Текст книги "Девушка из Англии"

– Пожалуй, в данном случае это очень удобно, – заметила Джоан чересчур бодрым, почти резким голосом. Ее руки дрожали, и она зажала ткань в кулаки, чтобы это скрыть.

– Теперь вот что. Я слышала, вы знаете несколько слов по-арабски, так вот, лучше помалкивайте, – заявила Мод напрямик.

– Вы правы, – произнесла Джоан с обидой в голосе.

– О, только не обижайтесь, Джоан. Я лишь констатирую факты и придумываю наилучший способ осуществить нашу затею. Каждый должен знать пределы своих возможностей. Покажите им письмо, пусть обыщут корзину, возьмут деньги, а потом пойдете дальше. Вас либо пропустят, либо нет. Надеюсь, пропустят. Ваши руки слишком бледные. Не держите их на виду. И постарайтесь так не дрожать. Хотя, наверное, это не лишено смысла. Человеку свойственно трепетать, когда он идет в такое место.

– Оно очень… страшное? – спросила Джоан.

– Да. Очень.

– А что, если мне не поверят? То есть если не поверят, что я оманка? Я могу навлечь на себя серьезные неприятности.

– Они к вам не прикоснутся. Даже самый грубый тюремщик этого не сделает. К тому же там есть и британские охранники, которые, вне всяких сомнений, имеют представление о чести и порядочности. И все они смогут узнать, кто вы и откуда, только если снять перед ними никаб или начать тараторить на королевском английском[83]83
  Королевский английский – правильная английская речь.


[Закрыть]. Не делайте этого, и все пойдет как по маслу.

– Как! Там есть британская охрана? Но… я этого не знала! Боже, если они догадаются…

– Глупости! С чего бы им догадаться? – с ходу отмела подобную возможность Мод, взмахнув своей маленькой ручкой.

Джоан все еще не могла поверить, что согласилась на просьбу Мод пойти в Джалали и посетить одного из заключенных, сына Абдуллы по имени Салим. Большинству арестантов принимать посетителей было запрещено, однако слугам политических узников разрешалось приносить им еду и одежду.

– Так, значит, он не обычный преступник? – спросила Джоан.

– Конечно нет! – резко ответила Мод. – Он мыслитель, и этого довольно, чтобы нажить здесь неприятности.

– Он чем-то обидел султана?

– Султана Саида обидеть нетрудно.

Салима арестовали и заключили в крепость более года назад. Никакого суда над ним не было, и он не имел ни малейшего представления о том, как долго пробудет в тюрьме. Такие вещи полностью зависели от милости султана, и сын Абдуллы был не первый, о ком забыли и оставили гнить в застенке. Членов семьи к нему, конечно, не пускали, так что Джоан, переодетая служанкой, оставалась их единственной надеждой. Проблема заключалась в том, что, за исключением полковника Смайли, начальника штаба, иностранцам запрещалось входить на территорию форта Джалали. Джоан не хотела даже думать, что случится с ней или с Робертом, если гостью вазира поймают за нарушение этого правила. Но она согласилась, польщенная тем, что Мод поручила ей дело настолько опасное и важное. Девушка не желала разочаровывать ни ее, ни себя. Если ей хотелось почувствовать себя человеком, быть кем-то бóльшим, чем просто туристка, и не пасовать перед трудностями, она должна найти мужество время от времени нарушать установленные правила. Да и несправедливость в отношении Салима была вопиющей.

Джоан набрала в легкие воздуха и медленно выдохнула, стараясь успокоить нервы. В горле пересохло, колени подгибались от страха, и она была уже готова отказаться от рискованного предприятия. Она присела рядом с креслом Мод, и та надела никаб ей на лицо, прикрепив его к краю абайи.

– Готово. Теперь посмотрите на себя. Родная мать не узнает.

Джоан встала перед зеркалом. Обведенные черной краской глаза маячили за никабом размытыми темными пятнами. Без своего овала лица, волос, носа и рта она могла оказаться кем угодно. Девушка немного успокоилась.

– Ладно, – сказала она, делая еще один глубокий вдох. Ее голос был приглушен тканью. Джоан приподняла никаб одной рукой, чтобы получить возможность разговаривать. – Хорошо. Кстати, если уж речь зашла о родителях, вы никогда не догадаетесь, кого я вчера встретила.

– Вы правы, не догадаюсь. Кого?

– Чарли Эллиота, младшего сына вашего старого друга Натаниэля. Он приехал с каким-то специальным армейским отрядом, прибывшим для борьбы с повстанцами. Разве это не замечательно? По-моему, одно это доказывает, насколько тесен наш мир. – Джоан пробежала руками по черной абайе, разглаживая ткань. Через мгновение она заметила молчание Мод и повернулась к ней. Пожилая леди смотрела в никуда, как это бывало и прежде. Ее лицо казалось неподвижным, и только над скулами, словно лихорадочный румянец, расплывалось два красных пятна. Джоан присела и положила свою ладонь на руку Мод, лежащую на подлокотнике ротангового кресла. – Мисс Викери, как вы себя чувствуете?

Мод моргнула, и в ее мимолетном взгляде Джоан прочла что-то потаенное, дикое, почти исступленное. Потом самообладание возвратилось к ней, а с ним вернулась и ее обычная резкость.

– Хорошо. Что может со мной случиться? – отозвалась она и высвободила руку. – Он наплодил столько детей. Один из его сыновей обязательно должен был появиться здесь рано или поздно. Ничего удивительного.

– Да, Чарли сказал, что их было шестеро. Но в живых остались только он и его сестра. Все четверо его братьев умерли, но я не знаю, что с ними произошло. Полагаю, война.

– Четверо мертвы, вы говорите? – очень тихо, почти шепотом спросила Мод.

– Да, все его старшие братья. Такой ужас.

Джоан снова посмотрелась в зеркало, не зная, как можно еще преобразить внешность, и заметила в нем, как Мод провела рукой перед глазами и на миг их закрыла. Ее пергаментные веки дрогнули. Это был необычный жест, в котором, как ни странно, сквозила почтительность. Старая леди словно сдавалась, признавая что-то или уступая кому-то. Мгновение спустя она подняла голову, и выражение ее лица стало таким же резким и жестким, как всегда.

– Ничего не поделаешь. Жизнь никогда не была легкой. Ну, вы готовы? Абдулла пойдет с вами до дамбы, но не дальше. Если его увидят из форта, все закончится, даже еще толком не начавшись.

– Я… я сделаю все, что в моих силах, мисс Викери.

– Молодец. Постарайтесь, чтобы вас не арестовали, и, когда его увидите, скажите ему… – Мод осеклась, издав странный тихий вздох. Джоан даже не сразу поняла, что Мод изменил голос. Она погляделась в зеркало и сделала вид, что ничего не заметила. Мод откашлялась и начала снова: – Когда вы увидите его, скажите, что по нему скучают и что я изо всех сил пытаюсь добиться его освобождения.

– Я ему передам, – сказала Джоан и удивилась, что Мод так переживает о человеке, которого называет сыном своего раба. А верней, ее поразило, что старая леди ставит его столь низко, хотя тот явно значит для нее гораздо больше.

Солнце через черную ткань припекало плечи Джоан, и под никабом было тяжело дышать от влажности и духоты. Девушка молча шла рядом с Абдуллой, и, когда они приблизились к представительству, за которым начиналась дамба, ведущая к Джалали, удары ее сердца участились и стали отдаваться в ушах. Она не осмеливалась поднять глаза и взглянуть на галерею. Мысль о том, что она может увидеть на ней Рори или кого-то еще из знакомых, страшила ее: все были убеждены, что она проводит время с Мод, слушает ее рассказы и пьет чай. От этого девушка чуть не рассмеялась – такая в ней клокотала нервная энергия, которая, впрочем, тут же обернулась слабостью, когда она, к собственному удивлению, сдавленно схлипнула. Абдулла остановился в тени ближайшего к дамбе здания.

– Я буду ждать здесь, – сказал он.

Джоан молча кивнула. Борясь с желанием повернуться и убежать, она взяла у него корзину с едой и деньги, чтобы подкупить охранников.

– Все в порядке, – сказала она дрожащим голосом.

Абдулла посмотрел на нее сверху вниз, и, хотя выражение глаз старика не изменилось, уголки его рта слегка дрогнули.

– Не нервничайте, мисс Сибрук. Вы делаете доброе дело. Люди в этой тюрьме страдают, не зная, когда выйдут на свободу. Им никто не помогает, у них нет никакой возможности узнать, когда закончится срок их заточения, и потому они впадают в отчаяние. Здесь живут и умирают по слову султана. Вы дадите нашему Салиму немного надежды.

– Да, – сказала Джоан. – Надеюсь, так и будет.

Абдулла помолчал, сохраняя полную неподвижность.

– Он славный мальчик, – произнес наконец старик. – И хороший человек. Скажите ему, что мы о нем молимся. А теперь идите.

Он шагнул назад, отступив в тень здания, где продолжал стоять, наблюдая. А у Джоан не осталось иного выбора, кроме как повернуться и пойти дальше одной.

Солнечный свет отражался от воды, и его яркие блики слепили глаза, когда она шла по дамбе. Ветер был соленый и теплый. Тонкая струйка пота стекала по спине. Она остановилась у подножия каменной лестницы и смотрела, как та взбирается вверх по крутой скале. Дверь наверху была закрыта. По ее сторонам сидели двое оманских часовых. Они положили винтовки на колени и глядели вниз, с любопытством наблюдая за ней. Дыша так тяжело, что ткань никаба втягивалась при вдохе и вспучивалась при выдохе, Джоан стала подниматься по ступеням. Она чувствовала спиной, как за ней наблюдают и представительство, и королевский дворец, и весь Маскат. В любой момент она ожидала услышать, как назовут ее имя, остановят, начнут бранить. Обвинение в нарушении законов султана могло сделать Джоан жертвой его пристрастного правосудия, которое, скорее всего, привело бы к жестокому и произвольному наказанию, а может, и в то самое место, куда она сейчас собиралась проникнуть. Шаг за шагом, то и дело замирая от страха, она дошла до конца лестницы – как ей показалось, чересчур быстро – и в замешательстве остановилась перед стражниками, вцепившись в корзину обеими руками. Часовые переглянулись и вновь уставились на нее. Они были еще совсем мальчишками, румяными и безбородыми, но в прищуре их глаз уже чувствовалась бдительность. У них был беспокойный взгляд, отличающий скучающих молодых людей во всем мире. Из головы Джоан вдруг вылетело абсолютно все. Даже ради спасения собственной жизни она не смогла бы вспомнить, что нужно делать дальше.

Наконец один из охранников рассмеялся.

– Салям алейкум, – сказал он, а потом быстро заговорил по-арабски. Страх придал Джоан силы и побудил действовать. Она порылась в корзине в поисках письма, написанного для нее Мод, и пробормотала:

– Ва-алейкум ас-салям.

Только тут память вернулась, и она вспомнила, что ей наказано молчать. Часовой нахмурился, услышав акцент, но взял письмо и начал читать. Потом кивнул, буркнул что-то, вручил листок товарищу, дал знак проходить и потянулся к корзине. Скучающее выражение вернулось. Он просмотрел содержимое корзины, собранной Мод, и взял пачку банкнот, засунутых с одной стороны. Деньги исчезли в кармане его униформы так быстро, что Джоан даже не успела заметить, в каком именно. Потом он встал, несколько раз с силой ударил в дверь и проговорил еще что-то, чего Джоан не поняла. Послышался грохот отодвигаемых засовов, и дверь со скрежетом отворилась. Боясь дышать, Джоан быстро прошла мимо охранников и оказалась на территории тюрьмы.

Внутри пришлось тотчас остановиться, потому что ее окружил мрак. Она словно внезапно ослепла. Дверь тут же закрылась, и жуткий смрад заставил ее отпрянуть. Первым побуждением было поднести руку к носу и рту, но закрывавшая лицо ткань помешала это сделать. За спиной кто-то хихикнул, она быстро повернулась, и ее успевшие немного привыкнуть к темноте глаза разглядели еще двоих охранников, сидящих по другую сторону входа. Они были англичанами и носили красные балморалки[84]84
  Балморалка – круглая мягкая шляпа с кокардой или вшитыми лентами, какие носили некоторые шотландские полки. Название происходит от названия королевского замка Балморал в Шотландии.


[Закрыть] Маскатского полка[85]85
  Для подавления восстания имама Маскатскому полку были приданы две роты шотландского полка камеронцев.


[Закрыть]. Джоан чуть не вскрикнула от испуга.

– Воняет, верно? – проговорил один из них, упитанный мужчина с рыжими усами, и они оба невесело усмехнулись. Джоан споткнулась и поспешила отвернуться от них, уверенная, что, несмотря на никаб, они догадались, кто она такая. – Крикнешь, если с кем из них возникнут проблемы, – добавил охранник.

Неуверенно ступая, Джоан пошла по коридору, затем по ведущим наверх ступенькам, вырубленным в скалистом основании крепости, и была бесконечно рада, когда стража ее не окликнула. Внутри стало прохладней. Когда Джоан завернула за угол и охранники ее больше не видели, она остановилась, прислонившись спиной к стене, и подождала, пока сердце не перестало бешено колотиться. Она попала внутрь форта Джалали. Радость вскружила Джоан голову, и на ее лице появилась улыбка, незаметная под никабом.

Когда девушка отошла от стены, впереди показался дверной проем, через который виднелось длинное помещение, похожее на общую спальню для воспитанников учебных заведений. Мод рассказывала, что в Джалали содержится почти сто заключенных, и все они, за исключением двоих узников, пользующихся особыми льготами, живут в подобных жутких казармах. Одним из привилегированных заключенных был дядя султана Саида, которого посадили за пьянство и позор, навлеченный на семью. Этих людей не заковывали в кандалы, у них были отдельные камеры с кроватями и даже личные повара, но Джоан знала, что, скорее всего, найдет Салима во второй общей казарме.

Проходя мимо первой, она не удержалась и заглянула в нее. Около двадцати пяти мужчин сидели или лежали прямо на полу. Их лодыжки были прикованы к тяжелым железным колодам, от которых цепи тянулись к ручным кандалам. Одежда была грязная и изорванная. Матрасы, столы и стулья отсутствовали. Повсюду жужжали мухи. Свет проникал в помещение через высокое окно в стене, однако увидеть через него что-либо не представлялось возможным. То и дело раздавались лязг кандалов и скрежет металла о камень. Некоторые заключенные собрались группами. Они разговаривали или играли в кости, но многие просто молча сидели, прислонившись спиной к стене. Их апатия свидетельствовала о глубоких страданиях, и Джоан смутилась оттого, что стала их невольной свидетельницей. Она миновала этот дверной проем и двинулась вверх по лестнице. Девушка шла мимо других камер, мимо тесных казематов, и всюду от главного пути ответвлялись лесенки, ведущие вправо и влево. Она продолжала идти вперед, не сворачивая, пока не увидела вторую общую казарму. Сделав медленный вдох, чтобы успокоиться, она вошла внутрь.

Это помещение было очень похоже на первое, и в нем находилось еще двадцать или тридцать заключенных. Джоан осмотрелась вокруг и испытала облегчение оттого, что никаких охранников здесь не было. Она принялась искать человека, похожего по описанию Мод на Салима: мужчину лет пятидесяти, выше среднего роста, с длинными темными волосами, красивого и статного. Заключенный, сидящий ближе других, внимательно наблюдал за ней. Через несколько секунд он с трудом встал, потянул за кожаный ремень, чтобы поднять железный брусок, висящий между его лодыжек, и зашаркал к входу. Лицо его было очень худым. Глаза, казалось, остекленели. Когда он заговорил, она не смогла его понять. Многие из его пожелтевших зубов были сломаны. Когда Джоан не ответила, он снова заговорил, и на этот раз она поняла одно слово, которое несчастный повторял снова и снова: «ма». По-арабски «вода». Она покачала головой.

– Салим бен-Шахин? – спросила она, надеясь, что правильно произносит слова. Стоящий перед ней человек словно сдулся. Свет в его глазах погас и сменился угрюмым гневом. Он неопределенно махнул в сторону дальнего конца камеры, а затем вернулся на свое место у стены, с лязгом бросив на пол железную колоду. Джоан, опустив глаза, быстро пошла в указанном направлении. Там она нашла худого, жилистого человека с прядями седых волос, пронизывавшими черную шевелюру. У него были узкий волевой подбородок и длинный нос, темно-карие глаза под черными бровями и редкая борода, не тронутая сединой. От долгого пребывания под открытым небом кожа обветрилась и образовались глубокие морщинки у глаз. Он подходил под описание Мод, к которому добавлялся настороженный взгляд умных глаз. Джоан подошла и присела перед ним на корточки. – Я ищу Салима бен-Шахина, – шепнула девушка так тихо, чтобы слышал только он.

Глаза узника расширились при звуке ее голоса и оттого, что она заговорила по-английски. Он наклонился к ней с нетерпением, сгорая от любопытства.

– Вы нашли его, – отозвался заключенный и уставился на нее с тревожным и напряженным выражением лица. – Кто вы?

– Меня… меня зовут Джоан Сибрук. Я от Мод Викери. Она прислала это для вас. – И Джоан протянула корзину, на которую Салим не обратил никакого внимания.

Они говорили шепотом, опасаясь, как бы их не услышали.

– Но… вы англичанка? Как вы оказались внутри форта? Если вас схватят…

– Этого не должно произойти! – прошипела испуганная Джоан.

Салим посмотрел через плечо в сторону двери, затем снова на девушку, после чего недоверчиво кивнул.

– Благодарю, что пришли. Спасибо за то, что решились ради меня на такой риск.

Джоан молчала. По правде сказать, она до сих пор почти не думала о Салиме. Она, скорей, стремилась не разочаровать Мод, попасть внутрь Джалали, сделать хоть что-то.

– Но кем вы приходитесь Мод? И почему вы в Маскате?

– Я… друг. Подруга. – Джоан спросила себя, действительно ли это так. Иногда ей казалось, что они начинают сближаться с Мод, но порой та казалась загадкой, недоступной для понимания. – Я здесь, в Маскате, чтобы навестить брата. Он армейский офицер.

Салим выслушал это с озадаченным выражением.

– Значит, султан Саид теперь разрешает своим офицерам принимать гостей?

– Ну, не совсем так. У меня есть определенные связи. Я остановилась в представительстве.

– Ясно, – пробормотал Салим, хмуря брови. – Но все равно риск, которому вы подвергаетесь, очень велик. Никакие связи вам не помогут, если обнаружится, что вы не та, за кого себя выдаете. Не знаю, хорошо ли Мод вам это растолковала.

Он говорил тихо, задумчиво.

– Да, я отдаю себе отчет, как рискую, и…

– Очень хорошо, что вы так сказали. – Пару секунд Салим ее изучал, пробежав взглядом по закрытому никабом лицу, потом вновь посмотрел на ту его единственную часть, которая оставалась видна, и наконец улыбнулся. – Вы подвели глаза, как бедуинка, и теперь вас не отличишь от арабки. Пока не заговорите, конечно. Хорошо, что у вас не голубые глаза.

Английский язык Салима был превосходным, хотя говорил он с гортанным выговором, свойственным жителям Омана.

– Я пришла сказать, что они за вас молятся. То есть это делает Абдулла. А мисс Викери прилагает все силы, чтобы добиться вашего освобождения. – Салим задумался над ее словами, потом потер рукой подбородок и повернулся к свету. Под слоем пота и грязи было видно, что его кожа – цвета темной бронзы. – Возможно, она пытается употребить свое влияние на султана, чтобы вам помочь? – решилась наконец сказать Джоан.

Салим, хмурясь, покачал головой:

– Нет у нее никакого влияния. Во всяком случае, на этого султана. Хотя, пожалуй, и прежние к ней не особенно прислушивались. Не знаю, как она надеется помочь мне… – Тень отчаяния пробежала по лицу Салима. – А может, она и не должна этого делать. Судьба человека в его собственных руках.

– Значит, вы признаете себя преступником?

– Преступником? – Он горько улыбнулся. – Мое преступление в том, что я люблю свой народ и ненавижу то, как султан Саид приковывает его кандалами к прошлому, держа в покорности иностранным державам. Мое преступление состоит в желании, чтобы наши дети учились, а больных лечили. В жажде присоединиться к остальному миру, живущему в двадцатом веке, а не оставаться в одиночестве во временах Средневековья. – Его голос стал громче, и некоторые из сидящих поблизости узников обернулись. Веки Салима нервно затрепетали. Он потянулся к корзине, порылся в ней, достал горсть фиников и миндаля и бросил другим заключенным, которые заулыбались и с жадностью на них набросились. – Мое преступление в том, что я не стал молчать, когда султан грубо нарушил суверенитет внутренних районов страны, чтобы забрать нашу нефть, а потом продавать ее своим британским друзьям. Он никогда не обладал законной властью ни в пустыне, ни в горах[86]86
  В 1920 г. султан Маската заключил с имамом Омана договор, который предоставил имаму право автономного правления в пределах имамата Оман, но с признанием с его стороны номинального суверенитета султана Маската. Когда в Омане были разработаны нефтяные месторождения, султан нарушил договор и захватил нефтеносные земли.


[Закрыть]. Султан утверждает, что нефть относится к внешней политике, а потому подлежит его вéдению. Но что может быть более внутренним делом, чем черная кровь пустыни? Им движет жадность. – (Джоан молчала, не зная, что сказать. Она считала мятежников имама горсткой людей, введенных в заблуждение. Ей и в голову не приходило, что они видят ситуацию по-иному и на законном основании оспаривают право султана на их земли.) – Видите вон того человека у стены? – тихо спросил Салим. Джоан взглянула на мужчину, сидящего на корточках. Его огромный живот свисал между бедрами. – Это жулик, пьяница, жестокое животное, он избил жену до смерти за то, что у нее подгорел ужин. Он проведет здесь три года, а потом выйдет на свободу. А я? За любовь к народу Омана мне, возможно, придется гнить здесь до конца дней. Трудно принять столь тяжелую судьбу, – произнес Салим напряженным шепотом.

– Должен найтись какой-нибудь выход! Нельзя терять надежду.

– Вам легко говорить, вы свободны. – Салим вернулся к корзине, достал оттуда бутыль с водой и опорожнил ее сразу наполовину, украдкой взглянув на сокамерников. – Бог милостив, – прошептал он по-арабски и вздохнул, закрыв глаза. – Саид Шахаб, губернатор Маската, любит помучить узников, – пояснил Салим через пару секунд. – Он говорит, мы должны пострадать за свои преступления. Ему недостаточно лишить нас свободы и достоинства. Этому негодяю нравится томить нас жаждой. Каждый из тех, кого здесь держат, находится на грани сумасшествия из-за недостатка воды.

– Это бесчеловечно!

– Именно. – Он достал стопку лепешек и начал отрывать полоски, отправляя в рот. – Это делает нас слабыми и глупыми. – Нахмурившись, он продолжил изучать содержимое корзины, а затем посмотрел на Джоан. – Письма нет? Ни указаний, что делать, ни других новостей?

– Простите, но… это все, что дала мне Мод. – (Салим в отчаянии откинулся назад, так что его голова ударилась о камень стены.) – Возможно, – проговорила Джоан, – у нее есть какой-то план. Салим… мое посещение должно было вселить в вас надежду. Именно этого хотели они оба. Мод и Абдулла.

– Отец здоров?

– Да, – ответила Джоан. Салим мало походил на пожилого раба Мод, и Джоан решила, что его мать, верно, была оманкой. – Да, это человек недюжинной силы. Он сначала меня напугал. Такой… серьезный. Такой важный. Но теперь он, кажется, со мной свыкся.

Девушка замолчала, сомневаясь, не слишком ли вольно говорит с Салимом об его отце. Внезапно она поняла, что это все никаб. Скрывающая лицо маска давала возможность забыть о хороших манерах. Но Салим довольно усмехнулся:

– В детстве я боялся его рассердить, потому что он мог пригвоздить меня к месту одним взглядом. Но если Мод вас приняла, то и он будет к вам добр. У них всегда так.

В это время в коридоре раздался звук шагов, и вошел толстый человек с лягушачьим лицом вместе с офицером в форме и худым молодым человеком в хлопчатобумажном хаки. Джоан, стоящая перед собеседником на коленях, взглянула на них через плечо, и сердце у нее ушло в пятки. Она покачнулась, потеряла равновесие и плюхнулась на пол. Офицер оказался полковником Сингером.

– В чем дело? – прошептал Салим, не протянув руки, чтобы помочь ей подняться: по мусульманским обычаям это было немыслимо. – Вы знаете полковника? Верней, он знает, кто вы? – (Джоан легонько кивнула.) – Оставайтесь спокойной. Молчите. Он не может вас узнать. – (Джоан судорожно пыталась вздохнуть. Ей вдруг показалось, что закрывающий лицо никаб душит ее. Не хватало воздуха, кровь оглушительно стучала в висках.) – Джоан! Успокойтесь! – зашипел Салим.

– Нет, правда, если людей нужно вот так заковывать в кандалы и лишать их даже матрасов, не говоря о койках, то им следует, по крайней мере, давать воду, когда они хотят пить, – говорил между тем Сингер.

Молодой человек, стоящий рядом с ним, перевел, но толстяк лишь пожал плечами и что-то ответил равнодушным и недружелюбным тоном.

– Он утверждает, что этих людей следует наказать, – доложил молодой солдат. – Говорит, они здесь не для того, чтобы с ними нянчились, как с детьми.

Сингер слегка покачал головой и проворчал:

– Мне придется снова поднять этот вопрос перед Шахабом… Последнее не переводить. Это, черт возьми, настоящее варварство.

Все трое уже повернулись, готовясь покинуть камеру, когда полковник, сцепив руки за спиной, на ходу окинул Джоан блуждающим взглядом. Он остановился рядом с ней, и их глаза встретились. Около секунды девушка не могла ни посмотреть в сторону, ни даже вздохнуть. Потом она опустила голову и отвернулась, надеясь продемонстрировать скромность, и принялась молиться в душе, чтобы Сингер поскорее ушел.

– Все в порядке, Джоан. Его тут больше нет, – сказал Салим. – И пожалуй, нам следует поскорее проститься. Я видел, как эта жаба на вас смотрит. Верно, негодяя мучил вопрос, какое у вас ко мне дело. Если вы пробудете слишком долго, он начнет скандалить. Возьмите корзину с собой, – проговорил он, забирая остатки еды и чистую одежду. – Пожалуйста, попросите в следующий раз прислать больше воды. Она очень нужна. У меня здесь есть друзья, и хотелось бы с ними поделиться. Вы должны подождать по крайней мере несколько дней, прежде чем придете снова. Если явитесь раньше, они вас узнают и могут не впустить.

– Снова? – переспросила Джоан.

Она была выжата как лимон. Нервное напряжение во время посещения Салима и пережитый страх истощили ее силы. Одна встреча с полковником Сингером чего стоила. В первое мгновение, когда их глаза встретились, девушка была уверена, что он ее узнает. Она прижала руки к лицу, пытаясь промокнуть пот тканью никаба.

– Уберите руки. Ни одна арабская девушка так никогда не сделает. – Салим снова наклонился к ней, торопливо оглянулся вокруг, а затем поймал ее руку и сжал в своих ладонях. Те были твердыми и мозолистыми, прохладными и сухими. В его лице читалась горечь, граничившая с отчаянием. – Вы придете снова? Пожалуйста!

– Я не знаю, сумею ли… – Джоан не могла заставить себя встретиться с ним взглядом. От вони спирало дыхание, мухи с жужжанием вились вокруг. Ей ничего не хотелось так сильно, как оказаться снаружи, вырваться на волю из этой тюрьмы с ее обитателями, сходящими с ума от жажды и безысходности. Джоан проклинала собственную нерешительность и пыталась представить себе, что бы чувствовала она, если бы знала, что ей отсюда не выбраться. Она не имеет права на малодушие. – Хорошо. Я постараюсь вернуться, – проговорила она.

Салим расслабился, отпустил ее руку и кивнул:

– Вы храбрая. И я вечно буду перед вами в долгу за то, что вы сегодня сделали. За то, что пришли. Надеюсь, однажды я смогу вам отплатить.

– Я вовсе не храбрая, – возразила Джоан и облизнула сухие губы. Ей вдруг ужасно захотелось пить. – Вы ничего не хотите им передать? Мод и вашему отцу?

На лицо Салима набежала тень грусти.

– Передайте, что я благодарен им и люблю их. Скажите, я стараюсь принять свою судьбу. Мои молитвы с ними, и я прошу Бога, чтобы мы могли свидеться как можно скорее, – сказал он тихо.

– Я передам.

В конце коридора, ведущего к выходу из тюрьмы, полковник Сингер и главный тюремщик остановились. Неодобрение англичанина было видно невооруженным глазом. Он явно распекал за что-то человека с жабьим лицом. Джоан шла следом за ними до самой входной двери, так близко, что ощущала запах мужского одеколона. Ее пальцы с побелевшими костяшками крепко сжимали ручку корзины.

– По крайней мере, насколько я вижу, вы разрешаете, чтобы политическим узникам приносили еду, – пробормотал полковник, когда она проходила мимо. – Но как насчет других бедняг?

Часовой с рыжими усами отпер дверь, и яркий свет снаружи заставил девушку вздрогнуть.

Неверной походкой Джоан направилась в сторону лестницы и стала спускаться. На полпути она остановилась и посмотрела на море, на буйство неправдоподобно ярких и чистых синих и голубых красок воды и неба, на коричневые и белые здания Маската, расположенные вокруг бухты. В вышине, в восходящих потоках воздуха, кружили два орла. Ветер трепал абайю и никаб, и свежий воздух проникал под них, охлаждая тело Джоан. Она сделала глубокий вдох, а затем, выпуская воздух из легких, робко засмеялась. Девушка сама не могла поверить, что ей удалось побывать там, куда заказан путь большинству европейцев. И сделать это незаконно, переодетой, и вернуться живой и невредимой. Это, конечно, было нарушением установленного порядка, но, вспоминая, как Салим набросился на воду, Джоан решила, что незаконность ее действий вовсе не делала их неправильными. Девушка ощущала эйфорию и чувствовала себя непобедимой. Ей представлялось, будто она может раскинуть руки и парить над городом. Джоан поспешила туда, где ее ждал Абдулла, и порывисто обняла старика. Душа ее ликовала.

После того как Джоан возвратилась, Мод с нетерпением принялась ее допрашивать и не успокоилась, пока Джоан не передала каждое слово, которое было сказано, не описала каждый нюанс поведения Салима и его состояние в мельчайших подробностях. Потом наконец Мод со вздохом откинулась на спинку кресла:

– Ах, проклятая мусульманская вера в рок и волю Божью! Мы хозяева своей судьбы, я всегда ему это твердила. Ну да ладно. Спасибо, Джоан. Абдулла, может, и не показывает этого, но арест Салима причинил ему тяжкое горе. Старик отговаривал меня просить вас об этой услуге, но сейчас он вне себя от счастья и рад, что я это сделала.

– Он вне себя от счастья? – с сомнением переспросила Джоан. – Вы уверены?

– О да. Мы живем вместе достаточно долго, чтобы я научилась угадывать его настроение. Поверьте, Абдулла в восторге.

Едва Мод это сказала, вошел Абдулла с чайным подносом. Лицо его было торжественным и непроницаемым, как всегда. Джоан не смогла сдержать улыбку.

– Думаю, вы и сами очень любите Салима, – сказала она. – Что случилось с его матерью?

– Что случилось? – Мод стряхнула несколько крошек, упавших ей на колени, и пожала плечами. – Она умерла. Абдулла растил мальчика здесь, в моем доме.

– Ах вот как. Вообще-то, я пообещала Салиму навестить его еще раз. Если вы, конечно, не возражаете. Он попросил вас написать письмо и рассказать в нем о новостях. Думаю, бедняга очень обрадовался моему приходу.

Мод отвернулась к окну и какое-то время смотрела в него, а потом снова вздохнула.

– У меня нет никого, кроме вас, кого я могла бы об этом попросить, понимаете? Никого, кому я доверяла бы, как вам, и у кого в голове были бы мозги, а не опилки. Но это очень рискованно. Я не могу просить вас пойти туда снова, – заявила она.

Одна из салюки поднялась на лапы и с легким стоном потянулась. Джоан сунула ей под нос руку, чтобы та ее обнюхала, но борзая лишь покрутилась на месте и снова устроилась в своем гнезде. Девушка подумала о Салиме, о том, как достойно он борется с безысходностью и выпавшими на его долю лишениями. О том, как отчаяние гонится за ним по пятам, словно голодная собака. Потом вспомнила о волнении, которое охватило ее, когда она вышла из Джалали, – об ощущении, будто она может сделать все, что угодно, даже взлететь. Отчасти это чувство еще сохранялось, и она задалась вопросом, доводилось ли ей испытывать нечто подобное прежде, достойна ли она этого и не является ли это наградой за хороший поступок, совершенный вопреки страху и волнению. Трудно было поверить, что еще только начало дня. Казалось, с того момента, когда она проснулась, прошло несколько суток.