Текст книги "Империя Машин: Старый Свет"

Третья ось – обучение живых организмов через подражание. Репродукция вымирающих особей. Сокращение внутривидовой численности. Дион перелистывает железную страницу, и видит выгравированные изображения смертей всех животных видов, включая человека. Сверху классификация «способы сокращения популяции»: деление на насильственные и ненасильственные.

Офицер вздрогнул и вернул книгу на место. Ему почудилось словно застывшие предметы следят за ним, а зеленые искры, витающие в воздухе, походят на ореолы чьих-то глаз. Он окрикнул товарищей, и, когда те не отозвались, направился поперек стеллажей. Следующее звено Архива было обозначено: «Системой преобразования энергии». Ниже светилось табло с объемным подразделом: «Недавнее пополнение реестра». Под изображением клубились облачка дыма. Он опустил туда руку и нащупал черные сгустки материи, похожие на те куски, что остаются после затухания вулканического пепла. На мгновение и без того скромное освещение, отключилось, перезагружая Архив, и большая часть предметов испарилась. У ног вместо прямоугольных ячеек и дымовой завесы отливали красным воздуховоды, из которых доносилось шипение… микрофонов? Дион согнулся в пояснице и прислонился к решетке. «Новые смерти, прерванные жизни, души, уносимые из тела, выступали для Архива в качестве электроподстанций, генерируя сведения… Пополняя его базу данных…». Дион без затруднений снял вентиляционную решетку и заглянул в пустоту. Вдалеке, из темноты неслись слова, точно где-то там, в недрах земли прокручивалась заготовленная звукозапись. «Геошторм, произошедший в городах изменил суть процесса перехода частички «Я», свёртка сознания из тела в Архив. Они – несчастные марионетки, навсегда застряли в промежуточной стадии обработки, раз за разом стираясь под чистую и реинтегрируясь в закрытую базу данных. Неудачники, попавшие в Барьер, на Пограничье, пытались вернуться назад, не понимая, как, находясь в состоянии помутненного рассудка, они, будучи мертвыми, подвергались некротическим изменениям, и грезя наяву, убивали и наводили страх на живых, к которым стремились вернуться. Истребление длилось до тех пор, пока тела ослепленных окончательно не распадались. Доселе они продолжали шествие смерти. Так Бездушные заговорили. Их могильный тон окутывал окрестности пропащих поселений, а сами места обитания человека, после сбоя синхронизации, вычеркивались с мировой карты. Бездушные заманивали родственников мольбами о помощи, гипнотическим опьянением, а после их убийства – захватывались надрывным плачем. Исступленно рыдая над неумолимым преступлением, Бездушные систематически зверели, теряя человеческий облик-блик-блик-блик-блик…». Машина заклинила, реестр перезагрузился в принудительном порядке, обливая помещения насыщенным рудым цветом. Тут до офицера дошло, что Архив походил на перевернутый черный обелиск, пронзающий землю. «Прошу пройти к пункту выдачи распоряжений!». Следуя совету, Дион приблизился к цилиндрическому постамату. Из маленького отсека выпала карточка с идентификационным номером 0, а ее реквизиты… Содержали информацию о нем! «Ошибка! Субъект не обнаружен! Ошибка! Внимание, Архив принял решение о немедленной изоляц… Ошибка, сбой системы, отмена регистрации». Свечение потухло, Архив вновь погрузился в серо-черную палитру, а из-под конвейерной ленты вывалилась часть механизма, обнажив фрагмент внутреннего устройства Архива. Дион едва успел одернуть руку, прежде, чем повреждение было перекрыто железным забралом. Однако, на затуманенном полу он увидел фотокарточку со списками тех, кто, «согласно эволюции, не должен был существовать, но машинная эпоха, в которую вступала империя Севергард, нарушила естественный порядок вещей». Это утверждение совсем сбило с толку офицера. Они шли неверным… Стоп! Снизу просвечивал еще один слой. Дион попробовал надломить фотокарточку и вытащить изнутри дополнительный элемент. Им оказалась еще одна маленькая карточка с прорезями на верхней грани. В содержании написано: «Присутствие незаконно. Причина – замечены временные расхождения. Объекты подлежат утилизации». Он выпотрошил и эту карточку, ожидая увидеть механизм, микросхему, элемент питания, силовой кристалл, да хоть какой-то источник, дабы докопаться до истины. Но… «Просто слова?» – Дион не мог сложить в голове складное представление о принципе работы Архива. Все внутренние детали и отвалившиеся поверхности были тупо напичканы… текстом. Подобные утверждения мог выдумать лишь городской сумасшедший, возненавидевший мироустройство. Но тут Дион заметил подозрительную деталь. Когда он отдалял от лица окружающие предметы, слова маскировались неизвестными символами, а в фоновом шуме появлялся треск, переключив внимание на который становились разборчивыми механические звуки: «Регистрация, повторение, исчисление. Вывести наружу потайные пласты… регистрация, повторение, исчисление». То есть, Архив реагировал и на его отношение? Или… не совсем его. Дион обернулся и уловил движение неясного светила на восток. Бледное кольцо скользило над стеллажами, нагнетая преломляющийся отсвет. Этакий лунный диск, который в положенное время достигал зенита и запускал очередное действие Архива. Солдат незаметно углублялся в это поражающее воображение сверхъестественное захоронение древностей, ощущая противоестественную тягу к изучению закодированных посланий. «Стоп, замри!». С чего он вообще взял, что они адресованы ему? По спине прокатились мурашки. Он находился у перехода в иной сектор Архива. Над путевой развилкой мерцала табличка: «Отдел информационного праха». Под ней, у расходящихся ответвлений дороги, висели квадратные пасмурные урны, в которые были влиты инфополя страха, любви и кошмаров. Смеркающаяся бледно-зеленая вуаль каменных сосудов резонировала с затхлым воздухом, сгущая пространство. Объемное излучение из урн порождало слияние отдельных образов в уродливую массу.

Когда голограммы пересеклись между собой, в мозгу взорвался сноп искр, надломивший психику. Затем еще, и еще. Солдат завопил… от боли? Пошевелиться – нельзя. Страх парализует. Кололо за грудиной. Он против воли читает подпись: «Чертоги памяти», но едва подносит ладонь к урне, как живот отчаянно урчит, мысли путаются, а ватное, размягченное тело просит пощады. «Я что – переживаю страх смерти? Испугался зеленых кубиков?!». Миг – и конечности вновь слушаются обладателя, а отмирающие ткани – насыщает кровь. Дион поднимает руку, видит небольшие отверстия на одежде. Слегка обнажает кожу. Круглые впадины в плоти. С мышц словно отсоединили питающие их провода. Он осторожно попятился назад, заранее высматривая запасные переходы. Темнота обступает, приглушая контуры стеллажей. Неохватный Архив сжимается до небольшого участка расплывчатой суши. Земля качается. Он мысленно признается себе: «я боюсь…». Хотелось пуститься в бега, рвануть прочь очертя голову, но Дион сдерживал инстинктивный порыв, повторяя вслух выученные фразы, будто заклинания, обращенные к сверхъестественным силам. Шаг за шагом иррациональное одерживало верх, испепеляя в ничто защитные механизмы психики. Традиции, знание, культура, историческая память, собственный опыт – все они пали, сметенные чужеродным порывом пустоты. Он взывал к эволюции, как к всемогущему божеству, гарантирующему устоявшийся порядок вещей, пространство чистой освещенности. Его раздавленное «Я» молило о снисхождении за то, что ослушалось… «Помилуй!». Какой из барьеров выстоит? Неизвестно. Однако, солдат продолжал магически завораживать необъяснимый механизм, чтобы умилостивить, и, даже напугать довлеющие бесформенные стены Архива. «Мы тебя разнесем!». Он представлял, как подземелье выпотрошат динамитом, выроют кратер, артефакты – продадут на аукционе, а останки – укатают в асфальт. Тогда наступит окончательный и бесповоротный конец мистицизму. Человечество без затруднений остановит фабрику по подделке реальности, примитивной попытке производства истории – этому жалкому психологическому мошенничеству, которое действует только пока ты попадаешь в эту страну кривых зеркал. Вот тогда-то ее первостроители взвоют! А имперцы, вооружившись пламенем, спустятся в яму… И падут лжепророки.

Миновав опасную зону, Дион таки выкарабкался в предыдущий сектор Архива. «Кажется, отпустило» – вздохнул он, облокотившись лбом на холодный монумент. Но едва офицер успел перевести дух, как активировались подземные механизмы, подготавливающие древнюю «библиотеку» к реконструкции хронологии.

Гулкий щелчок и поползли каменные плиты, смыкающиеся в линейные коридоры. Следом смещался пол точно шахматная доска. Дион чуть было не провалился в образовавшуюся дыру. Когда лунный диск обосновался на положенном месте – посередине бесплотной темноты, загрохотали печатные машины, а по стенам поплыли знаки и цифры, складывающиеся в слова. Громыхали… картинки? Свершалось невозможное. Стены обратились к солдату. «В империи давно прошел пик рождаемости, прирост населения сменился спад. Зафиксирован демографический минимум. Цикл близится к завершению. Наступают сумерки, людей рождается все меньше и меньше, никто не хочет иметь детей. Города вымирают. Но вы не должны быть одни, пропадать в неизвестности. Для этого существует сеть, нити, что нас связывают, родословные узы и… Архив. Он протягивается сквозь время и пространство, объединяя наше существование в тотальную историю происхождения мира. В этих крипто-стенах все наши открытия, злободневные привычки, гордость и отчаяние, разочарование и надежда. Архив ведает каждую песчинку. Здесь мы можем обращаться к истории, установить связь. Нити архива, тянущиеся от каждой отдельной судьбы к банку данных, проводят нас… [шипение]. Сеть Архива собирает утраченное по фрагментам, реконструирует целое. Архив – это колодец, откуда человечество черпает бесценную воду. Он бережет традиции и служит лекарством от исторического беспамятства. И мы – обыкновенные люди, достойны оказаться на его задворках. Видишь?». Дион упал на колени, околдованный проповедью. Он ощущал, как охладевает бурлящая кровь, все реже и реже бьется его пылкое сердце и раз за разом… тише и тише вздымается грудь. Завороженный солдат медленно погружался в блаженное состояние паралитического блаженства. Но вот, колет под ребром и на миг сбивается сердечный ритм. Стены обращаются в чудищ и длинными цепкими когтями тянутся к обнаженному горлу. «Я попался!» – офицер пытается закричать, но голосовые связки его не слушаются. Встать – да члены лишь вяло плещутся вдоль плеч. «Боги, да где же вы?!» – взывает он ко тьме над головой, чувствуя, как все гуще и гуще затвердевает непослушная мысль. Сам внутренний голос изменяет хозяину, сообщая: «чему ты противишься?».

Его «разбудило» прикосновение теплой ладони. «Я вижу одни голограммы…» – прошептал Дион, в ужасе отшатнувшись от всплывающих образов прошлого. Рядом стоял обеспокоенный руководитель операции. «Ты вообще меня слушал?! Я нашел отчетный журнал». «Здесь нет жизни, нет! Нет! Одна смерть!» – выпалил офицер, отползая от товарища. Самосохранение командовало: «беги!». Снова задрожала земля. Уже не на шутку занервничал руководитель, озираясь по сторонам. И тогда Диона осенило: тот не сознавал происходящего! Он словно уткнулся в ментальный блок и… Повторно сотряслись стены, после чего из недр вырвался отчаянный вопль, в дребезги расколовший небесное светило.

Дион без оглядки рванулся к выходу, наплевав на оклики товарищей. Из тьмы вырастали парализованные фигуры друзей. Их глаза молили о помощи, но офицер таранил плечом силуэты, ломясь вон. Он бежал сквозь мрак, ослепленный адреналином. «Мы должны сохранить нашу историю!» – кричали сослуживцы вслед. «Товарищ Дион, помогите!». «Наружу, наружу!» – требовала жизнь, толкающая закислившиеся мышцы. Он носился по Архиву, как ошалелый, глотая на ходу капсулы со стимуляторами, пока не попал на лестницу. Однако Архив не желал отпускать жертву. Офицер поскальзывался на каждом уступе, скатываясь вниз и отчаянно барабаня руками по слизистой поверхности. Ему казалось, что вот-вот стены расслоятся и обхватят ноги точно щупальца. «Пустите, сволочи!» – кричал он в истерике, ощущая на затылке дыхание смерти. А лестничные пролеты окутывала подступающая темнота. Но вот пустыню озарила молния, расколовшая тени, и офицер выкарабкался наружу. Чистая случайность, ненавистная эволюции, вызволила его из плена прежде, чем песок затопил спиралевидную лестницу.

Дион лежал на спине, поглощая свежий воздух. Руки безвольно раскинуты плашмя. Слюна засыхает на небе, воспаленное горло мучает жажда. Над ним струится безбрежное небо, ветер плывет по песчанику, затрагивая кожу. Вокруг царит безмятежность и незыблемое постоянство естественных законов. Теневые облака обволакивают слепящее, бесформенное Нечто, выступающее меж слоистой парящей тверди. Эти клочки замороженной атмосферы оттаивали, низвергая на сушу иней, перемешанный со светом. Они так напоминали ему первую встречу с будущей женой… Зря! В голове всплыло публичное обвинение. Меткое замечание корректора: «ты зациклился на детском желании обладания». Сознание Диона сопротивлялось, вытесняя противоречивые установки, но вдолбленный импульс выковыривал из памяти коллективные требования и запреты. Он бросил товарищей ради выживания. Боролся за себя, за бессмысленность. Общество даровало ему цель существования, семью, память, язык, а он предал не только родных и близких, но и не оправдал чье-то доверие и великодушие. Чье же оно? Почему он испытывает детский стыд, вину, и презрение к себе перед неизвестным субъектом?! Это самообвинение вызвало у Диона ярость. Он хотел послать долженствование в бездну вкупе со всеми навязанными установлениями, но вовремя «одумался», и сжав кулаки, принялся молотить по собственному черепу, выбивая дурную наклонность. Наконец, «бредовая потребность в самообелении» выветрилась вместе с приятным расслаблением. Он обернулся к заваленному входу. Из земли, как указующий знак торчала лопата, а в пустыне впервые восходило солнце, ослепляя кожу палящим жаром. Он порылся в военном комбинезоне. Фляга была пуста. Тогда офицер подполз к заваленной спирали и прислушался к пению песка. Где-то там еще бились сердца. Натужно стучали неистовые руки, разгребающие завалы.

Он – солдат, мог встать на путь исправления. Отречься от эгоизма, взявшись за помощь товарищам и копать, копать яму и собственную могилу, но иметь шанс высвободить их из земного плена… Дать второй шанс. «Я или Они». Песок быстро накалялся. Диона ужаснула смерть от обезвоживания. Он предпочел спастись…

Этот поступок навсегда отделил Диона от сопричастности другим. «То – чужеродная сила, вынудившая меня оступиться» – думал он, хотя всецело был ответственен за истекающих кровью собратьев. Для офицера Архив стал неким водоразделом, разорвавшим связи с родиной. Обличением собственного убожества. «Долг, достоинство, служба, государство – сплошной фарс, надломивший струны миллионов душ». Он шел, он плакал. Его действия похоронили товарищей. В Архиве запросто могли очутиться и близкие, и друзья. «Изменник», – изрек внутренний цензор, подталкивая солдата сдаться Институту Фильтрации. Почему мир заставляет его выбирать? Ведь все было так прекрасно до этой… суматохи. Пусть хлынет дождь, смывающий кровавые печати. Пусть горные ручьи затопят Архив, обездвижив его роковой замысел. Но в этом регионе пустыни никогда не объявлялись ливни. Лишь жгучее солнце жалило спину, проникая под кожу до самого позвоночника. Дион брел, падал, скатываясь по бархану, поднимался и шел дальше. На бедре пищал прибор, сообщая о перегреве. В каждой складке местности мозг аккуратно подсовывал галлюцинации. Иногда он поддавался влиянию зрительных образов, останавливался и копошился в песке, роя яму. Ему мерещилось, что вот-вот он разгребет горячие горы снега и натолкнется на свежий источник воды. Но вот, пальцы натыкались на мертвый камень, и разъяренный тщетностью разум, бессильно бился о стену навеянной иллюзии. Выжить, любой ценой! Дион каким-то чудом поймал пушистую крысу, прячущуюся под камнем, сломал ей хребет и выпил кровь, насыщая желудок живительной влагой. Пережив краткосрочное облегчение, он тронулся в путь, не ведая куда. Казалось, он дрейфовал на месте, сносимый встречными песчаными потоками. Влезал на вершины, чтобы быть смытым обратно. Сухой потоп, забивающаяся одежда, ощущения головокружения, тошноты, тяжести, неизбежности. Лишь назойливый писк прибора свидетельствовал о том, что он находится в своем уме и действительно перемещается во времени. Ночь, холод, сон. Он плетется по рыхлому дну высушенной котловины. Мимо текут залитые туманом лощины. Где-то здесь журчала вода… туман редеет. Ложь. Пучится обгорелая кожа, он присаживается на камнях, скрываясь от жара под чахлой тенью гребнистого валуна. Жует последний стимулятор. Чувствует прилив адреналина, распирающего грудную клетку, и резво встает на ноги. Солнце скачет по черновому небу. Пустыня постоянно находится на грани выгорания и обледенения. Он снова задается вопросом: зачем биться за мертвые земли? Абсурд взывает к протесту, а внутренняя, наученная воспитанием дисциплина – к смирению. «Вероятно, это изоляция от людей… дурачит меня, пробуждая эго. Вот вернусь домой, и вылечусь от неразумия». «Хватит ныть, имей мужество жить… Хватит ныть, имей мужество жить… Хватит ныть, имей мужество жить… Хватит ныть, имей мужество жить…». Офицер упал на колени, меж его стертых ладоней лился песок. Он слышал поучительный голос, вытекающий из бессознательного: «Коррекция, коррекция…». Он уносился вдаль, а сознание его блуждало в потемках, отыскивая начатки вселенского, общечеловеческого «Я», которое как спасательный круг, вытянет его из неминуемости смерти. И этой спасительной нитью оказалась публичная лекция для офицерского корпуса, посвященная проблемам Пограничников. Перед отправкой в горячие точки, они обязаны были прослушать цикл базовых проблем тех лиц, с которыми им предстояло столкнуться, еще зеленым, молодым членам «высшего звена», дабы покорно, без смущений ума, пережить травматический опыт взросления. Он будто наяву слышал отточенный голос диктора: «Бурное развитие комплексных наук говорит нам, товарищи: все в мире стремится к самоорганизации. Самоорганизующиеся системы наличествуют как в живой, социальной, исторической реальностях, так и в неживой материи. Механизмы самоорганизации постоянно ведут человечество спасительной нитью от забвения мира к его восхождению, перехода от хаоса к порядку. Сама жизнь, казалось бы! Заведомо бесперспективное направление будучи ради самой себя, укладывается в рамки естественного цикла и представляется нам высшим своим проявлением именно в акте преодоления разделения, упорядочения всех органических процессов. Адаптация характерна для окружающей среды, экологии, физико-химических реакций, это фундаментальное свойство открытых, то есть СВОБОДНЫХ самоорганизующихся систем будь то изменения в климате или поступательные шаги эволюции. Адаптация – это метонимия жизни.

Если мы углубимся в историю, то познаем, что само зарождение жизни на земле неразрывно связано с адаптацией. Возникновение жизни, сознания – это длительный процесс эволюции, который протекал как адаптационный. Эволюция – это развитие приспособления к среде, в которой мы – столь разные, сходимся вместе как радиусы в центре круга. Мы обрели преимущества в выживании, стали современными людьми благодаря нашей открытости изменениям. Те же, кто избрали для себя какую-то одну нишу – вымирают. В эту группу нарушителей естественного закона мы относим и ненормальных – они застревают на предшествующих ступенях развития. Их несообразованность времени порождает внутреннюю неуверенность, которая выливается в «открытое», пусть и вымышленное чувство угрозы своему существованию. Все ненормальные обыкновенно выдают себя низким социальным статусом. Именно их несостоятельность, а вследствие этого и неудовлетворённость положением толкают их на дисциплинарные нарушения. Если условия меняются для них слишком быстро, Пограничники проявляют свои исконно дефективные намерения… Тогда-то мы их и ловим! Адаптации, как основополагающему виду жизнедеятельности свойственна динамичность, однако, как вы могли заметить, она граничит с иными, болезнетворными отщеплениями человеческого материала: напряжением, подозрительностью, патологией или… в конечном счете – я осмелюсь заявить: заразной болезнью. Именно недостаточная гибкость адаптивных механизмов, то есть неспособность системы, а именно дезорганизованной общности или отдельного «пограничного индивида» приводит к «развитию» ложных форм жизни – то есть к болезни. Болезнь – это финальная развязка целой череды ошибок, результат длительной дегенерации и неправильной реакции на раздражители. Излишняя импульсивность, неуместная рассудительность, избыточный рационализм, безыдейность, отказ от человеческого предназначения… Перечень пограничных расстройств бесконечен! Адаптация – качественная характеристика человека. Дезадаптивное поведение – это заразное поведение. Оно служит нам ключом для опознания нездоровых тенденций, прячущихся за оболочкой гражданственности и деятельности. При длительном воздействии патогенные модели поведения закрепляются и передаются по наследству, уродуя обстановку всего коллектива подобно проказе. Потому Пограничники неизменны, им не свойственна динамика. Зачастую «сторонники» псевдочеловеческого придерживаются инфантильной веры в некую надбиологическую, внесоциальную природу себя. Это типическое дезадаптивное поведение, которое трансформируется в генетическое преступление, являющееся квинтэссенцией извращения эволюционной идеи, всего, на чем она зиждется. Вообще, в девиантных группах распространены типичные стереотипии поведения. Им присуще стремление к антиэволюционным настроениям. То есть регрессивным, дегенерирующим. Я полагаю, корректнее называть эти отщепленные от нормы группы – деградирующими сообществами бунтарей. Вообще, вся триада ненормальности уходит корнями в глубокое детство. Младенческая борьба с порядком, нарушение расписания посещения туалета, разбрасывание игрушек, невыполнение повелений родителей – все это прямые проявления инфантилизма и несообразности. Когда эти дегенераты вырастают, они маскируют свою неполноценность под социальный протест. Критика неравенства как отрицание иерархичности, которая заложена в человека ещё на заре эволюции и выделения из природы, иная подпольная «активность»… Обесценивая социальную стратификацию эти поползни по сути скрыто призывают здоровых членов общества к генетическому вымиранию через непризнание превосходства над ними лучших представителей нашего вида. Но на этом вторжение Пограничников в сферу здоровья не заканчивается. Их неполноценность подталкивает Потерянных принять самостоятельное участие в грабительском дележе, этой примитивной уравниловке в которой они сами хотят занять трон сверженных и стать судьями. Им мерещится всепроникающее око власти, контроль, покушение на свободу, отчуждение продуктов производства. Какие жесточайшие противоречия бурлят в искаженном рассудке Потерянных! Попытка разглядеть неочевидное ведет к параноидному поведению. Они не готовы признать, что в их жизни что-то неправильно спланировано. Гораздо проще обвинить работу в своей усталости, общество – в равнодушии, мир – в разделении, культуру – в упадке, или, например, отпрыска – в неумеренной назойливости. Куда проще заявить о своей непричастности ко всем этим культурным аффектам, в которых они погрязли с головой! Потерянные!

Адаптация проявляется в коррекции. Коррекции, господа! Содержания нашего мышления, его стиля, характера нашей производственной деятельности. Самоорганизация – наше сердце, родовой устав человечества. Самодисциплина и самоконтроль за анархическими, то есть ненормальными побуждениями в человеке. Записываем, товарищи графу: показатели социальной адаптации. Перечисляю их перечень: удовлетворенность окружением, высокий социальный статус, общенациональное признание достижений индивида в культуре, физиологический комфорт, отсутствие негативных измышлений, гибкость поведения, признание авторитета».

Вдруг в нескончаемый поток бессознательной сводки втискивается чей-то инородный возглас: «страна без будущего ищет оправдание в прошлом!». И как антитезис этому «бесполезному» выпаду, Дион слышит собственную речь: «наша жизнь несравненно богаче притязаний душевнобольных оппортунистов». Кажется, офицер доволен собственным выступлением. Он осыпаем поощрениями, отовсюду льются нотки одобрения… Звучат фанфары. Кто-то обсуждает дневную норму чтения отечественной литературы… «Критика родины – синдром имперофобии» – вклинивается голос корректора. Дион видит песчаные дюны, ощущает скользящие ветры, прокрадывающиеся сквозь покровы одежды. Звезды сверкают на горизонте, озаряя своим безличным сиянием пустое пространство. На заднем фоне раздавалось хлипкое, неуправляемое гудение, сама грань, соединяющая небо и землю представалась растворяющимся во тьме бледно-радужным куполом. Дотронься – и оно осыплется, мироздание низвергнется и наступит непререкаемое владычественное время пустоты. Этой бездонной глотки, питающейся тем, что существует. Он словно очутился в бесконечном ничто, где единственное, что прерывало бессмысленность происходящего – это его одинокий тонущий взгляд, ищущий перспективы и обетований. Этот сон сродни беспамятству, безумию, которое длится одно мгновение и никогда не исчезает бесследно. Севергард… Мир, раскинутый пред нами…

Дион затаил дыхание и очнулся на носилках.