Текст книги "Исторический сборник «Память». Исследования и материалы"

Антон Свешников
Исторический сборник «Память»: История и контексты

В современной литературе, посвященной советскому диссидентству, исторический сборник «Память»[108]108
  См.: Память. Исторический сборник. Вып. 1. М., 1976 – New York: Khronika-Press, 1978; Память. Исторический сборник. Вып. 2. М., 1977 – Париж: YMCA-Press, 1979; Память. Исторический сборник. Вып. 3. М., 1978 – Париж: YMCA-Press, 1980; Память. Исторический сборник. Вып. 4. М., 1979 – Париж: YMCA-Press, 1981; Память. Исторический сборник. Вып. 5. М., 1981 – Париж: La Press Libre, 1982.


[Закрыть] занимает особое место и традиционно упоминается как важная веха в его истории. Однако нет ни одного научного исследования, посвященного изучению самого этого сборника. Степень изученности «Памяти» сводится либо к кратким упоминаниям в работах общего и справочного характера[109]109
  См.: Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР. 1950 – 1980-е / Общ. ред. В.В. Игрунов. Сост. М. Барбакадзе // После 1973 года. М., 2005. Т. 3. С. 271; Самиздат Ленинграда. 1950 – 1980-е. Литературная энциклопедия / В.Э. Долинин, Б.И. Иванов, Б.В. Останин, Д.Я. Северюхин (ред.). М.: НЛО, 2003; Вессье С. За вашу и нашу свободу. Диссидентское движение в России. М.: НЛО, 2015. С. 511 – 512; N. P[erlina]. Pamyat’ […] // Handbook of Russian Literature / V. Terras (ed.) Yale University Press, 1985. P. 328 – 329.


[Закрыть] (например, в работе Л. Алексеевой[110]110
  См.: Алексеева Л. История инакомыслия в СССР. Новейший период. Москва; Вильнюс: Весть, 1992. С. 264 – 265.


[Закрыть] дается краткая характеристика издания с опорой на редакционное предисловие к первому выпуску), либо к немногочисленным изданиям мемориального характера (см. статьи Л. Богораз[111]111
  См. также: Богораз Л.И. Сны памяти. Харьков: Права людини, 2009.


[Закрыть], М. Яновского и Т. Буковской в специальном приложении к журналу «Другой гид», посвященном С.В. Дедюлину[112]112
  См.: Богораз Л.И. Об историческом сборнике «Память». Из книги воспоминаний «Сны памяти» //Другой гид. Приложение: Декабрьский сбор друзей. № 12 (декабрь 2010). С. 156 – 159; Яновский М. Малоизвестная статья Ларисы Богораз // Там же. С. 146 – 151; Дедюлин С.В. Из рукописи книги «Помнить и вспомнить» // Там же. С. 147, 151, 157, 181.


[Закрыть]; интервью А.Б. Рогинского[113]113
  Из интервью Арсения Рогинского польскому журналу «Карта» (1996) // hro.org.node/5665.


[Закрыть]; статьи С.В. Дедюлина[114]114
  Дедюлин С.В. «Там был город…». «Северная почта»: из воспоминаний о реальном сотрудничестве редакции с поэтами и критиками // «Вторая культура». Неофициальная поэзия Ленинграда в 1970 – 1980-е годы. Материалы международной конференции / Сост. и научн. ред. Ж. – Ф. Жаккар, В. Фридли, Й. Хельт. СПб.: ООО «Росток», 2013. С. 94 – 108; Он же. «Тебя здесь нет…» О «Северной почте» из дали дней // Русско-французский разговорник. Сборник в честь В.В. Мильчиной. НЛО, 2014.


[Закрыть]; воспоминания Б. Равдина, Е. Русаковой, Л. Горнштейн, Т. Притыкиной в посвященном Ф.Ф. Перченку мемориальном сборнике[115]115
  См.: Воскреси – свое дожить хочу. Наша книга о Феликсе. СПб., 2001. С. 234 – 259.


[Закрыть]; воспоминания В. Аллоя[116]116
  См.: Аллой В. Записки аутсайдера // Минувшее. СПб.: Феникс-Atheniem, 1997. Вып. 21. С. 104 – 154; 1997. Вып. 22. С. 112 – 161; 1998. Вып. 23. С. 159 – 203.


[Закрыть]; предисловия в мемориальных сборниках, посвященных памяти Ф.Ф. Перченка и А.И. Добкина[117]117
  Im memoriam. Исторический сборник памяти Ф.Ф. Перченка. М.; СПб.: Феникс-Atheneum, 1999; Im memoriam. Исторический сборник памяти А.И. Добкина. СПб.; Париж: Феникс-Atheneum, 2000.


[Закрыть]; интервью А.Ю. Даниэля Г. Мореву[118]118
  Александр Даниэль. «Без диссидентов политика стала мелкой, как лужа». Диссидентство как исторический феномен глазами одного из участников и исследователя // Морев Г. Диссиденты. Двадцать разговоров. М: АСТ, 2017. С. 373 – 390.


[Закрыть]). Авторы многих общих работ по истории советского диссидентства в силу различных причин о «Памяти»[119]119
  См., например: Woll J. Soviet dissident literature: a critical guide. Boston, 1983; Shatz M.S. Soviet dissent in historical perspective. Cambridge, 1980; Schtromas A. Dissent and Political change in the Soviet Union // The Soviet Policy in the Modern Era. New York, 1984. P. 717 – 747; Rubinstein J. Soviet Dissent: Their Struggle for Human Rights. Boston, 1985; Безбородов А.Б., Мейер М.М., Пивовар Е.И. Материалы по истории диссидентского и правозащитного движения в СССР 1950 – 1980-х годов. М., 1994; Данилов А.А. История инакомыслия в России. Советский период. 1917 – 1991. Уфа, 1995; Безбородов А.Б. Феномен академического диссидентства в СССР. М., 1998; Шубин А.В. Диссиденты, неформалы и свобода в СССР. М., 2008; Королева Л.А., Королев А.А. Диссидентство в СССР: Историко-правовые аспекты (1950 – 1980). М., 2013. Общие обзоры историографии истории советского диссидентства см.: Безбородов А.Б. Историография истории диссидентского движения в СССР 50 – 80-х гг. // Советская историография. М., 1996. С. 401 – 428; Романкина И.А. Типология диссидентского движения в СССР (1950 – 1980-е гг.) М., 2010. С. 6 – 31; Заславская О.В. Самиздат и тамиздат как культурно-коммуникационный феномен позднего социализма в странах Восточной Европы (1960 – 1980). Автореф. дис…. к.и.н. М., 2014.


[Закрыть] даже не упоминают. Информация, содержащаяся в мемориальных изданиях, довольно фрагментарна и противоречива. К попыткам реконструировать историю сборника «Память» можно, пожалуй, отнести главу в работе итальянского историка Марии Ферретти[120]120
  Ferretti M. La memoria mutilata: La Russia ricorda. Milano: Corbaccio, 1993. S. 81 – 85.


[Закрыть], статью Барбары Мартин[121]121
  Martin В. History as Dissent. Independent Historians in the late Soviet era and in post-Soviet Russia: from «Pamiat’» to «Memorial» / B. Dorfman (ed.) // Dissent Refracted. Frankfurt-am-Main: Peter Lang, 2015.


[Закрыть] и несколько выпусков малотиражных изданий «Библиограф» и «Малый библиограф», подготовленных в последнее время С. Дедюлиным[122]122
  Исторический сборник «Память» // Библиограф. Вып. 1 / Сост. С.Д. Париж: Издание Ассоциации «Русский институт в Париже», 2000. Вопреки указанной на титульном листе дате издание на самом деле было опубликовано в 2014 году. См. также: Тексты, доклады и дискуссия на двух круглых столах в Париже и Одессе (19.09.2015; 10.10.2015). К 40-летию создания исторических сборников «Память». Часть I: тексты и дискуссия / Сост. С.Д. // Малый библиограф. Вып. 10. Париж, 2015.


[Закрыть]. Таким образом, следует констатировать: до сего дня общепринятой истории «Памяти» не существовало. Более того, поскольку большинство статей в сборнике выходили под псевдонимами, не были определены ни круг авторов, ни авторство конкретных статей[123]123
  Единственную попытку раскрыть псевдонимы, анонимы и криптонимы см.: Материалы к указателю имен и псевдонимов авторов и публикаторов // Исторический сборник… С. 28 – 32.


[Закрыть], ни источники опубликованных воспоминаний и архивных материалов. Не были определены также методы и принципы поиска авторов и подбора материалов для публикации, механизм редакционной работы. Наконец, не существовало ответа на вопрос: как и почему появился неофициальный исторический сборник? Эти лакуны и должно восполнить настоящее исследование.

Основными источниками при проведении исследования послужили материалы самого сборника «Память»; опубликованные статьи и воспоминания авторов круга «Памяти»; архивные материалы, хранящиеся в первую очередь в архиве Института восточноевропейских исследований при Бременском университете (переписка, черновики, редакционные портфели); а также проведенные в 2013 – 2015 годах и собранные нами интервью с рядом редакторов и авторов «Памяти»: А.Ю. Даниэлем, С.В. Дедюлиным, В.Н. Сажиным, А.Б. Рогинским, А.С. Коротаевым и Д.И. Зубаревым.

Создатели

Идея издавать неофициальный исторический сборник возникла в Ленинграде, у небольшой группы довольно молодых людей, связанных приятельскими отношениями. Они были разными по характеру и темпераменту, образованию и месту работы, но имели общие интересы. Если говорить точнее, дело происходило так.

В 1967 году студент филологического факультета Ленинградского педагогического института Валерий Сажин[124]124
  См.: Самиздат Ленинграда… С. 170 – 171.


[Закрыть] побывал в Тарту на научной конференции, где познакомился с местными студентами-филологами, учениками Лотмана – Габриэлем Суперфином[125]125
  О нем см.: Тименчик Р.Д. Супер // Звезда. 2008. № 9; Зубарев Д.И. Габриэль Гаврилович Суперфин // НЛО. 2004. № 68. С. 385 – 387; Габриэлиада. К 65-летию Г.Г. Суперфина // www.ruthenia.ru / document/ 545574 html.


[Закрыть] и Арсением Рогинским[126]126
  См.: Самиздат Ленинграда… С. 316 – 318.


[Закрыть]. По словам Сажина, они произвели на него большое впечатление уверенностью и обстоятельностью суждений[127]127
  «…эти ребята казались мне настоящими филологами, образованными, многознающими. У них тут Лотман, уже тогда знаменитый, и такое впечатление, что я попал в высший свет, не имея на то никаких оснований. У меня был какой-то пиетет перед ними…» (Это интервью с В.Н. Сажиным, как и остальные интервью с членами редакционной коллегии «Памяти», публикуется в настоящем издании, см. с. 230.)


[Закрыть]. После переезда Рогинского по окончании университета в Ленинград, родной город его родителей, их отношения с Сажиным возобновились. Одно время, правда недолгое, они вместе трудились в Публичной библиотеке: Сажин в отделе рукописей, Рогинский – в библиографическом отделе[128]128
  См. Интервью А.Б. Рогинского в настоящем издании (с. 286).


[Закрыть]. Затем, в начале 1970-х, с Рогинским, который работал тогда школьным учителем, и с Сажиным знакомится студент химфака университета Сергей Дедюлин[129]129
  Самиздат Ленинграда… С. 170 – 171.


[Закрыть]. Дедюлин еще в школьные годы интересовался поэзией, начал самостоятельно (в качестве увлечения) составлять библиографию стихов, посвященных А.А. Ахматовой, и материалов о ней. В ходе этой работы он вышел на жену Арсения Рогинского, сотрудницу Всесоюзного музея А.С. Пушкина на Мойке Наталью Андреевну (урожденную Фрумкину), а затем познакомился с самим Рогинским. Тот порекомендовал Дедюлину сотрудника отдела рукописей Публичной библиотеки Сажина. Дедюлин, в свою очередь (при обсуждении будущего исторического сборника осенью 1975 года[130]130
  См. Интервью С.В. Дедюлина в настоящем издании (с. 212).


[Закрыть]), свел Рогинского со своим давним приятелем, учившимся тоже на химфаке, но курсом старше, – Александром Добкиным[131]131
  Самиздат Ленинграда… С. 173 – 174.


[Закрыть]. Добкин, как и Дедюлин, интересовался поэзией, и в студенческие годы они даже издавали совместно рукописный журнал «ЛОБ»[132]132
  См.: Паризи В. На пороге неподцензурного слова. Паратекст самиздата на примере машинописного журнала «ЛОБ» // Записки о самиздате. Альманах. М., 2013. Вып. 1. С. 57 – 71; Самиздат Ленинграда… С. 283.


[Закрыть]. Когда началась работа над «Памятью», Дедюлин познакомил Рогинского еще с одним человеком, чуть более старшего возраста (1931 г.р.) – Феликсом Перченком[133]133
  О нем см.: Воскреси – свое дожить хочу…


[Закрыть]. (Сам Дедюлин знал Перченка опять-таки через его жену, Ирину Залмановну, преподавателя литературы[134]134
  Интервью С.В. Дедюлина (с. 213 – 214).


[Закрыть].) Перченок на тот момент работал школьным учителем и собирал дома неформальный кружок, где обсуждались и «политические вопросы»[135]135
  Там же. С. 213.


[Закрыть].

Итак, сложился некий круг друзей. Почему же, говоря протокольным языком, он стал антисоветским? Как сказал в интервью В.Н. Сажин, у каждого был свой путь. Понятнее всего жизненная траектория Рогинского[136]136
  См. подробнее в Интервью А.Б. Рогинского. С. 285 – 286.


[Закрыть]. Он родился в семье репрессированных, в месте поселения отца, который позднее, в 1951 году, погиб в заключении. Его ближайший студенческий друг в Тарту – Габриэль Суперфин, благодаря которому Рогинский познакомился с известными представителями диссидентского движения, в частности с Натальей Горбаневской[137]137
  О ней см.: Казак В. Лексикон русской литературы XX века. М.: РИК «Культура», 1996; Улицкая Л.Е. Поэтка. Книга о памяти. Наталья Горбаневская. М.: АСТ, 2014.


[Закрыть], читал «Хронику текущих событий» (Г. Суперфин позднее принимал участие в ее составлении). Остальные будущие создатели «Памяти» пришли к подобным же взглядам несколько иными путями. У них в первую очередь было ощущение, что давление сверху не дает возможности «естественно, спокойно, скромно жить»[138]138
  Интервью С.В. Дедюлина. С. 200.


[Закрыть]. В частности, Дедюлин столкнулся с этим при работе над ахматовскими сюжетами[139]139
  Как сказал С.В. Дедюлин в интервью, «идея “Памяти” появилась в процессе жизни».


[Закрыть]. «Нам было интересно тут… только советская власть нам мешала»[140]140
  Письмо С.В. Дедюлина автору.


[Закрыть]. Политическая цензура, скорее внутренняя, мешала нормальной библиографической работе. И отсюда вполне естественен переход к составлению каталога участников самиздата и авторов «протестных писем». Появляется интерес к самиздату как таковому, в том числе под влиянием Рогинского. Вообще, Рогинский – энергичный темпераментный, уверенный, «харизматичный» – явно был лидером этого небольшого сообщества[141]141
  «…на протяжении почти двадцати лет (на протяжении пятнадцати лет точно) я сознавал себя рядовым, а Сеню Рогинского – генералом. Мне это жить не мешало» (Интервью В.Н. Сажина). «Арсений… и прекрасный рассказчик, и вообще компанейский человек. Любивший и умевший, сидя за бутылкой, потрепаться, причем очень интересно потрепаться. Господи, совершенно изумительный был рассказчик!» (Интервью А.С. Коратаева). «…очень одаренный человек, златоуст, желанный завсегдатай многих дружеских компаний и научных отделов в музеях и институтах» (Интервью С.В. Дедюлина).


[Закрыть]. При его поддержке Дедюлин начинает собирать архив самиздата и составлять биобиблиографический словарь участников правозащитного общественного движения[142]142
  См.: Интервью А.Б. Рогинского (с. 289 – 290) и Интервью С.В. Дедюлина (с. 205 – 208).


[Закрыть].

Идея создания самиздатского научного сборника (может быть, даже нескольких сборников) возникла летом 1974 года. По воспоминаниям С.В. Дедюлина, «первым импульсом стало ошеломление и возмущение от известия об аресте и высылке из страны Александра Солженицына[143]143
  13 февраля 1974 г.


[Закрыть]: в этот вечер я лежал с температурой дома, Саша Добкин пришел меня навестить и обменяться впечатлениями – Воробьевых гор нам для исторической клятвы не понадобилось! Сразу стало ясно, что период “учебы” – познавательного потребительского чтения Самиздата закончен: пора переходить к собственному реальному ответственному делу»[144]144
  Дедюлин С.В. Из рукописи книги «Помнить и вспомнить».


[Закрыть]. Чуть больше года длился «инкубационный период», в результате которого определился более или менее конкретный план действий. В этой ситуации значимыми оказались два события, катализировавших развитие идеи сборника. Во-первых, весной 1975 года был прочитан солженицынский «Архипелаг ГУЛАГ»[145]145
  «Это была главная книга» – единодушно свидетельствуют все инициаторы «Памяти». Позже, в официальном адресе «Мемориала» в связи с кончиной А.И. Солженицына, подписанном некоторыми бывшими авторами «Памяти» (А.Б. Рогинским, Д.И. Зубаревым, А.В. Коротаевым, А.Ю. Даниэлем), будет сказано: «В этом, по определению автора, “Опыте художественного исследования” ему удалось совместить два разделенных ранее потока памяти о государственном терроре: непосредственный личный опыт свидетелей и жертв крупнейшей национальной катастрофы столетия и попытки критического осмысления известных и вновь открывшихся исторических фактов. Основным итогом этой работы стало даже не столько новое знание о терроре, сколько обретение целостности исторического понимания. По существу, “Архипелаг ГУЛАГ” – это титаническая попытка создать новое историческое сознание, альтернативное лживой, полной умолчаний и фальсификаций официальной версии советской истории. ‹…› С “Архипелага ГУЛАГ” начинается новый этап в осмыслении отечественной истории XX века. Необходимость работы с прошлым во имя будущего стала очевидной для многих людей» (От Общества «Мемориал». Скончался Александр Солженицын // Другой гид. Хроника культуры. Париж; СПб., 2008. № 8. С. II).


[Закрыть]; во-вторых, в мае того же года появилось открытое письмо председателю КГБ СССР Ю.В. Андропову от известной тогда читателям самиздата правозащитницы Л.И. Богораз[146]146
  См.: Богораз Л.И. Сны памяти. Харьков, 2009. О ней см.: Вессье С. За вашу и нашу свободу. С. 458 – 459.


[Закрыть] (на тот момент будущие издатели «Памяти» лично знакомы с ней не были). В своем письме Богораз заявляла, помимо прочего, о том, что намерена заняться сбором исторических сведений о сталинских репрессиях, поскольку не надеется, что КГБ откроет свои архивы. Впрочем, как вспоминает сама Лариса Иосифовна, «вначале это была всего лишь декларация; я еще не знала, как ее реализовать, но была действительно готова это сделать, если бы придумала как»[147]147
  Богораз Л.И. Сны… С. 211.


[Закрыть].

В августе 1975 года на даче в Усть-Нарве Дедюлин и Сажин обсуждают примерный план будущего независимого научного гуманитарного сборника[148]148
  Дедюлин С.В. Из рукописи…


[Закрыть]. В итоге по форме и содержанию «получилось что-то вроде хороших “ученых записок” какого-нибудь университета»[149]149
  По воспоминаниям К.М. Поповского, Дедюлин с ним также обсуждал этот проект (Письмо К.М. Поповского автору от 14.10.2014).


[Закрыть]. В сентябре Дедюлин обращается к А. Рогинскому – как к человеку, имеющему опыт подобной работы: «…давай соберемся и начнем делать вместе»[150]150
  Интервью С.В. Дедюлина.


[Закрыть]. Рогинский взял паузу.

Уже на этом этапе фактически сформировалась инициативная группа: Арсений Рогинский (р. 1946), Валерий Сажин (р. 1946), Сергей Дедюлин (р. 1950), Александр Добкин (1950 – 1998). В сентябре 1975 года А.Б. Рогинский заявил друзьям о согласии начать работу над сборником[151]151
  Там же.


[Закрыть].

Здесь следует отметить две особенности, присущие этой группе. Во-первых, все ее участники были люди молодые (Добкину и Дедюлину по 25 лет, Сажин и Рогинский старше на четыре года), и, соответственно, имел место некий юношеский порыв; во-вторых, при том что сборник должен был стать историческим, среди инициаторов издания не было ни одного профессионального историка. Александр Добкин, окончив химфак ЛГУ, работал (с 1974 г.) в НИИ биологии ЛГУ. Сергей Дедюлин, также проработавший год в НИИ, преподавал химию в 148-й вечерней школе. Подключившийся позднее Феликс Перченок (1931 – 1993) окончил филфак Ленинградского и (позднее, заочно) геофак Сыктывкарского пединститутов, работал учителем в нескольких средних школах Ленинграда (преподавал географию, литературу и русский язык). Валерий Сажин окончил филологический факультет Ленинградского пединститута и с 1968 года работал в отделе рукописей Публичной библиотеки, куда попал, по собственным словам, «достаточно случайно»[152]152
  Сажин В.Н. Азарт: к истории сохранения и изучения архивов в 1970 – 1980-е годы // Тыняновский сборник. Вып. 10 (Шестые – седьмые – восьмые Тыняновские чтения). М., 1998. С. 889 – 894.


[Закрыть]. Пожалуй, только Арсений Рогинский по своему профессиональному образованию был подготовлен к подобного рода деятельности. Он в 1968 году окончил историко-филологический факультет Тартуского университета, где на кафедре истории русской литературы под руководством Ю.М. Лотмана изучал историю декабристского движения[153]153
  «Когда я приехал, Ю[рий] М[ихайлович] был совсем молодой, сорокалетний. До сих пор больше всего люблю его статьи того времени, про конец XVIII – начало XIX века. Я в его семинаре занимался именно этим периодом, писал курсовые работы, потом диплом. Важно, что Ю[рий] М[ихайлович], сам очень любивший архивную работу, и нас к ней приохотил. Еще одно: Юрий Михайлович все время обращал наше внимание не только на центральные фигуры эпохи, но и на разных небольших писателей второго-третьего ряда. С его подачи я с самого начала стал заниматься историей декабристского движения и литераторами-декабристами, но не главными, а второстепенными. И для этого мне приходилось ездить все время в архивы в Ленинград и в Москву, искать какие-то осколки сведений о людях начала XIX века, о которых почти ничего не сохранилось. Наверное, это и была школа: поиски мелкого факта, внимание к деталям, на первый взгляд малозначащим, внимание к судьбам “обычных” людей – и складывание из всего этого каких-то конструкций. Самое главное, конечно, – это лекции Ю[рия] М[ихайловича], разговоры с ним, и в университете и дома у него. Ведь Тарту город маленький, студенты и преподаватели были друг с другом довольно близки. Все это как-то формировало нас, его студентов, и меня в том числе» (Интервью А.Б. Рогинского).


[Закрыть]. Вместе с Г.Г. Суперфином Рогинский был редактором сборников тезисов проводимых в Тарту студенческих конференций[154]154
  См.: Русская и славянская филология. Сборник материалов XXII научной студенческой конференции / Под ред. А.Б. Рогинского, Г.Г. Суперфина. Тарту, 1967.


[Закрыть]. В середине 1970-х он уже выступил автором нескольких научных публикаций, посвященных истории российского освободительного движения (декабристам, народникам и т. д.). Пытался прикрепиться в качестве соискателя к кафедре отечественной истории Саратовского университета[155]155
  См.: Интервью А.Б. Рогинского.


[Закрыть]. Позднее, к началу работы над «Памятью», преподавал литературу в 148-й ленинградской вечерней школе для взрослых, пытаясь совмещать это с научной работой[156]156
  «Я ведь с первого курса ходил в архивы. И меня там знали, привыкли ко мне. Человек, который “уколот” архивом, из архива никогда не уходит – до тех пор, пока есть возможность заниматься» (Там же).


[Закрыть] (по его собственным словам, работу в школе удобно совмещать с занятиями в архивах и библиотеках[157]157
  «Это очень хорошо сочетается. Ведь школа дает более длительные летние отпуска, а вдобавок можно так организовать расписание, чтобы иметь свободные дни посреди недели. То есть школа – это не служба с утра до вечера. Школа меня не пугала – мать и сестра были учителями, так что это вроде семейной профессии» (Там же).


[Закрыть]). Кроме того, как было сказано выше, Рогинский имел связи с определенными диссидентскими группами, еще в конце 1960-х читал «Хронику текущих событий», был лично знаком с Натальей Горбаневской. В 1930-х годах был репрессирован отец Рогинского[158]158
  См.: Ferretti M. La memoria mutilata: La Russia ricorda. C. 83.


[Закрыть], а в 1973-м КГБ арестовал его близкого друга Г.Г. Суперфина[159]159
  «Арест Гарика летом 1973 года стал импульсом к действию – мы начали с друзьями собирать документы самиздата с мыслью о создании архива диссидентского движения» (Из интервью Арсения Рогинского польскому журналу «Карта»…).


[Закрыть]. Учитывая эти обстоятельства, а также личные качества А.Б. Рогинского, кажется совершенно естественным, что именно он стал фактическим лидером инициативной группы.

Понятно, что независимый научный сборник и протестное диссидентское издание частично пересекались – в плане содержания, стиля и целевой аудитории. Кроме того, участие в диссидентском движении означало уже прямой конфликт с советской властью, поскольку рассматривалось ею как преступление, противозаконная деятельность. Но крепнувшая связь инициаторов сборника с диссидентским движением вела их именно по этому пути. В октябре – ноябре 1975 года в Ленинград приезжала Н.Е. Горбаневская; она встретилась там с А.Б. Рогинским и через него с С.В. Дедюлиным, и ее заинтересовал составляемый последним рукописный биобиблиографический словарь участников правозащитного движения[160]160
  Интервью С.В. Дедюлина. С. 208.


[Закрыть].

В то же время в рамках самого диссидентского движения и самиздата начал формироваться интерес к истории. Потребность «открыть подлинную правду» вела к попыткам создать новую – альтернативную советской официальной – историографию, заполнить такие белые пятна, как репрессии, ГУЛАГ, культ личности и т. д. В самиздате ходили многочисленные копии воспоминаний узников советских тюрем и лагерей («Крутой маршрут» Е. Гинзбург, «Мои показания» А.Т. Марченко), переводы работ зарубежных историков и политологов («Большой террор» Р. Конквеста). Деятели диссидентского движения пишут также распространяемые в самиздате работы, связанные с историей[161]161
  Общий анализ этой тенденции см.: Slusser R.M. History and the Democratic Opposition // Dissent in the USSR. Politics, Ideology and People. Baltimore; London, 1975. P. 329 – 353.


[Закрыть]: наряду с А.И. Солженицыным можно назвать Р.А. Медведева, Ж.А. Медведева, П.Г. Григоренко, Р.И. Пименова, Е.А. Гнедина[162]162
  См.: Martin B. History as Dissent. Independent Historians in the late Soviet era and in post-Soviet Russia: from «Pamiat’» to «Memorial» / B. Dorfman (ed.) // Dissent Refracted. Frankfurt-am-Main: Peter Lang, 2016. P. 51 – 76; а также статью Б. Мартин в настоящем издании.


[Закрыть] (двое последних затем будут непосредственно связаны с «Памятью»). Таким образом, тесный круг, в котором родилась идея сборника, начал постепенно расширяться.

Январская встреча 1976 года

Поскольку планы ленинградской группы в какой-то степени совпадали с намерениями, заявленными в открытом письме Л.И. Богораз, решено было (Рогинским, но при общем согласии) установить с ней связь[163]163
  См.: Интервью С.В. Дедюлина. С. 219.


[Закрыть]. Для этого в ноябре 1975 года (на школьных каникулах) в Москву отправился Сергей Дедюлин. Адреса Л.И. Богораз у друзей не было, и ее пришлось искать через Н.Е. Горбаневскую. Та отправила Дедюлина к Екатерине Великановой, где якобы можно было найти сына Богораз – А.Ю. Даниэля[164]164
  О нем см.: Вессье С. За вашу и нашу свободу. С. 465.


[Закрыть], шапочно знакомого с Рогинским с 1968 года[165]165
  См.: Интервью А.Ю. Даниэля. С. 329 – 330; Интервью А.Б. Рогинского. С. 291.


[Закрыть]. К счастью, Л.И. Богораз тоже оказалась там[166]166
  «С этим связан один из самых трогательно-забавных эпизодов молниеносно начавшейся нашей общей дружбы. Практически с вокзала придя в один из писательских домов “на Аэропорте”, я застал там Наташу у ее близкой подруги Н. Червинской за утренним кофе, и она посоветовала искать Л[арису] И[осифовну] через ее старшего сына Саню Даниэля, а где найти его – должна наверняка знать его бывшая жена Катя Великанова. По адресу последней – в Беляево, в дальние новостройки, на другом конце Москвы, я и отправился. С мороза, запорошенный снегом (может быть, оттого и запомнился Л.И. мой румянец…) я вторгся в прихожую Катиной квартиры и, извинившись, спросил, может ли она мне помочь разыскать Саню. Изюминка была в том, что Санины пятки в носках торчали из комнаты прямо перед моим носом (как выяснилось для меня позднее, после недельной авральной работы над составлением очередной “Хроники”), но я-то их не заметил и не мог бы еще “опознать”, а Катя, приняв меня за одного из горестных “ходоков”, принялась находчиво и резонно-заботливо сочинять, что не ведает, где, мол, сейчас Саня. Все это я понял через несколько минут, когда стал перечислять имена Наташи, Ларисы… – и тут из комнаты выскочили затаившиеся до того мига и сама просветленная Л.И., и ставшая так же сразу – как и сама Катя – нашей ближайшей приятельницей и во многом надежной опорой Наташа Кравченко, а главное – протирающий глаза, разбуженный шумом Саня. По-счастливому загадочная удача судьбы – все мы сразу обрели симпатии и доверие друг к другу, поняли важность и глубинность общих интересов и быстро договорились о дальнейших практических шагах» (Дедюлин С.В. Из рукописи книги «Помнить и вспомнить» // Другой гид. Приложение: Декабрьский сбор друзей. № 12 (декабрь 2010). С. 9 – 30).


[Закрыть]. Она вспоминала: «Ко мне зашел незнакомый мне молодой человек с румянцем во всю щеку и, сославшись на знакомство с Наташей Горбаневской, сказал: – Лариса Иосифовна, вот вы написали Андропову, что намерены сами собирать и публиковать материалы о репрессиях, о тайных страницах нашей истории. Вы действительно хотите этим заняться? – Да, конечно, насколько мне это удастся. – Я и мои друзья готовы заниматься этим делом вместе с вами»[167]167
  Богораз Л.И. Сны… С. 211.


[Закрыть]. Тогда же было принято решение встретиться в «расширенных составах», чтобы конкретно обсудить характер и направление дальнейшей работы[168]168
  А.Ю. Даниэль предлагает несколько иную версию этих событий (см.: Интервью А.Ю. Даниэля. С. 330 – 331.)


[Закрыть].

Встреча состоялась, по воспоминаниям А.Ю. Даниэля[169]169
  Интервью А.Ю. Даниэля. С. 330.


[Закрыть] и С.В. Дедюлина, в январе 1976 года на квартире одной из общих знакомых Е. Великановой в Москве. Присутствовали Л.И. Богораз, А.Ю. Даниэль, А.Б. Рогинский, С.В. Дедюлин, Е. Великанова, Н. Кравченко[170]170
  Интервью А.Ю. Даниэля… См. также: Дедюлин С.В. Из рукописи… С. 30.


[Закрыть]. В ходе беседы обнаружились три пересекающиеся, но различные тематические программы будущего издания. Л.И. Богораз виделся сборник, посвященный изучению сталинского террора, что-то вроде ретроспективной «Хроники текущих событий». С.В. Дедюлин (опираясь на разработанный им с В.Н. Сажиным проект) предлагал основной акцент сделать на освещении «неофициальных» сторон истории советской культуры, в первую очередь литературы. А.Б. Рогинский настаивал на более широком понимании «исторического сборника»[171]171
  Интервью А.Ю. Даниэля. С. 335 – 336.


[Закрыть]. В итоге приняли «синтетический» вариант Рогинского. Участники принципиально договорились о структуре сборника. Основное содержание должны были составить не публиковавшиеся ранее воспоминания и документы, подобные тем, что имели самиздатское хождение. Желательно было наличие исследовательских, выдержанных в академическом стиле материалов; да и при публикации «источников» предполагалось следовать академической традиции. А.Ю. Даниэль[172]172
  Интервью А.Ю. Даниэля. С. 336.


[Закрыть] предложил включить в издание раздел «Varia» – для публикации исторически правдоподобных, небольших по объему «баек». В первый номер вошло то, что было в загашнике: «такими текстами располагала любая более или менее приличная интеллигентская компания»[173]173
  Личное сообщение А.Ю. Даниэля.


[Закрыть]. Потенциальные авторы – это «круг друзей, знакомых и знакомые знакомых»[174]174
  Там же.


[Закрыть], связанных в первую очередь неформальными отношениями и «диссидентскими» интересами. Самим собравшимся фактически пришлось взять на себя функции неформальной редакционной коллегии. Каждый из них должен был с помощью личных связей подбирать авторов, а все полученные тексты передавать на коллективное прочтение и обсуждение. По воспоминаниям некоторых участников встречи (за исключением А.Ю. Даниэля), изначально сборник не планировался как периодическое издание.

Таким образом, в результате этой встречи произошло объединение «московской» и «ленинградской» групп, и к инициаторам добавились Л.И. Богораз и А.Ю. Даниэль. Н.Е. Горбаневская, выехавшая из СССР 15 декабря 1975 года, согласилась стать зарубежным представителем редакции. Сразу решили, что сборник, подготовленный в СССР, должен выходить в тамиздате, то есть в зарубежном издательстве, подобно поразившему авторов «Архипелагу ГУЛАГ». По словам Л.И. Богораз, именно ленинградская группа, представители которой были примерно ровесниками ее сына, взяла на себя роль «инструментального лидера», предложив четкое видение характера и структуры издания, механизма работы над ним. «У молодежи уже все было продумано. ‹…› С самых первых наших встреч я поняла, что их намерения гораздо серьезнее и глубже моих, а я в этом деле могу выполнять лишь черновую, подсобную роль. Не могу сказать, чтобы это не задевало моего самолюбия. Но я должна была внутренне примириться со своею скромною ролью в работе над сборником – и без особого насилия над собой примирилась с этим. Меня радовало уже то, что какая-то доля моего участия в работе над сборником тоже есть»[175]175
  Богораз Л.И. Сны… С. 211 – 212. Иной взгляд на роль Л.И. Богораз в организации работы над «Памятью» в: Дедюлин С.В. Из рукописи… С. 30.


[Закрыть].

Позднее к московской части редакции добавились А.С. Коротаев и Д.И. Зубарев, профессионально связанные с гуманитарной научной деятельностью[176]176
  Хотя по воспоминаниям некоторых мемуаристов, А.С. Коротаев принимал непосредственное участие в январской встрече 1976 года.


[Закрыть]. Первый приехал в Москву в 1973 году, окончив физфак Харьковского университета[177]177
  По его словам, естественнонаучное образование было попыткой сознательно уйти от идеологизации гуманитарного знания в СССР при сохранении гуманитарных интересов: «Если взять мою харьковскую компанию, университетскую, там почти все ребята были с гуманитарными интересами. Но идти в гуманитарные вузы – что изучать-то заставят? А потом придется историю преподавать, философию… Понятно, что надо искать себе применение, которое максимально отгораживает тебя от идеологической составляющей жизни. Значит, физика, математика. Но математика все-таки требовала специальной одаренности, а физика – почему бы любому способному молодому человеку физикой не заняться? И пошли мы в физики всей компанией – десятка два ребят» (Интервью А.С. Коротаева). Примерно так объясняет свой выбор химфака и С.В. Дедюлин.


[Закрыть], и работал в отделе науковедения ИНИОН; второй, выпускник испанского отделения филфака МГУ, был младшим научным сотрудником отдела информации Института Латинской Америки АН СССР. Коротаев, пасынок писателя-очеркиста В.Я. Канторовича и московский знакомый Дедюлина и Рогинского[178]178
  Знакомство Коротаева с Дедюлиным и Рогинским произошло благодаря побывавшему ранее в Ленинграде харьковчанину Марку Печерскому.


[Закрыть], был в какой-то мере связан с диссидентскими кругами[179]179
  «Но, конечно, с проблематикой я был знаком, причем с детских лет. Все мы, в общем, дети XX съезда. Все. Вот, скажем, моя история семейная: отчим провел в местах не столь отдаленных девятнадцать лет. Я с детства, начиная с пятьдесят шестого года приезжал из Харькова к матери в Москву; по вечерам собиралась компания – люди, которые вернулись живыми оттуда. Они рассказывали, а я сидел и слушал. Пепел Клааса, можно сказать, стучал в мое сердце. Знаете, детское, особенно острое ощущение несправедливости. Не осознанный идеологический протест, а именно острое детское ощущение… Вот этих людей – за что посадили, за что так мучили?!» (Интервью А.С. Коротаева). «…самиздатом я давно интересовался. Могло ли быть иначе? Я приезжал из Харькова в Москву, а моя мать и отчим жили в писательском доме, “в аэропорту”, как тогда говаривали… В друзьях был и Копелев с семейством, и так далее. Словом, особый аэропортовский круг, и по нему в большом количестве крутился самиздат» (Там же).


[Закрыть]. Именно он свел Дедюлина с Константином Поповским, также сыном известного писателя М.А. Поповского. После переезда Поповского в Ленинград Дедюлин, в свою очередь, познакомил его с Рогинским[180]180
  Письмо К.М. Поповского автору.


[Закрыть]. В личных беседах с Зубаревым в 1975 году Рогинский говорил о необходимости создать независимый исторический сборник, и Зубарев согласился в нем участвовать[181]181
  Интервью Д.И. Зубарева. С. 174


[Закрыть]. Именно Рогинский познакомил его со вторым томом «Архипелага ГУЛАГ». Он считал, что при всей значимости этой книги она недостаточно научна, и мечтал о настоящем научном издании по этой тематике. При этом было понятно, что легально подготовить и издать такой сборник в СССР невозможно[182]182
  Там же.


[Закрыть]. Зубарев непосредственно включился в работу уже со второго выпуска.

В целом сборник получил характер научного исторического издания и структурно ориентировался на официальные издания подобного рода (как, например, главный советский профессиональный журнал «Вопросы истории»). Почему? Во-первых, «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына открыл возможность нового взгляда на историю страны. Официальная историография, которую транслировали контролируемые властью каналы информации (учебники, музейные экспозиции, СМИ), стала восприниматься как «лживая», сознательно искаженная, идеологически ангажированная[183]183
  Об основных тенденциях развития «официальной» советской историографии этого времени см.: Markwick R.D. Rewriting History in Soviet Russia: The Politics of Revisionist Historiography, 1956 – 1974. Basingstoke: Palgrave, 2001.


[Закрыть]. С этой частью советской идеологической машины и собиралось непосредственно бороться запланированное издание, носящее явный протестный характер[184]184
  По воспоминаниям С.В. Дедюлина, «официальные занятия» на историческом факультете, которые он пытался посещать как «вольнослушатель» в студенческие годы, оказались «серыми» и «неинтересными» (см.: Саббатини М. К истории создания «Северной почты». О Викторе Кривулине (Интервью с Сергеем Дедюлиным) // Библиограф. Париж: Institut russe de Paris, 2004. № 2. С. 2).


[Закрыть]. В какой-то степени это был проект «независимой» гуманитаристики в противовес гуманитаристике «советской». «Например, Старцев[185]185
  Имеется в виду профессор ЛГПИ В.И. Старцев (1931 – 2000), крупный советский специалист по изучению истории Октябрьской революции.


[Закрыть] занимался Октябрьской революцией и, конечно, знал кучу материала, – говорит В.Н. Сажин. – Но к Старцеву никогда бы не пошли: он советский историк. ‹…› никому в голову бы не пришло к нему обратиться»[186]186
  Интервью В.Н. Сажина.


[Закрыть]. С другой стороны, речь шла не просто об актуализации недопустимой в официальной историографии 1970-х тематики (например, политических репрессий). Этот проект предполагал внедрение идеала добротной, т. е. дореволюционной позитивистской, скорее даже эрудитской фактографии. Эта версия истории должна была реконструировать «как оно было на самом деле». Отсюда вытекало и «возрождение академизма», в том числе и по форме: со сносками, комментариями и прочими атрибутами – без них «старорежимный» академизм невозможен.

«Архипелаг ГУЛАГ» стал «парадигмальным» не только с точки зрения содержания, но и с точки зрения оформления. «Это было уже как тройная революция: не какой-то самиздат на папиросной бумаге, а великолепно изданная и при этом сногсшибательная, великая литература. Новое богатство страшной информации и к тому же издание прекрасного качества, как не была сделана ни одна советская книга!»[187]187
  Интервью С.В. Дедюлина.


[Закрыть]

Во-вторых, на момент обсуждения программы будущего сборника на «рынке диссидентских текстов» уже имелись и публицистические, и общественно-политические, и художественные издания как в сам-, так и в тамиздатских форматах. А резонанс, вызванный «Архипелагом ГУЛАГ», показал востребованность работ именно такого рода и среди диссидентских кругов, и далеко за их пределами. Кроме того, инициаторы будущего издания позиционировали себя в качестве приверженцев академической культуры по преимуществу: не художники, а исследователи. При том что неофициальная художественная культура в Ленинграде была на тот момент достаточно ярким и развитым феноменом[188]188
  См.: История ленинградской неподцензурной литературы: 1950 – 1980-е гг. Сборник статей. СПб., 2000; Самиздат Ленинграда…; Савицкий С. Андеграунд. История и мифы ленинградской неофициальной литературы. М.: НЛО, 2002; Вторая культура. Неофициальная поэзия Ленинграда в 1970 – 1980-е гг. М., 2013.


[Закрыть], авторы «Памяти» в определенной степени дистанцировались от нее, за исключением, может быть, проявлявшего интерес к современному искусству С.В. Дедюлина. Л.Я. Лурье, приятель Рогинского 1970-х годов, отчасти связанный с кругом «Памяти», писал: «В этой компании не очень принято ходить в “Сайгон” – такое времяпрепровождение считалось не то чтобы предрассудительным, но довольно бессмысленным»[189]189
  Лурье Л. «Сайгон» и окрестности // Сумерки «Сайгона» / Сост. и общ. ред. Ю.М. Валеевой. СПб., 2009. С. 153.


[Закрыть].

Начало работы

После того как решение о начале совместной работы было принято, начался процесс подбора авторов и поиска материала по принципу «у кого что есть» и «кто чем занимается». «Выяснилось, что у всех нас есть бесценные сокровища в виде писем, дневников, воспоминаний, рассказов очевидцев и свидетелей»[190]190
  Письмо К.М. Поповского.


[Закрыть]. Естественно, первыми авторами стали сами члены инициативной группы. Довольно большую порцию архивных материалов, подходящих для публикации, предложил, а впоследствии и подготовил к печати А.Б. Рогинский. А.И. Добкин по наводке Рогинского и после довольно длительной работы подготовил большой обзор «лагерной печати»[191]191
  См.: Интервью С.В. Дедюлина. С. 220.


[Закрыть]. Ф.Ф. Перченок дал развернутую рецензию на юбилейное издание, посвященное истории Академии наук СССР, в которой впервые была затронута тема репрессированных ученых[192]192
  Вознесенский И. Имена и судьбы (над юбилейным списком Академии наук) // Память. Исторический сборник. М., 1976 – Нью-Йорк, 1978. Вып. 1. С. 353 – 410.


[Закрыть]. За подготовку материалов по истории церкви взялся Константин Поповский, учившийся в свое время на историческом факультете Московского университета, но не окончивший его. Поповский интересовался религиозной историей и философией и, по его словам, долго убеждал Рогинского в необходимости такого раздела[193]193
  Письмо К.М. Поповского автору.


[Закрыть]. А.Ю. Даниэль сделал аналитическую подборку по статистике «архипелага». Л.И. Богораз предоставила сделанную ею запись воспоминаний М. Левина о «молодежной террористической организации»: «Я была полезна тем, что у меня был очень широкий круг знакомых, людей, которые мне доверяли, рассказывали мне свои истории (я их записывала, не всегда тут же со слов, иногда – выслушав, записывала потом по памяти, читала авторам – перепроверяла)»[194]194
  Богораз Л.И. Сны… С. 212.


[Закрыть]. Скорее всего, через Л.И. Богораз редакция установила контакт с известным в диссидентских кругах Револьтом Пименовым, предложившим свои тюремные материалы и библиографическую заметку[195]195
  Пименов Р.И. Заметки о книге А. Шифрина «Четвертое измерение» // Память. Вып. 1. С. 444 – 454; Заявление заключенного Р.И. Пименова // Там же. С. 472 – 476.


[Закрыть].

В основном авторы подбирались через две центральные фигуры – Сергея Дедюлина в Ленинграде и Ларису Богораз в Москве. Естественно, круги общения у них были разными: «люди Дедюлина» были ориентированы на «неформальный академизм», а «люди Богораз» – на «раскрытие правды о ГУЛАГе». Размышляя об этом, В.Н. Сажин сказал: «Вот если ты знаком, например, с Ларисой Иосифовной Богораз, то через нее выйдешь на определенных людей, а на других никогда в жизни не выйдешь»[196]196
  Интервью В.Н. Сажина.


[Закрыть]. Хотя нельзя сказать, что круг потенциальных авторов был четко локализован географически. В него входили как «ленинградские диссиденты», так и «московские академисты», и наоборот. Своеобразным мостиком между различными кругами и группами людей, так или иначе участвовавших в сборнике, был Рогинский.

Круг авторов расширился, и это позволило редакции заказывать материалы, т. е. просить своих знакомых написать о тех сюжетах, которые были им хорошо известны. Так, знакомый с Л. Богораз Ю.А. Гастев[197]197
  О нем, сыне известного деятеля Пролеткульта и автора «теории научной организации труда» А.К. Гастева, см.: Бирюков В.Б. Трудные времена философии. Юрий Алексеевич Гастев. Философско-логические работы и «диссидентская» деятельность. М.: Либроком, 2010.


[Закрыть] и В. Иофе взялись написать статьи о политических делах, по которым они были арестованы[198]198
  Песков И. Дело «Колокола» // Память. Вып. 1. С. 269 – 284; Судьба нищих сибаритов // Там же. С. 232 – 268.


[Закрыть].

Поиски не всегда приносили желаемый результат. Так, Поповский, обнаружив, что для задуманного им раздела «материала было мало», решил отправиться «в Псков, к отцу Сергию Желудкову, за советом и, возможно, материалом»[199]199
  Письмо К.М. Поповского автору.


[Закрыть].

Никакого особенного материала, впрочем, я не нашел, но зато познакомился с одним из удивительных людей, с которым свела меня судьба.

Да, кажется, отец Сергий познакомил меня с Л. Регельсоном и какое-то короткое время мы общались, он обещал привезти материалы по истории Церкви, но его скоро посадили.

В тот же первый приезд в Псков познакомился с Евгением Барабановым. Позже рассказал ему про наш сборник, зная, что у него есть большой церковный архив. Но он выдвинул очень жесткие условия для своей работы, и мы, к сожалению, расстались[200]200
  Там же.


[Закрыть].

Самый значительный по объему корпус материалов составили развернутые воспоминания: Марии Лазаревны Шапиро[201]201
  Шапиро М.И. Харбин // Память. Вып. 1. С. 3 – 93.


[Закрыть], Ольги Федоровны Яфы (под псевдонимом О.И. Ясевич)[202]202
  Ясевич О.И. Из воспоминаний // Там же. С. 93 – 158.


[Закрыть], Розы Зельмановны Ветухновской (под псевдонимом М. Штейнберг[203]203
  Штейнберг М. Этап во время войны // Там же. С. 159 – 184.


[Закрыть]) и Михаила Борисовича Шульмана[204]204
  Шульман М.Б. Моя жизнь в письмах-новеллах // Там же. С. 185 – 218.


[Закрыть]. Первые из них, написанные бывшей жительницей русского Харбина, посвящены ее пребыванию в советской тюрьме в 1945 – 1946 годах. Имевшие широкое хождение в самиздате, эти воспоминания попали в редакцию «Памяти» от знакомой Л.И. Богораз, известной деятельницы диссидентского движения Н.П. Лисовской[205]205
  Интервью А.Ю. Даниэля. С. 347.


[Закрыть]. Второй материал – фрагменты воспоминаний бывшей узницы Соловков (школьной учительницы, арестованной «только потому, что была другом арестованных до нее»[206]206
  Память. Вып. 1. С. 93.


[Закрыть]) о пребывании в Доме предварительного заключения на Шпалерной в 1929 году (его нашел в отделе рукописей В. Сажин). Запись устных воспоминаний участницы нелегальных марксистских кружков 1920-х годов Р.З. Ветухновской посвящена судьбам заключенных в советских тюрьмах прифронтовой полосы в 1941 году. И наконец, последние, беллетризованные воспоминания принадлежат «ярому коммунисту»[207]207
  «…он даже создал на Колыме подпольную организацию заключенных» (Память. Вып. 1. [Ред. предисловие]. С. 185.


[Закрыть], как назван он в редакционном предисловии, М.Б. Шульману, эмигрировавшему в 1973 году в Израиль; он рассказывает о своем аресте и пребывании в лагере в 1937 – 1955 годах. Все воспоминания тщательно редактировались и комментировались. Решающий вклад в составление этих, достаточно подробных, комментариев внес А.Б. Рогинский, явно опиравшийся на академические традиции. Надо сказать, что изложенные в мемуарах взгляды далеко не всегда совпадали с позицией самой редакции. Но в любом случае и содержание публикуемых воспоминаний (описание быта и нравов советских тюрем и лагерей), и взгляды их авторов в корне противоречили канонической версии прошлого, конструируемой советской историографией, и во многом совпадали с диссидентской.

Данные материалы явили собой серьезную, так сказать методологическую, новацию. Эта был не традиционный для официальной советской исторической культуры рассказ о грандиозных социально-политических процессах; это была история «простого человека», к тому же рассказанная им самим. Причем этот «простой человек» часто выступал в качестве жертвы, по которой катком прошлась Большая история.

Самым неоднозначным разделом сборника стал раздел «Статьи и очерки». Как уже говорилось, он включал три «больших» материала – статьи В. Иофе, Ю. Гастева и записанные Л. Богораз воспоминания М. Левина, а также небольшую по объему статью В. Иофе «Памяти А.П. Скрипниковой». «Большие» статьи посвящены политическим процессам 1940-х – первой половины 1960-х годов. Естественно, в официальной историографии эти события замалчивались, и опереться на какие-либо письменные источники было невозможно. Таким образом, с точки зрения темы статьи, безусловно, получились новаторскими. По сути же они представляют собой личные воспоминания участников судебных процессов. М. Левин[208]208
  В статье рассказывается о деле «детей врагов народа» 1944 – 1945 гг., названном так потому, что главными обвиняемыми по этому делу были В. Сулимов и Е. Бубнова, соответственно дети репрессированных председателя Совнаркома РСФСР Д.Е. Сулимова и наркома просвещения РСФСР А.С. Бубнова. Обвиняемыми по этому же делу проходили известные впоследствии киносценаристы Ю. Дунский и В. Фрид. Последний написал известные сейчас воспоминания об этом процессе (Фрид В. 58½: Записки лагерного придурка. М.: Издательский дом Русанова, 1996. См. также: Подпольные молодежные организации, группы и кружки (1926 – 1953). Справочник / Сост. И.А. Мазур. М.: Возвращение; Гос. музей ГУЛАГа, 2014. С. 18 – 19; 240 – 245.


[Закрыть] (в записи Л.И. Богораз, двоюродный брат которой, В. Сулимов, проходил по этому делу[209]209
  Богораз Л.И. Сны… С. 14 – 18.


[Закрыть]) и В. Иофе[210]210
  «Дело группы “Колокола” в Ленинграде 1965 года – первый крупный политический процесс, проведенный послехрущевской администрацией» (Память. Вып. 1. С. 269). По воспоминаниям С.В. Дедюлина, автор довольно тяжело и долго работал над этим текстом и с горечью говорил, что у него «получилось лишь три странички». Когда же попросили принести текст, оказалось, что это три листа, напечатанные с двух сторон самым мелким машинописным шрифтом без отступов и полей. В «нормальном формате» получилась полноценная статья, которая и вошла в сборник практически без редакторской правки.


[Закрыть] пытаются «объективно» реконструировать ход событий. Ю. Гастев написал довольно неоднородный текст о кружке «нищих сибаритов», к которому принадлежал[211]211
  Речь идет о политическом процессе 1945 – 1946 гг. См.: Подпольные молодежные организации… С. 17 – 18; 233 – 240.


[Закрыть]. По его собственным словам, на первых трех страницах он старается быть «сухо объективным, в стиле “Хроники”», но затем уходит в некую ироничную беллетризацию нарратива. В результате назвать все эти тексты исследовательскими можно лишь с известной долей условности.

На первых порах важную роль в подборе материала играл Валерий Сажин: работая в отделе рукописей Публичной библиотеки, он свою задачу видел в том, чтобы находить «материал номера», т. е. достаточно объемный текст воспоминаний[212]212
  Интервью В.Н. Сажина. С. 242.


[Закрыть]. Б.Н. Равдин рассказал:

Первые материалы в основном шли из РО ГПБ, через В. Сажина, который предлагал материалы на просмотр, как правило из неразобранных бумаг или имевших вероятность существования в нескольких копиях. Бумаги, лежавшие уж совсем наверху, как ни хороши они были, старались не брать. Перед какими-то материалами невозможно было устоять, пускали их в печать при ложной справочке – якобы уводившей от происхождения. Часть бумаг смотрели в читальном зале ГПБ, куда их нам выносил Сажин. Там и отбирали: пойдет, не пойдет, отложить на время и т. д. И скашивали при этом глаза: то на зав. читальным залом, у которой была «репутация», то на дежурных из Р[ежимного] о[тдела], пытаясь определить, кто из них посматривает на дальний в ряду читательский стол. И небрежным жестом прикрывали одни бумаги другими, скажем декабристскими. Все или почти все пришедшие и уже обработанные кем-то материалы читались и перечитывались всем ближайшим к сборнику народом, бывало, что смотрел их и кто-то чуток со стороны[213]213
  Личное письмо Б.Н. Равдина автору.


[Закрыть].

Таким образом в первый том «Памяти» вошли воспоминания Яфы и письма Н.Я. Мандельштам В.М. Молотову (Сажин случайно обнаружил их «вложенными» в один из фондов отдела рукописей). Несколько материалов для разделов «Из истории культуры», «Varia», «Рецензии» и «Документы» предоставили М.Р. Левин, отец известного впоследствии адвоката Ю.М. Шмидта[214]214
  О его участии в «Памяти» см. Интервью А.Б. Рогинского. С. 304 – 305.


[Закрыть], и А.Г. Авраменко. Рогинский предложил письма «старых революционеров» из фондов Плехановского дома. Отдельные материалы непосредственно дополняют и уточняют ту или иную информацию из «Архипелага ГУЛАГ». Среди прочих материалов обращает на себя внимание краткое сообщение Л.М. Алексеевой о «девочке в матроске» – Геле Маркизовой, сфотографированной на руках у Сталина во время приема в Кремле в 1936 году. Эта знаменитая фотография много тиражировалась, однако родители девочки в том же году были репрессированы и погибли[215]215
  Девочка в матроске: комментарии к фотографии // Память. Вып. 1. С. 344 – 345. Впрочем, В.Н. Сажин полагает, что автором этого текста был он, хотя другие составители сборника этот факт отрицают. По словам А.Ю. Даниэля, текст написан Л.М. Алексеевой на основании устных рассказов самой Э.А. Маркизовой, работавшей вместе с ней в редакции издательства «Наука». Поэтому он и подписан криптонимом «Л.А.». На Алексееву, активную участницу диссидентского движения, «редакция вышла» через Л.И. Богораз.


[Закрыть]. Очень любопытной представляется рецензия на книгу «Ленин. Собрание фотографий и кинокадров». Ее подготовил А.Г. Авраменко, бывший одногруппник С.В. Дедюлина по университету, на тот момент – преподаватель одного из технических вузов Ленинграда[216]216
  См.: Интервью С.В. Дедюлина. С. 216 – 217.


[Закрыть]. Автор рецензии показывает, как в зависимости от политической конъюнктуры ретушировались коллективные фотографии с В.И. Лениным[217]217
  Надвоицкий Л. Недорисованный портрет, или История пишется объективом // Память. Вып. 1. С. 411 – 443.


[Закрыть]. Саму книгу В.Н. Сажин тайно вынес из отдела рукописей Публичной библиотеки, а некто А.Я. Ляхов[218]218
  В 1977 г. А.Я. Ляхов даст признательные показания в КГБ, но расскажет об этом случайно встреченной Н.А. Рогинской. После этого по инициативе А.Б. Рогинского он выступит на пресс-конференции для иностранных журналистов в Москве, на квартире Т. Ходорович, где полностью откажется от всех своих показаний как «данных под нажимом следствия». См.: Хроника текущих событий. Вып. 46; Митяшин Б.О. Жизнь и философия. СПб.: НППЛ «Родные просторы», 2011. С. 56 – 60.


[Закрыть], работавший в фотолаборатории филиала Ленинградского университета, сделал копии нужных страниц[219]219
  Интервью В.Н. Сажина. С. 249.


[Закрыть].