Текст книги "Империя Машин: Старый Свет"

Треск эфира. Он присматривается к свеженапечатанной телеграмме. «Наступление запланировано на полночь». Значит время сошло с паузы, передышка закончена. Их поджидает новый виток войны. Дион старается выяснить: как пройдет объединение частей? Но кроме него, некому передать эстафету. Штабс-капитан, принимающий послание, мертв. Гонец – отбыл, связь – молчит. Он сидит, как замороженный, с сигаретой в зубах… до стечения сумерек. Затем, солдаты робко выдвигаются из укрытий и идут на штурм, где объединенные подразделения Севергарда терпят сокрушительное поражение. А дальше?

Паническое бегство наглухо разбитой армии. Его не слушаются, он сам себя не слышит. Течет кровь. Он ранен? Рядом – другие, тоже – ранены. Враг преследует их, пустынники настигают и выкашивают отстающих. Дион бредет со своими товарищами, разделяя общую боль, общие желания и общую апатию. Кой-где пробегают командиры, вынуждая угрозой или просьбами поторапливаться. Если ускорить шаг… мы ускользнем от врага… Солдаты следуют за колонной, страдая от кровопотерь и эмоционального шока, а подстерегающая за углом усталость, охлаждает пыл самых яростных бойцов. Часть из беженцев отделяется, чтобы отпугнуть или завлечь в ловушку безликих преследователей, соблюсти порядок, вытащить других. Но день утекает за горизонт, а с ним – и интерес к действительности. Если мотивы долга и патриотического зова еще и действуют на отдельных лиц, то общая масса ощущает их как навязанное извне желание, против которого восстают их изможденные, покорные физиологии, тела. Они идут вместе и по отдельности, общее только направление, внимание, концентрация… на выживании? Нет, на указании. Они бездушно следуют, желая отказаться от себя, товарищей, мира. Лечь бы и отдаться земле. А там – пусть приходит смерть, потопы, враги. Они подождут. Тихие, игрушечные роботы движутся по проторенному маршруту. Их различает лишь сбивчивое дыхание, а когда заводные винты раскручиваются – они падают. С отвращением к принуждающей силе жизни. Безмолвно и безропотно, как сломанные куклы.

Их догоняют. Паника, смятые ряды, снова окопы, голодовка, дождь, смешанный со снегом. Призывы о помощи. Пламя, вопящие обожженные силуэты, адская жара беспощадного багрового солнца. И низвегнувшийся с небес лёд.

Дион лежал на койке. Сверху осыпается песок, заваливая больных. Он отворачивал голову от смерти. Он забывался. Мир, с присущими ему преходящими истинами, отходит на задний план. Как нечто мелкое и незначительное. Катрин… В его мозолистых руках ее мягкие ладошки выглядели такими… Беззащитными? Она говорила: от него часто пахнет молоком. Он так и не удосужился узнать, что бы это значило. Отдаленное эхо взрывов, посторонние голоса, врезающееся в память напутствие… «Катрин». Небо гуляет из стороны в сторону. Как маятник. То окуная мир в темноту, то высвечивая отдельные фрагменты. Дион протирает заплывшие глаза – всего-навсего качается подвешенная лампочка. Вспоминает о казнях. «Трата человеческого ресурса, почем зря». И ловит себя на «болезненной» мысли, ударяя по щеке.

Он приподнимается на ложе, опираясь локтем на железную тумбу. Кружится голова, давление подскакивает, давя на виски. Сбоку криво свалены матрацы с засохшими пятнами крови. Чуть ближе, раскинувшись на самодельной койке, полубессознательно стонет перевязанный калека. Рядом, в тазу валяется ампутированная конечность. Следом – группа контуженных вояк неподвижно уставилась в потолок. Они лежали полуголые и мокрые на тонком махровом настиле и бессвязно бормотали, откликаясь на чужие имена. Дион попробовал войти в контакт. Безуспешно. Никто из лежачих не узнавал себя. Их клочки сознания, замкнутые в коридорах убежищ и бесконечных траншей, не слышали ничего, кроме перестрелок и хаоса смерти. Около умывальника раскиданы операционные столы, в тазах: пинцеты, нитки. На ящиках – полированные чаши с дезинфицирующим раствором. Он один в здравом уме. Дион хочет побриться и падает, подкошенный болью. Ему нужна опора. Доковыляв до зеркала, он сгибается и видит одутловатое лицо. «Паршиво, приятель». Берет в руку хирургический нож и срезает лишние волосы. Видит костыль, опирается. Стягивает со стола жгуты и оформляет самодельный фиксатор конечности. «Дай, узнаем, куда нас занесло».

Отодвинув тканевую занавеску, Дион выглянул наружу. Полевой госпиталь размещался в низине. Вокруг суматошно бегали солдаты, выполняя скорые поручения. Близ свежего рва работали пленные под присмотром часовых. Они складывали в корзины камни и тащили их к реке, где военные, выскакивая на мостовую, укрепляли ими гарнизон. Вниз по течению стояли заброшенные бараки. Там, без привлечения лишнего внимания, рабочие сбрасывали в ямы тела убитых. Затем наспех устанавливали скромный столбик – знак братской могилы, и поджигали. Все постройки были соединены между собой герметичными трубами, оттягивающими гарь и трупную вонь. Прямоугольные силовые установки с газовыми турбинами напряжно завывали, фильтруя воду, выкачиваемую с побережья. Погруженные в песок, они периодически захлебывались, давясь жестким илом. Тогда назначенные бригады сиюминутно бросались прочищать фильтры. Противоположный край берега был усеян магнитными ловушками. Пологий склон, ведущий к нему, обрывался стальным частоколом. Следом начиналось мелководье. На самом деле река была искусственно расширена, а часть дна представляла собой затопленное спрессованное болото, сдерживаемое магнитным полем. Имперцы задумывали пустить в ход это «природное» оружие, когда нападавшие «разыщут» переправу и проберутся за первую линию обороны. Там схлопнется капкан, схлынут воды, и, застигнутые пустынники, проиграют войну. «Если бы» – подумал Дион. Шаркающей походкой, подволакивая травмированную ногу, он вернулся на койку полевого госпиталя.

Тихая лампочка мелькала под потолком, тени скользили по предметам. Повсюду были расставлены его намерения, следы незаконченных действий, невысказанных до конца мыслей, утаенных чувств. Вот алое пятно на простыне говорит о страдании, измятые перчатки – о подавленном гневе, а скользящий почерк – о неуравновешенности, незаконченное письмо – неопределенности. Только ли его? Или и друзей, погребенных войной. Без свидетелей, без судей. Весь он, как и все здесь лежачие – распластались по вещам, описывающим их жизнь. Дезиндивидуализированные остаточные отпечатки, сведенные воедино. Его лицо, их лица запечатлели морщины, грубые скулы и натянутую кожу. Мир – тотальное отражение. Как перенести их существование в нетленную субстанцию, неуязвимую для голода, боли и смерти? Бумага больше не казалась ему надежным источником для выражения мыслей и чувств. Все неподлинно. Хлипкие наставления из динамиков радио звучали неубедительно. Сознание их игнорировало, блокируя точно фоновый шум. После – грянул артиллерийский обстрел. Солдаты сели на землю и ждали, когда мир замрет, застынет в неподвижности и оборвется весь этот ужасный поток неиссякаемой смерти. Позабыть о повседневных заботах, разделившись с телом. Чтобы все предстало в ином свете потустороннего мира, за пределами, за Бездной и Поднебесьем, за проклятым миром ржавой стали и смерти. Они хотели умереть там, а не здесь и сейчас, в обреченном болезнями и затуханием мировом теле. Когда, в завременье воплощался их самый жуткий кошмар. Воды хлынули, смывая человека, как песчинки прямиком в Бездну. Алчную тварь, поглотившую всех, кто не успел спрятаться в вершинах без оглядки. И последний рывок перед полетом в ничто стал символическим отображением этого мифа. Все потеряло различие, люди сидели напротив и каждый видел в глазах другого самого себя. Они пережили один и тот же кошмар. Они обнялись и заплакали. Голое пространство, безмерные пучины туч, обвешавшие небосвод, спальные мешки и выгребные ямы. Дион сонно пробурчал приветствие. Затем вытащил из-под одеяла коньяк, и все ближние одобрительно загоготали, лезя обниматься. «Ну молодчина! Протащил выпивки! За брата!». «За товарищей!». Они смеялись, их рвало, но они снова пили, и катались по полу. Без присмотра. Офицеры расхохотались до слез, впадая в полоумное состояние забвения.

Тревожные серены разбудили остатки передовой и братьев. Вечных должников мертвых соседей развели по вагонам. Призраки убиенных вырастали на провожающих их станциях. Они ждали… Нашего возвращения. Их снова посадили на поезд. «Едем под откос, как и наша жизнь». Снова подкрепления. Совсем зеленые. Давят числом, тесня врага. Два шага вперед, шаг назад. Два шага вперед… «Неужели мы побеждаем?» – не верилось им. Впервые за наступление они преодолели «нулевой километр». Где-то впереди Блуждающие Горы и черные обелиски. Вплоть до горизонта растянулись дождевые облака. «И дались им эти неприглядные земли?» – подумал Дион, но промолчал. Он всегда являлся примером для подражания, поэтому выдал лишь хвалебные слова, отметив «выдающиеся качества» новоиспеченных воинов.

Как-то вечером, пока машинисты осматривали сцепления вагонов, офицеры сидели у костра и обсуждали перспективы Севергарда, когда они вернутся в родные города. К ним присоединился и Улоф, который устроил из простых посиделок «за жизнь», нравоучительную лекцию. «Наша страна держится на доверии. Когда-то мы были преступниками, ворами или бездельниками, но генеральная линия четко определила план: без человека нет цели. Кто хочет быть с нами, кто хочет работать на благо ближних, кто готов помогать строить нам новое цивилизованное общество, где эгоизм и варварство – худший из пороков… Доверие сцепляет людей воедино. Каждый из нас долго и усердно трудился, но задача избыточно сложна для тебя одного Глум, тебя – Вер, тебя – мой старый друг Дион, и всех вас остальных. Но сегодня, благодаря нашим совместным усилиям мы восстановили станцию связи, и… – он запинался, подбирая верные слова – Наши отдельные мечты – островки в океане, и наша общая ценность – соединить их мостами между собой. Вернуть утраченное доверие». «Вместе проще сносить тяготы», – добавил другой офицер, а Дион… лишь намекнул: хватит глотать слезы, когда дело касается призвания.

Один из солдат мучился вздутием живота. Вначале думали, то – обыкновенная инфекция. Дион приказал отвести его в санчасть, и бойцы улеглись спать. Но за ночь тот скончался. Поутру составили протокол, описали симптомы и дело с концом. Так и списали бы на несчастный случай, однако постовые, охраняющие военных преступников, внесли коррективу. «Три трупа за сутки, Дион – сказал Улоф, осматривая тюремные камеры, – и каждый без признаков насилия». «Есть мысли?». «Не хочу показаться паникером, но характер их смерти…». «По всем правилам положен карантин. Знаю».

Дабы не вызывать лишних вопросов, командиры вернулись в санчасть. В присутствии трех офицеров провели вскрытие нулевого пациента. Выяснилось, что зараза передается через потовые железы. «У нас же еда – в общаке!» – опешили ребята, ведь мертвый, по документам, числился поваром. Командирский состав, как по шаблону, отер влажные лбы. Они считали необходимым удержать это происшествие в тайне, но кто-то подслушал разговор и распространил быстро подтвердившийся слух. «Он прикасался к продуктам?!» – вломились вооруженные до зубов солдаты в полевую кухню, переворачивая все вверх дном в поисках личных вещей зараженного. Сослуживцы не узнавали товарищей. На них словно снизошло бешенство, в лагере разразилась стрельба. После подавления мятежа, в туалетах обнаружили еще несколько трупов. Вскрытие указало на сходство симптомов. Врачи так же выяснили основных возбудителей болезни: мозговых червей, прокладывающих туннели в головах пустынных животных. Каким-то образом они мутировали, приспособившись к иммунной системе человека. Подцепив паразита, человек медленно и неуклонно становился ходячим трупом. Последующие вскрытия регистрировали множественные неврологические повреждения. Эффект отказа органов дыхания и кроветворения обозначили паралитическим синдромом. «Эти твари подражают эволюции!».

Черви знатно проредили ряды имперцев. От заразы умер и близкий друг Диона – Улоф. Последние часы его колбасило на носилках, изо рта текла пена, а с глаз лились слезы. Он умер, без лекарств и медпомощи, ослепший, глухой, изолированный от мира, наедине с глубинными страхами. Тяжко было видеть, как он хватался опухшими кистями за воздух, невнятно бормоча об утраченном свете. Как истошно вопил средь ночи о надвигающейся тьме, как плакал, как молился. Дион потерял ход времени. Он сутками дежурил подле смертного одра не смыкая глаз, пока грудь мученика не смолкла. Вдобавок ночные диверсии. Потом нападение. Это была битва не за территорию, а право на место под солнцем. Зараженные боролись на два фронта. Инфицированные тела разлагались от малейших ранений. Всюду царила антисанитария, усугублялся дефицит лекарств. Ничейная земля утопала в грязи и крови, загнав несостоявшихся жителей будущего в окопы, заполненные гноем, болью и предощущением конца. Тысячи, десятки тысяч погибших, обезображенных, искалеченных тел. Три позорных поражения подряд и имперский флаг, оставленный на поле боя, обмотанный вокруг тушек дохлых крыс. Сонтейвцы измывались, как могли. Они грызли, атаковали по всем фронтам, устраивали засады и всячески мешали организации связи между подразделениями.

Тогда Диону с небольшим отрядом бойцов поручают спецмиссию. Его приглашают в главный штаб, расположившийся на холме, нагружают ранец кассетами и просят сохранить… Что? «Не важно, твоя задача – передать их в Архив». Он и еще двое офицеров были введены в курс дела. «Вам поручается выполнить специальное задание. До самого пункта назначения вы обязаны держать сведения в строжайшей секретности». Затем Диона с товарищем просят удалиться и что-то обсуждают с третьим офицером наедине. После им выдают особые набедренные устройства, удерживающие и генерирующие тепло в поверхностных слоях кожи. Кратко объясняют принцип накопления энергии и еще раз напоминают о значимости операции.

Они выступают с приходом сумерек. Дион взял с собой все записки и одежду Улофа. Холодными ночами офицер кутался в потрепанный китель друга, и его морозило. То ли от страха, то ли от предстоящего путешествия. Он не боялся Империи Солнца, но его пугала мысль раствориться в зыбучих песках, под лавинообразными хребтами, обнесенными мертвящей пустотой. Гофрированные складки земли то и дело перетекали по пустоши, образуя плотные насыпи, готовые в любой миг сорваться на разведчиков. Мощные порывы ветра сбивали с ног, песок забивался под одежду, стирая в кровь ноги. Бродячие болотные островки утягивали зазевавшихся солдат под землю. По пути они растеряли треть боевого состава. Еще четверть сгубили западни, расставленные на подходах к Архиву. До сигнальных столбов добралась лишь крохотная горстка имперцев. Они вывели из строя систему оповещения, прирезали дежурных постовых, и переоделись в их форму. Проникнув в убежище, солдаты тщательно обыскивали каждый дюйм на наличие документов с точным или приблизительным расположением Архива, но его словно вовсе не существовало. Никаких упоминаний. Даже намеков! Еще больше имперцев смущало беспрепятственное передвижение по вражеской территории. Почему они не сталкиваются с активным сопротивлением? Куда пропала разведка Сонтейва? Изредка натыкаются на мелкие разрозненные отряды, прочесывающие окрестности. И те – без карт, без маршрутов и ориентиров. Пустынники словно бродили наобум, руководствуясь лишь инстинктом выживания и прячась от жары в песчаных пещерах. Как-то происходящее не соответствовало картине могущественной Торговой Империи. Ребята сомневались, что движутся в правильном направлении. Затем небо вновь заволокла темнота, и наступил кромешный холод. Песчаные ветра замели следы, и имперцы шли вперед, руководствуясь исключительно компасом и внутренними убеждениями. Изредка отряд наталкивался на заброшенные колодцы. Кто-то вызывался спуститься вниз и набрать воды. Пополнив запасы, они раскладывали палатки, пережидая буйство воздушной стихии. А земля, покинутая солнцем – холодала. Еда заканчивалась, простуженные солдаты громко кашляли. Силы были на исходе, приборы не успевали вырабатывать тепловые импульсы. Время утекало. Неужели они сгинут здесь, посреди ничто? Вдалеке сверкнула молния. Дождь. Они нашли ближайшую нору, расширили вход и скучились под своеобразным навесом, греясь друг о друга. Ближе, как никогда ранее, связанные общей потребностью в прибежище от разрушительного воздействия агрессивной среды. Вечер всецело принадлежал им. Они дышали, живя надеждой и переменами. Сосредоточенные на выполнении задания и возвращении домой. На рассвете один из военных умер – видимо, отказал тепловой прибор. Его наскоро зарыли в яму, установили камень и продолжили путь. На выдохе изо рта выскальзывал пар, оседая на коже. Мороз проникал в ноги сквозь герметичную подошву. Туловище пробивали судорожные сокращения мышц в попытках согреться. Несмотря на то, что приборы работали на всю катушку, становилось очевидным – их мощности не хватает на выделение тепла. Ресурс неизменно падал, требовалось больше движения для подзарядки, но измотанные бойцы не имели на то ни средств, ни сил. Чем чаще они устраивали привал, тем быстрее разряжались устройства. Складывалось ощущение, будто их отправили на верную погибель. Часть спецотряда охотилась за мигрирующими с песками жиле-корневыми растениями. Их жесткие стебли и овальные луковицы были покрыты чистым голубым пигментом. Под жесткой коркой молодых растений пряталась консервированная влага, полная питательных микроэлементов. Испытывая удачу, «охотники» наугад откапывали пару-тройку побегов, вскрывали защитную кожуру и сливали содержимое во флягу. Однако, большинство вылазок оканчивалось ничем.

Закат определили по перемещению земляных червей, прячущихся под массивными валунами. Дион высыпал пригоршень капсул, напичканных стимуляторами, и раздал ребятам. Бойцы разом проглотили тоники и пошли бодрее. Стимуляторы воздействовали на нервные волокна, снимая боль и отеки. «Судя по отчетам, эти препараты имели тонну побочных эффектов… но необходимость скорой реабилитации перевешивала индивидуальные предпочтения» – подумал он. Из всех пустынных растений Диону повстречались только желтоватые кувшинки, скрывающиеся под толстым слоем песка, перебегающего с одного песчаного гребня на другой. От трения сухой массы издавался тоненький писк. Солдаты вязли в волнистой почве, стремящейся погрести их в себе.

После крупного поющего бархана, отряд очутился напротив вытянутой дюны, прорезаемой бессчетным количеством серых оврагов. Тут, у ниспадающей поверхности, они и встретили армию мертвецов. Покачиваясь, полуободранные, голодные, лысые, облезлые толпы, напоминающие людей, беззвучно карабкались по рельефу. «Смотри! – сказал Гон, – эти придурки даже не прячутся!». Дион сразу сообразил, что происходит, и одернул безбашенного солдата, опрокинув на землю. Часть офицеров готовили к борьбе с зараженными. Он приказал отряду пригнуться и следовать своему примеру. Ползком они двигались против ветра, обходя опасный участок. Когда группа отдалилась на существенное расстояние, ребята с облегчением выдохнули. «Что это было?» – спросил руководящий офицер. «Шатуны». «Первый раз слышу. Откуда они взялись?». «Говорят, люди, надышавшись каким-то газом, превращаются в… безмозглых животных?». «Они плотоядны?». «Слышал, нет». «Совсем как мы…» – прошептал другой. В брошенном сонтейвском лагере неподалеку имперцы нашли примерный план местности, на котором были отмечены ключевые точки и схроны с водой. Особенно выделялась пустая местность около северной границы. Дион предположил, что обходы, указанные на карте, умышленно избегают некий безымянный объект. Было еще два альтернативных варианта… Он оглянулся на истощенных солдат. «Туда не дойдем». Поэтому ему пришлось повысить ставки и убедить товарищей, будто искомое действительно там.

К следующему полудню солдаты прорвались через старое оцепление и достигли Архива. Вход в него представлялся огромной черной винтовой воронкой, ведущей в земные бездны.

Внезапно солдаты ощутили свинцовую тяжесть в конечностях. Их клонило в сон, но нервное перевозбуждение перебивало спонтанные импульсы. Вязкие, тугие мысли плыли, обтекая слабеющую волю. Они позабыли о своих намерениях и лишь бездумно топали в сторону «дыры». Массовый зевок, они приближаются к ступеням, вглядываясь в бездну… Внезапный звук передернутого затвора и огненный дождь, кромсающий людей. Дион оборачивается. Один из офицеров самозабвенно открывает огонь по рядовым, паля из полуавтоматической винтовки. Затем, он приходит в себя и поясняет: «они не должны разболтать об Архиве», но Дион не выдерживает и убивает товарища. Затем тревожно оглядывается на отходящих от паралитического сна выживших… «Нас четверо». Но не все лежачие ничком – убиты… Часть из них неподвижно застыла в окаменевших позах точно рухнувшие статуи. Неужели легенды правы, и Архив забирал души тех, кто застревал в прошлом? «Какой-то абсурд! Безумие! Кусок камня под землёй отнимает у людей… волю?». Дион провел ладонью перед пустыми глазами застывших в оцепенении солдат. Ноль реакции. Они даже не дышали. Кожа понемногу синела, уже появлялись трупные пятна… Выжившие переглянулись. «У нас приказ – доставить сведения в Архив» – отчеканил другой офицер, взявший на себя руководство операцией, и подзывая бойцов к темному туннелю. «Первый пошел!» – громыхнул он, окатив бедолагу изничтожающим взглядом, и спустился следом. По сути приказ ничем не подкреплялся. Дион не обязан был подчиняться равному себе и следовать за испуганными товарищами внутрь. Доказательства смерти лежали под носом. Более того, на основании генерального распоряжения, по крайней мере один член отряда обязан возвратиться в лагерь и доложить о чрезвычайной ситуации. И закон, и инстинкт самосохранения… в конце концов сама порядочность – были на его стороне!

Из нисходящего «туннеля» доносится удивленный возглас. «Ай, пусть!» – Дион плюет на запреты и ступает на потрепанную временем дорожку, убеждая себя, что идёт только из любопытства.

Винтовая лестница мерно повергала очертания стен во мрак. Он перемещался на ощупь, цепляясь пальцами за выступы и оставляя на них отметины. От давящей пустоты кружилась голова. Ноги заплетались, то и дело соскальзывая с опор. Ступени крошились. Казалось, еще немного и они сравняются с землей, а он скатится вниз, в чью-то разинутую пасть, поджидающую обед. Спуск продолжался бесконечно. Пролет за пролетом повторялись впадины и выемки. Из неизвестности всплывала одна каменная плита за другой, проступая в тусклом, искажающем пространство, свечении без источника света. Сам воздух изменился, обратившись в искрящиеся сгустки зеленой темноты, давящие на психику и раскачивающие уверенность в будущем. Ничто излучало странные, пугающие черно-серые всплески, деформирующие реальность в смазанную штрихованную оболочку. «Тьма – невежество знания» – влезла клишированная фраза, услышанная им на первом собрании Института Фильтрации и Коррекции. Это приятное воспоминание мигом развеяло вуаль «неудовлетворенности жизнью», и Дион, подпрыгивая, без колебаний преодолел спиралевидный спуск. «Вот она – спасительная функция прогресса». Он гордо выпятил грудь и… натолкнулся на потные спины товарищей, не решающихся идти вперед. Пропитанные страхом, они молча вглядывались в Архив.

Было сложно представить, в каком они очутились месте. Само помещение казалось безмерным залом, ограниченным неизвестностью. Библиотекой, подземельем и местом упокоения. Скудный луч фонаря одного из офицеров слегка оттеснил наседавшую неопределенность. Стеллажи… Но, какие-то необычные, посторонние, не от мира сего. Они целиком были исполнены из неодушевленного, шероховатого камня, смешанного с неизвестным минералом, подсвечивающим неприглядные таблицы с иероглифами.

В воздухе парило дымчатое обозначение: «Общий Архив». Дион отделился от группы и заглянул в мерцающий переход. Ничего, лишь однообразные легионы плит, уносящиеся в беспределье. Офицер приблизился к пластинчатому стеллажу, ощущая легкий трепет. «Имена, даты… – Дион стёр ладонью грязь с одного из десятков тысяч однородных постаментов, – похожи на надгробия». Затем стряхнул вековой слой пыли с соседней плиты: координаты, буквенный код, бесцветные фотокарточки со смазанными лицами… «Это же люди! – догадался офицер, – и их истории». Без различий, без личностей, просто шаблонные бланки данных с прицепленными к ним мутными картинками. Все это зрелище было лишено хоть какого-то величия. Ибо несмотря на размеры стеллажей, сами очертания Архива терялись где-то там, в бездонном космическом пространстве, где развертывалась из ничего полупрозрачная черно-серая… материя? Точно так же выглядели оставленными и забытыми армии безликих надгробий, меркнущих на фоне бесконечности.

В темных коридорах что-то шуршало. Затаив дыхание, Дион потянулся за револьвером. А, затем, его настигло видение: он парит над землей. Внизу: десятки, сотни, тысячи, миллионы барахтающихся фигур. Они разбросаны во тьме, и слепо ищут друг друга. По колена увязшие в трясине, они тщетно борются с затягивающей на дно массой. Тонут, проваливаясь в бездне, и гаснут точно призрачно белые блуждающие огоньки. Непроглядный лес тьмы, размываемый… грязью? Вот ближайшие ладони соприкасаются, и, вместо чувства предостережения и опасности, они цепляются друг за друга, образуя некий мост. Затем Дион невольно вздымается выше и видит, как на силуэты нисходит вода. Скрепленные руки рвутся, и неудачную связь уносит могучий водоворот в далекое чёрное пространство. Наступает абсолютная темнота. Кажется, он кричит. Или то – вой потекшего рассудка?

Видение схлынуло, едва парой стеллажей правее раздался знакомый голос: «Товарищ Дион, нашли чего полезного?». «Здесь нельзя оставаться одному» – подумал опасливо офицер. Он бегло осмотрел стеллаж: «Реестр сведений о существовании». Внутри – все зашифровано. «Какой-то телеологический вздор!» – крикнул Дион в ответ, ужасаясь собственному эхо, и отложил инструкцию обратно.

Он медленно двигался вглубь, ища какие-то намеки: «зачем мы здесь?». Продолговатые мраморные стены впитывали куцый свет. Когда офицер проходил мимо «надгробий», на плитах оживали поврежденные голограммы, воспроизводящие шепчущий голос умершего. Ниже приводилась краткая сводка о событиях, предшествующих гибели. Каждая ячейка Архива представляла собой слепок из чьей-то двигательной памяти и статичного образа. Одноликие стеллажи, записи физических привычек, следов памяти, и снизу – копия радужки глаза.

У перехода офицер видит название следующего блока: «мнемокарты впечатлений». «Они что – разложили нас по полочкам? Наше прошлое, настоящее и будущее?». Классификация… тип нервной системы, ориентация характера, предрасположенности организма, и. т. д. Когда Дион вглядывался в определенную строку, чтобы разобрать смазанный текст, появлялась голограмма и воспроизводила ту или иную реакцию. Простейший ответ на стимул. Он жал на кнопку и из раза в раз получал стереотипный, одинаковый жест. Большинство материала было начертано на неведомом языке.

Где-то гудел трансформатор или… Дион пошел на звук. Один из рядов озарил хлипкий свет – там на конвейерной ленте воспроизводились недавние события, настигшие их в пустыне. Плоские карточки мелькали в горизонтальной ленте, расположившейся чуть выше уровня глаз. Ее поддерживал ряд оживших колонн, утопающих в темноте. Каждый фрагмент, проносящийся по ленте, сопровождался нечитабельным кодом. Выходит, Архив вел внутреннюю запись… на символическом языке. Ничто не поддавалось прочтению. «Сплошной шифр и неопознанные сигналы».

Дион наклонился к полу и заглянул под плоский конвейер. Заметил выпирающий предмет. Потянул на себя. Раздался щелчок, и в его руках очутилась покрытая плесенью книга с железным переплетом. «Архив: краткое руководство» – прочитал офицер. Он сдул пыль и осмотрел причудливую обложку. Книга явно выглядела инородной в этом неприглядном месте. «Кто же тебя подбросил?».

Сверху бушевали песчаные вихри. «Как бы нас не замело ненароком» – подумал он, ощущая себя одиноким в затерянном мире. И Архив будто прочел его мысли и смолк, претворившись склепом. Что ж. Торопиться, как и бежать – некуда. Выйдешь в бурю и исчезнешь. А жить то хочется. Потому Дион приоткрыл первую главу и погрузился в чтение.

Принципы. Первая ось – накопление и обработка информации: органические вещества, реагируя на раздражители, оставляют следы (отпечатки) на своей системе адаптации к окружающему миру. Регулярное повторение типичных воздействий формирует привычки, запечатлевающиеся в рефлекторной, инстинктивной и сознательной памяти, которые остаются после прекращения внешнего воздействия. Фантазии, образы, которые организмы когда-либо видели в прошлом, модели поведения – все они переданы на сохранение и обработку в Архивный банк данных. Ассоциации, определение своей роли и места в мире контролируются сложившимися привычками. Эти следы памяти передаются генетически, сохраняясь в пределах одного вида. Вывод: наша память и наследственная предрасположенность к поведению – являются одним звеном в цепи эволюции. Для справки: взаимосвязь обнаружена. Иерархия высших и низших существ – не выявлена.

Вторая ось – выведение закономерностей поведения. Устройство регистрации поступающих сигналов предназначено для исследования ассоциативных сетей, вызывающих одинаковые реакции у множества различных организмов. Для справки: копирование информации осуществляется непрерывно. Рекомендуется применение научного подхода. Пояснительная записка (на полях): «приведу пример для тех, кто незнаком с основами биологии. Мои наблюдения привели меня к выводу, что все формы сложноорганизованной материи не просто приобретаются в рамках жизненного периода одного организма, но и передаются генетически. Пример: работая в Доме Милосердия и наблюдая за сумасшедшими я заметил интересную особенность памяти, лишенной сознания, осмысления происходящего. Эти недочеловеки послужили мне качественной базой в освоении новых техник регистрации отклонений и нормализации здоровых общественных отношений. Безумных могли любить в доме, как питомцев, ухаживать за ними, кормить, содержать… (неразборчиво: бесполезная дрянь). Пока мы относимся к лишенному разума организму снисходительно, оказываем ему приятные возбуждения – знаки внимания, питание, поощрение, в организме развивается внутреннее доверие к происходящему. Он воспринимает получаемое извне как должное. Просит от каждого подобного отношения, ожидает его, проявляет добродушие (приписка мелким шрифтом: крысы в клетках тоже не лишены чувства социальной вовлеченности). Но что происходит, когда стереотипная, мертвая схема приспособления ломается? Когда вместо еды, удовольствия и исполнения желания – организм получает палку, засуху, страдание? Однажды сумасшедший покинул стены родного дома, Дома Милосердия… Мы позаботились о его убежденности в собственной значимости. Заодно, я выпустил крыс на неизведанную землю, населенную токсическими реагентами. Итог: сумасшедшего побили за нарушение правил приличия, а крысы – испытав смерть сородичей, перенесли неприятный опыт познания реальности. Боль послужила фактором научения новой технике безопасности. Усвоенные организмами эпизоды запечатлелись на уровне рефлекторной памяти. С тех пор, я диагностирую одинаковую реакцию даже при наличии признаков травмирующей ситуации. Сумасшедший беспокоен при приближении людей, остро реагирует на наличие тупых и режущих предметов, крысы – бросаются в паническую возню, едва замечают подозрительные кусты растительности. Теперь они избегают реальности. Крысы – сбиваются в тесные стаи, сумасшедший – видит мифические образы богов, сверхприродных сил, созидает бесполезную культуру. Он даже мнит себя пророком, шаманом, жрецом, открывшим истину. Для чистоты эксперимента мы повторили процедуру анализа по десять, двадцать, тридцать раз. Стимул и реакция… И каждый раз наша гипотеза подтверждалась: воспроизведение ситуации вызывало сходные впечатления. Следы, отпечатки – как вам угодно, застревали в теле организма, закрепляясь в нервной системе животных и в физиологической адаптации растений. Наши выводы: никакое лечение не могло вывести порочных привычек, изгладить деформированных существ, вернуть их в рамки нормальности. Воспроизводимый эффект мы назвали патологической девиацией, а сознательных нарушителей правил адаптации – симулянтами. Они – причина создания нашей организации. Когда моя экспедиция натолкнулась на Архив, я понял – я искренне познал причину всех вещей! Истоки нашей новой эпохи. Отныне мы – разумные существа превзойдем безучастную к разуму память, автоматическую запись нашего поведения и сконструируем новую модель человека. Жнеца будущего. Дион приподнял голову – над ним пронеслась карточка, на которой была изображена его книга и чья-то рука, ведущая запись.