Текст книги "Навеки твоя Эмбер. Том 1"

– Конечно, вычеркнуть эту тварь.

Она подхватила выроненное Катариной перо и, обмакнув в чернильницу, быстро подала ей.

– Вычеркните, вычеркните ее, ваше величество. Еще секунду Катарина колебалась, боль и страдание отразились на ее лице, потом она решительно провела жирную черту, и еще, и еще раз, вычеркивая ненавистное имя, пока оно полностью не исчезло под слоем чернил. Ей показалось, что таким образом она уничтожает и саму угрозу своему счастью. Она обернулась и сказала переводчице:

– Передайте леди Саффолк, что я верну ей список завтра утром.

Полчаса спустя в спальню вошел Карл и увидел жену одну и, как всегда, на коленях перед небольшим алтарем, установленным рядом с огромной кроватью под величественным пологом из красного бархата. Карл стал молча ждать, но он уже успел заметить бумагу на туалетном столе и жирную черную полосу на имени Каслмэйн. Он, однако, ничего не сказал, а когда Катарина повернулась к нему с улыбкой, король подошел к ней и подал руку, помогая подняться, но, целуя ее. Карл ощутил напряжение и тревогу в ее маленьком теле.

Несколько секунд они разговаривали о пьесе, которую видели в тот вечер, «Ярмарке Бартоломео» в исполнении Королевского театра. Но все время Катарина с тревогой ожидала разговора о списке и хотела, чтобы Карл сам заговорил об этом. Наконец, когда он, извинившись, собрался перейти в гардеробную переодеться, она быстро заговорила:

– О, сир, пока я не забыла… Миледи Саффолк дала мне сегодня список… он вон там… – она глубоко вздохнула. – Я вычеркнула одно имя. Я уверена, вы знаете, какое именно, – оропливо добавила она чуть более строгим голосом, – Пеналва предупредила ее, что она должна дать ему понять раз и навсегда: так, как было, больше не будет.

Карл остановился, небрежно бросил взгляд через плечо, – он как раз проходил мимо бюро. Он медленно повернулся и поглядел на жену:

– У вас есть возражения против женщины, которую вы никогда не видели?

– Я слышала о ней.

Карл пожал плечами, провел пальцем по усам, улыбнулся.

– Сплетни, – произнес он. – Как люди любят слушать сплетни.

– Сплетни! – воскликнула она, пораженная его безразличным тоном. – Это не могут быть только сплетни! Даже моя матушка говорила мне…

– Прошу прощения, моя дорогая, о моих личных делах знают столь далеко? И поскольку вы так хорошо осведомлены о моих недостатках, то я надеюсь, вы поверите, если я скажу вам, что этот эпизод – в прошлом. Я не встречался с этой леди с тех пор, как мы поженились, и не имею намерения встречаться. Все, о чем я прошу, устроить так, чтобы она не страдала от несправедливых преследований со стороны других придворных дам, кои непременно последуют, если не принять необходимых мер.

– Я не понимаю вас, сир. Разве женщины такого сорта заслуживают чего-то другого? Ведь она – не что иное, как ваша… ваша сожительница!

– Я всегда придерживался того мнения, мадам, что любовницы королей столь же достойные люди, как и жены остальных граждан. Я отнюдь не настаиваю, чтобы она стала вашей подругой, Кэтрин, или даже, чтобы она находилась здесь. Единственное, что требуется для нее, это титул, который значительно облегчит ей жизнь. Вам же это нисколько не повредит, моя дорогая. – Он улыбнулся, стараясь убедить ее: он был удивлен ее упрямством, ибо никогда не замечал прежде такого своеволия у этой маленькой влюбленной женщины.

– Прошу прощения, ваше величество, но я должна отказать. Я готова с удовольствием сделать все, о чем вы попросите, но этого я не могу выполнить. Пожалуйста, сир, попытайтесь понять, что это для меня значит.

Неделю спустя Карл отправился на свидание к Барбаре в близлежащее поместье ее дяди под предлогом охоты. Барбара только что приехала и сразу послала ему отчаянную записку, которая, однако, тронула его значительно меньше, чем терпкий мускусный аромат, исходивший от письма, – особый призывный запах, всегда окружавший Барбару.

Не успел Карл войти в большой холл, украшенный оленьими рогами, старинными рыцарскими доспехами на стенах и огнестрельным оружием, как навстречу уже бежала Барбара. Карл взглянул на нее и как будто вновь увидел эту женщину, еще более прекрасную – у него вообще была короткая память на женские прелести – сияющие фиалковые глаза, блестящие локоны красивых волос, идеально сидевшее на ней платье из темно-красного шелка.

– Ваше величество!

Барбара сделала глубокий реверанс и грациозно наклонила голову. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула, когда Карл наклонился и поцеловал ее в щеку. Она взяла его за руку, и они поднялись по широкой пологой лестнице во внутренние покои.

– Вы прекрасно выглядите, – сказал он, решительно игнорируя ее старания понравиться. – Надеюсь, роды были не особенно тяжелыми.

Барбара весело рассмеялась и прижалась к его руке. Она держалась так же мило и беспечно, как в первое время после их знакомства, перед Реставрацией.

– Тяжелыми! Боже мой, ваше величество, вы же знаете, как это у меня бывает! Мне легче родить, чем перенести малярию, и все говорят, что сын поразительно похож на вас! – О первом ребенке они так не говорили.

А в часовне епископ, лорд Оксфорд и леди Саффолк ожидали Карла и Барбару, держа на руках младенца. Когда церемония крещения закончилась, любуясь малышом, Карл поднял его на руки с таким видом, будто это было для него привычным делом.. Но ребенок расплакался, и его унесли в детскую. Присутствующие на церемонии отправились в небольшую комнату выпить вина и закусить пирожными, а Барбара увела Карла в сторону под предлогом показать ему розарий. Он еще любовался цветами, когда Барбара обратилась к нему.

– Итак, вы теперь женаты, – тихо произнесла она, глядя на короля с нежностью и печалью. – И, говорят, вы сильно влюблены.

Карл задумчиво посмотрел на нее, потом перевел взгляд на ее волосы, грудь, узкую талию. Когда он уловил слабый аромат ее духов, его глаза потемнели. Сластолюбивый Карл уже начал тосковать по женщине, чувственность которой он мог разбудить и которая тоже могла раскалить его. Катарина любила его, но ее невинность и сдержанность вызывали в нем скуку.

Карл вздохнул, стиснув зубы.

– Я счастлив, благодарю вас.

Слабая усмешка скользнула по лицу Барбары.

– И я рада за вас, сир. – Потом она снова вздохнула и задумчиво поглядела в окно. – О, вы и представить не можете, как туго мне пришлось после того, как вы уехали из Лондона! Меня оскорбляли все – от носильщика до приказчика в магазине! Если бы вы не пообещали сделать меня камер-фрау спальни ее величества, я не знаю, как бы я все это пережила!

Лицо Карла исказило смятение, именно этого вопроса он боялся и ждал с тревогой. Ну, конечно, тетка рассказала ей все.

– Я уверен, вы преувеличиваете, Барбара. Думаю, у вас дела пойдут в гору, несмотря ни на что.

Она резко тряхнула головой, черные зрачки увеличились от гнева.

– Что значит, несмотря ни на что?

– Ну, к сожалению, моя жена вычеркнула ваше имя из списка. Говорит, что не хочет иметь вас в своей свите.

– Не хочет! Это же просто смешно! Почему вдруг? Надеюсь, моя семья достаточно хороша для нее! И какой вред я могу принести ей теперь?

– Никакого, – ответил Карл уверенно. – Но все равно она не хочет. Она не понимает нашего английского образа жизни. Я сказал ей, что я бы…

Барбара в ужасе уставилась на него.

– Вы сказали ей, что я ей не нужна! – произнесла Барбара шепотом, полным страха и неверия. – Как вы могли! – Из ее глаз полились слезы, и несмотря на то, что леди Саффолк, отчаянно жестикулируя, подавала ей знаки, Барбара начала срываться в истерику. – Как же вы могли так поступить с женщиной, которая бросила на алтарь любви свою репутацию, принесла в жертву своего мужа и осталась одна, отдала себя на всеобщее презрение ради того, чтобы дать вам счастье! О!.. – Барбара повернулась и прижалась лбом к оконному стеклу, закусив губу. Ее тело сотрясали отчаянные рыдания. – О, лучше бы я умерла при родах! Мне больше незачем жить на свете после того, что вы со мной сделали!

Карл испытывал скорее раздражение, чем сочувствие или уколы совести. Единственное, чего он хотел, чтобы это дело так или иначе утряслось, а кто окажется победителем, Барбара или Катарина, ему было безразлично. «Каждая будет настаивать на своем – женщины вообще не способны услышать другую сторону», – думал он.

– Ладно, я поговорю с ней еще раз, – сказал он наконец.

Но вместо этого Карл поручил решить эту деликатную проблему канцлеру. Старик энергично запротестовал, ибо считал, что Каслмэйн будет поделом, если ее даже вышлют из страны.

Кларендон вышел из комнаты после тяжелого разговора, вытирая платком раскрасневшееся лицо, тряся головой и слегка прихрамывая из-за подагры правой ноги. Карл ожидал встречи с ним в лаборатории. Когда толстый, маленького роста напыщенный старик проходил по галерее, его сопровождали усмешки и шушуканье. Противостояние их величеств стало развлечением для придворных.

– Ну? – спросил король, поднимаясь из-за стола, за которым писал письмо Ринетт, – теперь она стала герцогиней Орлеанской и третьей леди королевского двора Франции.

– Она отказывается, ваше величество. – Кларендон, нарушая традиции, уселся в кресло. Он был измотан, к тому же у него болела нога. – Для такой маленькой, покорной и преданной женщины… – Он снова вытер лицо платком.

– Что вы ей сказали? Вы объяснили, что…

– Я сказал ей все. Я сказал, что ваше величество больше не имеет дел с этой леди… и даже не собирается в будущем. Сказал, что ваше величество испытывает к супруге самые нежные чувства и будет для нее очень хорошим мужем, если она согласится на единственную уступку. О, ваше величество, прошу вас, не посылайте меня больше. Такое дело просто не по мне – ведь вы знаете мое мнение о…

– Меня не интересует ваше мнение! – резко воскликнул Карл, хотя обычно он выслушивал со снисходительной терпеливой улыбкой любую критику со стороны канцлера по поводу своего поведения, нравственности и интеллекта. – В каком она была состоянии после разговора с вами?

– Она так горько рыдала, что, боюсь, совсем растаяла от слез.

В тот вечер Карл вошел в комнаты жены, настроенный решительно и твердо. Его мать отличалась властным характером, любовница – тоже, но он не собирался стать покорной овечкой в собственном доме. Его не столько волновала судьба Барбары Пальмер, сколько он хотел сам отстоять принцип: не жена, а он, муж, принимает решения. Катарина встретила его не менее решительно, хотя лишь час назад на выступлении хора итальянских евнухов они вежливо улыбались друг другу.

Король поклонился:

– Мадам, надеюсь, вы готовы проявить благоразумие?

– Да, сир, если и вы – тоже.

– Я прошу вас только об одном одолжении, Кэтрин. Если вы пойдете мне навстречу, я обещаю никогда больше не ставить вас в затруднительное положение.

– Но это одолжение – самое неприятное из всех, о которых муж может просить свою жену. Я не могу согласиться! Я никогда не соглашусь! – Она неожиданно топнула ногой и вскричала с такой яростью, что король опешил. – И если вы еще раз заговорите об этом, я уеду домой, в Португалию! – Катарина посмотрела на него долгим гневным взглядом, потом она разрыдалась, повернулась к нему спиной и закрыла лицо руками.

Они долго молчали. Катарина пыталась сдержать слезы, размышляя, отчего бы ему не подойти и не утешить ее, не сказать, что он понял, насколько для нее невозможно принять в свою свиту шлюху, получившую отставку. Ведь он казался таким добрым, нежным и мягким, она не могла понять, что с ним случилось, отчего он так переменился. Конечно, раз он так беспокоится, чтобы эта женщина получила титул, значит, он по-прежнему любит ее.

Но Карл, упрямство которого взыграло еще больше, представил себе дальнейшую жизнь под пятой жены – покорный и безвольный король и его жена – маленький деспот. Она так и не поняла, что здесь он хозяин.

– Что ж, мадам, не возражаю, – ответил он наконец. – Но прежде, чем отплыть, мне кажется разумным выяснить, согласится ли ваша мать принять вас обратно. Для этого я сначала вышлю в Португалию ваших приближенных.

Пораженная Катарина резко обернулась к нему, она не могла поверить: ее приближенные были единственными людьми в этой странной и страшной стране, к кому она могла прильнуть в трудную минуту, и вот теперь, когда ей особенно нужна поддержка, когда даже муж оказался против нее, он собирается отослать их.

– О, прошу вас, сир, – Катарина умоляюще протянула к нему руки.

– Доброй ночи, мадам, – откланялся Карл.

К великому облегчению всего двора большинство этих ужасных созданий из свиты исчезли через несколько дней. Остались только священники и несколько кухонных слуг. Карл не стал беспокоиться насчет письма с объяснением, отсылая свиту жены. Он хотел чтобы вдовствующая королева сочла этот шаг проявлением недовольства тем, что в последний момент она выплатила большую часть приданого своей дочери специями, а не золотом, как было оговорено в брачном контракте.

Борьба королевской четы еще несколько дней продолжалась.

Почти все время Катарина пребывала в своих покоях, когда же они появлялись на людях Карл едва разговаривал с ней. Встречаясь на балу, в саду или в ложах театра, придворные спрашивали друг друга: «Вы сегодня идете посмотреть схватку королевы с королем?» Молодежь из Пальмерского окружения желала победы Барбаре, потому что она представляла их образ жизни, те что постарше и рассудительнее, симпатизировали королеве, но хотели, чтобы она лучше разбиралась в мужской психологии и была более покладистой, ибо проявление такта чаще приводит к результатам, чем открытая борьба и взаимные угрозы. Как всегда. Карл выслушивал мнение обеих сторон, но оставался при своем мнении.

В любом деле, которое, как ему казалось, могло нарушить его покой и доставить неудобства, он предпочитал собственное решение; именно так он поступал и сейчас.

Королева Генриетта Мария намеревалась нанести визит своему сыну, и Карл отнюдь не хотел, чтобы она застала Катарину надутой а дом в полном расстройстве. Решив положить конец всем безобразиям раз и навсегда, он распорядился, чтобы Барбара приехала в Хэмптон Однажды в конце июля гостиную Катарины заполнило особенно много гостей, Столько людей не уместилась в комнате, и они столпились в прихожей. Атмосфера казалась раскаленной —Катарина не могла понять причины, и ждала объявления короля. Помимо своей воли Катарина с волнением поглядывала через головы присутствующих в сторону входной двери. Карл всегда был рядом; даже когда он полностью игнорировал ее – она находила некоторое облегчение от самого присутствия короля. И вот теперь, одинокая и покинутая, Катарина сделала над собой усилие, чтобы улыбаться, при этом закусила нижнюю губу изнутри, чтобы губы не дрожали. В горле у нее стоял комок.

«О Господь Всевышний, – думала она в безысходной тоске, – зачем я только приехала в Англию! Зачем я вышла замуж! Как бы я хотела вернуться домой! Ведь я была там счастлива…»

Катарина перенеслась в мечтах к тем тихим теплым дням, когда она могла не спеша прогуливаться по монастырскому саду, наслаждаясь родным португальским солнцем, могла взять с собой кисти и палитру и заняться живописью, пытаясь передать контраст между белизной стен монастыря и голубыми тенями, или же вышивать, прислушиваясь к приглушенному бормотанью молящихся в часовне. Какой спокойный, безопасный мир! Она позавидовала той Катарине.

Тут она неожиданно увидела мужа и застыла, по телу прошла волна холода, печальное и мечтательное настроение мгновенно улетучилось. Настороженная и в то же время счастливая, что видит его, Катарина знала, что он не станет проявлять к ней внимания. Она чуть улыбнулась: «Какой он высокий и красивый! О, я действительно люблю его!» Она едва ли посмотрела на женщину рядом с королем, одетую в белое кружевное платье с блестками.

Когда свита приблизилась, все умолкли – глаза наблюдали, слух напрягся. Катарина взглянула на женщину только тогда, когда он тихо, но отчетливо произнес ее имя. Катарина протянула руку, женщина упала на колени и поцеловала руку королевы.

В этот момент Катарина почувствовала, как Пеналва схватила ее за плечо и прошипела в ухо:

– Это Каслмэйн!

Катарина непроизвольно отдернула руку и повернулась к Карлу, удивленная, вопрошающая, не веря своим глазам. Но Карл с вызывающим спокойствием, даже холодно и жестоко глядел на жену, будто он ожидал протеста с ее стороны. Катарина перевела свой взгляд на леди Каслмэйн, которая поднялась с колен. На ее прекрасном лице читалось торжество и насмешка.

Вдруг Катарине стало нехорошо, перед глазами у нее все поплыло, в ушах возник непрерывный звон, комната стала черной, свет померк. Она качнулась вперед, встала с кресла. От падения ее удержали руки двух пажей и Пеналвы, глядевшей на Карла с холодной ненавистью. На лице Карла появился ужас, он невольно протянул руку, но потом быстро опомнился, сделал шаг назад и остался стоять, а королеву вынесли из комнаты.

Глава восемнадцатая

Благодаря должности Рекса Моргана при королевском дворе, Эмбер могла присутствовать на церемонии торжественного въезда короля и королевы в Лондон. Чтобы лучше все видеть, она забралась на возвышение у одного из зданий на берегу Темзы.

Набережные заполнялись толпами народа, баржи и лодки на реке стояли так тесно, что по ним можно было перейти Темзу от Вестминстерского Аббатства до лестницы Чаринг-Кросс; на ветру развевались знамена, а по воде плыли гирлянды цветов. Заиграла музыка, а когда появилась первая из вереницы позолоченных лодок с королевской свитой, раздался пушечный залп. Все громко закричали приветствия, над городом поплыл звон колоколов всех церквей и часовен.

Эмбер стояла с краю и старалась ничего не пропустить. Ветер растрепал ее длинные волосы. Рядом расположились три молодых человека, они только что пришли из Хэмптон-Корт и сейчас рассказывали Эмбер о том, как королева упала в обморок, когда ей представили Каслмэйн, и как рассердился король, посчитавший, что жена сделала это нарочно, чтобы досадить ему.

С тех пор, – говорил один из молодых франтов, – миледи ходит на все балы и приемы, и говорят, что его величество снова спит с ней.

Разве можно его винить за это? – вступил в разговор другой мужчина. – Королева уж очень хрупкое существо, а что касается оливковой кожи…

Эй, черт подери, – перебил его третий, – кажется, появился сам граф!

По толпе пронесся шепот, люди стали подталкивать друг друга локтями, но Роджер Пальмер ни на кого не обращал внимания, и взгляды толпы вновь переключились на августейшую чету, ибо по Темзе двигалась большая королевская баржа. Несколько минут спустя по лестнице уже поднималась Барбара. Ее сопровождала красивая фрейлина, миссис Уилсон и нянька, державшая на руках маленького сына. Барбара небрежно кивнула мужу, который холодно поклонился ей. Тут к ней подскочили те три франта – они прервали беседу с Эмбер, даже не извинившись перед ней.

Рассерженная этим, а также самим фактом появления ненавистной ей женщины, Эмбер возмущенно тряхнула головой и отвернулась. «Я-то, во всяком случае, не стану разглядывать эту выскочку, эту деревенскую бабу!» – зло подумала она. Но кроме нее никто, казалось, так не считал.

Вдруг она услышала поразительно знакомый мужской голос, кто-то взял ее за плечо. Эмбер обернулась и увидела графа Элмсбери, который дружески улыбался ей.

– Черт меня подери, если это не миссис Сент-Клер! – вскричал граф. Он наклонился, поцеловал ее, и Эмбер была так очарована теплотой его улыбки и восхищением в его взгляде, что мгновенно простила ему, что когда-то он не выручил ее и не ответил на письмо из Ньюгейта.

– О Элмсбери!

Ей хотелось забросать его многочисленными вопросами: «Где Брюс? Вы не встречали его? Он здесь?» – но гордость заставила ее смолчать.

Элмсбери отступил на шаг и оглядел Эмбер с ног до головы.

– Да вы, я вижу, процветаете, дорогая! Не сомневаюсь, судьба не обидела вас…

Эмбер забыла и Льюка Чаннелла, и Ньюгейт, и Уайтфрайерз. Она улыбнулась ему только уголками губ и спокойно ответила:

– Дела идут неплохо. Я ведь теперь актриса…в Королевском театре.

– Не может быть! Я слышал, что нынче на сцене стали выступать женщины, но вы – первая актриса, которую я вижу. Последние два года я провел в деревне.

– О, тогда, вероятно, вы не получали моего письма?

– Нет, а вы писали мне?

Эмбер небрежно махнула рукой.

– О, с тех пор столько воды утекло. Я писала в декабре, полтора года назад.

– А я уехал из города в конце августа шестидесятого, Я пытался найти вас тогда, но хозяин «Королевских сарацинов» сказал, что вы съехали и отправились в неизвестном направлении, а на следующий день я и сам уехал в Херефордшир – его величество вернул мне мои земли.

В этот момент раздался оглушительный шум: королевская баржа пристала к берегу, и король с королевой сошли на землю, к ним навстречу вышла королева —мать.

– Боже мой, – крикнула Эмбер, – что за дьявол! Посмотрите, как вырядилась ее величество! – Издали Катарина в своем одеянии выглядела почти квадратной, при движении это сооружение неловко раскачивалось из стороны в сторону.

– Это же фижмы! – прокричал Элмсбери. – Такие штуки носят в Португалии!

Когда толпа начала наконец рассасываться, Элмсбери взял Эмбер под руку и предложил довезти до дому. Они обернулись и увидели Барбару в широкополой мужской шляпе. Она стояла в нескольких футах от них. Барбара помахала Элмсбери рукой и улыбнулась, но Эмбер успела заметить враждебный взгляд, брошенный на нее. Эмбер вздернула подбородок, опустила ресницы и гордо проплыла мимо, не удостоив Барбару взглядом.

Карета Эмбер ожидала ее на Кинг-стрит в ряду многих других. Увидев карету, Элмсбери даже присвистнул:

– Вот это – да! А я и не знал, что актерам так хорошо платят!

Эмбер накинула на плечи плащ, который подал ей Иеремия, – уже смеркалось и становилось прохладно. Подобрав юбки, она многозначительно через плечо улыбнулась Элмсбери.

– Актерам, может быть, и не очень. Но за другие таланты – да. – Она поднялась в карету и рассмеялась. Элмсбери тяжело опустился рядом с ней.

– Похоже, что наша деревенская скромница в конце концов прислушалась к голосу Дьявола.

– Что мне оставалось после того, как… – Она смолкла, покраснела и торопливо добавила: – Я убедилась, что у женщины есть только один путь, чтобы не пропасть в этом мире.

– .Да, только один путь, чтобы либо жить хорошо, либо продвинуться далеко. Кто вас содержит?

– Капитан Морган из конной гвардии его величества. Вы его знаете?

– Нет. Наверное, я отстал от моды как в одежде, так и в амурных делах. Ничто так скоро не отлучает мужчину от светской жизни, как жена и жизнь в деревне.

– О, так вы женились! – Эмбер понимающе усмехнулась, будто он признался в каком-то неблаговидном поступке.

– Да, теперь я женатый человек. Уже два года будет пятого числа будущего месяца. У меня два сына, одному чуть больше года, другому – два месяца. А у вас… вы разве… – Он выразительно взглянул на ее живот, но не уточнил вопроса.

– У меня тоже мальчик! – неожиданно вскричала Эмбер, она не могла больше сдерживаться. – О Элмсбери, вы должны увидеть его! Он так похож, на Брюса! Скажите мне, Элмсбери, где он? Он вернулся в Лондон? Вы его видели? – Она больше не беспокоилась о том, как это выглядит. Она жила счастливо с Рексом и начала думать, что не любит больше Брюса Карлтона, но встреча с Элмсбери снова пробудила неизбывную тоску по Брюсу.

– Слышал, что Брюс на Ямайке и оттуда отправился на захват испанских кораблей. Боже мой, милочка, только не говорите, что все еще…

– А что поделаешь, если так и есть! – проговорила Эмбер со слезами в голосе. Она быстро отвернулась к окну.

Элмсбери стал утешать ее. Он подсел ближе и обнял Эмбер за плечи.;

– Ну же, дорогая, не плачьте. Господи, я не хотел обидеть вас.

Эмбер положила голову ему на плечо.

– Как по-вашему, когда он вернется? Ведь его уже два года нет…

– Не знаю. Но, вероятно, на днях, когда мы меньше всего будем ожидать, его корабли войдут в порт.

– И тогда он останется здесь, да? Он больше не уплывет? Как вы полагаете?

– Боюсь, милочка, что уплывет снова. Я знаю Карлтона лет двадцать, и он всегда либо возвращался домой, либо уезжал куда-то. Он не сидит долго на одном месте. Виной тому, наверное, его шотландская кровь. Это она гонит его в новые странствия.

– Но ведь теперь все должно быть по-другому, теперь, когда король вернулся. У Брюса есть деньги, и он может жить при дворе, не ползая на животе, – он говорил, что терпеть этого не может.

– Дело не только в этом. Он вообще не любит королевский двор,

– Не любит?! Да это же просто смешно! Да там все бы жили, если бы у нас была возможность!

Элмсбери пожал плечами.

– Тем не менее, он не любит двор. Двор никто не любит, но мало у кого хватает мужества отказаться.

Эмбер передернула плечами и стала подниматься, ибо карета как раз подкатила к ее дому.

– Все равно, это чушь какая-то, – сердито пробормотала она.

Ее служанки Гэтти не было дома, Эмбер отпустила ее посмотреть приезд королевской четы, а потом навестить отца. Пруденс Эмбер давно уволила, когда, неожиданно вернувшись, застала ее вырядившейся в лучшее платье хозяйки. До Гэтти Эмбер нанимала еще двух, но одну уволила за мелкое воровство, другую – за лень. Эмбер послала Иеремию в таверну «Медведь» принести угощение. Таверна славилась отличной французской кухней.

Эмбер с гордостью показывала Элмсбери свои апартаменты, указывала на каждую мелочь, чтобы, не дай Бог, он не упустил чего-нибудь. Рекс отличался щедростью и покупал для нее все, чего бы она ни попросила. А потом он зарабатывал деньги, играя в карты в «Грум Портерз» или в других тавернах.

Из последних приобретений Эмбер особенно гордилась комодом, изготовленным в Голландии из красного бразильского дерева с черными прожилками и с красивой резьбой, черной лакированной китайской ширмой, маленькими безделушками, стоявшими на полочках: веткой коралла, стеклянным оленем, старой китайской точилкой с рукояткой, украшенной серебряным филигранным узором. А над камином висел ее портрет в три четверти.

– Ну, что вы обо мне думаете? – спросила она, указывая на портрет и бросая в сторону муфту и веер.

Элмсбери сунул руки в карманы и стал раскачиваться на каблуках, склонив голову набок.

– Что ж, милочка, хорошо, что я увидел вас сначала во плоти и крови, иначе решил бы, что вы ужасно располнели. А с кого писали губы, они не ваши.

Эмбер рассмеялась и поманила его в сторону спальни, где начала вытаскивать шпильки из волос.

– Жизнь в деревне не так уж вас изменила, Элмсбери, вы остались таким же галантным, каким были всегда. Вы обязательно должны увидеть миниатюру, которую написал с меня Самюэль Купер. Я позирую в роли Афро… – ох, забыла, как он назвал, ну, в общем Венеры, рожденной из морской пены. Я там стою вот так… – и она приняла легкую грациозную позу, – и на мне ничего не надето.

Элмсбери сел верхом на низкий стул, убрав руки,за спину, и одобрительно хмыкнул.

– Звучит очень заманчиво. Где эта миниатюра?

– У Рекса. Я подарила ему в день рождения, и с тех пор он с ней не расстается, носит на сердце. – Эмбер зло усмехнулась и начала развязывать банты на платье. – Он без ума влюблен в меня, даже жениться собрался.

– А вы собираетесь?

– Нет, – она энергично встряхнула головой, показывая, что не желает даже обсуждать вопрос о браке, – я не хочу замуж.

Подхватив халат, она зашла за ширму переодеться в домашнее. Из-за ширмы виднелась только ее голова и плечи. Эмбер начала раздеваться, перекидывая на верхний край ширмы предметы туалета один за другим и не прекращая беседы с графом.

Наконец пришел слуга, и они отправились в столовую. Рекс прислал записку, что будет на дежурстве допоздна, иначе Эмбер ни за что не осмелилась бы ужинать с мужчиной, одетая только в халат, ибо она давно убедилась, что Рекс не шутил, заявив, что если он берет ее на содержание, то не потерпит никого рядом. Он не допускал, чтобы театральные франты слишком тесно обступали ее или вели себя нахально, не разрешал принимать кого-либо в доме, хотя многие актрисы устраивали устренние приемы точно так, как придворные дамы, и любили беседовать с мужчинами во время утреннего одевания. В результате запретов Рекса многие знакомые Эмбер совсем перестали общаться с ней. Рекс слыл искусным фехтовальщиком, а большинство театральных ловеласов предпочитали обратиться к аптекарю за средством от сифилиса, а не к хирургу из-за колотой раны.

За ужином Эмбер и Элмсбери оживленно вспоминали прежние дни и вели себя, как старые добрые друзья после долгой разлуки, им было что сказать друг другу. Эмбер поведала о своих успехах, но не о трудностях, о победах, но не о поражениях. Элмсбери ничего не узнал о Льюке Чаннелле, о Ньюгейте, матушке Красной Шапочке или Уайтфрайерз. Эмбер изобразила дело так, будто сохранила большую часть из тех пятисот фунтов, что ей оставил Карлтон. Она сообщила, что хранит деньги у банкира, и Элмсбери похвалил ее осторожность и рассудительность, столь необычную для большинства одиноких молодых девушек из деревни, особенно в Лондоне.

Два часа спустя они сидели рядом на длинной бархатной зеленой кушетке, держа в руках уже пустые бокалы и глядя на угасающие угли в камине. И тут Элмсбери обнял ее и поцеловал. На мгновение Эмбер заколебалась, она напряглась, представив, в какой ярости был бы Рекс, узнав, что другой мужчина целовал ее. Но Элмсбери нравился ей, к тому же он был связан в ее сознании с Брюсом Карлтоном, – и Эмбер расслабилась, прижалась к нему и не протестовала, пока тот не предложил ей перейти в спальню.

Тогда она неожиданно вскинула голову и подтянула ворот халата.

– О, лорд Элмсбери, я не могу! Я не должна была давать вам повода так подумать! – Она встала, чувствуя легкое головокружение от вина, и прижала голову к камину.

– Боже мой, Эмбер, я-то думал, что вы стали наконец взрослой! – В голосе Элмсбери звучала досада и раздражение.

– Не в этом дело, Элмсбери. Не потому, что я все еще… – Она хотела сказать «жду Брюса», но сдержалась. – Но Рекс. Вы не знаете его. Он ревнив, как венецианский мавр. Заколет вас в два счета, а меня лишит содержания.

– Если не узнает, ничего не случится.

Она скептически улыбнулась, поглядев на него:

– Еще не родился такой мужчина, который переспит с женщиной и уже через час не расскажет об этом своим знакомым. Ловеласы говорят, что половина удовольствия от совращения женщины состоит в разговорах об этом.

– Ну я-то не ловелас, и вы об этом прекрасно знаете. Я – влюбленный в вас мужчина. Или зря я сказал об этом. Я и сам не знаю, влюблен я в вас или нет. Но я хотел вас с первого дня, как увидел. Знайте, то, что я сказал в тот вечер, правда, поэтому не отталкивайте меня. Сколько вы хотите? Я дам вам двести фунтов, можете передать их на хранение в банк на тот день, когда они вам понадобятся.