Текст книги "Золотой ключ. Том 3"

Глава 70

Элейна в смятении осмотрела комнату. Из нее можно было попасть в две спальни, где стояла пара старых кроватей с деревянными рамами, кишащими вшами матрасами и пожелтевшими простынями.

– Это чудовищная цена за такие комнаты!

– В самом деле? – спросил Рохарио.

– А вы торговались?

– Торговался?

– Вы торговались с хозяином гостиницы?

Он обошел комнату, разглядывая стол с двумя стульями, потрескавшиеся оконные рамы, диван с такой выцветшей обивкой, что было невозможно установить ее первоначальный цвет, – на бело-желтом фоне остались многочисленные разводы от пролитого вина.

– Я никогда не видел ничего подобного, – признался он, возвращаясь к Элейне. На его лице застыло скорее удивление, чем отвращение. – Неужели люди так живут?

– Как и вы, дон Рохарио, – холодно изрекла она, – я выросла в Палассо. Однако моя бабушка позаботилась о том, чтобы мы имели представление о жизни за его стенами. Каждая девушка, родившаяся в Палассо Грихальва, учится быть хорошей хозяйкой. Бабушка брала нас с собой к купцам, чтобы мы посмотрели, как следует торговаться, а однажды… – Она рассмеялась, вспомнив о скандале. – Когда мне было шестнадцать, а Беатрис тринадцать, бабушка повела нас в таверну показать, как поют и танцуют ученики камнетесов на своем празднике. Скандал вышел из-за того, что каждый член гильдии имел право испросить поцелуй у любой незамужней девушки, и нам пришлось часто целоваться. Даже к бабушке обратились с такой просьбой, потому что ее муж к тому времени умер, и она постоянно носила вдовью шаль, хотя период траура закончился.

На это Рохарио не нашелся что сказать.

Элейна подошла к грязному окну и протерла его уголком своей кружевной шали, пытаясь рассмотреть раскинувшийся внизу двор. Хозяин объяснил, что частью здания гостиницы является старый палассо, стены которого были выложены красной плиткой, однако весь интерьер не менялся много лет и напоминал трижды перешитое выходное платье служанки.

Она перестала протирать окно и принялась теребить пальцами бахрому собственной “вдовьей шали”. На черном шелке были вышиты гиацинты. Интересно, если поднести их выпуклую пурпурную поверхность к лицу и вдохнуть, почувствует ли она запах цветов? Облегчит ли их аромат ее скорбь, как гласит поверье?

Впрочем, ни одного мгновения она не скорбела по своему умершему мужу. Элейна носила шаль только для того, чтобы защитить себя.

– Конечно, – вдруг заявил Рохарио, словно только сейчас до конца осознал смысл ее последних слов, – каждый год в Палассо Веррадо приглашается новая гильдия, чтобы отпраздновать посвящение учеников в подмастерья. Они приходят в тронный зал, где мой отец благословляет их и наблюдает за посвящением. Мне всегда казалось, что их одежда выглядит не лучшим образом, но я никогда не представлял себе, что люди в Мейа-Суэрте одеваются так бедно.

Взглянув на красивую одежду Рохарио, слегка помятую в дороге, на его безукоризненно повязанный галстук, который сам по себе уже являлся произведением искусства, Элейна рассмеялась. Рохарио явно здесь не место. Ничего удивительного, что хозяин заломил такую чудовищную цену: если ты одеваешься как вельможа, то и платить должен соответственно.

– Эти ученики и их родители, видимо, надели свои лучшие костюмы, чтобы предстать перед Великим герцогом, – сказала она. – А то, что вы видите сейчас, – их повседневная одежда. Разве слуги одеваются иначе в Палассо Веррада?

– Ну, все они носят ливрею. Моя мать терпеть не могла поношенной или неопрятной одежды. Видите ли, ее семья была благородная, но бедная, и, выходя замуж за моего отца, она дала клятву, что ее слуги будут одеты лучше, чем она сама, когда была девочкой.

– Даже на кухне?

– Я никогда не бывал на кухне.

– Эйха, Рохарио! Вы меня пугаете!

– Вы думаете, что я самый настоящий дурак!

И он выскочил из комнаты.

Едва оправившись от изумления, Элейна бросилась вслед за ним. И догнала его в тот момент, когда он устроил на многолюдном дворе скандал, достойный жены рыбака. Вокруг уже успела собраться толпа.

– сколько еще своих постояльцев ты успел обмануть? Может быть, стоит спросить об этом других господ? Вас, маэссо? С вас он тоже взял слишком много? Эйха! Остается только радоваться, что моя мать, да будет благословенна ее память, не увидит, в каких комнатах пришлось остановиться мне с сестрой! Хозяин, неужели вы могли бы поместить в подобных комнатах собственную мать?

После такой тирады Рохарио решил немного помолчать, чтобы дать хозяину возможность как-то ответить. Тот немедленно схватил Рохарио за руку. Сначала недовольный постоялец резко отстранился, но потом позволил краснолицему хозяину увести себя в контору.

Элейна собралась последовать за ними, но попала под атаку нескольких мужчин.

– Милашка, привет. Мое сердце будет принадлежать тебе, если ты согласишься его взять.

– Я бы хотел посмотреть, о чем горюет ее сердечко под этой прелестной кружевной шалью.

– Сколько он тебе платит, крошка? Я готов удвоить сумму. Вспыхнувшей от гнева Элейне пришлось скрыться в гостиной.

Проклиная все на свете, она стала расхаживать по комнате. Итак, она снова оказалась в ловушке! Даже на улицу не может выйти без сопровождения!

Тонкий слой грязи покрывал стол. Так недолго испачкать драгоценную бумагу! Разве можно здесь работать?

Чем в таком случае она отличается от дона Рохарио? Ни разу в жизни ей не доводилось убирать комнату. Наверное, для этого требуются ведро с водой и тряпка, но где взять тряпку и ведро, не говоря уже о воде?

Побег в Мейа-Суэрту был необдуманным поступком, возможно, даже глупым. Но она не приползет на брюхе как побитая собака в Палассо Грихальва. Можно только представить, что скажут ей родители после побега с молодым дворянином!

К тому же она так и не стала любовницей дона Рохарио.

«Матра эй Фильхо, я покраснела!»

Элейна подошла к окну и, стукнув по раме, распахнула его. Свежий воздух охладил горящие щеки. Когда дверь открылась, она смогла обернуться и достойно встретить дона Рохарио…

…и хозяина с двумя служанками, вооруженными ведрами с водой и тряпками.

– Мой добрый друг, маэссо Гаспар, пригласил нас отобедать с ним сегодня, сорейа. А сейчас нам нужно идти, чтобы эти милые женщины прибрали комнаты, тогда в них можно будет жить.

– Конечно, фрато.

Брат.

Он предложил ей руку. Она взяла ее, хотя чувствовала себя ужасно неловко. Любой, у кого есть хоть малая толика здравого смысла, сообразит, посмотрев на их позы, лица, манеру поведения, что они не могут быть родственниками. Впрочем, какое это имеет значение? До тех пор пока Рохарио соглашается играть роль ее брата, мужчины могут думать о ней все что угодно. Она вспомнила толпу, окружившую ее во дворе, и содрогнулась.

– Что-нибудь не так? – деликатно спросил Рохарио, когда они спускались по грязной лестнице вслед за хозяином.

– Ничего. Просто холодно. – Она опустила взгляд на его руки, опасаясь, что Рохарио прочитает ее мысли.

У него красивые руки.

Эдоарда было легко рисовать – для воспроизведения его облика не требовалось каких-то сложных цветов и линий. С Рохарио ей пришлось бы потрудиться куда больше. Через десять лет он может очень сильно измениться. В этом и заключалась разница между братьями. Эдоард останется таким, – какой он есть, до конца жизни; Рохарио же только начал формироваться.

– рот мы и пришли. – Маэссо Гаспар привел их в чистый обеденный зал, где пахло сосной и миндалем.

Он представил их другим благородным гостям. В обеденном зале горел большой общий камин. Вытянув шею, Элейна увидела сквозь ревущее пламя обитателей соседней комнаты – они были похуже одеты и вели себя отнюдь не так спокойно.

Когда они ели первое блюдо, луковый суп, – огромную кастрюлю передавали по кругу, – Рохарио наклонился к Элейне.

– Чтобы снизить цену, мне пришлось заплатить вперед. Он не согласился на кредит!

– Откуда ему знать, что нам можно верить?

– Да, я не стал сообщать ему свое настоящее имя. Но у меня осталось только десять марейасов. Если верить маэссо Гаспару, этих денег недостаточно, чтобы купить бутылку красной паленссии к обеду!

Он был так возмущен, что Элейна с трудом сдержала смех.

– Вот к чему приводит привычка пить вино во время обеда. Нам придется зарабатывать на жизнь.

– Работать? – Он побледнел. – А как?

Элейна осмотрелась. Прямоугольный зал выглядел довольно невзрачно. С одной стороны огромный очаг отделял обеденный зал от общей комнаты. Длинная стена с окнами выходила во двор, а противоположная была покрыта белой штукатуркой. Элейна встала, сунула руку в карман юбки, где у нее лежало несколько кусков угля и мела, которые она – как истинная Грихальва – всегда носила с собой.

– Прошу прощения, маэссо Гаспар. Насколько я понимаю, эта комната предназначена для почетных гостей. Возможно, вы хотели бы привлечь побольше посетителей с хорошим вкусом, Удивленный хозяин вежливо поклонился в ответ.

– Каждый человек, занятый в моем деле, не отказался бы от дополнительных посетителей.

– Если бы мы каждый раз обедали в обществе столь прекрасной дамы, как вы, маэсса, – сказал один из мужчин, сидевших напротив, – я бы приходил сюда почаще. – Его лицо вдруг стало напряженным, и он успокаивающе улыбнулся Рохарио. – Прошу прощения, маэссо.

– Вам следует просить прощения у моей сестры, – негромко, но с угрозой в голосе ответил Рохарио.

Элейна быстрыми, уверенными движениями нарисовала карикатуру на мужчину прямо на белой скатерти. Остальные гости, раскрыв от удивления рты, уставились на рисунок.

– Маэссо Гаспар, я умелый рисовальщик и живописец. Однако мне, как и всем вам, приходится зарабатывать себе на жизнь. Мы с братом имеем некоторые источники дохода, но я бы с удовольствием отработала наше содержание. – Пока Элейна говорила, рисунок все расширялся, и Рохарио принялся быстро отодвигать тарелки, блюда и чашки, чтобы ей было где развернуться. – У вас большая белая стена, на которую можно повесить несколько картин. А еще лучше – просто расписать ее. Я могла бы изобразить там праздник Провиденссии, сбора винограда. Кроме того, можно нарисовать лица ваших регулярных посетителей, чтобы те, в свою очередь, привели посмотреть на фреску друзей и близких. А еще на моей картине будут запечатлены известные события, о которых каждый слышал не одну сотню раз, и сюда захотят прийти не только старые, но и новые клиенты, чтобы взглянуть на эти рисунки.

Теперь уже и другие гости отставили свои приборы, чтобы расчистить место. Элейне приходилось наклоняться далеко вперед, отодвигать в сторону стулья; она так увлеклась, что даже перестала разговаривать. Эта скатерть послужит эскизом для огромной фрески – на ней будет изображен каждый посетитель, и хозяин гостиницы наверняка не устоит перед соблазном. Жизненно необходимо получить эту работу – она не только даст им кров и пищу на то время, пока Элейна будет трудиться над фреской, но и наверняка обеспечит новые заказы.

Лишь когда Элейна закончила и перевела дух, она заметила, как тихо стало в комнате. Все так внимательно наблюдали за ее работой, словно боялись, что с последним движением руки художницы картина исчезнет.

Элейна бросила последний взгляд на рисунок. Она не нашла заметных ошибок – рука ей не изменила. Она изобразила Гаспара в качестве распорядителя Провиденссии, раздающего вино и хлеб собравшимся, нарисовала мужчин и обеих женщин, сидевших в этот вечер за столом, и четырех слуг, приносивших новые блюда и каждый раз пытавшихся рассмотреть рисунок; еще несколько человек выглядывали из-за кухонной двери. Однако композиция была недостаточно сбалансирована. Люди выглядели несколько статичными, а для Гаспара был необходим фон – вид гостиницы и меблированных комнат, гирлянды, украшающие стены, и вазы со снопами пшеницы, символизирующими будущее благосостояние. Однако в целом Элейна осталась довольна своей работой.

Маэссо Гаспар прижал руку к груди, как будто его минуту назад пронзила ужасная боль.

– Прекрасно! Я согласен! Когда вы начнете? Элейна едва сдержала улыбку.

– Мы еще не договорились об условиях, маэссо Гаспар.

– Сколько вы хотите за эту скатерть? – спросил мужчина, который чуть раньше нагрубил ей.

Теперь он ловко перешел в ряды ее сторонников. Элейна закрыла глаза, наслаждаясь моментом. Потом одним эффектным росчерком подписала рисунок – “Риобаро”.

– Но ведь это не твое имя, – запротестовал Рохарио. – Эта подпись… – Он замолчал, широко раскрыв глаза.

– Прошу прощения, маэссо, – сказала Элейна своему новому почитателю, – но боюсь, что в соответствии с нашей семейной традицией я должна попросить маэссо Гаспара принять скатерть в качестве платы за обед – за всех, кто сегодня сидел за столом, – и в подтверждение нашего контракта, поскольку сейчас у меня совсем нет денег.

– Вы недавно в этом деле? – Мужчина потер руки. – Я член гильдии, меня зовут Сеспиарре, в следующем месяце у моей дочери помолвка. Я хочу нанять вас, чтобы вы написали картину.

– Я приму ваш заказ, маэссо Сеспиарре, если мы сойдемся в цене.

– Минуточку! – Хозяин гостиницы поднял руку. – Я хочу, чтобы сначала была выполнена моя фреска.

– Прежде всего вам нужно заново оштукатурить стену, маэссо Гаспар, потом она должна просохнуть. Только тогда я смогу нанести предварительный рисунок. Непосредственно для росписи стены мне потребуется еще один тонкий слой штукатурки, и пока я буду работать, он должен оставаться влажным. Так что у меня достаточно времени для выполнения других заказов. Если вы отделите часть этого зала, я не стану возражать против того, чтобы зрители наблюдали, как я пишу портреты для большой фрески. – От взгляда Элейны не ускользнуло, что хозяин уже мысленно подсчитывает доходы от дополнительного наплыва клиентов.

– Кто бы подумал, что такая красивая женщина, как вы, столь потрясающе рисует! – воскликнул Гаспар. – Эйха! Какой удачный случай привел вас сюда! – Он подмигнул. – Кем бы вы на самом деле ни были…

Из соседней комнаты донеслись звуки музыки – гитара и барабан, потом послышался голос певца. Это была старинная любовная песня “Астравента”.

Элейна внезапно почувствовала усталость и опустилась на стул. Она решила дождаться, пока слуги сменят скатерть и принесут второе блюдо. Ела механически, не чувствуя вкуса пищи. И внимательно изучала стену, обдумывая композицию картины.

– А что буду делать я? – спросил Рохарио.

– Что? – Элейна отвлеклась от своих размышлений при звуке его голоса.

Прежде чем Рохарио успел ответить, они услышали шум возбужденных голосов в соседней комнате, приглушенный ревом пламени в очаге. Дверь в кухню распахнулась, и в обеденный зал торопливо вошел человек в белом фартуке.

– Гаспар! Здесь шагаррцы! Они хотят арестовать музыкантов за исполнение подстрекательских песен…

Крики из соседней комнаты заглушили его последние слова.

– Мы представляем Великого герцога! Вы должны сдаться.

– Оставьте их в покое! Они всего лишь музыканты.

– Когда Великий герцог соберет Парламент?

– Убийцы!

Рев. Стул с громким стуком отброшен на каменный пол. Какой-то человек закричал от боли.

– Матра! – Гаспар вскочил и бросился в кухню. Остальные гости, включая Сеспйарре, устремились к выходу. Однако Рохарио поспешил вслед за Гаспаром. Элейна проглотила последний кусок и побежала за ними. В общей комнате бушевала драка, рассвирепевшие подмастерья и члены гильдий набросились на вооруженных солдат со стульями и кулаками. Безнадежное дело… но их было намного больше. Гнев этих людей таил в себе огромную силу – казалось, по комнате прокатилась волна.

– Бассда! Я прошу вас! Но никто не слышал Гаспара. Куда девался Рохарио?

К своему ужасу, она увидела его стоящим на стойке бара и размахивающим грязным полотенцем, чтобы привлечь к себе внимание.

– Бассда! Прекратите! – Рохарио кричал как человек, привыкший к мгновенному повиновению.

Но серая тряпка в сочетании с его темно-синим костюмом и черным жилетом напоминала запрещенные цвета знамен восставших.

Сержант бросился к Рохарио и древком копья ударил его по голове. Рохарио как подкошенный рухнул вниз.

Глава 71

Рохарио застонал.

Женский голос шептал какие-то слова. В следующий момент он почувствовал, как влажное полотенце коснулась лба. Он открыл глаза.

Паника сжала горло. Он ослеп!

Однако тут же сообразил – хотя сердце продолжало отчаянно биться, – что он ничего не видит, потому что в комнате темно.

На столике одиноко горела свеча. Он сел.

Комок мгновенно подкатил к горлу, и его вырвало на пол – он едва успел отвернуться от постели. И только после того как ему стало немного лучше, Рохарио сообразил, что одна из служанок Гаспара держит перед ним лохань.

Девушка осторожно протерла ему лицо и шею влажным полотенцем.

– Теперь все в порядке, маэссо. Вам не следовало вскакивать с такой шишкой на голове.

– Я сейчас лягу, – пробормотал Рохарио и опустился на подушки. Голова у него все еще кружилась, но уже не так сильно. – Что произошло?

– Один из стражников вас ударил, а сестра вытащила ваше бесчувственное тело из общей комнаты, и мы перенесли вас сюда, чтобы стража вас не арестовала. Гаспар в ярости, потому что стражники переломали почти всю мебель и не хотят даже слушать о возмещении убытков. Он собирается подать на них в суд. Но из этого все равно ничего не выйдет – Великий герцог никогда не слушает простых людей.

– Не слушает?

Она фыркнула. Несмотря на юный возраст, девушка казалась ожесточившейся.

– Прошу прощения, маэссо, но откуда вы к нам прибыли?

– Из других краев. А что случилось с остальными?

– Стража арестовала всех музыкантов. Моя тетя говорит, что солдаты хватают музыкантов и печатников по всему городу за то, что те поют запрещенные песни и распространяют призывы к бунту. За то, что не скрывают своих мыслей! Но в Мейа-Суэрте это преступление!

– Где Элейна?

– В гостиной вместе с маэссо Асемой. Он хочет поговорить с вами.

Подхватив лохань, девушка вышла из комнаты. Рохарио не решился повернуть голову – боялся, его опять стошнит. От одной мысли, что Элейна увидит, в каком он плачевном состоянии, Рохарио становилось дурно. Этого унижения он не перенесет. Матра Дольча! В Палассо Веррада вокруг него сновали бы многочисленные слуги, каждое его движение и желание предупреждалось бы незамедлительно. Здесь же за ним ухаживала одна-единственная служанка. Он почувствовал к себе жалость.

И все же, разве он не хотел увидеть жизнь за стенами Палассо? Разве не хотел, чтобы к нему относились так же, как и к остальным людям?

Элейна вошла в спальню и села на стул рядом с его постелью, взяла за руку.

– С вами все в порядке? – обеспокоенно спросила она.

– Похоже, что да. – Рохарио улыбнулся и перевел взгляд на ее спутника.

Пожилой человек с посеребренными временем волосами был одет просто, но покрой и качество одежды говорили о том, что он либо богат, либо благородного происхождения. Никто другой не мог позволить себе подобный костюм. Да и лицо старика показалось Рохарио как будто знакомым.

– Это маэссо Асема, – сказала Элейна. – Он говорил со мной о волнениях в городе.

– Бунтовщики, – пробормотал Рохарио. Старик выразительно приподнял бровь.

– Мы называем себя либертистами.

– Но вы не принадлежите ни к одной из гильдий.

– Я разочарован. Вы меня не узнали.

Рохарио покраснел, услышав сарказм в голосе старика.

Асема поклонился.

– Мое настоящее имя Леоно до'Брендисиа. Я младший брат Себастьяне до'Брендисиа. Он умер за много лет до вашего рождения, фильхо мейо. Убит в темнице во время правления Великого герцога Коссимио Второго.

– Не может быть! Это…

– Какая-то ошибка? К сожалению, тут нет никаких сомнений. У него было прекрасное здоровье. Кроме того, у меня есть и собственные источники информации – некоторые стражники из дворцовой охраны симпатизировали делу, за которое боролся мой брат. Он хотел возродить Парламент, упраздненный Арриго Вторым. Когда я узнал, что мой брат убит, то поклялся продолжить его дело. Однако… – Асема ударил о ручку кресла перчатками из тонкой кожи, —.я не хотел закончить свои дни в тюрьме и действовал тайно, дожидаясь, пока наступит подходящий момент. И вот я здесь, чтобы посмотреть на молодого человека, одетого в синее, черное и серебряное – цвета Либеры, цвета Свободы.

– Так это вы зачинщик беспорядков?

Асема рассмеялся.

– Далеко не всех. Когда я увидел разочарование и возмущение, закипающие в Мейа-Суэрте, повсеместные призывы восстановить Парламент и его власть, услышал о восстаниях против тирании королей и принцев в других королевствах, я просто вышел из тени. Мне оставалось лишь предложить свое состояние тем членам гильдий и ученикам, купцам и почтенным землевладельцам, кто был недоволен нынешним положением вещей. Потом я подал несколько идей – как следует более эффективно организовывать протесты. Многочисленные гильдии Мейа-Суэрты могут поднять бунт и без моего участия. Более того, сначала они мне не доверяли. Я же кузен барона до'Брендисиа, не так ли? Но очень скоро они поняли, что меня можно использовать, так как я представлен ко двору. Почему вы здесь, Рохарио до'Веррада, а не в своем Палассо? Должен добавить, что ваша прелестная “сорейа” ни словом не обмолвилась о цели вашего пребывания в городе и не назвала подлинного имени.

Рохарио совсем не понравились намеки Асемы на его отношения с Элейной, а еще меньше – то, как он улыбался Элейне. Богатые старики вроде этого думают, будто могут купить все, что им захочется!

Рохарио рассердился и выпустил руку Элейны.

– Вы ошиблись, я не сын Великого герцога Ренайо.

– Надеюсь, вы понимаете, что я вам не поверю?

– Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал о моем происхождении. И не собираюсь спекулировать здесь влиянием своего отца. Буду вам чрезвычайно признателен, если вы оставите свою осведомленность при себе.

– С удовольствием так и поступлю, – ответил старик и лукаво улыбнулся, – если только не обнаружу, что ваше присутствие угрожает безопасности тех, кто с риском для жизни борется за реформы;

Не говоря уж о том, что мне совсем не хочется причинять неприятности вашей прелестной сорейе, чье настоящее имя мне неизвестно. Хотя я могу без особого труда сделать предположение – ведь и я слышу сплетни, циркулирующие при дворе.

– Надеюсь, вы не станете высказывать свои догадки в публичных местах! – Рохарио уже стала выводить из себя дерзость Асемы Да, человек, рожденный в замке, не может скрыть своего происхождения.

Очередная улыбка Асемы вышла совершенно фальшивой.

– Я всегда стараюсь блюсти интересы и заботиться о безопасности красивых женщин. Мне пора уходить. Гаспар знает, как связаться со мной. – Он слегка поклонился и, повернувшись к Элейне, поцеловал ей руку.

– Мой прелестный цветок, без малейших колебаний обращайтесь ко мне, если вам понадобится защита.

– Благодарю вас, – холодно ответила Элейна. В ее лице не было и намека на благодарность.

Асема еще раз поклонился и вышел из спальни. Рохарио вдруг почувствовал усталость и потер рукой глаза.

У него снова разболелась голова.

– Все думают, что я ваша любовница! – выпалила Элейна. Если бы это соответствовало истине!

– Я приобрету такую репутацию, – добавила она тихим голосом, полным гнева, – что со временем ни один мужчина в Мейа-Суэрте или даже в Тайра-Вирте не станет называть меня иначе, как художник Элейна Грихальва.

Рохарио вздрогнул. От этого движения правый висок пронзила боль. Он прикусил язык, чтобы сдержать стон, но немного не успел.

– Эйха! Прошу прощения, что разрешила маэссо Асеме потревожить вас, но он из тех людей, которым трудно отказать.

– Я устал, – прошептал Рохарио.

Она потрепала его по руке и вышла из комнаты, чтобы найти служанку.

Рохарио вздохнул, он совсем себе не нравился – так, видимо, относилась к нему мать, хотя наверняка он этого, конечно же, знать не мог. Всегда он избирает более легкий путь, старается избежать конфликтов. Вот и сейчас не смог решиться сказать Элейне о своих истинных чувствах к ней. Или спросить, что испытывает она.

Она симпатизирует ему – в этом Рохарио не сомневался. Но даже если бы она и любила его, что такое для Элейны мужчина – лишь дополнительная помеха для ее искусства. И хотя мужчины – Эдоард, его отец, иллюстраторы Грихальва – находили ее женские достоинства более существенными и могли использовать их ради собственной выгоды или удовольствия, Рохарио не верил в то, что любовь Элейны к нему будет для нее благодатнее, чем ее любовь к живописи. У него исчезли всякие сомнения по этому поводу после того, как он увидел ее за мольбертом и влюбился благодаря ее удивительному дару – дару, которым сам не обладал.

"Сносные способности к искусству”.

Наконец ему удалось уснуть в тесной маленькой комнате, пропитанной запахом сосны.

* * *

Наутро Рохарио почувствовал себя гораздо лучше. Он вышел из спальни и обнаружил, что Элейна уже успела отгородить себе студию в обеденном зале. Гаспар предоставил ей место на то время, пока она не закончит фреску, при условии, что посетители смогут обедать или выпивать, наблюдая за ее работой. Влажная штукатурка уже покрывала половину стены.

– Вы выглядите гораздо лучше, – пристально взглянув на Рохарио, сказала она и вроде бы тут же забыла о его существовании.

Он извинился и отправился в город на поиски работы. В первый день он слонялся по улицам, глазел по сторонам и вернулся домой с пустыми руками. Он не знал, как именно следует искать работу, а его безукоризненная одежда не раз вызывала насмешки.

Расстроенный своей неудачей, Рохарио провел следующие девять дней, блуждая по городу и возвращаясь домой только к вечеру.

Девять из десяти марейасов ушли на стирку, дешевое вино, два новых галстука, ваксу для ботинок и хлеб для грязных, нищих детишек, чьи несчастные лица тронули его сердце. Ему было горько, что Элейна обеспечивает их жизнь в гостинице. Но что ему еще делать? Продолжать жить с ней под одной крышей и рассчитывать на то, что настанет день, когда он сможет с ней расплатиться? Рохарио ничего не умел – естественно! Что должен уметь сын благородных родителей? Его скромный талант рисовальщика мог бы прокормить его в какой-нибудь заброшенной деревушке, но не в Мейа-Суэрте. Он ни на что не годился – оставалось лишь идти в Палассо и просить прощения у отца, а затем вернуться к своей прежней жизни. Такая перспектива его совершенно не устраивала.

Элейна набросала углем на полотне огромную картину, которую повесили на стену обеденного зала гостиницы Гаспара, – по ней она потом будет делать фреску. Теперь каждый день по возвращении домой Рохарио находил новый фрагмент картины, написанной яркими красками на белом грунте.

Гаспар был изображен с глазами, излучающими щедрость, и румяными щеками – настоящий покровитель искусств, раздающий блага всем, заслужившим его расположение. Дверной проем украшала виноградная лоза, в нишах колосилась пшеница – такая красивая и натуральная, что хотелось потрогать золотистые стебли рукой.

Каждый день, останавливаясь рядом с мольбертом Элейны, Рохарио находил новые наброски для контрактов – “Завещания”, “Деяния”, “Смерти”, “Рождения” и “Помолвка” для дочери маэссо Сеспиарре и сына портного.

Чем больше Элейна работала, тем совершеннее казалась Рохарио ее красота. Для нее наступила пора цветения.

– Сначала они приходили потому, что я – молодая женщина, – сказала Элейна, – из любопытства. Они хотели посмотреть на рыбу, которая может жить без воды, или собаку, умеющую ходить на двух ногах. А теперь они приходят, потому что знают: я хорошо владею своим ремеслом. – Она подняла на Рохарио глаза, и его сердце чуть не выскочило из груди, но он ничего не сказал. – А вы?

Он пожал плечами.

Оглянувшись по сторонам, она вытащила из толстой пачки лист бумаги.

– Посмотрите, – предложила она, понизив голос. Рисунок удивил Рохарио: он не узнал изображенного на листе помещения. Стоящие полукругом скамейки поднимались вверх, как в театре. Потом он сообразил, что это – собрание Парламента.

– Элейна!

– Бассда! – прошептала она. – Вам нравится?

– Вас могут арестовать!

– Никто не докажет, что это моя работа. Я собираюсь сделать несколько рисунков пером и чернилами для маэссо Асемы – он превратит их во множество плакатов. Конечно, можно напечатать слова, но многие ли знают грамоту? А как быть с женщинами, которые в состоянии только вести счета и читать Святые Книги. “Завещания”, “Деяния”, “Смерти”, “Рождения” и “Помолвки” – любые контракты делаются в картинах, почему бы не представить в рисунках и протесты. Слово имеет множество значений или никакого. А если идеи либертистов получат воплощение в рисунках, большинство мужчин и женщин поймут, о чем идет речь.

– Но почему вы это делаете? Она не скрывала своей тревоги.

– Частично из-за того, что не доверяю Асеме. Если я помогу либертистам, то он не станет выдавать мое местонахождение Грихальва.

– Вы сказали, что им все равно, где вы находитесь.

– Я на это надеюсь, но уверенности у меня нет. А кроме того, Рохарио, разве либертисты просят так уж много? Люди, которые платят налоги, введенные Великим герцогом, хотят участвовать в их обсуждении. И чтобы Великий герцог и другие дворяне подчинялись тем же законам, что и остальные жители Тайра-Вирте. – В ее голосе слышалась горечь. – В Палассо Грихальва все обстоит точно так же. Одним даны огромные привилегии и права, другим – ничего.

– Да, их требования не так уж чрезмерны. Элейна спрятала рисунок среди других и снова отвернулась к мольберту. Вдохнула запах краски и скипидара.

– Извините, мне не следовало осуждать вашего отца.

– Элейна, я хочу, чтобы вы знали, – вы можете говорить мне все что пожелаете!

Она снова улыбнулась, но словно издалека, и вернулась к работе.

На следующий день, околачиваясь в винной лавке и размышляя, стоит ли истратить последний марейас на бутылку приличного белого вина и отнести ее в качестве подарка Элейне, Рохарио услышал, как владелец лавки жаловался одному из покупателей:

– Ба! У Селио снова приступ костной лихорадки, а я должен сегодня до отхода корабля отослать письмо в Нипали. “Он не умеет писать!” Рохарио подошел к стойке.

– Я могу написать за вас письмо, маэссо. Владелец с подозрением посмотрел на него.

– А у вас хороший почерк? Письмо предназначается купцу, торгующему в Нипали вином, в нем не должно быть ошибок.

– У меня хороший почерк. – Тут Рохарио говорил правду. – Меня учил писец, который служит в Палассо Веррада. – И это тоже было правдой, хотя и не полной.

– Эйха! – Слова Рохарио явно произвели на хозяина лавки впечатление. Он посмотрел на превосходный покрой плаща Рохарио. – Удача вам изменила? Я найму вас, маэссо, но заплачу только в том случае, если меня устроит ваша работа.

Рохарио быстро соображал.

– А у вас есть все необходимое?