Текст книги "Имя Руси"

Итак, предыдущее изложение раскрывает нам, что на Балтийском славянском Поморье в давнее время существовали две очень значительные в этнографическом отношении руси, подавляющие своим значением две крайности бедных родсов и им подобных рустрингов, ослагов и пр., вся сила которых содержится только в голых беспочвенных словах. От какой руси были призваны князья, об этом судить утвердительно не можем, пока не откроются более точные указания.

К балтийским именам русс, росс, руст, рост, рош, руш припомним в Киевской области реки Роси, Россы с их притоками Ростовица, Рошок, Росова, Роска и местами Росава, Ростовка, Росоша, Росошки, из числа которых два последних, хотя и могут происходить от Россоши или речной развилины, но, находясь вблизи течения реки Роски и по сторонам селения Ростовки, вернее всего происходят от того же корня рос. Присоединим сюда и Ружин, древний городок при реке Растовице, от которого пошла польская фамилия Ружинских.

Каким образом и в какое время русь балтийская могла поселиться на берегах Днепра, об этом наши соображения будут впереди. Но по именам мест мы можем проследить ее дороги в нашу сторону, останавливаясь только на ее коренных звуках руг, рог, рус, рос и на именах ее родичей велетов-волотов-лютичей с их священными словами «вит», «рад» и различными другими именами балтийского славянства.

Начнем от устья Вислы.

Отсюда начинался Венедский залив Птолемея (ныне Фриш-Гаф и Куриш-Гаф[97]97
  Вислинский и Куршский заливы. (Примеч. ред.)


[Закрыть]), который простирался очень далеко к северу и на котором жили венеды и севернее их вельты, велеты – племена славянские. Несмотря на то что все места этой области и по всему берегу до Финского залива все в полной мере онемечено, однако и теперь еще сохраняются имена, напоминающие славянство, каковы, например, в заливе Фриш-Гаф, при самом входе в залив, Пиллава, потом Волитта, Волитникен, Ротенеп, Варникен, Росенен, Варгенов и т. п. О славянстве неманского русса и его Шалавонии мы говорили выше. Упомянем к этому некоторые места этой области. На косе Куриш-Гаф существует древняя крепость Росситен, или Карвейтен, напоминающая карвонов Птолемея. На мысу северного берега Русса – Винденбург; у города Мемеля к северу – Руссен, к югу – Руслен. В Шалавонии ее старые места – Тильзит, Лабия, Рагнит, или Рогонита (Рогнедь, Рожнет). Внутри страны – Войнута, Кракав, древнейший город Россиены на реке того же имени, по немецким летописям – Rossigen, Ruschigen, по-литовски – Rosejnej. Далеко вверх по Неману, за Гродно есть болото и река Росса, Рось, текущая рядом с рекой Сельвянкой; от нее перевал в Ясельду, в область Припяти и в Западный Буг, в область Вислы. На Россе приметим города Россу и на ее притоке Волковыск и Ружану при реке Сельвянке.

Возвращаемся к морю, где по берегу находим у озера Либа, Либаву, Виндик, Рюцен, Рутцау, Виндаву – город и реку, иначе Вента, Варвен, Варзикен, озеро Девин.

Затем река Западная Двина, имя которой прямо напоминает морской приток Одера, Дивина, Дивенов и реку на острове Рюген Duvenbeke. По Двине, несмотря на совершенное онемечение этого края, все еще попадаются имена, напоминающие русь и руг, каковы Рушон, Рушендорф, Резица-Rositen, древний Ружбор (Руцборх, или Круцборх-Крейцбург). Возле Двины к северу от Друи отметим озеро Роспу.

Над Чудским озером на морском берегу – Варгел. Затем входим в реку Нарову, которая при устье же соединяется с рекой Лугой посредством реки Расонь, или Росонь. Потом встречаем город Ругодив (Нарва), дальше по течению селение Роспедай, остров Русини. К западу от выхода Наровы из озера – села Русной, Рясенец, Ростали. К северу от города Луги – река Рошак.

Нарова открывала путь через Чудское озеро в устье реки Великой к Пскову, а также и к Изборску.

Луга открывала путь к озеру Ильмень под самый Новгород, и нет никакого сомнения, что это был ближайший путь в Новгородскую область из Варяжского моря. Тут вначале мы встречаем речку Вильку, ручей Веряжской.

Вверху Луги па перевале в Ильмень встречаем реку Видогощ, которая и течет в Ильмень, рядом с реками Веряндой и Веряжей. На самом, верху Луги – село Велегощ и около реки Роговка – села Веряжено, Рогайцы, Радгощи, Радовижи. У впадения Меты в Ильмень – река Русская. На реке Мете один из значительных порогов носит имя Витцы.

Само собой разумеется, что еще важнее был путь через Неву и Ладожское озеро в Волхов. Весь этот путь до верховьев Днепра и Двины звучит именами, которые не оставляют никакого сомнения о присутствии здесь балтийских велетов. Первое имя Волхов, сопровождаемое по местам селениями Вельсы, Вельц, Велья, Валим, Витка, Дымна, Варзина и вблизи Новгорода Валитова, Волыня, Волотово и т. п. Новгородский Волхов имеет несомненных прародителей в вендских именах Wolthoff, Woltkow различно от Wolckow.

Дальше дорога из Ильменя к Днепру именуется Ловатью, что переиначено тоже из слова Волоть, как и обозначается в некоторых летописях, удерживающих даже форму Ловолоть. Притоки Ловати: Вергот, или Пола, Полисть, у слияния которой с Порусью стоит город Старая Русь, Руса. Сам лес Волковский, Волоконский, Воковский сохраняет тоже память о Волхове и Волоти, хотя по близкому сходству звуков, а еще более по своему положению и дает основание называть его лесом волоков.

Верх Ловати близко подходит к озеру Усвят, где стоит и древний город Усвят, Всвят. Из озера течет в Двину река Усвячь, и против нее в Двину же течет Каспля, подходящая своим верхом к самому Днепру вблизи Смоленска, одноименного местам в земле оботритов и лютичей. От Усвята и Ловати недалеко течет река Лютиница, есть большое озеро Двиновилинское, и с востока в Двину впадает река Велеса. У Смоленска – Рясино, Волутина гора, Волино, а выше и дальше к северу за Касплей – Словены.

Другой перевал из Двины в Днепр лежал у Витебска. На приближении обеих этих рек, вблизи устья Лучесы, текущей с юга и верх которой, называемый Верхитой, подходит почти к самому Днепру, стоит древний город Витебск, Витвеск, на речке Витбе. Это имя сходно с Витбеновым озером на самом верху Двины, близ которого есть озеро и река Волкита, Волкота, откуда и течет Двина в Волоконском лесу.

Витеб есть племенное название, такое же, как дулеб, сереб, кашеб, гареб. Очевидно, что это первое имя вятичей. Оно напоминает рюгенского Вита.

К северу от Витебска, вблизи реки Дриссы – река Варужа. Река Лучеса вытекает из озера Бабиновичи, где стоит и город Бабиновичи. Перевалив на Днепр по Верхите, тотчас встречаем по ту сторону Днепра Росасну или Росану, место и реку, а ниже по Днепру город Оршу, по-древнему Рша, следовательно, изменение того же звука – рос. От Орши к югу течет река Проня, в нее впадает с запада со стороны Днепра Реста; к востоку от Прони течет Волчеса, обе впадают в Сож. Проня напоминает поморского Проне-Перуна. По Сожу – Волосовичи, Ветка, Радога, Волотово и пр.

Ниже по Днепру встречаем город Рогачев, вблизи впадения Березины – озеро Словенское, село Росово, река Вердичь, селения Доброгощи, Мыслий Рог. Потом на устье Сожа – Лоев, потом Радуль, Любечь; река Тетерев, одноименный Teterow’y Мекленбургскому, река Болгачь, Дымер, Лютеж, Сваромье, Любка на Ирпени; Ветова Могила, Ветичи – при устье Десны.

У Киева (Kiez) упомянем Клов, Выдубичи, что сходно с Видбском – Витебском и с озером Витбеновым; ниже Киева – река Вета. Затем между Киевом и рекой Росью находится Витичев Холм, который, несомненно, праправнук Вита (Витичев), столь часто поминаемого в Поморье и особенно на острове Рюген.

С Верхнего Днепра существует перевал в Оку по Угре, где у Днепра стоит город Дорогобуж. От Дорогобужа, направляясь вверх по реке Осме, попадаем в реку Рославль, текущую в Городсту, а с ней в Угру. Здесь между Рославлем и Угрой заметим селение Вергово, по другую сторону – погост Бабиновский. В верх Угры падает река Демина, а от верха Осмы взялась Волста, текущая в Угру.

На перевале из Верхней Десны, от Брянска в Оку течет Ресета (сравни Росситен на Куриш-Гафе), а рядом с ней Вытебета, обе впадают в Жиздру, а эта – в Оку. В Ресету, между прочим, текут, Велья, Ловать, а у Вытебети есть селение Волосово и в нее текут притоки Лютня, Серебет.

В этих же местах к северу от Жиздры течет в Угру река Реса; на запад от Жиздры в Десну впадает Ветьма – Витьма, а в нее Волынь; и на одном из ее притоков стоит селение Любегощ.

Несколько южнее существовал другой перевал из Десны в Оку от города Трубчевска. В этом месте к западу от Трубчевска на реке Судости стоял древний город Радогост (ныне Погар), от которого неподалеку встречаем реки Рог, Бабинец, впадающие в Судость; селения Рогов, Витовка, у Десны Любец; вблизи тех же мест – Росль, Расуха. Переволок в Оку шел из Десны вверх по реке Нерусе, подходящей прямо к реке Кроме, впадающей в Оку выше Орла. На пути по Неруси встречаем у озера селение Радогощ, также Бабинец, Волоконское.

Из Десны впадающая в нее река Сейм также открывала путь и к Верхней Оке, и к Верхнему Дону и Донцу; не потому ли дано ей и это имя, означающее союз, соединение. Из Сейма к самому верховью Оки можно было пройти Свапой, на одном из верхних притоков которой стоит селение Расторог. Пониже Свапы в Сейм впадает Волынка, а еще ниже – Руса. Ниже впадения Сейма в Десну, на притоке Десны, называемом Пулка, заметим древнее селение Влъстовит, или Блъстовит, иначе Блестоветье, а севернее – Волосковцы (Wolstw, Wolsckow).

На перевале из Оки в Верхний Дон обращает на себя особое внимание имя Ряс, которое распространяется на здешнее поле-степь (Рясское поле) и на многие небольшие реки, называемые Рясами, и дает также название городам Рязани и Ряжску, или, собственно, Рясани, Рясску.

Здешняя переволока из Оки в Дон существовала еще в 1502 году, когда московский государь Иван Васильевич, отпуская из Москвы турецкого посла, приказывал рязанской княгине Анне проводить посла по своей земле. «Отпустил я судном, – писал он, – посла турецкого до Старой Рязани, а от Старой Рязани ехать ему Проней вверх, а из Прони в Пранову (ныне р. Ранова), а из Прановой Хуптой вверх до Переволоки до Рясского поля… Переволокой Рясским полем до реки до Рясы», текущей в Воронеж[98]98
  Карамзин. И. Г. Р., VI, пр. 563.


[Закрыть].

Нет никакого сомнения, что этот переволок существовал от глубочайшей древности, которая и на этом месте поминает уже знакомые нам велетские имена, Проню и Пранову, указывающие велетское имя Перуна.

Река Проня и впадающая в нее Пранова подходят своими истоками к истокам Дона, где встречаем селение Валщуту у озера Ивановского. Заметим также некоторые притоки Прони, левые: Вилинка, Катогощ, Ерополь, Лютик; правые: Асинец (Iasenick, Iasenitz), Ясменка, Виленка, Роговая, Волосовка, Келец, Калузевка, Литогощ, Лютик.

Вблизи впадения Прони в Оку встречаем селение Перкино, а дальше вниз по Оке Старую Рязань, древнейшую столицу Рязанского края. Неподалеку еще ниже в Оку впадает река Пара, вытекающая с той же вершины, которая именовалась Рясским полем, откуда к Дону текут Воронежи и Рясы, а в Оку – Проня, Пранова, Пара. На этой вершине, наверху Пары и ее притока Верды, находим селение Витищи, а также Троицкие Расляи, довольно точно намекающие, откуда образовалось и само слово Ряс, соответствующее Расу и Росу, как и рожденная от него Рясань-Рязань, соответствующая Расони или Росони, соединяющей на севере Нарову и Лугу, и Росани Днепровской, текущей с одной вершины с Проней же, притоком Сожа.

К востоку от этой Рязанской местности за рекою Цной жили уже буртасы, как на это указывает и текущая там река Буртас. Заметим, что в озерной области к северу от Рязани сохраняется память об Ильмене, как теперь называется одно небольшое озеро, находящееся подле Великого и от которого далее на востоке лежит озеро Орса-Ариса-Ираса, напоминающее здесь же обитавших древних аорсов, а вместе с тем и имя русь. По этой озерной области протекает река Пра, а в нее на истоках впадает река Варна. Ниже мы увидим, что эти озера, в качестве одного большого озера, были известны еще Геродоту.

Замечательно, что и под Муром, где также сидели варяги, течет в Оку и впадает несколько ниже города река Велетьма, от верха которой начинается верх Варнавы, текущей в противоположную сторону, в Мокшу. Эта река Варнава напоминает реку Варнову, на которой стоит теперь немецкий Росток.

Возвращаясь к северу, нельзя забыть, что в Новгородской Деревской пятине существовал город Демань, Демен, стоявший на прямом пути от Новгорода к Верхней Волге, одноименный померанскому Демину, на что указывал еще Каченовский.

В высшей степени примечательны имена мест на Белом озере. Там в числе Белозерских волостей по переписным доимочным книгам XVII столетия находим волость Даргун[99]99
  В Вагрии Даргунская жупа, волость. Даргун – монастырь 1174 г. в Поморий. (Известия Академии наук. – 1902. – Т. VII. – Кн. 2. – С. 198).


[Закрыть] и волость Комонев, которые служат самым явственным свидетельством о пребывании там варягов-вендов, по всему вероятию, еще до прихода туда варяга Синеуса, такого же венда-поморца. Имена других волостей также сходны с вендскими именами, каковы Коркучь (Korkewitz), Лупсарь (Lupse, Lopsent, Lupo, Lupow, Lupofske), Кемская (Kemes), Сухачь (Suchen), Хилеть (Ghilow), Тунбаж (Tunow).

Северная Двина, подобно Западной, несомненно, также приняла свое имя от промышленных и предприимчивых велетов, которые ходили, как видно, и в устье Печоры, ибо за Святым Носом, на Тиманском берегу, не доходя Печоры, в море впадала река Венть, иначе Велть, между речкой Горностаем и рекой Колоконковой, откуда, пройдя мыс Русский Заворот, входила в губу Печорского устья.

Это на восток к Печорскому краю; а на западной стороне у Ледовитого Поморья существует даже Волитово городище в заливе, который именуется Варангским, Варенгским. Об этом городище в 1601 году наш посланник Ржевский рассказывал датскому королю Христиану IV, по преданию лапландских старцев, следующую повесть: «Был некогда в Кореле и во всей Корельской земле большой владетель, именем Валит, Варент тож, а послушна была Корела к Великому Новгороду с Двинской землей и посаженик был тот Валит на корельское владенье от новгородских посадников»… В поздних летописных записях сообщено, что Рюрик послал в Корелу воеводу Валета, который повоевал Корелу и дань на них возложил (Др. Р. Вивл., XVI, 52, 53). «Он сам собой был дороден, ратный человек и к рати необычный охотник: то у него был большой промысел, что рать… и побивал немец. Мурманскую землю (Мурманский берег) немцы отстоять не могли, он привел ее под свою власть… А в Варенге, на побоище немецком, где Варенгской летний погост, на славу свою, принесши с берегу, своими руками положил камень, в вышину от земли есть и ныне больше косой сажени; а около его подале выкладено каменьем, кабы городовой оклад в 12 стен; а назван был у него тот оклад Вавилоном; а тот камень и посейчас слывет Валитов камень. Такой же город в 12 стен был у него и в Коле, но разорен, как острог делали. А меж Печенги и Паз-реки есть губа морская, вышла в берег кругла; а середь ее остров камен высок, кругом сверху ровен: тут у него для крепости и покоя вместо города было». Это и есть Волитово городище[100]100
  Карамзин. И. Г. Р., XI, пр. 56.


[Закрыть].

Память об этих исполинах-волотах сохраняется в урочищных названиях по преимуществу в северной половине нашей страны, на северо-запад от Верхней Оки и Верхнего Дона. Так и на соединении Ладожского озера с Северной Двиной и, стало быть, с Ледовитым морем посредством Сухоны существовало предание, что около Вологды и Кубенского озера и около текущих там рек обитал некогда народ волоты-исполины, от которых получила имя и сама Вологда[101]101
  По народным преданиям, (в Сибири) племя волотов заживо ушло в землю. Его остатки народ видит в костях допотопных животных. Большие могилы-курганы на верховьях Западной Двины народ называет волотовками, относя их к тем же великанам. Волотами и теперь называют очень рослых людей. В южном говоре волот изменяется в велет, велетень, то есть сохраняет свою западную форму.


[Закрыть].

А в самом Новгороде, в его улицах и других местностях, мы находим имена, довольно верно указывающие, от какой стороны если не возродилась, то во многом зависела его промышленная и торговая жизнь. Самое старое новгородское место называется Славно. Это был славянской конец города, где находилась улица Варяжская, Щетиница от Штеттина, Рогатица, ручей Витков. Этот конец рядом с Плотницким концом лежал на правом берегу Волхова, то есть на нашей восточной, Русской стороне.

На западном, левом берегу, где находится кремль, ближе к Ильменю жили пруссы в Прусской улице, заселившие свое место, придя от запада рекой Лугой. Здесь же, вероятно, жили и деигуницы-латыши с реки Двины, которая по их выговору – Daugawa. Потом упомянем Росткину улицу, указывающую на Ростку как на селение от балтийского Ростока. Так точно, по всей вероятности, образовалось имя Чудинцевой улицы от Чудинца, отдельного поселка чуди, находившегося на том же краю города. Припомним еще урочища Витославичи, Перынь, Волосово и Раком, или Роком, напоминающие рюгенскую Аркону, имя которой дошло до нас в ее латино-немецкой переделке. Теперь есть село Ракомо, верстах в 12 от Новгорода, между озером и рекой Веряжей, на ее протоке в озеро, которое, быть может, именовалось Ракомо. Древнее Ракомо, где сел во дворе Ярослав и избил созванных сюда новгородцев, находилось, по свидетельству летописи, над Волховом, в 3 верстах от города, к озеру Ильмень, что приближается к упомянутому протоку.

Представив этот краткий и беглый очерк географических и топографических имен нашей страны, которые содержат в себе указания на следы очень древнего пребывания в нашей стране людей, поклонявшихся Виту, Радегосту, Перуну под именем Прона, или Прана, носивших имя волотов, велетов, вендов, ругов-рогов, русов-росов и т. п., мы, однако, вовсе не настаиваем, что все приведенные имена непременно обозначают только следы этих волотов. Мы вперед соглашаемся, что иные из этих имен принадлежат общим основам топографического языка у всех славянских племен, как и у других родственных с ними народов; иные образовались уже вследствие преданий о давнем господстве волотов, вследствие перенесения имен на новые селитьбы и т. д. Но мы не можем оставить без внимания того обстоятельства, что приведенные имена, сходные с именами далекого Балтийского Поморья, рассеяны преимущественно в таких местах, которые служили тоже преимущественно торговыми и промышленными дорогами и как бы узлами, связывавшими разнородное население страны. Мы видели, что важнейшие перевалы от Ладоги к Киеву, от Верхней Двины и Верхнего Днепра к Верхней Оке, от Средней Оки к Верхнему Дону больше, чем другие местности, служат свидетелями, что здесь некогда, задолго до нашей истории, проходила другая история, о которой нет письменных известий и есть только известия, извлекаемые от имен земли и воды.

Для историка в этих именах обнаруживается какой-то особый геологический слой особого исторического периода, заслуживающего подробнейшего исследования. В тумане местных имен уже обозначается слой или исторический пласт господства или пребывания в нашей стране славянского племени велетов, или волотов, а потом обозначается другой пласт другого пребывания славян под собственным прозванием. После славян является варяжский пласт, возродивший настоящую Русь.

И новгородцы глубоко верно говорили, что прежде они были славяне, а теперь стали варяги. Наша летопись очень помнит, что радимичи и вятичи, распространившиеся по Сожу, по Десне и Оке, пришли от ляхов. Но когда это случилось и от каких ляхов они пришли, об этом она не говорит ни слова, называя ляхами и повислян, и особенно поморян и лютичей-велетов. Мы знаем еще, что радимичи и вятичи платили первым князьям дань шлягами, то есть монетой англосаксонского происхождения, той монетой, которая в свое время ходила, вероятно, по всему Балтийскому Поморью.

Вот исторические свидетельства, открывающие, что наши связи с этим Поморьем могли и должны были существовать и без помощи скандинавов, ибо пришедшие к нам радимичи и вятичи, вероятно, поклонники Рад-Госта и Света-Вита, сами собой тянули эти связи из старого в новое свое отечество.

Затем сам их приход никак не мог быть нашествием вроде татарского и вообще кочевнического. Скорее всего, их приход совершался тем же порядком и подобными же путями, как совершался русский приход в Сибирь. Теперешний монгольский или китайский летописец очень верно скажет, что сибирское население пришло от россиян, но в какое время, в каком году, на это сибирский летописец ничего не ответит. Русский народ шел в Сибирь до сего дня, почти 300 лет, сколько охотой и еще больше по указам правительства.

Сколько же веков шли радимичи и вятичи не по указам правительства, а по своей доброй воле, быть может, вследствие домашних междоусобий или вследствие простой тесноты населения, и почему сюда же не шли ближайшие скандинавы? Правда, готы попытались было идти, но на юг, к Черному морю, и были скоро выгнаны гуннами.

В наши северные места шли одни славяне, конечно, по той причине, что весь юго-западный край нашей страны искони был занят славянством же и что весь финский северо-восток почитался для славянского населения как бы собственной дорогой, проложенной с незапамятных времен, по которой, как видно, это население не пропускало никого, никаких скандинавов, всегда защищая этот угол как собственную родную землю.

Переселение сюда славянства, если славянство не угодно, то вообще чужих людей, засвидетельствовано, как увидим, еще Геродотом и началось, по его словам, лет за 30 до похода на скифов персидского Дария, то есть в половине VI столетия до Р.Х. Таким образом, предания о заселении нашей страны пришельцами уходят в древность глубже, чем предания о начальной истории германских племен.

На основании этих преданий можно вполне веровать, что наши связи с балтийским славянством от самой глубокой древности не прекращались ни на одну минуту и к IX веку потому сделались больше и прямее известными, что с этого времени история стала передвигаться на север, и летописцы стали больше писать о делах севера.

Кроме преданий, о том же свидетельствуют и географические показания древних. В I веке по Р.Х., по словам Плиния и Тацита, на севере Европы подле англов живет народ варины, место которого обозначается именем реки Варновы, на которой, как упомянуто, стоит теперешний немецкий Росток, своим именем сохранивший доселе память о своих древнейших обитателях.

В конце II века географ Птолемей подтверждает это. В середине VI века готский историк Иорнанд говорит, что на берегу океана, там, где тремя устьями впадает в него река Висла, живут видиоарии – види-варии – смесь людей разных племен. А в промежутке этого времени, в половине III века, получаем известие от историка Зосима, что в нашем Черноморском краю существует народ вораны, который по соглашению с боспорцами руководит морскими набегами на римские Черноморские области.

Если в это же время на Черном море действовали и готы, пришедшие в нашу страну с Балтийского моря, то почему бы не прийти к нам с Балтийского же моря варинам (вирунам, варнам, веринам, веранам), названным теперь воранами в ряду с уругундами. Очевидно, что эти имена от I до VI веков включительно обозначают в олатыненной и огреченной формах то же самое имя, которое у наших славян произносилось варяг. Таким образом, странствование варягов по нашей земле заявлено уже историей в конце III века по Р.Х.

Исследователи-норманнисты, которым, конечно, не понравится такая древность наших славянских варягов, потребуют иных свидетельств, самых всесторонних и полных, так чтобы прямо и подробно было рассказано, как, откуда именно, когда пришли в нашу страну эти варины-вораны. Без того они ничему не поверят. Но на каких же подробностях держится все их утверждение, что призванные варяги были скандинавы?

Впрочем, истина и в густом лесу предубеждений непременно сверкнет своим непобедимым светом и хоть на минуту озарит темный и трудный извилистый путь, направленный к ее же познанию. Погодин, рассуждая о том, как новгородцы объяснялись с варягами-русью, доказывает, что это было очень просто, ибо и норманны, и славяне искони жили рядом, в соседстве по Балтийскому морю, и в незапамятные еще времена обменялись многими словами, некоторые племена по соседству даже смешались, так что их разобрать трудно. В дружинах норманнских всегда было очень много славян. Сам Гельмольд свидетельствует, продолжает уважаемый историк, что «маркоманнами называются обыкновенно люди, отовсюду собранные, которые населяют Марку. В славянской земле много Марок, из которых не последняя наша Вагирская провинция (это во второй половине XII столетия. – Примеч. авт.), имеющая мужей сильных и опытных в битве, как из датчан, так и из славян» [102]102
  Вот почему и Дитмар в X веке указывает, что в Киеве во множестве жили даны, быть может, те же вагры, соседи данам.


[Закрыть].

«Флот норвежский, – продолжает Погодин, – приплывавший во Фризию, состоял, по свидетельствам, из датчан, норвежцев и даже оботритов. В экспедиции против Англии 857 г. было много вендов». Но после слов Гельмольда о Вагирской провинции, искони населенной славянами, Погодин прибавляет следующие достопамятные слова: «Чуть ли не в этом углу Варяжского моря, чуть ли не в этом месте Гельмольда заключается ключ к тайне происхождения варягов-руси. Здесь соединяются вместе и славяне, и норманны, и вагры, и датчане, и варяги, и риустри, и росенгау. Если б, кажется, одно слово сорвалось еще с языка Гельмольда, то все стало бы нам ясно, но, вероятно, этого слова он сам не знал!» [103]103
  Погодин. Исследования, II. – С. 523.
  В последнее время Погодин так видоизменяет эту нерешительную догадку о происхождении руси: «Не заселены ли были первоначально датские острова славянами, точно так же, как соседний остров Рюген и все Поморье Балтийское, Померания, а впоследствии уже переселилось в них из Норвегии племя славянское или готское, которое совершенно покрыло первых поселенцев? Взаимное влияние наречий и знакомство норманнов и славян между собой облегчает уразумение и отношений новгородских славян с варягами. Здесь могут, кажется, примириться все мнения о происхождении руси…» Непонятно, для какой надобности делать такие предположения, когда история балтийских славян, несомненно, раскрывает, что славяне искони веков жили на своих местах по всему южному Балтийскому побережью, с островом Рюген включительно, и всегда находились в постоянных связях, дружеских или враждебных, и с датчанами, и с немцами, и с норвежцами, и со всем Балтийским Поморьем.
  Славяне имели поселения на всех берегах Поморья, даже в Британии. Точно так и скандинавы имели поселения в славянских землях, каков, например, был Йомсбург, крепость Воллина-Винеты. Относительно места, где жили Нестеровы варяги-русь, Погодин в том же сочинении поддерживает мнение Ломоносова: «Я стоял за происхождение, – говорит он, – а не за обиталище, и оставлял этот вопрос открытым… Вопрос остается таким и теперь (апреля 7, 1874 г.), и я думаю только, что норманнскую варягов-русь вероятнее искать в устьях и низовьях Немана, чем в других местах Балтийского Поморья».
  Таковы окончательные соображения самого горячего из защитников норманнской теории. См.: Борьба не на живот, а на смерть с новыми историческими ересями. – М., 1874. – С. 156, 390.


[Закрыть]

Ничего нет удивительного, что Гельмольд, писавший свою хронику около 1170 года, то есть спустя триста с лишком лет после указанного нашей летописью призвания руси, никакого слова не знал об этом событии, для нас очень важном, а для тамошней страны весьма обыкновенном и рядовом. В то время и в тамошних местах военные дружины созывались и призывались чуть не каждый день отовсюду, где только они славились своей отвагой. Удивительнее всего то обстоятельство, что при такой совокупности несомненных западных свидетельств о коренном варяжестве во всех смыслах наших балтийских славян, мы совсем отвергли и совсем позабыли ясное, точное, прямое свидетельство нашей собственной летописи, указывавшей, несомненно, что варяги-русь обитали на Балтийском славянском Поморье, в углу, по соседству с датчанами и англами.

Если это точное свидетельство вполне и так же несомненно подтверждается именами населенных мест, в которых звуки рус-рос являются родными и сравнительно наиболее распространенными именно в том же славянском углу варяжского Поморья, то, спрашивается, какие же еще нужны основания, чтобы утвердить простую и вполне вероятную истину, что варяги-русь были прямые славяне с острова Ругии, или Русии, что варяги в собственном смысле, как разумеет их наша первая летопись, были тоже прямые славяне.

Как иначе, если не славянством Руси, мы объясним слова летописца: «Те люди новгородцы от рода варяжска, а прежде были славяне». По тем городам, в Новгороде, Полоцке, Ростове, Белоозере, Муроме, пришельцы-находницы суть варяги, а туземцы были в Новгороде славяне, в Полоцке кривичи, в Ростове меря, на Белоозере весь, в Муроме мурома. Ведь и о Ростове, Белоозере, Муроме летописец тоже разумеет, что те люди теперь от рода варяжска, а прежде были меря, весь, мурома.

Следуя простой логике, норманнская школа населила все эти города норманнами, отчего само собой образовалось целое племя норманнов, которое поэтому говорило до конца XII века своим норманнским языком, а потом вдруг исчезло и не оставило никаких следов ни в племени, ни в языке. Чудеса! Говорят, что это скандинавское племя ославянилось. Но положим, что так случилось в славянских городах. Отчего же оно ославянилось у мери, у веси, у муромы? Там оно должно было превратиться в мордву, если в славянских городах превратилось в славян. Очевидная и яркая несообразность, никак не объяснимая норманнством руси и без всякого труда и вполне объяснимая славянством. И меря, и весь, и мурома, и все инородцы, куда пришли варяги, заговорили не по-норманнски, а по-славянски и сделались чистыми славянами без примеси норманнства оттого, что насельники этих финских мест, варяги, были сами чистые славяне.

Вообще, смысл этого летописного свидетельства нельзя определять временем призвания Рюрика, как оно показано летописью. Это, напротив, по всей вероятности, очень далекое предание о варяжской славянской колонизации на нашем финском севере, проходившей с особой силой от предприимчивого славянского Балтийского вендского Поморья.

На это прямо указывает древняя география, которая в I веке по Р.Х. (Плиний) и во II веке (Птолемей) ясно и точно обозначает, что все южное побережье Балтийского моря от Вислы и дальше к северу было занято поселками, жилищами славян-вендов и велетов.

Если жилища древних вендов простирались до Виндавы, до Вендена (в окрестностях которого находим места – Сербен, Руццки, Лублин и т. п.), то едва ли можно сомневаться в том, что отсюда они неминуемо двигались и дальше к областям Пскова и Новгорода, к озерам Пейпус – Чудскому и Ильменю, поэтому первый славянский поселок в Новгородской стране должен существовать по крайней мере во времена Птолемея, а по здравому рассудку и гораздо раньше, так как Птолемей пользовался сведениями более древними, чем когда писал свою «Географию».

Поселение руси на берегах киевского Днепра точно так же должно относиться к очень далекому времени, к тому времени, когда проторен был путь к Днепру посредством Немана, Вилии и Березины, ближайший путь с Балтийского Поморья к Черному морю. А потому роксоланы, защищавшие скифов против Митридата Великого, быть может, вовсе нам не чужие и вовсе не круглые степняки, как их представляют не знавшие или очень мало их знавшие писатели латинского века.

Во всяком случае, эту седую древность настоятельно требуется осмотреть по всем углам, чтобы раз и навсегда окончательно решить, что она совсем нам чужая. Необходимо, по завещанию Ломоносова, раскрыть, определить в нашей истории то участие, какое разные древние народы, жившие в нашей стране, принимали «в составлении россиян». С этой целью «должно приобрести обстоятельное по возможности знание этих народов, дабы увидеть их древность и сколь много их дела до наших предков и до нас касаются». Нам скажут, что в этой области нельзя приобрести ничего, кроме вероятных догадок.

Действительно, на первое время одно это орудие мы и имеем в своих руках для разъяснения древних отрывочных и скудных показаний о нашей стране и о народах, в ней обитавших. Но всякие изыскания и исследования, по недостатку прямых и положительных свидетельств, всегда начинаются с догадок. Так начались и изыскания о скандинавстве руси, доставившие весьма скудный и очень сомнительный материал для познания нашей древности. По приказанию Шлецера и по собственной лености, вовсе не желая разбирать наше доисторическое дело, мы остановились на первом шагу обыкновенной исследовательности и самонадеянно утверждаем, что дальше идти незачем, потому что впереди всего тут стоит не официальный документ, а догадка. Мы забываем, что догадка в истории во многих случаях бывает основательнее и достовернее всяких «документов». В сущности, она есть первый прием критики. И только посредством строгой и всесторонней критики мы и можем восстановить нашу древность во всей ее исторической правде. Доселе наша критика была пристрастна и одностороння. Она допрашивала только одного свидетеля, скандинавов, не слушая других или выслушивая этих других с пристрастием в пользу скандинавов. Очевидно, что такое поведение нашей критики никогда не может привести нас к правде. Очевидно, что для правдивого отношения к делу необходимо с одинаковым вниманием выслушать всех свидетелей. Напрасно только говорят, что здесь все вопросы должна решить одна лингвистика. Она уже потому затруднится решить эти все вопросы, что поле ее изыскательности в этом случае ограничивается почти одними только собственными именами, всегда перепорченными выговором и написанием. Напротив, здесь еще более необходима критика этнологическая, для которой лингвистика может служить только опорой, иногда вполне надежной, иногда весьма сомнительной по той причине, что она, лингвистика, в иных случаях весьма способствует рождению и широкому развитию различных фантасмагорий.