Текст книги "Имя Руси"

Изо всех этих рассказов выясняется одно: что скифы-кочевники, обладавшие в то время страной, пришли в нее после всех, были по заселению младшие всем братьям; что скифы-земледельцы, напротив, были братьями старшими, то есть заселили эти места гораздо раньше скифов-пастырей. Затем предания смешивают некоторые обстоятельства, но очень наглядно объясняют, что в стране друг подле друга существовали два народных быта, две истории: быт и предание земледельческие – к западу, к Дунаю, и быт и предания кочевые – к Дону, к Каспийскому морю.

Существовала Скифия земледельческая и Скифия кочевая. Однако немецкая ученость в лице русских писателей (г. Браум) никак не желает признать такую двойственность быта в Древней Скифии. Почему-то ей надобно, чтобы все скифы были одно племя и именно иранцы.

Придя из Азии, эти иранцы, стало быть, принесли и свою легенду о своем родоначальнике Таргитае, родившемся от дочери реки Днепра! Вероятно, иранцы пришли в Скифию со своими собственными богами или они пришли пустыми от всяких богов и здесь уже сочинили себе упомянутую днепровскую легенду!

Достовернейшее предание было таково, что прежде скифов страной владели киммериане, которых знал еще Гомер. Во времена Гомера, говорит Страбон, или несколько прежде киммериане совершали набеги на всю страну от Боспора до Ионии, часто делали набеги и на южные берега Черного моря, врываясь иногда к пафлагонцам или к фригийцам, но потом были изгнаны скифами. Геродот сказывает, что в его время в Скифии находились еще укрепления, называемые киммерийскими, переправы киммерийские, целая страна Киммерия, и Боспор-пролив из Азовского в Черное море тоже назывался Киммерийским. Киммериане, следовательно, оставили глубокую память о своем житье-бытье в этой стране. Простирая свои набеги на греческие побережья к западу до Ионии, как равно и по Черному морю, они, естественно, были отличные мореходы. Вот какой глубокой древности принадлежат морские предприятия, гнездившиеся на наших черноморских берегах и непременно в устьях наших больших рек, не исключая даже и далекого Танаиса-Дона.

Когда на эту Киммерийскую землю напали скифы-пастыри, то киммериане, говорит Геродот, держали совет, что делать и как спасать себя? Мнения их разделились на две стороны. Народ хотел удалиться из своей земли без битв, цари желали битвы, желали лучше умереть, защищая свою землю, чем бежать вместе с народом. Спор окончился междоусобием, на котором цари и кто стоял на стороне царей были все побиты и погребены народом при реке Днестре, где и ныне видна их могила, заключает Геродот. После того народ вышел из своей земли, и скифы нашли ее совсем пустой. Но отец истории дополняет, что скифы погнались за киммерианами в Азию и заблудились, преследуя их по восточной стороне Кавказа, в то время как киммериане бежали по западной, по берегу Черного моря. Они тогда заселили Малоазийский полуостров, где находится город Синопа.

Позднейшие писатели, основываясь, быть может, только на сходстве имени, говорят, что киммериане под именем кимвров переселились на Балтийское море, где Датский полуостров в древности именовался Кимврийским и где кимвры занимали весь берег между Вислой и Эльбой и соседние острова.

Все это очень правдоподобно по той причине, что нашествие скифов на самом деле могло сильно потревожить южное население нашей равнины и очень могло выдвинуть из его состава некоторые роды и племена, не желавшие покориться новым господам. Особенно такое покорение бывает невыносимо для самих прежних господ, какими, по-видимому, и были киммериане. Их цари все погибли на месте, а народ разошелся по сторонам. О славных киммерианах и Страбон замечает (кн. I, гл. 3), что, может быть, это было какое-либо одно из их племен. Но как имя скифов, так и прежде имя киммериан было общим географическим именем для всей нашей страны. Поэтому предание, что скифы нашли страну пустую, должно объяснять, что в стране не оставалось уже ее владык. Остальное покорное население в этом случае не шло в расчет; это была, так сказать, сама страна, ее коренное земство.

Что рассказывает о местожительстве кимвров Плутарх (в «Марии»), все то очень приложимо к древнейшему расселению в Европе славянских племен. Это был народ, живший на краю твердой земли близ Северного океана, достигавший своими жилищами понтийской Скифии, занимавший земли лесистые и мало освещаемые солнцем, где дни бывали равны ночам. Хотя кимвры, нападавшие на римлян, по частям имели разные прозвания, но их войско называлось общим именем кельто-скифов, стало быть, оно состояло из этих двух племен. Скифы-славяне жили вперемежку с кельтами – галлами (влахами) – только у Карпатских гор, откуда заодно хаживали и воевать и где на север к Висле некоторые ученые указывают и первоначальное жительство кимвров. Таким образом, в имени кимвров наравне с германскими могли скрываться и славянские племена. И потому переход киммериан от Черного на Балтийское море может объяснять переход на то же море и славянских племен, сидевших впоследствии между Вислой и Эльбой бок о бок с Кимврийским полуостровом. Если туда двинулись киммериане-германцы, то рука об руку с ними могли туда же перейти и киммериане-славяне. Мы помним одно: что появление в истории нового имени, как и исчезновение этого имени, никак не может указывать на появление и исчезновение особых народностей и указывает только на перемену народных имен у писателей истории.

Любопытно также и то обстоятельство, что борьба киммериан, владык страны, с подвластным народом происходила в окрестностях Днестра, то есть в местности, которая искони была населена славянами и называлась Древней Скифией.

С особенным вниманием Геродот останавливается только на скифах-кочевниках, на скифах настоящих, главнейшем народе, который владел в то время югом нашей страны. Он говорит, что в черноморских землях он не знает другого народа, столь известного своей мудростью.

Скифский народ, по его словам, из всех человеческих дел одно важнейшее придумал мудренее всех народов, какие только были тогда известны. Ничему другому я не удивляюсь, прибавляет Геродот. Это важнейшее придумано у них так, что никто, нападающий на них, не может от них убежать и, если захотят, никто не может поймать их. У кого нет ни городов, ни крепостей, где каждый носит свой дом с собой, где все суть конные стрелки, живут не от плуга, а от скота и свои жилища перевозят на телегах, как не быть тем людям непобедимыми и совсем неприступными! По понятиям грека, в этом особенно и заключалась скифская мудрость, торжеству которой способствовало само свойство Скифской страны, ровной степи, обильной пажитями и водами. Число протекающих в ней рек немногим меньше числа водопроводов в Египте, говорит далее Геродот. Во всей стране нет ничего удивительного, кроме ее обширности и величайших рек и их множества.

Скифы всех племен поклонялись главным образом Весте (Огню-созидателю), которая называлась у них Тавити. Затем Зевсу (Небу) и Земле, почитая Землю женой Зевса; потом Аполлону (Солнцу) и небесной Афродите (Луне), Ираклу и Арею (богу войны). «Царюющие» скифы приносили жертвы Посейдону (богу моря). Веста-Истия по-скифски называется Тавити, Зевс именуется Папеем, Земля – Апией, Аполлон – Ойтосиром, Афродита-Урания – Артимпасой[146]146
  По-видимому, имя Артимпаса составлено из двух слов, одно навыворот – Митра, другое Паса, в смысле пасти, охранять.


[Закрыть], Посейдон – Фамимасадом. Кумиров, жертвенников и храмов они не строили, а строили только одному Арею. У них было великое множество волхвов, гадателей-предсказателей, которые гадали прутьями, связывая их в пучки и раскладывая на земле по одному; гадали также посредством липовых лык: разодрав лыки на три части, перепутывали ими пальцы и потом, разрывая, произносили свои предсказания. Зато и доставалось волхвам, если их гадания не оправдывались, их ставили на воловью повозку в кучу хвороста, зажигали и пускали волов мыкаться с пожаром по степи.

Жертвоприношение у всех совершалось одинаковым образом. Жертва (вол, корова) стоит со спутанными передними ногами. Приносящий жертву, стоя позади ее, потянув за конец веревки, опрокидывал ее и, как скоро она падала, взывал к богу, которому жертвовал, потом накидывал на шею петлю, продевал в петлю палку, которою, перевертывая, удушал животное, затем разрезал на части и принимался варить мясо в котле. Из сваренного божеству приносили начатки мяса и утробы. Кроме рогатого скота приносили в жертву и других домашних животных и особенно лошадей. Но свиней вовсе не употребляют и не хотят, чтобы они водились в их стране, отмечает Геродот.

Арею, богу войны, жертвовали иначе. Для этого в каждой общине устраивали из связок хвороста род кургана на 3 стадии (около полверсты?) в длину и ширину, в вышину меньше, с трех боков утесисто, а с четвертого делали всход. Каждый год на ту же кучу сваливали 150 возов нового хвороста, так как прежний оседал от непогод. На верхней четырехугольной площадке этого кургана водружали старинный железный меч, который и означал кумир Арея. Этому мечу ежегодно приносили в жертву скот и лошадей, гораздо больше, чем другим богам. Когда возьмут в плен неприятелей, то от каждой сотни одного приносят также в жертву: возлив вино на головы людей, зарезают их над сосудом, потом несут кровь на курган и льют ее на меч.

Кочевые скифы вообще были кровожадны. На войне скиф пил кровь первого убитого им неприятеля. Головы убитых все относились к царю по той причине, что принесший голову врага получал право участвовать в добыче. Кто не приносил, тому ничего и не давали. При этом самая кожа с головы почиталась знатным украшением храброго человека. Ее искусно снимали с черепа, очищали от мяса, мяли в руках и употребляли вместо платка и украшения, привешивая на узде к коню[147]147
  Примечательно, что в старинном русском богатом конском уборе существовал науз, очень большая шелковая кисть, у которой ворворка-закрепка или узел покрывались серебряной вызолоченной полусферической чашкой.


[Закрыть]. Тот почитался наихрабрейшим, у кого было много таких полотенец или платков. Многие из человеческих содранных кож делали себе верхнее платье, сшивая его наподобие бурки. Многие, содрав кожу с правых рук убитых врагов вместе с ногтями, делали из них колчаны. Человеческая кожа, примечает Геродот, и толста, и глянцевита и почти всякую кожу превосходит белизной, если с белого человека. Многие сдирают кожу и с целых людей и, растянув ее на палках, возят на лошадях напоказ. Таковы обычаи кочевых скифов. К этому надо заметить, что яркие чудовищные картины быта кочевой Скифии, по всей вероятности, во многом слишком преувеличены для риторской цели, чтобы наиболее удивить, поразить любопытство афинских и других греков, так как они с жадностью слушали рассказы о дивных порядках варварского быта, столь несходных с обычными порядками греческого быта. Аристотель пишет между прочим, что «народные ораторы проводят целый день на представлениях фокусников и в болтовне с приезжающими из Фасида (с Кавказа. – Примеч. авт.) или Борисфена (Днепра. – Примеч. авт.), конечно, о невероятных изумительных картинах варварской жизни». Эфор у Страбона замечает, что иные историки передают сказания только о жестокости скифов и савроматов, зная, что ужасное и удивительное действует потрясающим образом на душу. А с головами своих важнейших или злейших врагов, продолжает Геродот, делают вот что: отпиливают череп по самое переносье и, вычистив, устраивают из него чашу; бедный хозяин обтягивает эту чашу снаружи только воловьей кожей и так пьет из нее, вместо стакана, а богатый, кроме того, внутри покрывает чашу золотом (прообраз нашей братины). Это делают скифы и со своими одноземцами, когда поссорятся и по суду цареву один отдается совсем во власть другого[148]148
  Вот что в древнейшее время означало известное в нашем местничестве уже символическое действие – выдача головой.


[Закрыть]. Когда кто придет к скифу из иноземцев, которого он особенно уважает, то при угощении он наполняет эти чаши вином и рассказывает, что это были его соотечественники или сродники, которые осмелились вступить с ним в войну, что он победил их и теперь пьет из их черепов вино. Так превозносится скиф своим храбрым подвигом. Один раз в год бывал у них особый праздник, на котором жители каждой волости собирались пить вместе (братчина), старшина волости растворял чашу вина и предлагал всем храбрейшим из народа, кто наиболее отличался в битвах истреблением врагов. Кому не приходилось прославить себя таким подвигом, тот сидел на этом пиру храбрых особо, без всякой почести, и вина ему не давали. Это было немалое бесчестие. Напротив, кто славился боевым делом и убил многих врагов, тот пил даже из двух стаканов, связанных вместе.

Братские договоры и союзы кочевые скифы заключали таким образом: наливали вина в большую глиняную чашу, пускали туда несколько крови от обоих собеседников, которые вступали в союз, для чего прокалывали себе тело иглой или резали ножом, потом погружали в чашу меч, стрелы, секиру и копье-дротик с произнесением заклятий, а затем выпивали чашу как заключившие союз, так и достойнейшие из их дружины.

Вино скифы пили непомерно и притом чистое, без примеси воды, что у древних греков почиталось отчаянным варварством. По мнению греков, пить одно вино было свойственно только скифам. С удивлением они рассказывали о царе спартанском Клеомене, который не только много напивался, но вдобавок, по развращенному скифскому обычаю, пил вино одно, без воды, и потому сошел с ума[149]149
  «Сами спартанцы уверяют, – говорит Геродот (VI, 84), – что, познакомясь со скифами, Клеомен сделался пьяницей и оттого впал в бешенство. Скифы вздумали отомстить персидскому Дарию за поход в их страну. Для того они послали в Спарту просить вспоможения и условились так, чтобы сами скифы у реки Фазиса старались вторгнуться в Мидию, а спартанцы, отправясь из Эфеса, пошли бы в верхнюю Азию и наконец сошлись бы в одном месте. Когда шли эти переговоры со скифскими послами, Клеомен обращался с ними больше, чем следовало, и научился от них пьянствовать, отчего и сошел с ума. С того времени, если кто захотел напиться попьянее, употреблял выражение: „Налей по-скифски, подскифь“, то есть налей цельного вина, не разбавленного водой».


[Закрыть].

Своих царей скифы погребали с особыми почестями и особым образом. Тело умершего, вскрыв живот и очистив, наполняли благовонными семенами и травами, обмазывали воском, укладывали на колесницу и везли по степи к ближайшему подвластному народу, оттуда к следующему и так далее, пока с этим торжественным поездом не объезжали всех подвластных племен. «Кто привезенное тело примет, делает то, что и царские скифы: урезывают себе ухо, остригают волосы, прорезают кругом мышцы, царапают лоб и ноздри и прокалывают левую руку стрелами». Каждое племя, встретив останки царя, потом сопровождало его до места погребения. Народу таким образом собиралось в шествии великое множество. Места погребения находились в стране, называемой Герры[150]150
  Судя по разбросанности больших курганов в степи, в расстоянии один от другого на десятки верст, должно заключить, что погребение совершалось на том самом месте, где покойника заставала смерть. Общего сосредоточенного кладбища не существовало. Оно находилось в целой стране герров, в горной стране относительно устья Днепра.


[Закрыть], как назывался и народ, там живший, в том месте, до которого можно было плыть по Днепру (надо полагать, что в окрестностях Днепровских порогов). Здесь вырывали большую четырехугольную, вроде колодца, яму, а в ней, как оказалось при расследовании царских курганов, устраивали отдельные пещеры, как бы особые комнаты, из которых в одной погребали царя на кровати, водрузив по сторонам копья и устроив на них крышу из брусьев и ивовых прутьев. В остальных пещерах, сначала удушив, погребали одну из царских жен, виночерпия, повара, конюшего, письмоводца, вестоносца и царских коней, вместе с золотыми чашами и со всякими драгоценностями из одежды и домашнего обихода, большей частью тоже золотыми.

Старый мартыновский перевод Геродота пишет, что людей и лошадей погребают «с первенцами всего прочего имущества и золотыми фиалами, ибо серебра и меди не употребляют».

Новый переводчик г. Мищенко пишет: «Хоронят лошадей, первенцев всякого другого скота и золотые чаши. Серебра и меди скифы совсем не употребляют». По этому новому переводу является великая несообразность, будто в могилу опускали первенцев всякого скота, кроме лошадей.

В старом переводе первенцы имущества понятны – это лучшие драгоценнейшие предметы имущества, и в том числе золотые фиалы – чаши.

Относительно заметки Геродота, упомянувшего после золотых фиалов и о том, что при этом серебра и меди не употребляют, можно предполагать, что не употребляют этих металлов только на изделия, на изготовление чаш, которые всегда делались для царей из золота. Такое объяснение этой речи устраняет сомнительное решение учености, будто скифы вообще не употребляли серебра и меди, когда в их могилах встречается и то и другое, а меди в большом изобилии.

Совершив похороны, все наперерыв друг перед другом засыпали могилу землей, стараясь сделать насыпь как можно выше, и сооружали таким образом иногда огромнейший курган, саженей в 10 вышиной по отвесу и шагов около 500 по окружности[151]151
  См.: Расследование скифских курганов, гл. V. – С. 376.


[Закрыть]. Через год справлялись поминки, причем погибало еще 50 человек, самых наилучших служителей умершего царя, и 50 наилучших коней. Их убивали и мертвых всадников на мертвых лошадях ставили на столбах и кольях вокруг кургана.

Простых скифов-покойников точно так же родственники возили на повозках к их друзьям, которые, по обычаю, угощали провожатых богатым пиром, предлагая угощение и покойнику. Такие погребальные объезды продолжались 40 дней, и затем совершалось погребение.

Похоронив покойника, скифы имели обыкновение очищаться, для чего устраивали себе баню в виде шатра из трех жердей, вверху соединенных и обвешанных войлоками очень плотно.

Посредине этого намета ставилась кадка с водой, которую нагревали, бросая в нее раскаленные на огне каменья. Для духу они бросали на раскаленные каменья конопляное семя и, восхищаясь этим паром, подымали крик. Женщины стругали себе острым камнем кипарисное, кедровое и ливанное дерево, разводили эту смесь водой и этим густым составом обмазывали себе лицо и все тело. Оттого они получали приятный запах и, убрав на другой день с себя эту обмазку, делались чистыми и глянцевитыми.

Из других скифских обычаев надо упомянуть, что если царь кого казнил, то не оставлял в живых и детей казненного, именно сыновей; они тоже погибали, но дочери оставлялись. Это показывает, что с виноватым погибал и весь его род и что женское племя не почиталось важным.

Геродот говорит также, что скифы вообще питали сильное отвращение от иноземных обычаев, что каждый их народ ничего в обычаях не заимствовал один от другого, а тем более от греков. Жили они, стало быть, каждый порознь и берегли крепко каждый свой порядок жизни. Как сюда подходят слова нашего первого летописца: «Живяху каждый со своим родом и на своих местех, владеюще (управляясь. – Примеч. авт.) каждый родом своим. Имяху обычаи свои, закон отец своих и преданья, каждый свой нрав». У греков, однако, ходило предание об одном скифе Анахарсисе, славном своей ученостью и мудростью, который любил иноземные и именно эллинские обычаи. Этому Анахарсису приписывали изобретение горшечного станка. Рассказывают, что он много путешествовал, долго жил в Элладе и, возвратившись на родину, погиб за иностранные установления и эллинские обычаи[152]152
  Геродот. История, IV, гл. 11, 12, 59, 64, 65, 69, 70, 71, 73, 75, 76.


[Закрыть].

Вот что рассказывали и что знали о нашей стране образованные греки за 450 лет до Р.Х.

Очень жаль, что внимание отца истории больше всего привлекали скифы владеющие, «царюющие», скифы-цари, или настоящие скифы, как он обозначает их, рассуждая о числе всего скифского народа. О земледельцах он говорит мало по той, конечно, причине, что в их быту ничего не было замечательного для любопытного грека. Жили они просто, как и все земледельцы, а потому и их варварство не представляло в себе ничего грозного, самобытного, царственного и могущественного, как у скифов-воинов. Притом земледельцы были рабы, то есть подвластные скифам-царям, и, конечно, не заслуживали равного внимания. Вероятно, по этой же причине Геродот не слишком отличает их от скифов-кочевников и чертит в одной картине быт весьма различных народностей, хотя и отмечает местами, что скифские племена различны и живут каждый по-своему. По имени владетелей он назвал скифами и все другие племена, которые были подвластны скифам. Он описывал, так сказать, скифскую державу и смотрел на подданных этой державы безразлично, как на один скифский народ, каким на самом деле были только настоящие свободные скифы. Оттого скифов-земледельцев он совсем отделил от невров, а те и другие, несомненно, были единоплеменники и были славяне.

Если в геродотовских именах рек существуют славянские звуки[153]153
  Таковы: Борисфен – Березина-Днепр, Истр – Дунай, Пората – Прут. Сам Тирас, Днестр, по всей вероятности, огречен из Стрый, как именуется весьма значительный верхний приток Днестра и как в древности, несомненно, прозывался Днестр, ибо первая половина его имени, Дан, Дън, появилась уже в Средние века и в форме Danaster прямо обозначила первоначальный корень древнейшего имени.


[Закрыть], то почему же не заключить, что в числе геродотовских народов существовали сами славяне, именно их восточная ветвь – русские славяне.

Французские писатели, например Мальт-Брюн, в этом не сомневаются, но немецкие писатели, например Риттер, населяют не только южные, но (Вирхов) и средние края нашей страны немцами, между прочим, по той причине, что на устье Дона существовал будто бы сказочный город Азгард, Азов, а у подножия Северного Кавказа на Кубани существовал народ шапсухи, который в древности у греков прозывался аспургами, отчего появилась мечта о скандинавских асах, будто бы обитавших некогда в этих самых местах. Так далеко, за тридевять земель, была отыскана германская прародина. Тем больше оснований имеют русские славяне отыскивать свою прародину в собственной своей земле на тех самых местах, где и теперь живут.

По Геродоту, эта славянская прародина обнимала приморские земли от Нижнего Дуная-Истра и до Днепра. Река Истр, носящая славянское имя и упоминаемая еще Гезюдом, современником Гомера, протекала через Скифию. От Истра и до Перекопского залива в Черном море, где существовал город Каркинит, то есть включительно до Днепровского лимана, простиралась Древняя Скифия, говорит отец истории. А наш первый летописец как будто читал эту строку Геродота. Перечисляя славянские племена, обитавшие по Бугу, по Днестру и дальше к Дунаю, он говорит: «Дулеби живяху по Бугу… а улучи, тиверцы (тирагеты. – Примеч. авт.) сидяху по Днестру, приседяху к Дунаеви; бе множество их, седяху бо по Днестру, по Бугу и по Днепру, оли до моря, суть гради их и до сего дне, да то ся зваху от грек Великая Скуфь». Великая по-русски значит старшая, древняя. Вся эта страна, по рассказу Геродота, принадлежала скифам-земледельцам, следовательно, Древняя Скифия была страной по преимуществу земледельческой, чем и отличалась от настоящей, кочевой Скифии, простиравшейся в южных степях между Днепром и Доном. Но мы видели, что древние скифы, то есть скифы-земледельцы, обитали уже и на восточной стороне Днепра, от Лесной земли или от Олешья к востоку на три дня пути и вверх к северу от реки Конки на одиннадцать дней плавания вверх по Днепру, то есть вплоть до Киевской области. Одиннадцать дней плавания мы также не можем принимать за крайний предел жилища этих земледельцев. Несомненно, что этим расстоянием обозначался лишь известный пункт, где плавание останавливалось. Если плыть вверх по Днепру от Конки через пороги, то таким пунктом явится Кременчуг или Крылов[154]154
  Впоследствии Новогеоргиевск Кировоградской области (Украина). Был затоплен при строительстве Кременчугской ГЭС. (Примеч. ред.)


[Закрыть]; если плыть от порогов, то есть от Екатеринослава[155]155
  Совр. Днепропетровск. (Примеч. ред.)


[Закрыть], то таким пунктом будет устье Роси или город Канев. Но Геродот свидетельствует еще, что скифы-земледельцы, живя на 11 дней плавания по Днепру от Конки или от порогов, жили со своей стороны на 10 дней плавания от пустыни, что приходится к устью Сожа, если не к устью Березины.

Все это может указывать только на одно: что земледельцы жили по обеим сторонам Днепра к северу, по крайней мере до Киева. О верхней стране Геродот ничего не слыхал и знал только, что в самом верху за пустыней живут людоеды. Он и об неврах не говорит ни слова, что они были такие же земледельцы, но не говорит и того, что они были кочевники, как он засвидетельствовал это о вудинах.

Уже одно дорогое свидетельство отца истории, что скифы-земледельцы, жившие выше порогов, сеяли хлеб на продажу, вполне может утверждать, что весь Киевский край и в это отдаленное время усердно занимался хлебопашеством. Здесь-то потом и вырастает корень нашей Руси, первоначальный корень русской жизни со всеми ее историческими идеалами и стремлениями.

Речная долина Роси вполне и уже несомненно доказывает вещественными памятниками, что ее обитатели в Геродотово время жили в близких отношениях с главнейшим греческим торжищем нашего Черноморского берега, с Ольвией. В Каневском, Таращанском и Сквирском уездах Киевской губернии, где именно протекает Рось, а отчасти и южнее, в Звенигородском уезде, в могильных курганах постоянно находили различные предметы греческого художества, не византийской, а более древней, античной эпохи, прямо указывающие на сношения здешних мест с античным миром.

Это, во-первых, глиняные сосуды, простые амфоры, небольшие амфорные кувшинчики, покрытые черной поливой с красными травами, одна расписная подобным же образом чаша с мифологическими изображениями. Потом трегубый бронзовый кувшин высокой работы, а что всего важнее – бронзовый шлем и такие же наголенки изящного античного рисунка. В одном из курганов найдена золотая бляшка с известным ольвийским изображением птицы, хватающей рыбу, не оставляющая ни малейшего сомнения, откуда она попала в эти места[156]156
  И. Фундуклей. Обозрение могил, валов и городищ Киевской губернии. – Киев, 1848; Указатель выставки 3-го Археологического съезда в Киеве. – Киев, 1874.


[Закрыть].

Все это, открываемое только случаем или поиском кладов, развертывает перед нами совсем неведомую страницу нашей истории, без начала и без конца, но по содержанию в высшей степени любопытную. Достоверным оказывается только одно: что это памятники той древности, когда процветала Ольвия и обитали здесь скифы-пахари, описанные Геродотом.

Предположим, что курганы с этими греческими памятниками принадлежали одним жившим здесь грекам. И в таком случае мы должны заключить, что киевское место было очень важным пунктом для торговых оборотов и связей Ольвии. Несомненно, однако, что эти примечательные могилы принадлежат туземцам.

Почему же именно в этой стороне, на этих киевских местах скопилось население, которое, по-видимому, имело большие достатки, покупало у греков не только изящную посуду, глиняную и бронзовую, как и другие предметы домашнего обихода, но покупало даже прекрасные бронзовые шлемы и латы для защиты ног и, следовательно, вооружалось по-гречески? На это ответом служит сама Киевская местность, представляющая узел, в который к Днепру присоединяются его западные и восточные главные притоки – Припять, Березина, Сож, Десна, а к югу, в Черное море, идет большая дорога – Днепр.

Мы говорили, что земледельческую Скифию Геродот именует Древней Скифией. Он же говорит, что от старшего брата скифских родоначальников произошли скифы, называемые авхатами, что по-гречески значит славные. Греки, по замечанию нашего достойного переводчика Геродотовой истории Мартынова, любили переводить названия народов на свой язык, а потому авхаты не есть ли переведенное имя славян? Быть может! И тем более что общее имя всех скифов по наименованию царя – сколоты, как оно обыкновенно искажалось в греческих устах: склавы, сфлавы, асфлавы, ставаны, или у арабов: саклаб, сиклаб, сакалиб, секалиб – очень напоминает настоящее имя славян слоуты[157]157
  Слоут – село вблизи Глухова Черниговской губернии. Славута на Горыни с запада от города Острога.


[Закрыть]. Имя царя Сколот (по Юстину, Сколопит, 1, IV) могло звучать по-славянски Слоут, Словут. Недаром Днепр назывался Словутичем, сыном Словута. По крайней мере, в этих догадках находится столько же правдоподобия, сколько и в толковании Шафариком имени Прокопиевых споров, что оно огречено из имени сербов, между тем как (по Гедеонову) вероятнее, что оно перевод славянского слова рассеянные, живущие розно, врознь, и представляет, в сущности, этимологическое толкование древнего русского киевского имени рось-рознь.

Как бы ни было, но достоверно одно: что на киевском Днепре жили хлебопашцы, сеявшие хлеб для продажи, и что если они торговали хлебом на юг, передавая его грекам, то, несомненно, что торговали им и на север, обменивая его на янтарь или на пушной товар. Описанный Геродотом торговый путь к Уралу шел тоже от Днепра к городу Гелон. Несомненно, и этот путь захватывал с собой торговлю скифов-земледельцев. Геродот прямо говорит, что скифы ходили к Уралу и Алтаю и употребляли для этого семь переводчиков для семи языков, на которых говорили народы, обитавшие на пути.

Геродот ничего не сказывает о движении этой торговли к Каспийскому морю и за море в закавказские страны, в Древнюю Мидию и Персию; но он лучше всех даже и последующих древних географов знал положение Каспийского моря и оставил очень верное измерение его вдоль и поперек. Это показывает, что во времена Геродота плавание по Каспийскому морю было хорошо известно каждому греку. Нельзя также сомневаться, что еще лучше оно было известно обитателям обширного, хотя и деревянного города Гелон, который, по-видимому, для своей окрестной страны был торговым средоточием между западом и востоком от Днепра до Алтая и между севером и югом от нижегородской Волги до Закавказья и Персии.

Если так было, то и скифам очень хорошо были известны богатства южных прикаспийских стран.

Еще около 633 года до Р.Х. они ворвались через Каспийские (Дербентские) ворота Кавказа в Мидию. Геродот рассказывает, что они вторглись в Азию, изгоняя из Европы киммериан. Но, вероятнее, этот набег имел простую и прямую цель ограбить богатую Мидию, так как в это время ее царь Киаксар был занят осадой далекой ассирийской Ниневии. Скифы распространили свой набег до Египта и владели всей тамошней страной, всей Азией, как говорит Геродот, 28 лет, когда наконец были изгнаны восставшими мидянами. Этот доход весьма примечателен в истории нашей страны тем, что он был первым из длинного ряда таких же походов, поднимавших время от времени отважное население Дона и Днепра для тех же целей грабительской войны. Несомненно, однако, что знакомство с этой далекой страной и, главное, знакомство с известным положением ее дел, когда в набеге можно было рассчитывать на верную удачу, как и все другие нужные сведения, приходили к варварам всегда путем торговых отношений, и каждый поход непременно созревал прежде всего в тогдашних торговых пунктах нашей страны, на устьях Дона или Волги, если не на самом Днепре.

Древние писатели (Ктезий, современник Геродота) свидетельствуют также, что в те же отдаленные времена скифы, как бы по завещанию киммериан, частыми набегами страшно опустошали и северное побережье Малой Азии, то есть Белую Сирию, или Каппадокию (Трапезунд), и другие близлежащие страны между Кавказом и Константинопольским проливом. Как они туда попадали, на кораблях или пешим путем, неизвестно. Но, говорят, что по поводу этих набегов поднялся на них и персидский Дарий, около 515 года до Р.Х. Если это было так, то скифы ходили по следам киммериан, которые еще во времена Гомера, или даже и раньше, из своего киммерийского Боспора совершали набеги на всю страну от этого Боспора до Ионии. Геродот, однако, рассказывает, что Дарий желал отомстить скифам за мидийское владычество.

Дарий шел на Скифию через Константинопольский пролив и через Дунай, на которых устроил даже мосты. Он вел с собою 700 тысяч войска; все подвластные ему народы участвовали в этом походе. Скифы побоялись встретить такую силу с одним своим народом и разослали послов ко всем соседям, требуя помощи. Любопытно, что эту помощь единодушно предложили только гелон, вудин и савромат, то есть обитатели прикаспийской стороны, и во главе всех гелон. Остальные, северные и западные, соседи отказались от всякого участия в войне, говоря, что если скифы обидели персов, то пусть и отвечают за это, и что перс, конечно, идет наказать только тех, кто сам нанес ему обиды.

По описанию Геродота, Дарий погнался за скифами именно по тому пути к Уралу, по которому двигалась тогдашняя черноморская торговля. Он перешел за Дон страной савроматов и попал в страну вудинов. Здесь он сжег деревянный город Гелон. Затем он поставил свои лагеря на реке Оаре, на Волге, и соорудил восемь больших крепостей на расстоянии одна от другой около 60 стадий, 10 верст. Развалины этих крепостей оставались еще и в мое время, говорит Геродот. Не достроив крепостей, Дарий повернул назад, в погоню за скифами.