Текст книги "Шелк"

Какие теплые и сладкие ядрышки таятся под обожженной скорлупой! Ей понравились и каштаны, и то, как Дион аккуратно смел мусор в камин – спокойно, как бы мимоходом.

– У нас дома камины никогда не разжигали.

Дион кивнул, нисколько не удивившись и не выказывая особого любопытства.

– Моя мать… – Голос сорвался.

Сколько времени прошло, а это слово по-прежнему вставало комом в горле. Но она заставила себя закончить предложение.

– Моя мать говорила, что от них слишком много грязи.

– И, в общем, она была права, – раздался спокойный примирительный голос. – Это как пыль в нашем старом доме. Когда она оседает на свежую невысохшую краску, я ненавижу ее как заклятого врага. А потом, под лучами солнца, на холсте появляются разводы, похожие на крылья ангелов. Они прекрасны, я никогда не сумел бы сделать ничего подобного. То же самое и с огнем. Как ни старайся, но в какой-то момент он выйдет из-под контроля…

– Именно так у меня происходит с едой. Девушка не верила собственным ушам: неужели это ее голос? Ее охватило странное спокойствие, будто речь шла о постороннем, отсутствующем человеке, чье поведение можно обсуждать открыто, без оглядки. Никогда и никому не рассказывала Жанна о своем отношении к еде – даже врачу в больнице. Какой смысл? Почему-то она была уверена, что ее не поймут. Да она и не заслуживала понимания. Оно даруется другим – честным, прямым людям, которые умеют даже плакать красиво, с улыбкой на губах. Смех сквозь слезы. У нее так не получится. И если она позволит себе плакать, то уже не остановится никогда. И это будет невыносимо, ужасно, как смертный приговор, как вой побитой собаки.

Но теперь… Жанна смотрела сухими, без единой слезинки глазами на пламя и не видела его, только чувствовала жар на лице. И что-то медленно шевельнулось в ее душе, какая-то дверка осторожно приоткрылась – чуть-чуть, самую малость, пропуская свет в маленькую темную каморку. Может, огонь в камине сделал свое дело, а может – Дион, спокойно ожидавший, захочет ли она продолжить. Или это дом, родные стены придали ей уверенности? Как знать? Но так или иначе Жанна вдруг обрела способность говорить о своей тайне.

– Я ненавидела. Ненавидела свои ощущения. Не голод, нет… сознание, что я не могу обуздать себя. Мне было так страшно. Я думала… думала…

– Вы думали, что это поглотит вас целиком, без остатка.

Жанна удивленно заморгала. Она ожидала чего угодно, но только не одобрительного кивка головой. Стало быть, Дион понимает ее и не находит в этом ничего необычного.

– У меня то же самое. Начиная рисовать, я всякий раз боюсь, что картина прикончит меня.

И все ее страхи вдруг улетучились, унеслись вместе с дымом через печную трубу. Дион повернулся к Жанне. В его глазах плясали отсветы пламени.

– А теперь, когда мы столько узнали друг о друге, скажи-ка мне, Жанна Браун, как твое настоящее имя?

Жанна вздрогнула. Какой невинный и вместе с тем коварный вопрос! Он пробудил нежеланные воспоминания: застарелое чувство стыда, голоса резвящихся детей, недовольство матери – глубокое и холодное, как подземная река.

– Вы имеете в виду мое полное имя? – переспросила она, пытаясь выиграть время. – А чем вам не нравится Жанна?

– Мне нравится, даже очень. – Дион отвернулся, пряча улыбку.

Жанна знала, что вовсе не обязана отчитываться перед ним, но именно поэтому собралась с силами и ответила, хотя от волнения у нее пересохло в горле:

– Дженьюри[14]14
  «Дженьюри» в переводе с английского означает январь.


[Закрыть]. При крещении мне дали имя Дженьюри. – Она смущенно пожала плечами. – Его я тоже ненавидела. Всегда.

– Почему же? – Дион, казалось, был полностью поглощен созерцанием причудливых отблесков пламени в камине, но Жанна знала, что он слушает ее очень внимательно, – совсем как ребенок, приложивший к уху морскую раковину.

– Потому что… – Жанна запнулась, а потом отважно выпалила:

– Потому что это безобразное имя. Холодное и безобразное. Январь – самый худший месяц в году.

Теперь слова вылетали из нее, как пули. Жанна чувствовала, что надо выговориться поскорее, а то не хватит смелости.

– Я думаю, моя мать выбрала такое имя потому, что я родилась в январе и это было самое ужасное событие в ее жизни.

– Ох уж эти матери – тяжело с ними! – Дион обернулся и посмотрел на нее с участием, но без всякого удивления. – Значит, Дженьюри… Хороший месяц. Для художника самый лучший. Ни листьев, ни травы. Никаких обманов. Когда выпадает снег, все становится четким и ясным. Черное и белое – это же самая суть вещей. – Он улыбнулся. – Мне нравится твое имя, Дженьюри. Оно тебе подходит.

– Да, наверное. – Жанна вздохнула. – Конечно, мама была права. Она всегда твердила, что я холодный человек. Мучилась со мной с первого дня моего рождения. Я не хотела брать грудь и все время плакала. И потом она часто говорила: «Если будешь такой тощей, ты никогда не найдешь мужа, который позаботился бы о тебе». – Жанна слегка передернулась. – Но мне и не нужен муж. Я… я ведь не какая-нибудь там…

– А как же сэр Ланселот? – поддразнил ее Дион. – Вместе с «бентли» и шофером в форме цвета морской волны?

– Вы имеете в виду Грея?

Жанна вспыхнула. Дион видел ее насквозь. Да, ради Грея можно пойти на все, даже стать другим человеком. При одном упоминании этого имени ею овладело какое-то странное щемящее чувство, сладостное и горькое одновременно, с солоноватым привкусом слез.

– Это бесполезно, – мрачно заявила Жанна, стараясь отогнать свои мучительные и прекрасные грезы. – Я его не интересую, и так будет всегда. Я… я не умею общаться с мужчинами.

– И гордишься этим. – Дион с равнодушным видом разворошил горящие поленья. – Не волнуйся, эта фаза скоро закончится.

Жанна оскорбилась. Все мужчины одинаковы. Ведут себя бестактно, покровительственно и убеждены, что у женщины дела пойдут на лад только в том случае, если она будет выполнять свое основное предназначение, то есть ублажать их.

– Ну-ну! – воскликнула она с сарказмом. – А теперь скажите, что я еще не встретила свой идеал!

– Ничего подобного. – Дион потянулся и нежно дотронулся до ее руки. – По-моему, ты еще не встретила его антипод!

Воцарилось молчание. Тишину нарушало только потрескивание свечей и шепот пламени в камине. Онемев от изумления, Жанна уставилась на Диона. Да как он мог сказать такое, зная о Грее? Как посмел? Кого же она по доброте душевной пригласила посидеть на ширазском ковре Джули? Уж не самого ли дьявола во плоти? На этой безобразной голове достаточно волос, чтобы скрыть под ними рога. Дотронься до него – и сгоришь, сгоришь дотла. А Дион будет только наслаждаться и радоваться… По ее спине пробежала дрожь. Сердце сжалось. Не надо было открывать перед ним душу. Ему вообще нельзя доверять. Он ничего не понял. Он принимает ее за одну из тех прытких девиц, что поднимались по лестнице, испещренной его пометками. Впрочем, домовладелице, наверное, будет позволено войти на чердак через люк.

Жанна бросила на Диона гневный взгляд… и онемела. Какие у него глаза – и печальные, и смеющиеся! Нет, она совсем не знает его. И себя тоже. Что с ней творится? Жанна чувствовала, что вся ее решимость испарилась;" она таяла, становилась мягкой, как воск. Еще несколько минут – и под этим взглядом она превратится в ничто, в призрак, в тень на стене. И будет всем своим существом откликаться на каждое его слово и движение, как эхо или двойник в зеркале. Она перестанет существовать, слившись с умирающим огнем в камине, с осенним дождем, с прозрачным пламенем свечей.

Это невозможно. Не смотри на него. Нельзя. Но как укрыться от этого взгляда? И Жанна, беспомощная и растерянная, продолжала смотреть, а окружающий мир исчезал, растворялся в струйках дыма. Осталось только ощущение жаркой тягучей пустоты, жаждущей, чтобы ее заполнили.

– Ну что же, Дженьюри. – Одним гибким неторопливым движением Дион поднялся с ковра и протянул ей руку. – Идем на скачки?

Молчание длилось бесконечно долго. Ее тело вдруг отяжелело и разбухло, словно опоенное отравой. Она была не в силах пошевелиться, и слова не шли с языка. Но где-то глубоко внутри звенели маленькие колокольчики, предупреждая о грозящей опасности. «Не проси. Пожалуйста, не проси меня об этом. Это чересчур. Я не вынесу. Отпусти, отпусти меня».

А колокольчики все продолжали пронзительно звенеть. От этих звуков, казалось, вибрировал воздух.

– Телефон!

Телефонный звонок был сейчас для Жанны все равно что соломинка для утопающего. Резкий знакомый звук разрушил чары. Все так же молча, не шевелясь, Дион продолжал смотреть на Жанну. Телефон разрывался.

– Надо ответить, – сказала Жанна, медленно, неуклюже встала и взяла трубку – отрезвляюще холодную и безличную. – Алло? – Она сразу узнала голос Джули. Казалось, он долетал до нее с другой планеты. Но Жанна ухватилась за этот голос, ища в нем спасения. – Да. Да. Разве? Нет, вовсе нет… просто я не одна. Нет. Это мой квартиросъемщик, но… да. Хорошо. Сейчас? Сегодня? Не знаю. Послушай, подожди секунду.

Жанна тщательно, как учила ее Джули, закрыла трубку рукой и заставила себя обернуться. Надо еще раз посмотреть Диону в глаза.

– Это… – Она растерянно умолкла.

Дион ушел. Черная кошка, сидевшая возле камина, исчезла быстро и бесшумно, как тень, растаяла в ночи. Пламя тихонько гудело, от каштанов исходил пряный аромат, но в гостиной стало холодно.

Жанна медленно приложила трубку к уху. Голова у нее кружилась, мысли путались, и все же она была благодарна Джули.

– Да. – Силы постепенно возвращались к Жанне. – Да. Если ты уверена. Я хочу уехать отсюда. Так будет лучше.

Глава 8

Огромный зал. Длинные ряды кресел, уходящие в бесконечность. Впечатляющее зрелище. Но режиссеру этого было явно недостаточно. В полумраке виднелись контуры изящных готических арок, витражные стекла отбрасывали разноцветные блики на каменные плиты пола. Галереи, каменные статуи в нишах… И высвеченный прожектором алтарь.

Но дело было даже не в искусно выписанных деталях. Грандиозность замысла – вот что внушало благоговейный трепет. Только безумцу, фанатику или очень богатому человеку могла прийти в голову подобная идея: превратить театр в средневековый собор.

И эта прихоть была исполнена – всего за несколько месяцев, а не веков.

Разодетые по случаю премьеры зрители двигались по проходам в полном безмолвии, потрясенные торжественностью обстановки. Обстановка обязывала. Никто и не вспоминал, что колонны сделаны из картона, ниши нарисованы, а в свечи вставлены специальные лампочки, загоравшиеся по сигналу компьютера.

Откуда-то сверху, с невидимой колокольни раздался звук колокола, призывая к вере и к милосердию. Займите свой места и прислушайтесь к вечности, казалось, говорил он. Перед пришедшей посмотреть спектакль публикой возвышался алтарь.

Жанна подалась вперед, едва дыша от изумления. До сих пор не верилось, что это не сон – она в чужой стране, в незнакомом городе, в театре, и кресло на котором она сидит в первом ряду, украшено табличкой с ее именем. Жанна впервые увидела аэропорт, впервые совершила путешествие на самолете и в первый раз в жизни попала в театр. С той минуты, как «Боинг-747» оторвался от взлетной полосы Хитроу, ей казалось, что она парит в воздухе и никогда не ступит на твердую землю.

А все благодаря Джули, благодаря тому, что они подруги. Жанну встретили в аэропорту, отвезли в театр на лимузине, помощник режиссера лично поприветствовал ее, усадил в кресло, снабдив цветной программкой в глянцевой обложке, и раз десять заверил, что ее присутствие крайне важно для премьеры, а главное – для Джули… Жанна знала цену льстивым речам, но они не оставили ее равнодушной. Сколько новых впечатлений! Она почти забыла о своем №3 и горстке золы в камине, где жарились каштаны. Теперь-то ей была понятна страсть Джули к путешествиям. Прошлое отодвигается назад, нет времени думать, чувствовать или тревожиться о том, что может произойти или уже произошло.

Жанна вздохнула, вспоминая последние часы перед отъездом. Ей очень хотелось все сделать как положено, но, написав и разорвав три разные записки, адресованные Диону, она поняла, что может опоздать на самолет. «Уехала в Нью-Йорк». Вот это хорошо: очень космополитично и утонченно. И вовсе не похоже на попытку сбежать. «Скоро вернусь». Неопределенное обещание. Дион наверняка не станет ждать ее возвращения. Он и думать о ней забудет. И слава Богу. «Пожалуйста, позаботьтесь о №3». Это самое важное. Но как подписаться? «С любовью»? Глупости! «Ваша»? Звучит как-то фальшиво. И она подписалась коротко и просто: «Жанна».

Все отлично. Камин уже остыл. Беспокоиться не о чем, совершенно не о чем.

Нет, не правда. Даже теперь, Жанна удивлялась своей решимости. Сотни раз она откладывала это дело, убеждая себя, что неделя-другая не имеет никакого значения. И вот в аэропорту она прошла мимо целого строя почтовых ящиков с терпеливо открытыми ртами. Как сказал Дион? «Ох уж эти матери… тяжело с ними». Жанна дала себе обещание, заключила сделку с судьбой. Если ей действительно заказали билет, она напишет. Всего лишь открытку. Это не страшно. Никто не сможет выследить ее по открытке, отправленной из Хитроу. Когда ее вынут из ящика, самолет будет уже далеко.

Билет был заказан. И Жанна быстро, не раздумывая, купила открытку с белым, маленьким, как игрушка, аэропланом на фоне синего неба и нацарапала: «У меня все прекрасно. Жанна». Пустые, ничего не значащие слова, но, опустив открытку в щель почтового ящика, она испытала ужас: не стоит искушать Провидение.

Но ничего. Теперь она в безопасности – на другом краю света.

Тихо заиграла музыка, и на сцене появилась стайка молчаливых монахинь, поражавших лебединой грацией. Жанну предупредили, что среди них должна быть и Джули, закутанная в покрывало, чтобы до поры до времени никто ее не узнал. Потом она прошествует мимо вышитой эолотом хоругви, скрывающей статую Мадонны, спрячется за каменными одеждами, наденет на голову корону и возьмет в руки изваяние младенца Христа. В течение часа Джули будет стоять неподвижно и ждать. Конечно, Жанна прекрасно понимала условность происходящего. И публика, вероятно, тоже. Но вот монахини склонили головы перед алтарем – и все преходящее забылось. Под сводами храма не было места скептицизму.

Перед глазами зрителей разворачивалась простая история в черно-белых тонах – как одеяние взбунтовавшейся монахини. История о женщине, о любви и пороке, о соблазнении, предательстве и позоре. История старая, как мир, и новая, как свежий выпуск газеты. Трогательная и страшная. Но Жанна переживала только за Джули, которая стояла в своей каменной нише, как в мраморной гробнице, неподвижная, беспомощная, но обладающая магической силой. Все глаза были прикованы к ее лицу, светившемуся неземной красотой.

Конечно, одной красоты тут недостаточно. Джули должна была молча, скупыми жестами облечь чудо в плоть и кровь. Джули – с ее бесконечными телефонными разговорами и холодной фасолью из банки. Удастся ли ей это? Да и кому такое под силу? Может, не стоит и надеяться? И вот наступила развязка. Статуя Мадонны очнулась от своего каменного сна, медленно вышла из ниши и отложила в сторону корону, украшенную драгоценными каменьями. Подобрала поруганные одежды монахини, предавшей обет, взяла на руки брошенного ребенка и посмотрела на распятие – всего лишь раз. Прожектор высвечивал нежный профиль Джули. Зрители затаили дыхание.

Мадонна, осторожно прижимая к себе человеческое дитя, снова забралась в нишу.

Чудо свершилось.

У Жанны на глазах выступили слезы. Режиссер сделал правильный выбор. Финал не получился бы без Джули, без ее всемогущей красоты. Джули и только Джули свершила чудо. Зрители неистовствовали от восторга.

Жанна прошла за кулисы. Джули до сих пор была в монашеском одеянии – только сняла покрывало. Вокруг нее толпились поклонники, сверкали вспышки фотоаппаратов, высоко вверх взлетали пробки от шампанского. Гримерная была завалена цветами. И повсюду телеграммы – на доске объявлений, на туалетном столике возле зеркала. Глаз выхватил одну, подписанную просто – «Грей». Телеграмма была такая коротенькая, всего два слова, что Жанна не удержалась и прочитала: «Будь умницей».

Грей мог гордиться своей кузиной. Джули играла не просто хорошо, она играла великолепно. Так думала не только Жанна. Зрители, плотным кольцом обступившие Джули, торопились, перебивая друг друга, сказать, что она прекрасно справилась с ролью, что она рождена для театра. Жанне не хотелось проталкиваться вперед. Но нельзя же уехать, не выразив Джули своего восхищения и не поблагодарив за билет на самолет и кресло в первом ряду.

Наконец толпа поредела, и Жанне удалось подобраться к подруге поближе. Щеки Джули пылали, глаза сияли, как звезды. Никогда еще она не казалась такой счастливой.

– Ты играла чудесно, Джули. Спасибо. – Но вокруг стоял такой шум, что Джули не услышала. И как это актеры ухитряются говорить так громко и четко, на весь зал? Она хотела было окликнуть Джули еще раз, но струсила и повернулась к выходу, испытывая одновременно и облегчение, и недовольство собой. Ну ничего, она напишет Джули письмо. На бумаге гораздо легче выразить свои чувства.

– Жанна! – Джули схватила ее за руку. – Куда это ты направляешься?

Жанна вспыхнула, заметив, что оказалась в центре внимания.

– Домой. – Она смущенно улыбнулась. – Скоро зима, пора заняться трубами.

Вокруг послышались смешки. Жанна покраснела еще гуще. Ей было не до шуток. Трубы – вещь очень серьезная.

– Но как же ты можешь уехать? – воскликнула Джули, обволакивая ее своим теплом. – Ты мой талисман, ты приносишь мне удачу! – Она выдержала эффектную паузу. – Я сказала, что без тебя премьера не состоится!

– Правда? – Жанна почувствовала прилив гордости. В ней нуждаются. И кто! Джули! Какое необыкновенно приятное ощущение.

– По крайней мере… – Только Джули умела так уговаривать. – По крайней мере подожди со мной утренних газет. Они появятся часов в пять, не раньше.

– В пять утра? – Жанна уставилась на нее с удивлением. – Значит, ты не собираешься ложиться спать?

– Конечно, нет, – одарила подругу ослепительной улыбкой Джули. – Это ведь моя самая первая премьера. И я хочу ее отметить. Такое случается раз в жизни – как свадьба!

– Теоретически – да, – сказала Жанна, не подумав: уж слишком ее толкали локтями, да и яркие электрические лампочки вокруг зеркала слепили глаза. Поэтому, услышав новый взрыв хохота, она только удивленно заморгала.

– Мне нравится твоя подруга, Джули, – заявил режиссер. – У нее есть стиль.

Жанна снова покраснела. Какая удивительная страна, и какие необычные люди! Смеются так же легко, как дышат. Она отважилась оглядеться по сторонам. Повсюду улыбки – искренние и естественные, как сама жизнь. Глупо, но Жанна растрогалась до слез. Наверное, от волнения и усталости.

– Стиль? – Джули, по обыкновению, выхватила главное слово. – А у меня?

– Тебе не нужен стиль, Джули, – усмехнулся режиссер. – Завтра утром ты проснешься знаменитой.

И он не ошибся. Это был неизбежный финал – как и развязка в «Чуде». После позднего, очень позднего ужина в «Сарди» Жанна побежала в киоск и вернулась с целой охапкой газет.

– Прочитай вслух, – шепнула Джули. – Я не ношу очки на людях.

Жанну переполняли гордость и радость. Одну за другой пролистывала она заметки. Теперь или пан, или пропал. Слава Богу, все отзывы были положительными.

Критики проявили полное единодушие. С газетных страниц, окруженное фотографиями и карикатурами на разных бродвейских знаменитостей, сияло прелестное лицо Джули.

– Ты только подумай: вокруг киоска на Таймс-сквер будет тройная очередь! – Джули задорно подмигнула подруге. – Похоже, в рождественские дни никто не хочет обижать деву Марию…

И это было лишь начало. В последующие недели спектакль породил настоящий взрыв ностальгии по прежним временам – более сердечным и менее циничным. И какую газету ни возьми – все они сравнивали Джули с леди Дианой Купер, впервые заявившей о себе в двадцатые годы. В колонках, посвященных моде, пропагандировались мантильи и отсутствие макияжа. Газеты писали о благородном происхождении Джули и ее родовом поместье, где она (по некоторым источникам) ела с золотых тарелок, а в качестве хобби занималась выездкой чистокровок.

Джули смеялась:

– Видели бы они меня в нашем №3!

От этих слов у Жанны обрывалось сердце. Неужели Джули было так плохо в их подвале? Жизнь ее подруги менялась с феерической быстротой, и Жанне подчас казалось, что в те дни, когда их разделял океан, они были ближе друг другу. Теперь Джули вечно спешила. Она с головой погрузилась в тот мир, где главными ценностями были встречи с репортерами, интервью, непрерывные телефонные разговоры, поклонники и огромные букеты лилий для Мадонны. Ее каменное одеяние даже попало на страницы женского журнала мод.

Не прошло и недели, как о Джули узнал весь город. Она стала символом, тотемом. Ее осыпали подарками, и она принимала их с неизменной лучезарной улыбкой. Этой улыбки удостаивались все: и пылкий итальянец, шофер такси, не бравший денег за проезд, и владелец отеля «Редженси», предоставивший в ее распоряжение бесплатный номер-люкс на все время, пока будет идти «Чудо».

– Не волнуйся, для них это хорошая реклама, – сказала Джули, когда Жанна осмелилась выразить сомнение по этому поводу. – В гостинице места свободного не будет и все такое прочее… – Джули рассеянно оглядела роскошные апартаменты. – Стиль Людовика XVI, здесь я чувствую себя в родной стихии.

Жанна ничего не ответила. Французские гобелены, пол из итальянского мрамора, зеркала в вычурных золоченых рамах и в довершение всего – бело-золотой телефон в ванной…

– Бедная Жанна. – Не прошло и минуты, как Джули уже открыла свои чемоданы и высыпала кучу одежды на пол. – Ничего, ты привыкнешь.

Но, разумеется, она не привыкла. Каждый день, с тоской вспоминая о доме № 3, она принимала решение вернуться в Англию завтра же, но Джули всегда находила повод для отсрочки.

– Жанна, как ты думаешь, Дева Мария может подвести глаза?

– Джули, по-моему, не стоит даже спрашивать об этом.

– Наверное, ты права, – раздался меланхолический вздох. – У тебя такой хороший вкус.

– Послушай… – Жанна не могла видеть подругу расстроенной. – Но Джули Фрэнсис имеет на это право. – Та мгновенно просияла. Жанна покачала головой. – Ты как ребенок, Джули.

– Я знаю. – Джули улыбнулась, и на ее щеках появились ямочки. – А ты как моя мама. – Она склонила голову набок и окинула Жанну оценивающим взглядом. – Ты отрастила волосы. Кто он?

– Что ты имеешь в виду? – К щекам прихлынула горячая кровь. Жанна не привыкла быть объектом внимания Джули. Больше всего на свете ее подруга любила смотреть на свое отражение в зеркале. – Волосы отросли, вот и все. У меня не было времени пойти в парикмахерскую.

Но Джули не угомонилась:

– Твой квартиросъемщик… он ведь мужчина?.. – Ее глаза широко раскрылись. – Так вот почему ты так торопишься домой! Ты живешь с ним!

– Ничего подобного. – Жанна прикусила губу. Она ступила на зыбкую почву. Что ни скажи – Джули все равно сделает не правильные выводы. Лучше усыпить ее бдительность, выдав часть правды:

– Но ты права: я влюбилась.

– Жанна! – Джули была настолько потрясена, что тотчас забыла о таинственном жильце. – В кого же?

– Я не могу назвать его имя, – ответила Жанна с сожалением.

Как ей хотелось поговорить с Джули о Грее! Признаться во всем, обсудить характер Грея с человеком, который прекрасно его знает… Это принесло бы ей такое облегчение и такую радость! Но нет, нельзя. Стоит упомянуть его имя, и Джули тут же догадается о ее чувствах.

– А что же он? – нахмурившись, спросила Джули. Жанна поняла, что теперь подруга, в которой пробудились инстинкты сыщика, не оставит ее в покое. – Он тоже любит тебя?

– Боюсь, что нет, – отозвалась Жанна, ухитрившись при этом равнодушно пожать плечами. – Он безнадежно влюблен в другую.

– Вот и прекрасно! – На лице Джули, как ни странно, было написано облегчение. – Должен же он быть чем-то занят, пока ты не заполучишь его, – Она с энтузиазмом подскочила к Жанне. – Не бойся, я помогу тебе. Прежде всего – макияж…

– Я ведь не собираюсь выступать на сцене, – возразила Жанна. Она начинала нервничать. Ситуация усложнялась с каждой минутой. Не надо было ничего рассказывать! – Я… я просто чернорабочий. Водопроводчик.

Джули с безнадежным видом покачала головой.

– Ох уж этот дом! Ты как будто вышла за него замуж! Неужели ты не понимаешь? Найди себе настоящего мужа, и он купит тебе много домов – сколько пожелаешь.

«Но это совсем не то, – подумала Жанна. – Мне нужен только один-единственный дом – № 3, потому что он мой. Это мое убежище, мой шанс начать жизнь заново. Без него я ничто».

– Да. – Джули явно приняла решение. – Тебе пора тренироваться, и как можно быстрее.

– Одних тренировок тут мало, – со вздохом сказала Жанна.

Почему-то все женщины, которые родились красотками и красотками умрут, думают, что дурнушки могут похорошеть в одно мгновение, словно по мановению волшебной палочки.

– Вот посмотри. – И Жанна, гордо подняв голову, продефилировала по комнате, пародируя плавную скользящую походку Джули. Она никогда не осмелилась бы сделать это в присутствии другого человека. Ей просто хотелось показать, как смешно выглядят попытки подражать чужим манерам. Красота – удел избранных.

Но Джули вовсе не обиделась и не удивилась. Наоборот, она обрадовалась и, похоже, даже чувствовала себя польщенной.

– Жанна, ты умница! Это лучше, чем на видео! – Она подбежала к шкафу и вытащила красную шляпную коробку.

Жанна с удивлением наблюдала, как Джули после недолгих поисков извлекла оттуда парик – точную копию ее собственных кудрявых и белокурых, медового оттенка волос.

– Надень-ка. – И она бросила его Жанне на колени. Искусственные кудри были мягкими и теплыми – почти как живые. Жанна робко дотронулась до них. – Ну, давай же, – подбодрила ее Джули. – Я пользуюсь им, только когда у меня темнеют корни.

Жанна взглянула на нее с удивлением:

– Я не знала, что ты красишь волосы.

– Разумеется, – усмехнулась Джули. – Для того-то я и ношу парик – чтобы никто не знал!

И она принялась рыться в шкафу, выдвигая один за другим все ящики без разбору и высыпая их содержимое на пол. Жанна поморщилась, увидев, как новенькая компакт-пудра ударилась о старинный розовый ковер и развалилась на куски. Но вот наконец Джули нашла то, что искала: маленькую позолоченную коробочку, в которой плавали два крошечных прозрачных кружочка.

– Мягкие линзы, – пояснила она. – Я почти никогда не ношу их: веки опухают. Наверное, аллергия. Но если добавить туда вот этого синего раствора… – Несколько капель какой-то жидкости – и кружочки приобрели изумительный синий оттенок. – Я помогу тебе надеть. Видеть ты будешь плохо, зато внешность совершенно изменится.

Жанна все еще колебалась. В ее душе шевельнулась надежда. Другая страна, другой город… может, и сама она станет другой? Но стоит ли рисковать? Она так давно не смотрелась в зеркало… вряд ли осмелится и сейчас. Зеркала ей противопоказаны. При одном взгляде на свое отражение она испытывала странное головокружение и тошноту. Были времена, когда Жанна без конца вертелась перед зеркалом, пытаясь отыскать выигрышный ракурс. Но зеркала не лгут: как ни вертись, твое тело остается все тем же – неуклюжим, бесполезным, некрасивым, в каких-то складках и выбоинах. И как ни старайся – ничто не изменится. Поистине крестная мука – смотреть на свое отражение! Нет, у нее не хватит сил.

А впрочем, речь ведь идет только о лице. Может, все не так уж и плохо: ведь прошло много времени. Жанна глубоко вздохнула, открыла глаза и подалась вперед. В линзах, предназначенных для близорукой Джули, окружающий мир казался подернутым дымкой, но все-таки Жанна смогла увидеть достаточно, чтобы испытать настоящий шок. Ее было не узнать. Незабудковые глаза… совсем как у Джули. Белокурые волосы. Она тряхнула кудряшками, чтобы не лезли в глаза, и почувствовала, как обретает новый взгляд на жизнь. Ночью или в метель ее вполне можно было бы принять за Джули.

А та визжала от удовольствия. В зеркале появилось ее лицо. Две головки с синими глазами и белокурыми волосами… настоящий мираж.

– О… – Джули сладко потянулась. – Жаль, что Грей нас сейчас не видит!

– Ладно, хватит. – Неожиданно испугавшись, Жанна стянула с себя парик. Ей захотелось побыстрее вернуть свое стопроцентное зрение. Она старалась не думать о том, что Грея можно было бы завлечь с помощью чужого парика и отдаленного сходства с Джули. Это слишком опасное искушение.

Да, Нью-Йорк – опасное место. Жанна поняла это почти сразу. Здесь считалось, что все мечты сбываются – не сегодня, так завтра. В любое время дня и ночи здесь можно было удовлетворить все свои прихоти – стоило только позвонить или послать кого-нибудь в магазин. На улице холод и слякоть, тротуары завалены полурастаявшим почерневшим снегом, но вовсе не обязательно пачкать ботинки – были бы деньги. Деньги – вот главная цель.

В этом городе все куда-то спешили и ходили быстро, пританцовывая, как тренированные боксеры, разминающиеся перед серьезным матчем. Соблазны подстерегали на каждом углу. Разнообразные деликатесы, лотки с хот-догами, от которых шел пар, маленькие закусочные, где завсегдатаи уминали высокие, как небоскребы, сандвичи быстрее, чем их успевали готовить.

Но мало-помалу Жанна приноровилась к этому ритму. Здесь было столько интересного и нового, что волноваться было некогда. Джули, исполняя роль опытного гида, посвящала ее в подробности нью-йоркской жизни. Она показала Жанне очередь терпеливых японцев, которая изо дня в день выстраивалась во время ленча на Пятой авеню – возле «Гуччи». Итальянская сиеста подвергала жестокому испытанию загадочную восточную душу! Благодаря Джули Жанна осмелилась попробовать шоколад с мятным соусом в ресторане «Четыре времени года». Джули звонила Грею из телефонной будки в виде пагоды (дело происходило в Чайнатауне), а Жанна стояла рядом и смотрела на запотевшее от ее дыхания холодное стекло. И наконец, Джули поведала подруге страшную тайну: оказывается, несмотря на рекламу, ни один житель Нью-Йорка не станет делать покупки в магазинах «Блуминг-дейл» или «Бонуит Теллер» – за исключением, быть может, зубной щетки.

Вообще-то весь Нью-Йорк напоминал огромный рынок. Иногда Жанна задавала себе вопрос: что сказал бы об этом городе Грей? Вульгарный, предприимчивый, жадный до денег Нью-Йорк. Но… женщины здесь были такими ухоженными, а закутанные в шерстяные накидки с кружавчиками обезьянки на руках у уличных торговцев – так забавны… И в парках царило такое веселье, несмотря на голые деревья и снег… Энергия била ключом. Планы и проекты возникали, казалось, прямо из морозного воздуха. Все это восхищало Жанну.