Текст книги "Розовая гавань"

Глава 26

– Почему ребенок солгал? – осведомился Северн.

– Она не лгала, она сразу рассказала мне о том, что видела, когда Гастингс выбежала из зала с куницей.

– Абсурд, – возмутилась Гастингс.

– Почему же она ничего не сказала мне?

– Девочка боится, ведь тебе известно, как обращался с ней отец. Она боится всего на свете. И она не сразу поняла, что сделала Гастингс, не думала ни о чем плохом. Но позже она испугалась.

– Я ничего не добавляла в свой кубок, – отчеканила Гастингс. – Я не собираюсь убивать себя. По-твоему, вино и скатерть тоже украла я? Все равно никто, кроме меня, не смог бы определить, какой это был яд.

– Кроме тебя и Ведуньи, – поправила Марджори.

– Скажи-ка, Марджори, когда именно, по словам Элизы, моя жена отравила вино?

– Откуда мне знать? Наверное, перед обедом. Гастингс, я не хочу, чтобы ты наказывала Элизу.

– Наказывала? С чего ты взяла?

– Погоди, Гастингс, – вмешался Северн, – мы вместе расспросим Элизу.

Но из этого ничего не вышло, девочку они найти уже не смогли.

– Значит, расспросим ее позже, – утешил Северн жену, легонько щелкнув по носу. – Она просто ошиблась, ты напрасно переживаешь.

– Девочка намеренно лжет, Северн!

– Возможно. Сейчас я должен идти. Не забудь, я хотел бы расспросить ее вместе с тобою.

Северн тоже боится, что она побьет эту лгунью? Гастингс прижала руки к животу. Опять накатила дурнота. Ухватившись за спинку кресла, она молча глядела, как муж выходит из зала, а потом и сама направилась во двор подышать воздухом. День выдался прекрасным, но Гастингс было не до этого.

– Ты спасла его куницу, – раздался голос Марджори. – Тебе удалось добиться этим гораздо большего, чем если бы ты отравилась своим вином.

– Что ты сказала, Марджори?

– Если Элиза права, а я в этом уверена, тебе удалось добиться большего, чем простая жалость. Ты же спасла этого проклятого зверя. Опрокинув кубок, ты позволила кунице лизнуть отравленного вина, и у тебя появился шанс, Гастингс. Неплохой шанс.

– Ты думаешь, я смогла бы отравить Триста? Ведь он же чудом не умер.

– Ревнивая женщина пожертвует чем угодно, чтобы устранить соперницу. Видимо, ты не побоялась даже убить ребенка.

Гастингс почесала за ушами козу Джильберту. Та жевала кожаную подвязку оружейника. Надо уговорить его не убивать за это козу, возможно, ее молоко понадобится ребенку. Ребенку, которого она, по мнению Марджори, не побоялась бы убить. От одной этой мысли у нее кровь застыла в жилах.

– Да, Марджори, я ревную. И хотя это чувство мне противно, от него никуда не денешься. Но скоро ты уедешь отсюда. Скоро выяснится, зачем лгала девочка, которая почему-то тебя обожает. Она понимает, что ты заришься на мое место, и готова чем угодно помочь тебе. Однако ты мне не соперница. Я графиня Оксборо, а не ты. Или ты хочешь быть содержанкой моего мужа? На здоровье.

Марджори засмеялась. Неужели в этой женщине нет изъяна? Пожалуй, если не принимать во внимание ее душу.

– Гастингс, меня обожает не одна Элиза. Не только она желает мне счастья. По-твоему, я вернусь в Седжвик?

– Да.

– Увидим. Впрочем, это не важно. Ты сегодня уже не такая бледная и не так похожа на старуху. Справишься ли с обязанностями хозяйки Оксборо?

– Уже справилась, Марджори.

– А вот и сумасшедшая мамаша Северна.

– Она выздоровела. Даже Ведунья не уверена, было ли настоящим безумием то, что ее поразило. Хотя сейчас уже все равно, она опять здорова.

– Ты наблюдала за ней не так внимательно, как я. У нее дикий взгляд, и ходит она скованно. Ее надо посадить под замок.

– Твои мысли становятся все яснее, Марджори. Очень темные и извращенные мысли. Не ты ли отравила мое вино?

Казалось, Марджори вот-вот ударит ее. Дыхание прерывалось, нежные ручки сжались в кулаки, и она прошипела:

– Северн хоть раз говорил о своей любви в тот момент, когда входит в тебя? Целовал ли он тебя в ухо, шепча, какая ты красавица, как ты ему нужна, какое наслаждение ему даришь?

Гастингс отвернулась от нее и поспешила навстречу леди Морайне. У нее из головы не шел тот флакончик. Вечером она подольет Северну любовного зелья.

– Значит, сучка вылезла из норы и заговорила с тобой в открытую, Гастингс.

– Да.

– Обещала, что не остановится, пока не займет место хозяйки Оксборо?

– Нет, Элиза обвинила меня в том, что я сама добавила яд и нарочно отравила Триста. Марджори ее поддерживает. Мол, я хотела вызвать у Северна жалость. – Гастингс потрепала козу, почти успевшую дожевать подвязку. – Скорее, Джильберта, а то оружейник тебя застанет. Я решила сегодня вечером напоить Северна любовным зельем.

– Хорошо. Признаюсь, я и ведать не ведала о любви сына и Марджори. Конечно, муж не допускал меня к общению с мальчиками, боялся, что тогда они вырастут излишне мягкими. Это было еще до того, как у меня помутился рассудок.

– Ваш рассудок в порядке. Дело в чем-то ином.

– Ведунья способна на любое чудо, – засмеялась леди Морайна, ласково похлопав Гастингс по руке. – Ты всегда в это верила, так поверь и сейчас.

– Я верю, даже сомневаюсь, надо ли вам принимать лекарство. Может, в этом уже нет нужды.

Затем Гастингс приступила к обычным хлопотам. Отправила слуг чистить отхожие места, вонь от которых разносилась по всему замку, взглянула на работу искусных прях, обученных еще матерью, обсудила с Макдиром блюда на несколько ближайших дней, прополола грядки в цветнике и подвязала водосбор. Солнце уже достигло зенита и начало припекать. Рана побаливала, и Гастингс слегка помассировала бок. Вдруг что-то заслонило ей солнце. Рядом стоял Макдир, который обычно не высовывал носа из кухни.

– Куница вылакала весь бульон, но я беспокоюсь. Она бегает не так шустро, как раньше. Это ничего, Гастингс?

– Ничего, Трист с каждым часом поправляется. Он съел бульон, а потом еще немного хлеба. Северн не спускает с него глаз, по-моему, он даже на мечах упражняется, не выпуская Триста из-под туники.

Макдир помялся, теребя неуклюжими пальцами цветы аллиума, и сказал:

– Хорошо, что ты вернулась, Гастингс.

– Конечно. А ты разве не ладил с Марджори?

– Ах, она прекрасна, словно утренняя звезда. – Повар с чувством прижал руки к груди.

«Даже ты, Макдир!»

– Но знаешь, Гастингс, эта женщина холодна как лед. Она все время строит козни и прикрывается ослепительной улыбкой. Приглядывай за нею, Гастингс. Людям известно про яд, и многие считают, что вино отравила она.

– Я не желаю за ней приглядывать. Я желаю от нее отделаться.

– Ну так отправь ее восвояси, Гастингс. Прямо сегодня.

Возвращаясь в зал, Гастингс думала о том, что больше всего на свете ей хочется, чтобы Северн любил только ее, и пусть тогда возле него увивается Марджори или еще какая-нибудь красавица. Однако ей совершенно не хотелось добиваться этого с помощью зелья.

Бок разболелся не на шутку, видимо, она слишком усердствовала в цветнике. Гастингс с трудом поднялась в спальню. Через два дня Ведунья снимет швы, и тогда Северн накажет жену за бегство. И, может быть, тогда он вернется к ней в постель.

Северн восседал в своем кресле и выглядел холодным и неприступным. Обычно он разговаривал с девочкой, сидя на корточках и понизив голос. Но не сейчас.

– Подойди ближе, Элиза. Не кривляйся, у меня нет времени, чтобы тратить его впустую.

Та сделала несколько шагов, отчаянно заламывая пальцы, но Северна, видимо, совершенно не трогал детский испуг.

– Ты обвинила мою жену в том, что она сама отравила себя. Объясни, почему ты так считаешь. – Девочка задрожала. – Хватит! Ты возвела на Гастингс тяжкое обвинение и должна отвечать, иначе пеняй на себя.

Элиза, к удивлению Гастингс, смело выдержала его взгляд, затем посмотрела на Гастингс, и детское личико, такое чистое и невинное, отвратительно сморщилось.

– Я видела ее. Да, да, видела, как она пробралась в зал, оглянулась, нет ли кого рядом, и высыпала порошок в свой кубок.

– Когда? – подался вперед Северн. – Когда именно ты застала Гастингс за этим занятием?

– Вчера, перед самым обедом.

– Что на ней было надето?

– Надето? – Элиза оглянулась в поисках Марджори.

– Так что же, Элиза? Смотри мне в глаза.

Девочка готова была заплакать, сбежать.

– Не помню, – прошептала она.

– Это же было только вчера, Элиза.

– Платье того самого цвета, от которого она становится как желтушная.

Северн рванулся вперед, чтобы ухватить Элизу за руку.

– Стой на месте и послушай меня, Элиза. Я ни разу не видел, чтобы зал оставался пустым хотя бы на одну минуту. Ты говоришь, здесь никого не было, кроме Гастингс и тебя?

– Да. Она меня не видала. Я умею прятаться.

– Мадам Агнес! Подойдите сюда и расскажите, чем занималась Гастингс перед обедом.

– Она была со мной, вашей матушкой и Алисой. Мы помогали ей надеть шафрановое платье, и она оставалась с нами, пока не пришло время спуститься к обеду.

– Надо ли, чтобы это подтвердила и моя мать? – обратился Северн к Элизе. – Или Алиса?

– Ненавижу тебя! Ненавижу Гастингс! Хочу домой, с Марджори!

Девочка бросилась к опекунше, прижалась к ней всем телом, спрятав лицо в складках ее платья.

– Прости меня, Гастингс, все это не очень-то приятно.

Он замер, глядя на Марджори, старавшуюся утешить Элизу. Черт побери, при виде ее красоты у него всякий раз тяжелело в паху. Да и у кого бы на его месте не тяжелело? В этот миг Марджори подняла на Северна невинные очи.

– Можешь забрать девочку в свою комнату, – приказал он. – И не забудь объяснить ей, что нехорошо лгать. Мне совершенно не нравится, как ты воспитываешь ее, Марджори. Элиза очень изменилась, стала пронырлива, все чаще лжет. Мне это не нравится.

У Гастингс отнялся язык от изумления. Он осуждает свою богиню? Но ведь Северн прав. Элиза очень изменилась, стала двуличной. Неужели виновата только Марджори? С другой стороны, вряд ли Элиза сама могла связать шафрановый цвет платья с желтухой. Наверняка это сказала Марджори, а девочка лишь повторила, желая уязвить Гастингс.

Северн повелительно махнул рукой, и Марджори с Элизой поспешили из зала.

– Обедать будете у себя в комнате.

Марджори и виду не подала, что слышит его приказ.

Гастингс едва удержалась, чтобы не броситься мужу на шею. Он сделал выбор и теперь без промедления отправит их в Седжвик.

– Надеюсь, хотя бы у мадам Агнес хватает совести говорить правду, – заявил Северн. – А моя мать скажет что угодно, лишь бы покрыть тебя. И Алиса тоже.

Вот так. Руки Гастингс непроизвольно потянулись к серебряной вазе с холодной водой. И она выплеснула ее на мужа.

– Ублюдок!

Трист высунул наружу мокрую мордочку, недоуменно взглянул на Гастингс, потом на хозяина.

Тот немедленно поднялся. Испуганная Гастингс отскочила, но успела отбежать лишь фута на три. Северн подтащил ее обратно, стараясь не задеть рану, и повернул к себе лицом.

– Ты меня боишься, но все равно делаешь такие вещи, – очень тихо сказал он. – Ты продолжаешь выставлять меня на посмешище всякий раз, когда тебе взбредет в голову.

– Ты назвал меня лгуньей. Ты назвал лгуньей собственную мать. По-твоему, я должна сидеть, глотая одно оскорбление за другим?

– Я хочу, чтобы ты потрудилась облекать свои чувства в слова, а не бросаться на меня. Я дал тебе слишком много воли, Гастингс. Пора натягивать вожжи.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты не умеешь держать себя в руках, не желаешь управлять своими чувствами. Я не могу позволить, чтобы так продолжалось. И я не позволю. Два дня ты будешь обедать на полу рядом с волкодавом Эдгаром. А чтобы не набросилась на меня с табуреткой или вазой, придется тебя привязывать к волкодаву. Не следует одеваться роскошно, так как Эдгар бывает очень неопрятным. И не вздумай сбежать, Гастингс, ибо тогда я не ручаюсь за последствия.

С этими словами он развернулся и вышел из зала.

– Неужели тебе нужно без конца повторять одно и то же, Гастингс? – укоризненно качала головой Агнес. – Нет, не пытайся уверять меня, что муж к тебе несправедлив. Ты же швырнула в него вазой. И он не бил тебя лишь потому, что всегда думает о последствиях. Лорд Северн не желал вредить ни тебе, ни ребенку, а вот ты не боялась проломить ему голову вазой. Ах, я должна научить тебя владеть собой, не то, чует мое сердце, ближайшие месяцы ты просидишь рядом с волкодавом.

Агнес покинула зал, все еще качая головой. Слуги и воины уставились на Гастингс. Волкодав Эдгар заворчал и потерся о ее руку.

Вечером леди Морайна принесла ей старое платье.

– Всего два дня, это не такое уж суровое наказание.

– Он меня унизил, назвал лгуньей.

– Ты опять сбежишь?

– Вряд ли. Никто из его людей не выпустит меня даже во двор. Я ненавижу вашего сына, миледи.

– Ты запустила в него вазой, Гастингс, а недавно чуть не оскопила. Долго еще ты намерена бросаться на него?

– Он получил по заслугам. Разве вы не слышали? Он обвинил во лжи, меня и вас, и Агнес, и Алису. Вам самой не захотелось его стукнуть?

– Он – мой сын. Ладно, надевай платье. – Морайна вдруг улыбнулась. – А ведь он был прав. Ради тебя я готова сказать что угодно.

В зале с появлением Гастингс сразу воцарилась тишина. Все знали о происшедшем. Северн поднялся с места и указал в сторону камина, откуда за ними следил волкодав Эдгар.

– Садись.

Северн привязал один конец веревки к ее локтю, а другой – к шее Эдгара.

– Твоя пища опробована. Вино тоже.

– Зачем беспокоиться, если, по-твоему, я сама его отравила?

– Хватит, Гастингс.

Разговоров за столом не было. Люди избегали встречаться с ней глазами. Гастингс знала, что они боятся, может, новый хозяин пригрозил им. Она с трудом проглотила несколько кусков и едва повернулась к Гвенту, как волкодав украл с ее блюда рыбу.

По крайней мере сегодня в зале не было Марджори. Но ведь она придет завтра.

Привалившись спиной к теплому боку Эдгара, Гастингс задремала.

– Ступай в постель. – Перед ней стоял муж и протягивал ей руку.

Не обращая на него внимания, она кое-как встала и пошла к лестнице.

Глава 27

– Все видели, как он привязал тебя веревкой к этому грязному волкодаву. По-моему, от тебя до сих пор разит псиной. Наверно, ты успела набраться от него блох? – И Марджори очаровательно улыбнулась.

– Да, от запаха псины избавиться трудно, – ответила Гастингс, кладя в рот кусок сыра. – Но солома была свежая, опрыскана розмарином, никаких блох не было.

– Как интересно. Северн велел мне сидеть в комнате, а наказал и тебя. Говорят, ты швырнула в него вазу. Очень неразумно, Гастингс. Женщины, обделенные красотой, должны научиться мудрости.

– В этом ты права. – Гастингс допила козье молоко.

– Нынче я с удовольствием посмотрю, как тебя привяжут к волкодаву. Интересно, предложит ли мне Северн твое кресло.

– Если он посмеет… – Гастингс умолкла на полуслове.

В зал вошел Северн. Его одежда была забрызгана, влажные волосы прилипли ко лбу, но он радостно улыбался. Не менее довольный Гвент похлопал хозяина по плечу.

– Я только что завалил медведя и отправил его к Макдиру. Проследи, чтобы его приготовили как следует, Гастингс! Алиса, элю.

Гастингс молча покинула зал. Позднее, улучив минуту, она забежала в спальню, чтобы взять флакон. Она подаст мужу вина, которое привез лорд Грилэм, и добавит туда зелье. Она должна быть уверена, что ни одна женщина не сможет перебежать ей дорогу. Она попросит у Северна прощения за выходку с вазой и очень постарается не сказать ничего лишнего.

Иного выхода нет, теперь она готова опоить мужа приворотным зельем, чтобы он полюбил ее.

Но Гастингс опоздала.

Флакон исчез.

– Идем, Гастингс. – Он стоял в дверях спальни, держа наготове веревку.

Она не двинулась с места, лишь отрицательно покачала головой.

– Или ты пойдешь сама, или я потащу тебя силой. Это последний вечер.

– Нет. Я не позволю снова привязывать меня к Эдгару. Не позволю.

Северн подхватил ее на руки и направился к лестнице.

– Желаешь, чтобы все это видели, или пойдешь сама?

– Пойду.

Опустив жену на пол, он глядел, как она, с гордо поднятой головой, идет к очагу. Волкодав Эдгар радостно завилял хвостом. Гастингс услышала смех Марджори и хихиканье Элизы.

– Постарайся, чтобы сегодня Эдгар не оставил тебя голодной.

Северн пошел к своему креслу, возле которого уже стояла Алиса, держа поднос с жареной медвежатиной.

– Последний вечер, Гастингс, – шепнула Алиса, ставя перед ней блюдо. – Всем это не по нраву. Гвент ругается и говорит, что размозжил бы Северну башку, посмей тот назвать его лгуном. Но потом вспомнил, как ты ударила мужа в пах, и сказал, что за это тебя обязательно следует наказать. А еще за то, что сбежала из Оксборо и поранилась. Гвент проверил твою еду и вино. Ешь, Гастингс.

Но есть она не могла. Она слышала голос Марджори, знала, что та болтает с Северном.

– Милорд, умоляю, попробуйте мое вино. Я привезла его из Седжвика. Надеюсь, оно придется вам по вкусу.

Тут Гастингс поняла, кто украл флакон. Она вскочила на ноги, Эдгар вскочил следом и громко залаял, решив, что с ним играют. Она видела, как Северн поднес кубок к губам, не сводя с Марджори глаз.

Она без сил рухнула на пол, и волкодав положил ей на колени свою массивную голову. Вскоре ее разыскал Трист и устроился на голове Эдгара.

– Слишком поздно, Трист. Она победила, – шептала Гастингс, опустившись на солому рядом с волкодавом.

Утром она проснулась в своей кровати. Трист умывался, сидя на плече хозяина.

– Мне пришлось отнести тебя в комнату, – сказал Северн. – Ты даже не заметила. Одевайся, я провожу тебя к Ведунье. Она обещала снять швы.

Выглядел он, как обычно. Хотя надо бы посмотреть, как он будет вести себя в присутствии Марджори. Конечно, не спустит с нее очарованного взгляда.

– Мне не нужен провожатый, Северн. Наверняка у тебя есть неотложные дела.

– Одевайся, Гастингс.

Она лишь теперь заметила, что спала голой, и быстро натянула одеяло до подбородка.

Северн вздохнул и отвернулся:

– Жду тебя в зале. Ты должна позавтракать.

Зачем он утруждал себя, раздевая жену на ночь, если отныне любит только Марджори?

Ведунья осторожно коснулась раны, потом откинула голову и зажмурилась.

– Ну? – не вытерпел Северн.

– Вы еще здесь, милорд? Бедный Альфред мается снаружи, чтобы вам хватило места в доме. Гастингс здорова. Коль ей нравится, можете продолжать свои игры в постели.

– Ребенок в порядке?

– Ребенку очень хорошо там, где он есть. Не бойтесь. Да мужчины и не боятся за детей, растущих в утробе, они волнуются лишь о том, чтобы родился обязательно мальчик. А коль скоро это может быть и девочка, милорду не о чем беспокоиться.

– Ошибаешься, Ведунья. – Северн поправил на жене одежду и протянул ей руку. – Вставай, едем домой.

Когда он уже собрался посадить ее на лошадь, Гастингс вскрикнула:

– Чуть не забыла, мне нужно кое о чем спросить Ведунью. Я сейчас.

И Северн остался ждать, наблюдая за Альфредом, развалившимся на солнце.

– Марджори дала Северну твое зелье, Ведунья, – быстро заговорила Гастингс. – Сначала выпила сама, а после дала ему.

– Клянусь зубами святого Этельберта, ты потеряла своего мужа.

– Ты уверена, что снадобье заставит их полюбить друг друга?

– Конечно, уверена. И готова удушить тебя за такую беспечность. Ведь она украла флакон, да? Можешь не извиняться. Для тебя все кончено. Даже если она вернется в Седжвик, он последует за ней, ибо не сможет противиться.

Гастингс, ничего не видя от слез, вышла из хижины.

– Что тебе понадобилось от Ведуньи? Ты ужасно побледнела. Черт возьми, ты же плачешь! Что-то с ребенком?

Гастингс лишь тряхнула головой, и слезы закапали на спину Мареллы.

– Ничего, Северн.

Марджори разыскала ее в комнате прях. Хотя Гастингс не пряталась от соперницы, но все же предпочитала с ней не встречаться.

– Гастингс, ау! Я знаю, что ты здесь. Многие спрашивают, куда ты пропала. Я сказала им, что ты страдаешь от унижения, и все считают, что ты получила по заслугам, – засмеялась она, разглаживая новенькое платье из ткани, купленной на одежду для слуг.

– Что тебе надо, Марджори?

– Ничего особенного. Ты видела Северна? Мы ездили на берег моря. День был такой чудесный, солнце яркое, а море синее-синее. Мы наслаждались обществом друг друга. Меня не отправят в Седжвик, Гастингс.

Та молча встала и, передав веретено пряхе, вышла из комнаты. Марджори последовала за ней.

– Ну и трусиха ты, Гастингс. Прячешься по углам, как побитая шавка.

Гастингс поняла, что не сможет остановиться, даже если будет целый год обдумывать последствия своих поступков. Она бросилась на Марджори и вцепилась в ее серебристые локоны.

– Сука!

Марджори в долгу не осталась. И вот уже обе катаются по полу, визжа и царапаясь. Гастингс продолжала цепляться за волосы соперницы, а та несколько раз ударила ее в живот, пытаясь освободиться.

Северн не поверил своим глазам. Он бросился к женщинам, отодрал Марджори от жены, которая мертвой хваткой держала волосы соперницы. Марджори взвизгнула от боли и ударила Гастингс в живот.

– Отпусти ее, Гастингс! Вспомни о ребенке.

Та наконец увидела мужа, державшего Марджори, и разжала пальцы. Трофей в виде изрядного клока волос очень ее порадовал.

– Что здесь творится?

Гастингс медленно выпрямилась. Рукав оторван, платье все в грязи, по левой щеке струится кровь. Но и Марджори выглядела не лучше. Гастингс, злорадно улыбнувшись, швырнула трофей на грязный пол.

– Ах, Марджори давно желает вернуться в Седжвик, милорд. Она так несчастна здесь. Когда я предложила ей остаться, чего хотели бы и вы, она пришла в неописуемую ярость. Она больше всего на свете ценит независимость и возможность по-своему воспитывать Элизу. Она желает уехать.

– Я устал от твоей лжи, Гастингс.

И он повернулся к Марджори, у которой из распухшей губы сочилась кровь, что также немало порадовало Гастингс.

– Неужели ты до сих пор не привык, что я лгу, Северн? Разве не я налила яд в собственное вино? Разве не я нарочно пролила его на скатерть, чтобы отравить Триста?

– Молчи, Гастингс, придержи свой ядовитый язык. Что случилось? Почему вы насмерть вцепились друг в друга, словно рыночные торговки?

– Это личное дело, милорд, – пожала плечами Марджори, – и к вам не относится. Ваша жена не умеет себя вести. Вы сами это замечали и подвергли ее заслуженному наказанию, однако все без толку. Видимо, ей снова не повредит общество волкодава.

Гастингс шагнула вперед, но Северн встал между ними.

– Хватит. Если опять начнете драться, то будете наказаны обе. А теперь прочь отсюда. Вы обе грязнее, чем Эдгар после медвежьей охоты.

Марджори ушла, игриво насвистывая.

– Гастингс, постойте.

Обернувшись, она увидела расстроенного Гвента.

– Я решил сам проследить за тем, чтобы эта женщина убралась в Седжвик. Все желают мира в Оксборо, а это невозможно, пока она здесь, вам не ужиться с ней под одной крышей. Вы носите под сердцем наследника лорда. Я позабочусь о нем.

– Северн не позволит ее увезти, – возразила Гастингс и направилась к лестнице.

– Нет, позволит, – крикнул вслед Гвент. – Я говорил с леди Морайной, и она объяснила сыну, в чем состоит его долг.

«Как будто от этого что-то изменится». Гастингс поморщилась от боли в ноге. Когда Марджори ухитрилась так ее ударить?

Ночью Гастингс приснился огромный люпин, который превратился в яд, и кто-то собрался налить этот яд в кубок Северна. Затем цветы вдруг пропали. Чья-то рука гладила ей живот, осторожно, нежно, ощупывая шрам на боку.

Она прижала эту руку ладонью и коснулась своего собственного тела. Где ночная рубашка? Но ее это не очень волновало.

Она понимала, что должна оттолкнуть ласкающую руку, и не смогла. Это его рука, его пальцы, уже пробравшиеся внутрь и воспламенившие ее. Как же давно она не испытывала подобных ощущений.

– Что ты здесь делаешь?

Пальцы на мгновение замерли, потом он шепнул:

– Здесь моя постель, а в ней лежишь ты, – и возобновил свои ласки.

Гастингс хотела отодвинуться, но его рука проникла еще глубже. Непроизвольный стон заставил ее окончательно проснуться. Осознав происходящее, она не стала противиться. Нет, она хотела большего. Хотела насладиться близостью с ним, пусть даже он вскоре неминуемо ее покинет.

– Вот так-то лучше, – нежно прошептал он.

К ласкающим пальцам присоединились губы и язык, и Гастингс затрепетала всем телом, словно лист на ветру, отчаянно вцепившись в плечи мужа.

– Северн!

– Да-да, – шептал он, обдавая ее горячим дыханием. – Пусть тебе будет хорошо, Гастингс.

И ей стало хорошо. Она радостно приняла его, обхватила ногами, стараясь вобрать его в себя, чувствуя, как внутри просыпается вулкан страстей.

Доставив ей удовольствие, Северн позволил и себе насладиться близостью с женой.

– Я люблю тебя, Северн. Люблю уже целую вечность.

Гастингс медленно приходила в себя. Сказанного не воротишь. Теперь ему известно, что с ней уже не будет проблем.

Она укусила его в плечо. Это можно было принять за любовную игру, но в действительности она мстила ему за то, что слетело с ее губ. Слетело невольно, только потому, что он застал ее врасплох, разбудил, вынудил забыться от страсти, от близости с ним.

– Дай мне передышку, тогда я опять смогу удовлетворить тебя, Гастингс.

Северн лег на бок, и через минуту она услышала его ровное, глубокое дыхание. Почему он не пошел к Марджори? Ведь он выпил приворотное зелье. Наверное, просто воспользовался ею, поскольку она была рядом и не сопротивлялась. На самом деле он хочет только Марджори.

А она, как последняя дура, безоглядно отдалась ему, да еще призналась в любви. Невероятная глупость.

Гастингс выругалась. Упоминание различных частей тела животных принесло ей некоторое облегчение.