Текст книги "Дневник школьника уездного города N"
Автор книги: Кирилл Чаадаев
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)
5 февраля 2020. Среда
Сегодня утром, когда я сидел на первом уроке, из Центра занятости молодежи на Вотсап пришло сообщение с вопросом могу ли я прийти пораньше? У них заболел курьер, и мне предлагалось заменить его на один день.
Мои размышления не заняли много времени – минут пять я тупил в экран телефона, пытаясь хоть что-нибудь сообразить спросонья: вчера поздно лег – долго и бесполезно переписывались с Сашей – потом я просто вбил в сообщение «да» и отправил, хотя вопрос предполагал развернутый ответ, но там меня поняли.
Наше вчерашнее общение с Сашей на самом деле тяжело назвать полноценной перепиской, если вообще обмен репликами типа «спишь», «нет», «а ты», «тоже нет» и односложные, не больше трех слов, предложения можно называть общением. Нет, мы еще не помирились, но по крайней мере уже не молчим – точнее, в школе мы как раз молчим, а все общение только через Вотсап, только молчаливые переглядывания и быстро бьющие по всплывающей клавиатуре пальцы…
К началу второго урока, когда хмурое от неприветливого утра солнце высунулось из-за нависших над городом туч, бурых, перемешанных с ночными выделениями заводов, до меня дошло, что придется прогулять два последних спаренных уроков обществознания, на которых мы, те, кто сдает ЕГЭ, должны были разбирать пробные варианты. Сначала я подумал, что надо отказаться – с Сашей мы в ссоре, а значит, на свидания тратиться не придется – потом я решил, что, если к выходным не помиримся, я просто пропью заработанные деньги с Авдеем. Да и путей для отступления все равно не было: я уже согласился сегодня поработать, и, если отказаться, в следующий раз не предложат. Пришлось на перемене тайком пробираться в раздевалку, постоянно озираясь, чтобы не натолкнуться на учителей, потом, затаившись между курток, дожидаться начала урока, когда опустеют коридоры, и дальше бегом без оглядки удирать до поворота за угол школы, надеясь, что никто в кабинете обществознания не смотрел в окно.
К тому времени, как я, взвалив на спину рюкзак с посылками и сверяясь с данными навигатора в телефоне, шатался по городу в поисках ждущих свои заказы адресатов, погода переменилась и однозначно к лучшему. В сухом воздухе, особенно на окраинах города, где близость степей ощущается особенно сильно, уже давно витал запах весны. Теперь он разлился повсюду. Редкие дожди накануне оросили застывшее было месиво из комьев земли, грязи и мусора, оставшееся на обочинах дорог от последних сугробов.
Иногда, после того, как торжественно вручив очередную посылку кому-нибудь с пятого этажа старой хрущевки без лифта, я выходил на улицу в раздолбанный двор с разбитой дорогой, перекошенным заборчиком и скрюченной как после «мясорубки» детской площадки, я невольно заглядывался на весь родной, привычный с детства, пейзаж – есть в этой коричневой серости какая-то странная неправильная эстетика, глядя на которую хочется взять в руки масляную краску, водрузить рядом мольберт, обязательно натянув шапочку с шарфом, и запечатлеть в вечности этот исконно русский пейзаж, которому позавидовали бы Левитан, Шишкин, Поленов и, может быть, инстаграм-фотограф Дмитрий Марков…
Наверное, даже хорошо, что я прогулял последние уроки и всю вторую половину дня пробегал по городу. В ушах у меня играла музыка, спину стягивал тяжелый рюкзак, а усталость очистила голову от мыслей, которые в последнее время стаей саранчи кружатся вокруг и, такое ощущение, будто пожирают мои мозги.
Вот, например, всю первую половину дня я загонялся о том, что делать с Сашей, почему она так ведет себя, или может что-то не так со мной? Может, я какой-нибудь ущербный – ни хрена не понимаю, как правильно, а как нет? Но откуда мне знать – я всего один раз встречался с девушкой, и то слово «встречался» тут лучше взять в кавычки. С другой стороны, это было всего три года назад, и так ли я повзрослел с тех пор? Надеюсь, что да…
Ее звали Даша Фролова. Как с ней познакомился, я не помню – деталей не помню. Просто бродили с Костей по району, от безделья приставали ко всем подряд и, видимо, наткнулись на нее. Оказалось, что ее дом – соседний с тем, в котором жили мои дедушка с бабушкой. Она мне сразу понравилась. И Косте. Сейчас я бы сказал, что в ней было что-то от нимфетки, но тогда я еще не знал таких слов и смотрел только на ее выдающуюся для пятнадцати лет грудь.
Стояло знойное роковое для меня лето. Втроем мы бродили по берегу озера, ездили на Костином мопеде купаться на речку к укромным прикрытым тенью леса берегам, о которых никто, кроме нас троих, больше не знал. Она была на год старше и, наверное, по возрасту больше подходила Косте, но почему-то сперва она выбрала меня.
Помню, еще до знакомства с Дашей мы с Костей постоянно хватались друг другу своими вымышленными толпами бывших девушек. Конечно, мы все врали. У нас – четырнадцатилетних оборванцев – куча девушек?! Это смешно. Но тогда мы верили друг другу. И, я помню, спрашивал его:
– Сколько раз ты занимался этим?
– Три раза, – невозмутимо отвечал он. – Два раза с гандоном. Один раз без. Но без гандона лучше не пробуй. Натирает сильно.
И в свою очередь, спрашивал меня:
– А ты?
– О, я только два раза, и оба с презиком, – говорил я, потому что не знал, как не знаю и сейчас, правда без него натирает или нет.
А потом он признался, что Даша – первая, с кем он вообще целовался. Она и у меня была первой, потому что предыдущие робкие попытки, в губы, но не в засос, были скорее подражанием взрослым из фильмов, чем настоящими поцелуями.
– На самом деле я тоже еще не трахался, – сказал я Косте после его признания. – Но целовался много с кем, – добавил я, хотя это было неправдой.
Первый поцелуй случился – именно случился – внезапно. Мы дурачились на берегу озера: плескались, гонялись друг за другом, загорали на солнце, томились полуденной жарой – мы будто пытались поймать солнечный удар и, наверное, все же поймали… Мы вели себя нелепо – помню, я все время искал повода прикоснуться к ней: щекотал, или помогал вылезти на берег из речки, или приобнимал, когда делал вид, типа учу рулить на мопеде.
Это случилось, когда мы сидели на лавочке возле ее дома. Костя куда-то уехал, и мы остались вдвоем. У нее развязались шнурки: я потянулся, чтобы завязать их, приобнял ее, вроде как случайно, а она вдруг повернула ко мне голову и совершенно неожиданно поцеловала.
Какое-то время мы не отлипали друг от друга. Сначала прятались по темным углам и целовались. Потом никого уже не стеснялись. У меня даже губы иногда болели. А потом то же самое она провернула с Костей, и начался какой-то непонятный любовный треугольник, продолжавшийся до тех пор, пока в конце того лета меня не упрятали под «домашний арест»…
Кстати, недавно я видел Дашу на улице, издалека, через дорогу, возле ее школы. Натянув бесформенный пуховик, она пыталась спрятать выпирающий живот, но все равно заметно, что она беременна.
6 февраля 2020. Четверг
Удивительно, как у этой быстрой глубоководной с извилистыми скалистыми берегами реки под названием жизнь переменчиво течение! Еще вчера, казалось, все – песенка спета, книга дочитана, финита ля комедия, наступил конец истории. (Я, конечно же, имею в виду нас с Сашей). А сегодня снова поют птички, опять сияет солнце, вновь розовые единороги скачут по зеленым лугам, а вместо кучевых туч по ванильному небу ползут зефирные облака…
В общем, мы с Сашей, похоже, помирились. Более странного примирения я не припомню ни в книгах, ни в фильмах, ни в жизни. Хотя, наверное, в жизни место есть всякому.
Уроки кончились как обычно, но расходиться почему-то никто особо не спешил. Работы у меня после школы не было. Возвращаться домой не хотелось. Я с унынием думал о стопке невыполненной домашки на рабочем столе в своей комнате, к которой сегодня прибавится еще пара тетрадок, и решил оттягивать этот момент до тех пор, пока не станет поздно. Знаю – это неправильно. Знаю, что потом мне будет тяжело – возможно, придется не спать какую-нибудь из ночей, но сегодня мне плевать.
Закинув ногу на ногу, я раскачивался на стуле в кабинете математики. Рядом, не на секунду не замолкая, тараторил Эдик, ему в ответ что-то бубнил Дима, даже Миша непривычно веселый (для последнего времени), сидя на парте и активно жестикулируя руками, парадировал вчерашнюю успешно прогулянную мной речь завуча о важности самоопределения в жизни, о последнем шансе изменить свое решение по поводу предметов ЕГЭ, о том что от нашего выбора сейчас зависит вся дальнейшая жизнь. «Подумайте как следует!» – потрясал кулаками в воздухе Миша, похожий в этот момент на евангельского пророка. И все смеялись, и я смеялся, и Саша тоже морщила носик. В окно заглядывало солнце, будто хотело подсмотреть за общим весельем. И я вдруг подумал, что эти наши с ней ссоры, дурацкие обиды, в сущности, такие бессмысленные глупости.
Когда все стали расходиться, и Дима с Виталиком спросили, пойду ли я с ними, а мы часто шли вместе до ближайшей остановки, я ответил, чтобы они меня не ждали. Я заметил, как на лестнице на второй этаж мелькнула Сашина розовая блузка. Выйдя на улицу, я какое-то время топтался на месте у входа в школу. Потом бродил взад-вперед мимо кучи щебня, лежащей там с прошлого года. Наконец, двери школы распахнулись и оттуда показались Саша с Мишей. Простившись, они направились в разные стороны, а я двинулся за Сашей.
Она сразу заметила меня, но не подала виду. Метрах в ста от школы я поравнялся с ней и пошел рядом. Некоторое время мы молчали. Мы пересекли дворы, свернули на Бульвар Мира, по которому столько раз гуляли и все так же молча пошли к остановке. Проходя мимо неработающего фонтана, я, наконец, не выдержал.
– Ну так что? – спросил я.
– Что?
Она замедлила шаг, повернулась ко мне, и я увидел, как в ожидании дрожат ее ресницы.
– Не знаю! – весело ответил я, потому что и в самом деле не знал, что хотел сказать, и она засмеялась, а я взял ее за руку, притянул к себе, и она, не сопротивляясь, а наоборот – поддавшись порыву, упала в мои объятия.
Мы не пошли на остановку – мы допоздна гуляли по парку в старой части города, целовались на холодных, еще не отогретых от морозов, скамейках, болтали по пустякам, но немного – наши губы сегодня существовали не для разговоров. Когда небо помрачнело сумерками, и дневной свет в силу природных причин больше не хотел одарять нас своим благословением, нам пришлось расстаться.
Под покровом тьмы, без единой звезды над головой, я возвращался домой, но в душе моей ослепительно ярко сияло солнце…
9 февраля 2020. Воскресенье
Хорошо, что в среду я не отказался от работы – вчера мне эти деньги оказались очень даже кстати: мы гуляли с Сашей по парку, и в какой-то момент нам показалось веселым прокатиться на детских аттракционах.
В честь потепления (или точнее, прихода некалендарной весны) останавливаемые на зиму аттракционы вновь запустились. Наверное, кажется жутко глупым и нелепым, когда двое старшеклассников лезут на детские карусели, но в кино такие сцены вызывают у зрителей умиление. Серьезно – в любой комедии/мелодраме/лавстори всегда есть эпизод, в котором оба героя – обязательно влюбленные, но еще не знающие об этом, – приходят в парк и катаются на таких круговых каруселях в виде животных. Камера крупным планом снимает смеющееся лицо девушки. Парень всегда попадает в какое-нибудь нелепое положение, типа на него гадит птица или капля подтаявшего мороженого падает ему на пиджак. Девушка снова смеется. Зрители с развитой эмпатией обливаются слезами. И все в кинотеатре знают заранее: в следующей сцене герои осознают, что влюблены друг в друга…
В реальном мире нет ничего более дурацкого, чем кататься на детских каруселях. Я сидел на жирафе. Саша – естественно, на лошади. Пока жалкие две минуты жираф тащился по кругу, а я, весь сгорбившись, трижды сложившись пополам, пытался удержаться в игрушечном седле, в моей голове беспрерывно наигрывала мелодия: «Карусель, карусель – это радость для нас, прокатись на нашей карусели», – а перед глазами стояла заставка из старой версии «Спокойной ночи малыши».
Потом мы слезли с каруселей. Саша улыбалась – я надел улыбку в ответ.
– Пойдем в тир? Ты выиграешь какого-нибудь плюшевого медведя, – предложила Саша.
Романтическое кино на экране моего воображаемого синематографа продолжилось.
Но когда я взял в руки ружье, чтобы выбить десять разноцветных мишеней, мне вспомнилось, как мать купила мне воздушку, и мы с Лешей уходили далеко в поле стрелять по банкам. Однажды мы наткнулись на Илью Горного. Он смеялся над нами, типа только лохи стреляют по банкам, и мы согласились пойти в лес стрелять птиц. Я подбил одну. Она щебетала на ветке, не подозревая об уготованной ей участи. Поверх мушки прицела я видел приоткрытый клюв. Я слышал переливы чудесной трели. Она вертела меленькой красной головкой, мигая крупным глазами-бусинками. Потом она замолкла, и я нажал на курок.
Отдача у воздушки слабая – не как у настоящего ружья. Я знаю, потому что в прошлом году нас возили на стрельбище, где мы из положения лежа под присмотром офицеров стреляли из автоматов Калашникова семьдесят четвертой модели по расставленным в ста метрах мишеням. После первого выстрела в правом ухе надолго повисает звон. Удар прикладом в плечо настолько сильный, что остается синяк. Когда пуля, мгновенно после спуска курка, миновав мишень, вспахивала землю далеко на пригорке, поднимая в воздух облачко пыли, я осознал весь ужас этого оружия, всю его опасность для человека и страшную противоестественную власть. Нас возили на полигон, чтобы заинтересовать службой в армии, но тогда я отчетливо понял: ни за что туда не пойду…
Когда я убил птицу, не было ни грохота, ни удара в плечо – лишь тихий щелчок, и птица легко спланировала с ветки. Я сперва даже не поверил, что попал – думал, она услышала выстрел и, испугавшись, вспорхнула. Но нет – под веткой лежало ее маленькое тельце с крохотной дырочкой в груди. Илья зааплодировал, а я стоял в растерянности, недоумевающе смотрел на мертвую птицу и не мог сообразить, что надо делать: унести ее, похоронить или оставить на месте – я не мог понять, зачем вообще в нее стрелял. Потом всю ночь мне снилось, как она мягко планирует с ветки на землю. Меня мучила мысль: а что если у нее были птенцы? Что если они так и не дождавшись матери, умерли с голоду в гнезде на дереве над той самой веткой, на которой я ее застрелил? На следующий день меня все утро тошнило, но потом прошло, и я ни разу не вспоминал об этом случае до вчерашнего дня.
Медведя я Саше не выиграл – промахнулся уже на втором выстреле из десяти, но она все равно радостно хлопала в ладоши, когда я попадал в цель. Дальше мы пошли есть сладкую вату и кататься на колесе обозрения. В самой верхней точке, откуда открывался вид на близлежащие окрестности города, где с правой стороны от нас сонные, только-только просыпающиеся от зимы, полуголые деревья загораживали устье Кубани, а с левой – во всем индустриальном великолепии, шестеренками наружу и четырьмя полосатыми трубами вверх, раскинулась ГРЭС – электростанция российского филиала итальянской компании «Энел». Я по Сашиной просьбе сделал несколько селфи на ее айфон для ее же Инстаграма. Потом позвонил Авдей: громко вопя в трубку, интересовался, где я и что делаю, хотя я еще раньше сказал, что не пойду с ними тусить, так как гуляю с Сашей.
– Ну хоть завтра вылезешь? Мы собираемся в футбол играть.
– Давай потом поговорим. Я сейчас занят, – ответил я.
Но в футбол я играть не пошел – из-за работы по вечерам у меня накопилась гора домашки, да и, честно говоря, не очень хотелось. Авдей, конечно, сделал вид, типа обиделся, но, думаю, завтра он уже забудет.
После колеса обозрения мы с Сашей побродили еще по парку без каких-либо приключений, и закончили наше романтическое кино банальным хеппи-эндом – мы разошлись по домам. А сегодня я, как и планировал, весь день просидел за уроками.
10 февраля 2020. Понедельник
Сегодня выдался довольно любопытный день. Нет, в нем не было ничего из ряда вон выходящего, как если бы меня укусил радиоактивный паук и я стал лазать по небоскребам и пулять паутиной в суперзлодеев – то есть, с этой точки зрения, вполне обыкновенный заурядный день, из коих состоит вся наша жизнь, но если хорошенько подумать, каждый день в чем-то особенный. Да, это банальнейшая мысль, которая лезет со всех экранов страны: от смартфонов до телевизоров – но я только недавно полноценно осознал, насколько она правдива.
Серьезно, взять хотя бы сегодняшний день. Очевидно, нет никакого смысла описывать его с самого начала, когда я проснулся, нехотя встал с кровати, доплелся до умывальника, выдавил в рот зубной пасты… и до конца, когда я, запасшись кружкой кофе, а ля писатель за работой, сел за компьютер вбивать кнопочки в клавиатуру, выводя на белом экране черные буковки, – это чертовски скучно. Принявшись за свою писанину, я понял: сегодняшний день полностью характеризуется четырьмя по-разному странными диалогами.
Первый диалог случился утром. Шел второй по счету урок алгебры. В классе стоял легкий душок спертого воздуха и фоновый шум, как в кофейне во время час пика: кто-то тихо переговаривался, кто-то шелестел учебниками, у кого-то вибрировал телефон – вполне классический урок алгебры, на котором каждый может делать что хочет, но почему-то все, так или иначе, заняты математикой. Как учительнице удается создать такую атмосферу вольности и одновременно увлеченности ее предметом для меня остается загадкой.
Я заметил, что Дима, вопреки обыкновению, не поглощен решением задач, а наоборот – чуть ли не единственный в классе бездельничает, а это на него не похоже. Его закрытые тетрадки лежали в стороне. Отсутствующий взгляд блуждал где-то за окном. Пальцы вертели стертый до основания карандаш. Изредка он глубоко вздыхал, подпирал голову костлявым кулаком и безучастно обводил глазами весь класс. Потом снова отправлялся за окно, где по небу, изорванные, будто с глубокими ранами в белоснежных телах, тянулись облака.
На мою просьбу помочь с задачей по ненавистной тригонометрии, в которой каким-то неведомым образом в самом конце решения с наглой саркастической улыбкой вылезал синус больше единицы, Дима лишь отмахнулся.
– Это не имеет никакого смысла, – сказал он.
– Что именно: синус больше единицы или тригонометрия?
– Всё, – глубокомысленно ответил он, не отрывая взгляда от ползущих за окном облаков.
– Ты в порядке? Ты не заболел?
– Со мной все в полном порядке, – растягивая каждое слово, ответил Дима.
Я почти сразу забыл о нем, оставшись один на один в борьбе с нерешаемой задачей, когда Дима напомнил о себе в своей неповторимой манере. Едва ощутимо он потеребил меня за локоть. Я не сразу заметил – мне даже сперва показалось, будто что-то прилипло к рубашке. Потом я удивленно уставился на него. Несколько долгих секунд он молча хмурился, затем, нехотя, будто с трудом, через силу, словно из него вытягивали признание в ереси на огне святой инквизиции, он выдал:
– Как замутить?
– Чего? – не понял я.
Он тут же смутился. Словно рак-отшельник, вернулся обратно в раковину и оттуда неразборчиво мычал.
– Ну-у-у… Там… Подкатить… Не знаю… Типа… Ну-у-у… Там… Ну типа как ты это делаешь?
– Что делаю?
– С девушками… Как подкатить к девушке?
Я чуть не засмеялся, но, посмотрев в серьезные Димины глаза, понял, что он в этот момент так же далек от юмора, как Земля от края Вселенной.
– Я не знаю, – сказал я.
Димин взгляд как бы нечаянно соскользнул с меня на сидевшую через ряд Сашу, потом вернулся обратно на меня и, не говоря больше ни слова, на весь оставшийся урок он вновь отправился блуждать за окно по небу вместе с растерзанными облаками.
Похоже, он мне не поверил, а я и правда не знаю.
Второй диалог произошел на уроке обществознания. Я плохо подготовился. Хотя я и убеждал себя, что все воскресенье просидел за уроками, но на самом деле сначала я зачитывался «Пересмешником», потом засмотрелся «Риком и Морти», затем мое внимание приковало несколько каналов из телеги, дальше Ютуб и так далее. Не успел опомниться, как день уже бился в вечерней агонии. В итоге я кое-как мимоходом пробежался по страницам учебника. Надеялся – сегодня не спросят.
Надежда – последнее, что умирает в человеке, но в моем случае, она издохла в самом начале урока. Мы разбирали тестовые задания к экзамену: там, где на графике спроса и предложения что-то меняется, и надо сказать, куда сдвинется кривая. Вопрос достался мне – я ответил правильно, и тогда Наталья Алексеевна спросила:
– Расскажи про закон спроса и предложения.
Я, пытаясь не мямлить, стал выдавать где-то когда-то прочитанную информацию.
– Спрос определяет предложение или предложение определяет спрос? – перебила мой бессмысленный поток бессвязных мыслей Наталья Алексеевна.
Я несколько секунд тупил.
– Предложение определяет спрос, – немного поразмыслив, сказал я.
– Все с этим согласны?
На первой парте среднего ряда взлетела рука Арины. Она дала прямо противоположный ответ.
– Аргументируй, – сказала Наталья Алексеевна.
– Ну смотрите: предположим, на перемене мы все пойдем в столовую и захотим купить хот-дог. Но там только десять хот-догов. На всех не хватит. Зато в следующий раз продавец будет знать, что на хот-дог есть спрос и сделает двадцать хот-догов. Получается, спрос определяет предложение.
– Один ноль в пользу Арины! – заявил Миша.
Закинув ногу на ногу, он сидел вполоборота к парте Саши и Оли. Наталья Алексеевна предложила согласным с Ариной поднять руки. Тут же взметнулся лес рук – почти все – среди первых был Дима. «И ты, Брут!» – подумал я.
– Получается, Кирилл неправ? – спросила Наталья Алексеевна. – Или есть чем возразить?
Все взоры обратились ко мне. Я их прямо физически ощущал на себе – волоски на коже, наэлектризовавшись, встали дыбом. Переборов желание выбежать из класса, я выдавил из себя:
– Есть.
В классе повисла тишина. Я слышал, как под потолком жужжала муха, хотя никакой мухи и в помине не было. За спиной громко сопел Виталик. Партой дальше нервно щелкал ручкой Эдик. Спереди шелестела страницами Корнилова.
– Вот у тебя на столе лежит айфон, так? – сказал я Арине. – Так. Но когда-то не было айфонов, и никто не хотел их покупать. Потом Стив Джобс придумал айфон, и куча народу сразу побежало за ним в магазин. Получается, предложение породило спрос.
Теперь все уставились сначала на Арину – она в панике чуть ли не закрылась руками – потом на Наталью Алексеевну. Тишина усилилась. Казалось, из-за возникшего парадокса сейчас схлопнется Вселенная.
– Один-один! – выкрикнул Миша.
– Так кто прав-то?! – воскликнул Эдик.
– Для того, чтобы ответить на этот вопрос, перейдем к теме непосредственно сегодняшнего занятия, и отвечать к доске пойдет Чаадаев, – сказала Наталья Алексеевна.
Я нехотя отодвинулся на стуле, медленно поднялся из-за парты, будто, растянув время, я мог как-то спастись от неминуемого провала, и тяжело, словно нагруженный непосильной ношей, – в каком-то смысле так и было – двинулся к доске.
– Сделай, пожалуйста, акцент на особенностях социального познания. Это позволит нам ответить на вопрос Эдуарда.
Я пытался называть какие-то термины типа «рационализм», «сенсуализм» и все такое, не особо их понимая и не умея адекватно объяснить, – просто вываливал все, что осталось в памяти от вчерашнего пролистывания учебника.
– Ближе к делу, пожалуйста, – сказала Наталья Алексеевна, когда у меня иссяк запас слов.
Своей фразой она поставила меня в тупик. Ее наводящие вопросы не помогали мне вырулить обратно на проторенную дорожку. Не выдержав моих мытарств, она обратилась ко всему классу:
– Особенность социального познания в том, что объект и субъект познания являются, в сущности, одним и тем же, из-за чего усложняется получение объективного знания. Поэтому все общественные науки не являются точными в отличие от вашей любимой физики. Любой закон в экономике или социологии не то же самое, как, скажем, какой-нибудь третий закон термодинамики, который действует всегда и не имеет исключений. В экономике все законы условны и имеют границы применимости. Теперь скажи мне, Кирилл, – Наталья Алексеевна вновь обернулась ко мне, – как два противоположных суждения, которые вы с Ариной тут озвучивали одновременно могут являться истинными?
Я открыл было рот и, понятия не имея, как отвечать, закрыл обратно. Наверное, в этот момент я был похож на выброшенную из воды рыбу, которой в чуждой среде только и остается, что бесполезно открывать рот.
От всей этой философии я чувствовал острое желание напиться. Словно услышав мои мысли, Наталья Алексеевна произнесла:
– Сложно заставлять мозг работать, да, Кирилл?
Я ничего не ответил.
– Сейчас бы тебе очень помогли знание трех законов диалектики, которые я вам давала на подкурсах. Ах да, ты же на них теперь не ходишь.
– Но этого нет в ЕГЭ! – не выдержал я.
– Во-первых, есть. Тебе как минимум писать эссе. А во-вторых, на экзамене жизнь не заканчивается…
– Для кого-то, может, и закончится, – негромко пробормотал Эдик, но по иронии судьбы, как обычно бывает, именно в этот момент в воздухе повисла тишина, и слова Эдика громким эхом разлетелись по всему классу.
– Отличное замечание, Эдуард! Вообще-то до экзаменов осталось всего три с половиной месяца, а ты, Кирилл, даже близко не готов. Если хочешь сдать ЕГЭ на нормальные баллы, тебе стоит поднапрячься. Иначе…
Последнее слово Наталья Алексеевна на самом деле не говорила. Я его добавил от себя для большей выразительности текста, а многоточие поставил, потому что не хочется продолжать, что будет, если я хреново сдам экзамены…
– Логику диалектического мышления можно выразить словами Гераклита, жившего задолго до открытия трех законов диалектики. «Все течет – все меняется». Мы живем в мире постоянно меняющихся процессов. Если вы это поймете, то дальше вам будет проще по жизни. Человек – это процесс. Ты, Кирилл, сегодня и ты через год – это два разных человека. Мы все время находимся в движении. И у этого движения есть три направления: прогресс, стагнация и регресс. Ты можешь либо развиваться, либо стагнировать, либо…
– Деградировать!
– Все верно, Эдуард. Сегодня, Кирилл, у тебя даже не тройка. А их у тебя и так набралось прилично за последнее время. Сегодня я ставлю тебе два. Ты не смог нормально ответить ни на один вопрос. Ты ничего не выучил. И что хуже всего – ты ничего не попытался понять. Надеюсь, ты уловил мой намек на то, в каком сейчас направлении движешься ты.
На этом публичная порка кончилась. Я ощущал себя разбитым, униженным, оскорбленным, втоптанным в грязь и разложенным на атомы. После урока я кое-как сгреб учебники в сумку. Казалось, все вокруг смотрят на меня с каким-то презрительным сочувствием, – я брел вперед по коридору, потом вверх по лестнице к спортивному залу на урок физры, не поднимая головы, боясь пересечься с кем-нибудь взглядом. Молча переодевался в раздевалке. Не знаю, казалось мне или действительно все остальные тоже не проронили ни слова, хотя обычно раздевалка на перемене жужжит как пчелиный рой.
Чуть-чуть легче стало только перед самым уроком – точнее, когда он начался, но учительница еще не появилась. Мы расположились на деревянной скамейке в физкультурном зале под баскетбольным кольцом. Саша сидела рядом – обнимала меня за плечи. Я старался не жаться к ней слишком близко, иначе сам собой мог возникнуть стояк, а в спортивках это чертовски заметно. Бежать по кругу спортивного зала (а именно так всегда начинается физра), когда в штанах выпирает бугор на причинном месте, дело неблагодарное. Поэтому я осторожно пытался отодвинуться от Саши. Зато траурное настроение сменилось веселой озабоченностью сложившейся ситуации – я уже не парился по поводу моего унижения на обществознании, но остальным так не казалось.
– Не расстраивайся по поводу общества, – сказала Саша.
– Да! Не бери в голову, – подхватил Миша.
Я заверил, что уже давно забил на всю эту фигню, что меня вообще-то не волнуют оценки и все такое. Остальные тоже подхватили, типа главное – хорошо сдать экзамены. И мы начали фантазировать кто кем станет, если провалит ЕГЭ. Миша заявил, что устроится таксистом в «Яндекс.Такси», Саша – кассиршей в «Магните», Дима – дворником в школе, Оля – поваром в столовой, Эдик переплюнул всех фразой «стану манекеном для примерки одежды», тогда я сказал, что отдам себя на опыты для «точных наук». Идеи постепенно становились все безумнее, мы – веселее. В какой-то момент после взрывной волны всеобщего смеха мы на мгновение замолчали. Я обвел взглядом сгрудившихся вокруг одноклассников. Их глаза блестели. Лица светились улыбками. И так хорошо было в этот момент, так сладко, будто сам воздух между нами, в нашем маленьком кружке, загустился в сахарный мед. Внезапно Эдик нарушил миг тишины вскользь брошенной фразой. Скорее всего ее никто не заметил, но меня она поразила до глубины души.
– Даже не верится, что ты пришел только в этом году. Ты как будто с первого класса с нами, – сказал он.
Это был третий диалог. Четвертый произошел под занавес дня. Уже дома после ужина, после всех вечерних процедур, когда я лежал под одеялом с ноутбуком в руках, отвечая на Сашины сообщения и собираясь начать этот текст со слов «сегодняшний день можно охарактеризовать тремя диалогами», в приоткрытую дверь робко постучалась мама.
Я еще раньше заметил, как она мялась на кухне, убирая со стола, или бес причины мельтешила из комнаты в комнату, но я, поглощенный собственными мыслями, не придал этому особого значения.
Мама осторожно прикрыла за собой дверь и, нервно теребя край домашнего халата, осталась стоять у дверного проема. Потом так же неуверенно, будто ступая по минному полю, она прокралась к старенькому, с протертой обивкой компьютерному креслу. Села на самом краю.
– Как дела в школе?
– Нормально.
Мы немного помолчали. Затем она спросила:
– А с оценками все хорошо?
– Да, неплохо в целом, – замялся я, боясь углубляться в эту тему, но мама только удовлетворенно кивнула.
– Домашнего задания много задают?
– Ну бывает…
– Все делаешь?
– Стараюсь.
– Хорошо. А экзамены?
– Какие экзамены?
– Ну я не знаю. За четверть. За год…
– Так они еще не скоро.
– А, ну да. Ну да…
Мы опять замолчали. Мама нервно перебирала пальцами по столу. Казалось, где-то в углу скребется мышь.
– Кирюш, можно тебя кое о чем попросить?
Она подалась вперед, едва не соскальзывая с кресла.
– Конечно! – ответил я.
– Завтра к нам зайдет Валя. Ну Валентина Борисовна… Ты ее недавно видел. Можешь, пожалуйста, побыть со мной, пока она погостит у нас?
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
