Текст книги "Имя Руси"

Знаменитый и весьма осторожный Шафарик, отвергавший многое из венелинских заключений, говорил о славянском мире то же самое и высказывал свои мысли с такой же резкостью и горячностью. «Доселешние исследователи североевропейских древностей обыкновенно наполняли эту часть света скифами, сарматами, кельтами, германцами, финнами и т. п., кому что нравилось и нужно было; но чтобы славяне были там старожилами, древнейшими обитателями, ни одному из них в голову не приходило. Эти писатели, унижающие славян, не обращают никакого внимания на географию и историю северных земель и славянских народов… Но, пристрастившись к тому или другому древнему народу… и обложившись множеством классиков и неклассиков, неутомимо ищут в них свидетельств для своей любимой мысли. Отсюда являются самые чудовищные мнения, вовсе не согласные со здравым разумом… Такого рода сочинения, если еще сколько-нибудь набиты учеными выписками из старых фолиантов и подкреплены новыми этимологическими догадками, приводят в изумление отечественную (немецкую) публику. Ученые и неученые соотчичи… принимают каждое такое произведение с громом рукоплесканий, а глашатаи народной славы с жаром начинают превозносить свету ученость и основательность своих земляков. А потому немало не удивительно, если множество самых грубых ошибок, имеющих целью унизить славян, до того укоренилось в последние три столетия в истории Северной Европы, что до сих пор напрасны были все усилия опровергнуть их основательными доводами и силой истины. Вот самая верная картина того, как доселе обрабатывали древности Северной Европы» [112]112
  Шафарик. Славянские древности. – Т. I. – Кн. II – С. 336–338; Погодин. Исследования, II, 374.


[Закрыть].

О том же самом Венелин выражается яснее. Он говорит: «Должно отдать полную справедливость и первенство в изыскательных трудах тайтовским (германским) племенам, как датчанам, шведам, англичанам, по преимуществу немцам… Германия была верховным и почти единственным историческим судилищем, перед которым должен был предстать весь древний европейский мир до Карла Великого, множество исчезнувших народов оного, от которых остались в летописях только имена и их имущество – слава… Хотели узнать, кому принадлежит это наследство, и наш исторический ареопаг превратился в аукционный торг, на котором все почти знаменитое в европейской древности приписано немцам без всяких ясных на то документов»…

Осуждая патриотические увлечения немецкой исторической науки, славный Шафарик предостерегал славянских писателей и советовал им научиться благоразумию и судить справедливее о некоторых предметах своих древностей. Именно он советует отказаться «от безрассудного и нелепого смешения древних славян со скифами, сарматами, гуннами, булгарами и т. п. и, отрекшись от этих и подобных им привидений, навсегда изгнать их из области славянского мира». В этом он упрекает Венелина, породнившего, как известно, славян с упомянутыми племенами, которые, по Шафарику, были степняки-кочевники и потому не должны были находиться в родстве со смирными земледельцами – славянами. Шафарик вообще был предубежден против этих степняков и очень не жаловал, если где-либо раскрывалось их родство со славянами.

С западной славянской точки зрения такое утверждение, быть может, очень основательно, но восточная, то есть русская, точка зрения не может так легко расстаться с этими мудреными народами. Да и за что же? Древнейшая русская история из-за них смотрит и на сам европейский Запад. Они если не настоящая родня русским, то все-таки большие товарищи, от сожития с которыми, быть может, что-либо осталось на Руси и до сих пор. А к тому же, отдавши этим народам Русскую страну, мы не найдем места для самих русских и по-прежнему останемся в сомнении, когда же в самом деле русские в первый раз заселили Россию.

Сам Шафарик по этому вопросу не дает определенного ответа. Он нисколько не противоречит выводам немецкой учености, что восточные славяне стали распространяться по Русской стране только по случаю нашествия гуннов в конце IV и в продолжение V веков, причем указывает им жилище на Верхнем Днепре и далее к Волге и вершинам Дона. Отсюда будто бы после гуннов они двигались к Черному морю, но и тут в конце V века (474 г.) встретили препятствие в нашествии угров и булгар, заградивших им дорогу на восток и к Черноморью, а потому обратились в дунайские страны.

Вообще появление восточных славян на исторической сцене Шафарик относит к VI веку и объясняет, что они вышли из северо-восточных стран, вероятно, по случаю натиска уральцев – именно гуннов, аваров, булгар, хазар, угров и других.

Помещая старожитность восточных славян на верховьях Днепра и Дона, Шафарик, по-видимому, основывается в этом случае только на свидетельстве Птолемея, который примерно в этих местах указывает своих ставан-суовен. Но неутомимый изыскатель ограничивается только одним упоминанием этого свидетельства и не делает из него никакого приложения к исследованию дальнейшей истории этих ставан. Он нигде не указывает, когда они могли утвердиться, например, в Киевской области. Он удовлетворен только главным своим выводом, что «славяне с V века до Р.Х. по V столетие по Р.Х. занимали все безмерное пространство между Балтийским и Черным морями, между Карпатами, Доном и верховьями Волги». Славяне, таким образом, в это тысячелетие живут на тех же местах, на каких живут и доныне, а между тем поле действий принадлежит не им: ходят, воюют, становятся известными и потом неизвестными какие-то другие народности, которых наука не почитает за славянские племена. Славяне же безмолвствуют до начала VI века. В этом случае надо принять за истину что-либо одно: или славян здесь вовсе не было, или их действия и дела скрыты от истории под другими именами.

Достославный Шафарик вообще не совсем прочно и точно утвердил старожитность восточных славян. Оттого немецкая наука до настоящих дней свидетельствует, что «германцы занимали некоторое время среднюю Россию», что на самом деле в самой действительности «славяне основались в обитаемых ими ныне странах, кажется, только около VI века» [113]113
  Вирхов. Первобытные обитатели Европы // Знание. – 1874. № 9. – С. 57, 59.


[Закрыть]. Оттого наши ученые до настоящих дней допускают только вероятное предположение, что славяне существовали в Европе и до VI века. Оттого Погодин приводимое у Шафарика свидетельство, что самое имя славян, и притом наших новгородских, вернее, неманских, является еще в «Географии» Птолемея, встретил недоверием и отметил: «Может быть, это так, может быть, нет».

Таким образом, весь вопрос о древности славян в Европе, о старожитности их на своих древних местах и до сих пор остается под сомнением. Может быть, так, а может быть, нет. Поэтому лучше всего не распространяться об этом предмете – вот что думает про себя каждый исследователь, приступающий к изучению русской истории. Однако при настоящем направлении исторической изыскательности, когда впереди всего ставят исследование бытовых начал народной истории, такой вопрос оставить без ответа невозможно. В нашей стране до признания варягов, то есть до начала нашей истории, существовало несколько значительных городов; ограничимся, пожалуй, хоть двумя – Новгородом и Киевом. Город, как мы упоминали, представляет сам по себе такое явление народного быта, которое объяснить и раскрыть, как оно возникло, значит то же, что рассказать историю народа в самом истинном ее смысле.

Город есть живой узел разнообразных народных связей и отношений, он на самом деле является как бы сердцем той страны, где возникает и вырастает. Он оттого и рождается, что жизнь страны по разным причинам и вследствие разнообразных обстоятельств избирает себе средоточие, совокупляет свои разбросанные силы в одну общую силу и таким образом становится зародышем народного общества. Каково бы ни было начало или семя городской жизни, торговое или военное, колония заезжих купцов или Запорожская Сечь, – это все равно; во всяком случае, это семя порождает известный общий строй и порядок народной жизни и заслуживает внимательного расследования.

Нам кажется, что вопрос о происхождении в Русской стране на севере Новгорода, а на юге Киева есть вопрос первостепенного значения для русской исторической науки. Нам скажут, что ответ на такой вопрос один: происхождение Новгорода покрыто мраком неизвестности, совсем потеряно в дали веков, и потому в разрешении его возможны одни только гадания, на чем наука, конечно, основываться не может. Однако до настоящих дней мы неутомимо вопрошаем, откуда пришли варяги-русь, и, нисходя в саму глубину исторической и лингвистической учености, в сущности, точно так же неутомимо гадаем: откуда бы они могли прийти? Если бы с таким же напряжением и вниманием мы стали отыскивать указания и пояснения о происхождении наших древнейших городов, то, наверное, и по этому направлению изысканий открылось бы очень многое, а быть может, и самое существенное для начала нашей истории.

Нет сомнения, что главнейший узел, в котором запутаны, затянуты и скрыты все сведения о древнейшем существовании истинной, а не мечтательной варяжской Руси, находится, выражаясь словами Шафарика, в пучине Великого переселения народов. Нам кажется, что в ее недрах лежат и истинные основания русской истории.

Шафарик в своих изысканиях оставил эту пучину в том историческом и географическом виде, как ее разработала и распределила немецкая ученость. Восточному славянству, то есть русскому, принять это распределение за непреложную истину невозможно. Стоя на западе, не в том освещении видишь предметы, как они кажутся, когда смотришь на них с востока. Очень естественно, что и в пучине Великого переселения народов западная историческая наука не все могла рассмотреть в надлежащей истине. Многое она объяснила превратно и неосновательно, следуя только патриотическим увлечениям. Поэтому самый достойный предмет для русской исторической науки – взяться за это дело самостоятельно, даже совсем забывши, что о нем писано, и изучить его из первых рук непосредственно по источникам. Здесь в полной мере необходим тот метод, о котором столько заботился Погодин и которому научил нас незабвенный наш учитель Шлецер. Надо прежде всего собрать свидетельства о нашей стране в точном и полном их виде, как настоящие летописные тексты. И так как каждый исследователь каждое свидетельство толкует по-своему, то необходимо их по-русски издать рядом с подлинным текстом, дабы в свою очередь каждый читатель мог свободно проверять и сверять показания исследователей. Надо затем допросить каждого свидетеля, как и откуда он смотрел на свой предмет, как, по какому случаю знает его, от кого, откуда получил сведения о нем, был ли очевидцем или только пересказывает чужие речи? Оценив по достоинству показания свидетелей, надо сообразить и объяснить их противоречие и разногласие. Быть может, такие разногласия заключаются только в различии слов, имеющих, впрочем, один и тот же смысл. Некоторые уже приметили, что вся пучина Великого переселения кажется непроходимой пучиной только потому, что исполнена не множеством народов, а великим множеством народных испорченных имен, обозначающих одни и те же народы. Было бы очень желательно, если б свидетельства каждого греческого и латинского писателя о нашей стране, о народах, в ней обитавших или случайно заходивших в нее, обо всех намеках и указаниях, сколько-нибудь ее касающихся, заслужили такого же внимательного перевода на русский язык и такой же критической обработки, как это посчастливилось пока одним арабам в превосходных трудах гг. Дорна, Хвольсона, Гаркави. Если б уважаемые профессора-классики наших университетов, каждый по своему выбору, подарили русской исторической науке подобные же труды, тогда, быть может, совсем изменился бы в своих основаниях наш нынешний взгляд на наше родное и далекое прошлое, которое, несомненно, было зародышем и нашего настоящего.

В русской исторической науке XVIII столетия этот вопрос стоял на настоящем своем месте. Первые русские историки Татищев и Щербатов уделили в своих трудах для разъяснения этого вопроса достаточное место. По новости дела многого сделать они не могли. Но и за то им великое спасибо, что они лучше нас понимали задачи древнейшей русской истории. Сама Академия наук озаботилась собранием в одно место выписок из византийских писателей, толковавших о разных народах великой пучины переселения, и издала их не только в латинском переводе, но сокращенно и на русском языке, как бы руководствуясь тем правилом, живущим и доселе, что для русского человека всякая наука должна предлагаться в сокращении. Затем у поляков граф Потоцкий подобные же извлечения из средневековых писателей об истории славян издал на французском языке. Для своего времени оба издания принесли несомненную пользу. Потомкам оставалось только идти по той же правильной и прямой дороге. Но в это время является великий Шлецер и решает разом, что подобными вещами науке заниматься не следует. «Я сам в молодости, – говорит он, – занимался этим делом многое время и узнал только то, что узнать в этой пучине ничего невозможно».

Не поверить на слово такому великому авторитету, представившему в доказательство огромный труд по истории севера Европы, никто не посмел, и русские историки по его указанию тотчас загородили себя и свои изыскания от страшной и мрачной пучины Великого переселения известным скандинавским частоколом, за которым наша древность скрывается и до настоящего времени.

Шафарик своими «Славянскими древностями» хотя и осветил весь славянский мир, но нашего частокола не разрушил, а, напротив, еще тверже его укрепил, сказав, что, кто не согласен со скандинавским, племени немецкого, происхождением варягов-руси, тот истинный невежда или человек предубежденный[114]114
  Шафарик. Славянские древности. – Т. II. – Кн. I. – С. 112.


[Закрыть]. Это была, как известно, самая доказательная фраза в защиту норманнства. Утвержденное великими авторитетами норманнство руси, как сказочный Соловей-Разбойник, засело таким образом на двенадцати дубах и доселе не пропускает к нашей настоящей древности ни конного, ни пешего. Историки, начиная с Карамзина, не имея возможности пробраться за эти дремучие дубы и в то же время как бы предчувствуя некоторую родственную связь с упомянутой древностью, ограничиваются поневоле весьма сбивчивым и коротким изложением ее истории, руководствуясь взглядами и изысканиями по преимуществу немецкой исторической науки. Конечно, было бы правильнее уже совсем не упоминать о скифах, сарматах, роксоланах, руннах и т. п. Для нашей государственной истории это пустые непонятные звуки, не имеющие никакого смысла и значения.

Однако необходимо согласиться, что для нашей народной земской истории они очень значительны, ибо прямо указывают на старинных хозяев нашей земли, которые в течение веков не могли не оставить нам кое-чего в наследство. Быть может, в этих иероглифах скрывается особая летопись. Необходимо же когда-либо ее разобрать и прочитать, так как она говорит все о нашей же родной стране.

Вот почему мы думаем, что никакая отрицающая и сомневающаяся строгая шлецеровская критика не может отнять у русской истории ее истинного сокровища, ее первого летописца, которым является сам отец истории Геродот.

Отец истории описал нашу страну за 450 лет до Р.Х. Он сам тут странствовал, именно в устьях Днепра, Буга и Днестра, много видел собственными глазами, еще больше собрал рассказов и слухов. Свои записки он читал потом всенародно на олимпийских празднествах и приводил в восторг древних греков, которые еще тогда прозвали его отцом истории. Его рассказы дышат необыкновенной простотой и правдой и вместе с тем так живо изображают и природу страны, и людей с их нравами, обычаями и делами, что все это в действительности представляется, как будто сам живешь в то время, в той земле и с теми самыми людьми.

К сожалению, Геродот вовсе не знал нашего далекого севера. Он рассказывает только о южных краях Русской земли и говорит, что в его время вся эта страна была населена народами, которые одним именем прозывались скифами. У греков это слово означало вообще варваров. Однако историк отделяет собственно Скифию от других сторонних земель. По его описанию, собственно Скифия была именно та страна, где впоследствии сосредоточилось движение русской истории. В общем очерке он представляет ее в виде равностороннего четырехугольника, измеряя пространство только по морскому берегу. Он говорит, что от Истра (Дуная) к Борисфену (Днепру) по морскому берегу, по морю, вдоль моря, существует расстояние на 10 дней пути[115]115
  Путь дневной у Геродота равняется 200 стадиям, что составит, полагая в версте 6 стадий, 331/2 версты.


[Закрыть]. Так и от Борисфена-Днепра к Меотийскому озеру (Азовскому морю) почти до устьев Дона существует такое же расстояние на 10 дней пути. Поднимаясь от этой поперечной морской береговой линии вдоль к северу во внутренность земель, Скифия простиралась, по его словам, на 20 дней пути.

Конечно, это только воображаемый чертеж всего пространства Скифии, обозначающий, так сказать, живой ее образ, напрасно разъясняемый иными исследователями как геометрическая карта.

Описывая границы Скифской страны, историк, естественно, выходит далеко за пределы своего четырехугольника.

Скифия начинается там, говорит историк, где оканчивается залив, прилежащий к Фракии (Варна), следовательно, в местности, где поток Дуная круто поворачивает прямо на север и где доселе у селения Чернавода существует так называемый Троянов вал, памятник тех нашествий со стороны Скифии, которым подвергалась и в позднее время Византийская область.

Поворотив круто на север, Дунай затем так же круто поворачивает своими устьями прямо на восток. Отсюда, от устьев Дуная, по направлению морского берега к востоку до города Каркинита в заливе (где ныне Перекоп) простиралась, по словам историка, Древняя Скифия. Она, стало быть, занимала область нижнего течения Днестра, Буга и Днепра.

Далее к востоку, выше Крымского полуострова, Скифия простиралась по берегам моря до устьев Дона в Азовском море.

С запада от Скифии жили агафирсы на истоках Тейса и Мороша, а выше их, от истоков Днестра дальше к Северу, – невры. На севере по соседству с неврами жили людоеды, потом от них к востоку – черные кафтаны. На востоке от Скифии, за Доном, обитали вудины, а к югу от них, между Нижним Доном и Волгой, – савроматы.

В самой середине приморских земель всей Скифии, в устьях Днепра и Буга, находился греческий город Ольвия[116]116
  Городище древней Ольвии, называемое Сто Могил, находится близ села Порутина, Ильинское тоже, на правом берегу Бугского лимана, верстах в 25 севернее Очакова.


[Закрыть], что по-гречески значит счастливая, благословенная. Это было великое торжище для всей Черноморской страны. Говорят, что оно основано греками из Милета лет за 600 до Р.Х. Но столько же вероятно, что самые греки получили этот торг по наследству от финикийцев.

Какая торговля здесь процветала и что особенно привлекало сюда греческих, а прежде них еще финикийских купцов, об этом свидетельствовал храм матери плодородия, богини Деметры-Цереры, стоявший прямо на крутом мысу между устьями Днепра и Буга, так что въезжавшему в Днепровский лиман он еще издали указывал, что путник приближается к стране – благословенной кормилице множества народов. Другой столько же важный предмет здешней торговли Ольвия изображала даже на своих медалях под видом рыбы, которую хватает летящая птица. Это простой символ богатой рыбной ловли и богатой торговли рыбой.

Описывая различные племена, которые жили в самой Скифии и по соседству с этою страной, Геродот прямо и начинает от Ольвии и идет вверх по Бугу. Начиная от этого торжища, говорит он, первые живут греко-скифы, именуемые каллипидами, племя, смешанное из греков и скифов, как и следовало ожидать поблизости торгового греческого города, который необходимо огречивал туземцев с давнего времени. Выше их обитает другой народ, называемый алазонами, на месте которого существует Галиция. Те и другие во всем следуют обычаям скифов, кроме того, что сеют и едят хлеб, также лук, чеснок, чечевицу и просо. Выше алазонов живут скифы-оратаи, которые сеют хлеб не только для снеди, что разумеется само собой, но и на продажу. Отметка в высшей степени важная и любопытная. По точному описанию Геродота, жительство этих скифов-оратаев приходится прямо на Киевскую область.

Как увидим в дальнейшем повествовании историка, где обозначается, что и по левому берегу Днепра живут также земледельцы напротив этих оратаев, занимая земли от впадения в Днепр реки Конки на 11 дней плавания, то есть верст на 300 вверх против течения Днепра, а это падает уже прямо на Киевскую сторону. И это служит непререкаемым свидетельством, что западная часть Скифии, Древняя Скифия, была заселена по обе стороны Днепра до Киева пахарями-земледельцами, которые по нашей летописи именуются полянами, а поляне в древнем языке прямо обозначают пахарей, ратаев (польский ратай), так что Геродотово название оратаев, в отличие от георгов, земледельцев, есть как бы перевод имени полян.

Это земледельческое население, сеявшее хлеб для продажи, как нельзя красноречивее указывает, по какой причине существовал храм Цереры на самом видном месте, на крутом мысу между устьями Днепра и Буга[117]117
  В последующие века здесь не слышно никаких других земледельцев, даже германских, и потому славянская и в особенности русская история имеет полнейшее основание почитать этих геродотовских пахарей славянами и родоначальниками если не для всего славянства, то для восточной его ветви.


[Закрыть].

Реку Буг он именует Ипанисом, Гипанисом и говорит, что эта река, в числе малых рек довольно значительная, начинает свое течение в Скифии и выходит из великого озера, около которого пасутся белые дикие лошади и которое по справедливости называется Матерью Ипаниса. Вытекая из него, река пробирается небольшим каналом и на пять дней течения воды ее сладки; потом к морю на четыре дня весьма горьки, ибо здесь в реку впадает горький источник, который хотя и невелик, но так горек, что портит своим вкусом всю воду в реке. Этот источник находится на границах земли скифов-оратаев и алазонов. Имя источнику и самому месту, откуда он вытекает, по-скифски Эксампей, что на греческом языке значит Священные Пути. Быть может, слово Эксампей есть только извращенное огреченное произношение тех же слов Священные Пути, конечно, переделанное по тем звукам, какими выражала эту речь глубокая славянская древность. В позднейшие времена здесь существовали река Аксиак и народ аксиаки, а потом явился наш Очаков.

В настоящее время Буг течет из обширных болот, которые при Геродоте, несомненно, составляли великое озеро, достойное названия Матери Буга. Горький источник и доселе носит соответствующее имя – Мертвые Воды. Это небольшая река, впадающая в Буг у Вознесенска. Местность, по которой она течет и откуда выходит ее исток, и теперь изобилует на большом пространстве ключами минеральной горькой и соленой воды, в иных местах до того горькой, что даже не годится для водопоя[118]118
  Шмидт. Херсонская губерния. – СПб., 1863. Т. 1. – С. 187–190, 444 и др.


[Закрыть].

По этому самому пространству верст на 200 дальше к востоку под 48-м градусом широты, между Ольвиополем[119]119
  Совр. Первомайск Николаевской обл. (Украина). (Примеч. ред.)


[Закрыть], Бобринцом, Вознесенском и Кривым Рогом (селение на Ингульце), проходит каменистая гранитная гряда, кряж кристаллических пород, образующий на Буге и по другим рекам высокие скалистые берега, скалистые расселины и обрывы, нередко совсем отвесные, высотой над уровнем воды в 40–60 саженей. Этот же кряж заграждает реку между Ольвиополем и Вознесенском порогами, которые высовываются из воды то в виде скал, острых камней и булыг, то в виде целых островов, покрытых иногда деревьями и всякой растительностью. Здесь повсюду степная ровная площадь страны прорезывается такими живописными чудными местностями, которые, естественно, должны были питать поэтическое религиозное чувство в обитателях страны и заставили их прозвать всю эту гранитную высокую площадь Священными Путями. Отсюда эти Священные Пути тянутся дальше к востоку, к Днепру, где тоже образуют еще более знаменитые Днепровские пороги. Отсюда же в противоположную сторону дальше на запад Священные Пути подобными же скалами и порогами загромождают русло Днестра. Вот что означал этот скифский Эксампей.

Геродот сам плавал вверх по Бугу и собственными глазами видел в Эксампее и другое чудо. Он говорит: «О количестве скифского народа не мог я узнать ничего достоверного, но слышал об этом различные речи. Одни говорят, что их весьма много, другие утверждают, что их мало, говоря о настоящих скифах. Однако же вот что они представили моему взору: между Борисфеном (Днепром. – Примеч. авт.) и Ипанисом (Бугом. – Примеч. авт.) есть место, называемое Эксампей, о котором уже говорено. В этом месте лежит медный сосуд величиной вшестеро больше кратера[120]120
  Кратер – большой сосуд, в котором греки по окончании стола подавали гостям вино для заключительного общего пиршества, так сказать, для круговой чаши. Описанный здесь громадный сосуд, быть может, имел форму чаши или чана (конкарь).


[Закрыть], посвященного Посейдону при устье Понта (в Константинопольском проливе. – Примеч. авт.). Для тех, кто не видел этого сосуда, я опишу его. Он легко вмещает в себя шестьсот амфор-ведер, а в толщину имеет шесть пальцев (более 3 вершков[121]121
  Вершок равен 4,4 см. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. – Примеч. авт.). Этот сосуд, как сказывают тамошние жители, сделан из остроконечий стрел. Царь их, по имени Ариантон, желая знать число скифского народа, велел, чтобы каждый скиф принес по одному остроконечию от своей стрелы. Кто не принесет, тому грозил смертью. Когда нанесли чрезвычайное множество остроконечий, ему вздумалось сделать из них памятник себе, и для того он соорудил этот медный сосуд и поставил в Эксампее».

Днестр и Буг, прибавляет историк, в земле Алазонской текут близко между собой, но потом один от другого уклоняются и оставляют в середине широкое пространство. Днестр и Буг действительно сближают свое течение между Брацлавом на Буге и Могилевом на Днестре, а выше этой Алазонской земли теперь находится Киевская губерния.

Выше оратаев, продолжает Геродот, живут невры (неуры, нуры). Жилище невров приходится, стало быть, на речную область Припяти со всеми ее притоками. В другом месте Геродот замечает, что Днестр выходит из великого озера, которое служит границей между Скифией и Невридой. В вершинах Днестра около Лемберга[122]122
  Совр. Львов в Украине (Примеч. ред.).


[Закрыть] и теперь существуют большие озера, которые, быть может, и почитались источником Днестра. Земля невров простиралась от Лемберга и по Западному Бугу, который впадает в Нарев, а Нарев в Вислу. В сам Буг течет река Нурец, берущая начало с той же возвышенности, откуда идет Нарев. Недалеко от впадения Нурца стоит город Hyp, и вся эта сторона именуется Нурской. Припомним также, что наш древлянский Овруч, Вручий стоит на реке Норине. Все это по оставшимся именам прямо показывает, где жили невры, и свидетельствует, как верно отец истории описывал нашу страну и какие верные сведения он получал от ее обитателей.

Об этих неврах-нурах у скифов и греков ходили слухи, будто они волшебники, будто каждый нур ежегодно на несколько дней превращается в волка и потом опять становится человеком. «Сказывающие об этом не могут меня в том уверить, – замечает правдивый историк, – однако они это утверждают и даже с клятвой». Это поверье и доселе живет во всей той стране.

Невры-нуры держались установлений скифских, то есть не отличались нравами и обычаями от скифов, обитавших между Днестром и Днепром.

В высшей степени любопытно и очень дорого для нашей истории одно событие, относящееся к истории этих невров, о котором Геродот рассказывает следующее. Одним поколением (около 30 лет) раньше похода персидского Дария на скифов невры принуждены были оставить свою страну по причине чрезвычайного множества змей, которые наползли к ним из верхних степей. Они оставили свою отчизну и поселились между вудинами, жившими на восток от четырехугольника Скифии. Сказка о змеях, несомненно, скрывает истинное событие о нашествии на невров каких-либо врагов-соседей.

Не это ли самое предание держится и у первого нашего летописца, что радимичи на Соже и вятичи на Оке пришли в те места от ляхов, то есть вообще с запада от ляшских славянских племен. Мы увидим, что вудинами никого другого нельзя признать, как теперешние мордовские племена, жившие при Несторе на Оке под именем муромы, а при Геродоте, по всей вероятности, занимавшие места еще западнее Оки, до самого Верхнего Днепра. На это лучше всего указывают многие имена рек, речек и мест по Верхней Оке, Десне, по Сожу и по самому Днепру, которые вполне обнаруживают древнее пребывание здесь такой же мери, муромы, мордвы и веси.

Едва ли встретятся какие-либо основания для опровержения той истины, что записанное Геродотом событие о переходе нуров на восточную сторону Днепра (по Сожу и по Десне на Оку) не есть прямой источник того предания о переходе радимичей и вятичей, которое через 1500 лет еще было памятно в Киеве во времена Нестора. Дивным и маловероятным покажется только громадная цифра лет, протекших от свидетельства Геродота до начала нашей письменной истории; но предания живут целые тысячелетия, как целые тысячелетия сохраняются и имена мест.

По этой причине русская история имеет полное основание почитать своим первым летописцем самого отца истории. Он первый рассказал о важнейшем ее событии, о первом колонизаторском движении славянского племени на восток, о самом зародыше так называемого теперь великорусского племени, движение которого на восток если в одном углу и остановилось у Ледяных гор Северной Америки или вообще у берегов Тихого океана, то, с другой стороны, оно еще долго будет пролагать себе «неизбежный путь к горам славной Индии».

Кто обитал от невров к северу, об этом Геродот ничего не знал и заметил только, что там лежит земля безлюдная, пустыня. Описанные народы, говорит он, живут по направлению реки Буг на запад от Днепра.

Теперь историк переходит к описанию самой середины Древней Скифии, именно тех мест, которые лежат по течению Днепра. Русский кормилец Днепр именуется у него Борисфеном. Это слово едва ли греческое, а, без сомнения, туземное, скифское. Многие очень согласно толкуют, что это имя сохраняется и до сих пор в названии реки Березины, по-старому Березани, впадающей в Верхний Днепр с северо-запада. Так толковал об этом слове еще Герберштейн. Шафарик не сомневался в таком происхождении этого слова. Сам Шлецер предлагал такое же толкование (Шафарик, т. I, кн. II, с. 364).

Подтверждением этому может служить и то обстоятельство, что хотя Борисфен и исчез, но его следы и доныне сохраняются в именах Березинского лимана с рекой Березанью, иначе Березиной (и на ней же селение Березна), а потом и острова Березани, который и в древние времена носил имя Борисфениды, то есть той же Березани, как это обозначено у Птолемея, хотя и не совсем к месту, в описании Нижней Мизии. Но еще раньше Страбон уже указывал, что перед Борисфеном-Днепром и Ипанисом-Бугом лежит остров Борисфен. Новый немецкий географ Шпрунер уже прямо обозначил поток Березины именем Борисфена.

Можно добавить, что у самой вершины Березины существует озеро Берешта, через которое проложен Березинский канал, это, быть может, прародитель самой Березины (Гидрографическая карта 1841 г.). Что касается начального имени Береза, то оно принадлежит не только праславянству, но и дославянству, как утверждает г. Будилович, то есть временам, когда славянское племя еще не было выделено в самостоятельный организм[123]123
  Для объяснения имени Борисфен лингвистика отыскала в зендском словаре два слова – Voura-ctana, что значит широкое русло (Мюлленгоф).


[Закрыть].