Текст книги "Золотой ключ. Том 3"

Глава 82

Элейна встала еще до рассвета, устроилась в кресле, стоявшем точно напротив письменного стола, в последний раз поправила рисунок Агустина и стала ждать.

Что заставило ее прошлой ночью разрешить Сарио писать ее портрет? Ей захотелось обернуться и взглянуть на два этюда, которые он сделал в мерцающем пламени свечей, но она не осмеливалась шевельнуться. Зачем она пошла в комнату Сарио? Что, если именно он убил Андрее?

Эйха! А что, если портрет навсегда оградит ее от магии Грихальва?

У нее за спиной в камине потрескивал огонь. Приходила служанка, чтобы добавить туда несколько новых поленьев. Как только девушка ушла, Элейна встала и заперла за ней дверь. Теперь она пристально смотрела на рисунок, лежавший на поверхности стола. Неожиданно услышала тихий шелест далекого голоса:

– Элейна, это Агустин. Как вы думаете, тио, она меня слышит? Хотя рисунок на столе не изменился, Элейне показалось, будто он ожил. Она вдруг подумала, что вот сейчас Агустин сделает шаг и окажется рядом с ней. Однако, как и следовало ожидать, этого не произошло. И все же она слышала его голос, словно он доносился из замочной скважины. Чудеса!

– Агустин, я тебя слышу. – Ее голос дрогнул.

– Матра Дольча! – воскликнул Гиаберто, скорее озабоченный, чем довольный.

– Я же говорил вам, что у меня получится. – Агустин явно гордился произведенным эффектом. – Со мной Гиаберто и Кабрал, Элейна. Кабрал хочет, чтобы завтра, в это же время, рядом с тобой стоял Великий герцог и выслушал нас…

– Это невозможно, – вмешался Гиаберто. – Вы можете представить, какой разразится скандал, если Великого герцога найдут на рассвете в ее спальне?

– Но мы хотим посоветоваться с ним относительно выбора нового Верховного иллюстратора, – возразил Кабрал.

– Дайте мне сказать, граццо, – перебила Элейна. – Великий герцог уже назначил нового Верховного иллюстратора. Сарио.

– Сарио!..

– Этот чи'патро чирос!..

– Простите меня, тио. – Она должна была выяснить правду, но сомнения ее не оставляли. Она чувствовала, что предает Сарио. – Как… как умер Андрее?

Голос Кабрала был спокойным.

– Неожиданная болезнь. Кровотечение.

– Может ли… – она с трудом выговаривала слова, – может один иллюстратор убить другого?

– Ты хочешь сказать, что Сарио убил Андрее? Почему Кабрал так спокоен?

– Элейна, – голос Гиаберто был совсем не таким спокойным, как у Кабрала, но звучал властно, – никому не говори о своих подозрениях. Если сможешь, постарайся сегодня проверить, висит ли портрет Андрее в кабинете Великого герцога и есть ли на нем какие-нибудь изменения. Портрет имеет могучую защиту – один иллюстратор может нанести вред другому только через него.

– Я сделаю то, о чем вы просите, тио. – Элейна вдруг обнаружила, что руки у нее дрожат, а спина ужасно болит, но она боялась пошевелиться, чтобы не нарушить связь с Агустином. – А может иллюстратор нарисовать живого человека таким образом, что он окажется заключенным в картину?

Элейна узнала восклицание Агустина. Двое других пробормотали что-то неразборчивое.

– Я не стану говорить о подобных вещах с иллюстратором, лишенным Дара! – воскликнул Гиаберто. – Я ни разу не читал в Фолио, чтобы Грихальва пытались осуществить такое чудовищное деяние.

– А существует вероятность, что была сделана копия “Первой Любовницы”?

– Портрет Сааведры Грихальва? – спросил Кабрал. – Я никогда не слышал о копии, хотя она могла быть выполнена до моего рождения. Но в Галиерре висит подлинник – тут не может быть никаких сомнений!

Она должна была спросить – ему ведь почти восемьдесят лет.

– А разве портрет не находился в хранилище? Элейне показалось, что она видит улыбку Кабрала.

– Да. Великая герцогиня Мечелла и я нашли его. Именно поэтому я уверен, что это подлинник.

– А вы помните, где стояла Сааведра? Он так долго не отвечал, что Элейне показалось, будто она слышит, как пылинки садятся на стол.

– За столом, так мне кажется. Она читала книгу. Меннина, я много лет не вспоминал о том дне. – Он горько рассмеялся. – Женщины замечают такие странные вещи. Великая герцогиня Мечелла считала, что Сааведра беременна. Вспомнить об этом через столько лет!

«За столом!»

– Тио, – прошептала Элейна, голос наконец вернулся к ней, – объясни мне, как могло получиться, что теперь Сааведра стоит возле двери? Ведь другого портрета не существует. Я нашла описание этой картины – там тоже сказано, что она стоит возле стола ночью.

– Ночью! – Как жутко слышать голос Кабрала и не видеть его лица. – Это было на рассвете. Я помню совершенно определенно.

Свеча только что погашена. Мечелла обратила внимание на то, как она мастерски написана… – Кабрал замолчал, а потом заговорил снова, но теперь в его удивленном голосе зазвучали нотки ужаса. – Я совершенно забыл об этом.

– Сарио верит, что Сааведра на портрете живая.

– Матра Дольча! – снова вскричал Гиаберто.

– Я не был в Галиерре с тех пор, как Челла стала слишком слаба, чтобы ходить туда со мной, – прошептал Кабрал.

Челла? С каких это пор простой иллюстратор может так называть Великую герцогиню!

– Мердитто! – выругался Гиаберто. – Элейна, мы должны доставить эту картину в ателиерро, чтобы Вьехос Фратос ее тщательно осмотрели.

– Как она пронесет такое огромное полотно через баррикады? – спросил Агустин.

– Посмотрим, может быть, дон Рохарио нам поможет, – ответил Кабрал. – Гиаберто прав. Эту картину необходимо тщательно изучить.

Его слова встревожили Элейну.

– Сарио заметит! Не забывайте, сейчас он распоряжается всеми в Палаесо.

Гиаберто фыркнул.

– Мы можем справиться с Сарио Грихальвой. Постарайся добыть для нас картину, а об остальном не беспокойся. Я приказываю, Элейна. Ты меня понимаешь?

– Да. – Это они не понимают. Им и в голову не приходит, насколько Сарио силен.

– На сегодня вполне достаточно, Агустин. Поговоришь с Элейной завтра.

– Да, но… – Агустину хотелось ясности.

– Пошли, – строго сказал Гиаберто. – Нам нужно обсудить, как ты смог все-это придумать, не посоветовавшись с Вьехос Фратос.

– Агустин? Агустин?

В ответ ни слова. Заклинание больше не действовало.

"Мы можем справиться с Сарио Грихальвой”.

Элейна в это не верила. Вьехос Фратос не представляют, как могуществен Сарио. Только она одна видела его мастерство в деле, понимала его гениальность. Элейна не хотела, чтобы они уничтожили Сарио, ведь он обладал всеми качествами, необходимыми великому художнику. А что, если Сааведра действительно живет внутри портрета? Если голос, который она слышала, принадлежал Сааведре: “Кто ты, сестра моя? Ты мне поможешь?” Только обладающий Даром иллюстратор в состоянии ее вызволить из плена картины – если, конечно, все это правда. Но ведь она сама слышала, как Сарио сказал, обращаясь к Сааведре на портрете, что не собирается освобождать ее… пока.

Эйха! Этого просто не может быть.

Но ради изображенной на портрете женщины Элейна обязана поверить в невозможное. Каким-то образом она должна, без ведома Сарио, доставить “Первую Любовницу” в Палаесо Грихальва.

Глава 83

Первая ассамблея Временного Парламента продолжалась уже пятнадцать дней. Рохарио произнес речь, которую записали в протокол под заголовком: “Не следует действовать необдуманно”. Его выступление помогло убедить ассамблею, что лучше вести переговоры, чем сражаться.

– Мы не варвары. Мы не станем убивать детей во имя свободы. – Или что-нибудь в таком же роде:

– Великий герцог ответит насилием на насилие; И это будет означать смерть для обеих сторон…

– За свободу можно заплатить и больше! – закричал Руис, выражавший теперь интересы самых агрессивных молодых людей.

Рохарио уже не испытывал робости, когда ему приходилось выступать перед большим скоплением народа. У него оказался настоящий талант.

– Есть ли у вас, как у меня, юная сестра, маэссо? – парировал Рохарио. – Может быть, вы захотите поставить ее в передние ряды атакующих? Если уж придется сражаться, я предлагаю написать свод законов, определяющих поведение Парламента до того, как начнется война, чтобы каждый знал заранее, чего он хочет добиться, – иначе нам грозят новые схватки. Таким образом, вы сможете убедить в своей правоте те семьи, которые боятся потерять нажитое многими поколениями в результате неуправляемых действий разбушевавшейся толпы.

Его речь положила начало целой серии выступлений разных ораторов. Однако не вызывало сомнений, что именно Рохарио убедил представителей наиболее богатых семей Мейа-Суэрты агитировать за мирные переговоры.

Через двадцать дней после Пенитенссии было заключено перемирие. Теперь шли переговоры о том, какие положения должны быть включены в документ, который сделает законным возрождение Парламента, – с согласия Великого герцога или без такового.

Прошла Сперранссиа. Молодые кавалеры не выходили на улицы, чтобы петь серенады и получать в награду поцелуи. На многих авенидос по-прежнему стояли баррикады. Рынки оставались открытыми, но выезд и въезд в город были запрещены. Все повозки на территории Палассо тщательно обыскивали. Великий герцог Ренайо медлил. Более того, он ни разу не появился публично после того, как Рохарио говорил с ним от имени либертистов. Кое-кто предполагал, что он рассчитывает на поддержку екклезии, – и в самом деле представители Премиа Санкты и Премио Санкто каждый день участвовали в собраниях гильдий Временного Парламента.

Рохарио не понимал, почему его отец не предпринимает решительных действий. Ренайо никогда не отличался особым терпением, хотя в практичности ему отказать было нельзя. Из-за беспорядков в Мейа-Суэрте он не мог послать войска, которые посадили бы на трон Гхийаса принцессу Аласаис и одного из его сыновей. В то же время он не хотел рисковать здесь, когда в соседних государствах многое было поставлено на карту.

Рохарио слушал долгие, многочасовые дебаты. Впрочем, пока шли разговоры, никто не воевал. Больше всего на свете Рохарио не хотел, чтобы прекрасный город Мейа-Суэрта превратился в груду развалин, как это случилось в Гхийасе, а его любимую Галиерру разграбили и сожгли.

И если миру суждено меняться, пусть уж это произойдет при содействии пера, а не меча.

И все же по мере того как документ приобретал более определенный вид – а туда постоянно вносились новые детали, – Рохарио заметил, что очень многое оставалось на словах. Не в рисунках. “Контракты”, “Деяния” и “Бракосочетания” были основой коммерции в Мейа-Суэрте и давно обрели общепринятые нормы и язык, которые прекрасно понимал любой образованный купец. Но то, что происходило сейчас, было внове, и никто не знал, как следует рисовать незнакомые до сих пор понятия. Эйха! Может быть, это приведет к ослаблению влияния семей вроде Грихальва, которые нажили свое состояние благодаря живописи?

"Мы, избранные в качестве членов Парламента, будем иметь те же права, что и Совет Великого герцога”.

Это предложение прошло под аплодисменты.

"Мы, члены Парламента, будем избираться, невзирая на наследственные права и привилегии”.

"Парламент имеет право расследовать несправедливые действия Великого герцога или его представителей по отношению к группам людей или отдельным личностям любого сословия в соответствии с законами и требовать исправления ошибок”.

"Запретить введение новых налогов без одобрения Парламента”.

Рохарио написал короткую записку и отослал ее маэссо Веласко, который по-прежнему исполнял обязанности неофициального председателя Парламента.

"Я покидаю собрание на целый день, чтобы присоединиться к тем из наших соратников, кто изучает архивы в Палассо Юстиссиа”.

Естественно, за Рохарио наблюдали. Он вызывал всеобщий интерес. Его постоянно сопровождали четверо подмастерьев, друзей Руиса. Они были сверстниками, и хотя им совсем не нравился его титул и привилегии, Рохарио почувствовал, что пользуется их невольным уважением. Они привыкли к языку картин, и им претило разбираться в многочисленных бумагах, оставшихся от прежнего Парламента. Четыреста лет назад Парламент регулярно собирался в Тайра-Вирте. В те времена герцог Ренайо I нуждался в нем, чтобы управлять недавно созданным государством. Постепенно влияние Парламента уменьшалось; сто лет назад Арриго II издал закон о его упразднении. Впрочем, прежний Парламент не имел широких полномочий. Однако Рохарио обнаружил, что в ряде случаев Парламент присваивал себе право контроля за налогами и предоставлял своим членам льготы, которыми обладала исключительно знать. К этим архивам имели доступ только советники Великого герцога. До нынешнего момента.

Рохарио повел свой эскорт в подвальное помещение Палассо Юстисссиа. В здании до сих пор пахло дымом – напоминание о пожаре, в котором сгорело месяц назад одно крыло Палассо. Здесь работали писцы, санктос и нотариусы, по крупицам собиравшие сведения о том, как функционировал прежний Парламент. Рохарио присоединился к остальным. Подвал освещался неровным светом стоявших на столах масляных ламп. Рохарио достал толстый старый том со стопки таких же книг с потрескавшимися кожаными переплетами и открыл его. Чихнул от поднявшейся в воздух пыли. Вежливый молодой санкто протянул ему носовой платок. Рохарио поблагодарил его и тщательно протер книгу. В Палассо Веррадо подобную работу сделали бы за него слуги. Он вздохнул и погрузился в чтение.

Вследствие болезни Верховного иллюстратора Сарагосы Серрано властью, данной ему Матой эй Фильхо и екклезией и утвержденной народом Тайра-Вирте, герцог Алехандро назначил вышеназванного Сарио Грихальву Верховным иллюстратором.

Год. Сарио Грихальва, мастер, создавший запрестольный образ и “Первую Любовницу”. Заинтересовавшись, Рохарио стал читать дальше. На пожелтевших от времени страницах тянулось длинное, скучное описание каких-то сделок. Он зевнул. Перевернув страницу, обнаружил кусок пергамента, вставленный в книгу, и осторожно его расправил.

Похоже на рецепт, только слова какие-то бессмысленные, а по краю листка идут непонятные значки и незнакомые буквы, сливающиеся в странный узор. Рохарио перевернул пергамент.

Здесь той же рукой кто-то, торопливо и часто зачеркивая, написал указ. Почерк был различимым, но каким-то неуверенным, словно человек нечасто брался за перо. Местами текст был испачкан кляксами, но по мере того как Рохарио разбирал написанное, по ею спине пробегал холодок предчувствия.

Да будет так: Палассо Грихальва, и только Палассо Грихальва, будет предоставлять наследнику любовницу – ту, которой он предложит Марриа до'Фантоме. Да будет так на все времена по указу герцога Алехандро, в соответствии с Пейнтраддо кисти Сарио Грихальва.

Матра Дольча! Ему удалось случайно наткнуться на документ, на многие столетия определивший необычные отношения между до'Веррада и Грихальва. Кто подготовил этот указ, Верховный иллюстратор или герцог? Или оба вместе? Союз иллюстратора и герцога. Рохарио вдруг вспомнил слова Беатрис, сказанные ею Элейне в Чассериайо:

"Не нужно иметь большой ум, чтобы заметить, какие в тебе произошли перемены между тем мгновением, когда ты сказала матери, что никогда не выйдешь за Фелиппо, и днем свадьбы, когда покорно стояла рядом с ним… Настаивай я на своем, они бы и меня сделали послушной, нарисовав картину! Только мужчины могут обладать Даром, но рожать Одаренных мальчиков в состоянии лишь женщины из рода Грихальва – и кто их отец, значения не имеет”.

Он сложил пергамент и спрятал его во внутренний карман сюртука, а потом полистал книгу, стараясь найти упоминания о Грихальва еще до того, как герцог Алехандро назначил Сарио Грихальву Верховным иллюстратором. Он нашел улику десятью страницами раньше – несколько предложений было вписано неразборчивым почерком между идеально ровными строчками писца, где описывался Совет, созванный герцогом Бальтраном, отцом Алехандро.

Верховный иллюстратор Сарагоса призвал герцога аннулировать охранную грамоту, выданную семье Грихальва, на основании возникших слухов о том, что вышеназванные Грихальва практикуют черную магию, дабы укрепить свое положение при дворе.

Матра Дольча!

Гулко прозвучали шаги на лестнице, ведущей к выходу из подвала. Рохарио с облегчением отвлекся от старых документов – однако его настроение моментально изменилось, когда он увидел вошедшего.

Маэссо Асема остановился рядом с Рохарио.

– Как странно видеть вас здесь, дон Рохарио, погруженного в работу. Оказывается, вы настоящий ученый. Вот уж не знал, что до'Веррада интересуются философскими проблемами.

Поскольку этот оскорбительный намек не допускал вежливого ответа, Рохарио лишь коротко кивнул. Он аккуратно закрыл книгу и сунул ее в общую стопку, как бы потеряв к ней интерес.

– Однако раз уж мы столь неожиданно встретились, я бы хотел поговорить с вами наедине.

Не желая устраивать сцену, Рохарио согласился. Они отошли к лестнице и остановились в коридоре, где гулял сквозняк.

– Возможно, вы удивлены, что я пришел сюда? – спросил Асема. – Я тоже интересуюсь архивами, дон Рохарио. Последние кусочки головоломки, которые должны наконец занять свои места.

В глазах Асемы таилось торжество, и Рохарио встревожился, особенно после того, – как прочитал о магии Грихальва. Моронно! Поверить в россказни людей, умерших триста лет назад! Холодный ветер подул со стороны лестницы. Рохарио поежился, молча дожидаясь, пока его собеседник снова заговорит.

– У меня нет никаких оснований любить до'Веррада. Более того, желать им чего-нибудь хорошего. Он пытается угрожать?

– В ваших собственных интересах, как и всех людей нашего положения, желать мира и процветания Тайра-Вирте.

– Конечно, дон Рохарио. Однако хочу напомнить вам – я стар, а пословица гласит: “Умирающий хорошо понимает, что по счетам портному ему платить не придется”.

– Мне жаль, что ваш брат умер, но я не имею к этому ни малейшего отношения – Вот тут я с вами совершенно не согласен – ведь вы до'Веррада. Впрочем, здесь возникает небольшая загвоздка. Вы действительно до'Веррада?

Это уже слишком!

– Вам следует быть осторожнее, – негромко, но сурово предупредил Рохарио, – когда вы говорите о моей благословленной матушке.

– Меня беспокоит вовсе не ваша мать. Речь идет о вашей бабушке.

Тут Рохарио расхохотался.

– Великой герцогине Мечелле? Всем известно, что она была святая. Я не понимаю, что означает ваш бессвязный бред. Асема улыбнулся.

– Я имею в виду грандиозный скандал, вы даже представить себе не можете его размеров. То, что произошло, нинио мейа, между Арриго, Мечеллой и женщиной из семейства Грихальва. Арриго и Мечелла имели двоих детей – Терессу и Алессио, которые родились до того, как их родители навсегда разошлись и стали жить отдельно друг от друга.

– Троих детей. – Рохарио стал поправлять манжеты и пуговицы. Лучше уж заняться этим, чем ударить старого человека. – Я полагаю, ваша грязная ложь направлена на то, чтобы я потерял самообладание и повел себя недостойно. Боюсь, у вас ничего не выйдет.

Однако Асема оставался совершенно спокойным и уверенным в себе.

– Я не забыл о вашем отце. Разрешите рассказать вам одну историю. И советую слушать внимательно. Графиня до'Альва снова стала любовницей Арриго. Арриго и Мечелла владели небольшими поместьями, маленькими поселениями, как мы их тогда называли. Они перестали видеться и разговаривать друг с другом. Великий герцог Коссимио был смущен, но, несмотря на его пожелания, они так и не помирились. Поэтому ребенок мог появиться на свет лишь в результате короткой встречи на балу, продолжавшейся менее часа, в какой-нибудь дальней комнате дворца! И хотя Арриго никогда не был ханжой, я сильно сомневаюсь, что он согласился бы на такой шаг, какой бы красивой ни была женщина, – не говоря уже о том, что по собственному опыту я прекрасно знаю: бык должен покрыть корову не один раз, чтобы получить потомство.

– Ваше поведение оскорбительно, маэссо. – Рохарио сознательно использовал такое обращение, а не титул Асемы.

Тем не менее лицо Асемы хранило непроницаемое выражение.

Возможно, он и в самом деле был слишком стар, чтобы обращать внимание на подобные вещи.

– Ренайо совсем не похож на до'Веррада. Он напоминает свою мать – так говорят все. И никто из его детей не похож на до'Веррада. Странное совпадение.

– Моя мать и бабушка были из Гхийаса!

– Я провел свои изыскания, и что же мне удалось обнаружить? Грихальва! Они повсюду.

– На что вы намекаете? – Неожиданно гнев охладил Рохарио.

– Я хочу сказать, дон Рохарио, что ваш отец не сын Арриго, а чи'патро иллюстратора Грихальва.

Эдоард влепил бы Асеме пощечину. Однако у Рохарио было ощущение, что если он нанесет удар старику, то лишь подбросит хвороста в его костер. Невозможно себе представить, что имя его обожаемой бабушки Мечеллы – все так любили ее! – будет втоптано в грязь, а она даже не сможет защитить себя!

Эйха! Все внутри у Рохарио перевернулось! Он с трудом удержался, чтобы не плюнуть Асеме в лицо.

– Семья Грихальва находилась под защитой охранной грамоты в течение сотен лет. Мы помогали им, а они – нам. Я не вижу в этом ничего подозрительного.

Чего не скажешь о тех, кто жил триста лет назад. Многие дворянские семьи вымерли за это время. Иные уже давно не пользуются благорасположением Великого герцога. Каким же таинством обладают Грихальва, что позволяет им столько лет оставаться в фаворе у до'Веррада?

– Любая женщина, – продолжал Асема, будто вовсе не слышал реплики Рохарио, – отвергнутая своим мужем, который предпочел ей любовницу, может найти утешение в объятиях красивого молодого человека, постоянно находящегося рядом с ней. И такой юноша был в ее окружении. Его звали Кабрал Грихальва.

«Тио Кабрал?»

– Вы не сможете это доказать, – невозмутимо произнес Рохарио, сожалея, что у него нет меча, коим он мог бы пронзить сердце этого негодяя.

Но что, если Асема успел распространить свои грязные измышления?

– Доказательств у меня действительно нет, – сообщил Асема все с той же омерзительной улыбкой, – однако они мне и не нужны. Достаточно посеять сомнения, дон Рохарио. Пусть люди задумаются – и, можете не сомневаться, я уже начал задавать разные вопросы. Очень скоро вашими родными заинтересуются Премио Санкто и Премиа Санкта. А как только вмешается екклезия, все улики окажутся в руках Матры эй Фильхо. Я полагаю, они попросят Ренайо поклясться на кольцах – ведь это требование не кажется вам чрезмерным, не так ли, дон Рохарио?

Действительно, требование вполне безобидное. Если только обвинения Асемы ложны. Рохарио почувствовал, как похолодело сердце. Какой смысл распространять подобные грязные слухи, зная, что простая клятва на ступенях Катедраль Имагос Брийантос развеет их? Поведение старика имеет смысл только в том случае, если его обвинения правдивы.