Текст книги "Во власти черных птиц"

Глава 18. Король пиратов

На потолке везущего меня на юг трамвая горел ряд электрических ламп, освещая зеленоватый плакат на одном из закрытых окон.

ПОМНИ О БЕЛЬГИИ! ПОКУПАЙ ОБЛИГАЦИИ

ЧЕТВЕРТЫЙ ЗАЕМ СВОБОДЫ

Под этими напечатанными жирным шрифтом словами солдат в островерхой немецкой каске тащил маленькую девочку прочь от ее бельгийской деревушки.

Ерзая на сиденье и ощущая ритмичное покачивание трамвая, я смотрела на плакат, не в силах отвести от него взгляд. Противоречивые мысли роились у меня в голове, вызывая ощущение сродни головной боли.

Я вдруг осознала, что, спасая американских мальчиков от отправки за океан, папа, возможно, позволял немцам убивать бельгийцев.

Правительство США спасало бельгийцев… позволяя немцам убивать и калечить наших мальчиков.

Шел постоянный обмен одних жизней на другие. Линия между добром и злом расплылась и стала почти неразличимой. Папу и Стивена можно было назвать героями, убийцами или жертвами в зависимости от точки зрения на ситуацию… Собственно, то же самое можно было сказать и о немцах. Все, что касалось войны, не имело никакого смысла. Все казалось плохим и неправильным. Кайзерам, королям и президентам следовало бы выяснять все свои разногласия за столом для армрестлинга, вместо того чтобы втягивать в свое дерьмо обычных людей.

Жжение в глазах усиливалось.

– Боже, пожалуйста, пусть это будет не грипп, – пробормотала я так громко, что женщина в форме горничной обернулась, в ужасе глядя на меня.

Я вбежала в домик тети Эвы, когда уже опускались сумерки, и Оберон встретил меня очередным «Кто там?». Он зашуршал в клетке, и я готова была поклясться, что птичьи крылья коснулись моих волос. В попытке прогнать невидимую птицу я ударила себя по волосам на затылке, схватила подсвечник и ринулась наверх, чтобы оставить там свою черную сумку и насквозь пропитанную потом маску. Мои летные очки, с которыми я была неразлучна и в последние мгновения со Стивеном, и во время моей «смерти» от удара молнией, лежали на кровати среди остальных сокровищ, которые я достала, чтобы освободить место для книг и заметок. Отдавая дань прошлому, я прижала стекла к глазам и застегнула кожаные ремешки на затылке.

Я обошла первый этаж и зажгла там все лампы, после чего смочила пересохшее горло чашкой холодной воды на кухне. Головная боль ослабила хватку. Я снова наполнила стакан и, войдя в гостиную, начала перебирать тетину коллекцию записей для фонографа в поисках музыкального эквивалента «Приключениям Тома Сойера». У нее нашлось несколько арий из оперы «Пираты Пензанса»[11]11
  Комическая опера в двух действиях на музыку Артура Салливана и либретто Уильяма Гилберта (1879).


[Закрыть]. Это было как раз то, что нужно. Я завела ручку фонографа и поставила иглу на место. Пластинка с треском ожила. Какой-то актер хорошо поставленным голосом объявил, что он будет жить и умрет королем пиратов, после чего началось бравурное вступление на клавесине. Откинувшись на спинку старого белого кресла-качалки, я слушала, как пират и его дружная команда поют о том, как восхитительно быть королем пиратов.

От большой бронзовой клетки Оберона доносились запахи, намекающие на то, что ее было бы неплохо почистить. Сорока клевала семена из металлической мисочки, но я пыталась не замечать движений ее головы, так похожей на воронью, глядя прямо перед собой на пустую улицу сквозь линзы очков. На мгновение мир затих и замер, хотя, возможно, мои уши настолько привыкли к вою карет скорой помощи, что перестали их различать. С крыльца бунгало на противоположной стороне улицы мне улыбался, мерцая огоньком свечи, фонарь из тыквы, и я вспомнила, что сегодня Хэллоуин. Похоже, никто, кроме соседей напротив, не отмечал этот праздник – видимо, из-за ассоциаций со смертью. И кошмарами.

Я вздохнула и прижала стакан к груди.

– Эти бедные парни и их сны о войне, – обратилась я к пустой комнате, прежде чем сделать еще глоток.

Во время второго куплета арии я заметила родстер со сверкающими круглыми фарами, возникший перед нашим домом. Король пиратов продолжал заливаться о своем пиратском счастье, в то время как водитель развернул автомобиль на сто восемьдесят градусов и ударился передним колесом о бордюр. Сдав на полметра назад, он снова немного повернул и выровнял машину вдоль тротуара. Это был «кадиллак». Его синий сапфировый корпус сверкал в свете фонаря.

«Кадиллак» Джулиуса.

Я выпрямилась и застыла в кресле.

На пассажирском сиденье сидела тетя Эва – я видела очертания ее рабочей кепки и защитной маски. Сняв очки, я бросилась к входной двери.

Они оба вышли из машины, хлопнув дверцами. На Джулиусе была та же мягкая шляпа, что и накануне, и он держал под мышкой ящик с апельсинами. Тетя Эва смеялась и болтала так возбужденно и радостно, что заметила меня в дверном проеме, только подойдя к крыльцу.

– Мэри Шелли! – Она схватилась за сердце. – Ты меня напугала. Что ты здесь делаешь и почему без маски?

Джулиус, громко топая по ступенькам, поднялся на крыльцо вслед за ней.

– Ты только посмотри! У этого создания действительно есть рот и нос.

Он щелкнул меня пальцем по подбородку, но я отшатнулась.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я.

– Джулиус преподнес мне сюрприз, встретив возле фабрики, и предложил подвезти домой. – Тетя Эва жестом показала, чтобы мы поскорее вошли в дом. – Входите, вы, оба. Мэри Шелли, закрой дверь. Джулиус, прошу, располагайся в гостиной.

Джулиус вместе с ящиком небрежной походкой вошел в дом.

– Кто там? – спросил Оберон.

Не успела тетя сделать и шагу вверх по лестнице, как я схватила ее за запястье.

– Почему он здесь?

– Он одинок и оплакивает свою потерю, поэтому он заехал за мной на верфь. Я пригласила его на ужин. Посиди с ним в гостиной.

– А где будешь ты? – спросила я.

– Наверху.

– Почему?

Она приблизилась ко мне и сквозь зубы пробормотала:

– Потому что я не ожидала его появления, и мне необходимо снять эту ужасную вонючую рабочую одежду и переодеться. Ты себе не представляешь, как мне стыдно. Прошу тебя, будь гостеприимной хозяйкой, пока я не приведу себя в порядок. – Она подтолкнула меня в сторону гостиной и уже более жизнерадостным голосом объявила: – Прошу меня извинить, я вынуждена на несколько минут покинуть вас…

Она взбежала по лестнице, оставив после себя шлейф из запахов машинного масла и пота, настолько густой, что мне показалось, я его вижу.

Я направилась в гостиную и плюхнулась в кресло-качалку напротив Джулиуса.

– Почему ты здесь?

– Ты чем-то расстроена?

– Я просто хочу знать, что тебе нужно.

Он небрежно бросил шляпу на диванную подушку рядом с собой и откинулся на спинку дивана тети Эвы – обтянутого цветастой обивкой образчика мебели Викторианской эпохи. По сравнению с длинным телом Джулиуса диванчик казался кукольным. Маски на нем, как обычно, не было, и его лицо выглядело бледным и измученным. Его глаза покраснели, а зрачки были совсем крошечными, как и накануне вечером.

– Тебе следует быть со мной повежливее, – произнес он. – Я тебе кое-что привез.

Я переключила внимание на ящик с фруктами на полу у его ног.

– Апельсины?

– Нет.

Закряхтев, он поднял ящик, поднес его ко мне и опустился на одно колено возле моего кресла. Мой язык занемел от странного, похожего на мел вкуса, который мне не удавалось распознать.

– Я принес тебе книги Стивена, – сказал он.

Я открыла рот, чтобы ответить, но не смогла произнести ни слова – с моих губ сорвался лишь прерывистый вздох.

Он положил мне на колени толстую книгу в кожаном переплете – «Вокруг света за восемьдесят дней» Жюля Верна. Я глубоко вдохнула густой древесный аромат обложки, перенесший меня в дождливые дни, проведенные со Стивеном в Орегоне.

Вторая книга оказалась «Таинственным островом», романом, который Стивен читал в тот день, когда мы виделись в последний раз. Я коснулась тисненого названия на обложке и вспомнила, как эта книга лежала у него на колене, когда он сидел на нижней ступени лестницы. Будто вдохнула соленый морской воздух и услышала, как волны бьются о берег возле его дома, а также тиканье старинных часов с бледным выщербленным циферблатом и раскачивающимся медным маятником.

По моей щеке скатилась слеза. Джулиан вынул из кармана пальто носовой платок и предложил его мне.

– Спасибо.

Я вытерла глаза.

Он поднялся и сел на маленький круглый столик рядом со мной.

– Я знаю, как вы были близки с самого детства. – Его ледяная ладонь легла мне на плечо. – И я довольно много думал о том, что ты сказала после вчерашнего сеанса. Я не думаю, что ты чокнутая.

Я не сводила глаз с книг Стивена.

– Мэри Шелли, – произнес Джулиус, переместив пальцы на тыльную сторону моей ладони. – Прошу тебя, помоги мне удалить его дух из моего дома.

Эти слова заставили меня посмотреть на него в упор.

– Ты тоже его видишь?

– Нет, но я его слышу. В его комнате. Иногда даже днем. Скрипят половицы, и я знаю, что это он.

– Это то, что мы слышали, когда я в прошлый раз приходила позировать – когда вы с Грейси в ужасе посматривали на потолок и твоя мама поранилась?

– Я… Да, я думаю, это был он. – Его пальцы на моей руке задрожали. – Я даже спать не могу в этом доме. Хочу переехать, но мне нужны деньги.

– Ты планируешь продать дом?

– Не могу. Мой отчим завещал его Стивену и моей матери.

– Как насчет тех денег, которые ты заработал, фотографируя духов?

Он фыркнул:

– Я не из тех, кто умеет копить, складывая монетку к монетке. Поддержание имиджа обходится недешево. Надо производить впечатление на клиентов. А еще есть хобби…

– Тогда не жалуйся, что тебе некуда деваться. Возможно, если бы ты не выбрасывал фотографии Стивена или не бил его…

– Я тебе уже говорил, братья всегда дерутся. Иначе не бывает.

– Ты уничтожал его работы. Он говорил, что ты агрессивный и шарлатан.

– Я говорил, что он избалованный мальчишка, который вечно лезет не в свое дело. Все зависит от того, под каким углом смотреть.

– Я спрошу, не нужно ли чего-нибудь тете Эве…

Он схватил меня за локоть, прежде чем я успела обойти его.

– Не уходи. Я просто хочу, чтобы ты ему помогла. Пожалуйста, Мэри Шелли. Помоги ему упокоиться с миром.

– Тебя-то это почему волнует? – спросила я. – Ты всегда был с ним груб.

– Это не означает, что я хочу, чтобы он страдал. Бог мой, он был всего лишь ребенком. Он… – Голос Джулиуса сорвался, и мой онемевший от холода язык обожгло острым вкусом горя. – Он поступил очень глупо, сбежав на войну, несмотря на то что не был способен толком оказать сопротивление даже дома.

Он закрыл глаза и стиснул зубы. Он с такой силой сжал мою руку, что я почувствовала, как отчаянно он борется с подступающими слезами.

– Господи Иисусе, посмотри на меня. – Он покачал головой и страдальчески усмехнулся. – Кто бы мог подумать, что эта мелочь, мой братишка, когда-то заставит меня плакать?

Я осторожно и мягко сняла его руку со своего локтя.

– Я пытаюсь ему помочь. Если ты хотя бы отдаленно догадываешься, почему он считает, что во Франции его убивали птицы…

– Его убили немцы. Не было никаких птиц.

– Но что-то напугало и травмировало его перед смертью. И я готова побиться об заклад, что он не уйдет, пока не поймет, что с ним случилось.

– Он умер в бою. Что еще ему необходимо знать?

Джулиус отнял у меня свой платок и вытер глаза.

– Может быть, он, как призрак отца Гамлета, нуждается в отмщении за убийство. – Я потерла плечи, вдруг покрывшиеся гусиной кожей. – Я продолжаю считать, что он мог попасть в плен. Все указывает на то, что с ним обращались очень плохо – его пытали.

Вкус горя, которым был охвачен Джулиус, растворился у меня во рту, сменившись онемением, как если бы он пытался отстраниться от боли.

– Джулиус, что еще могло бы помочь ему обрести покой? – спросила я. – Ты жил с ним всю жизнь. Что, по-твоему, я могла бы сделать, чтобы убедить его оставить этот мир?

Джулиус поднял на меня темно-карие глаза. На его лице появилось странное безмятежное выражение, и его дыхание смягчилось.

– Я только что его услышал.

– Что? – Я склонила голову, силясь услышать шепот, но услышала только шаги суетящейся наверху тети Эвы. – Ты уверен, что просто не…

– Мэри Шелли… – Джулиус взял меня за локоть и усадил обратно в кресло-качалку. Понизив голос до заговорщического шепота, он произнес: – Он сказал… он знает, что ты бросила ту фотографию в залив.

Я застыла.

Джулиус наклонился еще ниже. Теперь его лоб находился совсем рядом от моего.

– Он сказал, что нуждается в еще одном снимке рядом с тобой. Прежде чем уйти. Вот что ему нужно.

– Как? – Я сглотнула. – Откуда ты знаешь, что я выбросила фото в залив? Это тетя Эва тебе…

– Он только что сам мне это сказал. Тебе не следовало этого делать. Это его огорчило. Он думает, что ты не хочешь его помнить.

– Нет… он так не думает. Это все птицы…

– Он хочет фотографию.

Я всматривалась в лицо Джулиуса в поисках подтверждения того, что он лжет, но он продолжал смотреть мне в глаза. Я ничего не смогла прочесть на его застывшем лице.

Он взял меня за руки своими ледяными ладонями.

– Я в последний раз запечатлею вас вместе и дам тебе экземпляр этого снимка, чтобы ты сохранила его на память. Тогда ты сможешь с ним попрощаться.

– Но…

– Мэри Шелли… – Он сочувственно улыбнулся. – Чего Стивен хотел больше всего на свете? Что заставляло его сердце биться быстрее?

Я вспыхнула и опустила взгляд.

– Он мечтал стать таким же искусным фотографом, как его отец.

– Нет. Ты знаешь, что это неправильный ответ. – Джулиус прижался ко мне коленом. – Он хотел тебя.

Я закрыла глаза, борясь с подступающими слезами.

Джулиус снова наклонился очень близко, и его дыхание коснулось моей щеки.

– Он не хочет, чтобы ты его забыла.

– Забыть его невозможно.

– Помоги ему. С помощью фотографии. Пригласи его дух на еще один совместный снимок. Докажи, что ты всегда будешь его помнить.

– Но… он ненавидел спиритуалистические фотографии.

– Пожалуйста, Мэри Шелли. – Джулиус сильнее сжал мои руки. – Мне нужна всего одна… последняя… фотография.

Я снова посмотрела ему в глаза и на этот раз увидела что-то необузданное, безумное.

– Подожди… – Я поежилась. – Джулиус, что все это значит? Зачем ты на самом деле сюда приехал?

– Чтобы ты помогла Стивену и мне выбраться из этого забытого богом дома.

– Как один снимок поможет тебе его покинуть?

– Я хочу послать его на конкурс. Некое научное издание находится в поиске доказательств существования привидений. – Его глаза вспыхнули, как взгляд ребенка рождественским утром. – И за веские доказательства они предлагают премию – две тысячи долларов.

– Нет. – Я отняла руки. – Я не стану помогать тебе добывать деньги.

– Если ты приведешь его ко мне, я поделюсь с тобой этой премией. – Он стиснул мое плечо. – Я уверен, что мы могли бы представить веские доказательства – фотографию Стивена, от которой члены высокого жюри выпучили бы глаза от страха, благоговения и уважения.

– Нет! – Я вскочила. – Ни в коем случае. Проклятье, Джулиус, я думала, ты явился сюда, потому что и в самом деле искренне переживаешь за брата.

– Я за него переживаю. Если ты откажешься от этой возможности, то это ты его предашь, а не я. Неужели ты на это пойдешь? Почему ты хочешь, чтобы он продолжал страдать?

Я сделала вдох, собираясь с духом.

– Я уверена, что одной из причин, по которой он беспокойно ведет себя в твоем доме, является то, что ему ненавистно твое отношение к студии отца.

Джулиус отшатнулся, и это придало мне смелости продолжить:

– Стивен сказал, что твое пристрастие к наркотикам и мошенничеству, вероятно, довело его отца до инфаркта. Возможно, он хочет, чтобы ты прекратил лгать и подделывать все эти снимки.

Несколько секунд он молчал, осмысливая мои слова. Его глаза увлажнились и покраснели. Казалось, он вот-вот разрыдается или взорвется в приступе ярости. Он выпрямился, возвышаясь надо мной во весь рост.

– Я не мошенник и не подделываю фотографии. И я не свел своего отчима в могилу.

– Но ты наркоман.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

– Чтобы это знать, мне достаточно просто находиться рядом с тобой. – Я снова сделала глубокий вдох, ощущая, как мое горло немеет, будто от новокаина. – Ты и сейчас не в себе. Возможно, если бы ты пришел в себя, то не испытывал бы потребности преследовать ни в чем не повинных людей.

Он схватил меня за руки выше локтей и поднял, вынудив меня стать на носочки.

– Попробуй пожить с привидением собственного брата и выгнать из дома почти выжившую из ума мать. Попробуй вырасти с отчимом, который любит твоего брата больше, чем тебя. Вот тогда и посмотрим, не станешь ли и ты прибегать к веществам, заглушающим боль.

– Ты причиняешь мне боль.

– Не смей больше никогда называть меня наркоманом и мошенником.

– Отпусти меня.

– Я пришел к тебе за помощью. – Он встряхнул меня. – Я пришел к тебе как брат парня, который тебя любил.

– Отпусти ее!

Тетя Эва подбежала сзади к Джулиусу и повисла на его плечах.

– Оставь меня в покое, Эва.

– Что ты с ней делаешь?

– Оставь меня в покое, глупая и навязчивая женщина!

Он выпустил меня и толкнул мою тетю на пол.

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только моим учащенным дыханием и стуком когтей топтавшегося на своей жердочке Оберона.

Тетя Эва медленно приподнялась, опершись на локти. На ней было коричневое шелковое платье, и от нее пахло духами и пудрой. Маленькие черепаховые гребешки повисли на выбившихся из прически белокурых прядях. Очки криво сидели на носу. На ней не было маски.

– Убирайся из моего дома. – Она с усилием встала и поправила очки. – Я не желаю, чтобы ты когда-либо еще приближался к моей племяннице.

– Нет… Я не могу. Я нуждаюсь в ее помощи!

– Я сказала, убирайся. – Она бросилась к своей стене фотографий, сорвала снимок меня и окутанной в белое покрывало фигуры и швырнула в голову Джулиуса.

Он успел прикрыться одной рукой, и рамка с фото упала на деревянный пол, засыпав его осколками стекла.

Джулиус попятился:

– Ты чокнутая.

Тетя Эва схватила рамку с газетной статьей и снимками призраков солдат и также швырнула в него. Он отскочил, и стекло разбилось у его ног.

– Если ты сию же минуту отсюда не уберешься, я вызову полицию! – Она схватила еще одно фото – с призраком дяди Уилфреда. – Я уверена, что на руках Мэри Шелли остались отпечатки твоих пальцев.

Третья рамка угодила ему в висок. Затем она швырнула ему его шляпу.

Джулиус схватил шляпу, выкрикивая ругательства, которых я никогда прежде не слышала, и бросился в прихожую. Должно быть, он изо всех сил хлопнул входной дверью, потому что дом содрогнулся и остальные снимки на стене гостиной перекосились.

Тетя Эва выдохнула так судорожно, что это скорее походило на всхлип. Она опустила голову и уперлась руками в бедра, дыша так глубоко, как будто каждый вдох исходил из самой глубины ее легких.

Я не знала, что мне делать – утешать ее или убирать стекло.

– Мэри Шелли, ты пострадала? – срывающимся голосом спросила она. – Тебе нужен врач?

– Нет. Ты пришла на помощь прежде, чем он успел причинить мне реальный вред.

– Поверить не могу… Я не понимаю…

Она бросилась на кухню.

Я последовала за ней.

Стоя ко мне спиной, она сняла крышку с плиты, зажгла спичку и помешала тлеющие угли такими движениями, как будто вонзала кочергу в сердце Джулиуса.

– Если хочешь, я могу заняться приготовлением пищи, – предложила я.

Она продолжала мешать угли.

Я потерла плечи, все еще ощущая под тканью рукавов на коже отпечатки пальцев Джулиуса.

– Мне очень жаль, что он так с тобой поступил.

– Я впустую потратила почти год своей жизни, мечтая об этом человеке. Последние месяцы жизни Уилфреда я надеялась только на то, что Джулиус станет для меня всем, не зачахнет и не умрет, снова оставив меня одну. Я понятия не имела, что он такого низкого обо мне мнения, что способен прийти и оскорбить нас, как если бы мы вообще ничего собой не представляли. Почему он в тебя вцепился?

– Мы ссорились из-за Стивена.

Она покачала головой и захлопнула крышку плиты.

– Это я виновата, потому что вечно подталкивала тебя к нему. Я виновата в том, что позволила тебе снова встретиться с другом детства. Мы обе могли избежать сердечных мук, если бы я не потеряла голову из-за… – она промокнула мокрые щеки полотенцем для посуды. – И вот мне уже двадцать шесть лет, а у меня ни мужа, ни детей.

– Я не понимаю, как ты можешь хотеть детей после всех проблем, которые тебе доставляю я.

Она не удержалась от смешка.

– Представь себе, я их хочу. И я… потеряла мужа как раз тогда, когда начала стареть. Я не такая хорошенькая, как ты и твоя мама. Я уже никогда не встречу человека, который меня полюбит.

– Тетя Эва, ты хорошенькая, хотя ты почему-то так не считаешь. И ты не старая. Мама родила меня, когда ей уже исполнилось тридцать.

– Но, родив тебя, она умерла.

– Из-за сильного кровотечения, которое не имело никакого отношения к ее возрасту. У тебя еще есть время родить детей. Разве это не потрясающе, что сейчас ты имеешь возможность ездить в центр города в брюках, с короткой стрижкой и строить корабли, а значит, быть причастной к приключениям, обычно доступным только мужчинам?

Она высморкалась в полотенце.

– Работа не обнимает тебя, когда тебе одиноко. Она не утешает тебя, когда в город врывается грипп-убийца.

Я подошла к ней и положила ладонь на ее гладкое, обтянутое шелком плечо.

– Зато у тебя есть я. Мы позаботимся друг о друге.

В больнице мое прикосновение ее успокоило, и сейчас она снова расслабилась под моей ладонью. Она смотрела на меня распухшими от слез глазами.

– Ты действительно общаешься со Стивеном? Ты и в самом деле слышала и чувствовала его во время спиритического сеанса?

Я стиснула губы и кивнула:

– Да.

– Ты уверена, что все это себе не придумываешь? Я знаю, что тебе тоже очень одиноко. У тебя здесь нет друзей. У тебя нет ни отца, ни школы, что наверняка способно привести к…

– Это действительно он. Клянусь. Похоже, что он нуждается в моей помощи, чтобы понять свою смерть. В противном случае он, вероятно, никогда не упокоится.

Ее губы задрожали.

– Ты считаешь, что он был с тобой не только во время сеанса и похорон?

Я опустила глаза.

– Мэри Шелли, где, по-твоему, ты с ним сталкивалась? – Она сглотнула. – В этом доме?

Я кивнула и посмотрела ей в глаза:

– Он приходит ко мне по ночам. Я его видела и чувствовала. Думаю, кто-то сделал с ним что-то ужасное.

На ее переносице залегла глубокая складка.

– Не бойся его, – произнесла я. – Не похоже, чтобы он собирался причинять нам вред. Ему просто страшно. Думаю, во время войны и эпидемии гриппа спокойствие не способен сохранить никто. Наш мир настолько ужасен, что пугает даже мертвых.

Она отошла от меня и взяла со стола луковицу и кухонный нож.

– Пока я буду готовить ужин, убери разбитое стекло. Давай больше не будем говорить ни о смерти, ни о братьях Эмберсах. С меня на сегодня хватит.

Я исполнила ее просьбу. Кухня была насквозь пропитана вкусом отчаяния, и мне было трудно даже дышать.