Текст книги "Летнее приключение"

Глава 11

– Приятеля? – изумленно переспросил Марио. – На свадьбу Эндрю?

– Ты не можешь этого сделать, – убежденно сказала я. – Это убьет папу.

Мама рассмеялась.

– Не беспокойтесь, – сказала она. – Ваш отец будет в восторге.

– Да уж, пожалуй, ты права, – бросила я. Всем нам было отлично известно, что именно папа был инициатором разрыва отношений в трех своих браках, но отчего-то именно о нем мы тревожились, когда дело касалось моей матери. Может, из-за того что она была такой сильной, к тому же после развода папа явно был огорчен больше, чем она. Возможно, мне следовало иначе к этому относиться, особенно теперь, когда я понимала, что такое – быть обманутой. Но он был моим отцом, и я его любила.

– А тебе известно, мама, – поинтересовался Марио, – что он до сих пор хочет быть похороненным рядом с тобой?

– Только через мой труп, – отозвалась мама.

Мы расхохотались и довольно долго не могли успокоиться. Да, моя мама способна устраивать неприятности, однако я вынуждена была признать, что и веселить она умеет.

– Вообще-то я знаю, что он именно об этом мечтает, – заметила я. – Более того – он хотел бы, чтобы вы умерли одновременно – как Ромео и Джульетта. Каждый раз, когда дело доходит до третьего бокала кьянти, папа говорит об этом.

Марио кивком подтвердил мои слова.

– Да, а затем он встает и проигрывает сцену своей смерти, – вспомнил он. – Это, конечно, не Шекспир, но драматизма хватает.

Мама улыбнулась. Она выглядела довольной, а после этих слов Марио прямо засияла от счастья. Кем бы ни был этот парень, ему с нею повезло. Насколько мне было известно, у мамы годами не бывало ухажера. До этого был какой-то парень из Бостона, а затем в течение нескольких лет – директор местной средней школы. Однако мама казалась счастливой и в одиночестве. Я все спрашивала себя, смогу ли и я когда-нибудь так же.

Закончив обед, я встала и поставила тарелку в раковину. Теперь можно было и выпить чего-нибудь. Открыв холодильник, я налила себе стакан молока. Предложила молока и остальным, но все они отрицательно покачали головами, и я поставила коробку назад в холодильник.

– Как ты считаешь, у неверности может быть срок давности? – спросила я, снова усевшись за стол. – Я просто так спрашиваю, из любопытства.

Мама наклонила бокал с остатками фруктового мороженого. Мы все не сводили с нее глаз. Прешес подобрала с пола резиновую игрушку и принесла мне, чтобы я смогла ее бросить ей через всю комнату. Кажется, это была ее любимая игра.

– В Западной Европе, – наконец промолвила мама, – как и в Соединенных Штатах, лишь четверо из десяти человек считают, что неверность нельзя простить. А в Турции так думают девять из десяти. Так что все зависит от каждого конкретного человека. И ты должна сама решить, как к этому относиться, Белла.

– Но мы же говорим не обо мне.

– Да нет, как раз о тебе, – возразила мама.

– Отлично, – согласилась я. – Тогда признаюсь, что я настоящая турчанка. А ты?

Мама пожала плечами.

– Порой предательства бывают такими масштабными, что ты и представить себе не можешь, как снова доверять обманувшему тебя человеку, – задумчиво проговорила она. – И вот некоторое время ты сидишь и думаешь обо всем этом, но потом находишь выход из положения.

– Я работаю над этим, – сказала я. – Честное слово.

– Кстати, о папе, – заговорил Марио. – Тодд считает, что мы должны постараться уговорить его подстричься к свадьбе.

– Вот уж спасибо, – бросил Тодд недовольно, – да лучше под автобус броситься. К тому же я не считаю это хорошей идеей. Если вы так заняты наблюдением за псевдоитальянским Дональдом Трампом, то нам лучше не привлекать к себе внимания.

Я сделала глоток молока.

– Тебя это тревожит? – удивилась я.

Тодд улыбнулся.

– Ты понимаешь, что речь идет о большой южной свадьбе? Да еще в таком консервативном штате, как Джордже и я? А?

– Вообще-то Атланту уже можно назвать голубой столицей Юга, – сказал Марио. – И родители Эми, кажется, лишь совсем немного смутились, когда мы выбежали им навстречу. Короче говоря, если Эми и Эндрю хорошо вместе, то и нам хорошо.

– Понятно, – промолвила мама. – Что ж, тогда можете готовить вторжение.

– Что? – хором спросили мы.

Мама улыбнулась.

– Мы часто помогаем семьям в подобных ситуациях, – сказала она. – Значит, так, каждый пишет письмо, в котором говорится, как некое поведение – в данном случае длинные волосы – отрицательно повлияло на его жизнь. Потом этого человека прямо-таки загоняют в угол, где аккуратно, но настойчиво заставляют принять жесткий жизненный ультиматум.

Я ощутила удивительный подъем. Приятно осознавать, что ты еще можешь испытывать энтузиазм по поводу чего-либо.

– Звучит неплохо, – заметила я. – Я готова.

Марио с Тоддом переглянулись.

– Мы тоже, – сказал Марио. – Как насчет того, чтобы сделать это в пятницу вечером? На собрании?

– Как, мама? – спросила я.

– Я здесь ни при чем, – отозвалась она. – Волосы счастливчика Шонесси больше меня не касаются.

Мыс мамой вышли из дома, а Прешес остановилась, чтобы сделать свои делишки в вылизанном до блеска садике Марио и Тодда.

– Ты уверена, что ей стоит делать это здесь? – поинтересовалась мама.

– Но это же отличное удобрение, – пожала я плечами. – Нет, ты только посмотри на эти звезды!

– А помнишь, когда ты была маленькая и я показывала тебе Большую Медведицу, ты все время спрашивала, где же там мишка? – улыбнулась мама.

Я кивнула.

– Наверное, мне хотелось с ним поиграть, – сказала я. Прешес подбежала к нам и засеменила рядом со мной. Я наклонилась, чтобы почесать ее за ушком. – Мам, а ты вспоминаешь прошлое? Ты когда-нибудь думала о том, что у вас с папой все могло быть по-другому?

Мама продолжала смотреть на звезды.

– Конечно, – ответила она. – Ведь сначала брак – это сплошная радость, но потом он требует большого труда. Тебе об этом известно. У нас было трое детей, когда мы сами, по сути, еще были детьми. Твой отец хотел, чтобы его мечты стали моими мечтами. Но у меня были собственные, поэтому я вернулась в университет, чтобы завершить образование. Он хотел, чтобы я занялась бизнесом и помогала ему в салоне. А мне хотелось быть социальным работником, хотелось уйти из салона. Бизнес в салоне пошел, твой отец стал нанимать стилистов – привлекательных девочек, мечтая о том, чтобы они делили с ним и его мечты, и его постель. Но все это – уже древняя история.

Выпрямившись, я скрестила на груди руки. Это было давно, но я до сих пор помню крики родителей друг на друга, словно это было вчера.

– А тебе когда-нибудь хотелось повернуть время вспять и начать все сначала?

– Нет, никогда, – покачала головой мама. – Жизнь тогда была невыносимой и очень сложной, а сейчас все гораздо проще. – Потянувшись ко мне, она поцеловала меня в лоб. – Я знаю, как трудно забыть все, что было, забыть боль, собственные трудности, замешательство. Но только не думай, что любви больше не будет, детка. В следующий раз ты уже точно будешь знать, кто ты такая, какой жизнью ты хочешь жить. Вот что я хочу тебе посоветовать: дай себе некоторое время на то, чтобы прийти в себя, а затем бери себя в руки, вскакивай и начинай действовать.

По пути домой мы с Прешес остановились у «Салона де Паоло». Это было нетрудно сделать, поскольку моя квартира располагалась как раз над салоном. Папа какими-то изощренными путями все устроил. В свое время я получу в собственность и салон, и квартиру. А сейчас у меня была уменьшенная плата за квартиру в обмен на то, что я буду краем глаза присматривать за салоном и ловить потенциальных похитителей шампуня.

Такое положение дел сильно волновало Крейга, когда мы были женаты. Жена Крейга после развода выкупила у него его половину дома, и он приобрел маленький кондоминиум в Бостоне. Когда мы поженились, он стал сдавать его.

За годы брака мы не раз обсуждали, должен ли отец переписывать здание только на меня, или имя Крейга, который все-таки был моим мужем, тоже должно быть указано в документах. Правда, сам Крейг отчего-то никогда не задумывался о том, чтобы указать мое имя в документах на его кондоминиум.

Крейг считал, что мой отец контролирует его. Папа же был уверен, что Крейг – типичный охотник за салонами. Я усматривала некую справедливость в том, что София тоже жила над одним из наших салонов и что Крейгу и там не удастся вписать свое имя в число его владельцев. Через пару столетий я, возможно, сочту довольно забавным тот факт, что он связался с ней.

Открыв дверь в «Салон де Паоло», я сунула Прешес под мышку, чтобы дотянуться до выключателя. Сегодня после работы я порылась в старых ящиках в задней комнате «Салона де Лючио», где мы держали оборудование для распыления косметики и большую часть косметических средств. Мне удалось найти кое-что полезное для моих наборов – например, большую коробку с чистыми пластиковыми контейнерами. Размышляя над тем, что можно в них положить, я подумала, что на крышечке каждого из контейнеров можно будет шоколадно-коричневым лаком написать букву «Б» – мой инициал.

Копаясь на полках в задней комнате, я получила настоящий джекпот: четыре шестнадцатиунцевых бутылки с основой для макияжа – от светло-фарфорового цвета до каштанового. Их даже ни разу не открывали. Эти флаконы явно стояли тут много лет, потому что с одной стороны их зажимала коробка с старыми металлическими заколками-невидимками, а с другой – корзинка со щипцами для волос, а ими мы не пользовались с 1993 года. Возможно, Марио прихватил бутылки на каком-нибудь косметическом шоу, надеясь когда-нибудь воспользоваться ими, а потом напрочь забыл о них.

Основа для макияжа немного расслоилась, но как только я ее взболтала, она стала как новая. Я открыла одну из бутылок, чтобы проверить жидкость на запах – запах оказался нормальным. Без сомнения, основа для макияжа не испортилась, как испортилась бы за годы хранения губная помада. Большинство женщин не знают, что помаду обязательно надо нюхать перед покупкой. На вид она может быть совершенно нормальной, но вкус и запах помады сильно меняются после окончания срока годности. Детьми мы вечно ссорились из-за того, кому достанется старая помада, которую уже не могли продать. Для того чтобы пользоваться ею, требовалось особое умение: надо было дышать только через рот и не облизывать накрашенные ею губы.

Найденной мною основы хватит на добрую сотню наборов, что поможет мне сэкономить тонну денег. Можно смешивать разные оттенки, причем подбирать для каждой женщины подходящий только ей оттенок, и наливать смесь в пластиковый контейнер. Между прочим, знаменитости платят за такое кучу баксов. Даже на университетской выставке я могла бы получить за индивидуальную смесь не меньше 29 баксов 95 центов.

Я позвала Прешес, и она подошла ко мне. Просто удивительно, какой хорошей собакой она стала, когда мы с ней остались вдвоем. Она больше никого не щипала, не покусывала и не делала луж на полу. Интересно, почему это произошло? Может, потому что я тоже стала другим человеком? Впрочем, на это можно было только надеяться.

Я выключила свет и заперла входную дверь. Прешес проследовала за мной за угол. Там я отперла дверь, ведущую в мою квартирку, и мы с Прешес стали подниматься вверх по лестнице. Моя сестра Анджела помогала мне выбирать цвет для парадной двери – это был цвет розоватой морской гальки, называемый в магазине «сердцем коралла». Стены вдоль лестницы были всего лишь на пару тонов светлее.

Странно, но несмотря на то что я изучала искусство в колледже, мне было куда легче выбирать подходящие цвета для людей, чем для стен. А ведь правильный цвет стен может обрадовать человека, привести его в хорошее настроение – именно так действовал на меня цвет «сердце коралла». Вообще-то наши с Анджелой мнения редко совпадали. Обычно она бывала занята, вечно ей нужно было везти своих детей на футбол, поэтому мы не так уж много времени проводили вместе. Несколько дней в неделю она работала на моего отца, но ее настоящей жизнью были собрания и вечеринки Службы патентов и торговых знаков, тягаться с которыми чашка чая у меня дома не могла. Но я всегда могла рассчитывать на Анджелу, если у меня возникали проблемы с декорированием жилья. И она, между прочим, никогда не посматривала в сторону моего мужа.

Когда я открыла дверь в свою квартиру, меня оглушила тишина. Я все еще к этому не привыкла. Хорошо было бы иметь в семье какого-нибудь сумасшедшего технаря – из тех, кто вечно что-то изобретает, или какого-нибудь знакомого – да кого угодно, кто смог бы сотворить с моей дверью нечто такое, чтобы при открывании она восклицала: «Белла! Добро пожаловать в дом!» И чтобы это происходило всякий раз, когда я возвращаюсь домой. Возможно, он сумел бы сделать так, чтобы и камин в очаге загорался в это же время. И чтобы в саду, то бишь на балконе, включался садовый фонтан – этакая приятная вещица из меди с голубоватой патиной.

Поставив большую сумку для Прешес на пол в кухне, я налила воды в ее керамическую чашку. Пока она со счастливым видом лакала воду, я отнесла ее новые принадлежности гардероба в свою спальню. Я не могла повесить ее новые футболочки на мои плечики для одежды, потому что они растянули бы их. Поэтому, аккуратно сложив футболки, я пристроила их на перекладины вешалок и разместила в той части шкафа, где прежде висела одежда Крейга. Отступив назад, я оглядела нутро шкафа и спросила себя, не стало ли оно теперь на вид чуть менее печальным и пустым.

Потом я умылась. И почистила зубы. И воспользовалась увлажняющим гелем. А затем упала на свою, правую, половину кровати.

Сон – наш лучший друг. Пока мы спим, наши тела восстанавливаются. Сон также восстанавливает нашу кожу – именно поэтому темные круги под глазами служат верным показателем того, что мы недоспали.

Глядя на потолок, я не стала считать овец. Вопреки расхожему мнению, это никак не может помочь человеку заснуть, потому что стимулирует мозговую активность, вместо того, чтобы приостанавливать ее для отдыха. А вот кальций и триптофан, содержащиеся в молоке, как раз могут помочь расслабиться. Молока-то я выпила, но что-то не было заметно, чтобы оно как-то подействовало на меня.

Я закрыла глаза. А потом долго шарила по своему туалетному столику рукой, пока не отыскала там стимулирующий бальзам для губ «Берте Биз» с гранатовым маслом. Не открывая глаз, я медленно намазала им губы.

Цокая коготками по полу, в комнату вбежала Прешес. Не нужно ли подстричь ей когти? Не исключено, что ей даже понравится, если их слегка подпилят. Вскочив на кровать, она уютно улеглась рядом со мной.

Когда зазвонил мой сотовый телефон, у меня было такое чувство, будто я нахожусь под водой, и у меня не хватает сил выплыть на поверхность. Я не брала трубку, так что телефон долго трезвонил и наконец замолчал. Но тут же звонкой трелью взорвался обычный телефон, стоявший на туалетном столике, совсем рядом с моим ухом. Со своего места я не могла видеть определитель номера. Мне пришло было в голову повернуться, чтобы все-таки посмотреть, кто же это звонит но, похоже, такое усилие было не по мне. Телефон зазвонил снова. Потом еще раз.

И еще. Прешес взобралась мне на живот и с тревогой посмотрела на меня.

– Ну хорошо-хорошо, – проворчала я. Вытянув руку, я все-таки сняла трубку. – «Сумочка красоты от Беллы», – сказала я, представляя, что именно так назову свои наборы.

– Белла… – заплакал кто-то в трубку. – Это Лиззи… – пояснила звонившая, словно я могла не узнать голоса дочери Крейга.

Я быстро села, и Прешес съехала по мне вниз, как по склону горы. Я тут же принялась поглаживать ее, чтобы она не подумала, будто я хотела ее обидеть.

– Лиззи, дорогая, – участливо проворковала я, – что случилось? – На мгновение мне пришла в голову сумасшедшая мысль, что Крейг умер, хотя каждая клеточка моего тела отлично знала, что такого везенья мне не видать.

Лиззи продолжала всхлипывать. Зная ее достаточно давно, я понимала, что надо просто дождаться, пока она успокоится.

– Я здесь, Лиззи, я тебя слушаю, – прошептала я через несколько мгновений.

Наконец она судорожно вздохнула.

– Мама меня достала, – проговорила она наконец.

– Ты где? – спросила я.

– В школе.

– Уже? Так рано?

– Вот именно! Она считает, что я должна пройти подготовительный медицинский курс, но чья это жизнь, в конце концов! Я точно знаю, чего хочу. Здесь у нас лучше всего преподают кулинарное искусство. Я могла бы организовать собственное шоу в кулинарной передаче. Я даже придумала для него название: «Лапша быстрого приготовления на отопительной батарее», или «Другие радиорецепты того, как выжить в колледже». – Она громко высморкалась прямо у микрофона.

– Bay! – протянула я осторожно. – Действительно интересная идея.

– Я знала, что ты меня поймешь, – сказала Лиззи. – Ты могла бы поговорить об этом с папой? Он же прирожденный неудачник.

Крейг уехал от меня около года назад. Я знаю, что тинейджеры обычно думают только о себе, но должна же она была заметить, что я больше не живу с ее отцом.

– Лиззи, – проговорила я, – не думаю, что я лучшая кандидатура для разговора с твоим папой. Может быть… – Я замолчала, лихорадочно придумывая, что же «может быть».

– Даже не говори этого, – прервала мои размышления Лиззи. – София – полная сучка. – Она снова высморкалась и всхлипнула – на этот раз, возможно, несколько театрально. – Ну пожалуйста, – добавила Лиззи тоненьким девчачьим голоском, сопротивляться которому у меня никогда не хватало решимости.

Глава 12

Тьюлия загодя привела своих детей на собрание и рассадила их на стулья, потому что всех троих надо было подстричь. Сегодня все они – сама Тьюлия и ее дети – были одеты в джинсы и белые футболки, так что, возможно, она перешла от цветового кодирования к созданию семейной униформы. Я сделала в уме пометку, чтобы не забыть поинтересоваться у Марио его мнением на этот счет.

Несколько стилистов тоже пришли на собрание пораньше, чтобы попрактиковаться с новыми заколками для укладки французских косичек. Одна из девушек-стилистов, собственная коса которой была заколота шпильками с приклеенными к ним морскими ракушками, только что закончила с прической сидевшей перед ней модели-стилиста, воткнув в ее волосы палочки для еды. Я слышала, как они болтали за работой о «Лучшей маленькой парикмахерской в Маршберри». Интересно, подумала я, не вздумается ли кому-то из них выйти на улицу, перейти на другую сторону и посмотреть, не зеленее ли трава возле той парикмахерской. Парикмахерши часто испытывают поистине цыганскую страсть к кочевью.

София и ее мать Линда, известная также как экс-супруга В, тоже пришли рано, и София делала ей фольговое мелирование. Когда прозвонил таймер, София развернула один листочек фольги, чтобы посмотреть, как окрашиваются волосы, а затем стала снимать с прядей остальную фольгу. Это привлекло внимание остальных.

– Это и есть светлые прядки? – спросила одна из девушек-стилистов.

Я посмотрела на Софию.

– Именно так! – подтвердила я, не подумав, что говорю.

София наградила меня хмурым взглядом.

– Иногда трудно сразу узнать человека, – проговорила она.

– О-о! – протянула я. – Какое мудрое наблюдение!

– Светлые прядки, – поправила девушку Линда, мать Софии. При этом она так четко произносила каждый звук, как будто обучала стилистов новому языку. Когда мы с Марио и Анджелой были помладше, то часто передразнивали ее. И сейчас я так и представляла, как бы мы шептались у нее за спиной: «Свет-лы-е пря-я-дки». Мы так и не поняли, что наш отец в ней нашел. Даже странноватую мать Тьюлии, Диди, было куда проще принять, когда несколькими годами раньше она появилась в нашем доме. Она не пыталась нас учить чему бы то ни было. Диди вообще не обращала на нас внимания и занималась только отцом, что нас вполне устраивало.

Несколько лет отец был одинок. Но жизнь шла вперед, матери Тьюлии и Софии снова вышли замуж и вернулись к нам работать. Поначалу я как-то об этом вообще не задумывалась, но когда я поступила в колледж, мы как-то раз в компании новых друзей обсуждали свои семьи. «Bay! – чуть ли не хором отозвались все о моей ситуации. – А мы-то думали, что это в наших семьях сложности».

– В каждой семье свои проблемы, – сказала моя мать, она же социальный работник, когда я заговорила с ней об этом. – И можешь мне поверить: многие из моих клиентов, ни секунды не раздумывая, согласились бы поменяться с тобой местами.

Довольно трудно испортить стрижку на густых кудрявых волосах, но Тьюлии это удалось. Теперь волосы ее дочери Мэгги доходили до плеч, правда, только с одной стороны. У самой Тьюлии были темные волосы и светлая кожа, как и у остальных представителей клана Шонесси, но вот чего она от него не унаследовала, так это способности делать руками то, что велят ей глаза. Как только Тьюлия закончила со стрижкой Мэгги, Анджела взяла племянницу за руку и усадила ее на другое кресло, чтобы поправить огрехи Тьюлии и подравнять Мэгги волосы.

Тьюлия же тем временем принялась за своего старшего ребенка, Мака. После нескольких взмахов ножницами одно его ухо было лишь наполовину прикрыто волосами, а второе оказалось и вовсе открытым. А челка косо спадала со лба – слева направо.

Мари о подошел к Тьюлии и осторожно забрал у нее из рук ножницы.

– Что? – недоуменно спросила она.

Покачав головой, Марио принялся исправлять причиненный ущерб. Мак был абсолютной копией Марио в подростковом возрасте. Когда я видела их вместе, у меня было такое чувство, будто я вижу компьютерную картинку, демонстрирующую, как изменится лицо того или иного мальчика с возрастом. Я надеялась, что Мак будет для Мэгги таким же хорошим братом, каким Марио был для меня.

Тут в салон из собственной двери с торжествующим видом вплыл отец. Его черные-пречериые волосы были, как водится, обильно умащены муссом и распределены ровненько по черепу. Любимое папино средство для мгновенного прикрытия лысины действовало исправно. Отец, гордившийся тем, что выглядит на каждом собрании не так, как на прежнем, сегодня надел черные кожаные брюки и черную футболку. Свитер цвета лосося был небрежно наброшен на плечи.

– Ты уверен, что он не гей? – шепотом спросил Тодд у Марио.

– Не отвлекайтесь! – шепнула им я. Мы все работали над своими записками, и сейчас были готовы начать наше «волосяное вторжение». По плану мы должны были позволить отцу открыть собрание, а потом, когда он поинтересуется, не хотим ли мы что-нибудь сказать, выступить со своим предложением.

Отец подошел к матери Софии, Линде. Взяв ее за руку, он согнулся едва ли не пополам, чтобы поцеловать ее.

– Carissima,[13]13
  Дражайшая (ит.).


[Закрыть] – проговорил отец, не выпуская руки Линды. – С каждым разом ты становишься все прекраснее.

Линда улыбнулась.

– Ах ты, шутник! – погрозила ему она.

Отец улыбнулся ей в ответ. Он был классным парнем, с которым можно ходить на свидания, даже если ты с ним развелась. Просто ему не удавалось поддерживать личные отношения. Выпустив наконец руку Линды, отец принялся щелкать пальцами, и все задвигали стульями, выстраивая их полукругом.

София остановилась возле меня. Я решила, что грохот передвигаемых стульев, не говоря уже об обычной шумной суете, сопровождавшей отца, заглушит наш разговор.

– Привет, – сказала я. – Попроси Крейга мне позвонить, хорошо?

Внезапно в комнате наступила мертвая тишина.

– Зачем? – ошеломленно спросила София.

– Вообще-то это не твое дело, но мне нужно поговорить с ним о Лиззи.

Я абсолютно уверена в том, что на ее лице промелькнуло выражение ревности. Мне это было приятно.

– Что… о Лиззи? – растерялась София. Я пожала плечами.

– Просто попроси его позвонить. Или не делай этого. – С этими словами я отвернулась от нее и увидела, что в это самое мгновение Прешес подбежала к отцу. Резко притормозив, она остановилась, села и протянула ему лапку. Отец не обратил на нее никакого внимания. Прешес встала и подпрыгнула. Потом еще раз. Наконец она принялась прыгать, как заведенная. Прыгуньей Прешес была изумительной – ей удавалось подбрасывать свое крохотное тельце на высоту отцовских глаз, а ведь в нем было шесть футов.

– Собака? – спросил он. – В моем салоне?

– Вовсе нет, – ответила я.

– Неплохо, – проворчал отец всего лишь с намеком на ту усмешку, которую мы называли улыбкой Моны Лизы. В следующий прыжок Прешес вложила все свои силенки, и отец поймал ее в воздухе, прежде чем она стала приземляться. Отведя ее подальше, он прочел надпись на футболке: «Карма – проклятие». – Действительно неплохо, черт возьми, – повторил отец.

Закинув голову, Прешес заглянула ему в глаза. Отец протянул собаку мне.

– Тебе давно пора было обзавестись компаньоном, – заявил отец. – Между прочим, выглядит она куда лучше того борзого прохвоста, за которым ты была замужем.

– Да будет тебе, Лаки, – остановила его мать Софии Линда.

Открыв дверь в коридор, соединяющий салон с его домом, отец принес оттуда что-то, накрытое простыней. Вернувшись к нам, он дождался, чтобы мы все посмотрели на него. Потом подождал еще немного, выдерживая напряженную драматическую паузу. А затем театральным жестом сорвал простыню с невидимого до этого мгновения предмета. В руке у отца оказалась вывеска. Мы прочли: «Лучшая маленькая парикмахерская в Маршберри».

Все только охнули.

– Па-а-па, – протянула Анджела, – верни это на место.

Отец усмехнулся.

– Что еще, по-вашему, я мог сделать? Это же недостоверная реклама! Всем известно, что в этом городе лучшие парикмахерские – мои!

– Что ж, одну-то голову здесь нам обработать необходимо, это точно, – едва слышно произнесла я.

– Говори за себя, – оборвала меня София.

После этого наступила необычная тишина. Марио решил этим воспользоваться и высказать свое мнение.

– Папа, – сказал он, – ты не должен был брать вывеску.

– Но я ее взял, сынок. Хорошо, что они еще не успели прибить ее гвоздями. – Отец осторожно прикоснулся к своей голове, словно желая убедиться, что его волосы все еще на месте. – Не беспокойтесь, они ее не хватятся. Я поставил на ее место знак «Не парковаться!».

Теперь с места вскочил Тодд.

– Отдайте мне знак, Лаки, – сказал он. – Нам ни к чему судебное разбирательство.

– Это они должны опасаться судебного разбирательства, – уверенно проговорил папа. – И если они считают, что могут сбить меня с толку и вынудить продать мой салон, то очень ошибаются! Я-то знаю, кто назвал мое имя этим барракудам из агентства по недвижимости.

– И сколько они предлагают? – спросила я.

– Тебя это не касается, Анджела, – ответил отец.

– Белла, – поправила я его.

– Не все в этом мире оценивается деньгами, – заявил отец запальчиво.

Тодд протянул руку.

– Отдайте мне вывеску, Лаки, – попросил он.

Пожав плечами, отец отдал ему вывеску, и Тодд тут же вышел с нею из салона.

– Ну ладно, а теперь все успокойтесь, – призвал нас к порядку отец, хотя, на мой взгляд, это именно он устраивал шум и суету. – У нас с этим заведением через дорогу возникнет серьезное состязание. Вам всем придется одеваться получше, особенно мальчикам, если вы понимаете, куда я клоню. – Он сделал несколько кокетливых шагов в своих кожаных штанах, а затем совершил выразительный поворот назад.

Это было уже чересчур. Марио вскочил.

– Папа, – сказал он, – собрание закончено. И теперь настала очередь нашего вторжения.

Мы с Анджелой усадили отца на стул и приобняли его, тем самым прижав к сиденью. Тыолия направилась за детьми в детскую зону.

– Mama mia! – завопил отец по-итальянски. – Уф! – добавил он, когда Тодд, вернувшись, запер дверь салона.

– Что здесь, черт возьми, происходит? – наконец заговорил отец по-английски, утомившись выражаться по-итальянски.

– Папа, – сказала Анджела, – мы хотим, чтобы ты нас выслушал, о'кей?

– Да вы все с ума посходили, – заявил отец. Дети Тьюли смотрели на него во все глаза. Каждый из них держал в руках листок бумаги. – Включая и этих троих сопляков, – проворчал он, повернувшись к ним.

У нас был разработан сценарий, поэтому мы знали, что именно этим «троим соплякам» надлежит начать, чтобы смягчить отца.

– Nonno[14]14
  Дедушка (ит.).


[Закрыть] просто дурачится, – вымолвила Тыолия. Стоит ли говорить, что папа настоял на том, чтобы внуки называли его дедушкой по-итальянски.

– Ну а теперь начинайте, – обратилась Тыолия к детям.

Мак, Мэгги и Майлз выступили вперед. Читать умел только Мак, но и двое остальных развернули свои листки с таким видом, будто они тоже собирались читать.

– Nonno, – начал Мак, – мы тебя очень любим. Но мы считаем, что твои волосы очень смешные. Пожалуйста, состриги их.

Мэгги взмахнула непонятным рисунком.

– Nonno, – сказала она, – вот таким красивым ты будешь, когда подстрижешься.

Майлз захихикал и заковылял со своим листочком к матери.

Вики, наша любимая девушка с пороком развития из организации «Путь к ответственности», тоже осталась в салоне для нашего «волосяного вторжения». Ее наставница выглянула из-за своего журнала, но Вики она была ненужна.

– Просто произнеси это громко, – сказала сама себе Вики. – Говори! – Она развернула смятый листок. – Стрижку делать вовсе не больно, – провозгласила Вики. – Вам даже не понадобится лейкопластырь. – Засмеявшись, она села.

Анджела крепче вцепилась в отца, когда я его отпустила, чтобы достать из кармана свой листок. До этого вся наша затея казалась мне немного нелепой и смешной, но сейчас меня охватили противоречивые чувства.

– Во втором классе, – начала я, – мы стали прятать твой спрей «Мгновенно скрывает вашу лысину». Позже мы пытались заменить твой шампунь лосьоном «Найр», удаляющим волосы. Это не значит, что мы тебя не любили или не считали привлекательным. Это означает лишь то, что когда ты входишь в комнату, люди обращают внимание в первую очередь на твои волосы. Поэтому мы решили, что пришла пора тебе с ними расстаться.

Только подумай, какую свободу ты обретешь, избавившись от них.

– Легко тебе говорить, – вздохнул папа. – С твоей головы ведь никто не хочет срезать ни волосинки. К тому же неплохо вспомнить про этого парня Самсона. Кстати, он был родом из Италии, если ты не знаешь.

– Вовсе он не из Италии, – возразила я. – Самсон был из Израиля.

Мой отец никогда не оставлял попыток убеждать окружающих, будто все на свете появилось в Италии.

– Ну что ж, зато итальянцем был тот парень, который написал его портрет, – не унимался папа.

Перед моим внутренним взором встала картина, виденная мною давным-давно на занятиях по истории искусств.

– Погоди, – сказала я. – В этом ты прав. У Гуерчино есть чудесный рисунок коричневой тушью. На нем Самсон указывает на свою лысину.

– У меня не видно лысины, когда я ее прикрываю, – заметил отец. – В этом-то все дело.

– Можем мы остановиться на этом? – спросил Тодд. Но Марио уже успел вынуть из кармана свой листок.