Текст книги "Философия и идеология: от Маркса до постмодерна"

Нарциссы необыкновенно паразитарны, в том числе в самоутверждении за счет других. Для идеологий это не просто «образ врага», но ещё и активное принижение всего, из чего они собирают свой пьедестал. Иногда это целые пласты побеждённого и опровергнутого. В том числе и отсюда (а не только от политической задачи) явно завышенная агрессия и репрессивность. Дискуссии возможны исключительно в режиме «полемики на поражение». У Шмитта политическое конституируется не просто диспозицией «друг – враг», но именно такой, в какой враг подлежит полному уничтожению. Идеологии также подчиняются требованиям этой диспозиции, оказываясь не более чем «идеальным политического» – продолжением политики в сфере идей, ценностей и представлений, не терпящих не то что врага или элементарной конкуренции, но и простого соседства. Для настоящей идеологии все другое если не враг, то рингтон в концерте.

Такими параллелями можно заниматься долго. Достаточно обложиться специальной литературой по психопатологии, взять в пациенты собирательный образ идеологии и ряд её наиболее известных, ярких порождений – и можно писать бесконечный трактат на тему. Правда, это будет напоминать Хармса: проработал медицинский справочник и обнаружил у себя все возможные заболевания. Но как быть, если выясняется, что это и в самом деле близко к истине?

4. Философия между нарциссизмом идеологии и антинарциссизмом науки

Тест на проявление нарциссической акцентуации в разных её формах имеет не только исследовательский, но и вполне практический смысл.

С одной стороны, аналитика, выявляющая нарциссические патологии, воспринимается как разоблачительная, а потому она бывает на редкость политически эффективна. Она эффективна по тем же причинам, по каким одно только упоминание о проблемах с психикой вызывает в людях бессознательную тревогу и насторожённость. В большой игре это всегда удар ниже пояса и в спину, нечто из области особо коварных политических вооружений.

Но с другой стороны, признание патологии в психической организации «пациента» может давать в аналитике и обратный эффект – менять агрессивно-разоблачительную установку на сочувственно-терапевтическую. Нарцисс – худший из пациентов, к нему труднее всего пробиваться через эшелонированную самозащиту и «панцирь характера» (Вильгельм Райх). Здесь приходится неординарным усилием воли отказываться от естественного желания навести порядок в мозгу клиента одной только мощью непобедимого рацио. В случае с нарциссом эффект будет прямо противоположный – даже если вы предлагаете мир с переходом от идеологической борьбы к нормальной и регулярной идеологической жизни. Здесь необходимы особые стратегии, в том числе техники «зеркального» и «идеализирующего» переноса (Хайнц Кохут), только и способные установить трудный, иногда почти невозможный контакт. Переубедить в идеологии вообще крайне трудно, но в идеологии нарциссически заряженной – практически нереально.

Особую сложность представляет постоянная работа над собой, корректирующая собственные ответы на «нарциссические провокации пациента», отслеживающая рецидивы упоения «терапевтической властью» и «грандиозностью аналитика». Но это и полезно, поскольку в корне меняет сам этос отношения к проблеме и к людям. Такая коррекция бывает особенно ценной, когда политика и социум резко дифференцированы и «верхние» нарциссы делегируют «нижним» возможность изнемогать от голода, не отрываясь от зрелища грандиозных отражений.

Но есть и ещё один важный момент, связанный с анализом внутренне противоречивого сращивания-отталкивания во взаимоотношениях философии и идеологии. Это тема и вовсе из разряда не разрешаемых не только единовременно, но и вообще когда-либо. Речь идёт о постоянно возобновляющемся самоопределении философии, в том числе в связи с её эмансипацией от идеологического. Это одновременно и проблема «вечных» понятий отвлечённой теории как метафилософии, но и вопрос реакции на изменение текущего контекста, на потребность в коррекции самого понимания миссии философии в этом мире, в это время, в этом обществе, в этом институте и т. п. Нарциссизм в идеологии, свойственный ей вообще и так часто гипертрофированный в наше время, может служить здесь аналогом препарата, который вводят в организм, чтобы наблюдать движение окрашенных физиологических жидкостей или изменение меченых тканей. Иначе говоря, нарциссически меченую идеологию в философии отлавливать легче.

В нынешних условиях, когда конъюнктура все же склоняет к идеологической ангажированности (часто незаметной для самих философствующих), наличие нарциссической «метки» позволяет более обоснованно провести разграничение между философским исследованием и идеологической работой, между аналитикой и «окормлением», мнящим себя сразу интеллектуальным, духовным и нравственным.

Но здесь сразу же напрашивается ещё один рискованный эксперимент – протестировать философию в той же сетке нарциссических симптомов, что и идеологию. Это отдельная и сложная работа, которой надо заниматься не всуе, но кое-что бросается в глаза ещё до пристального анализа. Прежде всего – грандиозность предмета и самого режима философствования. В культовых философиях величественны картины мира, но и форматы их живописания, а то и сами авторы. В этом великие философии, даже там, где они некоторыми частями возвышаются над великими идеологиями, могут казаться более нарциссами, чем сами идеологии.

Однако по другим критериям философия сближается скорее с антинарциссизмом науки, прежде всего в установках рефлексии и бескомпромиссной самокритики. Здесь есть перфекционизм, но он не патологический, поскольку выражается в требованиях и качестве претензий, но не в болезненно-иррациональных реакциях на непочтительность. Позиция между страстью к себе идеологического нарцисса и методологической самоотверженностью научного работника любого статуса кажется для философии (а также для социогуманитарного знания) интригующей и требующей специального анализа.

В этом отношении надо исследовать как теоретические схемы, так и нарциссизм конкретных идеологических проектов, с которыми сейчас приходится сталкиваться. Но это предмет отдельного разговора, в котором тема «Идеология и нарциссизм» последовательно переходит в тему «Идеологи и нарциссы».

А.В. Рубцов
Идеологи и нарциссы
Мифы всемогущества: рецидивы, обострения, эпидемии

Мне кажется, она похожа на меня, а следовательно, она совершенство

Мэри из «Аббатства Даунтон»

Я вот, например, не тычу всем в глаза, что обладаю, мол, колоссальным умом. У меня есть все данные считать себя великим человеком. Да, впрочем, я себя таким и считаю.

Даниил Хармс. «Как я растрепал одну компанию»

Вытеснение вытеснения

Тема нарциссизма в политике вообще и в России в особенности вызывает живой интерес, но и мгновенные реакции с желанием её сразу «поставить на место». Заверения в полном самоконтроле и в такой же нелюбви к универсальным отмычкам помогают не всегда. Вам сходу начинают доказывать, что нарциссизм – это сильно, но все же частность. Приходится объяснять, что здесь трудно что-то преувеличить с любым «энтузиазмом неофита»: в реальности с политическим нарциссизмом в стране и мире все куда серьезнее, чем кажется и можно сформулировать в рамках приличий.

Удивляют скорость и автоматизм таких ответов, по-своему тоже нарциссических. Преувеличений и генерализаций в этой жизни много, у каждого они свои, но именно нарциссизм в этом плане на особом счету. Такое впечатление, что эта тема, открывая людям что-то новое, больше путает привычную картину. Отсюда потребность маргинализировать сам предмет ещё до начала разговора. Однако настояв на том, что такие отклонения объясняют в наших бедах далеко не все (кто бы спорил!), часто тут же выдвигают свои широкозахватные схемы. Будто сам сюжет провоцирует.

Отчасти сказывается обычная неосведомлённость (чтобы не говорить о провинциализме). Просто ещё не все в курсе, что тема «нарцизма» в ряде аспектов едва ли не половина всего Фрейда (например, в дихотомии нарциссического и объектного либидо). Нарциссы – это не только избранные гении или уроды, а каждый в своём возрасте, характере или обстоятельствах. Нормальный нарциссизм по Фромму восполняет человеку отсутствие у него врожденных инстинктов, спасающих животных, а потому прописан нам самой природой по жизненным показаниям. Гораздо труднее найти место или процесс, где нарциссизма в том или ином виде нет. Выявить «ноль нарциссизма» и суть «антинарцисса» – проблема крайне трудная, но решаемая. Определениям явления нет числа, но и нет внятного понимания, что это такое, когда нарциссизма «нет вообще».

Нередки претензии к якобы некорректным переносам психологического в социальное и обратно – будто ещё у Фрейда и особенно у Фромма все эти экстраполяции не были введены специально и в деталях. То, что нарциссами со спецэффектами бывают не только отдельные люди, но и коллективы, общности, группы, институции, партии, государства и страны, целые идеологии, культуры и цивилизации – все это в теории с самого начала было общим местом.

Не до всех уголков страны дошла информация о том, что нарциссизм уже признан одной из определяющих акцентуаций постмодерна и XXI в. В Штатах эта эпидемия, по оценкам динамики, приближается к пандемии. В самосознании американцев эта напасть уже потеснила проблему ожирения нации (кстати сказать, нарциссизм некоторым образом и есть переедание в самооценке и лишний вес «негабаритного Эго»). Кроме того, у нас почти не замечен остросюжетный и весьма громкий скандал с заявлениями о нарциссической патологии у Трампа (возможно, из-за ненужных параллелей). И все же наиболее проблемным для нас является нежелание видеть практически ту же эпидемию у себя под боком и в самих себе – будто никто не смотрит телевизор и не догадывается, что такое фиксация на грандиозном Я.

В нарциссизме нередко видят всего лишь забавную черту характера, не подозревая о его деструктивных, злокачественных формах, разрушающих судьбы людей и целых народов, в истории и в наше время. Разгоряченных американцев можно понять: если есть экспертно подтверждённые подозрения, что глава государства не вполне адекватен, причём именно как нарцисс, то что ещё можно тут «преувеличить»? Особенно если учесть, что нарцисса себе избирают сами нарциссы – хотя и не только они.

Психике вообще свойственно отторжение всего слишком «неожиданного», но одновременно и слишком узнаваемого, особенно из области бессознательных запретов. В самом деле: какое-то забавное, почти анекдотическое отклонение вдруг выдвигается на авансцену с претензиями на плохой диагноз и прогноз с недопустимыми рисками. Это как признать учебную задолженность, когда кажется, что этот предмет можно и вовсе не сдавать.

Есть и более общий контекст дистанцирования от всего «психического» (в политике и не только). У нас просто не принято обсуждать подобные диагнозы в отношении кого бы то ни было – лица или группы. Это как намекнуть на известный непорядок в одежде – и получить в ответ смертельную обиду. И все же удивительно, что столь резкую, сочную тему у нас, будто специально отворачиваясь, обходят все, кто должен был бы впиться в неё с профессиональной хваткой. Желтая пресса и сами политики обычно не стесняются заливать друг друга каким угодно чёрным пиаром, но почему-то не этим. В цивилизованном мире все иначе: «Нарциссизм – излюбленный диагноз для политических лидеров любой партии, противостоящей твоей собственной»[139]139
  Dombek K. The Selfishness of Others. An Essay on the Fear of Narcissism. N.Y., 2016. URL: https://us.macmillan.com/excerpt?isbn=9780374712549


[Закрыть]. Когда в 1964 г. 1189 психиатров заочно приписали Барри Голдуотеру неполную адекватность, это привело к самому крупному поражению в истории американских выборов. Тоже к вопросу о «преувеличениях».

Масштабы бедствия

Вся эта американская история должна бы служить для нас большим зеркалом, в котором через океан можно разглядеть заодно и себя – хотя и в симметричном отражении. Общее у нас то, что и политический, и бытовой нарциссизм во многом спровоцированы именно идеологиями. Для Штатов установки глобальной миссии и личного успеха – одновременно и ресурс, и проблема. В элитных школах жестокая конкуренция и боязнь выпасть в лузеры подсаживает молодежь на вещества, близкие к допингу и зависимости. В России другое – здесь миллионы лузеров зависают на наркотике грандиозности идеализированных Я-объектов – политиков, телеведущих, хакеров и ВКС. А также вставшей с колен державы, выдающейся нации и её славной истории, великой Победы и надежд ещё раз переустроить мир – по нашему проекту.

Нарциссизм приватной самореализации в корне отличен от восторга сплоченной массы, однако в обоих случаях много именно идейного. Строго говоря, в США сразу две эпидемии: собственно нарциссизма – и разного рода общественной, экспертной и терапевтической активности, ориентированной на адаптацию к проблеме. Об оценке положения говорит уже сам характер заголовков: «Narcissism: The Epidemic of Our Time», «The Narcissism Epidemic. Living in the Age of Entitlement», «Today’s Central Cultural Theme», «How collective narcissism is directing world politics», «A specter is haunting America: the specter of narcissism», «The Internet ‘Narcissism Epidemic’», «Generation me», «The Me Me Me Generation», «Me! Me! Me! Are we living through a narcissism epidemic?», «The Culture of Narcissism: American Life in an Age of Diminishing Expectations»…[140]140
  По объему ссылок хватит одного только этого материала со сдержанным представлением: This document provides sources used in The Narcissism Epidemic by Jean M. Twenge and W. Keith Campbell (Free Press, 2009). URL: Http://www. jeantwenge.com/wp-content/uploads/2017/08/narcissism_epidemic_endnotes notes.pdf.


[Закрыть]

Отдельная тема – уже упоминавшийся скандал вокруг Трампа, поднятый отдельными активистами и сообществом. Эксперты и целые организации (например, Джон Д. Гартнер и движение «Психиатры против трампизма») прямо заявляют, что, если бы не пресловутое «правило Голдуотера» (запрет на диагностику вне прямого контакта), им было бы что заявить об особенностях психики пациента и о связанных с этим рисках нации и всего мира[141]141
  Подробнее об этом см.: Рубцов А.В. Нарцисс для масс: как психологи рисуют политический портрет Трампа // РБК. 24.11.2017. URL: https://www.rbc.ru/ opinions/politics/24/11/2017/5a17f5989a7947703f038b79.


[Закрыть]. Собственно, этой жалобой на вынужденное молчание и так все сказано.

Однако если Америка свою эпидемию обрабатывает с поистине нарциссическим энтузиазмом, то у нас, наоборот, это один из предметов вытеснения. Наш коллективный нарцисс не просто ощущает себя здоровее всех здоровых (что для данной патологии как раз нормально), но и сам готов лечить всех вменяемых, чем и занимается, располагая для этого практически неограниченным ресурсом. Можно сказать, что непропорциональные бюджеты на пропаганду – это практически целиком бюджеты на воспроизводство нарциссической акцентуации политического сознания массы. Особенно если учесть, что безудержное поношение универсального врага – составляющая того же синдрома.

Приходится признать, что проблему во многом обходит стороной и само экспертное сообщество. Специальная литература огромна, но на практике не все однозначно даже для профессиональной среды. Был момент, когда этот диагноз временно исключали из системы DSM (Диагностического руководства по психическим расстройствам)… и именно по причине чрезмерной распространенности явления, близкой к изменению нормы. Позицию быстро вернули, однако в России такой диагноз до сих пор не ставится. В используемой у нас Международной классификации болезней (МКБ-10) он отсутствует (хотя это не мешает при явных отклонениях ставить диагноз F60.8 – «Другие специфические расстройства личности»).

Здесь и в самом деле не исключены лишние генерализации. Та же Кристин Домбек в той же книге о «страхе перед нарциссизмом» призывает к осторожности: «Не слишком ли мы спешим называть обычных гадов нарциссами?»[142]142
  Dombek K. Op. cit.


[Закрыть]. Но это вовсе не значит, что тяжёлые нарциссические расстройства не приводят к столь же тяжёлым последствиям. Проблема скорее в том, что для нашего «авось» это… не проблема. Когда по целым категориям пищевых продуктов вдруг выявляют до 80 % фальсификата, страну почему-то не взрывает тот факт, что несколько журналистов за день сделали то, что государство со всеми своими надзорами не делало годами, тихо скармливая людям отходы импортозамещения. Должны были заживо сгореть десятки детей, чтобы выяснилось, что даже по приглаженным официальным данным более половины всех ТЦ работают с нарушениями – и будут работать. Страна и дальше будет ждать новых пожаров, с аппетитом употребляя пальмовый пармезан местного производства.

К провоцированию расстройств психики, в том числе массовых, у нас отношение примерно такое же. Для понимания этого не обязательно рыться в текстах идеологического официоза и высказываниях первых лиц. Вообще говоря, в известном нарциссизме «геральдического» самосознания наций нет ничего необычного: от American Exceptionalism и Canadian Identity («Canadiana») до Nihonjinron (Japanese uniqueness) плюс особое достоинство малых государств и народов, «молодые тигры» и т. п. Все, что уже сказано о естественных проявлениях и конструктивных возможностях нарциссизма применительно к творчеству, отдельным личностям и пр.[143]143
  Cм., в частности: Терминологический глоссарий основных понятий динамической психиатрии. URL: http://www.simoron.ppole.ru/info/simi/glossarPolo. doc; Гройс Б. Продуктивный нарциссизм // Moscow Art Magazine. 2016. № 99. URL: http://moscowartmagazine.com/issue/39/article/791.


[Закрыть], вполне относится к государствам, национальным и этническим образованиям, наконец, просто к хорошо мотивированным, целеустремленным рабочим коллективам. Вопрос лишь, в какой именно момент такого рода акцентуация из естественной и конструктивной, доброкачественной фазы переходит в фазу патологическую и злокачественную.

Партизанщина и контрабанда (новое в тактике идейной борьбы и идеологической работы)

В этой связи важно иметь в виду глубокие изменения в структуре, формах и институтах идеологии, в самой «онтологии» идеологического.

Постсоветская деидеологизация оказалась во многом иллюзорной именно потому, что государственная идеология через некоторое время не просто восстанавливается, но и активно мимикрирует, мигрирует в смежные пространства. Центры идеологического производства и обращения сдвигаются от «головных» структур (вроде идеологического отдела ЦК с секретарем по идеологии во главе) в зоны латентной, теневой, диффузной идеологии, оказывающей «проникающее» воздействие косвенно, а часто и вовсе на уровне бессознательного. (Идеологическое бессознательное вовсе не нонсенс, если иметь в виду типичное кантовское als ob: люди с гарантиями ведут себя так, «как если бы» они были носителями артикулированных и хорошо осмысленных идеологий.) Все это распространяется в режиме «государственной контрабанды» – через каналы и тексты, которые в качестве идеологических не предъявляются и как таковые не опознаются. Не на территории идейного противника, а на своей собственной суверенной территории власть занимается идеологической борьбой в партизанском камуфляже – просто потому что теперь так эффективнее. У постсоветского человека идеологическая идиосинкразия ещё не совсем прошла, и на прямое окормление он пока ещё реагирует по-разному.

Все эти схемы меняют форматы идеологического иногда до неузнаваемости. Например, это могут быть не специальные включения с идеологической проповедью или косвенным промыванием мозгов и даже не сами новостные блоки, а только их регулярные анонсы в рекламных паузах. Именно они многократным повторением инфицируют мозг всеми необходимыми понятиями и чувствами. Такую идеологию вообще можно делать на одних объявлениях и заголовках. В новостных агрегаторах анонсирующие рамки гораздо важнее и эффективнее самих текстов, часто со своими названиями связанные слабо или никак. «Искусство заголовка» становится самодостаточным – как если бы названия полотен стали важнее самой живописи, даже если она фигуративная. Один только набор слов этой субкультуры говорит за себя: «Абсолютный нокаут от Путина – Запад такого не ожидал», «Бомба, которую взорвал Лавров, рушит правительство Британии», «Вашингтон сражен контрударом Москвы и запросил переговоров», «Это заявление Лаврова тянет на самое мощное высказывание года», «Запад не знает, как угомонить Россию», «Россия на Донбасе применила невидимое оружие», «Мощь “пучкового оружия”: Россия шокирует Америку», «Это невыносимо: Россия сломала боевые военные самолеты США в Сирии», «Ну вот и все: объявлено беспрецедентное решение России по Сирии – США доигрались», «“Умоляем, только не это!”: Вашингтон взмолился после ударного ответа Москвы», «“Молим, нет сил”: в США “согнулись” под ударом Москвы»… И это только во внешнеполитическом, милитаристском сегменте нашей пропаганды. Ещё много такого же про сокрушительные удары пресс-центра МИДа, генпредставительства в ООН, про экономику и торговые войны, в которых мы раз в неделю окончательно добиваем Прибалтику, Украину, а заодно и Америку с её пустым долларом.

Необходимо иметь в виду, что это не просто выставка с шедеврами «искусства заголовков»: на всех значимых каналах в том же режиме работают бесчисленные ток-шоу и якобы аналитика. Но это одновременно и срез целых пластов сознания. В этой лексике и в самом этом тоне улавливается главное в психической организации заведенной массы. Это мировоззрение и ополченцев идеологического фронта, и регулярной идеологической армии, её генералов, кадровых офицеров и рядовых бойцов. При всём своём информированном цинизме в итоге они и сами сживаются с этой картиной мира. Можно, конечно, сказать, что «они так не думают», но проникающая идеология заходит под корку, именно когда люди не думают.

Диагностика прямая и обратная

Захватывающее занятие – читать специальную литературу по диагностике психических расстройств, одновременно удерживая в поле зрения характерные образы нашей идеологии и идеологов, политики и политиков.

В чуть поджатом и более живом виде стандарт НРЛ из DSM-5 выглядит примерно так:

1) непомерное чувство собственной важности, гипертрофия самооценки при ограниченности реальных достижений;

2) постоянные фантазии о собственном успехе, силе, блеске и т. п. в условиях остро переживаемого дефицита реального признания;

3) маниакальные попытки навязать себя сообществу наиболее богатых и статусных людей (или стран – АР);

4) болезненная потребность в стороннем восхищенном внимании, сопровождаемая характерными вызовами и провокациями;

5) необоснованно высокие ожидания относительно обязанности и готовности других действовать в соответствии с твоими интересами и планами;

6) эксплуативное, паразитарное поведение в общении; откровенно грубое, неприкрытое использование других в собственных целях;

7) ноль эмпатии и элементарного интереса к кому-либо, кроме себя;

8) зависть к более успешным людям (или странам – АР) с разглагольствованиями о том, как тебе все завидуют и потому гадят;

9) высокомерие и оскорбительная надменность в поведении и взглядах.

Или, например, так: «1) грандиозное чувство самозначимости;

2) захваченность фантазиями неограниченного успеха, власти; 3) вера в собственную уникальность; 4) потребность в восхищении; 5) чувство привилегированности; 6) эксплуатативность в межличностных отношениях; 7) отсутствие эмпатии; 8) зависть к достижениям других;

9) вызывающее поведение»[144]144
  Короленко Ц.П., Дмитриева Н.В. Личностные расстройства. СПб., 2010. С. 140.


[Закрыть]. Кроме того, нарцисс ненормально моно-логичен[145]145
  О концепции «Радио-Я» см.: Kernberg O. Borderline Conditions and Pathological Narcissism. New York, 1975.


[Закрыть]. Добавьте безудержное хвастовство, имеющее мало общего с реальностью, истерическую реакцию на критику и приступы гнева по отношению ко всему, что мешает идеализации любимых образов.

Здесь все слишком узнаваемо, чтобы что-то специально привязывать к нашим реалиям. Однако для живой аналитики здесь всегда есть симметричный риск – поставить «нужный» диагноз политическому оппоненту, тем более врагу. Такие сеансы слишком удобны как средство борьбы или просто идейной мести (как если бы психоаналитик и пациент в жизни делили власть, женщину или бизнес). Особая рефлексия необходима здесь не только во имя научной добросовестности, но и для обеспечения рабочего контакта, если речь идёт о пациенте. Обычную диагностику здесь всегда будут сначала воспринимать как нечто из области политических вооружений, наращивая дополнительные защиты и встречную агрессию.

Техники такого рода самоанализа неплохо проработаны. Считается обязательным самому аналитику отслеживать собственные нарциссические склонности и приемы. Это необходимо, чтобы выдерживать «нарциссические провокации» клиента, не вступая с ним в «автоматическую конкуренцию», не гнобить его «психоаналитической властью» и собственной «терапевтической грандиозностью». В политическом анализе с этим еще сложнее. В таких контактах, даже в не самых запущенных случаях срабатывает эффект «временной глухоты», как у невоспитанных собак. Если писать не для удовольствия, а для хотя бы намёка на эффект, приходится опасаться, что в аудитории, более широкой, чем клуб друзей и единомышленников, вас просто не станут слушать.

Желательно также трезво оценивать возможности самой идеологии. Н. Бердяев заметно спрямлял проблему, когда писал: «Главное зло, главное страдание в жизни общества определяется не столько тем, что люди индивидуально дурные или злые, сколько дурными и злыми идеями, которыми они одержимы… Зло и страдание, причиненные каким-нибудь Торквемадой, Филипом II, Робеспьером и многими другими, их жестокость определялись не тем, что они были злые и дурные люди… а тем, что они были одержимы злыми идеями и верованиями, представляющимися им хорошими и высокими»[146]146
  Бердяев Н. Опыт эсхатологической метафизики. Париж, 1947. С. 194–195.


[Закрыть]. С.П. Франк будто специально полемизирует с этим тезисом: «В вопросе о нравственной судьбе человечества… есть одно чрезвычайно распространенное и вредное заблуждение. Это – тенденция усматривать источник нравственного зла в определенной системе идей… Нужно помнить, что почти нет идей, которые не содержали бы элемента благотворной правды, и нет идей, которые, взятые односторонне, не смягченные и не уравновешенные другими идеями, не подчиненные чувству конкретной правды и нравственному такту, не порождали бы зла. Истина и заблуждение, благотворность и зловредность по общему правилу проистекают не из содержания идеи, взятой отвлеченно, а из наличия или отсутствия интуиции конкретной правды, побуждающей так комбинировать и уравновешивать идеи, чтобы их итог соответствовал правильной жизненной установке и имел благотворные последствия»[147]147
  Франк С.Л. С нами Бог: три размышления. Париж, 1964. С. 272–273.


[Закрыть].

В связи с этим в идеологическом нарциссизме необходимо различать грандиозную напыщенность содержания, которому идеология должна соответствовать (например, завышенным самооценкам класса, государства, этноса или нации, массы или вождя) – и все те качества нарциссической натуры, которые присущи уже самой идеологии, как форме и жанру. «Герой» идеологии должен быть вполне доволен собой, но и сама идеология обычно видит себя интеллектуальным произведением особого рода – грандиозным, исключительным и совершенным. Обычно главным действующим лицам идеологических «пьес» надо слишком много о себе думать, чтобы думать о себе такое, но и сама идеология обычно думает о себе все, что положено по DSM. Это выражается в великолепии замысла и формы, в самом выборе уровня претензий и масштаба идеи. Даже если идеолог по жизни не отождествляет себя с героем-заказчиком, он должен мысленно ставить себя на его место уже по технологии работы, в рамках профессиональной эмпатии. И тут выясняется, что заказчик идеологии – это почти всегда выраженный нарцисс в поисках идеального портрета.

Подобно юноше из мифа, идеологии и их герои всматриваются не столько в себя, сколько в собственные отражения. Отсюда эффект «льстивого зеркала». Как известно, Нарцисс умер не только от неразделенной любви к себе, но и от банального голода. Этот образ – обобщающая метафора фиксации даже не на себе, а на собственном отражении, с полным отрывом от реальности и классическим влечением к смерти. Как в притче о напряженном диалоге блондинки за рулём с зеркалом заднего вида: «Свет мой зеркальце, скажи, я ль на свете…» – «Смотри на дорогу, дура!»

Субъекты и структуры. Травмы «трудного детства». Сектор VIP и коллективный пациент

Такого рода аналогии нужны не для литературного эффекта. Образы проявляют формальную структуру, а метафорика своей отвлечённостью повышает уровни абстракции. Иносказание всегда «отвлекает», хотя и опирается на индивидуальность примера; в этом античный миф и относительно свежий анекдот равноценны. Юноша, зеркало водоёма, отражение, попытка контакта; блондинка, зеркало заднего вида, снова диалог с отражением и неудачной попыткой поговорить… Если иносказание понято, значит схвачена сама конструкция смысла, схематизм формы. В сухой графике генплана тоже обычно больше эстетики и сути, чем в снимке из космоса.

В нашем случае такое абстрагирование полезно, чтобы в итоге освободиться от натуралистической привязки исследуемой коллизии к поведению наделённых психикой существ. Формирование общего нарциссического контура в идеологии и политике зашло уже так далеко, что в анализе более продуктивной становится работа с бессубъектными структурами и квазисубъектами. Типичное «восстание машин». В качестве таковых выступают «социум», «власть», «политика», «пропаганда», наконец, сама «идеология». Так, «идеология» или «политика» может вести себя как начинающие или законченные нарциссы уже независимо от того, какими реальными человеческими силами эти выходящие из-под контроля «машины идеи» обслуживаются. И тогда это уже не диагноз в обычном смысле слова, но характеристика бессубъектной структуры, в которой «характер» проявлен лишь как её собственный, внутренний алгоритм.

Чтобы это не выглядело мистикой, можно привести хотя и гипотетическую, но реальную схему. Люди, по роду своей творческой или исследовательской работы касающиеся идеологии, пытаются угадать подразумеваемый «заказ» власти. Делается это из соображений конъюнктуры, и в этом они идеологически нейтральны. В системе теневой, якобы негосударственной («ихтамнет») идеологии этот заказ в прямом виде сверху не поступает, он только угадывается, но именно поэтому интуиция может не успевать за началом нового цикла в изменении конъюнктуры. Например, люди, продолжая думать, что тема «модернизации» (смены вектора, диверсификации, опоры на экономику знания, человеческий капитал и т. п.) в идеологии провалена и закрыта, будут обходить эти кажущиеся им скользкими сюжеты, делая акцент на самобытности, традиции, духовности, идентичности, культурных кодах и скрепах. Одновременно это будет ориентации по преимуществу вовне, без лишних акцентов на собственных, внутренних проблемах. А потом выяснится, что они просто не успели уловить начало противоположного хода маятника, вновь устремляющего Россию в грандиозное будущее, но и пытающегося развернуть её к себе. Просто на этот раз эвфемизмами «модернизации» становятся цифровая экономика, искусственный интеллект, технологический прорыв и биткоины.

Продолжая логику примера, можно допустить, что идеологическая машина, ведомая своей инерцией и вовлекающая в неё других, в состоянии создавать ситуации (например, временного зазора), в которых люди несамостоятельны либо бессильны. Одни ошибаются в достижении откровенно конъюнктурных целей, другие не вполне контролируют низовую инициативу, даже если она искренне старается следовать конъюнктуре. Иногда только кажется, что люди решают свои проблемы при помощи идеологии. В запущенных случаях может быть наоборот: идеология ведёт себя как самостоятельный субъект, диктующий свою волю обслуживающему персоналу – стратегам, технологам, текстовикам, трансляторам и медиаторам, а через них – властям и массам. В итоге и сам нарциссизм в идеологии и политике начинает вести себя так, как если бы расстройство располагало самостоятельной субъектностью, собственной волей и даже подобием машинной «психики». Если может быть «тело без органов», то в наших условиях тем более возможна идеологическая «машина без мозгов».