Текст книги "Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневников 1911-1965"

Воскресенье, 3 сентября 1939 года

Месса и причастие. После завтрака выступление премьер-министра[317]317
  Премьер-министром Великобритании в это время был Невилл Чемберлен (1869–1940); в 1940 г. его сменил Уинстон Черчилль (1874– 1965).


[Закрыть]: война началась. Говорил очень хорошо. Вслед за выступлением всевозможные меры безопасности: закрытие развлекательных заведений, предупреждения о воздушной тревоге и т.д. На чердак своей конюшни мистер Пейдж пустил нищенку; она беременна, четверо детей. Принесли ей кровать и кое-что из одежды. Сидит за столом в слезах, а Пейдж безуспешно пытается продеть через перила проволоку, чтобы дети, за которыми мать не следит, не свалились вниз. По деревне бродят небольшими группами малыши; вид унылый, потерянный.

Понедельник, 4 сентября 1939 года

Среди эвакуированных есть люди, которые думают, что спасаются от ИРА. Есть и такие, кто крайне недоволен незначительной материальной поддержкой правительства, эти в раздражении возвращаются домой. Однако большинство устраивается на новых местах. Сейчас стало понятно, что нас их размещение не коснется. Вежливая записка от Вэнситарта – препоручает меня лорду Перту[318]318
  В 1939 г. лорд Перт занимал место советника по иностранным делам в Министерстве информации.


[Закрыть]. Пишу длинные письма Перту и Питерсу, объясняю, что мог бы осуществлять связь с иностранными военными корреспондентами. Провожу операцию по установлению готической балюстрады. Особенно тягостно вечерами; сидим за закрытыми ставнями: полиция восприняла приказ о затемнении слишком буквально: владельцев домов отчитывают за самую крошечную полоску света, которую и на бреющем полете не углядишь.

Четверг, 7 сентября 1939 года

В газетах как-то вдруг стало совершенно нечего читать. Письмо от лорда Перта; пишет, чтобы я ждал указаний. Власти окончательно помешались на затемнении. Бампер машины закрасил белилами, черной краской – фары. Приходили смотреть дом.

Воскресенье, 17 сентября 1939 года

<…> Последние дни очень тягостны. Все идет к тому, что Великобритании будет нанесен совместный удар Россией, Германией и Японией, а возможно, и Италией; Франция будет перекуплена, Соединенные же Штаты будут сочувственно наблюдать за происходящим из-за океана. Если бы мне не надо было копаться в саду, умер бы со скуки.

Понедельник, 25 сентября 1939 года

Монашки доминиканского ордена подтвердили: берут наш дом с первого октября. Весь день готовлю сад и дом. Газеты смакуют захват русскими польских земель на востоке, как будто для наших союзников, которых мы призваны защищать, это более тяжелый удар, чем наступление немцев на западе. На довод итальянцев, что мы, дескать, сами себя наказали, не объявив войну России, ответить нечего.

Вторник, 26 сентября 1939 года

Явились две монашки: сестра Тереза, ее мы уже видели, и еще одна – повариха, робкая и болезненная. Не успели прийти, как тут же стали добиваться дополнительных выгод: позвольте нам въехать не в воскресенье, когда мы начнем платить аренду, а в пятницу; дайте до воскресенья двум нашим сестрам пожить бесплатно; давайте мы купим у вас ваши запасы не по розничной, а по оптовой цене и т.д. Телефонный звонок: у епископа возникли трудности, и сделка в самый последний момент может сорваться. Крайне утомительные посетительницы.

Лондон,

вторник, 17 октября 1939 года

Ездил в Адмиралтейство – работает как часы. Видел Флеминга[319]319
  То есть брата Питера Флеминга Яна Ланкастера Флеминга (1908– 1964) – прозаика и журналиста, автора серии романов о Джеймсе Бонде.


[Закрыть]; сообщил мне, что в ближайшее время мои шансы получить назначение невелики. При этом обнадежил: «Вы в моем списке». Из Адмиралтейства – в Министерство обороны, где царит полная сумятица. Центральный коридор – как железнодорожный вокзал во время отпусков. Безостановочно снуют мужчины и женщины в форме и в штатском. Нескольких офицеров, точно носильщиков, со всех сторон забрасывают вопросами. Один офицер сообщил мне, что единственный способ попасть наверх – выйти на улицу и, позвонив по телефону, заручиться пропуском. Так я и поступил: звонил и одновременно стригся. Принял меня какой-то безумный юнец, представившийся капитаном Веррекером. Просидел у него в кабинете полчаса, присматриваясь к работе его департамента. Кроме капитана в комнате еще двое. За это время не было ни одного телефонного и нетелефонного разговора, где бы речь ни шла либо о потерянных документах, либо о нарушении телефонной связи. Потерялось, кстати сказать, и мое письмо тоже. И вот наступил драматический момент:

– Представитель северного командования у телефона. – Сказано в состоянии крайнего возмущения.

Симпсон расхаживает в штатском, да к тому же еще в нарукавниках.

Выяснил, что работы для меня нет, и пошел в «Сент-Джеймс», где съел полдюжины устриц, половинку тетерева, целую куропатку и персик и выпил полбутылки белого вина и полбутылки «Поне-Кане» 1924 года. С этого момента день пошел по восходящей. Вечеринка с коктейлями у Майкла Росса. Затемнение и в самом деле чудовищно; только и разговоров об уличных происшествиях: ночной сторож в «Сент-Джеймс» рухнул с крыльца, любовница Сирила Коннолли охромела, и теперь Сирилу ничего не остается, как вернуться к жене. <…>

Пикстон-парк,

среда, 18 октября 1939 года

Отправился к Валлийским гвардейцам, где два чудесных офицера весьма преклонных лет провели со мной собеседование и меня приняли. Говорят, что через полгода смогут мне что-нибудь предложить. Немного успокоившись, вернулся в Пикстон, где был встречен свежей порослью вшей.

Суббота, 21 октября 1939 года

Письмо от Валлийских гвардейцев: их список пересмотрен, и я в него не вошел. Моя первая мысль: в Министерстве обороны есть кто-то, кто меня недолюбливает. Вторая мысль: полковник Литэм по своей мягкосердечности раздает назначения налево и направо, за что получил выговор. В любом случае больше мне рассчитывать не на что. Вечером испытал на себе новое снотворное зелье, изобретенное местным эскулапом. Впоследствии эскулап признался, что давал его женщинам, у которых начинались родовые схватки.

Спал хорошо, но проснулся на пределе отчаяния.

Отель «Истон-Корт», Чагфорд,

понедельник, 23 октября 1939 года

Проснулся в еще более подавленном состоянии, чем накануне. Осмотрев Лору, доктор сказал, что ребенок родится через месяц. Поэтому решил уехать в Чагфорд в надежде закончить (или почти закончить) роман до того, как придется забирать Лору из Пикстона. Поехал поездом. <…> Отель пуст, если не считать нервной, очень приветливой пары; они так часто заводят разговор про евреев и беженцев, что, должно быть, сами евреи.

Вторник, 24 октября 1939 года

Писал все утро. Вторая глава уже на что-то похожа, главное же – полно идей. После обеда долго гулял в одиночестве. А потом немного работал опять.

Среда, 25 октября 1939 года

Днем восьмимильная прогулка. Абсурдное письмо в «Таймс» Герберта Уэллса. Предлагает сочинить новую Декларацию прав человека, что, во-первых, глупо, во-вторых, вредно. Дает банальные практические советы вроде «Никакой касторки», пишет о необходимости создать Хартию туриста, в основе которой «бережное отношение к природе».

Пятница, 27 октября 1939 года

Работалось хорошо. Идут разговоры о немецком вторжении.

День Всех cвятых, 1939 год

Дождь идет не переставая третий день, и, как следствие, роман пишется хорошо, а сплю плохо. Проснувшись сегодня утром, сказал себе: «Ну вот, спал же!» Взял рукопись романа с собой в спальню из страха, как бы ночью она не сгорела. По правде сказать, так им увлекся, что впервые с начала войны не ворчу, что не попал в армию. А раз так, назначение получу в самое ближайшее время, не иначе.

Говорят: «В прошлой войне генералы усвоили урок, поэтому на этот раз массовой резни не будет». Спрашивается, а как добиться победы без массовой резни?

Пятница, 17 ноября 1939 года

Дважды побывал у Лоры в Пикстоне, воспользовавшись отъездом Мэри и Габриэл в Лондон. Ели в гостиницах по соседству: плохо – в «Карнавроне», лучше – в «Лэме», лучше же всего – в пансионе «Грин», где запах, как в трущобах, а стулья – подлинный «Чиппендейл». Останусь здесь до родов. Добился, что в Министерстве обороны мне присвоили номер в Специальных резервных войсках; кроме того, вторично подаю заявление в лейб-гвардию. Благодаря ходатайству Уинстона Черчилля, Бракена и бывшего генерал-адъютанта мне прислали из морской пехоты анкету, в чем раньше отказывали. Так что, вполне возможно, еще повоюем.

Написал еще 6000 слов романа и соответственно лишился сна: чем лучше работается, тем хуже спится. В субботу и воскресенье прошли слухи, что немцы вот-вот вторгнутся в Голландию, однако после выходных военные действия вновь ограничиваются разведовательными полетами. Вступил в переговоры с «Чепмен-энд-Холл», Осбертом Ситуэллом и Дэвидом Сесилем о выпуске еженедельного журнала «Срок».

В этом году 11 ноября двухминутным молчанием не отмечалось. Помню почти все Дни перемирия. Первый – когда в школе несколько часов подряд творилось бог знает что, и нам по случаю праздника выдали к чаю заливное, которое мы терпеть не могли. Второй – когда двухминутное молчание было еще в новинку, воспринималось благоговейно, и дирижер школьного оркестра исполнил в Верхнем дворе «Последний рубеж». Помню этот день в Оксфорде: мы с Хьюго Лайгоном пьем шампанское в «Клубе новой реформы». В Астон-Клинтоне директор отказался устраивать двухминутное молчание, и некоторые ученики, чьи отцы погибли на войне, попросили меня этот день отметить. А в Абиссинии Стир выставил армянина из посольской часовни.

Далвертон,

суббота, 18 ноября 1939 года

В девять позвонила Бриджет: «Рожает!» Выехал на машине в Пикстон. Приехал после обеда; Лоре дали морфий: весела и боли почти не испытывает. К вечеру ей стало хуже, и местный доктор обратился за помощью в Тивертон. Вскоре после полуночи у меня родился сын.

Воскресенье, 19 ноября 1939 года

Никогда Лоре не бывать такой счастливой, как сегодня.

Среда, 22 ноября 1939 года

Последние несколько дней Лора пребывает в полном благорастворении. Ее клонит ко сну, она радуется жизни. Живу в деревне, в пансионе, где среди женщин распространился слух, будто в пятницу вечером я был навеселе. Из морской пехоты пришла длинная анкета; один из вопросов: страдаю ли я хроническим недержанием. Весьма вероятно, что именно в морскую пехоту меня и зачислят.

Суббота, 25 ноября 1939 года

Пошел на медкомиссию – проходила в квартире в Сент-Джеймсе. В крошечной комнатке ждали своей очереди три-четыре юнца и два красавчика уже в военно-морской форме – проходили тщательное обследование для зачисления в морскую авиацию. В поношенных белых халатах, с сигаретами в зубах входили и выходили врачи. Начал я с того, что проверил зрение, – итог печальный. Когда меня попросили, закрыв один глаз, прочесть на расстоянии таблицу, я не разобрал не только букв, но и строчек. Ничего не оставалось, как подсмотреть. Потом вошел в соседнюю комнату, где врач мне сказал: «Ну-ка посмотрим, каким вас мама родила. А сутулый-то какой! Зубные протезы носите?» И постучал меня молоточком по разным частям тела. Когда я оделся, мне вручили запечатанный конверт, который я должен был передать в Адмиралтейство. В такси конверт распечатал, нашел записку, где говорилось, что я обследован и признан к военной службе не годным. После такого вердикта проходить собеседование едва ли стоило. Я тем не менее на собеседование явился и обнаружил в приемной тех же самых юнцов. Внутрь они входили порознь, нервной походкой, а наружу вышли все вместе. Наконец пришел мой черед. Полковник (?) в хаки был со мной крайне любезен, извинился, что заставил ждать, и тут меня осенило: я принят! «Врачи, – изрек он, – не самого высокого мнения о вашем зрении. Можете прочесть?» И он ткнул пальцем в рекламный щит на противоположной стороне улицы. Я прочел. «А впрочем, задания вы будете большей частью выполнять в темноте». И он предложил мне на выбор либо морскую пехоту, призванную осуществлять внезапное нападение на противника, либо зенитную артиллерию на Шетландских островах. Свой выбор я остановил на морской пехоте и ушел в отличном расположении духа. <…>

Вторник, 28 ноября 1939 года

Лоре полегчало. <…> Все последние дни в Пикстоне я неотлучно провел в ее комнате, там и ел, и решал кроссворд, и читал вслух, и наблюдал за тем, как жене медленно, но ощутимо становится лучше. Новости в основном поступают из Финляндии. «Дейли экспресс» решила опередить события: уже на второй день русско-финской войны газета вышла с огромным заголовком: «Финляндия капитулирует». Этот заголовок, а также заголовок из «Дейли миррор»: «“Линия Зигфрида” прорвана в двенадцати местах» – идеальные примеры неподцензурной журналистики.

<…> На следующий день – в Чатэм; еду в штатском. В поезде узнал человека, с которым вместе проходил медкомиссию: высокий, лысый адвокат из Плимута по фамилии Беннетт. Такому только и служить в морской пехоте – любит плавать под парусами. Повстречав других кандидатов, мы были потрясены: из 2000 претендентов нас осталось всего 12, и трудно было представить себе зрелище более жалкое. Тихий, незаметный бухгалтер Сент-Джон: претензия на высокий интеллект; слабый мочевой пузырь. Мертвенно-бледный молодой человек из Северного Уэльса по имени Гриффитс с пышными кавалерийскими усами. Этот Гриффитс потряс подавальщиков в столовой тем, что в любое время суток пил галлонами горячую воду и требовал французскую горчицу; в мирное время он был школьным учителем. Виноторговец Хэдли – холерического вида толстяк. И это еще самые лучшие. Остальные – скорбного вида юнцы в офицерском звании. Странно было видеть подобные экземпляры в отборных частях, призванных быть несокрушимыми.

Регулярные же морские пехотинцы – чудесные люди, которые кичатся своей неизвестностью: «Откуда вы про нас услышали?» Приняли нас совсем не так, как написано в книге, которую Бриджет дала мне почитать для поднятия настроения. Старшие офицеры приветствовали нас, как приветствуют гостей смущенные хозяева с массой извинений за неудобства. И с поистине восточной учтивостью: «Не соблаговолит ли почтенный младший лейтенант отведать нашей скромной трапезы в обществе нерадивого бригад-майора». Впрочем, их учтивость, как и всякая восточная учтивость, основана на самоуверенности. Казармы и столовая оставляют очень хорошее впечатление. У меня большая комната с большим камином и одной третью нерадивого вестового. По стенам столовой развешаны трофеи, лучшие же картины и серебро на время войны заперты. Еда превосходна. Без развлечений не проходит и дня. В день нашего вступления в морскую пехоту мы не трудились ни минуты; сначала долго гуляли в тумане по Чатэму и Рочестеру, а потом сидели в столовой и пили виски, которым угощали нас старшие офицеры. На следующий день к нам обратились с речью командующий и другие официальные лица. «Когда мы садимся за общий стол, джентльмены, о различии в званиях следует забыть. От вас требуется только одно – уважение к возрасту». Поскольку я старше большинства офицеров, мне эта мысль полюбилась. Над нами взяли шефство некий майор Блендфорд, человек большой души, и славный сержант Фуллер, который строго блюдет честь мундира. По многу часов в день мы возились с военным снаряжением, по многу раз проходили через камеры с ядовитым газом и т.д. В субботу утром нас некоторое время муштровали, а потом повели в казармы. После обеда поехал в Лондон и переночевал в Хайгейте. В воскресенье ходил к мессе на Фарм-стрит, обедал с Хьюбертом и Филлис в «Куальино». Прошло совсем ведь немного времени, а уже странно слышать, как кто-то рассуждает о войне, исходя из общих соображений. В «Куальино» полно знакомых – почти все в военной форме. Обратно – в туман и в затемнение, чтобы поспеть к ужину за общим столом и на фильм в гарнизонный кинотеатр.

Военные годы[320]320
  Вот вехи военного пути И.Во:
  1939 год. Декабрь – вступает в ряды Королевской морской пехоты в чине младшего лейтенанта; участвует в учениях в Чатэме, Кингсдауне (графство Кент), Бизли.
  1940 год. Июль – в чине капитана, командира роты переведен в Хейверфордвест (графство Пемброкшир); задача его батальона – предотвращение возможного вторжения немцев в Ирландию. Август – на военно-транспортном корабле «Эттрик» отплывает на военно-морскую базу Великобритании на островах Скапа-Флоу в Шотландии; назначается офицером разведки батальона. Осень – участвует в неудачной морской экспедиции во Французскую Западную Африку с целью захвата Дакара.
  1941 год. Февраль – отплывает на Ближний Восток. 19–20 апреля высаживается на побережье Ливии. Конец мая – в качестве офицера разведки участвует в обороне Крита.
  1942 год – проходит курс ротных командиров в Эдинбурге; в Шерборне (графство Дорсет) служит офицером разведки при штабе бригады.
  1943 год. Июль – выведен из спецвойск бригады. Декабрь – учится на курсах парашютистов.
  1944 год. Январь – июль – работает над «Возвращением в Брайдсхед». Июль – вылетает в Югославию в составе британской военной миссии. 16 июля – самолет, в котором летит И.Во, терпит аварию. Сентябрь – декабрь – проходит курс лечения на Корсике, после чего находится в составе британской миссии в Хорватии; в качестве офицера связи переведен в Дубровник, где осуществляет связь между английскими войсками и югославскими партизанами.
  1945 год. Февраль – март – возвращается через Италию в Лондон. Сентябрь – демобилизован; вместе с семьей возвращается в Пирс-Корт.


[Закрыть]

Чатэм,

понедельник, 11 декабря 1939 года

Первый «рабочий день»; плохо переносима только физическая подготовка. Бо́льшая часть времени, как обычно, уходит впустую: слонялись без дела.

Вторник, 12 декабря 1939 года

Завтрак – 7.30; построение – 8.15; строевая подготовка, обход интендантских служб. Узнал много нового – как, например, отличить кошку от кролика по числу ребер. 10.45–военно-уголовное право; 11.45–физическая подготовка с унизительными играми; игры призваны поднять дух, в действительности же лишают нас человеческого достоинства. Обед. Построение – 2.30 и СП до четырех, после чего весь взвод дружно засыпает в креслах, за исключением инициативных клерков, которые, дабы снискать расположение сержанта, лишают его положенного ему отдыха и с пяти до шести занимаются дополнительной строевой подготовкой. <…>

Пикстон-парк,

суббота, 23 декабря —

воскресенье, 31 декабря 1939 года

Восьмидневный рождественский отпуск в Пикстоне; собачий холод. Лора начинает понемногу выходить. Едим отдельно – либо наверху, либо в гостиной Бриджет. Дети – наши и эвакуированные – вездесущи. <…> Финны пока сопротивляются; связываем с ними неосуществимые надежды.

Тренировочный лагерь в Кингсдауне, графство Кент, четверг, 18 января 1940 года

Сижу в клубе «Дил-Уолмер Юнион клаб». Последние дни в Чатэме прошли чудесно. В омерзительном тире в Грейвзэнде проявил себя с самой худшей стороны. Стрелять из револьвера с такого близкого расстояния, что разглядеть мишень смог даже я, у меня получалось лучше. На выходные ездил в Лондон, остановился у Тома Бернса. Бернс живет в вымышленном мире Министерства информации, где считается, что единственная на сегодняшний день проблема – это сменить в Германии правительство, причем незамедлительно и бескровно. Только и разговоров об отставке Белиши[321]321
  Айзек Лесли Хор-Белиша (1893–1957) – английский политик; с 1937 по 1940 г. – министр обороны.


[Закрыть]; люди преклонного возраста и благородного происхождения ликуют, молодые и плебеи возмущаются. <…>

В Кингсдаун прибыли, когда уже стемнело, и обнаружили брошенную викторианскую виллу в окружении маленьких асбестовых коттеджей, в которых летом селятся туристы. Одна ванная на шестьдесят человек, один умывальник, туалеты, все как один, обледенели, те же, что на вилле, – без стульчаков. Ковров нет, шум, холод. У одной комнаты нежилой вид из-за пинг-понгового стола, у другой – из-за радиоприемника. В спальне нас пятеро, нет даже вешалки, за которой можно скрыться. Офицеры из Дила, Портсмута и Плимута так на нас похожи, что кажется, будто мы смотрим на себя в зеркало. Утром первого дня нам прочитали ряд лекций; читал их в основном командир бригады Сент-Клер Морфорд; выглядит он так, будто только вчера убежал из тюрьмы Синг-Синг, а говорит, как четвероклассник; зубы у него, как у горностая, уши, как у фавна, глаза горят, как у ребенка, играющего в пиратов. «Мы должны им как следует всыпать, джентльмены». Одних он пугает, других гипнотизирует. <…>

Утро вторника провели среди известковых холмов, под густым снегом, решая незамысловатые тактические задачи; впрочем, мне и они не под силу. После обеда нам прочли еще одну лекцию, а потом шли строем и сквозь пургу увидели перед собой в открытом поле отхожие места. Я въехал в свой коттедж в надежде насладиться уединением, но всю ночь мерз, несмотря на меховой плед и масляный нагреватель. Нелегко приходится морской пехоте. <…>

Четверг, 15 февраля 1940 года

В пятницу 16-го, по окончании практических занятий, переезжаем в Бизли в полной уверенности, что, как бы ни был плох Бизли, хуже, чем в Кингсдауне нам не будет. С 28 января живу с Лорой в отеле «Лебедь» и с каждым днем теряю связь с лагерем все больше и больше. Из лагеря в отель переехал по примеру старших офицеров. Кингсдаун-Хаус подействовал на всех угнетающе. В охватившей нас апатии не последнюю роль, конечно, сыграли и мороз со снегом. Бригаде, одним словом, здорово не повезло, ведь, когда мы покидали свои подразделения, нас заботила честь мундира. Я заметил, что у всех словно бы притупились чувства, зато в полной мере заявили о себе радиоприемник и стол для пинг-понга. Вилла вселяет такое уныние, что у молодых офицеров, да и у тех, кто постарше, возникают проблемы с деньгами: жить вне лагеря мы имеем право, только если снимем номер в гостинице или поселимся в местном клубе. Все делается кое-как. Счета за еду неоправданно растут, зато обещанное женатым офицерам денежное пособие к зарплате почему-то не прибавляют. Да и снабжение продовольствием оставляет желать лучшего, рекомендации же по улучшению снабжения, внесенные продовольственной комиссией, своего действия не возымели и уже через пару дней были забыты. Хуже же всего то, что по инициативе сверху ничего не делается, чтобы нам лучше жилось; всего приходится добиваться снизу. Майор Тик, если на него надавить, проявляет очень неплохие деловые качества, однако сам, по собственному почину, не сделает ничего. Вот почему все смеются, когда слышат о «человеческом факторе». Вся беда в том, что до нас никому нет дела; когда бригада будет сформирована, все изменится. Пока же вспыхнувший было искренний энтузиазм гаснет.

Бизли,

понедельник, 26 февраля 1940 года

На прошедшие выходные решил из экономии остаться в лагере. В четверг, когда мы разбирали в палатке пулемет «брен», явился бригадир и сообщил Мессер-Беннеттсу, что в субботу мы обедаем у него. Заехал за нами на машине в 12.30 и привез на сильно траченную временем виллу тюдоровских времен. Я спросил в шутку, сам ли он ее построил. «Построил?! Я?! Да этому дому лет пятьсот». Такое начало ничего хорошего не сулило. Когда злится, бригадир не краснеет, а бледнеет, лицо приобретает какой-то свинцово-серый оттенок. Изнутри вилла свидетельствовала о том, что перестроена она из старого коттеджа. Миссис Морфорд хороша собой и неглупа. Ее жизнь с бригадиром складывается, судя по всему, несколько необычно. Она с нескрываемым удовольствием сообщила нам, что прошлой ночью ей пришлось несколько раз вставать к больному ребенку, и всякий раз бригадир по-свойски над ней подшучивал: перед ее возвращением ставил на дверь их спальни пару сапог. «Женщина, сигареты!» – кричал он, и она с радостью бежала исполнять приказ. Почти все воспоминания четы Морфорд – это либо истории о том, когда и за что бригадир кого наказал, либо описание несчастных случаев во время отпусков, которые бригадир имел обыкновение проводить с риском для жизни. После обеда отправились на прогулку вокруг Саттон-Плейс; погода и места – выше всяких похвал. Бригадир пожаловался, что война лишила его хоккея. «Гольф и теннис (в котором преуспела его супруга) хоккею в подметки не годятся. Вот игровые виды спорта – дело другое. В прошлую войну я играл в своей роте на месте полусреднего. Вот это, я понимаю, игра! Помогает держать людей в узде. Уж я-то своих людей держал крепко. Если мне приводили провинившегося, я ему говорил: «Выбирай: или военно-полевой суд, или сам тебя накажу!» И они всегда предпочитали, чтобы наказывал их я. Всыплю от души десяток-другой розог, и хорош. Моя рота считалась в полку образцовой». <…>

После чая бригадир достал книгу стихов и рисунков, которую они с женой сочинили и проиллюстрировали в подражание «Сказкам просто так»[322]322
  Книга сказок Редьярда Киплинга (1902).


[Закрыть]. Пришлось прочесть все стихи до одного, слушая у себя за спиной хриплое дыхание бригадира. Во многих стихах говорилось о том, как будить людей по утрам, смачивая им лица мокрой губкой. «С Айвором, братом жены, и не такое бывало», – заявил он после чтения. К ужину пришли несколько майоров со своими спутницами жизни; все жены были иностранками – совпадение, которое бригадир не преминул отметить: «Эти женушки офицеров морской пехоты – дело особое. Одна русская, другая шведка, третья немка. На днях в разговоре с одной ирландкой я прошелся насчет шведов. “Все они скунсы”, – говорю. – Обозлилась». Наелись и напились. Абажуры и салфетки миссис Морфорд расписала собственноручно; одни – японскими цветами, другие – фонариками. <…>

Бизли,

пятница, 10 мая 1940 года

Вторжение в Голландию, Бельгию и Люксембург воспринято в лагере с удовлетворением. «Проснулись!» Отпуска на выходные отменены. Четвертая рота[323]323
  Четвертой ротой командовал И.Во.


[Закрыть] на ночных маневрах; ночь темнее обычного, к тому же операция на незнакомой местности. Предложил в качестве эксперимента новых командиров взводов, долго объяснял, что это всего лишь эксперимент и ничего общего с повышением в должности не имеет. Операция прошла беспорядочно и в замедленном темпе; в лагерь вернулся в полночь.

Вторник, 14 мая 1940 года

Был в лагере, но утром сбежал еще раз проститься с Лорой. Из-за неотложных, поступающих непрерывно приказов планомерные учения невозможны. В третьей роте раскрыта педерастия.

Пятница, 17 мая 1940 года

Побудка в 3.30. Из лагеря – в 6.30. Обратно – в девятом часу. Все сонные. Жаркий день. Тяжба между Кованом и Ньюменом из-за вестового; военно-полевой суд. Линия обороны французов прорвана танками. Никто не расстроен.

Воскресенье, 19 мая 1940 года

Месса в 9.15 в Пербрайте. После нее сидел на солнце за общим столом у гвардейцев, пил пиво, наблюдал за игрой в крокет и беседовал об исключительной серьезности создавшегося положения. В лагерь – на футбольный матч, который мы выиграли. В расположении пятого батальона повстречал бригадира. Сказал мне, что поражение французы потерпели потому, что немцы разбомбили с самолетов их артиллерию. Французы, говорит, давно бы сдались, если б Черчилль их не подбодрил: «Не можете остановить их танки? Но выходят же иногда танкисты по нужде, верно? Вот тогда и перестреляйте их всех до одного». По всей вероятности, этот простой совет так воодушевил французов, что сдаваться они раздумали. <…>

Среда, 22 мая 1940 года

Всю ночь и утро сильный дождь. Лора вернулась в Стритс-коттедж. Читал своей роте лекцию о международном положении и так разволновался, что договорил с трудом.

Суббота, 25 мая 1940 года

В субботу, в середине дня, отправились с Лорой в Олтон, в «Лебедь», провести романтический уик-энд. Прелестный городок: отсутствуют не только военные, но даже крепкие молодые люди призывного возраста. В отеле растения в кадках и массивная старинная мебель. Ходили в церковь, читали Вудхауса (который потерялся в одном из прибрежных французских городков[324]324
  Пэлем Гренвилл Вудхаус в 30-е годы жил во Франции, вскоре после победы немцев был сначала интернирован в лагерь для гражданских лиц, а потом депортирован в Германию, где выступал по берлинскому радио, за что после войны был обвинен в пособничестве нацистам. И.Во был одним из тех, кто всячески поддерживал Вудхауса и выступил по радио в его защиту с речью «П.Г.Вудхаусу: поздравление и покаяние».


[Закрыть]) и, совершенно забыв про войну, смотрели, как старики в панамах гоняют на кегельбане шары. <…>

Вторник, 28 мая 1940 года

Вызван в Лондон. По приезде читал в газетах про капитуляцию Бельгии и смотрел, как женщины торгуют флажками ко Дню животных. Постригся, обзавелся новыми брюками. Поехал в Министерство информации, где Грэм Грин поделился со мной идеей: приписать к вооруженным силам своих, официальных писателей. Сам же хочет в морскую пехоту, и Барнс – тоже. Сказал Грину, что идея, может, и неплохая, но при условии, что на Востоке мы будем постоянно держать оборону, а я окажусь к службе в армии непригоден. Вернувшись, обнаружил, что рота пребывает в большой тоске. Командующий ездил в Олдершот и получил приказ подготовить людей к участию в экспедиционных вылазках, для чего поднять их боевой дух.

Славный день 1 июня 1940 года[325]325
  1 июня 1794 г. английский флот под командованием адмирала Хау одержал победу над французами у берегов острова Уэссан, близ северо-западного побережья Франции.


[Закрыть]

Конец невеселой недели, ставшей еще более невеселой из-за противотифозной прививки, повергшей лагерь в самое мрачное расположение духа. У некоторых, стоило им сделать укол, начиналась истерика, и они теряли сознание. Маневры прошли на редкость вяло, а ночные учения и вспомнить стыдно. Только и разговоров об угрожающей нам «смертельной опасности». Дафф (министр информации. – А. Л.) подает новости умно: воспевает героизм, которым сопровождалась сдача портов в Ла-Манше. На следующую неделю запланированы учения в арктических условиях. Переброс частей в Хэвент отменен. <…>

Вернувшись после безмятежного пребывания в Олтоне, узнал, что застрелился солдат из моей роты. Оставил адресованную командованию записку, где просит извинения за «хлопоты» и пишет, что очень хотел стать капралом – назначение, которое я ему сулил. Боится, как бы выпущенная им пуля никого не ранила. Санитары-носильщики, увидев кровь впервые в жизни, отказались выполнять свои обязанности. Последствия самоубийства растянулись на целую неделю. Было проведено расследование, после чего состоялись похороны с воинскими почестями. Сержанты развлекали родственников погибшего. Похороны прошли спокойно. Жившие с самоубийцей в одной палатке переезжать в другую желания не выразили. Боевые патроны покойник хранил у себя с Чатэма.

Пемброк,

четверг, 4 июля 1940 года

Получили назначение в Хейверфордвест. Отъезд сопровождался привычной и никому не нужной спешкой. Батальон был выведен из лагеря в четыре утра, а потом до полудня простоял без движения. Кухня уже неделю не работает, и нас кормят, когда придется, мясными консервами и печеньем; капрал же, стоящий во главе провиантской службы, запил и ворует. Долгая дорога и позднее прибытие. В темноте заселились в неосвещенные, грязные квартиры. Всеобщее уныние. При дневном свете город предстал удивительным красавцем; жители добродушны и гостеприимны, квартиры, где мы разместились, приведены в порядок. Самое лучшее жилье заняла четвертая рота. Учения завершились, и мы приготовились к десяти дням райской жизни. <…> Бригадир издал приказ, запрещающий нашим женам следовать за нами, однако полковник этот приказ отменил, и я, не мешкая, отбил телеграмму Лоре; приехала в понедельник вечером и сняла вполне приличный номер в местной гостинице «Замок». День в расположении батальона начинался рано, и с двух часов дня до восьми утра я был свободен и мог жить в свое удовольствие. В конце недели поступил приказ покинуть город, в воскресенье утром выступили в Нейланд-Ферри и погрузились на маленький грязный корабль «Леди из Мэнна», где несколько дней ютились в невероятной тесноте в ожидании отплытия «не позднее чем через шесть часов». Еще одно судно, «Сент-Бриак», подошло к нам, и часть людей перебрались на него, после чего стало не так тесно. Лора приехала в Пемброк, но толком видеться мы все равно не могли – город и гостиница для жилья непригодны, и я отослал ее обратно в Пикстон. <…>

Дабл-Бойз,

Корнуолл, среда 17 июля 1940 года

Командование производит «оценку» ирландского берега на предмет обстрела из минометов и противотанковых винтовок; запасы погрузят только в субботу; отдан приказ подготовиться к срочной высадке в районе Плимута. Командир полка предпринял непродуманную попытку совместить стрелковые учения с разгрузкой; в результате преодолели тринадцать миль походным маршем, дошли до какой-то деревни, где не нашлось ни капли питьевой воды, три четверти часа вели огонь по мишеням, прошли то же расстояние обратно и, по прибытии, получили нагоняй за неслаженность действий. Высадка планировалась – как, впрочем, и все наши передвижения – на редкость бестолково и суматошно. Старшие офицеры пьют без просыпу. После вполне необременительного ночного путешествия прибыли в Дабл-Бойз близ Лискерда. Вызвал к себе Лору, но повидаться не удалось. Наша задача – оборона Лискерда, вот только не вполне понятно, кому взбредет в голову его атаковать. Даже командир полка говорит, что не может избавиться от ощущения нереальности происходящего. <…>