Текст книги "История суда и правосудия в России. Том 1: Законодательство и правосудие в Древней Руси (IX – середина XV века)"

В XI—XV вв. в русском праве еще не существовало разграничения отраслей права, однако процесс выделения и самостоятельного существования норм, носивших уголовно-правовой или гражданско-правовой характер, уже начался. Источники права XI—XV вв. преимущественное внимание уделяют уголовно-правовым отношениям, тем более сложную и актуальную проблему представляет собой задача выявления гражданско-правовых правонарушений и ответственности за них.

В широком смысле под гражданскими правонарушениями можно понимать деяния, нарушающие частный интерес. Разрешение такого рода конфликтов происходит с минимальным участием государственной власти, в упрощенном порядке, а их суть сводится к возмещению ущерба. Именно в этом заключается главное отличие уголовной и гражданско-правовой ответственности, первая ориентирована на наказание, вторая – на возмещение ущерба. Долгое время в древнерусском праве судопроизводство носит преимущественно частноправовой характер, только к концу рассматриваемого периода появляется возможность выделять гражданские правонарушения, правовое регулирование которых совпадало с регулированием обязательств из причинения вреда.

В частных и публичных грамотах Древней Руси наиболее явным случаем наступления обязательств из деликта является конфискация («поруб») товара представителей той или иной общины за вину их соотечественников. В данном случае важно, что под соотечественниками имеются в виду именно члены одной городской общины, а не вообще русские или немецкие купцы. К примеру, в Договоре Новгорода и Пскова с Юрьевом 1474 г. определяется, что за долги новгородцев недопустимо «рубить» псковичей и наоборот: «А юрьевцом новгородцов во псковском деле не порубати; также и пскович юрьевцом не порубати в новгородском деле никоторою нужою»[401]401
  Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М; Л., 1949. № 78.


[Закрыть]. В летописях также нередки упоминания о «порубе», т. е. о конфискациях, применявшихся к купцам (например: «Рубоша новгордць за моремь в Дони»[402]402
  Новгородская первая летопись старшего извода. Синодальный список // ПСРЛ. Т. 3. В лето 6642 [1134]. Л. 15-15 об.


[Закрыть]).

В рассматриваемое время и для частных лиц, и для публичной власти естественным было обращение требования о взыскании ущерба не с самого виновного, если его невозможно отыскать, а с его соотечественников. Например, из грамоты начала XV в. мы узнаем, что новгородские купцы Павел Кровца, Отофон и Яков Симановы, Мосей с детьми, Паг Павлов, Семен Коровин с детьми и Лука были должны (из какого основания возникла эта задолженность, не уточняется) большую сумму денег жителю Ругодива Клавше и его братьям. После обращения Клавши к ругодивскому наместнику тот принял решение взыскать требуемые суммы с новгородских купцов Михаила, Ильи, Терентия, Федора, Омоса и Игната: «А нас в том оспода порубили: 10 бочок белкы да три круги воску»[403]403
  Хорошкевич А. Л. Новые новгородские грамоты XIV—XV вв. // Археографический ежегодник. 1963. М., 1964. № 3.


[Закрыть].

Интересно, что пострадавшие от конфискации обращаются к купеческому съезду с просьбой компенсировать их ущерб: «А нынеча на съизде тых людей ставя, кому дать и взять, да что бы не гибли правии люди». Иными словами, купцы, с которых взыскали за вину должников, выступают de facto в качестве поручителей последних: уплачивают за должников их долг (вынужденно), после чего обращают к ним то же требование как кредиторы. В составе того же документа, опубликованного А. Л. Хорошкевичем, описывается еще один случай рубежа: «…а зумусь порубиле Зумберь 10 новгородцев, а взяле у них бочку шевнице да постав кумьскии на Ругодив у купьцевь»[404]404
  Там же.


[Закрыть].

Возможно, вопросы, связанные с фактами конфискации имущества, решались общегородскими собраниями, и главное значение в данном случае имели не частные интересы, а интересы общины, которую представляли пострадавшие в отношениях с другими государствами. О прямом вмешательстве новгородского веча в эти вопросы свидетельствует новгородская грамота № 17; «…а что князь Михаила товар порубил братьи нашей до новоторьского взятья, а того товара весь Новегород вел еле Юрью и Якиму отступится»[405]405
  Грамоты Великого Новгорода и Пскова. № 17.


[Закрыть].

Рассмотренная норма соответствовала ряду международно -правовых документов, однако в некоторых случаях городские власти пытались ограничить ее применение. К примеру, в Договоре Великого Тверского князя Михаила Ярославича с Новгородом 1316 г. с Тверского князя берется обязательство не подвергать новгородских купцов конфискации («рути»): «А князю Великому Михаилу не наводити на Новегород, ни бояром его ни про что же, ни гостя рути в суждальскои земли нигде же»[406]406
  Там же. № 11.


[Закрыть].

Помимо договоров с русскими землями, в договорах с европейскими государствами Псков и Новгород также пытались ограничить применение узаконенных конфискаций, как, например, в договоре Новгорода с Готландом и немецкими городами 1189—1199 гг. (ст. 11): «Оже родится тяжа в Немцех новгородцю, любо Немчину Новегороде, то рубежа не творити, на другое лето жаловати; оже не прасять, то, князю явя и людям, взятии свое у гости…»[407]407
  Договор Новгорода с Готским берегом и немецкими городами 1189—1199 гг. // Памятники русского права. Выл. 2. М., 1953. С. 126.


[Закрыть]. В рассмотренной норме конфликтующим сторонам предлагается сначала обратиться к обычному судебному решению дела, и только в случае, если в течение года судебное дело так и не будет решено, кредитор, обнародовав состояние дела, может прибегнуть к конфискации.

Аналогичная норма предписывается в Договоре Новгорода и Пскова с Юрьевом 1474 г.[408]408
  См.: Грамоты Великого Новгорода и Пскова. № 78.


[Закрыть] Здесь также кредиторам предлагается, не прибегая к конфискации, трижды обратиться к судебным властям, при этом судебный порядок решения конфликта объявляется предпочтительным («дадут чому исправу, ино Бог дай так»). Если же сторона должника не даст хода судебному делу, сторона кредитора имеет право осуществить конфискацию. В рассмотренной норме, помимо того, специально оговариваются неприкосновенность посла, защита его имущества от конфискации.

Из летописных примеров известно, что нередко случаи «рубежа» приводили к обострению международных отношений, фактически – к состоянию войны. Так случилось, например, в 1188 г.: «В то же лето рубоша новгородьце Варязи на Гтех, Немьце в Хоружку и в Новотержьце; а на весну не пустиша из Новагорода своих ни одиного мужа за море, ни села ведаша Варягом. не пустиша я без мира»[409]409
  Новгородская первая летопись старшего извода. Синодальный список. В лето 6696 [1188]. Л. 49.


[Закрыть], Как видно из сообщения летописца, после конфискаций, учиненных на новгородцах, были прекращены все торговые отношения с «варягами» и обе стороны находились в состоянии войны.

Несмотря на отмеченное стремление торговых городов положить пределы внесудебным конфискациям, сами они нередко угрожали такими же мерами, считая их вполне оправданными для защиты интересов своих сограждан. К примеру, угроза взыскать частный долг рижанина Нездильца содержалась в грамоте Пскова Риге: «Зде тировал Нездельце ваш во Пльскове с детьми, торговал с Кумордою и доплатил Куморде… И ныне учините правду, выдайте Нездильца поручнику… Или не выдайте Нездильца поручнику, то мы исправим в Пльскове на вашей братии, а вам поведаем»[410]410
  Грамоты Великого Новгорода и Пскова. № 332.


[Закрыть]. Известна также грамота Новгорода, обращенная к Колывани о суде над должником по имени Иван Мясо: «И должник братьи нашей у вас, и вы должника Ивана Мяса нашему брату Есифу не поставили; и должник за вами, и товар братьи нашей за вами. И ныне дайте исправу по крестному челованью. Или не дадите исправе, и нам велети своей братьи взятии на ваших детех свои товаре в Новегороде»[411]411
  Там же. № 56.


[Закрыть].

Эта грамота имеет особое значение, поскольку показывает, что после того, как кредитор добился от городских властей общины своего должника судебного разбирательства интересующего его дела, ему еще предстояло добиться выдачи должника.

Конфискация имущества могла сопровождаться другими репрессивными мерами – задержанием и заключением. Например, полоцкий воевода Олехна Судимонтович предъявлял такие претензии рижскому магистрату в 1463 г.: «…ваши рыжане… полочан порубают и коют и в неучтивости держат»[412]412
  Полоцкие грамоты. Т. L М., 1973. № 110.


[Закрыть].

Материал берестяных грамот позволяет сделать очень важный вывод, что конфискация-«поруб» использовалась не только в отношениях с иноземными партнерами, но и при регулировании обязательственных отношений между русскими. Так, в грамоте № 246 (XI в.) речь идет о невыполненном обязательстве (скорее всего, из договора купли в кредит или из договора займа): «От Жировита к Стоянови; како ты у мене и чьстьное древо везем и вевериць ми не присел ещи, то девятое лето; а не присел ещи ми полу пяты гривьны, а хоцу ти вырути в тя лоуцыпаго новегорожянина; посели же добрем»[413]413
  Арциховский А. В., Борковский В. И. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1956-1957 гг.). М., 1963. № 246.


[Закрыть]. Эта грамота подтверждает имеющееся в статьях международно-правовых актов правило, что споры о невыполненных обязательствах сначала было принято пытаться решить «мировым», «полюбовным» порядком. Иногда это мирное решение конфликта могло затягиваться на весьма длительный срок – в грамоте № 246 упоминается девяти летняя просрочка платежа. Автор грамоты угрожает «вырути», т. е. подвергнуть конфискации, не самого должника (который, видимо, недоступен), а знатнейшего из новгородских купцов, находящихся в городе.

Частное лицо является автором и полоцкой грамоты № 72, в которой полочанин пан Омельян ставит в известность рижский магистрат, что в случае отказа удовлетворить его претензии к некоему Зубцу он инициирует конфискацию товара на соответствующую сумму у какого-нибудь «доброго» рижского купца[414]414
  См.: Полоцкие грамоты. № 72.


[Закрыть].

Судя по тому, что практически никогда не уточняется, обязательства из какого договора не были выполнены, большее значение имеет факт причинения ущерба, а не факт неисполнения обязательств. Это первое важное отличительное свойство древнерусских обязательств из причинения вреда. Второе заключается в том, что содержание обязательства составляет обязанность возместить причиненный ущерб.

Таким образом, неисполнение обязательства из договора, принятого на себя частным лицом, влекло возникновение обязательства из причинения ущерба, причем исполнение этого нового обязательства возлагалось в целом на городскую общину, к которой принадлежал должник. Основанием для обращения обязательства к общине являлась неспособность городских властей «дать правду», т. е. обычным судебным порядком решить дело о возвращении долга. Сумма нового долгового обязательства могла быть взыскана с любого представителя «провинившейся» общины в форме конфискации товаров, а сама процедура конфискации могла сопровождаться иными репрессивными мерами, в частности заточением в поруб.

На основе анализа сохранившихся грамот можно выделить следующие элементы-этапы возникновения данного обязательства из причинения вреда:

– предпринимаются попытки мирного, «полюбовного» урегулирования вопроса об исполнении обязательства из договора;

– кредитор обращается к властным органам той общины, членом которой является должник, с требованием судебного решения дела о невыполненном обязательстве;

– если судебное рассмотрение было проведено и решение было принято в пользу кредитора, последний требует выдачи должника (эта стадия не всегда имела место);

– кредитор обращается к властным органам собственной общины, а они принимают решение о возникновении нового обязательства, которое может быть предъявлено к любому члену общины должника.

Подобно тому как за долг одного члена общины конфискация налагалась на других членов той же общины, собственник домашнего скота отвечал за ущерб, причиненный скотиной. Древнерусское законодательство рассматриваемого периода ничего не говорит об обязательствах, возникающих из потравы, т. е. ущерба, причиненного домашним скотом полю или сенокосу. Между тем этнографические данные свидетельствуют, что в крестьянской среде существовала устоявшаяся практика решения споров, возникающих из случаев потравы.

В древнерусских частных грамотах рассматриваемого периода можно найти указание на то, что владельцы сенокосов были озабочены проблемой потрав, которой уделялось значительное внимание, а каждый участок выпаса имел строго определенный круг пользователей. Например, при продаже земельного участка, в состав которого входил выпас, специально оговаривалось, что он закрыт для пользования соседями[415]415
  См.: Грамоты Великого Новгорода и Пскова. № 182.


[Закрыть]. Очевидно, что нарушение границ этого выпаса чужой скотиной рассматривалось как причинение ущерба и приводило к возникновению обязательства по его возмещению.

Метод сравнительно-исторического анализа может помочь с определенной долей вероятности составить более четкое представление об этом виде обязательств в древнерусском праве. Для нужд подобного анализа можно использовать записи обычного права народов Прибалтики («ливонские правды»), правовая система которых не только была близка древнерусской, но и испытывала сильное влияние последней. «Ливонские правды» записаны в XIII—XIV вв. и содержат минимум искажений, внесенных немецкими завоевателями. Повсеместно в «ливонских правдах» встречается норма, согласно которой лошади и другой скот, обнаруженные на поле или сеножати, должны удерживаться владельцем поля до тех пор, пока ему не будет возмещена потрава[416]416
  См., например, ст. 17 Кодекса права куршей, земгалов и селов (см.: Древнейшие государства на территории СССР. М., 1980. С. 176), ст. 23 Кодекса всеобщего крестьянского права Ливонии (там же. С. 181).


[Закрыть].

Закон предусматривает и ситуацию, когда собственник «провинившейся» скотины пытается самовольно ее вернуть. В данном случае закон защищает уже возникшее обязательство, поэтому устанавливается фиксированная ставка штрафа: если собственник скотины отнял ее у пострадавшего на поле, он должен заплатить штраф в одну марку, если же он уведет ее со двора пострадавшего – три марки[417]417
  См. ст. 23—24 Кодекса всеобщего крестьянского права Ливонии (см.: Древнейшие государства на территории СССР. С. 181, 182).


[Закрыть].

Примечательно, что, например, в Кодексе всеобщего крестьянского права Ливонии (ст. 21—24) проводится четкое различие в правовом режиме для скотины, забранной в залог из договора и удерживаемой в случае потравы, – ответственность за самовольное возвращение ее собственником в первом случае выше в три раза. Это показывает, что обязательства из причинения вреда рассматривались законодателем как менее значимые, чем обязательства из договора.

В одной из обонежских грамот (обонежье – одна из пятин (областей) Новгородской земли) предусматриваются последствия за деяние, аналогичное потраве, – использование монастырских угодий без разрешения: «А хто ослышится сеи нашей грамоты… а почнет лес сечи и пожни косити, и зяци гоняти или рыбы ловили, или ягоды и грибы братии… ино тот будет лишен лотки и сетей…»[418]418
  Грамоты Великого Новгорода и Пскова. № 316.


[Закрыть]. В этом случае, как видим, пострадавший собственник имеет право удержать имущество, посредством которого ему был причинен вред. Кроме того, вероятно, в Новгородской берестяной грамоте № 8 (конец XII – первая четверть XIII в.) речь идет о случае потравы с последующим удержанием «провинившейся» скотины и ее выкупом: «От Семнуновой жены к Игучку. Тому, чья у тебя корова, скажи: «Если хочешь корову и едешь за коровой, то вези три гривны»[419]419
  Зализняк А. А. Древненовгородский диалект. М., 1995. С. 363.


[Закрыть].

Некоторые из «ливонских правд» называют еще одно важное обстоятельство – ответственность за недоказанную потраву. Так, в Кодексе права крестьян Сааре-Ляэнеского епископства (§ 9 гл. 7) отмечается: «Если он возьмет в залог [за потраву] скотину [другого], но не сможет доказать потраву, [то он должен заплатить хозяину животного] 4 марки»[420]420
  Кодекс права крестьян Сааре-Ляэнеского епископства. С. 204. Аналогичную норму содержит ст. 27 Кодекса всеобщего крестьянского права Ливонии (ред. Т. Список ТМ (см.: Древнейшие государства на территории СССР. С. 197)).


[Закрыть]. Штраф в данном случае назначается больший, чем за самовольный увод скотины со двора лица, пострадавшего от потравы. Впрочем, эта штрафная санкция не может быть отнесена к обязательствам из причинения вреда и интересна только как дополнительное условие, связанное с регламентацией случаев потравы.

Пушкинский список Закона Судного людем, который в исследовательской литературе относят к числу действовавших на северо-западе Руси законов, предлагает несколько иной вариант регулирования случаев потравы (статья «О воле»)[421]421
  См.: Закон Судный людем пространной и сводной редакции. М., 1961. С. 39.


[Закрыть]. Статья сложна по составу и в некотором смысле противоречива, когда устанавливает различные варианты ответственности собственника скотины, совершившей потраву. Во-первых, предусматривается возмещение ущерба («платить еже будет испасл»). Во-вторых, указывается, что в случае первых двух потрав потерпевший удерживает «провинившуюся» скотину, скотина удерживается до тех пор, пока ее собственник не уплатит причиненный ущерб; в случае третьей потравы потерпевший имеет право убить животное, причинившее ущерб. В данном случае виновным считается не только и даже не столько собственник, сколько принадлежащее ему животное, совершившее потраву или причинившее иной ущерб. Любопытно, что потерпевший от потравы или иных действий домашних животных имел право на возмещение ущерба только в том случае, если им были приняты меры для охраны своей собственности, однако препятствия, которые были на пути животных, были ими разрушены. В противном случае ответственность для «провинившегося» животного и его хозяина не наступала[422]422
  Там же.


[Закрыть].

Возможно, близко к этой группе обязательств находится и ответственность за случайный пожар. В «ливонских правдах» упоминается такой казус: «[Если] кто-либо разожжет огонь на поле, сеножатях или в лесу [и от этого вспыхнет пожар, то] он должен возместить ущерб и 3 озеринга заплатить господе»[423]423
  Статья 22 Кодекса права куршей, земгалов и селов (Древнейшие государства на территории СССР. С. 177).


[Закрыть]. С одной стороны, в рассматриваемой норме указывается определенная ставка штрафа. С другой стороны, от лица, совершившего проступок, требуется возместить ущерб. В обычных уголовно-правовых нормах наложение штрафа или иного взыскания уже предполагает справедливое и полное возмещение причиненного ущерба, восстановление «мира». Иными словами, в данной норме соединяются уголовно-правовая и гражданско-правовая ответственность, что позволяет отнести этот казус к смешанной форме, в которой соединяются уголовная ответственность и обязательство из причинения вреда.

Аналогичная норма есть в Пушкинском списке Закона Судного людем: «Аще кто стебле своей ниве или тернье хотя пожещи, то взгнетить огнь, той же огнь пройдеть и пожьжеть чюжая нивы или виноград, достоить суди испытали, аще в невединьи или в благодеть взгнещешему огнь, то бываеть бес тощеты»[424]424
  Закон Судный людем пространной и сводной редакции. С. 35.


[Закрыть]. По этому тексту, если суд не увидит в действиях виновника пожара умысла (огонь был разожжен для хозяйственных нужд, чтобы очистить поле), никакое наказание не предусматривается. Однако, видимо, возмещение ущерба все же предполагается, поскольку, по сути, этот случай не отличается от потравы.

Обязанность выкупить незаконно отчужденное имущество, которым владелец распоряжался по праву кормли, можно отнести к обязанностям, вытекавшим из причинения вреда, из деликтов. Действительно, с группой рассматриваемых обязательств этот вид сближается отсутствием определенного законом размера санкции – ответственность провинившегося лица сводится к восстановлению «мира», установленного порядка, т. е. к возмещению ущерба и восстановлению status quo. Статья 72 Псковской судной грамоты посвящена именно этому вопросу и позволяет сделать существенное уточнение – факт причинения ущерба должен быть доказан («…а доличат того человека»)[425]425
  Псковская Судная грамота // Российское законодательство X—XX вв. Т. 1. С. 338.


[Закрыть]. В некоторых случаях достаточно было явить пред лицо общины, общественности саму картину нанесенного ущерба (например, в случае потравы очевиден ущерб для поля и «виновная» скотина находится в руках истца). В других случаях (как при попытке распоряжения кормлей) требовалось специальное судебное разбирательство, на котором рассматривались существующие архивы грамот на данный земельный участок, выслушивались свидетели-соседи и т. и.

Наконец, ряд случаев возникновения обязательств из деликтов вообще никак не рассматривался законом, а их правовое регулирование определялось рядными грамотами – соглашениями сторон, нередко перед судебными органами. Например, в одной обонежской рядной упоминается случай урегулирования дела по поводу причиненного ущерба: некий Никита Иванович вместе с другими жителями побережья р. Выги прогнал рыбаков новгородского тысяцкого Дмитрия Васильевича и уничтожил их снасти[426]426
  См.: Грамоты Великого Новгорода и Пскова. № 290.


[Закрыть]. Никита Иванович в индивидуальном порядке, отдельно от других виновных, возмещает ущерб, причиненный в том числе по его вине. Совокупный ущерб раскладывается в данном случае на всех виновных, а истец договаривается с каждым из них индивидуально.

Таким образом, можно выделить несколько видов обязательств из причинения вреда. Их объединяет особенность содержания данного обязательственного правоотношения – должник обязывается возместить причиненный ущерб, никаких дополнительных штрафных санкций не предполагается. Различия между разными видами этих обязательств состоят в особенностях трактовки субъектов и предмета, установления факта ущерба, т. е. основания для возникновения обязательства, ит. п. Важным представляется то обстоятельство, что во многих обязательствах из деликтов значимую роль играет понятие коллективной ответственности, в качестве субъектов выступает либо родовой коллектив (например, в случае с кормлей), либо городская община (ответственность за долги одного из членов общины). Видимо, в рассматриваемый период эта группа обязательств относилась к преимущественной регламентации обычным правом, однако законодатели уже делают попытки распространить на них свою компетенцию (назначение штрафов за неисполнение обязательств из причинения вреда, статья о распоряжении кормлей в Псковской судной грамоте и др.).