Текст книги "Исторический сборник «Память». Исследования и материалы"

Высылаю Вам для просмотра ряд материалов ‹…› Это – сырьевой материал, одни документы. Такого рода материала у меня достаточно много. Можно скомпоновать подборку переписки Троцкого и Бухарина, Троцкого и Зиновьева и т. п. Сообщите, представляют ли эти материалы для вас интерес.

Одновременно я хочу еще раз поставить вопрос о возможности публикации тех или иных вещей (в том числе и большого объема, до 20 страниц) в сборнике «Память». Не могли бы Вы сообщить мне, интересуется ли сборник возможностью публикации материалов архивов Троцкого и с кем конкретно мне по этому поводу лучше вести переписку (кому посылать для «Памяти» материалы). Вам?[423]423
  Там же.


[Закрыть]

Наконец Фельштинский получил ответ от Горбаневской:

Что касается «Памяти», то здесь есть две проблемы. Во-первых, 6-й выпуск сильно задерживается, и никому неизвестно, будет ли вообще 7-й. Во-вторых, в данный момент у меня нет решительно никакого «канала» к редакции. Я пыталась передать им одно письмо (вернее, письмо к кому-то, кто с ними связан, чтобы передать на словах, что я жду установления связи со мной, – сама я не могу это сделать, потому что не знаю, к кому конкретно должна сейчас обращаться). И теперь жду ответа, но увы! Без уверенности, что и это письмо дошло до адресата.

В принципе Вы могли бы написать письмо в редакцию с Вашими предложениями (потому что нет смысла посылать туда все материалы, загружая канал, когда он наконец найдется), и я его при первой возможности перешлю. Можете также попробовать обратиться к Владимиру Аллою[424]424
  FSO. F. 24. Фонд Н.Е. Горбаневской.


[Закрыть].

В нью-йоркский период издания «Памяти» Н.Е. Горбаневская относительно регулярно поддерживала почтовую и телефонную связь с издательством В. Чалидзе. В парижский период контакты носили иной характер – видимо, в силу пребывания в одном городе. Естественно, Горбаневская вела интенсивную переписку и с редакцией в СССР. Каналы то находились, то прерывались, но переписка, а следовательно, и работа по подготовке издания шли.

Периодически Горбаневская выступала в печати с публичными заявлениями, проясняя позицию «Памяти» или анонсируя очередные номера. Так, например, в 1979 году, в ответ на интервью Виолетты Иверни радио «Голос Америки» Н. Горбаневская по просьбе Л.И. Богораз[425]425
  FSO. F. 68/1. Фонд С.В. Дедюлина.


[Закрыть] выступила на страницах журнала «Континент»:

Самиздатовская редакция сборника «Память» обратила мое внимание на то, что в некоторых публикациях эмигрантской прессы, а также в одной из передач «Голоса Америки» на Советский Союз были высказаны сомнения в том, что сборник «Память» составляется в СССР, а то и прямые утверждения, будто он составляется за границей.

Как представитель самиздатовской редакции за рубежом, я более полно, чем кто бы то ни было, могу оценить не только научное качество сборника, но и нечеловечески тяжелые условия, в которых работают его представители. И я хотела бы только одного: чтобы подобные безответственные высказывания оказались плодом недоразумения, а не сознательного оболгания.

При случае уточняю, что мои обязанности как представителя редакции и зарубежного редактора состоят в чисто технической подготовке сборника и сдаче в типографию (иногда с посильным прибавлением комментария по недоступным редакции источникам), в чтении корректуры и в организации отношений с издательством. Те материалы, что я получаю от зарубежных авторов и нахожу достойными для включения в «Память», я пересылаю редакции сборника.

Надеюсь, что в будущих номерах появятся и они, подготовленные и прокомментированные самиздатовскими историками[426]426
  Горбаневская Н.Е. От редакции сборника «Память» // Континент. 1979. № 21. С. 280.


[Закрыть].

Н.Е. Горбаневская считала своим долгом реагировать на критику в адрес «Памяти» (в первую очередь на ту, что появлялась в эмигрантской прессе) и делала это со свойственным ей темпераментом. Так, например, в 1980 году, в 25-м номере «Континента» была напечатана рецензия Н. Дюжевой на третий выпуск «Памяти»[427]427
  Дюжева Н. Свободным от лжи языком // Континент. 1980. № 25. С. 349 – 351.


[Закрыть]. Автор обратила особое внимание на мемуары, посвященные К. Чуковскому. В них, по ее мнению, с классика сорван хрестоматийный глянец и показано его истинное лицо: Чуковский оказался не очень приятным человеком, который явно заигрывал с власть имущими. В ответ на рецензию в «Континент» поступило открытое письмо от дочери писателя Л.К. Чуковской, тесно связанной с диссидентским движением[428]428
  Чуковская Л.К. Открытое письмо в редакцию журнала «Континент» // Континент. 1981. № 27. С. 377 – 380.


[Закрыть]. Письмо было опубликовано в 27-м номере с ответом Н.Е. Горбаневской[429]429
  По словам А.Ю. Даниэля, сам этот скандал – «плод некоего недоразумения». «Когда у нас возникла идея опубликовать “Белого волка” (и в пару с ним, “для равновесия” – куда более комплиментарные по отношению к Чуковскому воспоминания Л. Пантелеева), мы решили предварительно запросить мнение Л[идии] К[орнеевны] Ч[уковской]: ценность этой публикации была, на наш взгляд, не так уж велика (“Белый волк” и без нас давным-давно существовал в самиздатском обороте), а обидеть Л[идию] К[орнеевну] мы ни в коем случае не хотели. Мы попросили передать ей наш вопрос некоего Юру Дикова, одного из москвичей из диссидентского круга, хорошего знакомого Л[идии] К[орнеевны], человека, который регулярно оказывал редакции разные мелкие услуги – например, предоставлял свою квартиру для встреч. Через некоторое время мы его спросили о результатах: он отрапортовал, что говорил с Л[идией] К[орнеевной] и что она нисколько не против. Ну, мы и поместили Шварца в очередной выпуск. Тут-то и появилось письмо Л[идии] К[орнеевны] в “Континент”. Меня откомандировали к Л[идии] К[орнеевне], чтобы как-то смягчить ситуацию (я был с нею шапочно знаком – не так близко, как Диков, но все-таки). В ходе разговора выяснилось, что Диков с нею вообще ни о чем таком не говорил; видимо, забыл о нашей просьбе, а когда мы его спросили, то ему неудобно было в этом сознаться. Он и сочинил чего не было. Не без труда мне удалось в какой-то мере смягчить обиду Л[идии] К[орнеевны]. Я убеждал ее, что мы все с полным уважением относимся к Корнею Ивановичу (что чистая правда) и вовсе не хотели оскорбить его память, а публикацию затеяли только потому, что считали небесполезным для истории литературы ввести в публичный оборот текст, связанный с двумя такими крупными именами, как Чуковский и Шварц, независимо от его содержания. И что если бы мы знали об отрицательном отношении Л[идии] К[орнеевны] к идее этой публикации, то, безусловно, сняли бы ее (что тоже правда). Но Наталья в Париже ничего об этих наших переговорах не знала и напечатала свой ответ, содержащий все свойственные ей “перехлесты темперамента” и действительно оскорбительный по отношению к памяти Чуковского. Идти объясняться с Л[идией] К[орнеевной] во второй раз я отказался…» (Письмо А.Ю. Даниэля). Последующая, перестроечная, републикация этого текста в журнале «Вопросы литературы» также вызвала определенный резонанс. См.: Дедюлин С. Письмо в редакцию // Вопросы литературы. 1990. № 1. С. 226 – 231.


[Закрыть].

Порой полемический темперамент Горбаневской создавал дополнительные проблемы. Так, в интервью, опубликованном в «Русской мысли», она анонсировала очередной выпуск «Памяти» и, осуждая террор и насилие, упомянула о «социал-демократических гангстерах»[430]430
  Необходимость памяти. К выходу третьего выпуска исторического сборника «Память». Интервью с Натальей Горбаневской // Русская мысль. № 3303 от 10.04.1980. С. 13.


[Закрыть]. В ответ редакция газеты получила – и вынуждена была опубликовать – письма в защиту социал-демократии.

Я с возмущением прочитал в интервью Натальи Горбаневской ее выпад против «с. – д. гангстеризма» этих людей. Я не уверен, что госпожа Горбаневская знает, о чем она говорит, приписываю ее непростительную выходку остаткам советских влияний, от которых она, видимо, не совсем освободилась.

Верю и надеюсь, что со временем она пожалеет об оскорблении тех, кто отдал жизнь за освобождение России от диктатуры коммунизма – дело, которому она сама хочет служить[431]431
  Сапир Б. В защиту социал-демократов // Там же. № 3325 от 11.09.1980. С. 14.


[Закрыть].

Пятый выпуск

В пятом выпуске самым большим традиционно оказался мемориальный блок, но на сей раз в нем совсем не было ГУЛАГовской тематики. Блок составили материалы о советской оккупации Германии[432]432
  Берг Е. Два года в оккупированной Германии // Память. Вып. 5. С. 7 – 41.


[Закрыть] и о жизни и нравах Института мировой литературы в 1930 – 1970-х годах[433]433
  Яневич Е. Институт мировой литературы в 1930 – 1970-е годы // Там же. С. 83 – 164.


[Закрыть], а также воспоминания широко известного в неофициальной культуре Ленинграда литератора К.В. Успенского (Косцинского)[434]434
  Косцинский К. Из воспоминаний // Там же. С. 42 – 82.


[Закрыть]. Воспоминания о работе в ИМЛИ представила его многолетняя сотрудница, доктор филологических наук Елена Михайловна Евнина (ее пришлось долго уговаривать опубликовать текст под псевдонимом).

…ученым предписывалось кардинально менять оценки литературных явлений, делать купюры в изданиях русских и иностранных писателей, «каяться» в своих «ошибках», иногда просто отказываться от начатых трудов. В условиях постоянного давления даже самым честным и талантливым сотрудникам Института мировой литературы приходилось так или иначе приспосабливаться и лавировать между объективным анализом и выполнением требований, предъявляемых к ним высшими инстанциями[435]435
  Яневич Е. Институт мировой литературы в 1930 – 1970-е годы. С. 84.


[Закрыть].

Автор подробно описывает реалии борьбы с космополитами и других идеологических кампаний и то, как они влияли на науку и судьбы ученых.

К.В. Успенский (Косцинский, 1915 – 1984)[436]436
  О нем см.: Никольская Т. Вечный юноша. Из воспоминаний о Кирилле Косцинском // Другой гид (Париж). 2010. № 4. Приложение. Декабрьский сбор друзей. С. 180 – 181.


[Закрыть] рассказывает о своем аресте и следствии в 1960 году. На момент публикации он уже находился в эмиграции и публиковался под собственным именем. Проживая в Америке, Успенский очень интересовался судьбой «Памяти» и старался поддерживать связь с редакцией, что отразилось в его письмах к Г. Райхерт-Боровски и Н.Е. Горбаневской. Например, 4 апреля 1979 года он пишет Г. Райхерт-Боровски:

То, что Вы сообщили о Сене и его друзьях, чрезвычайно обеспокоило меня. Правда, в феврале я получил от Сени (по каналам) коротенькую записку с намеком на то, что у них тревожно и не слишком благополучно, но, строго говоря, «тревожно и не слишком благополучно» было у всех у нас непрерывно, м[ожет] б[ыть], у Сени в несколько большей степени. Но вот об обысках я решительно ничего не знал. Поэтому дня три-четыре назад отправил им (опять же по каналу, но не такому, по кот[орому] я мог бы писать с полной откровенностью, – через М[ихаила] М[ейлаха]) довольно спокойное со своими претензиями письмо, за которое теперь мне просто стыдно[437]437
  FSO. F. 20.129. Фонд Г. Райхерт-Боровски.


[Закрыть].

Успенского волновала судьба его публикации в «Памяти» (письмо Г. Райхерт-Боровски от 14.10.1979):

К сожалению, у меня сейчас нет никаких «каналов» в Москву ли, в Ленинград, и поэтому если Вы в самом деле будете в ноябре в Питере, то выясните, пожалуйста, у С[ени] вопрос относительно № 4 «Памяти», в кот[орый] он (они) должны были включить мой мемориальный очерк и который, однако, как мне сообщила Наташа Г[орбаневская], в него не включен. Правда, одновременно Н[аташа] попросила меня прислать его ей, но ей вместе с тем нужна санкция редакторов для включения его в сборник. Я сейчас как раз и занят тем, что переписываю его, очерк, с ксерокопии, чтобы немедленно выслать в Париж. Если у Вас есть возможность переслать мой вопрос (точнее – просьбу) раньше, то чем скорее – тем лучше. Верный своим обязательствам, я до сих пор никому этот очерк не «продавал» (в смысле не предлагал), т. к. мне очень хочется опубликовать его именно в «Памяти».

Письмо же Ваше моталось между почтами потому, что я оказался в больнице, переменил квартиру, очень скверную на хорошую, но временную, поэтому пишите мне на Центр, как указано на конверте. О моей работе в Центре пока в открытой почте в СССР не надо писать, т. к. я опасаюсь, что это может затруднить мою переписку с Россией. ‹…›

P.S. Алик Гинзбург по телефону сообщил мне о получении им от С[ени] (или его друзей) письма для меня относительно поисков в Гарвардской библиотеке материалов, кот[орые] якобы могли бы пригодится «Памяти». Письмо это сейчас уже ждет меня в Кэмбридже, и я, конечно, сделаю все возможное и постараюсь порыться во всех материалах и переслать найденное. К.[438]438
  Там же.


[Закрыть]

В письме ей же от 25.04.1980 года Успенский пишет:

Время от времени получаю какие-то письма от Сени, но обстановка, судя по всему (обыски у Сережи, его вызовы в ГБ, а также и других), очень напряженная, настолько, что Сеня не пишет сам, но общается со мной по-английски (!) через приятельницу, американку, практически «анонимно». Через эту приятельницу послал я две книжных посылки (через «АЙРЕКС»), но первую скоты в амер[иканском] консульстве вскрыли и конфисковали, вторая прошла, но сейчас у меня на очереди ряд книг для С[ени], которые никак не пройдут ни через «АЙРЕКС», ни через бабу в консульстве, кот[орая], очевидно, больше работает на ГБ, чем на своих соплеменников. Тут ряд философских работ и, в особенн[ости], очень нужная С[ене] и др[угим] ребятам книга Мельгунова «Красный террор», кот[орую], как Вы понимаете, никак невозможно в нынешних условиях послать даже дипл[оматической] почтой (в амер[иканское] консульство), ни, конечно, провезти в багаже. М[ожет] б[ыть], у Вас есть какая-либо возможность переправить эти книги по немецким дипломатическим каналам? Я был бы предельно признателен Вам, а уж С[еня] вознес бы Вас до небес.

Не собираетесь ли Вы (или кто-л[ибо] достаточно близкий Вам и вполне заслуживающий доверия) посетить Ленинград (Москву)? В этом случае попытайтесь выяснить у С[ени], собирается ли он в каком-л[ибо] из последующих №№ «П[амяти]» поместить мою работу? Он по вполне понятным причинам избегает говорить (писать) на эту тему, да вдобавок не очень уверен в завтрашнем дне, а я домогаюсь какого-либо ответа, т. к. рукопись так и лежит у меня (копия), и я не рискую куда-л[ибо] предлагать ее, чтобы не повредить возможности публикации в «П[амяти]»[439]439
  FSO. F. 20.129. Фонд Г. Райхерт-Боровски.


[Закрыть]

Впрочем, нельзя сказать, что эта подборка мемуаров однозначно удовлетворяла саму редакцию. В сопроводительном письме к пятому выпуску А.Б. Рогинский писал: «У меня к нему масса претензий. Основные по части мемуаристов, которые говорят о вещах в целом любопытных, но говорят с какой-то аэропортовско-комаровско-переделкинской колокольни»[440]440
  Арсений Рогинский – Сергею Дедюлину (а также Н. Горбаневской, В. Аллою) // Малый библиограф. Вып. 10. С. 50.


[Закрыть].

Блок научных статей пятого выпуска включал два безусловно высококачественных материала: статью Ф.Ф. Перченка о национальных академиях наук[441]441
  Анастасьин Д., Вознесенский И. Начало трех национальных академий // Память. Вып. 5. С. 165 – 225.


[Закрыть] (с которой отчасти перекликалась им же написанная рецензия[442]442
  Федоров С. И в частности – о высшей школе // Там же. С. 397 – 434.


[Закрыть]) и статью В.В. Иофе о политических кружках 1950-х годов[443]443
  Рождественский С.Д. Материалы к истории самостоятельных политический объединений в СССР после 1945 года // Там же. С. 226 – 286.


[Закрыть].

Статья Перченка опирается как на опубликованные источники, так и на устные свидетельства. Она посвящена основанию Белорусской, Грузинской и Эстонской Академий наук; кратко в ней затронута также история АН Украинской ССР. Автор довольно подробно разбирает условия создания академий, судьбу первых академиков и политику советской власти по отношению к этим учреждениям. Как по тематике, так и по основательности проведенной работы это было действительно выдающееся новаторское исследование.

В. Иофе разбирает наиболее громкие политические дела 1960-х (в первую очередь на основании рассказов участников): «дело Краснопевцева»[444]444
  Там же. С. 231 – 249.


[Закрыть], «дело Трофимова»[445]445
  Там же. С. 249 – 261.


[Закрыть], «дело Молоствова»[446]446
  Там же. С. 262 – 275.


[Закрыть] (в статью включен мемориальный текст самого Молоствова) и историю кишиневского «Демократического союза социалистов»[447]447
  Там же. С. 276 – 283.


[Закрыть]. Судя по письмам, полученным Горбаневской как представителем издания, статья Иофе вызвала большой интерес читателей, что вполне понятно: это была одна из первых попыток восстановить историю советского протестного движения в послевоенные годы. Читатели дополняли и уточняли информацию, содержащуюся в статье. Вот выдержка из письма участницы одного из антисоветских кружков 1950-х годов А.Е. Тумановой:

Я решила Вам написать по поводу статьи С.В. Рождественского в журнале «Память». Редакция просит откликнуться участников «самостоятельных политических объединений», как они названы редакцией.

Как я поняла, автор статьи – Рождественский – живет в Союзе и имеет ограниченный доступ к западным изданиям. Поэтому у него нет сведений, в частности, о молодежной организации, образованной в 1950 году. Автор пишет: «О группах, возникших в 1945 – 1955 годах, мы располагаем только обрывочными сведениями». Действительно, очень мало известно о подобных группах. Но именно о группе, в которой я принимала участие, известно уже довольно много. Моя одноделка Майя Улановская[448]448
  См.: Подпольные молодежные организации… С. 345 – 346.


[Закрыть] написала воспоминания о нашем деле. Впервые они появились в «самиздате» в Сов[етском] Союзе в начале [19]70-х годов. В 1973 г. воспоминания были опубликованы в Вестнике РСХД в № 107.

Потом воспоминания, переработанные, появились в журнале «Время и мы», № 9 и № 10, 1976 год.

И, наконец, вышла книга «История одной семьи» – Надежда и Майя Улановские в 1982 году в издательстве Чалидзе, где одна часть посвящена организации, в которой участвовал автор.

‹…› Странно складывается общественное мнение – выглядит так, что так называемое «диссидентское движение» и вообще сопротивление режиму в нашей стране началось только после смерти Сталина. Солженицын почти не упоминает о людях, которые попытались оказать сопротивление – в его трех томах «Архипелага…» – одни жертвы. А ведь он знал о нашей группе. Бывал в семье Улановских, но интересовался только судьбой родителей Майи. Это очень странно – как Вы, Наташа, могли бы объяснить его нежелание включить в свою книгу хотя [бы] упоминание о нашей группе?

Я бы так хотела внести свой вклад в изучение истории сопротивления в Советском Союзе. Пытаюсь что-то написать о нашей организации – не знаю, получится ли…

Во время моих странствий по лагерям с 1952 года по 1956 год я встречала молодых людей, которые вскользь упоминали, что осуждены по групповым делам. Но по глупости и еще по неписаным лагерным законам я не расспрашивала о существе дела. (Далее примеры «тех, кого помнит». – А.С.) ‹…›

Наташа, хочу поблагодарить Вас и всю редакцию за замечательный журнал «Память». Он очень и очень полезен и интересен[449]449
  FSO. F. 24. Фонд Н.Е. Горбаневской.


[Закрыть].

Публикационные материалы были достаточно разнообразными и порой весьма обширными. Часть из них включена в раздел «Из истории культуры»[450]450
  Замятин Е. Краткая история Всемирной литературы от основания до сего дня. Приложение: Отрывки из домашней литературы издательства / Публ. В. Троицкого // Память. Вып. 5. С. 287 – 314; Муратов В.М. Итоги (1912 – 1954) / Публ. В. Линдина // Там же. С. 315 – 335; Гитович С.С. Арест Н.А. Заболоцкого / Публ. В. Смирнова // Там же. С. 336 – 356..


[Закрыть], а другие образовали самостоятельный раздел, включавший документы по истории кооперации[451]451
  Судьба кооперации / Публ. Н. Шагина // Там же. С. 435 – 460.


[Закрыть].

Традиционный раздел «Varia» в пятом выпуске отсутствовал, зато, во-первых, на страницы «Памяти» вернулся Е.А. Гнедин, с которым А.Ю. Даниэль сделал большое интервью[452]452
  Гнедин Е.А. В Наркоминделе. 1922 – 1939 / Запись А. Мееровича // Там же. С. 357 – 396.


[Закрыть], а во-вторых, был опубликован ответ Р. Пайпса на опубликованную в предыдущем номере рецензию на его книгу «Россия при старом режиме»[453]453
  Пайпс Р. Ответ на рецензию А. Шанецкого, посвященную книге «Россия при старом режиме» / Перев. с англ. В. Аллоя // Там же. С. 461 – 480.


[Закрыть]. Рецензию в свое время переслал американскому ученому заинтересованный в поддержании деловых связей В. Аллой (он же перевел ответ Пайпса на русский язык)[454]454
  «Пайпс, никогда не вступавший в полемику с эмигрантскими публицистами, неожиданно откликнулся и попросил разрешения ответить на рецензию. Разумеется, все были только рады, и в пятом номере статья Пайпса появилась, сопровождаемая кратким редакционным послесловием» (Аллой В.Е. Записки аутсайдера // Минувшее. Вып. 21. С. 120).


[Закрыть]. Р. Пайпс, не считавший рецензию «выдающейся»[455]455
  Пайпс Р. Ответ на рецензию А. Шанецкого… С. 461.


[Закрыть], постарался опровергнуть бо́льшую часть высказанных в рецензии критических замечаний. Редакция «Памяти», в свою очередь, снабдила ответ Пайпса собственным критическим комментарием[456]456
  От редакции // Память. Вып. 5. С. 476 – 480.


[Закрыть].

Р. Пайпс считался в то время достаточно крупной (а для советской историографии еще и одиозной) фигурой как в академическом мире, так и за его пределами (на тот момент он был, в частности, экспертом Совета по национальной безопасности США), и публикация его письма, безусловно, повышала статус издания: признанные профессиональные историки читают «Память» и на нее реагируют.

Арест Рогинского и прекращение издания

В апреле 1981 года А.Б. Рогинского пригласили на беседу в Ленинградский ОВИР. В ходе беседы «ему сказали, что из Израиля пришло письмо, авторы которого требуют, чтобы просьба Рогинского о выезде была удовлетворена, а у них в ОВИРе никакой его просьбы о выезде нет; если он хочет уехать, то он должен в короткий срок подать необходимые документы»[457]457
  ХТС. Вып. 63. «Меня вызвали в ОВИР повесткой, по-моему. Какой-то человек вышел специально ко мне и объяснил, что, мол, вам пришло письмо, и тут же вручил. Там было сказано что-то типа “Дорогой племянник (или кто-то еще), мы тебя приглашаем, приезжай к нам в Израиль”. Мои слова, что, насколько я знаю, у меня родственников в Израиле нет, впечатления не произвели. “Арсений Борисович, – сказал мне этот человек, – у вас десять дней на размышление. Десять дней. Сами все понимаете. (А в этот период уже почти никого не отпускали, выезд почти прекратился.) Можете взять с собой все ваши бумаги, всю семью, кого хотите – всех-всех. Но у вас десять дней, решайте”. Такой вот разговор. А поскольку с моей стороны не последовало никаких ожидаемых от меня действий, заявлений или чего-то еще, то ровно через десять дней они возбудили уголовное дело (это я уже потом узнал). То ли разговор в ОВИРе был 26 апреля, а 6 мая возбудили дело, то ли разговор был 6 мая, а 16-го возбудили дело» (Интервью А.Б. Рогинского).


[Закрыть]. Другими словами, ему «предложили» эмигрировать, но он это предложение проигнорировал. Подобное предложение ранее получил С.В. Дедюлин, у которого 5 марта 1980 года был произведен второй обыск[458]458
  Копия протокола обыска у С.В. Дедюлина, хранящаяся в архиве FSO (F. 139. Фонд В.Е. Аллоя), датирована 10 марта.


[Закрыть], а затем, осенью 1980-го, – и третий. Под давлением Дедюлин согласился эмигрировать и 1 марта 1981 года выехал во Францию.

В июне 1981 года А.Б. Рогинского лишили права пользования Публичной библиотекой. Основанием для этого, по официальной версии, стало заявление завотделом рукописей И.Н. Курбатовой (по мнению сослуживцев, «достаточно либеральной заведующей»[459]459
  Интервью В.Н. Сажина.


[Закрыть]) о том, что «один из хранящихся в ее отделе документ опубликован в “зарубежном антисоветском издании”»[460]460
  ХТС. Вып. 53.


[Закрыть] и что к этой публикации причастен А.Б. Рогинский. Хотя прямую причастность А.Б. Рогинского установить не удалось, он был лишен права пользования библиотекой за «подделку отношений» и публикацию документа в «зарубежном журнале»[461]461
  Там же. Копия приказа о лишении Рогинского права «посещения читальных залов» от 03.06.1981 хранится в архиве FSO: F. 24. Фонд Н.Е. Горбаневской.


[Закрыть].

12 августа 1981 года А.Б. Рогинский был арестован на даче в Усть-Нарве Эстонской ССР. Арест вызвал протесты, в которых приняли участие крупные деятели культуры Франции, Германии, Голландии и других стран[462]462
  Об этой кампании см.: Ferretti M. La memoria mutilata: La Russia ricorda. Р. 84 – 85.


[Закрыть]. Активность в организации этой кампании проявили С.В. Дедюлин и Н.Е. Горбаневская в Париже и Г. Райхерт-Боровски в Германии[463]463
  Большое количество писем С.В. Дедюлина и Г. Райхерт-Боровски, отражающих титанические усилия по организации кампании в поддержку Рогинского зарубежными учеными, хранится в архиве FSO: F. 20.129. Фонд Г. Райхерт-Боровски.


[Закрыть]. Среди ученых, подписавших петицию в защиту Рогинского и требовавших его освобождения, были такие известные фигуры, как М. Фуко, Ж. Дюби, Ж. Ле Гофф, Э. Леруа Ладюри, М. Ферро, П. Видаль-Наке и другие. Письма в поддержку Рогинского публиковались на страницах ведущих западных газет[464]464
  Подборка этих газет хранится там же – в фонде Г. Райхерт-Боровски.


[Закрыть]. Но несмотря на такой широкий международный резонанс, советские государственные органы эту кампанию фактически проигнорировали.

25 ноября 1981 года в Октябрьском районном суде Ленинграда начался суд над А.Б. Рогинским[465]465
  Ferretti M. La memoria mutilata: La Russia ricorda. Р. 85.


[Закрыть]. Ему было предъявлено обвинение в том, что он использовал для работы в библиотеках и архивах отношения с поддельными подписями членов редакции журнала «Нева» и декана исторического факультета Саратовского университета (в последнем отношении Рогинский назван соискателем этого факультета); пользуясь подложными документами, он получил доступ и опубликовал в «Памяти» письма Т.П. Семенова и В.О. Левицкого к Л.Г. Дейчу. Рогинский отказался признавать себя виновным и отвечать на конкретные вопросы. В ходе судебного заседания были допрошены сотрудники Публичной библиотеки, редакции журнала «Нева», Российского географического общества, а также В.В. Пугачев, Б.Ф. Егоров, Я.С. Лурье; трое последних очень высоко отзывались о Рогинском как об ученом. В итоге суд, признав Рогинского виновным по всем статьям обвинения, приговорил его к 4 годам заключения в лагерях общего режима. Обвиняемый с приговором не согласился и произнес развернутое последнее слово (в чем-то повторявшее идеи предисловия к первому выпуску «Памяти»). Это выступление изначально готовилось как «программное», о чем знали находившееся на свободе друзья. В зале суда его законспектировали А.И. Добкин и брат А.Б. Рогинского Михаил, а В.Н. Сажин записал на спрятанный под одеждой диктофон. Затем А.И. Добкин в полуторачасовом телефонном разговоре продиктовал текст этого выступления С.В. Дедюлину[466]466
  Письмо С.В. Дедюлина автору.


[Закрыть], а тот полностью опубликовал его в парижской «Русской мысли», сотрудником которой тогда являлся.

В своем выступлении Рогинский, не признавший себя виновным, говорил не о «формальных» предъявленных ему обвинениях, а о принципиальной невозможности архивной работы в СССР.

В нынешнем судебном заседании вряд ли имеет смысл обсуждать, для чего понадобилось создание искусственной и часто непреодолимой преграды между исследователем и документом, чем вызвана эта засекреченность (иначе не скажешь) документов русской истории, но одно, мне кажется, очевидно: следствием системы «ходатайств», системы «специального хранения», «особого хранения», «ограниченного пользования», системы произвольного решения архивными администраторами, что выдавать, а что не выдавать исследователю, – следствием всего этого является и сокращение работ, основанных на неопубликованных документах, и сужение круга изучаемых проблем, и отталкивание от науки людей, занимающихся ею независимо от утвержденных какими-либо инстанциями планов. И в конечном счете вся эта система мер по ограничению доступа к первоисточникам, к подлинной исторической информации создает удобную почву для неверного и даже намеренно извращенного истолкования русского исторического процесса. Система эта нуждается в изменении[467]467
  Рогинский А. Положение историка в СССР (см. настоящее издание, с. 370).


[Закрыть].

Таким образом, Рогинский не просто ратовал за изменение организации архивной системы, но и предлагал программу «демократизации» исторических исследований: он утверждал, что изучать историю могут не только профессионалы, но и все испытывающие в этом потребность. Другими словами, он выступал за так называемую «народную историю» против герметического профессионализма.

Надо отметить, что вскоре в газете «Советская культура» была опубликована статья М.О. Чудаковой о необходимости принципиальной реформы архивной системы, содержавшая тезисы созвучные тем, что высказал Рогинский в своем последнем слове[468]468
  Чудакова М.О. О бумагах и рукописях // Советская культура. 1982. № 6 (5534). 19 января. С. 3.


[Закрыть]. Вопрос о том, насколько случайны эти совпадения, пока остается открытым[469]469
  По утверждению А.Ю. Даниэля, М.О. Чудакова была знакома с текстом последнего слова А.Б. Рогинского.


[Закрыть].

А.Б. Рогинский отбыл полностью весь срок заключения в различных лагерях и был освобожден ровно через четыре года после своего ареста, в августе 1985-го[470]470
  Подробная стенограмма всех дней работы судебного заседания (25 ноября – 4 декабря 1981 г.) хранится в архиве FSO: F. 117/3. Фонд Б. Равдина.


[Закрыть].

А в начале 1985 года В.Н. Сажина, А.И. Добкина и Ф.Ф. Перченка вызвали для беседы в КГБ и предупредили, что в случае продолжения их работы над сборником Рогинскому могут дать новый срок[471]471
  FSO. F. 68/1. Фонд С.В. Дедюлина. Письмо В.Н. Сажина.


[Закрыть]. По словам В.Н. Сажина, они должны были подписать обязательство, гарантировавшее, что после выхода на свободу Рогинский не будет заниматься «антисоветской деятельностью». После обсуждения редакция согласилась принять эти условия[472]472
  Описание противоречивых нюансов, впрочем, достаточно полемически-тенденциозное, см. в: Аллой В.Е. Записки аутсайдера // Минувшее. Вып. 21. С. 131 – 132; Вып. 23. С. 198 – 201.


[Закрыть]. Издание «Памяти» было прекращено[473]473
  Интервью В.Н. Сажина. С. 252.


[Закрыть].

Читатели же, судя по письмам, которые получала Н.Е. Горбаневская, ждали продолжения. Они предлагали новые материалы, реагировали на старые, спрашивали, когда выйдет очередной номер.

Результаты и последствия

Бо́льшая часть материалов неопубликованного шестого выпуска «Памяти» вошла впоследствии в первый (и отчасти во второй) номер нового исторического альманаха «Минувшее», который в 1986 году стал издавать в Париже В.Е. Аллой[474]474
  Свою, иную версию трансформации «Памяти» в «Минувшее» см. в: Аллой В.Е. Записки аутсайдера // Минувшее. Вып. 23. С. 198 – 200. Правда, С.В. Дедюлин крайне скептически отзывается о достоверности мемуаров В. Аллоя в качестве источника.


[Закрыть]. Всего было опубликовано 25 номеров; первые 12 – в Париже, последующие в Москве и Санкт-Петербурге, куда переехал В.Е. Аллой, основав там издательство «Феникс». Но это произошло уже в новую историческую эпоху, в постсоветской России.

В предисловии к первому выпуску «Минувшего» В.Е. Аллой повторяет некоторые идеи, изложенные в предисловии к первому выпуску «Памяти»[475]475
  Аллой В.Е. Записки аутсайдера // Там же. С. 198 – 199.


[Закрыть]. В частности, он говорит о необходимости публиковать источники как об условии изучения подлинной истории и борьбы с «мифологическими наслоениями»[476]476
  Минувшее. Исторический альманах. Париж: Atheneum, 1991. Вып. 11. С. 5 (Предисловие).


[Закрыть]. Аллой упоминает и сборник «Память», хотя старается при этом «означить дистанцию»:

…сборники «Память», выходившие в Самиздате и публиковавшиеся на Западе в 1976 – 1982 гг. ‹…› начали систематизацию и обработку этого необъятного материала. Пожалуй, единственной уязвимой стороной «Памяти» была нерегулярность ее выхода и вынужденная географическая и временная локализованность – что вполне объяснимо условиями, в которых создавались сборники. Уникальность этого издания стала особенно заметна в последние годы, когда его прекращение оставило пустоту, заполнить которую не могут ни разрозненные журнальные публикации, ни исторические монографии, выходящие на Западе.

«Минувшее» есть попытка продолжить этот поиск – на тех же принципах, но на более широкой основе и в иных, западных условиях. Альманах не ограничивает себя лишь послереволюционным периодом русской истории и событиями внутри страны. В равной степени интересуют нас связи России с другими странами, участие и вклад соотечественников в западную науку, история отдельных семей и эмигрантских организаций, судьба русской культуры за рубежом ‹…› Но ведущей темой остается, безусловно, новейшая история страны[477]477
  Там же. С. 5 – 6.


[Закрыть].

Финансирование удалось получить благодаря содействию Р. Пайпса через Гарвардский университет.

По своей структуре («Воспоминания», «Статьи», «Материалы по истории культуры» и «Varia»), по стилю и содержанию первые номера «Минувшего» фактически продолжают «Память»[478]478
  Вот, например, содержание первого номера «Минувшего»: Воспоминания: Лопухин В.Б. После 25 октября. Публ. Л. Бурцева; Книппер А.В. Фрагменты воспоминаний. Публ. К. Громова и С. Боголепова; Исследования и статьи: Сибиряков Н.Я. Конец Забайкальского казачьего войска. Публ. Б. Трофимова; Максудов, Солодов. Начало тридцать седьмого: перепись; Материалы к истории культуры: Письма П.А. Флоренского В.И. Вернадскому. Предисл. и примеч. М. и С. Елизаровых; Свентицкий В.Н. Предсмертные письма. Публ. Р. Крепса; Неизвестные письма В.Г. Короленко. Публ. А.В. Храбровицкого; Юбилей «Русского богатства» в 1918 году. Публ. К. Шмидта; Varia: Н.Я. Мандельштам. Отец; Два эпизода из жизни литературных организаций. Публ. Н. Крамера и Р. Баха; Квашнина-Самарина М.Н. В красном Крыму. Публ. Л. Крафта; Последняя страница истории Л. – Гв. Московского полка.


[Закрыть]. На страницах альманаха публиковались работы как бывших авторов «Памяти», так и людей из их непосредственного окружения: А.Б. Рогинского, А.И. Добкина, Ф.Ф. Перченка, В.Н. Сажина, М.Я. Гефтера, Д.М. Бацера, Г.Г. Суперфина, Б.Н. Равдина, Л.Я. Лурье и др.[479]479
  Расшифровку псевдонимов авторов первых десяти номеров «Минувшего» см.: Минувшее. Исторический альманах. Вып. 11. С. 5 – 6.


[Закрыть]

А.Б. Рогинский, освободившись из лагеря, стал одним из основателей научно-просветительского общества «Мемориал». В «Мемориал» вошла и бо́льшая часть участников «Памяти» (А.Ю. Даниэль, Д.И. Зубарев, А. Коротаев), тем самым определенным образом продолжив ее традицию. В. Иофе возглавил ленинградский «Мемориал».

Правда, между бывшими членами «Памяти» произошел раскол, приведший к разделению на московскую и ленинградскую группы (к последней относились А.И. Добкин и В.Е. Аллой). Аллой перенес свое издательство в Россию. В этом издательстве (где работал и Добкин) выходили последние номера «Минувшего», биографический альманах «Лица», альманах «Диаспора», журнал «Постскриптум», краеведческие альманахи «Невский архив» и «Ярославский архив», альманах «Мемориала» «Звенья».

В 1993 году умер Феликс Перченок, в 1995-м – Михаил Гефтер, в 1998-м – Александр Добкин, в 2002-м – Вениамин Иофе, в 2004-м – Лариса Богораз, в 2013-м – Наталья Горбаневская. В 2001 году покончил жизнь самоубийством Владимир Аллой.

С.В. Дедюлин после высылки из СССР в течение одиннадцати лет работал в парижской газете «Русская мысль», редактируя раздел культуры. Остался жить в Париже и после распада СССР.

В.Н. Сажин, защитив в 1988 году кандидатскую диссертацию, работает в Санкт-Петербургском педагогическом университете им. А.И. Герцена.

Л.Я. Лурье – известный петербургский журналист и телеведущий, автор нескольких книг.

Само название «Память» было использовано известным в 1980-х годах общественно-политическим движением националистической направленности, правда, вскоре сошедшим на нет. Организаторы этого движения, очевидно незнакомые со сборником, утверждали, что позаимствовали его у одноименного романа В. Чивилихина[480]480
  См.: Чивилихин В.А. Память. Роман-эссе. М., 1984.


[Закрыть].

Подводя итоги, следует признать: возникнув как сознательная альтернатива официальной советской историографии, исторический сборник «Память» безусловно состоялся. Авторам и редакции удалось, благодаря отсутствию официальной идеологической цензуры, обозначить принципиально новые сюжеты, ходы и темы исторических исследований. Более того, им удалось нащупать определенные методологические новации, связанные, например, с «устной историей», с «историей повседневности». Многие исторические сюжеты, впервые «открытые» на страницах «Памяти» (например, «Академическое дело»), активно разрабатываются сейчас как российской, так и зарубежной исторической наукой. Естественно, выработка неофициальной модели исторического исследования шла не без шероховатостей, но, во-первых, это характерно для любого начинания, особенно в период «бури и натиска», а во-вторых, это отчасти объясняется теми условиями, в которых приходилось работать создателям «Памяти».

Исторический сборник «Память» можно встроить в определенный ряд попыток создания неофициальной историографии в странах Восточной Европы и так называемой народной истории в Западной Европе и США. Но это задача уже иного компаративистского исследования.

Официальная российская историография, во многом продолжая разработку намеченных «Памятью» проблем, и к самому сборнику, и к различным вариантам его продолжения, вплоть до «Мемориала», относится достаточно сдержанно, руководствуясь отмеченной Н.Е. Копосовым «идеологией профессионализма». Но и это «замалчивание», пожалуй, требует отдельного разговора.