, а это море и поныне у русских сохранило название Варяжского моря, и как, сверх сего, вандалы в то время были сильны и считались русским в родстве и по языку, и по вере, и по обычаям, то мне кажется вероятнейшим, что русские призвали к себе князей из вагров или варягов, а не из иноземцев, не сходных с ними ни верой, ни нравами, ни языком».

Так рассуждает Герберштейн в своей книге, изданной уже гораздо позже, после его возвращения из России. Но он сам же пишет, что рассуждал об этом, когда был в Москве, с тогдашними москвичами, и в первое время, стало быть, еще в Москве, думал, что наши князья могли прийти из Швеции, Дании или из Пруссии. Таким образом, толки о происхождении Руси после киевских толков при Несторе через несколько столетий возникли снова уже в Москве. Точно так же и в это время они не остались без следа в нашей письменности. По всей вероятности, на основании этих рассуждений и толков тогда же сочинена басня о призвании Рюрика от племени Пруссова, и что этот Прус был брат римского кесаря Августа, что от него прозвалась Прусская земля и т. д. Тогда, как известно, сочинялась в Москве взамен летописей русская история. По мыслям и потребностям времени она сочинялась с целью возвысить и прославить царский род и поэтому была обработана по степеням царского родословия, отчего и получила название Степенной книги.

В этой первой русской истории заняла свое место и упомянутая басня, вполне удовлетворившая своим сказанием первого нашего царя Ивана Васильевича Грозного, крепко веровавшего, что он не мужичий род, каким, по его мнению, был современный ему шведский король, а происходит он по прямой линии от крови римских кесарей, то есть от царской крови.

По-видимому, Герберштейн, оставив на Руси догадку о происхождении наших князей из Пруссии, когда воротился домой, додумался, что, вероятнее всего, они могли происходить из Вагрии. В начале XVIII столетия, при Петре, эта догадка была довольно обстоятельно развита неизвестным исследователем, который свои соображения, быть может, по изысканиям Лейбница, основывал главным образом на сказаниях Гельмольда и, что еще важнее, на географических именах земель и вод, раскрывавших полное славянство всего южного Балтийского Поморья. Как видим, в этом же направлении рассуждали Тредиаковский и Ломоносов, который, весьма здраво и очень верно объяснив, что такое были варяги, развивает, однако, мысль той же Степенной книги и доказывает только, что ее пруссы были славяне, так как все это поморье до самой Вагрии (Голштинии) населено было славянами. Байер, конечно, отверг славянскую догадку Герберштейна как не подходящую к науке, то есть к немецким воззрениям.

Однако, несмотря на немецкую ученость, совсем затмившую все противоположные ей мнения, не ученая, а простая рассудительная мысль о славянском происхождении Руси не угасала. В двадцатых и тридцатых годах XIX ст., когда благодаря Карамзину, а за ним Погодину немецкое байеровское учение о скандинавстве торжествовало в полной мере и при горячей помощи Погодина не пропускало без опровержения ни одного противного слова, славянское учение в лице Каченовского, Венелина, Максимовича, Савельева, Ростиславича, Святного и других невольно склонялось к мнению Герберштейна и приводило по временам новые соображения и подтверждения в пользу славянства Руси. К сожалению, никто из названных писателей и их продолжателей не посвятил этому вопросу особого исследования, хотя бы совместно с исследованием «О происхождении Руси» Погодина. Преждевременная кончина Венелина остановила критику его «Скандинавомании» на самой важной и любопытной строке.

Надо сказать, что сам Погодин несколько времени находился под влиянием мнения о славянстве Руси вместе с вагирством Каченовского. «Но лишь только оборотился вновь к источникам, то и утвердился в прежних своих мыслях» [63]63
  Погодин. Исследования. – Т. II. – С. 184, 213.


[Закрыть]. Значит, славянская мысль была мечта, не имевшая никакой почвы в источниках. Погодин так-таки прямо называет ее пустословием. К сожалению, досточтимый ученый оборотился только к одним скандинавским источникам и оставил без рассмотрения и без надлежащего внимания источники, в которых очень много, наравне со скандинавами, говорилось и о славянстве.

Из темного леса скандинавских источников, конечно, ничего нельзя было верно рассмотреть и в нашей летописи. Еще Максимович, весьма просто и ясно читавший летопись, настаивал, что Нестор, назвав в числе варягов русь, вовсе не дает ни малейшего свидетельства, чтобы все варяги были непременно скандинавы, и что поэтому из слов Нестора вовсе не следует, что его русь были скандинавы. «Нет, очень следует, – отвечает Погодин, – ибо Нестор не говорит только, что русь была варяги, но что русь была такие же варяги, как шведы, англичане, норвежцы». Мы уже видели, какая сила логики заключается в этом объяснении.

«Допускаем, – продолжает Погодин, – что русь-рюген, варяги-вагиры и все, что вам угодно. Где же доказательство, что оттуда призваны были князья? Утверждение ваше совершенно произвольно». Но где же доказательство, что князья были призваны из Скандинавии, из Швеции? Это усердное, вековое отыскивание там руси и утверждение, что она именно там находилась, еще больше произвольно, потому что не имеет ни малейшей опоры в словах летописи и опирается только частью на исландские сказки, частью на произвольное толкование одним скандинавским языком очень перепорченных русских или славянских имен.

«Неужели, – настаивает Погодин, – как только князья были призваны, то со страной их уничтожилось всякое отношение? С чем это сообразно? А у нас нет ни малейшего упоминовения ни о Рюгене, ни о вагирах-славянах, никакого следа отношений, знакомства. Точно так нет ни малейшего упоминовения о нас в памятниках рюгенцев, вагиров, хотя они в то время получили уже летописателей, например Гельмольда». Но неужели все это правда? Кое-что о нашей стране упоминает именно этот Гельмольд и другие западные писатели среднего века. О наших отношениях с варягами довольно упоминает Нестор, называя их только одним именем варяги и не обозначая их городов. Попробуйте в этом имени разуметь одних славян, но отнюдь не скандинавов, и тогда все объяснится как нельзя лучше и не встретится ни одного противоречия именно такому, а не иному пониманию, кто были для нашего летописца настоящие варяги. Рюгенцы и вагиры, к несчастью, не оставили ни летописей, ни саг вроде исландских. Но дело не в этом, а вот в чем: разве были направлены на рюгенцев и вагиров такие же старательные и внимательные до самых мелочей исследования, какие были направлены на Русь шведскую и вообще скандинавскую, разве сам Погодин расследовал этот вопрос в настоящей мере параллельно со скандинавством? О важнейшем предмете, например о русской торговле с балтийскими славянами, он говорит мимоходом в нескольких строках; и если в спорах доказывает, что «славяне тамошние, соседи датчан, были во многих смыслах норманнами», то это доказательство приводится только в подтверждение, что все варяги были скандинавы[64]64
  Погодин. Исследования. – Т. III. – С. 268. Русский исторический сборник, I, кн. 3. С. 114.


[Закрыть].

«Все вы разделяете варягов и русь, – оканчивает Погодин, – между тем как их разделять никоим образом нельзя: русь была вид, а варяги род. Всякой русский был варяг, как всякий саксонец есть немец или пикардец – француз». Но каким же образом мы не должны их разделять, когда первый их разделил Нестор и разделил именно для того, чтобы отделить от прочих варягов свою родную русь. Этих одних варягов он назвал русскими варягами, быть может, в том именно смысле, что они были славяне. Повторяем, что признавать варягов за одних скандинавов нет ни малейшего основания. Нельзя же, в самом деле, рассудительно говорить, что всякий европеец есть немец. Имя варяги было общее географическое имя Балтийскому Поморью, где по южному берегу жили одни славяне, да пруссы, да чудь. В самой действительности это было такое же имя, как Европа, европеец; как в древности скиф, сармат, даже германец, ибо страна от запада до Вислы все была Германия, хотя в ней жило множество славян.

Как только поплыли новгородцы за море к варягам призывать князей, так летописец и почитает необходимым в точности указать то племя, к которому направлялся их путь.

Нам кажется, что в этом незаметном на взгляд указании Нестора о разделении варягов на племена находится истинный ключ к правильному уразумению всех его свидетельств о варягах-руси, тех свидетельств, которые немецкая школа усиленно и с большими натяжками старается растолковать по немецким воззрениям.

«Но для чего нужно подобное предположение о славянстве варягов в науке?» – спрашивает достопочтенный историк С.М. Соловьев. «Существуют ли в нашей древней истории такие явления, которых никак нельзя объяснить без него? Таких явлений мы не видим», – заключает уважаемый историк[65]65
  С.М. Соловьев. История России, I, 84, пр. 142, 147. – 1-е изд.


[Закрыть].

Замечания удивительные!.. Стало быть, в науке нет места для истории славянства, для истории наших отношений к древнему славянству. Стало быть, славянство не существовало в начальной русской истории, существовали только варяги-скандинавы. Но ведь наука стремится повсюду открывать истину и отвергать всякую ложь. Далеко не все русские историки так настойчиво веруют в норманнское происхождение Руси. Существует немало литературы, отвергающей это верование как ложное немецкое учение, основанное на расследовании только одних букв, устраняющее расследование жизненных народных отношений. Ясно, что истина первоначальной русской истории еще не найдена и принимать учение о норманнстве Руси за непогрешимый догмат еще нельзя. Наука должна расчистить дорогу к истине, а потому должна принять во внимание и предположение о славянском происхождении Руси, тем более что это предположение руководствуется больше всего основной научной силой – здравой критикой, вообще здравым смыслом, в противоположность учению о норманнстве, совсем утратившему здравый смысл, как это видно из предыдущего изложения. Славный историк догматически говорит, что в нашей древней истории он не видит таких явлений, которых нельзя объяснить без предположения о славянстве Руси. Но как, например, объяснить показание летописи о том, что по городам у туземцев сидели находницы-варяги, не оставившие потом ни малейшего следа о своем норманнстве и оставившие только явный и яркий след своего славянства? Как объяснить это явление, которому изумлялся и сам Шлецер?