Текст книги "Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 1"
Автор книги: Катарина Фукс
Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)
Глава девяносто первая
Я довольно скоро оправилась от своего обморока. В течение дня Анхелита несколько раз навещала меня. Я окончательно доверилась ей. Это успокоило меня. Когда доверительно относишься к кому бы то ни было, всегда легче жить. Она тоже относилась ко мне с непритворной искренней доброжелательностью. Я с нетерпением ждала ночи. Вот когда я всласть наговорюсь с Анхелитой и обо всем буду осведомлена.
Наконец она принесла мне и детям ужин. Затем мы искупали детей и уложили спать. Переодевая на ночь маленького Хуанито, я невольно рассмеялась. Анхелита подняла на меня вопросительный взгляд.
– Я смеюсь, Анхелита, тому, что я вот так, с засученными рукавами, в юбке из грубой шерсти, собственноручно купаю ребенка, а еще недавно меня одевали и причесывали, и ни о какой стирке я и не помышляла.
– В жизни бывает всякое, – дипломатично ответила Анхелита. – Но и слепой заметит, жили вы не в бедности.
Я кивнула.
– А ведь это не ваши дети, госпожа, – прошептала Анхелита, склоняясь ко мне.
– Нас не могут подслушать? – спросила я одними губами.
– Нет, я знаю точно, – тихо ответила Анхелита.
– Как ты узнала, что это не мои дети? – Я укутала малыша, уложила рядом с сестренкой и принялась тихонько пошлепывать по заднюшке, чтобы он скорее заснул.
– Сама не знаю, госпожа. Я это чувствую, но не могу объяснить.
– Да, это дети моей младшей сестры. Она умерла. Анхелита сочувственно вздохнула.
– Но если ты чувствуешь, что это не мои дети, – продолжала тревожиться я, – значит, и старуха может догадаться.
– Может, конечно. Но ведь покуда не догадалась. Старуха – злой человек. Она не видит доброго в людях. Если бы вы задумали злое, например, украли бы этих детей, она бы догадалась. Но о добром, я думаю, ей догадаться трудно. А ведь вы сделали доброе дело – спасли детей своей сестры.
– Ты так уверенно говоришь…
– Не нужно большого ума, чтобы увидеть, что вы спасаетесь.
– Не обижайся, но я позднее расскажу тебе мою историю…
– А хоть и вовсе не рассказывайте! Я обещала вам помочь и помогу. Ведь вы помогаете моей госпоже!
Ребенок уснул. Марика уснула еще раньше братишки. Я поднялась с кровати и подошла к столу, у которого на стуле сидела Анхелита. На комоде слабо светился огонек свечи.
– Давай сядем в кресла, – предложила я, – так нам будет удобнее.
Оба кресла стояли у комода. Мы сели. Я посмотрела на перевязанный палец Анхелиты.
– Болит? – спросила я.
– Уже гораздо меньше.
– Ты очень мужественная, Анхелита. И я вижу, что ты очень привязана к своей госпоже, к этой неведомой мне Ане де Монтойя…
Анхелита помолчала.
– Да, я и вправду привязана к ней, – задумчиво сказала она, – хотя это странная история. Я чувствую доверие к вам. Я расскажу вам о себе. Но начать придется с истории Аны де Монтойя.
– Что же, я с нетерпением жду. Ведь, насколько я поняла, некоторое время мне самой придется пробыть Аной де Монтойя. Значит, лучше мне знать о ней подробнее.
– Слушайте тогда. – Анхелита чуть пригнулась и обхватила пальцами заострившиеся под юбкой коленки. Теперь в ней было что-то совсем детское. Она казалась мне все более привлекательной и доброй. Глубоко вздохнув, она начала свой рассказ, который я сейчас по мере сил перескажу.
Глава девяносто вторая
Это случилось давно. Тот, кому было суждено править испанцами, принадлежал к старой династии Габсбургов. Высокого роста, хрупкий и утонченный, одетый всегда в черное, обремененный неискоренимым благородством происхождения, юноша казался увядающей виноградной лозой среди чопорной атмосферы двора.
Всем известно, что королевские браки заключаются соображений высокой политики, но отнюдь не по любви. Юного Филиппа женили тринадцатилетним мальчиком на десятилетней французской принцессе. Казалось, новобрачные еще не вышли из детского возраста, однако старшие настаивали на том, чтобы этот брак, освященный церковью, как и положено, превратился как можно скорее в телесную реальность.
Так дети очутились на огромной парадной постели под бархатным балдахином. Перед этим воспитатели побеседовали с каждым в отдельности. Девочке было велено не сопротивляться, а мальчику было сказано, что он должен делать. Телесно он уже был мужчиной, хотя душа его еще оставалась душой ребенка.
Брак был совершен. Но то, что они сделали, наполнило детей отвращением. Теперь они всякий раз, когда им приказывали взрослые, соединялись, не испытывая друг к другу никаких чувств. Более того, яркие воспоминания о том, что они делали ночью, не давали им подружиться днем, они избегали друг друга, никогда не оставались наедине, не прогуливались по саду или по широким галереям дворца, служившего королевской резиденцией.
Так прошло немногим более двух лет. Юная принцесса забеременела. Она выглядела несчастной и растерянной. Теперь молодой супруг мог с полным облегчением не бывать с ней по ночам, ведь совокупление могло повредить здоровью будущего ребенка. Во дворце сплетничали и перешептывались. Многие придворные полагали, что вдовствующая королева, мать молодого короля, намеревается посредством интриг передать престол будущему внуку. Было ли это действительно так, осталось неизвестным. Принцесса так и не стала матерью, она скончалась за месяц до родов от какого-то недуга. Разумеется, тут же пошли слухи об отравлении, хотя причиной смерти безусловно явился ее чрезмерно юный для материнства возраст, а также хрупкое здоровье.
Филипп остался вдовцом. Он не был злым по природе. Но во время пышных похорон супруги откровенно признавался себе, что испытывает лишь чувство облегчения. Наконец-то он был свободен. Теперь он мог спокойно спать по ночам, проводить целые дни в дворцовой библиотеке и не думать о том, что он является чьим-то супругом. Вскоре скончалась и его мать. Филипп остался полновластным правителем. Канцлер, который был некогда любовником королевы-матери, несмотря на строгие нравы испанского двора, несколько раз деликатно напоминал молодому королю о необходимости женитьбы. Сначала король, хмуро выслушав советчика, коротко отказывался; затем стал отказывать ему грубо. Канцлер призадумался. Он был заинтересован по многим соображениям в браке Филиппа. Наилучшей кандидатурой ему представлялась двоюродная сестра Филиппа, австрийская герцогиня Маргарита. Ей уже минуло шестнадцать лет. Для королевской невесты она считалась даже староватой, но по крайней мере можно было не опасаться, что она скончается от первой же беременности. В этом браке были заинтересованы многие политики. Но как уговорить Филиппа?
Наконец канцлер решил обратиться за помощью к старому воспитателю молодого короля, герцогу Лерма. В детстве Филипп был очень привязан к своему воспитателю, да и теперь благоволил к нему. Герцог также любил Филиппа и от души желал ему добра.
Итак, однажды канцлер пригласил герцога в свои покои, на ужин. Естественно, разговор зашел о Филиппе. Канцлер сожалел о юном короле, лишенном радостей брака; еще более сожалел о династии, которая может пресечься, и, наконец, более всего сожалел о несчастной стране, которой, в свою очередь, предстоит остаться без короля в будущем и попасть бог знает в чьи руки.
Герцог Лерма внимательно выслушал собеседника. Затем поднял на него свои темные, чуть выпуклые близорукие глаза, повертел в длинных аристократических пальцах золотой бокал, и заговорил:
– Я нисколько не сомневаюсь в том, что вы радеете о благе государства. И мне бы хотелось видеть нашего Филиппа счастливым отцом семейства, окруженным красивыми здоровыми детьми, и нежно привязанным к любящей супруге. Но, пожалуй, еще более мне хочется, чтобы юноша узнал, что же такое любовь. Как тяжело видеть молодого человека, которого судьба щедро одарила богатством, властью, благородным происхождением, но, увы, он лишен тех простых радостей, которые доступны самому бедному пастуху.
– Я тоже так полагаю, – на всякий случай согласился канцлер. – Но что вы могли бы предложить? Можем ли мы вдвоем выработать какой-либо план действий? Как женить Филиппа на принцессе Маргарите?
– Вы можете начать переговоры, – герцог лукаво прищурился, – королевская женитьба – дело мешкотное. А остальное предоставьте мне. Поверьте, к тому моменту, когда понадобится вести невесту к алтарю, король согласится сделать это.
– Тогда действуйте! – Канцлер залпом осушил свой бокал. Разумеется, он решил приставить к герцогу и королю шпионов, которые должны будут неотступно следить за ними.
Но герцог Лерма был не менее опытным царедворцем, нежели канцлер. Он все предусмотрел и в будущем намеревался обвести канцлера вокруг пальца. Впрочем, герцог был по-настоящему добрым, хотя и несколько безалаберным человеком, и вовсе не стремился к власти.
Король частенько удостаивал герцога беседой. Особенно они любили беседовать в библиотеке, в обширном помещении со сводчатым потолком, где стены были увешаны портретами знаменитых ученых, богословов и философов, написанными прекрасными художниками. Здесь, среди фолиантов, переплетенных в сафьян, Филипп чувствовал себя легко и свободно. Он, ссутулясь, изучал какую-то книгу, когда в библиотеку вошел герцог Лерма. Король, который был раздосадован, услышав чьи-то шаги, улыбнулся при виде своего старого воспитателя.
– А, это вы, – произнес Филипп почти радостно. – А я было решил, что это наш канцлер снова собирается досаждать мне бесконечными разговорами о женитьбе. Кстати, у меня к вам настоятельная просьба: если он вам случайно встретится, скажите ему, что меня не интересует продолжение династии, еще меньше интересует благо страны; и что я не такой дурак, чтобы воображать, будто канцлер не озабочен единственно своим собственным благом. Поэтому я желаю лишь одного: чтобы меня оставили в покое и позволили мне жить так, как мне самому хочется. Что же касается всевозможных благ, то я и слышать о них не желаю!
Закончив эту гневную тираду, юноша стукнул кулаком по инкрустированной флорентийской мозаикой столешнице. Щеки его разрумянились, он выглядел привлекательным.
Герцог улыбнулся и заметил:
– Кажется, сегодня все сговорились досаждать вашему величеству никчемными советами. Вот и я туда же! Весна! Погода прекрасная. Не пройтись ли нам по саду?
– Нет, – насупился Филипп. – Вам известно, что я не люблю прогулок на воздухе.
– Да, мне это известно. Но отчего, ваше величество? Если что-либо мешает вам, мы устраним препятствие.
– Мешает? – переспросил Филипп и задумался. – Да нет, я не могу сказать, что мне что-либо мешает. Нет. Меня просто раздражает вся эта суматоха, царящая в природе; все эти беспорядочные солнечные блики, хаос зеленой листвы, крики птиц, множественность насекомых. И с какой страстью все это поедает друг друга, уничтожает…
Герцог хотел было что-то возразить, но передумал и продолжал внимательно слушать.
– И как удивительно совокупление в природе походит на убийство, на поедание. Взгляните на птиц и насекомых! Порою невозможно понять, что же они делают – совокупляются или поедают друг друга.
Герцогу все это показалось смешным, но он сдержался. В сущности, в этом взгляде на природу молодого человека, еще не успевшего насладиться жизнью, но уже разочарованного, было нечто парадоксально верное.
– А не хотелось бы вам, ваше величество, – задумчиво предложил старый герцог, – пройтись по вечернему или даже по ночному городу. Но не в сопровождении свиты из докучных придворных, не с конной и пешей охраной…
– А как же? – прервал его юноша. В голосе Филиппа почувствовался интерес.
– Вечером мы выберемся из дворца вдвоем – вы и я. В темных плащах и широкополых шляпах. И побродим по городу вдвоем, насладимся свободой. Нравится ли вам мое предложение?
– Пожалуй… – Видно было, что молодой человек борется сам с собой; колеблется между уже привычной разочарованностью в жизни и желанием испытать эту новую свободу.
Наконец Филипп согласился.
Теперь герцогу Лерме предстояло решить еще одну и довольно трудную задачу: надо было сбить с толку шпионов канцлера, направить их по ложному следу. В назначенный вечер, после того как молодой король торжественно удалился в свои покои, чтобы покинуть их лишь утром, у одной из дворцовых дверей (а дверь эта вела в покои герцога Лермы) остановилась карета. Вскоре в карету сели двое мужчин: молодой и пожилой, оба кутались в широкие плащи. Карета выехала из дворца, проехала по улицам вечернего города и остановилась у дома знаменитой куртизанки Марфизы. Наутро канцлер уже был осведомлен о том, что герцог возил его величество к Марфизе. Канцлер пожал плечами и стал ожидать результата подобных визитов. Действительно, двое незнакомцев стали частыми гостями у Марфизы. Когда подкупили ее служанку, та описала молодого человека, как две капли воды схожего с его величеством. Однако нечего и говорить о том, что все это были веселые плутни герцога. Он нанял двух мужчин, отдаленно напоминающих его самого и короля; он щедро заплатил Марфизе и ее служанке. Таким образом герцог обеспечил свободу действий себе и королю. В отличие от канцлера, Лерма искренне любил Филиппа и желал видеть его счастливым хотя бы недолгое время, ибо старый герцог хорошо знал, сколь недолговечно счастье.
После второго визита к Марфизе, когда шпионы канцлера уже знали, куда вечерами ездят король и герцог, поздно вечером открылась дверь черного хода. Трое слуг в темных широких плащах и широкополых шляпах вышли наружу и ускользнули в город. Это были герцог, его доверенный слуга и король. Герцог принял на всякий случай самое простое решение – шпионы собирались выслеживать двоих, поэтому Лерма сделал так, что дворец покинули трое. Теперь все меры безопасности были приняты, и его величество спокойно мог наслаждаться своей ночной свободой.
Глава девяносто третья
Юноша почувствовал себя легким и нескованным. Удивительное сознание того, что он может сейчас делать что угодно, вызывало желание подольше оттягивать конкретные действия, наслаждаться тем, что можно просто куда-то идти без всякой цели, просто глядеть по сторонам.
Герцог не повел Филиппа в злачные места, они побродили несколько часов по центру столицы, ярко освещенному фонарями, и вернулись во дворец.
О второй прогулке король сам напомнил Лерме. На этот раз они пошли в один из богатых трактиров, ели, курили, слушали пение.
Когда Филипп напомнил герцогу о необходимости третьей прогулки, тот спросил, слыхал ли Филипп о цыганском пении. Оказалось, молодому королю приходилось слышать об этом.
– Это стоит послушать? – спросил он.
– Полагаю, да, ваше величество.
Тою же ночью они посетили один из кабачков, где имели обыкновение собираться любители цыганского пения. Надо сказать, Лерма отнюдь не случайно выбрал именно этот кабачок. Ему было известно, что совсем недавно сюда начала водить свою пятнадцатилетнюю красавицу-дочь Маритану старая сводня Эрендайра. Не прошло и нескольких дней, а вернее ночей, как о девушке заговорили. Ее изумительный голос не уступал ее красоте, и все это сочеталось с природной грацией, скромностью и умом. Гордые аристократы готовы были напрочь разориться ради прекрасных глаз Мари-таны, богатые торговцы звенели кошелями, соблазняя Эрендайру, но та не спешила продавать дочь. Хитрая цыганка выжидала, нутром чуя такую поживу, какая и не снилась ее соплеменницам.
Когда король, герцог и доверенный слуга герцога вошли в кабачок, там уже было достаточно народа. Герцог заплатил за вино, сигары и закуски. Все трое удобно расположились за столиком в глубине зала, отсюда хорошо был виден деревянный помост, куда взойдет певица. Но выступление еще не начиналось. Лерма украдкой и с удовольствием поглядывал на короля. Филипп выглядел веселым и оживленным. С тех пор, как начались его ночные прогулки, он совсем по-детски стал смотреть на жизнь, как на волшебную шкатулку, из которой может появиться любой, но непременно занимательный и радостный сюрприз.
В углу темно-коричневого занавеса из потертого тяжелого бархата мелькнуло пестрое платье. Зал огласился приветственными криками. Филипп с любопытством подался вперед.
Женщины никогда не привлекали его. Это были или старые придворные дамы, похожие на его мать, одетые в черные платья с туго накрахмаленными белыми воротниками; или юные аристократки, напоминавшие его покойную супругу, скованные жесткими правилами придворного этикета; или же дворцовые служанки, казавшиеся ему грубыми и скучными.
И вдруг на помосте появилось совсем иное существо. Белое платье из легкого шелка было заткано веселыми алыми розами; широкий вырез открывал нежную смуглую шею и очаровательно беззащитную ямочку между ключицами; огромные кольца золотых серег оттеняли маленькие изящные ушки; звенели золотое ожерелье и браслеты на тонких смуглых руках; в четырех черных косах трепетали алые ленты; маленькие ступни в открытых красных башмачках сводили с ума, вызывали отчаянное желание броситься и покрыть их страстными поцелуями, сжимая в пальцах. Огромные, счастливо-радостные черные глаза сияли, красиво вырезанные губы чуть приоткрывались, обнажая белоснежные зубы. Много красавиц знавала Испания, но такая, как цыганка Маритана, дочь Эрендайры, рождается раз в столетие. Девушка всплеснула вскинутыми вверх гибкими руками, вся она блестела, сияла, сверкала, звенела. А голос ее, зазвучавший под звуки гитары, казалось, поднимал людей к небу, словно на крыльях. И все это дышало такой радостью, таким счастьем и весельем…
Даже старый Лерма чувствовал, как сильнее забилось его сердце. А Филипп… Ему чудилось, что жизнь его началась только сегодня и вся полна радостного трепета, света, счастья…
Когда девушка ускользнула за занавес, Лерма спросил, не хочет ли Филипп познакомиться с ней поближе. Филипп ответил горячим пожатием. Девушка появилась снова, и начался новый танец, сопровождавшийся новой песней.
На следующий день доверенный слуга герцога отправился в цыганский квартал, где жили Эрендайра с дочерью, и предложил старой цыганке такую сумму, что та не удержалась и выказала свое изумление, тараща глаза и приоткрывая щербатый впалый рот. В секретных тайных покоях дворца устроено было любовное гнездо. Юную Маритану привезли сюда глубокой ночью слуги в масках.
Девушка знала, что в конце концов мать продаст ее богатому содержателю, сердце ее еще молчало, но втайне она надеялась, что прежде чем она начнет вести обычную жизнь содержанки, ей удастся изведать любовь. И вот все кончено. Стоя посреди роскошной спальни, со страхом глядя на огромную кровать под высоким балдахином, девушка закрыла лицо руками и заплакала.
Лерме очень хотелось наставлять своего юного друга до самой последней минуты. Но чутье подсказало старику, что юноша справится сам.
И вот Филипп остановился в дверях, глядя на плачущую девушку. Он ни у кого теперь не мог попросить совета, он должен был действовать самостоятельно. Возможно, надо было тщательно продумать свои действия. Но Филипп двинулся по иному пути. Мучительная жалость к этому юному беззащитному существу обожгла его сердце. В несколько быстрых шагов он очутился рядом с девушкой, бросился к ее ногам и, обессиленный острым порывом страсти, припал губами к маленькой ступне.
Девушка отняла ладони от лица. Она ожидала, что увидит здесь сластолюбивого старца или грубого дворянина с большими усами. А к ногам ее склонился хрупкий юноша, почти ровесник ей. Не надо девушке быть особенно ученой для того, чтобы почувствовать, что ее страстно любят. Цыганка от природы наделена была пылкостью; беззащитная безоглядная страсть Филиппа вызвала в юной Маритане горячий ответный трепет.
Юноша и девушка не произносили ни слова. Он ощутил, как пламенеют его руки, все его существо мучительно жаждало слияния с этим девичьим телом, со всем тем, что звалось нежным прелестным именем – Маритана.
Губы нашли губы, руки сплелись в объятиях. Огромная парадная кровать под высоким балдахином в ту ночь так и осталась пустой. Два юных тела познали восторг слияния у ярко горящего камина, на пушистом восточном ковре, затканном голубыми цветами.
Ночь прошла в сладостной страсти, в бурном счастье. Они не заметили, как рассвело. В окно Филипп увидел розовеющее небо…
Им прислуживали безмолвные слуги. Ни о чем не надо было заботиться – роскошные яства, вино, одежда, вода для омовения – все являлось как по мановению волшебной палочки. Во дворце было объявлено, что король на месяц отправился инкогнито в поездку по своим загородным имениям. Канцлер наконец-то узнал тайну Лермы и Филиппа, побеседовал с герцогом наедине и теперь с любопытством ждал.
Между тем весна разгоралась все ярче. Пылали цветы, огневой россыпью вспыхивало пение птиц, ослепляла яркость зелени. Филипп и Маритана целые дни проводили в саду.
Теперь окружающая природа уже не раздражала юношу. Благодаря восторженному слиянию с этой прелестной, страстной и чистой девушкой, он сам себя чувствовал частицей природы; частицей, неспособной осуждать, разочаровываться, размышлять. Все его существо жаждало лишь одного – оставаться счастливой частицей этой счастливой природы вокруг. Наслаждаясь взаимными ласками и поцелуями, сжимая друг друга в объятиях, покусывая острыми молодыми зубами, впивая сочность кожи губами, языком, они встречали радостным счастливым смехом рядом с ними подпрыгивающих в совокуплении лягушек, кружащих друг друга весенних жуков; шумного пса, покрывающего сзади свою кудлатую подругу. Это было счастье!
Трудно себе представить, но прошло более десяти дней, прежде чем они заговорили друг с другом, захотели что-то друг о друге узнать. Простодушной Маритане нечего было скрывать. Она была младшей дочерью в большой цыганской семье. Отец вскоре после ее рождения был убит в какой-то драке. Старшие сестры сделались многодетными матронами, братья – контрабандистами или главами больших, как у ее отца, семей. Эрендайра рано заметила талант и очарование младшей дочери и отказывала себе во всем, лишь бы девочка была сыта, нарядно одета, могла бы учиться пению и танцам. Теперь старуха была вознаграждена за свои лишения, она получила столько денег, что ей с избытком хватило бы на ближайшие полвека.
В свою очередь, Филипп тоже открылся возлюбленной. Но Маритана была так влюблена в него, что даже не задумалась о том, что любит самого короля, ни тем более о том, какие выгоды сулит ей теперешнее ее положение королевской любовницы.
Зато призадумался сам Филипп. И не нашел ничего лучшего, как узаконить свою связь с цыганкой. Он решил тайно обвенчаться с ней, ни с кем не советуясь предварительно. Наивный честный юноша полагал, что брак, освященный церковью, никто не сможет оспорить. Ночью, в одном из пригородов Мадрида молодых обвенчал священник, так и не узнавший, чей брак скрепляет.
На следующий день Филипп послал слугу за герцогом Лермой. Старик не замедлил явиться и порадовался перемене к лучшему, которая явно произошла в юноше. Филипп с гордостью объявил о своем браке с Маританой. Герцог призадумался, затем начал мягко увещевать молодого короля:
– Разумеется, вы можете продолжать вашу связь с этой девушкой, ваше величество, но брак вы должны заключить с принцессой, с особой благородного происхождения. Она подарит вам наследника, законного наследника престола. Но уверяю вас, это ни в малой степени не стеснит вашей свободы.
– Но церковь запрещает двоеженство, – возразил Филипп. – А я уже обвенчан с Маританой.
– Обвенчан? Но кто знает об этом?
– Кто знает об этом? – переспросил Филипп, по-мальчишески заложив руки за спину. – То есть вы хотите сказать, что в вашей власти заставить молчать священника, венчавшего нас. Да, я понимаю, вы можете даже убить его. Но мы все равно останемся супругами перед Богом!
– Хорошо, – согласился герцог. – Тогда я попрошу вас лишь об одном: повремените пока с объявлением вашего брака.
Король согласился.
Теперь он стал появляться во дворце, занимался государственными делами, но каждая минута, проведенная не с Маританой, казалась ему потерянной. Между тем, герцог Лерма в отсутствие его величества навестил девушку в тайных покоях. Она была прелестна. Поглощенная любовью, она не обращала внимания на то богатство, которое ее теперь окружало. Она тоже считала мгновения, тоскуя о любимом. Вид престарелого знатного царедворца в строгом черном наряде смутил ее. Герцог назвал ей свое имя и сказал о том, что он друг и бывший воспитатель Филиппа. Маритана поклонилась ему с врожденной грацией, очаровательно робея. Герцог стал говорить о том, что не сомневается в ее искренней любви к Филиппу и что именно поэтому умоляет ее подумать о судьбе молодого короля. Опытный в интригах герцог легко убедил пламенно любящую девушку в том, что законный брак с принцессой и рождение законного наследника необходимы для блага короля. Вскоре Маритана, обливаясь слезами, клялась, что навеки покинет дворец и скроется в безвестности, лишь бы Филипп был счастлив своим королевским счастьем.
– Но, дорогая! – воскликнул растроганный Лерма. – В подобных жертвах с вашей стороны нет ни малейшей необходимости. Вы по-прежнему останетесь возлюбленной вашего обожаемого Филиппа, и я уверен, он будет проводить с вами все время, свободное от государственных дел.
Девушка улыбнулась сквозь слезы.
Когда Филипп вернулся к ней, горя желанием заключить ее в объятия, она принялась горячо убеждать его вступить в законный брак с принцессой. Молодой король недоумевал, сердился, возражал. Девушка сдержалась и не сказала ему о своем разговоре с герцогом Лермой. Она умоляла Филиппа и говорила юноше, что ей невыносимо будет видеть его одиноким, отвергнутым всеми; возможно, даже лишенным трона, и все из-за их злосчастного брака. Весенний ливень слез и водопад лихорадочных ласк излился на юношу. Кончилось тем, что он внял убеждениям.
– Но в сердце моем ты навсегда останешься единственной королевой!
И с этими словами он прижал девушку к груди.
Даже во время пышных торжеств, связанных с его свадьбой, Филипп ухитрялся проводить время в покоях Маританы. Но и оставаясь в одиночестве, она не скучала. Филипп научил ее читать и был в восторге, когда оказалось, что так же, как и он, Маритана обожает рыцарские романы и итальянские сонеты. Она занималась рукоделием, прогуливаясь по саду. Светской жизни она не знала и потому не стремилась к ней.
Король, познавший любовь, больше не страшился женщин, не робел перед ними и не презирал их. Он вступил с королевой в супружеские отношения, и вскоре результаты их не замедлили сказаться – королева забеременела. Вся страна с нетерпением ждала рождения наследника. А Филипп? Его вдруг стала занимать мысль о том, с какой радостью держал бы он на руках сына любимой женщины. Но у Маританы не было детей. Между тем королева родила Филиппу двух сыновей и трех дочерей. С годами страсть Филиппа к прекрасной цыганке не угасала, в то время как со своей законной супругой и детьми он держался все более холодно и мрачно. Герцог Лерма и канцлер уже скончались, у короля были другие советники, но они не играли особой роли в делах государства, Филипп успел превратиться в самовластного и жестокого правителя. И лишь в покоях Маританы он снова преображался в нежного и ласкового возлюбленного. В народе ходили рассказы о том, что Маритана благотворно влияет на короля, заступаясь за обиженных и несправедливо осужденных. Маритана была добра по натуре, но в этих рассказах тем не менее не было правды. О делах государства Маритана не была осведомлена; она жила отшельницей в своих роскошных покоях.
Много раз королеве обиняками, а то и напрямую предлагали расправиться с Маританой. Яд или кинжал легко пресекли бы нить жизни королевской возлюбленной, а виновных никто бы не нашел. Но чутье умной женщины подсказывало королеве, что смерть Маританы еще более отдалит короля от его законной супруги и детей, сделает его еще более жестоким и беспощадным.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.