Текст книги "Империя Машин: Старый Свет"

Немногим позже Дион сидел в местной таверне и пил крепкий напиток. Смотрел на пустеющий стакан и думал: «таков мир». Его мучил кашель. «Видать, сглотнул лишнего газу». Он хотел попросить еще, но вспомнил, что хозяин заведения сбежал, едва увидел приближающиеся корабли. Ныне пивнушкой заведовал генеральский корпус. И Дион уже израсходовал дневную норму. Он подозвал соседа по стойке. «Не могу, ревматизм» – ответил тот, как бы открещиваясь. Все соблюдали дистанцию. Пока еще – мнимую. Он подыскал другого собеседника. К офицеру долго приценивались, наконец подсели двое часовых, выполняющих обязанности трактирщиков. Один заявил: «Смотри, мы пьем, а за нами незримо присутствует будущее». Капрал непонимающе уставился на кружку эля. Второй трактирщик сообразил и подал ему на пробу иной напиток. Совсем кроху – на донышке. Дион отхлебнул пенку, продолжая смотреть в окно. Маленькое отверстие приносило в помещение свет. Оно же – выходило на склоны, усеянные телами. Офицер впервые взглянул на мир иначе. Как враг и бунтарь. Его раздражало необходимое притворство, царящее в округе. К чему беготня, звания, дисциплина, коли война окончена? И земли их благодатной родины… Эрозия почвы, загрязнение среды отходами производства, деградация и разрушение естественных систем восстановления животных организмов. Они изжили чернозем и выжали недра наизнанку. Едва сдвигаются тектонические плиты, наружу вырывается лава, сметающая труды целых поколений. И все эти города – сложнейшие структуры, стремящиеся к самообеспечению и объемлющей независимости – воодушевлены лозунгами противопоставления человека натуре. Он дышит синтетическими испарениями из фильтров, пьет изменённую по составу воду, ест искусственные продукты, ходит по укатанному асфальту, его взор, устремлённый к свободе, перекрывают навесные мосты и рудодобывающие сооружения. Он живёт на предприятиях, питается идеями прогресса, глобализации, стремится обойти конкурентов. Его речь стерилизована деловым этикетом, эмоции подвержены обмену, как и завещала эволюция. Диалог замещается информационным пространством, всюду господствует жёсткая логика технологии. Теперь он понимал, почему многие люди теряли уверенность в своей необходимости, уникальности и отправлялись на длительную реабилитацию в коррекционные центры. Основной симптом нашего времени – страх замены, неблагонадежности собственного положения и чрезмерное предъявление требований к миру.

Потом.

Он возвращается домой… пусто, разруха, мебель разбросана – похоже, накануне сюда нагрянули с обысками… Ваза, засохшие листья. Прикосновение. Они осыпаются, стираясь в труху. Белесую пыль. Он кашляет, ваза разбивается. В осколках отражается его измученный лоб, пополневший от складок. Тысяч людей нет, а вид из окна не изменился. Во всем этом постоянстве было что-то неправильное. Ребята остались по ту сторону. Нам не быть прежними. Город встречает проходимцев вывеской. Новым лозунгом. Девиз: «Поднимать производство! Лишь в последнюю очередь мы люди». «Зачем ломать трагедию, когда каждый час дорог?».

«Дорог каждый час… Героизм по команде…» – подумал Дион. Он по ошибке, или по старой привычке берет в местной кофейне газету, читает новостные сводки, заглядывает за прилавок и просит продать другую газетенку, «для своих». Смущенно произносит: «Пару-тройку раз слышал о ней от сослуживцев». Газетчик присматривается к Диону, но выдает единичный экземпляр с множеством пометок на полях. Некоторые страницы вырваны – оно и неудивительно. Воссоединение коллективного чувства проходило болезненно.

Отрывается. Смотрит на площадь. Те же трубы, что на побережье ведут в родильные дома. Скольких младенцев они обрекли… На газете красуется заглавная строка: «так Сонтейвцы обокрали страну, отняли частицу будущего». «Причем тут Сонтейв? И тут пропаганда?». Он с недовольством листал страницы, «ища правду».

«Сонтейв и приграничные недогосударства стремятся насадить среди мирового гражданства аполитичность, индивидуализм, корыстолюбие и прочие черты эксплуататорской морали. Но их идеология уже ни раз терпела крах в войне за любовь людей». Он молча рвет пропитанную цинизмом бумагу. С неба сыпались листовки. Дион задрал голову. Взмывшие в воздух воздушные шары сбрасывали на город тонны печатного материала. То и дело по улицам ходили сотрудники почты с рассылкой брошюр, а меж ними путались имперские Смотрители, изымающие «сведения, порочащие государство». «Говорите никто не занимался коррупцией? – высказался один из горожан, – если все написанное здесь – ложь, то кто в нее поверит? Зачем правительство так стремится удалять прямые доказательства лжи?». Дион втихаря изучает «антинародные лозунги». Голова путалась от обилия несвязной информации. Наконец, он натолкнулся на интересный материал от анонимного источника, где давались детальные пояснения мотивов войны. Как утверждалось автором, помимо перенаселения Севергард испытывал тотальный дефицит ресурсов. Привычные места по добыче и переработке материалов, крупнейшие залежи полезных ископаемых были исчерпаны. Правительством основательно обсуждался вопрос обширной миграции на восток. Запас природных ресурсов не превышал сотой доли от той, что освещалась официальными источниками. Помимо этого, возникла существенная проблема в области энергетики. Страну настигали обильные заморозки. А земля, пытаемая насосами, нехотя отдавала кровь недр. Каждый раз, когда буровые установки извлекали полезные минералы, регион охватывало мощное землетрясение, погребающее ближайшие поселения. Люди называли подобные зоны – проклятыми, а власти: пунктами натурального обмена. Иногда землетрясения стихали сразу после того, как камни перемалывали угодивших в трещины животных либо людей, поэтому перед очередными «поборами», власти проводили своеобразный ритуал: они притаскивали к рудникам домашний скот в качестве подношений богу стали и технологии, которого они сами же и изобразили. Никто не знал, как работают сейсмические активности, но всегда прослеживалась отчетливая связь между жатвой и наградой. Помимо фантазийных описаний и безосновных доводов, в комментариях к статье автор ссылался на ряд засекреченных программ, обсуждавших условия сокращения прироста «человеческого поголовья». Упоминался и некий «Фонд термической обработки населения» и иные противочеловеческие мероприятия. Затем говорилось о том, что нападение на соседствующие микрогосударства – это не борьба с инородными элементами, препятствующими глобализации и интернационализации человечества, а всего-навсего реализация политики плавной миграции. В таком контексте, захват Корсики – бедной страны, погрязшей в порочности и коррупции, представал в ином свете. Ее новоиспеченный лидер пытался любой ценой укрепить положение граждан и обеспечить выживание тлеющей экономики. После переизбрания он отправил заявку на вступление в торговый союз. Присоединение к нему гарантировало бы стране финансирование, но, в то же время, территории Корсики переходили под юрисдикцию Сонтейва с правом бесплатной застройки и нулевой налоговой базой. Именно эта переуступка в пользу Торговцев и послужила поводом к наступлению. Севергард, чтобы не отягощать себя включением в состав бесперспективной зоны, пополнять улицы мигрантами и преступными формированиями, но в то же время сохранить сферу влияния в приграничных территориях, нанес удар на опережение. Рассчитывая на то, что волны беженцев ринутся в «страну торгашей». Хотя, на самом деле, империя просто опасалась, что ее переселение на восток затянется. Севергард всеми силами стремился избежать серьезных расходов, ведь на кону – долгая зима без признаков оттепели. И он вполне успешно справлялся с поставленной задачей, пока не напоролся на коалицию Сонтейва. С того дня смещение границ затянулось, а руководству страны приходилось изыскивать иные пути решения климатического вопроса. А что до Корсики… то она закрыла годовую потребность Севергарда в продовольствии. Столичные промышленники вытеснили местных предпринимателей, земли распределили под строительство мануфактур и нужды лесообрабатывающей отрасли, несговорчивое правительство – изгнали, а чернозем – вывезли. «Конец примечания».

Так, на страницах сомнительной газетенки империя раскрывается с иной перспективы, но Дион ей не доверяет. Не хочет признавать пустословие – истиной. Однако, офицер приподнимает голову и частичное описание кажется… складным? «Не только дорожить своими особенностями, прислуживать индивидуальным ценностям – плодам старого империализма, но и отдаться пламенному потоку, пронизывающему предприятие по переделу мира. Отныне – Севергард – республика!» – доносится с граммофона. Дион равнодушен к переменам. Он складывает в походный рюкзак бумагу, и безучастно прогуливается до порога родного участка. Запирает двери, окна. Комната погружается в глухую тишину. Он переобувается в домашние тапочки, скидывает армейскую куртку. На столе лежит телеграмма. Желтый конверт. Рядом – в мусорном ведре все его запечатанные письма. Он садится за стол, чтобы повстречаться с жестоким фактом: он уехал на войну, а его жена… Оказывается, у Катрин, накануне случился третий выкидыш, и от отчаяния женщина покончила с собой. Последний ее ребенок был уже от другого, и он единственное – что осталось от нее. Неизвестно, кем ей приходился тот мужчина. Ухаживал или нет? Заботился ли? Ненавидел? Окончательный итог неизменен. Странное дело, Дион впервые не ощущал себя обманутым. Их брак трещал как щепка – это очевидно. Когда схлынула влюбленность они осознали, что не похожи. «И не должны быть похожи, – возразил внутренний голос, – люди – не машины».

После Дион посетил пригород, где они впервые встретились. Он остановился на ночлег у родственников Катрин. Бабка горевала, постоянно причитая. Затем явился отец его жены и распродал все накопленное ими в семейной жизни имущество. И он так и остался с солдатским котелком да медалью за отвагу. «Упустил такую девочку, черт сизый! Довел…». А неделей позднее старую женщину унес приступ. Ее лицо застыло в обвинительном уклоне, облагающем ответственностью за войну весь мир. «Мы бессильны перед тем, кем станем завтра». Удивительно, но кожный зуд и сыпь прошли… Он узнал, где похоронили Катрин, явился по записи на кладбище. За поросшим сорняком мхом, выползал отживший фрагмент истории. Рядом гнездились два маленьких надгробия, под которыми прячутся несуразные тельца: неудачи становления, пережеванные и выплюнутые эволюцией. И как бы вторя внутреннему расколу, из тени вылез их пожилой сосед: «опомнился! Одна, с мертвым ребеночком на руках! – вторил он словам бабки, – она из тех женщин, про которых говорят: «Боги призвали ее к себе ранее отложенного срока». Девочка просила лишь немного любви… И то облажался! Она за тебя молилась! Бедняжка…». Упасть в руки религии?! «Катрин бы никогда!» – возмутился Дион, поражаясь неслыханному открытию. «Молчи, окаянный! Ты уж явно перенес ее смерть с должным равнодушием». Они стояли напротив свежей могилы. Дион злился, не понимая кого винить. Даже здесь, на окраинах, его не покидали отмершие эпизоды прошлого. Когда уже их сменит новое?! «Себе пришел рыть? – спросил дед, разгибая кривой позвоночник, – Нет? Тогда проваливай!». «Взаимно» – ответил офицер. И больше никогда не возвращался на кладбище. Впрочем, как и в нормальное общество.

Дион изменился, и современность отвергала его неуклюжие движения и сковывающие установки. Мир запечатлел события в памятник, переступил кризис, точно заболоченный участок, и снова непоколебимо шел размашистыми шагами, заглядывая за горизонт сущего и отрицая старое. Стержневой вал, прокатившийся поперек горизонта. Беспощадный к инакомыслию. Сменились столпы человечества, но общий курс остался неизменным. Эволюционирующее общество нависло над непокорными челами как гигантский стальной сапог, грозясь раздавить отстающих. Коренная разница между непрерывным упадком одного века и возвеличиванием другого бросалась невооруженным глазом. Эпоха насильно вырывала Диона и ему подобных из попятного состояния «очарованности памятью», рекомендуя быть поглощенными поставленной задачей. Когда Бюро осознало безуспешность исправления, «недоразвитых» списали в запас. А плетущихся в хвосте истории военнослужащих, работавших в тылу врага, переводили в музеи. «Ради защиты гражданского общества от шальных мыслей и пришлых извне анархических побуждений». Ибо передозировка прошлым превращает гибкость в ригидность, диалог – в монолог, адаптацию – в дезадаптацию, перспективу – в статую, великое деяние – в монумент. Это – одна из форм древней болезни, которой надлежит пылиться там же, где зарождаются ее «симптомы» – в заповедниках памяти. «Иногда стране рекомендуется пережить разрыв с прежними кумирами» – так звучал один из тезисов Института Фильтрации напротив плаката дозорного, впивающегося взором в даль. Хотя Диону всегда казалось, будто рисунок наблюдает за тобой, фиксируя каждый шаг.

Дабы как-то совладать с нахлынувшим одиночеством, он обошел соседние кварталы, ища вернувшихся с войны друзей, товарищей, да хоть бы знакомых! Но всюду его встречали незнакомые лица. Лишь раз пустили на порог поросшие морщинами родители давнего школьного товарища. «Там Леня» – сказала мать со всхлипом, указывая куда-то далеко-далеко. На том и простились.

К вечеру Дион прекратил поиски и направился домой. Губчатые облака обтекали город. Волнистые тени, отбрасываемые теплотрассами, наползали на тротуар. Вдалеке пыхтели заводы. А он – шлепал по мокрой кладке к приземистым улочкам, вспоминая былые дни. По пути к родному району офицер обратил внимание на повышенную активность представителей правопорядка и решил зайти с торца дабы не вызывать лишних подозрений. Подобравшись поближе, он заметил, как у его жилища сгрудилась толпа людей в форме. «Не к добру». А затем кто-то ударил по дверному замку и вломился в его дом. «Что происходит?» – спросил он, выбежав из-за укрытия и приближаясь к собравшимся на улице патрульным. «Товарищ Дион, это вы?» – повернулся к офицеру Реквизитор в черном плаще. «Почему…». «Дышите ровнее, товарищ. Вас выселяют из служебного помещения». «Не понимаю». «Ваши вещи так же переходят во владение уважаемого товарища Мориси. Вы его знаете». «Стоп, что?!». Они передают его имущество врагу семьи? Немыслимо! «Что вы творите! – вскричал Дион, видя, как грузчики выносят его личные вещи и пакуют в экипаж, – вы лишаете меня всего, что я скопил за долгие годы службы!». «Отныне ваш дом – народное достояние», – заключил Реквизитор, преграждая путь. «Это шутка такая? Пустите меня в мое жилье!» – он ломанулся ко входу, но получил электрической дубинкой под дых. «Умерьте гнев, товарищ Дион, – обратился к офицеру Реквизитор, – изъятие – не месть правящего класса за измену, а терапия собственнических инстинктов. Когда вы проникнитесь благодарностью за оказанное нами содействие, вы поймете, что ничего страшного не приключилось». «Сволочи! Где мне ночевать спрашивается!» – буйствовал офицер, зажатый парой крепких солдат. «Вам выделят комнату на окраине. Там вы вместе с другими пограничниками научитесь самоконтролю. Чтобы запустить процесс оздоровления вы должны перенаправить подавленную агрессию в социально приемлемое русло. Так вы справитесь с аномальной злобой на общество и детской обидой на государство. Вы должны нацелиться на источник своей проблемы – личную недисциплинированность. И искоренить паталогические очаги подполья, которые с вашего же дозволения проникли в подсознание и наплодили деструктивных убеждений». На всякий случай офицеру еще раз «угодили» в область солнечного сплетения. «Дабы отбить ложные установки». А затем Реквизитора вызвали по радио. Он переговорил с начальством, после чего дом было велено сжечь.

С неба капал дождь, проникающий сквозь поношенную одежду. Диону было некуда идти, кроме как назад – в деревню, или же, следуя инструкции – на окраины. Обессиленный офицер окинул взором пламя, окатившее хранилище совместных с Катрин воспоминаний. Сочившееся дерево натужно скрипело. «Говоришь, религия сродни попрошайничеству? – зазвучал в голове голос хозяина подполья, – когда пришла империя, священные рощи моих предков пустили на обогрев вашей столицы. Нас лишали крова и сгоняли в города, как тягловый скот – обслуживать нужды эпохи машин. День Света. Надо же! Снова будете пытать стального бога в туннелях Темнолесья с надеждой, что когда-то металл оживет и согреет вас? Вот-вот зародится центральное отопление, заменившее доисторический мир и отступит холод… А пока – грозит Севергарду ледяная клеть. Быть может, и новый бог оставил вас? Быть может машина испустила дух?». Глядя на языки пламени, Дион воочию почувствовал себя жертвой прогресса. Устаревшей и негодной. Кожу щемило, будто плавился не каркас здания, а он сам. И как бы дополняя внутренние переживания, присоединился Реквизитор: «Огонь – символ перерождения, постарайтесь не упустить возможность в этот раз, – любезно посоветовал он, с улыбкой наблюдая за обвалившимся фасадом, – А теперь, поскольку вы здесь более не проживаете, прошу вас покинуть место происшествия». Солдаты всучили Диону билет, и он заковылял куда глаза глядят. Лишь бы не видеть померкших руин прошлого. На дороге его подобрал патруль и сопроводил до временного обиталища.

Наконец, пришел час, когда Институт занялся Потерянными. «Очищение» общества начиналось в строгом соответствии с регламентом фильтрации. Поутру, в почтовых ящиках, «дезадаптивные» солдаты обнаруживали повестки от Генерального Управления с неотложной просьбой явиться на сборы. Рекомендовалось заранее не распространяться о причинах своего отсутствия. Сие требование объяснялось государственной тайной. В назначенное время призывники получали на проходной зеленые билеты, садились по вагонам и ехали в неизвестном направлении. На следующей станции их встречал новый поезд. Часть пассажиров перемешивали между собой. Затем гудок – и вновь дорога. Добирались максимально анонимно, с пересадками и полной сменой персонала. На конечной из вагонов выходили совершенно разные люди. Там, среди бескрайней каменистой долины, под свист моторов, новоприбывших пересчитали. После чего перевели в закрытые составы. Донесся краткий приказ сверху, и локомотивы тронулись в путь, обмываемые коричневой копотью.

Когда поезда удалились на достаточное расстояние от центра империи, заслонки поверх окон раскрылись, демонстрируя серую пустыню. Оглянешься, помотаешь головой – ни следа цивилизации. Лишь равномерное непроглядное марево из песка и серого камня. Стало ясно, что – это не будничное происшествие или локальный конфликт. Выходит, их возвращение по домам затягивается на неопределенный срок. Люди перешептывались между собой. Каждый старался добыть информацию. Хотя бы наводку: «куда нас везут?». Определить контуры будущего. Некоторым казалось, будто их гонят прочь… Как хозяева – неугодных собак. Неужели их догадки близки к истине? Солдаты украдкой делились впечатлениями и с ужасом принимали аналогичные ответы. Никто не ведал пункта назначения. Контролеры на переходах молчали. Конвоиры у дверей советовали «не задавать лишних вопросов». Перемещение через тамбуры происходило только после согласования по радиосвязи с некими Смотрителями. А еще, по всей видимости, их не планировали кормить. Миновал полдень, приближался пунцовый ледяной вихрь из стран вечной ночи, а обслуживающий персонал ослабил подачу газа, тем самым снизив подогрев вагонов. Ропот возмущения был встречен с предельной невозмутимостью. Оказывается, это делалось в целях экономии топлива. «Проявите благоразумие, товарищи! Мы трудимся ради вашего же блага, или вы хотите застрять посреди… – конвоиры переглянулись, – кхм… пустошей?». Зачем вообще требовалась охрана профессиональных военных? «Нас контролируют на случай побега?». «Мы что – похожи на заключенных?!» – выкрикнул кто-то позади. В голове Диона роились противоречия. Он совсем позабыл о себе, пока не заразился общим настроением. «Зачем нас изъяли из мира и без объяснений тащат невесть куда? К чему глобальная скрытность?». Офицер запаниковал. Ему представилась газетная сводка: «пропавшие без вести», где на какой-нибудь шестидесятой странице тридцатого номера будет красоваться его выцветшее имя. Вдруг по рядам солдат проскочил документ, и люди забеспокоились. «Смотрите – из Бюро Информации!». «Нас, правда… выселяют?». Как он попал в руки сослуживцев – неизвестно, однако судя по отснятым копиям, серии листовок принадлежали разделу: «военнопленные», которые находились в Сонтейвских лагерях. В почтовых отправлениях содержались имена и сведения всех, кто ехал в поезде. Отчеты родным о волнениях на границе, расправах пустынников над женщинами и. т. д. Даже цвета чернил и почерк соответствовали «оригиналам». «Подождите! – тихо вскрикнул один из офицеров, – правительство хочет объявить нас пропавшими без вести?». «Кто пронес эти бумаги?!».

Тут то радиосвязь и ожила. Видимо, Смотрители заметили неладное и решили вмешаться. «Сконцентрируйтесь на поставленной задаче!» – прохрипел динамик. «Какой?» – перешепнулись ветераны, но мимо чутких ушей Смотрителей не проскочило и малейшего звука. «Не важно. Соберитесь! Вы солдаты или воспитанники детсада?». Служба Управления Поступками была «явно раздосадована их меланхолической неуверенностью». Подавленность подлежала снятию и разгрузке посредством трудовой активности. В чем она состояла – никто не пояснил, однако уже на следующей станции их высадили поодиночке и направили с билетом в новое место службы. «Предварительно бессрочно» с возможностью досрочного переезда родных, при наличии положительной характеристики с места работы.

Дион был встревожен, однако, как подобает законопослушному гражданину, сообщил у погрузочного дока о диверсионных мероприятиях, вероятно, проводимых по заказу иностранцев. Внимательно выслушав офицера, конвоиры попросили показать рассылку, после чего объяснили, что им подсунули подделку, а оригинальные письма всегда содержат водяные метки. Дион хотел было вернуться на свою полку в вагоне и передать радостную весь товарищам, но вместо этого ему выдали свежее рекомендательное письмо с иным пунктом назначения. «Благодарю за вашу бдительность, товарищ. Враг коварен. Когда только началась информационная война, развязанная пограничными недогосударствами, мы значительно отставали в техническом оснащении. Пустынные налетчики печатали копии широко известных в нашей родине газет, делая акцент на внутреннем терроре, насилии и расправах над законопослушными гражданами. Когда вражеские дирижабли провели сброс фальшивых печатных изданий, на севере страны разгорелся мятеж. На руку врагу сыграл дефицит продовольствия. А солдаты, через письма родственников „узнавали“, будто в стране творится хаос. Они оставили посты, чтобы защитить свои семьи. Как вы понимаете, месяц спустя линия обороны была прорвана, а мы – потерпели поражение. Цель налетчиков – подрыв морального духа нашей державы для того, чтобы заставить государство оступиться от своих целей, согласившись на позорный мир».

В приемном пункте рядовых и офицеров успокоили былые ветераны, возвращающиеся назад. «Командование направляет в командировки только квалифицированных военных для поддержания порядка отдаленных регионов страны. Ближайших родственников уведомят по прибытию. С разрешения начальства возможен переезд по месту службы. Так что – не унывайте, скоро увидитесь».

В Сортировочном Центре солдаты последний раз пожимали сослуживцам руки, прежде чем конвейерные ленты распылили их по телу великой империи. «Следуйте указаниям, товарищи. Соблюдайте дистанцию» – гласила вывеска с бегущей строкой. На терминале высвечивались номера. Ветераны по очереди расписывались на графическом табло магнитными чернилами и вставали напротив входов в туннели. «Помните! – звучал граммофон, – сегодня ваши боевые навыки не востребованы. Но не стоит таланту простаивать. Опираясь на багаж ваших знаний и внушительный боевой опыт, вырастают наследники нашей сверхдержавы. Вместе с молоком матери они впитывают великую историю родины. Наслушавшись рассказов о дивных подвигах ветеранов, подрастающее поколение жаждет встречи с кумирами своего детства. Вы – живые портреты героев, приносите ощутимую пользу стране, напоминая „как“ и „ради чего“ мы боремся! Каждое имя из ныне живущих на особом счету! Будьте хранителями национальной памяти, дорогие защитники государственной целостности и суверенитета народа. Вместе мы преодолеем горы!». Под эти ошеломительные речи с приступами четких оваций, наивным мужчинам и женщинам выделили одно из последних пристанищ. Надежное укрытие под бдительными очами предков. Массивные своды музеев затмили далекие дали, все архитектурное устройство этих помещений было нацелено на углубление назад. И они – живые культурные артефакты, поселились в гранитных стенах словно призраки.