Текст книги "Ткачиха"

Правда, тут же налетела на Рубашечника, который остановился как вкопанный, глядя перед собой. Охотник стоял рядом с ним, не отрывая глаз от линии горизонта. Бетти потребовалось некоторое время, чтобы вернуть себе способность мыслить и рассуждать, и только тогда она смогла сообразить, что в этом мире появился горизонт.

Настоящий горизонт! Тумана больше не было.

Затаив дыхание Бетти огляделась.

Они стояли на островке чистой земли, за спинами шевелилась трава и клубился зловонный туман, а впереди раскинулось что-то, что больше всего напоминало ровное тёмное зеркало цвета бутылочного стекла.

Тишина становилась невыносимой, и Рубашечник первым её нарушил:

– Болота Тревоги. Мы дошли.

* * *

Ткачиха глубоко вздохнула и прикрыла глаза.

Из чёрной пасти показался чёрный язык, пробуя отчаяние на вкус. Все тысячи её глаз смотрели сквозь переплетения серебряных нитей на несколько маленьких фигурок, безуспешно пытающихся сбежать из её мира, где каждая травинка, каждая капля воды, каждое дуновение ветра служили только ей.

Её ноги уверенно несли её тяжёлое туловище вперёд – шаг за шагом она приближалась к вожделенной цели. Чувство голода становилось только сильнее. Нити, что попадали ей в пасть, не насыщали её.

Мерзкая девчонка вновь соскочила с крючка, и поэтому она не могла остановиться. Приходилось гнаться за столь желанным угощением, что норовило ускользнуть.

На пути ей встретилась полупрозрачная тень – чья-то ещё не расплетённая до конца душа, которая лишь недавно очутилась в мире Теней.

Ткачиха остановилась, чтобы утолить голод. Она тянула и тянула, пока от несчастной души не осталось даже крохотной нити. Она погрузила душу в пасть целиком и даже не заметила, как проглотила. В иные времена ей хватило бы этого, чтобы залечь в спячку и спокойно, сыто переваривать чужую радость, но сейчас… Сейчас она жаждала попробовать деликатес, с которым не сравнится никакая уже ушедшая жизнь.

Ткачиха чувствовала кровь, пульсирующую в жилах девочки.

Скоро…

Скоро…

Глава 17

Болота Тревоги показались Бетти больше похожими на озеро – такое было у них в городке в Центральном парке. Когда-то на этом месте было поселение, и в парке сохранились руины, куда водили школьные экскурсии и редких туристов. Сама Бетти была там один раз и мало что запомнила, а к озеру её одну не отпускали. Её вообще редко отпускали дальше улицы Высоких Осин. Но величественную молчаливую озёрную гладь она иногда видела во сне.

И теперь Болота Тревоги отозвались в ней смутными воспоминаниями.

Только в том озере, с грустью вспомнила Бетти, отражалось солнце и плавали белые лебеди. А здесь не было ни солнца, ни лебедей. Только тоскливая зеркальная гладь отражала пустоту и серость – то, что было здесь вместо неба. Говорят, в её родном мире были такие города и целые страны, где вместо солнечного неба сплошная беспросветная хмарь. Как там люди не сходят с ума? Или Ткачиха особенно сытно питается там? Бррр. В таком случае, что она забыла в её маленьком светлом городке? Бетти разозлилась. Пусть Ткачиха ищет пропитание на более депрессивных территориях, а её не трогает! Всё! Хватит!

Они стянули с лиц повязки. Бетти наконец вздохнула полной грудью. Наконец ужасные испарения исчезли и воздух стал хотя бы отдалённо напоминать чистый. Остался лишь лёгкий запашок…

– Нас и правда ждала засада, – вдруг сказал негромко Охотник. – Там, на дороге за тремя холмами. Но больше не ждёт. Они пустились в погоню. Я их чую.

– Но как? – спросила Энн.

– Есть много признаков, которые известны только охотникам, – проговорил Охотник низким голосом. Его глаза устремились вдаль, и он теперь совсем напомнил Бетти индейского вождя – не хватало только трубки мира и взываний к старым богам. – Когда они приближаются, меняется сам мир. По-особенному дрожит воздух. Пригибается трава. Пружинит земля. Деревья шелестят. Ветра перешёптываются друг с другом. Я могу уловить всё это. И я знаю: за нами идёт отряд. Они поняли, что мы не придём к броду, и бросились нас искать. Форы у нас теперь почти нет.

Бетти напряглась. Погоня, за ними погоня… Надо идти вперёд, вот только куда?

– Как мы пройдём дальше? – спросила она, с трудом отрывая взгляд от зелёной воды. – Здесь же нет ни одного моста, или кочки, или дерева…

– Правильно. И не должно быть. Неоткуда здесь этому взяться, – решительно сказала Энн и села прямо на землю, окончательно поставив крест на своём когда-то очень красивом платье. – Тревога ничего не может дать, зато постоянно отбирает. И хочет больше, больше… Нельзя пройти Болота Тревоги, ничем не пожертвовав.

– Но я не хочу жертвовать! – возмутилась Бетти.

Энн пожала плечами.

– Тогда Болота утянут тебя, и всё.

Бетти умолкла. Энн доставала из глубин сумки клубок спутанных нитей.

– Эх, а я надеялась, что выберусь отсюда и смогу вспомнить, кем я была и кем могу стать, – расстроенно сказала она.

– Это то, о чём я думаю? – нахмурилась Мэри.

– Да, – Энн отвела глаза. – Я давно нашла нити воспоминаний, которые рассказывают о тебе. Ты всё преодолела и даже написала книгу! Но, боюсь, эти воспоминания нас сейчас только тяготят. Зато нам всем они пойдут на пользу.

– Откуда ты знаешь, что надо делать? – напряжённым голосом спросил Рубашечник.

– Я могу только предполагать, – улыбнулась Энн и протянула ему длинную серебристую нить. – Попробуешь? Ты же в нитях разбираешься гораздо лучше, чем мы. Сможешь использовать её и превратить в путеводную?

Рубашечник помедлил и принял нить из её руки. Он стал задумчиво вертеть её в пальцах, глядя на зелёную болотную гладь. Мужчина выглядел задумчивым и погружённым глубоко в себя. Спутники его не торопили. Все помнили о том, что именно Рубашечник взялся привести их к цели. И если кто и мог придумать, как преодолеть Болота Тревоги, то только он. Он исследовал путь к свободе в течение бесконечно долгих лет и знал больше, чем все они, вместе взятые.

Сердце Бетти тревожно билось в груди. Дом был так близко!.. Она позволила себе на пару мгновений забыться и помечтать о нём. О больших просторных комнатах, в которых всегда было так светло и красиво. Где всегда стояли свежие цветы, которые присылали из цветочного салона мисс Молли Фаррел каждое утро. Цветы всегда были сезонные: весной пионы, летом яркие астры, осенью георгины, а зимой красные, как закат, розы. На поверхностях столов, тумбочек, секретеров, подоконников и рояле не было и пылинки. Мама слишком щепетильно относилась к чистоте и частенько ругала Бетти за то, что та не проявляла нужной аккуратности: могла оставить пятно на столе или одежде или забыть за собой убрать. А уж мебель…

Антикварная мебель была страстью её отца. Когда Бетти была совсем маленькой, отец брал её с собой в антикварную лавку мистера Оллина. Пока отец и мистер Оллин пили чай и беседовали о новых находках антиквара, Бетти бродила среди старинных зеркал, кушеток и трюмо, рассматривала шкатулки и лежащие в них украшения и чувствовала себя принцессой, попавшей в волшебную страну.

Что ж, в волшебную страну она в конце концов попала, но что-то её это совсем не обрадовало.

Папа уже сто лет никуда её не брал… Она словно перестала для него существовать.

От этой мысли сердце Бетти словно покрылось льдом.

Они и встречались-то с папой только за обедом и ужином…

Она тряхнула головой. На душе от таких мыслей снова стало тоскливо. Поэтому Бетти стала думать о еде. Как давно она ела последний раз! Тех ягод совсем не хватило, да и чай из воспоминаний особенно не насытил. Вот бы поесть фирменной утки в апельсинах, которую так славно делала повариха Сесси Вик! У Бетти защемило сердце. Как бы она хотела сидеть за столом с мамой и папой.

Волнуются ли они? Ищут ли по всему городу? Или даже не заметили, что дочь находится в другом мире?

Бетти устало прикрыла глаза. Это всё Болота. Болота заставляют упасть духом, надо взбодриться и идти… но тяжело. Очень тяжело.

Подумав так, Бетти огляделась. Рубашечник по-прежнему стоял, зажав в кулаке воспоминания Энн, и о чём-то думал. Охотник нависал над его плечом, хмуро глядя вперёд. Близняшки сидели на земле, тесно прижавшись друг к другу: голова Энн покоилась на плече Мэри, и Мэри осторожно гладила сестру по растрёпанным каштановым косам.

– Болота Тревоги: шагни – и утонешь, кричи – не услышат, зови – не придут, ты плачешь, томишься, отчаянно стонешь, всё тише и тише, а годы идут… – прошептал Рубашечник себе под нос и сделал шаг вперёд.

– Что? – Бетти потрясла головой, подумав, что дурацкий стишок ей послышался.

– Я знаю это… Откуда-то… – медленно проговорил Рубашечник. – Старая песня. Она о том, что Болота Тревоги заберут всё светлое, что только у тебя есть. Всё то, что даёт тебе силы. Надежду, веру… Что-то ещё… Возможно, если отдать им воспоминания, они… Отвлекутся?

Он присел на корточки и медленно опустил нить в трясину. Серебристое сияние вспыхнуло и растворилось в зелёной глади. Энн отняла голову от плеча Мэри и, чуть заметно дрожа, смотрела, как Болото поглощает одно из её воспоминаний. Мэри крепко держала близняшку за руку.

Рубашечник не шевелился. Он наблюдал, как серебро медленно сливалось с зеленью, после чего протянул руку и дотронулся до воды пальцем.

– Здесь твёрдо. Может выдержать нас, но идти надо быстро. И… Я не знаю, как далеко мы сможем продвинуться.

– Это не проблема, – дрогнувшим голосом сказала Энн, вставая с земли, – у меня ещё много воспоминаний.

– И у меня тоже, – глухо сказал Охотник. – И я отдам столько, сколько будет надо, чтобы выбраться отсюда.

– Нет, – зло сказал Рубашечник, заступая ему дорогу. – Ты уже забыл, чьи это воспоминания и как они тебе достались? Я не позволю, я…

– Разберёмся, – кивнул Охотник, положив руку ему на плечо.

Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, потом Рубашечник сдался.

– Ладно, ладно. Чёрт с тобой!

Бетти недоумённо переводила взгляд с одного на другого. Опять какие-то тайны! Казалось, этим двоим и разговаривать не надо, чтобы друг друга понимать.

Рубашечник вздохнул и сделал шаг в зелёную воду.

– Не отставайте! И идите след в след.

Болота под его ботинком чавкнули.

– Вперёд, – решительно сказал Рубашечник.

Бетти последовала за ним.

* * *

Охотник помедлил, прижав руку к сердцу – туда, где под чёрной изодранной безрукавкой хранились нити воспоминаний, из которых медленно ткалась его новая личность.

Это чудак Рубашечник придумал, что нити надо есть. Охотник же обнаружил, что можно просто носить нити при себе – они втянутся в тело, станут им.

Его новая жизнь. Полная ворованных, чужих воспоминаний. Но теперь они принадлежат только ему.

Он смотрел в спину Рубашечника и молчал.

Глава 18

Болото под ногами прихватывало за подошвы и ощущалось как липкая масса, но идти было можно. Пока оно не стремилось утопить никого из них, Бетти решила не обращать внимания на возможные неудобства. Следы Рубашечника ещё некоторое время были видны в вязкой жиже, и Бетти удавалось ступать след в след по его шагам. Она успела заметить, что у Рубашечника очень узкая и небольшая ступня – при таком высоком росте это было удивительно. Он ведь, кажется, был канатоходцем… Но сильно задумываться об этом было некогда: в спину Бетти сосредоточенно пыхтела Мэри, за ней торопливо шагала Энн, а Охотник, замыкающий цепочку, неустанно подталкивал их вперёд. Никто не был уверен, на сколько хватит воспоминаний Энн и успеют ли они дойти до следующего обманчивого островка спокойствия, маячившего среди воды. Бетти смотрела на островок и думала, что видела такие же в Центральном парке. Их насыпали для птиц, чтобы они могли сидеть там в дневное время. В Центральном парке были разные птицы, лебеди и утки, и на ночь их запирали в специальные дома, а утром выпускали на озеро.

Воспоминания увели Бетти дальше, в тот день, когда они с Артуром Нимом пошли кормить лебедей. До парка они так и не дошли, завернули в магазин комиксов и просидели там весь вечер, рассматривая всё подряд, но Артур Ним успел рассказать ей, что птиц ни за что нельзя кормить хлебом. Особенно лебедей.

– Чем же их тогда кормить? – удивилась Бетти.

– Салатом, – пожал плечами Артур Ним. – Или травой. Но хлеб их убивает.

Вот это Бетти запомнила очень хорошо. Интересно, а местным лебедям тоже нельзя хлеб? Поймав за хвост мелькнувшую мысль, Бетти вздрогнула и огляделась. Если здесь и водились птицы, она не хотела с ними повстречаться. Говорят, и обычные лебеди не отличаются добрым нравом (или это гуси? неважно, всё равно им лучше не лезть под клюв), что уж говорить про тех, которых можно встретить здесь?

– А как вы думаете, здесь водятся ле… – всё-таки решила спросить она, но в этот момент Рубашечник оступился и рухнул на колени в вязкую трясину.

– Назад! – не своим голосом выкрикнул он.

Бетти и близняшки шарахнулись, попав в крепкие объятия Охотника, подстраховавшего их от падения. Опора под их ногами становилась всё более вязкой и тягучей.

– Не хватило! – Рубашечник в ярости стукнул кулаком по воде. – Надо ещё!

– Я поищу… – Энн полезла в сумку, и Бетти сначала посмотрела на её трясущиеся руки, а потом едва удержалась от вопля ужаса: ноги Энн по щиколотку погрузились в Болото.

Она перевела взгляд на свои ноги: она тоже тонула.

Медленно, украдкой, не привлекая к себе внимания, Болото принялось их засасывать.

– Я ищу, ищу! – приговаривала Энн, дрожащими руками пытаясь открыть сумку.

– Не успеем, – Рубашечник оглянулся через плечо и в отчаянии закусил губу. – Надо быстро.

Бетти почувствовала спиной, как напрягся Охотник, как будто приготовившись к рывку, но Рубашечник успел раньше. Серебристая тонкая нить выскользнула из его пальцев и плавно исчезла в зелёной трясине. В тот же миг Бетти ощутила, что её ноги больше ничто не держит и она может свободно идти дальше. Она шагнула вперёд и едва не уткнулась носом в спину замершего неподвижно Рубашечника. Скосив глаза, она увидела, что его правое запястье теперь было полностью покрыто шрамами, и шрамы эти выглядели сейчас даже ярче и заметнее, чем когда она только встретила его.

Казалось, они встретились вечность назад. В мире Ткачихи не было времени, и Бетти перестала его ощущать. У неё было нынче два мерила: «тогда» и «сейчас». Но что-то подсказывало ей, что стоит сосредоточиться на важном «сейчас».

– Идём, – шепнула она и боднула Рубашечника лбом между лопаток.

Он улыбнулся – она не могла этого видеть, но определённо почувствовала, – и нарочито бодро потопал вперёд.

– За мной! – крикнул он, махнув изуродованной рукой, и поспешил в сторону островка, манившего их с середины озера. Бетти, Мэри и Энн двинулись за ним, впопыхах забыв наступать точно след в след, и за их спинами злобно выругался Охотник.

– Привлекаете внимание! – рыкнул он.

– Охотник, миленький, нам надо торопиться! – прокричала Энн и схватила его за руку. Мэри взялась за вторую, и они почти побежали вперёд.

И оказались правы: воспоминания, отданного Рубашечником, хватило ровно на путь до островка. Рубашечник и Бетти выбрались на чёрный клочок твёрдой земли первыми и помогли близняшкам, чьи туфельки снова начали вязнуть в трясине.

Охотник одним прыжком взлетел на берег рядом с ними и одним движением сгрёб Рубашечника за воротник:

– Ты!..

Рубашечник безвольно повис в его хватке, опустив голову. Седые, давно нечёсанные волосы выбились из растрепавшегося хвоста и закрыли лицо, мешая его разглядеть. Охотник резко встряхнул его, заставляя поднять голову, и проорал:

– Какого дьявола?!

– Ты видел какой-то другой выход? – усмехнулся Рубашечник, упрямо глядя в землю.

– Без разницы. Ты должен вывести нас отсюда! Ты не имеешь права рисковать своей памятью, если только тебе известен путь!

– Ну брось, не так уж я и рисковал… – Рубашечник поднял наконец глаза и продолжил, изучая лицо Охотника: – А если мы заблудимся и я забуду что-то важное… Ты нас поведёшь. У тебя же есть столько…

Охотник зарычал и сильнее стиснул пальцы на клетчатом воротнике.

– Я знаю, что ты делал с нитями всё это время, – продолжил Рубашечник, как будто не чувствуя неудобства. – И знаю, чьи воспоминания ты носишь при себе. Я всё видел…

– Это уже больше не твоё дело, – рявкнул Охотник. – Ты должен отвести нас к Святилищу. Тогда и поговорим.

– Как благородно! – расхохотался Рубашечник, запрокидывая голову. – Скажешь, ты собирал их специально, в качестве подарка на Рождество? Впрочем, в этом мире же нет Рождества, какая жалость, даже повода не найдётся!

– Это правда! – Охотник оттолкнул его от себя так, что Рубашечник едва не рухнул в Болото, но сумел сохранить равновесие. При этом он продолжал неотрывно смотреть в лицо Охотнику и криво улыбаться. – Это… не всегда было так. Но теперь я так решил. Я всё отдам, если мы все спасёмся. Этого достаточно?

– Достаточно для чего?

– Чтобы лишний раз не рисковать!

Рубашечник не ответил, только хмыкнул недовольно.

– Прекратите! – закричала вдруг Энн, с силой топнув ногой по влажной земле. – Прекратите немедленно! Что вы за свару тут устроили? Ни слова не понимаю из вашего разговора, но сейчас это неважно! Мы посреди болота на какой-то кочке, самое время выяснять отношения! Взрослые люди!

– Да он угробит нас! – заорал Охотник. – Он нас всех тут и притопит, далеко ходить не надо.

– Говори за себя! – не остался в долгу Рубашечник и невольно принялся засучивать рукава клетчатой рубашки, словно готовясь броситься в драку. – Если кто-то среди нас и представляет реальную опасность, так это ты!

– Да о чём вы? – вмешалась Мэри. – Какая такая «реальная» опасность? Это мир Ткачихи, здесь нет ничего реального. Мы Расплетённые. Что нам терять-то? Нам надо Бетти вытащить!

– А я не хочу быть Расплетённым! – взревел Рубашечник. – Я только и делаю, что ищу для себя возможность выбраться отсюда!

– Для себя?! – не выдержала Бетти, которой порядком надоела эта ссора.

Она встала перед Рубашечником и прокричала ему в лицо:

– Для себя?! Ты обещал помочь мне! Вывести меня! Потому что я тут одна живая! И если я тут умру – от меня даже ниточки не останется!

– Бетти, и ты туда же! – схватилась за голову Мэри. – Это всё Болота, Болота. Они дурят нас, запахи и печальные виды отравляют наше сознание, поэтому мы так себя ведём!

– Надо выдохнуть, – тихо сказал Охотник. – Мэри-Энн правы: не время и не место ссориться.

– Ну наконец-то здравая мысль, – съязвила Энн, бросив быстрый взгляд через плечо. Она сидела на берегу, почти у самой трясины, и медленно скармливала Болотам ещё одну нить.

– Что ты делаешь? – закричала Бетти.

– Спасаю нас всех, – пожала плечами Энн и попробовала ногой получившуюся дорожку. – А теперь за мной. Пожалуйста, не отставайте и наступайте след в след. И… Прошу вас, перестаньте кричать. Это действует мне на нервы.

Бетти смутилась и покачала головой. Ей вовсе не хотелось действовать кому-то на нервы, это было бы как минимум невоспитанно.

– Прости, Энн, – тихо сказала она. – Мне просто страшно. За себя, за тебя, за всех нас.

– Чем быстрее мы дойдём до другого края Болот, пока я ещё помню, зачем мы вообще туда идём, тем лучше, – резко ответила Энн и зашагала вперёд.

Мэри чуть задержалась, пропуская Бетти вперёд.

– Это чай можно из ерунды заварить, – тихо сказала она. – А на такое Энн жертвует только самым дорогим.

– Я всё слышу, – резко отозвалась Энн. – И да, я отдала воспоминания о… о… Смутно помню теперь. «Бабушка». Не знаю, что это за слово. Мэри, у нас была бабушка?

Мэри мотнула головой и поспешила за ней.

Бетти ойкнула, понимая: этих важных воспоминаний Энн всё равно не могло хватить надолго. И как же она потом будет без них?

Они выбрались на берег следующего островка и огляделись. Этот был пошире и казался более надёжным. Чтобы его пересечь, потребовалось больше десяти шагов поперёк и почти двадцать вдоль, а шаги у ходившего на разведку Рубашечника были широкими.

– Мы можем задержаться здесь… ненадолго, – с сомнением проговорил он, потирая лоб. – Хотя я не хотел бы долго оставаться на Болотах.

Энн снова села на землю.

– Мне надо отдохнуть, – попросила она. – Нужна передышка. Голова кружится, и тошнит. Отдавать воспоминания не так уж и легко.

Мэри села рядом с ней и крепко обняла, погладив по волосам.

– Тссс… – шепнула она. – Отдыхай.

Глядя на них, Бетти вдруг поняла, что устала.

Очень сильно устала.

Она почти совсем не ощущала запаха, поднимающегося с поверхности болот. Он не был настолько сильным, как на границе, и мягко, но настойчиво обволакивал беглецов.

Болота их усыпляли.

– Надо, – решительно сказала она и села на холодную землю. – Очень надо отдохнуть. Присмотри за нами, Охотник…

Что ответил Охотник и ответил ли, девочка не услышала. Она уснула.

* * *

Холмы полностью скрылись в жадной, непроглядной черноте. Здесь не было света, который тьма могла бы поглощать, поэтому она поглощала сама себя. Густая трава подобострастно стелилась к её ногам.

Ткачиха медленно надвигалась на своих жертв. Её не интересовали остальные – только живая девочка. Девочка, которую посмели у неё забрать! У них не получится… Никогда… Никто не смеет обкрадывать Ткачиху!..

Её ноги влажно переступали, и её движение было неотвратимо, как сама судьба.

Ещё немного…