Текст книги "Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 1"

Глава семьдесят четвертая

Послов принимали на утоптанной широкой площадке. Вожди отличались от остальных более богатой раскраской. Начались переговоры. Санчо понимал, что сейчас Этторе не может переводить ему; это было бы невежливо и даже показалось бы подозрительным. Оставалось только с тревогой ждать. Чтобы не сосредоточиваться на бесполезной тревоге, Санчо пытался рассеяться. Он с любопытством рассматривал женщин и детей, которые выглядывали из шалашей, суетились, сами с любопытством разглядывали гостей.

«Наверное, маленькую Мелинду прячут в одном из шалашей», – подумал Санчо.

Вокруг бегало множество голеньких детишек. На них даже не было поясков из древесной коры, их тельца еще не были раскрашены, волосики были одинаково коротко острижены. Отличить мальчиков от девочек можно было лишь естественным путем.

Несколько детей собралось рядом с Санчо. Они указывали на него пальчиками и пересмеивались. Им явно казались очень смешными одежда пришельца, его волосы и борода, цвет его кожи. Конечно, это было похоже на то, как в Лондоне посмеиваются над парижанами, в Париже – над англичанами, а в германских княжествах – и над теми, и над другими.

Внезапно какой-то малыш решительно растолкал остальных и смело ухватил Санчо за штанину. Санчо эти действия позабавили. Он бросил беглый взгляд на ребенка. Это оказалась девочка. Она что-то сказала остальным детям на индейском диалекте, затем чуть запрокинула головку, чтобы лучше видеть лицо высокого Санчо, и…

– Санчо! – капризно и требовательно позвал ребенок, – Санчо! Мама… – остальная часть фразы была произнесена опять же по-индейски.

Но Санчо уже понял – девочка спрашивала: «Мама тоже здесь?»

Санчо узнал Мелинду. Голенькая, с остриженной черной головкой, она успела так загореть на солнце джунглей, что ее даже трудно было отличить от индейских детей. Девочка выглядела здоровенькой, бодрой и уверенной в себе. Санчо присел перед ней на корточки и подхватил на руки.

В этот момент Этторе в торжественном жесте простер руку, указывая на Санчо с ребенком. Девочке это показалось смешным, она звонко расхохоталась. Санчо догадался, что сейчас Этторе произносит некую напыщенную речь, в которой действия достаточно простые изображаются сложными и искаженными каким-то неестественным величием. Совершенно так, как это бывает во дворцах и в судах европейских государств.

Этторе говорил, что Санчо – отец ребенка, чуть не сделавшегося причиной войны между двумя могущественными племенами. Если сейчас ребенок будет возвращен Санчо, тот не отправит в джунгли могучее и страшное войско белых людей.

Этторе не напрасно расточал свое красноречие. В конце концов оба вождя пришли к выводу, что ребенка и вправду лучше возвратить.

Но сделать это оказалось не так-то просто. Маленькая Мелинда решительно воспротивилась. Она хотела остаться здесь, бегать голенькая, купаться в речке, есть сколько угодно бананов. Конечно, было бы хорошо, если бы с ней жила и мама Коринна; но когда Санчо, думая таким образом уговорить девочку, стал убеждать ее, что это невозможно, Мелинда заявила, что она все равно останется здесь, а мама будет приходить к ней в гости. Разлука с братьями не очень печалила малышку, здесь она нашла много новых товарищей и подруг.

Решили прибегнуть к самому простому способу: дождались, пока девочка уснула, и спящую отдали ее Санчо. Так просто все закончилось. Этторе проводил Санчо и принял его приглашение погостить в поместье.

Глава семьдесят пятая

Мы с удовольствием выслушали этот рассказ, в котором оказалось много комического и, пожалуй, трагикомического. Заливаясь смехом, Коринна добавила, что когда Мелинда поняла, что ее возвращают к прежней жизни, она принялась отчаянно брыкаться, царапаться и даже ухитрилась укусить своего спасителя Санчо. Впрочем, встреча с матерью примирила малышку с вынужденным возвращением.

– Она очень поздоровела, – смеялась Коринна, – и ни за что не желала надевать платьице и панталончики. Мы с ней помирились на том, что я буду иногда позволять ей играть голышом.

– Да, дети в отличие от нас, взрослых, более верны законам природы, им легче возвращаться к исполнению этих законов, то есть к тому образу жизни, который принято называть диким, – заметил Этторе.

– Но законам какой природы мы, по-твоему, неверны? – задал ему вопрос Санчо. И тут же развил свою мысль: – Ведь, на мой взгляд, природа человека резко отличается от природы любого другого существа на этой планете. Представьте себе корову, которая, обуздывая естественные влечения плоти, уходит в монастырь во имя идеи Бога!

Коринна невольно прыснула. Я погрозила ей пальцем. Меня очень занимали идеи Санчо, хотя я отдавала себе отчет в том, что они настолько логичны и разумны, что вряд ли большое количество людей в состоянии согласиться с ними. Увы, большинству людей легче согласиться с чем-либо нелогичным, даже нелепым, но, по возможности, пронизанным страстью. Между тем, Санчо продолжал:

– Вообразите себе лошадь, которая нарочно терпит боль в мочках ушей, чтобы иметь возможность носить серьги, поскольку этого требует прихотливая мода…

– Ты все о женских свойствах говоришь, Санчо! – перебила Коринна. – Приведи несколько примеров, связанных и с вами, мужчинами!

– О, это нетрудно! Знаком ли вам крокодил, написавший капитальный богословский труд?

Коринна откинулась в кресле. Смех ее звенел, словно колокольчик. Не в силах сдержаться, я вторила ей.

– А встречались вы когда-нибудь с козлом, исследующим нравы диких кабанов? – в голосе Санчо звучало воодушевление; он совершенно справедливо чувствовал, что мы поощряем его своим смехом.

– Если ты намекаешь на меня, – улыбаясь, произнес Этторе, – то в моем лице наши дамы встретились именно с таким козлом.

– Я не хочу обидеть тебя, Этторе, – повернулся к нему Санчо. – Но согласись, что твое поведение, твои действия не могут быть свойственны ни одному животному в мире. Что же сказать о тебе? Следуешь ли ты законам природы? И какова та природа, законам которой ты следуешь? Это не природа коровы или виноградной лозы, это совсем особенная природа – природа человека. Это природа существа, которое должно постоянно и активно вмешиваться во все окружающее, изменяя это окружающее. Человек теснит лес, потому что ему нужны дома, селения, города. Одно животное убивает других животных только для того, чтобы их съесть и утолить свой голод; но человек должен уничтожать много животных, их шкуры нужны ему для изготовления одежды, он заготавливает мясо впрок. Суть человека – в борьбе с окружающими его явлениями природы, с животными и растениями. Если человек начнет щадить их, он тем самым может обречь себя на уничтожение, исчезновение…

Коринна захлопала в ладоши. Ее нежные щеки раскраснелись. Она с восхищением смотрела на Санчо. Затем она обернулась к Этторе.

– Ну, попытайтесь-ка возразить! – бросила она озорно.

Этторе задумался и произнес:

– Думаю, в конце концов люди объединятся для того, чтобы защищать растения, животных и даже воздух.

– О! – воскликнул Санчо. – Тогда их действия будут направлены против им же подобных, против людей же! Поскольку, защищая курицу и оставляя ей ее яйца, мы лишаем человеческих детей полезной и вкусной пищи. Не надо забывать о том, что природа человека и животного – различна. Курица – не человеческая мать, и она не может тосковать о своих яйцах так же, как мать, потерявшая ребенка, тоскует о нем.

Мы с Коринной представили себе курицу в черном крепе, утирающую слезы крылом, и снова невольно рассмеялись. Этторе посмотрел на нас. Чувствовалось, что наше озорное настроение доставляет ему искреннее удовольствие. Я, в свою очередь, ощущала, что спор Санчо и Этторе отнюдь не делает их врагами, не нарушает их доброго отношения друг к другу.

– И все же, природа человека и животного не столь уж разнится, – Этторе улыбнулся. – Об этом говорят, например, приключения, которые испытала моя приятельница Диана.

Мы с Коринной были в том настроении, когда хочется услышать нечто занимательное и даже немного страшное. Мы почувствовали, что история Дианы именно такова, и наперебой начали просить Этторе поведать нам эту историю. Санчо также заинтересовался и присоединился к нам.

– Мне и самому хочется обо всем этом рассказать, – согласился Этторе.

И он начал свой рассказ, который я сейчас в меру моих способностей вспомню и передам.

Глава семьдесят шестая

История Дианы и вправду была интересной и даже в чем-то грустной и трагической.

Отец Дианы был английским матросом. Он служил на разных кораблях и побывал в самых далеких уголках Земли – в Африке, в Америке. Томас Флосс родился и вырос в Лондоне, в бедном квартале, родителей он рано потерял, учиться ремеслу казалось ему слишком скучным, и вот он сделался матросом. Конечно, это в определенной степени ожесточило его нрав, ведь жизнь моряка не располагает к мягкости и доброте. Но он был по-своему обаятелен, его веселье и бесшабашность могли пленить женское сердце. В конце концов ведь и меня в лорде Карлтоне пленяли именно эти его свойства.

Однажды корабль, на котором плавал Томас Флосс, стоял на якоре в порту Неаполя. Корабль плыл из Африки, и Томас вез с собой обезьяну. Скорее всего, он намеревался продать животное. На корабле платили не так уж много; а на портовые развлечения, то есть на женщин и выпивку, нужны были деньги. Впрочем, право собственности на обезьяну оспаривал у Томаса другой матрос. Он первым заметил ее в листве пальмы близ негритянского поселка. Но поймал ее все же Томас. На корабле решили, что обезьяна будет принадлежать Томасу, но когда он продаст ее, то небольшую часть денег он обязан выплатить Джону, тому, кто первым увидел обезьяну. Это решение было, в сущности, справедливым, и Томас согласился. Он вообще не отличался мелочностью.

В Неаполе матросы сошли на берег, жадные до женщин и вина, до вкусной пищи и твердой земли под ногами. Обезьянка сидела у Томаса на плече. Джон все советовал привязать ее, чтобы не сбежала, но Томас лишь отмахивался. Джона он воспринимал как человека мелочного и докучного. Шумной ватагой переходили английские моряки из трактира в трактир. Речь их делалась все более несвязной, а походка – все более нетвердой. Они задирали хозяев трактиров и питейных заведений, вступали в драки из-за женщин, которых на самом деле можно было купить за полушку, и служили для проституток и трактирщиков отличным источником дохода.

Рослый Томас с обезьянкой на плече привлекал внимание. Он был еще молод и, несмотря на трудную, жестокую и буйную жизнь, лицо его сохранило совершенно юношескую красоту – по-мальчишески припухлые губы и какая-то ребяческая наивная серьезность в глазах.

В одном портовом заведении, где на попечении толстой хозяйки проживали семь или восемь девиц, матросы задержались. Они были уже порядочно пьяны. Худенькая, не старше четырнадцати лет, черноволосая девчонка так и вилась вокруг Томаса. Джон почему-то тоже решил взять ее. Он было схватил ее за руку, но она бросилась под защиту понравившегося ей Томаса. Девочка пристроилась на широких коленях моряка, играла с обезьянкой, а Томас, обнимая девчонку за худенькие плечи рукой, в пальцах которой был крепко зажат стакан вина, свободной рукой расстегнул легонький корсаж и мял маленькие смуглые груди. Это зрелище еще более раздражило уже опьяневшего Джона. Глядя на Томаса, завладевшего и зверьком, и девчонкой, Джон почувствовал себя обделенным и обиженным. А его пьяное воображение во много раз преувеличило размеры этой пустячной обиды.

Покачиваясь, Джон приблизился к Томасу, вырвал из его руки стакан вина и резко выплеснул ему в лицо. Нетрудно догадаться, что последовало за этим. Томас тоже был порядком пьян. Он вскочил. Девчонка, прижав к обнаженной груди перепуганного зверька, отпрыгнула в угол комнаты. Началась драка. Зазвенела разбитая посуда. Опрокинулся стол. Завизжали женщины. Блеснули лезвия ножей. Хозяйка ломала руки и причитала, однако бежать за стражниками, конечно, не спешила. В сущности, нападал Джон, Томас лишь защищался. Но защищался он весьма удачно. Когда Джон повалил его, и прямо у своего горла Томас ощутил лезвие ножа, глаза Джона засверкали злобным огнем. Но он недооценил Томаса. Тот ухитрился перехватить нож и, поскольку не было времени особенно раздумывать, вонзил его в горло своему противнику. Джон мешком свалился на грязный пол, корчась в агонии. Томас машинально рванул нож из раны. Хлынула кровь. Томас протрезвел и понял, что надо бежать. Он выскочил из трактира и кинулся куда глаза глядят. Никто ему не препятствовал. Томас пробежал несколько темных извилистых улочек. Холодный ночной ветер с моря окончательно протрезвил его.

Надо было что-то срочно придумывать. На корабль нельзя было возвращаться. У Джона есть приятели, они не простят Томасу убийства. А двое или трое из команды видели, что он убил Джона. Конечно, он убил его, защищаясь, но этот довод не заставит приятелей Джона отказаться от мести. Сундучок Томаса остался на корабле. В нем были бритва и несколько сорочек голландского полотна. Все это можно было бы продать. Денег у Томаса Флосса не осталось. О том, чтобы пробраться на корабль, не стоило и думать. Впрочем, Томас по-прежнему обладал молодостью, телесной силой и обаянием, и это заставляло его смело глядеть в будущее, ожидая не только неприятностей, но и приключений и удач.

Матрос пошел чуть медленнее. Но тут ему показалось, что за ним кто-то следует. Он крепко сжал нож и припал к стене. Но он был уже трезв. Он понял, что слышит шаги не мужчины, но женщины, почти детские шаги.

– Это я! – произнес тихий тонкий голосок. – Дзанетта. Постойте! Чувствовалось, что девочка очень запыхалась. Томас узнал свою давешнюю подружку. Растрепанная девчонка прижимала к груди обезьянку. Ноздри юноши ощутили мускусный терпкий и острый запах зверька, смешанный с мягким и чистым дыханием маленьких грудей, смуглое тело виднелось в прорехи корсажа. Томас невольно усмехнулся. Он, в сущности, был человеком незлым и способным любить и даже жалеть женщину, особенно такую хрупкую девочку.

– Я – Дзанетта! – повторила она. – Я принесла вам вашу обезьянку. Не бойтесь. Я убежала тайком. Никто не следил за мной…

Томас не впервые попадал в Италию и умел довольно прилично объясняться на неаполитанском диалекте.

Он понял, что девочка понимает грозящую ему опасность и искренне хочет помочь ему. Он пошел за ней.

– Идемте, – тараторила она, – я знаю, здесь можно незаметно спуститься к морю. Вам надо умыться. Не бойтесь. Вы можете продать обезьянку. И на другой корабль вы можете наняться…

Томас порадовался тому, что она так хорошо понимает ситуацию. Кроме того, все это уже начинало казаться ему забавным.

По крутой, осыпающейся тропинке он спустился следом за девочкой к воде. Присев, он вымыл нож и смыл кровь со своей одежды. Тут он почувствовал страшную усталость после ночи, столь богатой событиями. Недолго думая, он обернулся к своей растрепанной спутнице:

– Здесь можно спать? – спросил он, указав на берег.

– Да, да! – прижимая к себе зверька, она мотала черноволосой головой. Томас прилег подальше от медленно накатывающихся волн и мгновенно уснул.

Проснулся он, пригретый теплыми солнечными лучами. На волнах сверкала пена. Девочка играла с обезьянкой. Увидев, что он проснулся, девчонка протянула ему лепешку с сыром, любимую еду неаполитанцев. Томас сел и с удовольствием принялся за трапезу. Кусая лепешку крепкими белыми зубами, он оглядывался по сторонам. Он заметил какого-то парня, который также старательно застирывал куртку в морской воде. Это насмешило Томаса. Может быть, здесь вообще такое место, где по утрам отмываются все ночные убийцы и поединщики?.. Эта мысль заставила его громко захохотать. Девочка вторила ему смехом звонким, словно колокольчик.

– Как тебя зовут? – он успел забыть ее имя.

– Дзанетта, – она улыбнулась.

– Спасибо тебе, Дзанетта. Но мне нечем отблагодарить тебя. У меня нет денег. А, впрочем, возьми себе эту зверюгу, – он указал на обезьянку. – Думал было продать ее, но вот лучше подарю тебе.

Девочка радостно взвизгнула, вскочила и затанцевала на песке с обезьянкой в объятиях. Он с улыбкой наблюдал за своей ночной подружкой. Маленькие голые груди подпрыгивали в такт прыжкам. Она нисколько не стеснялась их наготы. Томас привстал и потянул ее за руку. Она послушно села рядом, сразу поняв его намерения, полностью совпадавшие и с ее желаниями.

– Надо привязать ее, – девочка кивнула на обезьянку. – Она может убежать.

Дзанетта приподняла платье и отвязала бечевку, которой была подвязана нижняя юбка, слишком широкая и длинная для ее худенького тельца. Девочка привязала зверька к выступу скалы. Подол нижней юбки, кстати, не отличавшийся особой чистотой, теперь почти скрывал маленькие босые ступни. Юноша и девушка отдали зверьку остатки лепешки. Затем, обняв друг друга, молодые люди радостно друг другу отдались, наслаждаясь своими телами и их свойствами, как только возможно. Волны весело накатывались на берег. Изредка вдали проплывала лодка с громко поющими гребцами. Кто-нибудь спускался к морю и насмешливо, но дружелюбно посвистывал в сторону любовников.

Когда они утолили свой любовный голод, пришел черед снова утолить голод желудка. Приподнявшись на локте, Томас заметил старую грязную кожаную сумку.

– Твоя? – спросил он Дзанетту.

– Стала моей! – зубы девочки блеснули в озорной улыбке. Она вынула из сумки еще лепешек и виноград. Они поели сами и накормили обезьянку.

– Где ты живешь? – спросил Томас.

– Нигде, – беззаботно ответила девочка.

– А тот трактир или как его там?..

– Это не трактир, это дом сеньоры Чечилии! Я там не живу, а только иногда ночую. А вообще-то живу где придется!

– Но нам нужны деньги хотя бы на первое время! Давай продадим обезьянку!

– Нет, нет! – девочка кинулась к зверьку, дремавшему в тени скалы. – Не надо продавать Беллу (так она уже успела назвать обезьянку)! Я и так сумею заработать деньги!

Томас снова засмеялся; он прекрасно понимал, каким способом может заработать деньги Дзанетта.

– А я-то думал, ты прибережешь свои умения для меня одного, – насмешливо заметил он девочке.

Она снова кинулась ему на шею. В конце концов они решили, что деньги заработает Томас.

Разумеется, не следует думать, будто он собирался навсегда связать свою жизнь с жизнью юной Дзанетты, но и он был по-своему честным человеком.

Он пару дней проработал грузчиком в порту, и заработанных денег хватило на еду, вино и на то, чтобы снять для жилья крохотную темную каморку. Разумеется, это не был аристократический квартал. Спустя недолгое время Томас свел знакомство с несколькими местными людьми, которые, в свою очередь, свели его с человеком постарше. Этот человек сказал, что его другу нужен телохранитель. Томас, узнав, сколько ему заплатят, согласился. Впрочем, оказалось, что должность телохранителя включала в себя и обязанности наемного убийцы. Однако Томас не боялся, ведь он скоро понял, что служит людям богатым и даже довольно влиятельным.

Один из его хозяев владел несколькими кораблями. Он взял Томаса на один из них, но уже не простым матросом, а помощником капитана. Томас радовался, предвкушая жизнь моряка. Ему хотелось видеть новые города, новых людей, он уже устал от оседлой жизни.

Он оставил Дзанетте, ждавшей ребенка, деньги и приличное жилье на втором этаже двухэтажного доходного дома с большим двором. Его хозяева обещали, в случае чего, защищать ее и покровительствовать. Томас уже достаточно узнал местные нравы и мог понять, что в этом обещании не заключается ничего двусмысленного.

Дзанетте понравилось быть почти законной женой и на равных общаться с соседками по дому. Тем не менее, прощаясь с ней, Томас не обещал непременно вернуться.

Однако он все же вернулся. Он испытывал определенное чувство привязанности к этой девочке и даже к своему будущему ребенку.

С тех пор Томас время от времени уходил в плавание, но всегда возвращался. Однако он не обвенчался с Дзанеттой, хотя, как и она, был католиком. У них родилось трое сыновей.

Не следует, конечно, предполагать, что жизнь этих людей протекала безоблачно. Томас часто напивался и поколачивал жену. Она быстро расплылась и из забавной девчонки преобразилась в толстую, с отвисшими грудями и довольно неопрятную горожанку. И еще одно несчастье не способствовало счастливой семейной жизни – все трое мальчиков родились и росли уродливыми и слабоумными. Когда Дзанетте случалось ссориться с соседками, они уверяли, что это несчастье произошло потому, что Дзанетта держала обезьянку. Действительно, Белла прожила в семье Дзанетты до самой своей смерти.

Диана родилась уже после смерти отца. Томас Флосс погиб во время очередного плавания. Его хозяин помог осиротевшей семье деньгами.

– Если бы твои парни были здоровы, я бы взял их на службу, – сказал он несчастной вдове. – А так уж не обессудь!

Дзанетта понимала его правоту. Деньги кончились очень скоро. Сначала Дзанетта попыталась заняться старым своим ремеслом, но быстро поняла, что время ее ушло; нечего было и думать о том, чтобы тягаться с молодыми девчонками. Тогда Дзанетта стала заниматься шитьем, а также пускала в свое жилье любовников, у которых не было пристанища. С большим трудом ей удавалось содержать большую семью. В отличие от братьев Диана росла необычайно умной девочкой. Но это не приносило ей радости.

– Зачем женщине ум? – часто повторяла мать. – Лучше бы ты родилась слабоумной, а братья твои родились бы умными и здоровыми. И за что только Бог наказал меня?!

Маленькая Диана и ее братья представляли собой странное и гротескное зрелище. Все четверо были одеты в лохмотья, иногда у матери даже не было времени причесать Диану. Все три парня ходили горбясь, длинные руки вяло свисали. У всех троих были очень маленькие головы и большие рты. Они почти ничего не понимали и не умели говорить, только мычали. Дзанетта, суеверная и невежественная, как все бедные горожанки, не верила в то, что обезьянка Белла была злым духом, околдовавшим ее сыновей, но зато верила, будто дочь каким-то странным образом получила весь ум, причитавшийся ее братьям. Поэтому мать не была особенно ласкова со своим последышем.

Беспризорная Диана со временем начала стыдиться своих слабоумных и уродливых братьев. Если они по целым дням слонялись по широкому двору, где над ними посмеивались и издевались, то девочка убегала на улицу, подальше от дома. Постепенно она полюбила улицы и кварталы, где ее никто не знал, допоздна скиталась по городу, уходила в порт. Она сама научилась читать, и несколько книгопродавцев даже не гнали ее. И девочка могла часами сидеть, листая и читая книги, разглядывая рисунки.

Тем не менее ее скитальческая жизнь привела к дурному результату. Когда Диане не было и девяти лет, ее в чужом квартале затащил на чердак какой-то парень. Он успел изнасиловать девочку и собирался убить ее каким-то зверским способом. Но тут чердак случайно понадобился владельцу дома, тот обнаружил бесчувственную окровавленную девочку и истязающего ее парня и поднял тревогу. Увидев свою единственную дочь в столь плачевном состоянии, мать принялась плакать, громко причитать о своей несчастной жизни и рвать на голове волосы. Она пожаловалась бывшим хозяевам Томаса. Вскоре насильник был убит, а бедная семья получила еще денег.

После этого печального случая Диана сделалась мрачной и угрюмой. Она не прекратила своих скитаний, но прятала под лохмотьями нож и с недоверием косилась на всех мальчиков и юношей. По-прежнему она много времени проводила за чтением; казалось, она стремилась спрятаться в книги от той жизни, которая окружала ее.

Однажды утром Диана собиралась уйти. Братья были уже во дворе. Она взяла у матери кусок хлеба, запила свой бедный завтрак водой из кувшина и сбежала вниз по лестнице. Во дворе она услышала мычание братьев и сразу заметила, что их окружили соседи. В этом не было ничего необычного. Она давно привыкла к тому, что над слабоумными издеваются.

Но на этот раз наибольшее внимание соседей и их детей привлекали не ее несчастные братья, но какой-то сеньор в длиннокудром пудреном парике. Диана подошла поближе. Усевшись на складном стуле, незнакомец зарисовывал ее братьев, раскрыв на коленях большой альбом. За ним почтительно стоял его слуга. Сеньор был хорошо одет, но, судя по одежде, явно не был неаполитанцем, и даже вообще не был итальянцем.

– Это их сестра!..

– Сестра!..

– Сестра!..

Мальчишки и женщины, окружавшие рисовальщика и слабоумных, загалдели.

Незнакомец поднял глаза от альбома и посмотрел на Диану. Это был совсем еще молодой человек, на лице его читался недюжинный и пытливый ум. Едва взглянув на девочку, он почувствовал в этой хмурой оборванке родственную натуру. Но, не зная, как заговорить с ней, он вынул из кармана кошелек и протянул Диане.

– Возьми, – сказал он ей с сильным акцентом, – это тебе за то, что я рисовал твоих братьев. Ты позволишь мне прийти еще и еще заняться ими?

Поколебавшись, Диана взяла кошелек.

– Мне бы хотелось поговорить о них с твоей матерью, – продолжал незнакомец. – Можно мне подняться к вам?

– Да, – все с той же хмуростью ответила Диана и покраснела. Она сама не понимала, почему сердится на себя.

Оставив слабоумных во дворе, девочка и молодой человек поднялись по лестнице. Незнакомец велел слуге подождать. Диана молча отдала матери кошелек. Дзанетта принялась причитать и сбивчиво и сумбурно излагать гостю свою жизнь. Тот, в свою очередь, задал ей несколько вопросов о болезнях ее и отца мальчиков. На что Дзанетта клятвенно заверила, что ни она, ни ее супруг никогда ничем не болели.

– Томас был англичанином, а они славятся своим здоровьем!

– Вот как! – незнакомец улыбнулся. – Я тоже англичанин.

– Я догадалась! – вдруг выпалила Диана.

– Как же ты догадалась, – полюбопытствовал он, – по моей одежде?

– Нет, больше по тому, как вы произносите слова, – ответила девочка более охотно.

– У вас умная дочь, – гость сделал комплимент хозяйке.

– Ах! – Дзанетта смахнула несколько слезинок со своих отвислых щек. – Лучше бы этот ум достался ее братьям! Они бы работали, скопили ей денег на приданое и выдали бы замуж! А так… Если бы вы знали, что с ней сделали!..

Тут она принялась рассказывать гостю о том, как Диану изнасиловали. Девочке стало стыдно, она кинулась вниз по лестнице и снова выбежала во двор. Слуга поджидал своего господина. Дети крикливо играли. Слабоумные бесцельно слонялись взад и вперед. Повесив на перила балкона ковер, одна из соседок принялась рьяно выколачивать из него пыль. Внизу распахнулось окно, и другая соседка завопила, что пыль летит прямо на ее подоконник, что, впрочем, было правдой. Это привычное зрелище вдруг показалось Диане таким противным и безысходным, что она без оглядки кинулась на улицу. Сначала ей хотелось убежать подальше. Но потом, сама на себя сердясь, она спряталась за стеной соседнего дома, откуда была видна карета незнакомца.

Вскоре он вышел в сопровождении своего слуги. Тот нес складной стул. В руках незнакомца был альбом. Очутившись на улице, незнакомец оглянулся по сторонам. Диана поняла, что он ищет ее. Она решительно подошла к нему. Он обрадовался.

– О! Я даже забыл спросить, как тебя зовут, – начал он.

– Диана.

– Красивое имя. Может быть, хочешь немного прокатиться в карете, Диана?

Девочка угрюмо нахмурилась.

– Нет, не хочу.

Молодой человек и сам не понимал, зачем он обращается к этой девочке. Не было никакого смысла задабривать ее, ведь ее мать разрешила осмотреть слабоумных уродов и еще раз зарисовать их.

– Ну, как знаешь, – он нерешительно шагнул к своей карете.

Диане показалось, что он огорчен ее отказом. Она подбежала к нему.

– Я… я могу пойти с вами пешком, – она заложила худенькие руки за спину и вскинула голову на тонкой шейке. – Я могу показать вам книжные лавки!

– Покажи, – он чуть наклонился и испытующе посмотрел на девочку, не выразив удивления по поводу ее странного предложения.

Он приказал слуге сесть в карету, а кучеру – ехать за ними. И сам зашагал по мостовой рядом с оборванной девочкой. Некоторое время они шли молча. Затем она спросила:

– Для чего вы рисовали моих братьев и расспрашивали мать? Вы хотите понять причину их болезни? Вы – лекарь?

– Да, – серьезно ответил он, – я учился в Англии, затем в Париже. Я действительно хочу понять причины, вследствие которых человек рождается или становится слабоумным. Но я забыл представиться. Меня зовут Джон Айрленд.

Девочка наклонила растрепанную голову. Видимо, это заменяло ей приветственный поклон.

– Соседки говорят, что все это случилось потому, что у мамы жила Белла, обезьянка. Обезьяны и коты – ведь это олицетворение злого духа…

– Ты так думаешь?

– Я – нет. Но другие так говорят, – смело ответила девочка. – Мама любила Беллу, ведь обезьянку подарил ей мой отец, тогда они были молодые и красивые. – Девочка вдруг смутилась.

– Конечно, обезьянка не могла быть причиной болезни твоих братьев, – успокоительно произнес Джон Айрленд.

В его голосе девочке послышалось снисхождение, и она, словно маленький ежик, выпустила колючки.

– А я думаю иначе, – проговорила она даже с некоторой дерзостью. – Ведь обезьянка могла быть больна, и болезнь могла от нее передаться братьям и проявиться у них в слабоумии и уродстве.

Джон Айрленд приостановился и с удивлением посмотрел на оборванную девочку, рассуждавшую смелее иного кембриджского профессора.

Он принялся ей рассказывать те выводы, которые сделал за время своих исследований. Она слушала с интересом. Так они добрались до книжной лавки. Старый книгопродавец давно знал девочку. Она смело вошла. За ней вошел и Айрленд. Просмотрев книги, он приобрел для себя несколько. Затем обратился к Диане:

– Какую книгу ты бы хотела в подарок? Девочка выбрала фолиант с описаниями экзотических животных.

В Неаполе Джон Айрленд гостил у своего коллеги врача. С Дианой он виделся еще несколько раз. Когда он прощался с девочкой и ее матерью, Диана внезапно попросила:

– Возьмите меня с собой!

– Что ты говоришь?! Как можно такое говорить, бесстыдница! – заохала было мать, но затем вдруг печально взглянула на молодого человека и сказала: – А и вправду, взяли бы вы ее с собой. Вы, как я вижу, порядочный и благородный человек. А кто знает, с кем ее может столкнуть судьба после моей смерти, когда она останется одна, без всякой поддержки.

И неожиданно для самого себя Джон Айрленд согласился взять странную девочку с собой. Он оставил еще денег ее матери и несчастным братьям и обещал посылать деньги. Он также обещал, что с Дианой не случится ничего дурного. Расставаясь с матерью, Диана невольно расплакалась, она с грустью поцеловала братьев, даже не сознававших, что сестра покидает их. В назначенный день Диана была готова. У нее не было ничего, кроме книги, подаренной Айрлендом. Девочка спустилась во двор, села в карету и копыта застучали по мостовой. Окруженная сгоравшими от любопытства соседками, Дзанетта махала рукой вслед дочери.