Текст книги "Тревоги Тиффани Тротт"

Продолжение марта

Арнольф:

 
Боже мой, к чему вы мучитесь, сосед?
Не проведут меня плутовки эти, нет!
Я хитростей знаток, как ни были бы тонки:
Известно, как рога сажают нам бабенки.
А чтобы в дураках не оказаться вдруг,
Заблаговременно я все расчел, мой друг,
И та, на ком женюсь, невинность без укора.
Мой обеспечит лоб от всякого позора.
 

– Хотите конфетку? – шепнула я Патрику.

– Нет, спасибо, – сказал он.

Кризальд:

 
Но глупая жена, не правда ли, сама…
 

Арнольф:

 
Кто глупую берет, тот не лишен ума.
 

– Хотите трюфель? – спросила я, снова протягивая ему коробку.

– Э-э, нет, спасибо, Тиффани, – шепнул он в ответ.

– А как насчет «Лимонной мечты»?

– Нет, нет, спасибо.

Я вынула из коробки листок-вкладыш и постаралась прочитать, насколько это было возможно в темноте.

– Здесь написано: «Светлая кремовая помадка в темном шоколаде».

– Нет, спасибо. Не надо.

– А как насчет «Орехового завитка»?

– Э-э, нет.

Арнольф:

 
Охотно верю я в ум вашей половины,
Но я смышленых жен боюсь не без причины,
И многим дорого обходится жена,
Которая умом большим одарена.
 

– Питер Боулерс чудесно играет, правда? – сказала я.

– Да.

– Я его обожаю.

– Хорошо.

– Вы его видели в «Мещанине во дворянстве»?

– Нет.

– Он там просто великолепен.

– Ш-ш-ш-ш! – шикнул кто-то очень громко позади нас.

Арнольф:

 
Жену не многому мне надо обучить:
Всегда любить меня, молиться, прясть и шить.
 

Кризальд:

 
По-вашему, жена тем лучше, чем глупее?
 

Арнольф:

 
Да, и дурнушка мне и глупая милее,
Чем та, что чересчур красива и умна.[109]109
  Мольер. Школа жен (букв.: «Урок женам»), действие I, явление I. Перевод с фр. В. Гиппиуса.


[Закрыть]
 

– Ужасно смешно, – сказала я, когда под шум аплодисментов занавес опустился и начался антракт. – Ужасно смешно. Я так люблю Шеридана![110]110
  Пьеса Шеридана называется «Школа злословия».


[Закрыть]

– Это вообще-то Мольер, – поправил меня Патрик.

– О, конечно. Какая я глупая. А вам понравилось, Патрик?

– О да, – сказал он. – Очень забавно. Забавно? Было так смешно.

– Хотите «Черную магию»? – спросила я, протягивая ему коробку.

– Пожалуй, да, – на этот раз согласился он. – Могу я взять «Лесной орех»?

Господи, я ее уже съела. Я съела почти все конфеты, кроме…

– Может, вы возьмете «Малиновую руладу»?

– А что это?

– «Светлая ароматная помадка в темном шоколаде».

– Ладно.

Я отпила еще глоток вина, и вдруг зазвенел звонок, возвещающий, что антракт окончен. Мы двинулись вместе с толпой в зал.

Вторая часть промелькнула в мгновение ока, хотя очень трудно сосредоточиться на пьесе, когда ваши колени почти соприкасаются. И это было так романтично – сидеть в теплой темноте зала, на красных бархатных креслах, смеясь над остроумным переводом и над Арнольфом, этим недалеким торговцем, который хотел жениться на своей молоденькой подопечной, но мучился от страха, что ему наставят рога. Весь смысл пьесы заключался в том, что, как ни старался Арнольф сохранить ее целомудрие, она все равно попала в руки его красивого молодого соперника. Я подумала, что это забавно и в то же время мудро и иронично, но, если честно, Патрику пьеса не показалась такой смешной, как мне. И я, кажется, поняла причину. После спектакля, когда мы отправились ужинать, я спросила, почему он развелся.

– У моей жены был роман на стороне, – сказал он, намазывая масло на хлеб.

– О, вот как.

Я смутилась и, пробормотав: «Не повезло», постаралась сменить тему. Мы заговорили о пьесе. О том, в частности, что Арнольф ищет глупышку, потому что не хочет жениться на умной женщине, опасаясь, что она его обманет.

– Много таких мужчин, как Арнольф, – заметила я.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, много мужчин, которые не хотят иметь дело с умными женщинами. Они считают, что это им чем-то угрожает. И не из-за опасений, что у женщины может быть связь на стороне, а потому, что они чувствуют, что могут оказаться в тени. Возьмем, к примеру, мою подругу Фрэнсис. У нее интеллект размером с галактику. Она с отличием закончила Оксфорд, возглавляет семейную юридическую фирму и имеет огромную практику в Лондоне. Но мужчины, кажется, ею не слишком увлекаются.

– Она красивая? – спросил он.

– О да, красивая. Но слишком умная, понимаете. Они этого не любят. Я постоянно твержу ей, чтобы она немножко поглупела, снова пошла бы в школу и завалила там экзамены, но она меня не слушает. Говорит, что мужчины скучные, но это все потому, что она слишком умная для большинства из них. К счастью, у меня такой проблемы нет. Патрик возразил:

– А я считаю, что ум – это необычайно привлекательно.

– Но большинство мужчин не придерживаются такого мнения.

– На континенте считают, что иметь умную жену или любовницу – шикарно, – добавил он. – Разумеется, если она к тому же привлекательна. Я такого же мнения. Что до меня, я считаю, что у женщины мозг – самый важный орган.

– У меня университетский диплом 2:2,[111]111
  Если учесть, что 1:1 – это высшая оценка, 2:1 – на балл ниже, то 2:2 – это наша тройка.


[Закрыть] – сказала я.

– Ум – это самое привлекательное, что есть у женщины.

– За два экзамена уровня А я получила С.[112]112
  A (Advanced) – два экзамена по программе средней школы на продвинутом уровне (по английскому языку и по математике и естественным наукам); оценка С соответствует нашей тройке, В – четверке.


[Закрыть]

– Я считаю, – продолжал он, разрезая стейк, – это единственное, что действительно имеет значение.

– А за один из них мне чуть не поставили В.

– Да, – заключил он, – ничто не делает женщину более привлекательной, чем высокий интеллект. Ну, – сказал он, оплатив счет, – еще один приятный вечер, Тиффани. Как насчет того, чтобы сыграть пару геймов в субботу?

– О да, давайте, – сказала я радостно. – Это будет здорово. А потом, возможно, мы сможем сыграть и партию.

– Что скажешь? – спросила Салли, демонстрируя мне родильный бассейн, стоявший у нее в гостиной в уже собранном виде.

– Э-э, он выглядит очень симпатично… но тебе не кажется, что это немного преждевременно? Ребенок-то появится через шесть недель.

– Да, но я хочу, чтобы у меня все было наготове, – сказала она. – Поэтому решила установить бассейн заранее.

– Где ты его достала? – спросила я.

– Взяла напрокат. Фирма его смонтировала, и все, что нам останется сделать, когда подойдет время, – это наполнить его водой через этот шланг.

– Это вроде джакузи? – спросила я, трогая пальцем голубой плексиглас.

– Не дури, Тифф, – конечно, нет.

– А где трамплин для прыжков?

– Тиффани!

– А маска с трубкой?

– Тиффани, пожалуйста, будь серьезной.

– Ладно. А сколько воды сюда надо лить?

– Двести галлонов. И как только бассейн наполнится, мы накроем его вот этой пластиковой крышкой, чтобы сохранить тепло. Когда подойдет время, я просто разденусь и лягу в него.

– И потом ребенок вынырнет?

– Да, – сказала она весело. – В спокойной атмосфере, в приглушенном свете – кстати, я поставила несколько ночников, – и конечно, в ласковой теплой воде. Ребенок просто перейдет из одной водной среды в другую. Я слышала, что ребенок, рожденный таким образом, появляется на свет с улыбкой. Знаешь, на островах Южного океана есть племена; так вот, женщины там рожают в морской воде.

– Надеюсь, на мелководье.

– А еще существует предание, что жрицы в Древнем Египте тоже рожали в воде.

– Надо же. Ну что ж, это очень интересно, – сказала я. Хотя не могла избавиться от мысли, что если бы мы рождались в воде, то у нас были бы плавники.

– Это будет чудесно, – продолжала она с блаженной улыбкой. – Я жду этого с нетерпением, Тиффани. А ты?

– О да, – солгала я. – Я и сама не могу дождаться.

Но, если честно, меня все же несколько тревожило намерение Салли рожать дома, без лекарств, в этом бассейне. Нет, я действительно не одобряла этот новый способ.

– А что, если бассейн даст течь? – спросила я. – Тут же будет потоп. И все на голову живущим внизу соседям.

– Он не потечет, – заявила Салли самонадеянно. – Нужно только постелить под него вот это полиэтиленовое полотнище, перед тем как пустить воду, просто на всякий случай.

– Знаешь, в Челси-Вестминстерской больнице есть пара родильных бассейнов, – сказала я. – Сейчас во многих больницах они есть. Об этом говорится во всех книжках о родах. Если уж ты хочешь рожать в воде, то почему бы не сделать это в больнице? Я все-таки не понимаю, зачем рожать дома.

– Мне противна сама мысль обо всех этих чужих людях, которые будут вмешиваться, давать мне лекарства, говорить, что делать и когда тужиться, – заявила она непреклонно. – Я хочу родить ребенка активно, а не пассивно, я хочу, чтобы это событие, которое изменит всю мою жизнь, произошло в уединении, в интимной обстановке моего дома. Будет акушерка, я, ребенок – и, конечно, ты, Тиффани. Ты тоже будешь в бассейне.

– В бассейне?

О господи, я на такое не согласна.

– Конечно. Ты наденешь купальник, но какого-нибудь приятного нежного цвета, пожалуйста, а не тот ярко-фиолетовый, – это может травмировать малышку, если он будет первым, что она увидит. И знаешь, если я буду рожать Лейлу в больнице, – продолжала она, – я могу услышать, как стонут другие женщины во время схваток, или увидеть, как они тужатся. А я хочу, чтобы Леда пришла в этот мир в тишине и спокойствии, без стресса, насколько это возможно, – а это означает домашние роды. Понимаешь, то, что произошло с Рози, случилось только потому, что она рожала в больнице.

– Но у тебя могут быть неудачные роды дома, – возразила я. – Рожать больно, где бы это ни происходило, разве нет?

Но Салли, кажется, не слышала. Она лежала на белом кожаном диване и, приподняв трикотажную рубашку, водила по голому животу акустическим прибором.

– Мне нравится это приспособление, – сказала она. – И ребенку хорошо, я уверена. В конце концов, давно известно, что младенцы слышат из чрева к семи с половиной месяцам, а Либби сейчас как раз столько. Они не только слышат звуки, но и реагируют на них – поэтому можно начинать обучение. – Она увеличила громкость на белом устройстве размером с плеер и отхлебнула чаю из сладкого укропа.

– Что Летиция сейчас слушает? – спросила я. – Уроки итальянского, биохимию для начинающих или дифференциальное исчисление? Знаешь, я не одобряю все эти новомодные устройства по «улучшению младенцев» и внутриутробное обучение.

– Это просто информационное питание, – сказала Салли с улыбкой, – раннее обучение, думаю, так это можно назвать. И я уверена, что девочка получает удовольствие, потому что, куда бы я ни приложила прибор, я слышу, как она шевелится и толкает ножкой.

– Она, наверное, говорит: «Выключи этот ужасный шум!»

– Ох, Тиффани, ты такая старомодная. – Салли вздохнула. – Я знаю одну маму, которая пользовалась этим прибором, – так ее ребенок пошел в семь месяцев!

– Да, но готова поспорить: никто не может доказать, что это случилось из-за этой… штуковины, – сказала я.

Но потом подумала, что лучше мне бы заткнуться. Потому что ведь это Салли ждет ребенка, а не я. Хотя, если честно, у меня мелькнула мысль, что, чем тратить двести фунтов на этот прибор, лучше бы купить на них подгузников.

– Ты собираешься послать ее в Итон? – спросила я. Потому что, конечно, когда Ларе исполнится тринадцать, Итон, возможно, будет самой подходящей для нее школой.

– Нет. Но в ту минуту, когда она вынырнет, она уже будет в списках Винчестер-колледжа, Радли, Рагби, Гордонстона, Чартерхаус-скул, Мальборо и Стоу.[113]113
  Привилегированные частные школы.


[Закрыть]

– И какая карьера ее ожидает? Все это тоже запланировано?

– Ох, Тиффани, не глупи, – сказала Салли весело. – Как это можно знать заранее? И я уж точно не буду одной из этих назойливых и тщеславных мамаш и не стану заявлять, что она возглавит Всемирный банк, или станет знаменитой художницей, или займет пост премьер-министра. Да, Тиффани, я хочу, чтобы у тебя тоже был ребенок, маленькая подружка для Лизетт.

– Что ж, может быть, и заведу, – сказала я, – вполне возможно, потому что у нас с Патриком вроде бы что-то наклевывается.

– Да? Как хорошо. Расскажи.

– Мы ходили в театр в прошлый четверг, а в эту субботу будем играть в теннис. Вообще-то, Салли, я об этом не распространяюсь, но думаю, он, возможно, станет моим близким другом.

В среду, вместо работы над брошюрой для «Уэйт-роуз»,[114]114
  «Уэйтроуз» – компания, имеющая сеть продовольственных магазинов самообслуживания и универсамов.


[Закрыть] я решила потратить утро на то, чтобы пройтись по магазинам и купить что-нибудь новенькое для тенниса – мне хотелось выглядеть как можно лучше, когда я буду играть с Патриком. Мне хотелось, чтобы он, бросив на меня взгляд с другой стороны сетки, подумал: «Ух ты, какая женщина!» Вряд ли это стало бы возможно, надень я мой старый, посеревший теннисный костюм. Так что я заглянула в «Белую лилию», чтобы приобрести что-нибудь лилейно-белое, или, точнее сказать, «белое вдвойне», а если еще точнее, то «белое в квадрате». И несмотря на то что я была на Пиккадилли, у меня не мелькнуло ни единой мысли о Довольно Успешном, потому что я ведь предсказывала, что влюблюсь в кого-нибудь из агентства знакомств и выброшу его из головы. И я знаю совершенно точно, что Патрик чувствует ко мне то же самое, потому что он попросил меня не знакомиться больше ни с кем из агентства. И несмотря на то что я получила очень много ответов, я не буду ни с кем знакомиться, потому что, ну какой смысл, ведь, если уж начистоту, я уверена, что Патрик попросит моей руки, – это только вопрос времени.

Так вот, я поднялась на третий этаж, и передо мной предстал весь летний ассортимент: белые мини-платья, разлетающиеся юбочки, разнообразные топы. Я решила, что не стоит покупать еще один спортивный костюм, потому что мне хотелось показать свои ноги (NB. Не забыть их побрить). Итак, я перемерила множество юбок, шорт, рубашек-поло, топов с узкими бретельками и коротких топов – все из белейшего швейцарского джерси или из хлопка и все невероятно женственное и эротичное. Но больше всего мне понравилось миленькое платьице от Фреда Перри с темно-синей отделкой на рукавах и такой же каемочкой на подоле – оно было, конечно, самое дорогое. Ну и что, черт возьми? Я чувствовала себя счастливой. И я выглядела в нем отлично – оно стоило этих денег, так зачем жадничать и жаться из-за каких-то несчастных девяноста фунтов? Потом я подумала, что надо бы купить подходящий жакет, так как сейчас не слишком тепло; там был очень симпатичный, от Сержио Тачини, за семьдесят пять фунтов. Потом я подумала, что хорошо бы купить новые теннисные кроссовки «Уилсон», они стоили восемьдесят фунтов, а также новые носки, головную повязку, три пары специальных трусиков и вдобавок одну маленькую пластиковую штучку для хранения мячей, – счет к тому времени дошел до двухсот пятидесяти пяти фунтов. Но ведь когда вы влюблены, деньги как-то утрачивают значение, не так ли? И я отдала продавцу мою кредитную карточку с радостной улыбкой, когда его помощник укладывал в пакет мои покупки. И потом – вообразите мой восторг, дорогой читатель, – наступила суббота.

Итак, мы договорились с Патриком, что встретимся в клубе, и я подробно объяснила ему, как туда добраться. Я записалась заранее и арендовала корт на два часа из тех соображений, что нам понадобится по крайней мере полчаса, чтобы разогреться, и затем еще полтора часа, чтобы сыграть пару сетов, – если он сразу же не разделает меня в пух и прах, что вполне возможно, если принять во внимание его успехи на Уимблдоне в начале семидесятых.

Приехав в клуб, я заметила, что там новая тренерша – и очень хорошенькая. Итак, я поднялась наверх, чтобы переодеться, и потом, когда спустилась вниз, от меня не ускользнуло, что белобрысый Алан болтает с новой тренершей и, похоже, уже в довольно теплых с ней отношениях. Они над чем-то смеялись, она смотрела на него как-то уж очень заинтересованно, когда давала ему советы по поводу удара слева, и я подумала: это же здорово! В самом деле здорово, Алан. Потому что я лично нахожу, что ты привлекателен, как задница бабуина, но она явно необъективна. Что ж, chacun a son goût,[115]115
  Chacun a son goût – у каждого свой вкус (фр.).


[Закрыть] как говорится. Во всяком случае, я была влюблена и чувствовала себя великолепно, переполненная добротой и пониманием, потому что Патрик действительно красивый парень. И добрый. Невероятно добрый. И очень успешный.

Так вот, мы договорились встретиться в клубе в два тридцать. Я сидела снаружи, на террасе, поджидая его. Стоял чудесный весенний день, деревья только что покрылись листвой, тюльпаны и гиацинты покачивались на клумбах, и весело щебетали птички. К двум сорока пяти Патрик все еще не появился – это было странно, потому что он очень пунктуален. Итак, я взяла чашку кофе и наблюдала за игроками, перекидывающими мяч туда-сюда с разным уровнем энергии и умения. Затем я взяла «Телеграф». Закончив читать новости и большие статьи, я тщательно исследовала доклад о состоянии биржевого рынка, перешла к спортивной странице и просмотрела кроссворд. Потом я обнаружила, что решила три четверти кроссворда, а Патрик все еще не появился. А было уже три сорок пять. И, должна сказать, уровень беспокойства у меня к тому времени очень сильно повысился. Подскочил к самому верху шкалы Кельвина. Итак, я принялась за «Таймс» – просто просмотрела объявления в разделе «Рандеву». Затем начала решать кроссворд и дошла до половины, а когда застряла на четырнадцатом номере по горизонтали, то подумала: «Где он, черт возьми?» Потому что я знала, что ничего не перепутала: ни день, ни время, ни место встречи, ведь я записала все это на листе бумаги, когда объясняла ему, как добраться до клуба. «О, Патрик, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, приди побыстрее, – говорила я про себя. – Пожалуйста». К тому времени солнце стало садиться и облака приобрели цвет военных линкоров, а его все еще не было, и я подумала: что, черт возьми, происходит? Вдруг раздался телефонный звонок, я взглянула в окно. Новая тренерша сняла трубку. Затем она вышла на террасу и спросила у меня:

– Вы Тиффани?

Я кивнула.

– Здравствуйте, – сказала она. – Меня зовут Джулия. Я здесь новенькая. Сейчас вам позвонил Патрик Миллер.

Патрик! Слава богу! Значит, все будет хорошо. «Я все забыла, Патрик, не беспокойся, я уже выбросила из головы, что ты опоздал почти на два часа, – говорила я про себя. – Просто поторопись и будь здесь сию минуту».

– Он просил передать…

– Что он сейчас приедет? – перебила ее я.

– Нет, что он вынужден отменить.

– Что?

– Отменить, – сказала она. – Он приносит свои извинения.

– Отменить?

– Да.

– О. А он назвал причину? – спросила я.

– Нет, – сказала она, тряхнув светло-каштановыми кудрями.

– Он позвонил и сказал, что отменяет?

Джулия кивнула.

– И что он не придет?

– Нет, – подтвердила она.

– Вы уверены?

– Да.

– Он употребил именно это слово – «отменить»? – спросила я.

– Именно это.

– Вы не могли, – извините, вы ведь новенькая, – вы не могли как-то ошибиться, а? Или перепутать?

– Нет. Он сказал «отменить». Он сказал: «Пожалуйста, не могли бы вы передать Тиффани Тротт, что, боюсь, я вынужден отменить». Именно так он сказал.

– Отменить, а не появиться с минуту на минуту? – спросила я. – Послушайте, Джулия, могу я снова уточнить? Он сказал: «отменить»? Это правильно? Давайте по буквам: «О-Т-М-Е-Н-И-Т-Ь».

– Да. Отменить. Он сюда не придет. Отменить.

– И вы абсолютно в этом уверены? – спросила я снова.

– На сто процентов, – ответила она.

– Понимаю, – сказала я, теребя подол моего нового теннисного платья. – Значит, он не придет.

– Нет. Не придет.

– Понимаю, – повторила я. – Он отменил.

– Да, да. Он отменил. Затем появился Алан.

– Привет, Тиффани, – сказал он. – Какое у вас великолепное платье.

– Спасибо, – пробормотала я рассеянно.

– Вы с кем-нибудь играете? – спросил он.

– Нет, – ответила я угрюмо.

– А почему бы вам не сыграть вдвоем? – предложила Джулия. – Алан, вы ведь не против сыграть еще раз? Вам необходимо практиковаться перед турниром.

– Конечно, – согласился он. – Пойдемте, Тиффани.

– Э-э, ладно, – пробормотала я. – Хотя, знаете, я бы… если честно, то мне как-то не хочется сегодня играть. Совсем нет настроения, – сказала я, снимая свою новую головную повязку. – Лодыжка немного побаливает. Да и похоже… дождь собирается. Послушайте, Джулия, могу я уточнить раз и навсегда, чтобы исключить возможность какого-то недоразумения. Патрик не придет. Это так?

– Да, это так, – подтвердила она.

– Он сказал: «Я отменяю». Правильно?

– Правильно.

– И это был тот самый Патрик Миллер, да?

– Ну, а вы разве знаете другого? – спросила она.

Хороший вопрос. Очень хороший вопрос.

– Нет, – ответила я уныло. – Не знаю.

Я поднялась наверх в раздевалку, а нож тем временем поворачивался в моем сердце. Я сняла жакет от Сержио Тачини, платье от Фреда Перри, новые кроссовки «Уилсон», носки из «Белой лилии» и надела повседневную одежду. А потом отправилась домой. И когда я открыла дверь, мой автоответчик не подмигивал мне, утешая обещанием каких-то правдоподобных объяснений от Патрика. Он просто безучастно уставился на меня. Он молчал. И еще одно меня поразило: Патрик разговаривал с Джулией, так почему он не мог попросить подозвать меня к телефону, чтобы лично объяснить свое отсутствие или по крайней мере извиниться? Я этого вообще не могла понять. Потом я села за кухонный стол, положила голову на руки и заплакала. Прямо-таки разрыдалась. Слезы ручьем текли по лицу. Я взглянула на себя в зеркало, висевшее в холле: щеки в грязных потеках коричневой туши, веки покраснели и набухли, между бровей и в уголках рта появились складки. Мое лицо, обычно такое гладкое, сморщилось от разочарования и горя, и… дзинь! дзинь! Дзинь! Дзинь!

– Да?

– Тиффани, это Патрик.

– Да?

– Послушайте, мне очень жаль…

– Да.

– Но понимаете, мне кое-что помешало… Помешало?

– А вы долго ждали?

– Да.

– Думаю, вы немного сердитесь на меня?

– Э-э, ну да. Да, сержусь.

– Мне действительно очень жаль, но знаете, как это быва…

– Нет. Нет, не знаю.

– Я просто не уследил за временем и…

– Послушайте, – сказала я. – Меня не интересуют ваши патетические извинения. Я знаю только то, что вы заставили меня ждать.

– Ну, я бы не сказал, что заставил вас ждать, ведь вы могли поиграть с кем-нибудь еще.

– Я не хотела играть с кем-нибудь, я хотела играть с вами. А вы заставили меня просидеть там почти три часа.

– Ну, извините меня, Тиффани.

– И вы даже не позаботились сказать мне лично…

– Но это было сложно, я звонил по мобильному телефону.

По мобильному телефону? У него же нет мобильника, насколько мне известно.

– Вы просто водили меня за нос – как и все остальные.

– Что вы имеете в виду – водил вас за нос?

– Вы водили меня за нос.

– Нет, не водил, – сказал он.

– Вы водили меня за нос, Патрик. А ведь я заплатила семьсот фунтов, чтобы вступить в агентство Каролины Кларк.

– Послушайте, я же сказал, мне очень жаль.

– И заплатила такие деньги, чтобы меня водили за нос.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, Тиффани.

– Так зачем мне нужно было платить семьсот фунтов агентству знакомств за то, чтобы меня водили за нос, когда я знаю несколько мужчин, которые сделали бы это совершенно бесплатно.

– Тиффани, извините меня…

– Извинить? Ха!

– Как я могу загладить свою вину?

– Меня тошнит от мужчин, которые так поступают…

– Вы не позволите пригласить вас на ужин?

– Просто тошнит…

– Я знаю один хороший ресторан…

– Ни за что. Чтобы со мной так шутили…

– Там очень вкусные десерты…

– …и потом выбрасывали… Я имею в виду, меня от этого тошнит. Тошнит. До. Смерти. От. Этого. Я чувствую себя так…

– Тиффани?

– …что готова сделать что-нибудь ужасное…

– Разрешите мне…

– …прыгнуть с крыши высотного дома…

– Дайте же мне договорить…

–.. или уйти в монастырь кармелиток…

– …потому что я действительно хотел бы…

–.. или уехать из Лондона навсегда!

– …увидеть вас.

– Все мужчины мерзавцы. Все. Мерзавцы. Даже самые лучшие из них. И боюсь, что с этим все…

– ТИФФАНИ…

– …покончено.

– …ВЫ ПОУЖИНАЕТЕ СО МНОЙ В ЧЕТВЕРГ?

– О. Ладно. Да. Хорошо.