Текст книги "Святые и пророки Белой Руси"

Однако вскоре в покоренную литовскую столицу вошел сам царь, которого ужаснула картина увиденного. Алексей Михайлович велел предать земле все тела, а также обратиться с воззваниями к успевшим убежать горожанам, гарантируя им неприкосновенность в случае возвращения домой. Именно после покорения некогда столицы вероотступников самодержец принял титул государя Полоцкого и Мстиславского. И что характерно, православное русское уже меньшинство Вильны встречало своего защитника хлебом и солью.

Шесть лет стоял русский гарнизон в городе. И нужно отметить, что эти годы выдались тяжелыми: Вильну два раза накрывала эпидемия чумы. А затем заметно поредевший гарнизон попал в осаду польских войск. Восемь месяцев воевода князь Даниил Мышецкий оборонял город, отказываясь сдаваться, пока не был выдан врагам предателями, после чего отказался принять милость короля – гонителя православия, поклониться ему, и был обезглавлен.

Снова вернется в город русская армия только в 1795 году. Вильна к тому времени переживет погром православного Свято-Духова монастыря, инициированный студентами местного университета и ревнителями католицизма из числа горожан, и, как мы уже говорили, передачу православного Пречистенского собора университету. Но городу повезло: под сенью русской монархии его губернатором стал знаменитый усмиритель польской крамолы – граф Михаил Николаевич Муравьев, который возродил подвергшиеся поруганию многочисленные древние православные храмы города и, собственно, сам кафедральный собор. А его брат – православный писатель и мыслитель Андрей Николаевич Муравьев – издаст труд «Русская Вильна», где подробнейшим образом опишет именно русскую и православную историю этого города.

 
Над русской Вильной стародавней
Родные теплятся кресты,
И звоном меди православной
Все огласились высоты.
Минули веки искушенья,
Забыты страшные дела —
И даже мерзость запустенья
Здесь райским крином расцвела.
Преданье ожило святое
Первоначальных лучших дней,
И только позднее былое
Здесь в царство отошло теней.
 

Так эмоционально и точно опишет православный ренессанс столицы, по сути, Черной Руси русский поэт и дипломат Федор Тютчев. В XIX – начале XX века Вильна вновь приобретала черты классического русского города, над которым разливался малиновый звон колоколов, сияли золотом восьмиконечные православные кресты, улицы пестрели вывесками и объявлениями на русском языке, повсюду слышалась русская речь.

Неоцененный подарок

Но и эта замечательная эпоха, к сожалению, закончилась. К власти на территории поверженной империи пришли одержимые, одной из целей которых была борьба с русскими и русскостью руками самих же одураченных русских. На окраинах же они делали ставку на этнические меньшинства.

После победы большевиков город то делали столицей Литовско-Белорусской Советской Республики, то он попадал под немцев, затем под поляков, затем щедрые советские войска отдавали его независимой Литве (этнические литовцы, по переписи 1868 года, составляли всего 2 % жителей Вильны, в то время как русские – более 20 %, преобладали же евреи и поляки), которая делала его своей столицей. Потом вновь приходили немцы, а после опять заходила Красная армия. После немцев выбивала оттуда жаждавших реванша поляков и вновь передавала город пусть советской, но все же Литве. И все это под аккомпанемент этнических чисток: поляки чистили литовцев, литовцы – поляков, немцы – евреев, а все вместе – память о русской Вильне, снося православные храмы и переименовывая улицы.

Например, Георгиевский сквер был переименован в честь польской писательницы Элизы Ожешко, а установленная там часовня в честь русских воинов, погибших при подавлении мятежа ляхов, заменена фонтаном, который, правда, редко когда работал.

Щедрости советской власти литовцы, переименовавшие Вильну в более известный нам по звучанию город Вильнюс, надо сказать, не оценили. До такой степени, что и памятник освободителю города от немецких оккупантов и польских реваншистов, которых заставили бежать из него в одних трусах, генералу Ивану Даниловичу Черняховскому, снесли, сразу как добились долгожданного «освобождения от оккупации».

И теперь в некогда русском городе мало что напоминает о русских. Хотя, конечно, стоит и действует Пречистенский собор, прихожанам которого в рамках воскресной школы преподают еще и русскую историю, стоит и действует и Свято-Духов монастырь. Но вот с легкой руки новых хозяев города школьников двух с горем пополам уцелевших русских школ – гимназии имени Василия Качалова и средней школы имени Софьи Ковалевской – два года преследовали по обвинению в шпионаже в пользу России за летний отдых в подмосковном лагере. И запретили безобидный мультик «Маша и Медведь», как «напоминание о русской агрессии».

Вдобавок совсем недавно литовская лидерша выступила с занятным публичным заявлением о том, что пока существует Россия, будет существовать и угроза Литве, после чего мелкое прибалтийское государство стало ускоренными темпами строить стену на границе с Калининградской областью…

Глядя на все это, лишний раз думаешь, как нам сейчас не хватает Алексея Михайловича, который, вопреки возмущениям Ватикана, агрессивным действиям Стокгольма, тем паче явному неудовольствию Варшавы и сдержанному неодобрению Стамбула, все-таки вернул Руси левобережную Малороссию.

Да, у него не получилось удержать Вильну, но полученной еще в те годы имперской инерции хватило бы, чтобы вернуть городу первоначальный образ уже в просвещенном XIX веке. Теперь же, когда конфликт у небольшого участочка земли вдоль границы России вокруг городов с русскими именами Донецк и Луганск некоторые оригиналы именуют не иначе как «внутри-украинским конфликтом», задаешься вопросом, что еще нам предстоит потерять в ближайшие сто лет.»

Не менее значимую апологию русской Вильны составил современный западнорусский историк Павел Лавринец на портале «Западная Русь»:

Русская Вильна[29]29
  https://zapadms.su/rusmir/istf/12. Опубликовано: 21 июня 2010. Статья написана на основе работы, выполненной в 2000–2001 гг. при поддержке Государственного фонда науки и исследований Литвы (Lietuvos valstybinis mokslo ir studiju fondas, projektas A – 435).


[Закрыть]

«Особое место в виленском тексте русской литературы занимает идеологический комплекс русской Вильны и соответствующая формула. И идею, и формулу вызвало к жизни восстание 1863 г. в Литве, Белоруссии и Польше. Его усмиритель М.Н. Муравьев, виленский генерал-губернатор (1863–1865), не рассматривал подавление восстания единственной задачей. Попечитель Виленского учебного округа (1864–1868) И.П. Корнилов, сподвижник и единомышленник Муравьева, утверждал, что первостепенным тот считал не усмирение «в сущности, бессильного мятежа, но восстановление в древнем, искони Русском Западном и Литовском крае его коренных, основных, исторических русских начал».

Для Корнилова Литва – «древне-православная русско-литовская земля», поскольку Великое княжество Литовское, Русское и Жемойтское трактовалось как Литовская Русь, западнорусское государство[30]30
  см.: И.П. Корнилов, Задачи русского просвещения в его прошлом и настоящем. Сборник статей (Посмертное издание), С.-Петербург: Тип. А.П. Лопухина, 1902, с. 431, 441.


[Закрыть]. Инерция таких представлений сохранялась в межвоенное двадцатилетие, о чем свидетельствует, например, название книги И.И. Лаппо Западная Россия и ее соединение с Польшею в их историческом прошлом (Прага, 1924).

Из формулы русской Вильны вытекало понимание Вильнюса как столицы литовско-русской державы и древнего центра православия, «православно-русской Вильны». Такой она изображена в апологетической брошюре к открытию памятника Муравьеву: «В том самом городе, где он [т. е. М.Н. Муравьев. – П.Л.] жил и действовал, в древней русско-литовской столице, Вильне, в древнейшую, славную пору ее существования, было воздвигнуто […] много православных храмов […]»[31]31
  Памяти графа Михаила Николаевича Муравьева, искоренителя латино-польской крамолы в 1863 году и восстановителя русской народности и православной церкви в Северо-западном крае России. Ко дню открытия в г. Вильне памятника М. Н. Муравьеву. (Издание Виленского Свято-Духовского Братства). Вильна: Тип. Виленского Св. Духовского Братства, 1898,63.


[Закрыть]. Знаменательно, что первая часть труда П.В. Кукольника вышла с названием «Исторические заметки о Литве» (1864), а его продолжение озаглавлено «Исторические заметки о северо-западной России» (1867). Тогда же вышла книга В.С. Ратча «Сведения о польском мятеже 1863 г. в Северо-Западной России» (1867). Из ее вводной части «Северо-Западная Россия до падения Речи Посполитой» следует, что «русские обычаи, русский язык, русские законы» привили «полудикому дотоле племени стихии русской жизни», православие распространялось мирно, «без всяких насилий», и не случайно новая столица Литвы поднялась «под русским влиянием и при распространении Православия, на рубеже русского племени»[32]32
  Сведения о польском мятеже 1863 г. в Северо-Западной России, собрал Василий Ратч, т. I, Вильна: Тип. Губернского правления, 1867, 15,17,19.


[Закрыть].

За четверть века до сочинения Ратча в романе И.В. Кукольника «Альф и Альдона» показано, как один из героев участвует в легендарном основании Вильнюса. Киевлянин и православный, он возводит для себя «хоромы», а «по соседству для отца Герантия церковь с домом»[33]33
  Н. Кукольник, Альф и Альдона. Исторический роман в четырех томах, Санкт-Петербург: Тип. И. Глазунова и К°, 1842, т. 1, 60.


[Закрыть]. Таким образом, присутствие русского православного начала в городе относится к эпохе его возникновения. По роману, во времена Ольгерда (Альгирдаса) в городе насчитывается свыше дюжины православных церквей; они доминируют в панораме:

«Как звезды дневные, сверкали кресты деревянных церквей, блистал шпиль городской думы и медные широкие чашки башен на двух замках; да в кучах столпившихся хижин красовались простором и добрым строением: русский гостиный двор и боярские хоромы»[34]34
  Кукольник, 1842, т. II, 47.


[Закрыть].

Уже в начале XX в. исконность русской Вильны подчеркивал Ф.А. Кудринский в предназначенной для детей брошюре («Всегда были здесь русские люди, русские интересы…»), в доказательство цитируя стихотворение П.В. Кукольника «Аделаиде Романовне Гейнрихсен (Воспоминания о Вильне)», написанное до восстания 1863 г. и формирования идеи русской Вильны:

«Недаром поэт сказал о Вильне, что здесь

 
Прохожего пленяют взоры
Церквей прекрасные строенья»[35]35
  Богдан Степанец [Ф. А. Кудринский], На Гедиминовой горе. (В Вильне). Рассказ, Вильна: Русский почин, 1905, 5.


[Закрыть].
 

Характерен ход аргументации: здания церквей свидетельствуют об исконности в Вильнюсе православия, отождествляемого с «русскими началами» и русским населением. Православные храмы толковались как памятники «русской народности» и в местной печати: «Всякий, даже случайный, посетитель Вильны благоговейно восхищается памятниками православия и русской народности, возобновленными и возобновляемыми в нашем городе»[36]36
  В. Соколов, «Виленский старожил. Тихон Фролович Зайцев. (Краткий биографический очерк)», Виленский вестник, 1870, № 9,24 января.


[Закрыть].

Соответствующая доктрине о «русско-литовском» государстве историографическая схема рисовала первоначальное благодатное состояние расцвета православия и доминирования «русского элемента», сменившегося засильем католицизма и господством поляков. Свою задачу администрация в Северо-западном крае видела в том, чтобы найти аргументы в пользу такой схемы и восстановить историческую справедливость, т. е. вернуть стране и ее столице утраченный было русский характер. В конце октября 1863 г., когда с разгромом восстания на первый план выдвинулись задачи русификации, Вильнюс посетил церковный писатель А.Н. Муравьев, младший брат генерал-губернатора. По свидетельству мемуариста, он «осмотрел все православные памятники древней Вильны» и был поражен величием заброшенного здания на месте построенного в XV в. собора Пречистой Божией Матери. Спустя несколько лет собор был заново отстроен благодаря «усердному вмешательству в это дело Андрея Николаевича Муравьева и его брата»[37]37
  А.Н. Мосолов, Виленские очерки 1863–1865 гг. (Муравьевское время), Санкт-Петербург: Тип. А.С. Суворина, 1898, 80–82. Первоначально публиковались в журнале Русская старина (1883, №№ 10–12, 1884, № 1).


[Закрыть].

По поводу освящения восстановленного Пречистинского собора написал стихотворение И. К. Кондратьев, впоследствии известный московский литератор, автор романсов, дум, «русских песен», исторических романов и драм из народной жизни. Временные отношения в стихотворении соответствуют официальной доктрине: время бури, горя, былой тревоги прошло; «[…] плач, стон, / Над детьми, мужьями / Православных жен…» сменились покоем («Вилия […] тиха внимает / Речи русских слов, / И с волной сливает / Гул колоколов»); «Колыбель страданий» Вильна «Снова зажила»; из развалин встали грандиозные храмы[38]38
  Ив. Кондратьев, «Вильна 22-го октября 1968 г.», Виленский вестник, 1868, № 119, 24 октября.


[Закрыть].

Стихотворение «Вильна» варьирует тот же сюжет преображения. Но здесь конкретизировано враждебное, чужое начало ушедшей эпохи засилья католичества, когда «Храмы русские пустели» и «Вильна томилась и стонала / Под рукой поляка»[39]39
  Ив. Кондратьев, «Вильна», Виленский вестник, 1869, № 43,17 апреля.


[Закрыть].

Другим результатом посещения А.Н. Муравьевым Вильнюса стала книга «Русская Вильна», где «красноречиво описаны все памятники древнего православия в этом городе» Она разошлась «в большом количестве экземпляров» и была переведена на французский язык[40]40
  А.Н. Мосолов, 1898,82.


[Закрыть]. Вскоре после издания в Петербурге (цензурное разрешение 17 апреля 1864 г.) она с примечаниями «Свящ. А.П.», т. е. священника Антония Пщолко, вышла в Вильнюсе в начале 1865 г. (цензурное разрешение 12 ноября 1864 г.), затем включалась в переиздания книги А.Н. Муравьева «Путешествия по святым местам Русским».

У Муравьева представления о «сердце Литвы», о «древней Литовской столице» и центре литовского языческого культа в «долине некогда языческого Свенторога» не противоречат изображению Вильнюса как древнего центра православия и, следовательно, русского города, ибо «духовное историческое странствие по Русской собственно Вильне» на каждом шагу доказывает ему древность и исконность православия «в родном крае Литовском»[41]41
  [А.Н. Муравьев], Русская Вильна. Приложение к «Путешествию по Св. местам Русским», Санкт-Петербург: Тип. Второго Отдел. Собственной Е. И. В. Канцелярии, 1864,1, 3, 24, 36.


[Закрыть]. Литовское, для Муравьева едва ли не тождественное русскому, отнюдь не обозначая самобытности и преемственности литовской нации, подчеркивало наносный и чуждый характер польской культуры и католической религии. В тех же целях традиционное перифрастическое название Вильнюса, отсылающее к его основателю, применил Виленский полицейский листок в статье о преобразованиях внешнего вида города «в русском стиле», начатых М.Н. Муравьевым летом 1864 г.: «Древний град Гедимина растет и украшается не по дням, а по часам»[42]42
  Цит. по: А. Миловидов, К 50-летию русской Вильны, Вильна, 1914 (Оттиск из Вестника Виленского Св. – Духова Братства за 1914 г. №№ 20–22), Вильна: Русский почин, 1914,12.


[Закрыть].

В Русской Вильне зарождение православия в Вильнюсе отнесено к княжению Ольгерда, а расцвет связан с деятельностью князя Константина Острожского. Возобладание католичества и церковная уния привели к упадку и запустению православных храмов; упразднение унии (1839 г.) и деятельность М.Н. Муравьева предстают «возрождением первоначального состояния»[43]43
  Роман Лейбов, «Стихотворение Тютчева и Русская Вильна А.Н. Муравьева», В честь 70-летия профессора Ю. М. Лотмана. Сборник статей, Тарту: Тартуский университет, 1992,144.


[Закрыть]. Композиция описаний памятников православия подчинена этой схеме: рассказ о нынешнем плачевном состоянии храма («древнейшая православная церковь Литовской столицы» стала «полуобрушенным сараем» без крыши, бывшее святилище обращено в кузницу, на месте алтаря стоит наковальня[44]44
  См. [А. Н. Муравьев], 1864, 8,12.


[Закрыть]) сменяется повествованием о его строительстве и истории, заключаясь выражением надежды на скорейшее восстановление святыни. Русская Вильна пронизана лейтмотивами возрождения, обновления и возвращения (церковь св. Николая «обновляется вторично иным победителем, который […] возвратил Литву и Белоруссию родной их России»[45]45
  [А. Н. Муравьев], 27.


[Закрыть]). Симптоматична подпись под одной из иллюстраций в вильнюсском издании книги: «Храм Пречистыя Богородицы, возобновляемый в Вильне».

В Вильнюсе вынесенная в заглавие книги А.Н. Муравьева формула оказалась в широком ходу. В мае 1867 г. газета «Виленский вестник» поместила стихотворение, посвященное чудесному спасению императора Александра II при покушении на него поляка А. Березовского в Париже:

 
Повторят мои слова
И граждане русской Вильни,
И священная Москва,
И Петрополь, в блеск обильный,
И вся Русь с конца в конец,
Все славянство без изъятия,
А для всех нас – Царь отец,
Повторят: «с таким отцом,
Да еще с таким народом,
Станем крепче с каждым годом
И славнее с каждым днем[46]46
  А. Кр., «На спасение Государя», Виленский вестник, 1867, № 61, 30 мая.


[Закрыть].
 

Анонимная статья в «Виленском вестнике» за июль 1868 г., так и озаглавленная «Русская Вильна», начинается с цитирования «одного из горячих русских патриотов», назвавшего «Вильну едва ли не более русскою, чем Москва». Автор замечает, что такое заявление «не свободно от преувеличения в отношении к Москве, но оно не далеко от истины в применении к Вильне», причем относится это соображение не к далекому прошлому города, а к той Вильне, «которая есть». По утверждению безымянного автора, хотя русское население города без войск составляет менее 10 %, оно доминирует, а повсеместно звучащая русская речь, православные храмы и церковная жизнь суть «внешние явления, сообщающие Вильне русскую физиономию»[47]47
  «Русская Вильна», Виленский вестник, 1868, № 76, 9 июля.»


[Закрыть]. Формула «русская Вильна» в описании города подспудно связана с представлениями об исконности и восстановлении его русского характера».

Воссоединение Восточной и Западной России

Следует особенно подчеркнуть, что идеологическая база общерусского воссоединения разрабатывалась в одинаковой степени на Западе и на Востоке Руси. На Востоке – это, в первую очередь, выдающийся иерарх и богослов Патриарх Никон, благословивший национально-освободительную войну с Речью Посполитой за освобождение религиозно и национального угнетенных Малороссии и Белоруссии и утвердивший праздник всех Русских Святых. Патриарх Никон и ближайший советник царя Алексея Михайловича боярин Федор Ртищев создают в московском Андреевском монастыре «Ртищевское училище» для подготовки православной интеллектуальной и политической элиты и кадров для воссоединяемой России, куда Патриарх Никон приглашает из Киева ученых монахов Епифания Славинецкого, Арсения Сатановского и Дамаскина Птицына. Затем Патриарх Никон отдает им Чудов монастырь Московского Кремля для перевода Библии с греческого языка на русский, ибо предыдущий был сделан св. архиепископом Геннадием Новгородским с латыни: греческий перевод считался более достоверным. Также Патриарх Никон строит под Москвой Новоиерусалимский монастырь не только, как икону Святой Земли на Руси, но и как центр подготовки кадров ученого монашества для строящейся православной Российской империи, которая должна была не только воссоединить Русь, но и освободить весь православный Восток (Патриарх Никон сделал среди многочисленных престолов для православных Патриархов и иерархов православного мира в Воскресенском Соборе Новоиерусалимского монастыря специальный для армян, которых он надеялся вернуть в Православие). Для уникальной отделки Новоиерусалимского монастыря, его многочисленных иконостасов «изразцом» (глиняными цветными скульптурами) и демонстрации общерусского единства Никон приглашает в Москву белорусского мастера Степана Иванова (Полубеса), который создает уникальный изразцовый иконостас «Нового Иерусалима», а затем его ученики строят из изразца резиденцию Крутицких митрополитов в Москве («Крутицкое подворье»). На Западе Руси подготовку к воссоединению осуществляли православные братства, киевская и виленская интеллигенция – ученое православное монашество. Так, около 1680 года вышеупомянутый Киево-Печерский архимандрит Иннокентий Гизель создает апологетический труд «Синопсис, или повесть о начале словенского рода». «Синопсис» выдержал более 30 изданий в России и использовался как единственное учебное пособие по русской истории вплоть до времени Ломоносова. Особенно следует подчеркнуть роль Южной и Западной Руси в формировании общерусского литературного языка. Основная лексическая, грамматическая и орфографическая база русского языка создана в Киеве. Это – «Лексикон словенско-росский» киевского монаха Памвы Берындры, первый русско-латинский словарь, составленный киевскими монахами Епифанием (Славеницким) и Арсением (Сатановским), церковнославянская грамматика, созданная архиепископом Мелетием (Смотрицким); первая «Русская риторика» создана белорусом Симеоном Полоцким. Из этого следует очевидный факт, что коренной язык для всей Руси, Великой, Белой и Малой – русский.

Также первые требования политического воссоединения с Московской Русью приходят именно с Западной Руси: в 1624 году в Москву отправляется посольство от Киевского митрополита Иова (Борецкого) во главе с Волынским епископом Иаковом с просьбой о воссоединении.

«Вот как происходило освобождение Литовской Руси (1654 год), – пишет Борис Ширяев, русский автор, принадлежавший «первой волне» эмиграции. – Стратегический штаб Москвы намечает главный плацдарм не на юге, а на Западе, на Белой Руси. Оперирующими там главными силами руководит сам Царь и при нем его ближайшие политические советники: Морозов, Милославский, Одоевский, Ртищев…

Московская рать одухотворена религиозным порывом. Религиозно-этические цели освободительной войны полнозвучно высказаны в речах к войскам и народу самого Царя и Патриарха Никона. Столь же точно сформулированы освободительные цели войны и в грамотах Царя, разосланных подъяремной Литовской Руси. Самодержец призывает к миру и единству, но не к вражде и резне, гарантирует всему русскому и литовскому населению религиозную свободу, местное самоуправление (сохранение Магдебургского права), тем же, кто не желает принять русского подданства – беспрепятственный пропуск в Польшу. Все эти обещания были соблюдены, и результаты сказались в первые дни войны. Еще на пути к Вязьме 4 июня Царь получил донесение о сдаче без выстрела пограничного Дорогобужа русскому передовому отряду; ll-го также без боя сдался Невель; за ним Полоцк, Рославль, Мстиславль, Гомель, Могилев.

«Москва воюет по новому образцу – доносят польскому королю Яну-Казимиру его воеводы, – занимает земли милостью и жалованием. Мужики нам очень враждебны, везде на царское имя сдаются и делают нам больше вреда, чем Москва».

С первой попытки освободить Белую Русь не удалось: слишком силен был польский, шведский, крымско-татарский факторы. Но за несколько лет свободы творческий потенциал Белой Руси раскрылся во всю силу: в середине XVII в. каждый пятый житель Москвы – белорус, воспитатель царских детей Симеон Полоцкий – белорус. Великим памятником единства Западной и Восточной Руси стал дворец царя Алексея Михайловича в Коломенском, под Москвой, построенный белорусскими мастерами. Его называли «восьмым чудом света»: это было огромное здание из дерева, построенное без единого гвоздя и украшенное тончайшей резьбой. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович выписывают более трехсот мастеров – малороссов и белорусов, которые получают самые престижные заказы на строительство царских дворцов и знаменитого Новоиерусалимского монастыря под Москвой, который создавался Никоном как духовный центр всего Православного мира. Белорусы братья Полубесы считаются непревзойденными мастерами изразца.

Однако в результате вынужденного Андрусовского мира с Польшей окончательное освобождение Белоруссии затягивается еще на столетие. Вернувшаяся тогда Речь Посполитая мстит: ликвидируются православные братства, тяжкие удары наносятся по Православной Церкви, всегда бывшей главной защитницей русского народа, крестьяне подвергаются беспощадному закрепощению. Но, несмотря на это, православнорусская идея жива – святитель Георгий Конисский сражается за Православие. Когда в 1795 году Белая Русь воссоединилась с Россией, в ней сохранилось более 150 полуподпольных православных братств).